Трапп Джессика. Властелин наслаждений

   – Пойми, сопротивление бесполезно.
   Он не позволял ей двигаться, словно опасаясь, что она вновь попытается испытать его силу; Мейриона лежала, уткнувшись щекой в раскинутую на полу звериную шкуру, и смотрела, как лунный свет скользит по серым камням камина, превращая их в необычно светящееся серебро. В этот момент она поняла истинный смысл его слов. Мейриона Айуэрт отдана на милость Годрика из Монтгомери.
   Через некоторое время он отнял ладонь от ее рта.
   – Отпусти меня, – потребовала она.
   – Ни за что. Ты принадлежишь мне, графиня. – Годрик сделал акцент на последнем слове, и оно прозвучало как оскорбление. Действительно, выйдя замуж, Мейриона стала графиней, но до того ли ей было теперь!
   Она старалась лежать неподвижно, ожидая момента, когда появится хоть какой-нибудь шанс на спасение. Грудь ее нещадно зудела от прикосновения жесткой и колкой шкуры.
   – Где твой новоиспеченный муж?
   О Боже! Вполне вероятно, что он уже испустил дух за свадебным столом. Стыд за испытанную к Мэтти благодарность охватил ее. Если бы она была покорной дочерью, ее бы не захватил этот… зверь.
   Мускулистые руки вдавливали ее в пол жестко и неумолимо, и Мейриону снова бросало в жар. Она оказалась в его полной власти, и сам размер этого мощного тела внушал ей благоговейный трепет.
   Своими ягодицами она ощущала увеличившийся в размерах мужской орган через мягкую плотную кожу его штанов.
   Чувствуя, как самообладание покидает ее, Мейриона задрожала.
   – Ты не должен этого делать, – прошептала она.
   – Разве ты не слышала? Я пришел взять то, что принадлежит мне по праву. – Тон его низкого голоса был требовательным – это был голос мужчины, привыкшего повелевать.
   Длинные волосы Мейрионы оказались зажаты их телами, ей было больно и неудобно. Видимо, почувствовав это, Годрик приподнялся и отбросил волосы в сторону. По ее открытой спине пробежал холодный ночной воздух, по телу поползли мурашки, а руки покрылись гусиной кожей.
   Собрав разметавшиеся волосы в кулак, Годрик снова прижал ее к полу, его колючая щетина нещадно царапала ей щеку.
   – Моя прелестная предательница, я не ожидал, что в тебе столько огня.
   Мейриона непроизвольно съежилась и крепко закрыла глаза.
   – Нет, нет, – шептала она, готовясь к тому, что должно произойти. Она сжалась в страшном предчувствии, дыхание стало частым и прерывистым. Разумеется, ему нужно то же, что и любому мужчине… – Она потрясла головой. – Умоляю вас, не делайте этого.
   Вместо ответа Годрик быстро затолкал кусок грубой ткани ей в рот. Материя пахла мылом и натирала десны. О пресвятые угодники, эти приготовления означали одно: он хочет грубо овладеть ею! Ее била дрожь, а зубы не стучали только потому, что им мешал кляп. Она в ловушке. Никто не услышит ее криков, когда он будет брать ее. Он огромный и сильный. Если он будет жестоким, она умрет.
   Мейриона знала, какова участь женщин. Ее чуть не вырвало, когда она вспомнила те красно-черные пятна, которые остались на бедрах матери после жестокого изнасилования. В сравнении с действительностью ночные кошмары теперь казались ей ничего не значащей мелочью.
   «О Боже, – молила она, – пожалуйста, помоги мне выжить».
   Она хотела сказать Годрику, что, если он не будет с ней жестоким, она не станет сопротивляться, но кляп мешал ей говорить. От грубой ткани во рту стало сухо – воздуха не хватало, и ее охватил панический страх.
   Мгновение спустя, связав ей запястья, Годрик поставил ее на ноги. Пол был холодным, и пальцы ног быстро начали неметь, но там, где их руки соприкасались, кожа горела, словно от ожога.
   Мейриона трепетала, не в силах разобраться в своих ощущениях.
   Призрачный лунный свет освещал сильное тело Монтгомери. Несколько мгновений она стояла перед ним совершенно обнаженная, а он словно раздумывал, что же с ней делать; но Мейриона была слишком поражена произошедшим, чтобы испытывать из-за своей наготы хоть какую-то неловкость.
   Она нахмурила брови и, не в силах произнести ни слова, вскинула голову и вопросительно посмотрела на него. Годрик хмыкнул:
   – Где твоя одежда?
   Она едва могла этому поверить, но, похоже, он не собирался ее насиловать.
   Мейриона с облегчением вздохнула, и тут вдруг ноги у нее подогнулись, так что, если бы Годрик не держал ее, она осела бы на пол.
   Сквозь замутненное сознание она чувствовала, как взгляд Монтгомери пробегает по ее обнаженному телу. Это снова испугало ее – она не видела, но ощущала, что ее внимательно осматривают. Требовательный, хозяйский взгляд скользнул по ее шее, прошелся по груди, затем спустился на живот и задержался на впадине между бедрами. Казалось, он жадно впитывает ее тело, упивается им, стараясь утолить некую первобытную жажду.
   Лунный свет серебром омывал ее кожу, жар охватил лицо. Годрик изучал ее, как полководец изучает карту боевых действий, определяя пути наступления и отхода, отмечая холмы и низины, которые предстоит завоевать. Не взять силой, не захватить, а именно завоевать.
   Когда его взгляд задержался на ее груди, Мейриону вновь пронизала дрожь. От возбуждения ее соски поднялись, приветствуя его пристальный взгляд, а жар залил щеки и горячей волной пробежал по телу.
   Мейриона попыталась высвободить руки и хоть немного прикрыться. Снова, как и тогда в часовне, он привел ее в полное замешательство, и она уже была не в состоянии сопротивляться.
   – Ты напрасно испытываешь мое терпение, – предупредил Годрик. – Показывай, где твоя одежда, или пойдешь голой.
   Мейриона мотнула головой, указывая на сундук у каменной стены, и, когда он отпустил ее плечи, потеряв равновесие, ткнулась ему в грудь, так что Годрику пришлось снова схватить ее за плечи.
   Неожиданно ее набухшие соски коснулись его, и непреодолимое, всепоглощающее ощущение пронзило ее. Все же Мейриона заставила себя выпрямиться, если бы она не боялась упасть, то обязательно попыталась бы убежать.
   Монтгомери сделал шаг назад, оставив одну руку на ее плече, а второй, потянувшись к сундуку, покопался в нем и, найдя льняную сорочку, протянул ей.
   Отпрянув, Мейриона ухватилась за край столешницы, и ее рука наткнулась на мешочек с опиумом, который принесла Мэтти.
   Годрик медлил, его широкий торс заполнил все пространство между ними.
   – А ты красивая!
   Лунный свет, призрачными пятнами проникавший из окна, делал его похожим на огромного леопарда, который собирается сожрать ее, но голос звучал мягко и даже успокаивающе.
   Мейриона пристально смотрела на него и чувствовала, как ее страх постепенно исчезает. Одновременно с этим росла ее решимость. Она не сделала ничего, чтобы оказаться отданной на его милость. Несмотря на то что их помолвка разорвана, Годрик вел роскошную жизнь, служил знати на континенте. Он не имел права предъявлять на нее права.
   – Ты моя, не забывай об этом, – настойчиво произнес он.
   Самоуверенность Монтгомери разозлила ее. «Никогда», – мысленно поклялась Мейриона.
   Одним быстрым движением он набросил на нее сорочку. Одеяние скрыло опиум, надежно зажатый в ее ладони. Она едва сдержала улыбку. В конце концов она сумеет спастись, но сначала надо добиться его доверия. Если Годрик будет ей доверять, он не станет ее связывать и она сможет подсыпать ему порошок. Когда он уснет, она спасется.
   Годрик нетерпеливо поглядывал на опускающуюся луну. Его своенравной невесте понадобятся крепкие вожжи, подумал он, подталкивая ее к окну.
   Мейриона споткнулась, и крепкие руки сомкнулись вокруг нее, не давая упасть. Его ладони, скользнув по узким плечам, легли на ее руки. Когда его мозоли зацепили тонкую ткань сорочки, раздался слабый шуршащий звук.
   «Поспеши», – подсказывал Годрику разум, но он уступил желанию получше рассмотреть свой трофей.
   Черт возьми, а она привлекательна! Не так, как придворные дамы, но той красотой, которая заставляет мужчину неприлично долго задерживать на женщине свой взгляд.
   Ее глаза были слишком крупными, нос – не совсем прямой, а скулы, пожалуй, слишком высоки. Зато волосы – мужчина мог потеряться в ее волосах. Они окутывали ее, как пламя, опускаясь ниже бедер. Кончики этих волнистых волос касались колен, а золотисто-каштановый цвет контрастировал с кожей цвета слоновой кости.
   Розовые соски дразнили его через полотно рубашки, и некое звериное чувство толчком отозвалось у него в паху. Благодарение Богу, она еще девушка. Ему нужно лишить ее девственности, сделать ей ребенка, тогда церковь аннулирует прежний брак, поддержит его притязания и он станет ее господином. Его тело, покрытое уродливыми шрамами, послужит доказательством того, что их помолвка была незаконно разорвана.
   «Она моя!» Схватив Мейриону за плечо, Годрик подтолкнул ее вперед. Ее запах, подобный нежному аромату омытых дождем роз, щекотал его ноздри: свежий, чистый, он совсем не походил на тот затхлый запах, которым был пропитан бордель, где он в последний раз имел женщину. На мгновение он почувствовал себя нечистым. Воистину он был грязным: он карабкался по склону большую часть ночи, чтобы добраться до нее. Но дело не в этом. Она не заставляла его чувствовать себя грязным – она заставляла его чувствовать себя нечистым.
   Монтгомери наполовину волок, наполовину нес Мейриону по истертому ковру, а она только поскуливала, покоряясь силе. Проклятие! Он похищал женщину, словно вор, а это не соответствовало его понятиям о порядочности.
   Ему следовало забрать свою заблудшую невесту сразу же после возвращения в Англию, несколько месяцев назад, но в то время у него не было золота, чтобы разработать осаду такого великолепного замка, как Уайтстоун, и он еще не получил весточки от короля. Похищение среди ночи было, конечно, по меньшей мере рискованным, но, когда он узнал о свадьбе, у него не осталось выбора, и Годрик спешно разработал этот план.
   Отпустив свой трофей, он быстрым, отточенным движением натянул веревку, лежащую на подоконнике. Девушка осела у ободранного гобелена, ее напряженное тело изогнулось, словно в поиске защиты.
   – Дыши медленно носом, и кляп не будет мешать.
   Она сделала несколько глубоких вдохов, и Годрик недовольно нахмурился, разозлившись на себя за то, что побеспокоился о ее удобстве. Это не должно его волновать. Ее семья не беспокоилась о нем, они, как собаку, посадили его на цепь и на корабле отправили на Восток, в пожизненное рабство.
   Воспоминания снова обожгли его, но шаги за дверью тут же вернули к реальности. Мейриона дернулась, но он лишь крепче прижал ее к себе.
   – Молись о том, чтобы они не вошли, – предупредил он.
   Мейриона зло посмотрела на него; ее большие глаза метали искры, но Годрик оставался спокойным. Она, без сомнения, плюнет ему в лицо, если он вытащит кляп.
   Наконец шаги затихли внизу.
   – Если ты будешь мне повиноваться, тебе нечего бояться, – шепотом пообещал Годрик.
   Мейриона посмотрела на него с холодным презрением. Пожалуй, он никогда не видел у женщины более злобного взгляда – если только не принимать во внимание взгляды портовых шлюх, которым моряки часто отказывались платить.
   Монтгомери усмехнулся. Ее будет нелегко завоевать, но это доставит ему еще большее удовольствие.
   Дубовые ставни громыхнули по стене замка, впустив холодный ночной воздух и запах приближающегося дождя. Снизу доносилось пьяное гоготание. Пора. Они итак провели здесь слишком много времени.
   Крепко схватив свою добычу, Годрик забросил ее на плечо и шагнул к окну.

Глава 4

   Только через несколько часов, на рассвете, когда похититель опустил Мейриону на свежую траву в лесу и вытащил суконный кляп, из ее груди вырвался вздох облегчения. Сухой валежник больно колол кожу, в одной ночной сорочке она стояла на коленях перед Годриком в трехстах футах от замка, посреди дубов и вязов плодородной уайтстоунской долины.
   Страх, смешанный с яростью, поднимался внутри ее, и Мейриона дернулась, пытаясь освободиться от веревок, все еще стягивающих ее запястья.
   – Никто не сможет тебе помочь. – Сильные пальцы Годрика стиснули ее плечо – то ли для того чтобы успокоить, то ли чтобы напугать.
   Девушка повернула голову. Боже милостивый, какой он большой! С помощью веревок и снабженных когтями перчаток Годрик вытащил ее из окна спальни, затем спустился по стене Уайтстоуна и миновал скалу, на которой стоял замок. Она никогда не встречала такой силы и выносливости.
   Тяжелое дыхание вздымало широкую грудь Монтгомери, его бицепсы подергивались, словно все еще испытывая напряжение от спуска. Прежде Мейриона ни за что бы не поверила, что человек может совершить нечто подобное.
   – Отпусти меня! – прохрипела она.
   Ее руки оставались связанными за спиной, отведенные назад плечи выставляли напоказ прикрытую лишь тонкой тканью грудь. Никогда еще в своей жизни она не чувствовала себя столь беспомощной и столь уязвимой.
   Стоя на коленях, Мейриона уткнулась лицом ему в пах, где резко выделялись обтянутые кожаными штанами крупные и жесткие формы его мужского естества, и тут злая мысль мелькнула у нее в голове. Наплевав на последствия, она крепко зажмурилась, чуть согнулась и изо всех сил ударила Годрика головой между ног, отчего он тут же охнул и согнулся, чем немного смягчил удар.
   – Боже, за что!
   Острое чувство удовлетворения от того, что она смогла хоть как-то противостоять его силе, пронзило Мейриону.
   – Изверг. – Она с победным видом поднялась на ноги. Белая рубашка, хлопнув на ветру, обтянула ее фигуру. – Можешь меня похитить, связать, избить, но ты никогда меня не завоюешь.
   Но едва она произнесла эти слова, чувство триумфа куда-то ушло. Ее ноги онемели от бедер до самых кончиков пальцев, и Мейриона упала на землю, прижав своим телом связанные запястья. Теперь она лежала перед ним распростертой, головой касаясь его больших черных сапог, а валежник и камни больно вонзались ей в спину.
   Слезы унижения жгли Мейрионе глаза, и она моргнула, пытаясь сдержать слезы. Впрочем, она ли это? Мейриона, дочь Айуэрта, никогда не плакала. Никогда.
   Годрик опустился на одно колено.
   – Спокойно, леди! – добродушно прогудел он, словно Мейриона была жеребенком, которого нужно было приручить.
   Самоуверенный наглец!
   Желая плюнуть в это нахальное лицо, она попыталась встать, но острые иголки, мелкие, как крошечные капли дождя, тут же пронзили ее ноги.
   Обхватив за талию, Годрик поднял Мейриону к себе на колени:
   – В чем дело? Ты не ушиблась?
   – Нет, у меня затекли ноги.
   Мучительные уколы, словно укусы тысячи ос, пронизывали ее, Мейриона не могла ни пошевелиться, ни отодвинуться от него.
   Чувство беспомощности сжало ей сердце. Она непроизвольно съежилась, сознавая, как, должно быть, Годрика забавляет ее беспомощность. Она могла бы вынести, если бы он бил ее, но оказаться предметом насмешек – это уж слишком.
   Мейриона прикрыла глаза и стиснула челюсти, чтобы не заплакать. Она скорее умрет, нежели еще раз проявит перед этим человеком слабость.
   Годрик потянулся к ее ногам:
   – Давай я помогу.
   – Сперва развяжи меня.
   Монтгомери посадил ее к себе на колено, и Мейриона спиной прижалась к его груди. Руки Годрика с двух сторон легли на ее бедра, и он начал энергично массировать их. Жар от его ладоней проникал через тонкую ткань ее одеяния, и Мейриона тут же почувствовала облегчение.
   Когда боль утихла, она вдруг осознала, что ее связанные руки касаются его. Боже милосердный! Неужели они касаются его именно там, где кожа штанов обтягивала мужское достоинство? Она не осмеливалась пошевелить пальцами. Пресвятые угодники, что сказал бы отец, если бы увидел ее сидящей на коленях у Годрика и ласкающей его выпирающий орган, в то время как он поглаживает ее бедра?
   И все же она не могла не признать, что прикосновения его рук были весьма приятны. Ей следовало сопротивляться и не позволять прикасаться к ней, но разве не к Годрику Монтгомери она стремилась в течение долгих последних семи лет? Это был единственный мужчина, который когда-либо целовал ее.
   Мозоли на его ладонях цеплялись за ее сорочку. Каким же она ощутит их прикосновение к коже? Грубым и внушающим страх? Возбуждающим? Мейриона отвернула лицо в сторону, чтобы не дать волю своим мыслям. Ее охватило раздражение на свое тело, которое так предательски реагировало на мужские прикосновения. Ее гнев стремительно таял, и она всячески старалась удержать его.
   Йоркская династия повинна в насилии над ее матерью и в ее смерти, из-за йоркистов брошен в темницу отец, они повинны в тысяче бед, причиненных семье. Любой йоркист не мог не быть ее врагом.
   Ладонь Годрика скользнула от бедер к коленям, и колючая боль исчезла. Долг повелевал сказать ему, что в его прикосновениях больше нет необходимости, но ведь в течение многих лет Мейриона мечтала именно об этом мужчине и ни о каком другом.
   Она закрыла глаза и, прислонившись к нему, покорилась его рукам. Его прикосновение казалось долгожданным костром холодной зимой, а пальцы оставляли горящие следы на ее ногах и разжигали странное пламя внутри.
   «Он чудовище, чудовище», – монотонно повторяла Мейриона, но тело предавало ее, и жар растекался у нее между ног.
   – Прекрати!
   Руки Годрика замерли.
   Неловко, как рыба, оказавшаяся на палубе корабля, Мейриона соскользнула с его колен и упала на землю, ее роскошные волосы веером рассыпались по земле.
   Монтгомери наклонился, сорвал пучок травы и растер его в пальцах. На одно невыносимое мгновение Мейриону охватило желание прижать исполосованное шрамами лицо к груди и расспросить этого человека, узнать правду о том, что же с ним произошло.
   Выражение его лица было мрачным, но глаза полыхали голубым пламенем.
   На мгновение в памяти Мейрионы возник голос матери: «Не подходи слишком близко к огню, моя сладкая. Он тебя обожжет».
   Она напряглась.
   – Не прикасайся ко мне!
   – Но почему?
   – Потому что я принадлежу другому.
   Годрик дотронулся до ее ноги. Еще до того как его ладонь коснулась ее бедра, по коже прошел трепет предвкушения.
   – Ты говоришь это мне или убеждаешь себя? Лицо Мейрионы вспыхнуло, и она отодвинула ногу.
   Ей легче было владеть собой, когда он не прикасался к ней. Неужели он видит ее насквозь? И как она может быть такой распутной?
   – Оставь меня, я тебе не принадлежу.
   – Да? У меня есть бумаги о помолвке, которые доказывают обратное. – Монтгомери наклонился к ней, от него исходил терпкий запах мускуса, и он казался скорее частью природы, чем творением цивилизации. Мейриона вдруг почувствовала, что ей трудно дышать, словно вместо воздуха в ее легкие проник обжигающий песок пустыни.
   – Отпусти меня. Помолвка разорвана.
   – С помощью силы, графиня.
   Услышав свой новый титул, Мейриона вздрогнула: в его устах слово «графиня» звучало как «шлюха». В ее душе закипела ярость.
   – Я по крайней мере дворянского происхождения, а ты – не имеющий титула незаконнорожденный. Я никогда не стану твоей женой.
   Валежник хрустнул под ногами Годрика, когда он неторопливо поднялся. Вся его мягкость куда-то исчезла, серпообразный шрам на лице побелел, а глаза засверкали. Он вытер руки о штаны, как будто стирая с них ощущение ее ног.
   – Ты будешь моей – женой или рабыней, не важно.
   – Никогда!
   На щеках Годрика заходили желваки.
   – Можешь не сомневаться, милая пленница, король Эдуард подтвердит мои права на тебя.
   Мейриона покачала головой:
   – Он этого не сделает. Бумаги о разрыве нашей помолвки были подписаны и скреплены печатью церкви, и я уже замужем.
   – Ты разорвешь этот незаконный брак. Я не потерплю новых претензий на свою землю.
   – Это не твоя земля, – заявила Мейриона. хотя на самом деле вовсе не чувствовала себя столь уверенной, как пыталась это изобразить. Земли зачастую просто завоевывали мечом или получали благодаря прихотям короля, а церковь, вместо того чтобы следовать закону, подчинялась тому, кто бросал ей больше золота.
   Годрик глубоко вздохнул, горячий взгляд остыл, руки расслабились. Его спокойствие напоминало надвигающуюся бурю, которая могла разразиться в любой момент.
   Сухой лист, оторвавшись от ветки, плавно опустился на плечо Монтгомери.
   – Миледи, эта земля принадлежит мне, так же как и вы.
   Его взгляд замораживал, веревки натирали ей запястья. Не в силах пошевельнуться, Мейриона плюнула на траву, хотя больше всего ей хотелось плюнуть ему в лицо.
   – Мужчины часто забирают то, что им не принадлежит.
   – Возможно, но я беру только то, что действительно принадлежит мне. – Он приподнял ее подбородок. – Например, тебя. Ты ведь все еще девственница?
   Мейриона уставилась на деревья. Итак, ее девственность стала трофеем, который достается победителю.
   – Ты не можешь использовать мою девственность против меня.
   Годрик усмехнулся.
   – Конечно, нет. – Его взгляд медленно прошелся по ее телу. – Скоро ты будешь носить моего ребенка, и тогда…
   – Ублюдок!
   Обхватив голову Мейрионы ладонями, Годрик повернул ее лицом к себе, и теперь они смотрели в глаза друг другу.
   – Мужчин я убивал и за меньшее оскорбление.
   – Если бы ты собирался меня убить, то уже сделал бы это.
   – Пожалуй, но есть участь пострашнее смерти, графиня.
   Мейриона потянула свои оковы, чувствуя, что с каждой минутой они давят все сильнее. Раздражение и страх заставляли ее пренебречь опасностью. – Развяжи меня, беспородная тварь!
   Годрик провел пальцем по ее щеке:
   – Тебе полезно испытать страх за свою судьбу.
   – Презренный ублюдок! Сын шлюхи!
   Резко поставив Мейриону на ноги, Монтгомери жестко посмотрел ей в глаза:
   – Думай, что говоришь, девчонка, или я положу тебя поперек колена и задам тебе хорошую трепку, которой ты вполне заслуживаешь.
   – Ты не посмеешь!
   – Ты сомневаешься, что человек, похитивший тебя из спальни в брачную ночь, не сумеет тебя отшлепать?
   Бешенство охватило Мейриону. Как он смеет ей угрожать!
   – Извиняйся, – скомандовал Годрик и схватил ее за плечи.
   Извиняться? Она не сделала ничего, чтобы заслужить такое, – это он вытащил ее из теплой кровати и взял в заложники.
   – Просить прощения? У тебя, чья мать была шлюхой? Как только слова сорвались с ее губ, Мейриона тут же пожалела о своей несдержанности.
   Тишина повисла тяжелой весенней сосулькой, готовой в любой момент грохнуться на землю. Годрик зло прищурился, затем опустился на одно колено и резко дернул пленницу к себе.
   От неожиданности у Мейрионы перехватило дыхание. Ее тело полетело вниз навстречу земле, но негодяй направлял падение, и она, вскрикнув, оказалась лежащей на животе у него на колене. Волосы, растрепавшись окончательно, образовали золотисто-каштановый занавес перед ее лицом. Боже всемогущий, этого ей только не хватало!
   – Отпусти меня, животное!
   В ответ она получила три сильных шлепка по ягодицам. Пронзительно вскрикнув, Мейриона попыталась вывернуться, но тяжелая рука вернула ее на место.
   – Варвар, злодей, дьявол!
   Его рука вновь поднялась.
   – Ладно, извини, проклятое чудовище!
   Шлепка не последовало, Годрик лишь пожал плечами и отвернулся.
   – Можешь называть меня как угодно, но оставь в покое мою мать.
   – Согласна. – Она попыталась подняться, но Монтгомери все еще крепко прижимал ее к колену. – А теперь дай мне встать!
   Годрик молчал, и Мейриона, неподвижно лежа на его ноге, поморщилась. Святые угодники, сколько еще оскорблений она должна вынести?
   – Видишь ли, малышка, есть кое-что, чего я просто не могу допустить. – Его рука погладила ее теплые ягодицы, и Мейриона вздрогнула. Пугающая волна желания смешалась с разрывавшим ее возмущением. Неужели он может заставлять ее испытывать к нему желание после всего, что она от него вытерпела?
   Мейриона задрожала, ее мир рушился и проваливался в безумную бездну. Он может. «Господь милостивый, – молилась она, – не позволяй ему понять это». Годрик собирался лишить ее всего: земли, людей, семьи, тела и даже здравомыслия, а она…
   – Чего ты хочешь от меня?
   – Всего, – прошептал он, задирая сорочку и обнажая ее ягодицы.

Глава 5

   Удерживая Мейриону ягодицами кверху, Годрик задрал ее сорочку до талии.
   – Что ты делаешь? – завопила она, изворачиваясь и пытаясь высвободиться.
   Он легонько шлепнул ее по ягодицам.
   – Тише, девочка. Как бы мне ни нравилось наблюдать за твоими телодвижениями, пока ты так крутишься, развязать я тебя не могу.
   – О!
   Мейриона затихла, щеки ее горели, и она была рада, что волосы полностью скрывают ее лицо.
   Его крупные ладони погладили ее ягодицы, затем скользнули к связанным запястьям.
   Она дрожала, чувствуя себя растрепанной и совершенно незащищенной.
   Годрик потянул веревки, связывающие запястья, и Мейриона сжала мешочек с опиумом, который все еще держала в руке, надеясь, что ей все же представится возможность подсыпать зелье в еду этому варвару. Милосердная Дева Мария! Если бы она была мужчиной! Тогда она могла бы поднять меч и сражаться, а не выжидать удобного момента, чтобы использовать усыпляющее средство.
   Взгляд Монтгомери задержался на ее обнаженных бедрах, и Мейриона стиснула зубы, моля Господа, чтобы он не заметил опиума в ее руке.
   Веревки соскользнули с запястий Мейрионы, и Годрик небрежным движением опустил ее сорочку. Холодная грязь захлюпала под ее ногами, когда похититель наконец поставил ее на ноги.