Трускиновская Далия. Дайте место гневу Божию (Грань)

   Руки разжались.
   – В самом деле, – сказал Нартов. – Пойдем, что ли?
   – Пойдем, – согласилась я. Повторить эти минуты все равно бы не удалось.
   И опять он шел впереди, прокладывая дорогу между сухими травами, а я – сзади, как оно и положено быть: женщина следом за своим мужчиной. Но быстро кончился луг, и мы сперва увидели белое пятно – руку, что оттягивала край разреза, а потом и обеспокоенное лицо Даниила.
   – Входите, – велел он. – Ну? Чем вас порадовала Велиарова братия?
   – Врет и не краснеет, – сказал, входя, Нартов.
   – Нет, он не врет, – возразила я. – Он играет в шпионов. Предлагает информацию и требует каких-то гарантий. И сказал, что Грань поехала благодаря двум – сперва человеку, потом демону.
   – Нет у него никакой информации, – перебил Нартов. – Вернее, вот она, вся информация, которой он владеет, – про человека и демона. Его там обидели, а пожаловаться некуда!
   – Извини, пожалуйста, – Даниил склонил голову набок и смотрел на Нартова с сожалением, – но это хоть и мелкий бес, но, как теперь принято говорить, не шестерка. У них своя иерархия, однако очень гибкая – тот, кого осенит идея, мгновенно перескакивает через несколько ступенек. И тот, кто промахнулся, так же мгновенно летит по лестнице кувырком. Не надо видеть в нем мелкую шавку, дешевого стукача и придурка. Попробуй все-таки его понять.
   – А чего тут понимать? Ведь мы же все равно не можем дать ему никаких гарантий. А вот если его начальство узнает, что он бегал на Грань, ему не поздоровится, – злорадно напророчил Нартов.
   – Вы условились о следующей встрече?
   – Он что-то такое говорил, – пренебрежительно бросил Нартов. – А что, нужно было?
   – Вот видишь ли, пока вас не было, бригада еще раз попыталась прочитать письмо, полученное фотографом. И ничего не вышло – тот, кто это письмо отправил, выставил мощную защиту. Машина словно выпихивала нас. Мы связались с другими бригадами. Что-то похожее обнаружила третья. Есть сервер, или портал, или я не знаю что, куда люди обращаются с жалобами.
   Но люди могут вести переписку, а мы вот – не можем. И по тому, что этот сервер, или портал, или еще что-то, не пускает к себе именно нас, нетрудно догадаться, чья рука над этим поработала. Вот так-то, Нартов. Очень может быть, что ваш топтун к этому делу не имеет никакого отношения. Но сдается мне, что все же имеет…

* * *

   Александр Ильич Фесенко знал, что такое тараканы, не по легендам, учебникам и газетным публикациям. Эта нечисть время от времени наносила ему визиты, так что жена отправляла его в хозяйственный магазин за самой лучшей отравой. А однажды, в молодые годы, из-за треклятых тварей лейтенант Сашка Фесенко чуть не влип в крупную неприятность.
   Он замещал участкового, который угодил в больницу с аппендицитом, и чувствовал себя королевским наместником в огромной и непокорной провинции. Он принимал решения, карал и миловал, но в глубине души тихо трепетал – вот вернется хозяин и будет большая разборка…
   Однажды утром ему позвонил мужчина и, очень смущаясь, рассказал такую историю. Он, мужчина, жил с женой и детьми в старом доме, не знавшем капитального ремонта по меньшей мере тридцать лет. В конце концов все поползло, все стало рушиться, и ни с того ни с сего на кухне, прямо под раковиной, образовалась в полу такая дырка, что можно было переговариваться с соседкой. Так вот – соседка, совсем ветхая старушка, подозрительно давно не отвечает, а из дырки, если встать на корточки и принюхаться, идет сладковатый тошнотворный запах.
   Сашка Фесенко понял, что произошло. Он взял с собой старого зубра Петра Ивановича, живую легенду местного отделения милиции, который во всяких передрягах побывал, и пошел разбираться. Их привели к дырке, дали постоять на корточках и понюхать. Старый зубр авторитетно сказал, что так может пахнуть только труп двухнедельной давности. Стало быть, нужно ломать дверь.
   К счастью, стоя на лестнице, они стали пререкаться – Сашка уже был готов ломиться собственноручно, но Иван Петрович утверждал, что это должны делать жильцы в присутствии представителя власти. Жильцы, естественно, отбрыкивались как умели. Когда Сашка, плюнув, решил показать, какие такие должны быть участковые, примерился к двери и уже был готов с трехшагового разбега впилиться в нее плечом, народ на лестнице расступился. Ветхая старушка, очень удивленная суетой вокруг ее квартиры, поднималась, держась за перила. И очень она возмутилась, узнав, что это собираются добывать ее труп двухнедельной давности. Старушка просто-напросто решила раз и навсегда покончить с тараканами. Она залила всю квартиру какой-то особо смертоносной дрянью и, чтобы впрямь от нее не помереть, уехала пожить к двоюродной сестре.
   Вот почему Фесенко ненавидел этих гнусных насекомых. Всякое сравнение, в котором они участвовали, заставляло его передергиваться. А тут еще родная жена, очень недовольная его суетой вокруг Ольги Черноруцкой, заявила:
   – Пытаться держать эту дуру в рамках разума – все равно, что пасти хворостиной стадо тараканов! Умом тронешься – а они все равно разбегутся! Вот так же и твоя Ольга!
   Фесенко давно уже знал, что жене он никогда не угодит. Когда был следователем – ей вечно не хватало денег, если же денег вдруг случайно хватало – начинали выскакивать из стен гвозди, отваливались кафельные плитки, срывались с петель дверцы шкафа и секции. Когда он, извернувшись, ушел на вольные хлеба и денег стало немного больше, ей показались подозрительными те зажиточные бездельницы, которым мужья не для того дали возможность сидеть дома и ухаживать за своей внешностью, чтобы они тех мужей выслеживали и прихватывали на горячем. Поскольку клиентура всякого детективного агентства наполовину состоит из ревнивых мужей и жен, фесенковская жена была уверена: кто-то из бездельниц наверняка мстит загулявшему супругу самым женским способом и – при непосредственном участии ее собственного мужа, Александра Ильича Фесенко.
   Но что касается Ольги – жена была права. Неуправляемость Черноруцкой зашкаливала все возможные и невозможные пределы. Человек, обязавшийся пригнать стадо тараканов в полном составе из пункта А в пункт Б посредством хворостины, по сравнению с Фесенко был счастливчиком.
   Иногда ему казалось, что у нее в ушах стоят какие-то хитрые электронные заслонки, срабатывающие только на кодовые слова, а большинство полезной информации просто не пропускающие.
   – Я бы на твоем месте уехал куда-нибудь недели на две, – сказал Фесенко вполне определенно. – Тебя кто-то ищет, а кто – не могу понять. Ко мне в контору подсылали какую-то бабу с липовой легендой. Помяни мое слово – это к тебе подбираются, и подбираются всерьез.
   – Мало ли кого и зачем к тебе подсылали! – беззаботно отвечала Ольга. – И я не могу никуда ехать, ты же знаешь – мы уже наполовину раскрутили это дело с гробокопателями!
   – Ты не можешь отложить свои гробокопателей на две недели?
   – Да не могу же, как ты не понимаешь! У нас через неделю «Шок-шоу», и я пригласила две семьи, которые пострадали. Сейчас они согласны выступить, а что будет еще через неделю – я не знаю! Саша, ты же знаешь этих сволочей?!.
   Имелись в виду простые люди, которые сперва под напором Черноруцкой соглашались принять участие в ее передачах, потом, одумавшись, отказывались.
   – Сволочей я знаю неплохо, – согласился Саша. – Ну, пока, если так…
   И положил трубку.
   Примерно через полчаса Ольге сообщили, что в вестибюле ее ждет мужчина. Она никому свиданий не назначала, но имела несколько свободных минут, и потому спустилась.
   – Вот, приехал, – сказал Фесенко. – Посмотрю наконец на вашу кухню.
   – У тебя что, других забот мало?
   – Мало, – хмуро ответил он. – Если тебя, Оля, Бог от мозгов избавил, должен же кто-то о тебе позаботиться.
   – И ты что – будешь ходить всюду за мной следом?
   – Зачем же? Я просто хочу понять, насколько ты действительно нуждаешься в охране.
   Фесенко обвел взглядом просторный вестибюль.
   – Что, насквозь простреливается? – поинтересовалась Ольга.
   Тогда он оглядел бывшую одноклассницу с головы до ног.
   – И простреливается, и промахнуться по тебе практически невозможно.
   Она, как всегда, была одета в дорогий и яркий костюм, на сей раз – ядовито-желтый.
   – Да ну тебя! Ладно, пришел – заходи. Я тебе такое покажу – обалдеешь!
   Пока Ольга воевала с Кузьминым, ее буйная активность вызывала у многих настороженное отношение. Ждали каких-то невероятных неприятностей, но никто Ольгу не пристрелил, не переехал на машине с забрызганными номерами, кирпич с крыши тоже ее не достал. Когда кузьминская история стала забываться, люди, внезапно поверив в Ольгу, понесли ей похожие беды – на сей раз речь шла не столько о торговле органами, сколько о похоронных конторах, которые сами себя красиво называли «бюро ритуальных услуг». Естественно, этот бизнес был заинтересован в увеличении числа покойников, что само по себе внушало скверные подозрения. Впридачу те шесть или семь «бюро», которые захватили городской рынок, развели оголтелую конкуренцию. По разумным подсчетам, на весь Протасов вполне хватило бы двух-трех подобных структур, но раз уж их образовалось чуть ли не семь, раз уж никто добровольно с рынка убираться не хотел, то и начались жуткие истории. В частности – «бюро» держали чуть ли не на окладе врачей «скорой помощи» и приемных покоев всех городских больниц. Когда в машине с надписью «реанимация» под вой сирены через весь город везли умирающего, врач одной рукой проверял пульс, а другой держал возле уха сотовый, докладывая обстановку, чтобы к моменту, когда родственники осознают неизбежность потери, рядом уже стояли скорбные и безмерно вежливые мужчины с прейскурантами.
   Естественно, поползли слухи о том, что врачам выгоднее сдавать пациентов гробокопателям сразу и без хлопот, чем до последней возможности бороться за их жизнь. Все эти истории стекались к Ольге. И нетрудно было догадаться, что вот-вот у нее начнутся неприятности куда более серьезные, чем после доносов Кузьмина. За Кузминым не стоял фактически никто, кроме давнего авторитета и нескольких покровителей в городской думе, и его жалобы имели определенный оттенок безумия, а за каждым случаем из новой коллекции Ольги стояли солидные люди и большие деньги…
   – Куда уж дальше-то? – спросил Фесенко. – Мне тот клиент, которого ты подогнала, уже столько всего приволок… Я только не понимаю, откуда у них ТАКИЕ акты вскрытия? Они что – где-то повторные вскрытия заказывают?
   – Надо будет, кстати, спросить об этом на передаче! – Ольга загорелась идеей повторных подпольных вскрытий, и Фесенко пожалел, что сдуру такое ляпнул.
   Они вошли в кабинет, где порядка было примерно столько же, сколько в Вавилоне через полчаса после краха столпотворения.
   – Так вот, – сказал Фесенко. – Мне очень не нравится, что ко мне присылали ту бабу. И похоже, что, друг от друга независимо, на тебя охотятся уже два человека, или две группы людей, как тебе больше нравится. Возможно, один – по старой памяти, по наводке Кузьмина, а другой – уже в связи с похоронными жуликами.
   – С чего ты взял?
   – Первый человек еще плохо себе представляет, кто ты такая, потому что та баба как раз и пыталась про тебя расспрашивать. А второй уже знает, кто ты такая – ты уж извини, Оля, но этой ночью у меня были гости. Кто-то шарил в бумагах, в том числе и тех, которые остались со времен Кузьмина.
   – Тебе не померещилось?
   – Нет, Оля, не померещилось. У меня в бумагах порядок, не то что у некоторых.
   Она совершенно не смутилась.
   – И ты поэтому звонил мне ни свет ни заря?..
   – Ну, Ольга!
   Фесенко позвонил ей, когда изучил все свое хозяйство, допросил секретаршу и убедился, что ночные гости – не плод воображения. Было это в одиннадцать часов.
   – Вот за что тебя люблю, Сашка, так это за твою душу жаворонка! – воскликнула Ольга. – Ладно, среди бела дня никто меня пальцем не тронет. Мне сейчас на съемку ехать. Мы должны отснять, как «скорые» подъезжают к травматологии, потом – кладбище, потом интервью с главврачом первой городской, который поклянется, что впервые слышит про «бюро ритуальных услуг». Если тебе больше делать нечего – поезжай с нами, в машине место найдется. А потом мы тебя еще домой доставим.
   – Спасибо, добрая барыня, – Фесенко со всей доступной ему иронией раскланялся.
   – При чем тут доброта? Я еще должна заехать к одной старой вешалке посмотреть альбом с фотографиями. Если она не врет – то это подлинные и совершенно неизвестные снимки царской фамилии, представляешь?
   – Может, и не врет…
   Съемочная группа – шофер, оператор с ассистентом и сама Ольга в качестве руководителя – работала слаженно. Фесенко наблюдал, как они сразу находят нужные точки, как учитывают каждый метр у поворота, чтобы машина, въезжающая на пандус, какое-то время неудержимо неслась прямо на камеру. До сих пор ему не случалось видеть Ольгу в действии – и ему это было по-настоящему интересно. Однако уже на кладбище он вспомнил про свои профессиональные обязанности, и вспомнил вовремя.
   Ольга как раз носилась по дорожкам, выискивая ракурс, чтобы в кадре был и безнадежный пейзаж пустыря, еще только предназначенного под захоронения, и обломанные колонны неизвестно чьего мавзолея начала девятнадцатого века, и ветки, и облака, и дорожки. Все ей было не так – и главным образом жизнерадостное солнце, портившее скорбную атмосферу. Она в поисках идеи даже встала на скамейку, но ничего подходящего оттуда не увидела, как ни вертелась.
   Фесенко быстро направился к ней.
   – А теперь еще налево погляди, – посоветовал он. – Левее, левее.
   – Там ничего интересного, просто надгробия.
   – Вот-вот. А за надгробием стоит та самая баба, которая приходила ко мне выспрашивать про тебя.
   – Врешь! – Ольгу на скамье прямо крутануло. – У тебя глюки, Саша, это никакая не баба.
   – Она так одевается – в джинсы и курточку. Под девочку.
   Ольга прищурилась.
   – Ей по меньшей мере тридцать лет!
   – Я бы дал двадцать восемь, – поправил объективный Фесенко. – Я ее все-таки вблизи видел.
   – Не понимаю, как в тридцать лет можно косить под джинсового мальчика!
   – Наверно, у нее проблемы, и она махнула на себя рукой, – предположил Фесенко. – Или ей кажется, что такая одежда ей к лицу. Приперлась вся в джинсе, но утверждала, что она хозяйка фирмы. Я сразу сказал себе – ага!
   – Или она вообразила себя великим сыщиком… Это несерьезно, Саша. Если за мной посылают следить какую-то дуру – это еще не повод носить кевларовый жилет. И дура может не иметь никакого отношения к моему расследованию.
   – А к чему же тогда она имеет отношение? – поинтересовался Фесенко, протягивая Ольге руку, чтобы свести ее со скамейки.
   – Ну, Саша!.. Не знаю, как это получается, только всем женщинам почему-то кажется, будто я хочу у них увести мужей! А мне эти мужья сто лет не нужны!
   Фесенко усмехнулся – примерно то же самое толковала ему жена. Но он знал, что Ольге нужны не столько утехи плоти, сколько атмосфера всеобщего восторга и титул первой леди телестудии. Он был знаком и с ее вторым мужем, и с ее третьим мужем, особенно запомнил недоумение третьего, длившееся года два – пока не нашлась женщина, которая красила волосы в натуральный цвет, каждый вечер приходила домой, притом в разумное время, и дома не произносила ни единого слова о своей работе.
   Понравилась ему реакция Ольги на уход третьего мужа – ни малейшей попытки скандала. Вскоре выяснилось, что она уже давно положила глаз на того, кому предстояло стать четвертым, но с оформлением отношений не спешила, ее вполне устраивали уикэнды два-три раза в месяц.
   – Может быть, ты и права, – сказал Фесенко, на всякий случай норовя встать между Ольгой и безымянной дурой, которая слишком хладнокровно для брошенной жены плела байку про пять тысяч долларов и бухгалтершу на седьмом месяце…
   Очень недовольная съемкой, Ольга отправилась в первую городскую – мотать нервы врачу, который опрометчиво согласился дать маленькое интервью. Фесенко ждал в машине и обменивался анекдотами с шофером. Время было почти вечернее – он предвкушал, как явится домой, как жена вывалит в тарелку два десятка горячих домашних пельменей, как шлепнет сверху большую ложку холодной, твердой, с рынка принесенной сметаны.
   Фесенко присмотрелся к Ольгиному стилю работы и понял, что подкараулить ее где-то – сложная задача, она или сама не знала своих планов на ближайшие пятнадцать минут, или сверялась с записями, которые мог бы расшифровать только профессионал. Никому о своих маршрутах Ольга не докладывала, машину брала «со стольки до стольки», и то – цифры назывались для приличия, группа ездила с ней столько, сколько было нужно, и даже шофер не возражал – ему полагалась доплата за сверхурочные.
   Потом поехали смотреть снимки.
   Хозяйка альбома, которую Ольга описала со всем ядом интересной женщины, решительно не понимающей, как можно добровольно превратить себя в бесполое существо, жила в старом доме, который очень Фесенко не понравился. Когда-то там были большие квартиры, имевшие и парадный, и черный ход – для дворников и кухарок. Потом из каждой большой квартиры сделали три маленьких, пробили дополнительные двери на лестничных клетках, но на каждом этаже имелась одна квартира, куда нельзя было доехать на лифте, а только подняться по узкой, неприятным образом закрученной лестнице, ведущей со двора.
   – Я провожу тебя, – сказал Фесенко.
   – Какой смысл? – удивилась Ольга. – Посиди немного в машине. А хочешь – пока я там разбираюсь, тебя подкинут домой. В самом деле, Саша, ты и так весь день на меня потратил.
   – Значит, полчаса роли уже не играют, – ответил Фесенко.
   Конечно, ему хотелось горячих домашних пельменей. Разъезжая со съемочной группой, он пообедал вместе со всеми в поганой забегаловке. Тут Ольга в очередной раз удивила его – уминала подозрительно начесноченные котлеты и серое картофельное пюре с энтузиазмом, достойным ресторанного шедевра. А когда он удивился, беззаботно ответила, что желудок у нее луженый, поработаешь на телестудии пятнадцать лет – научишься и гвозди переваривать.
   Но он видел этот двор со всеми его загогулинами и тупиками, этот пустой вонючий двор, которого, кажется, даже помоечные коты избегали, с древними сарайчиками, лепившимися к унылому черному брандмауэру, с задней стенкой длинного кирпичного гаража, и очень ему такой пейзаж не нравился.
   Фесенко довел Ольгу до двери, убедился, что на лестнице горит лампочка (окна были так невелики, а конфигурация лестничного пространства так заковыриста, что даже сейчас, когда наступивший вечер еще не сгустил по-настоящему тени, там без света пришлось бы идти наощупь), и прежде, чем вернуться в машину, ожидавшую на улице, решил справить малую нужду, причем без угрызений совести – судя по запаху, никто в доме не пользовался унитазами, а все исправно бегали на улицу.
   Отыскав подходящую щель между стеной и мусорным контейнером, Фесенко решил проблему, развернулся к контейнеру задом, ко двору передом, и увидел парочку влюбленных.
   Он еще не забыл, какая такая бывает любовь в восемнадцать лет, все-таки ту, что сегодня с утра лепила пельмени, ему не враги подбросили – он сам ее высмотрел, сам за ней бегал, водил целоваться в старые парки, к заросшим прудам. Даже если бы руки сильно чесались – он не стал бы лапать девчонку в такой вонючей местности!
   А этим, видать, все было безразлично. Стояли себе в обнимку и… И не целовались. Просто тихо переговаривались. Хорошенькая, коротко стриженая, глазастая девочка время от времени вытягивала шейку и что-то высматривала. Вытянул шею и Фесенко.
   Сперва он никого и ничего не увидел. Потом по движению девочки понял – кто-то идет.
   Это оказался плотный мужчина, одетый на молодежный лад, в кожаной бандане, туго облепившей голову и спрятавшей лоб, в темной куртке и черных штанах. Мужчина, которого так ждали, быстро пересек двор и направился туда, где, как понял Фесенко в поисках тихого уголка, никакого прохода нет, а есть только тупик.
   Он проклял тот час, когда, собираясь на телестудию, оставил дома свой штатный «макаров».
   Был только один выход из положения – бежать за подмогой. Ольга обещала уложиться в двадцать минут, десять уже наверняка прошло, Фесенко успевал! Он никогда не был хорошим бегуном, разве что в совсем молодые годы, а теперь еще и зарос жирком. Но он шел вдоль стены, пока влюбленная парочка его не заметила, а тогда откровенно и неприкрыто побежал. Одной этой пробежкой он рассчитывал озадачить странную компанию. Когда люди, собравшиеся сделать что-то противозаконное, сталкиваются с непонятками, они откладывают дурные намерения до лучших времен.
   Шофер понял первым.
   – Ее вся студия сто раз предупреждала!
   Машина, расписанная крупными буквами «ТВ-2» и зелеными кометами, ворвалась во двор, едва не ободрав бока о каменную стенку.
   Фесенко выскочил и завертел головой, высматривая подозрительную троицу. Троицы не было, выскочить на улицу она не могла, очевидно – затаилась. Но вылавливать компанию, один в которой, скорее всего, был вооружен, Фесенко не захотел. Когда машина развернулась, чтобы без помех выехать на улицу, он посмотрел на часы и забеспокоился. Ольга опаздывала на пять минут. Хотя пять минут в принципе для женщины не грех, но если принять во внимание обстановку – повод для беспокойства имелся.
   Оказалось – Ольга сидит на подоконнике и созерцает яркие краски заката.
   – Послушай! – воскликнула она, увидев сверху голову Фесенко. – Я все поняла! Кладбище нужно снять именно таким – чтобы сквозь стволы было видно закатное небо. Тогда этот сухостой заиграет!
   Возле мавзолея действительно были два засохших дерева, вокруг которых оператор выплясывал по меньшей мере полчаса.
   – Ни на какое кладбище ты не поедешь, – сказал Фесенко. – Мы сейчас отвезем тебя домой.
   Ему нужно было вытащить отсюда Ольгу, чтобы вздохнуть с облегчением и выследить троицу. Он уже знал, как это сделать. Машина вывезла бы его со двора и прямо на ходу выпустила возле двух киосков, прямо в дырку между ними. Вряд ли компания станет сидеть во дворе после Ольгиного отъезда – а, значит, есть шанс разглядеть этих ребятишек.

   – Ну, хорошо, хорошо, домой так домой, – не понимая, что стряслось, и не желая споров на лестнице, ответила Ольга. – Но ты посмотри, какой закат!
   – Завтра тоже будет закат.
   Фесенко вывел Ольгу во двор, где она попыталась объяснить, что второго такого заката на свете больше не будет, и проделал все, как было задумано.
   Стоя за киосками, он ждал появления троицы – ведь раз они вошли во двор с той же улицы, что и он с Ольгой, то, наверно, и выйдут знакомым путем.
   Они вышли, все трое – вместе. Парень в бандане что-то коротко растолковывал, влюбленные кивали. Вдруг он выкинул руку вперед и тормознул машину. Не прощаясь, прыгнул на заднее сиденье и укатил.
   Влюбленные пошли к киоскам.
   Теперь Фесенко смог их разглядеть внимательно. По виду это были вполне благополучные парень и девушка. Только сильно чем-то озадаченные.
   – Управа лучше знает, – услышал он загадочные слова. Их произнес парень, явно успокаивая девушку. – И этот врать не станет. Он же при нас вышел на связь, при нас набил мессидж.
   – А вот из моего сотового выхода в Сети нет, – печально сказала девушка.
   – Когда буду менять, возьму такую модель, чтобы без проблем. Мне советовали «Nokia-6310» с кабелем.
   – И с картой.
   – Знал бы ты, как не хочется ехать!
   – Надо. Ничего, на трамвае – недалеко, шесть… нет, семь остановок. И десять минут по аллее.
   Возможно, влюбленный сказал бы еще что-то, но нужный трамвай подошел – и они побежали наискосок через улицу.
   Фесенко проводил взглядом желтые вагоны с рекламой дешевого маргарина. Если бы жена принесла домой этот маргарин, встал бы вопрос о разводе. Многие скверности быта мог снести Александр Ильич Фесенко, но вот питания требовал качественного.
   Веселые желтые вагоны ушли за поворот. Что же там такое будет через шесть остановок, подумал Фесенко, и, посчитав, понял – кладбище.
   Ольга так вопила про свой неповторимый закат, про мавзолей и сухостой, что ее весь квартал наверняка слышал!
   Фесенко заметался. Как на грех, машины шли в другую сторону, трамвай мог появиться только минут через пять. Он побежал к перекрестку – там, на одной из главных магистралей Протасова, на Московском проспекте, больше было шансов поймать частника.
   Он встал на видном месте, он чуть ли не под колеса кидался – и запоздало клял себя за то, что до сих пор не употребил заначку и не приобрел хотя бы самый дешевый сотовый телефон. Большая часть городских автоматов была испорчена безнадежно и навеки, но до сих пор Фесенко в них не слишком нуждался, ему вполне хватало городского телефона в кабинете. Был бы сотовый – можно было бы вызвонить Ольгу, а лучше – шофера с оператором, все объяснить!..
   Наконец потрепанный «жигуль» остановился возле Фесенко.
   – Садись, Сашка, – сказал сосед. – Чего тебе дома не сидится? Я вот к теще за мелкими поехал, а ты куда?
   – На кладбище, Валера! На кладбище!
   – Ну!.. – сосед захохотал было, но вдруг осознал – глаза у Фесенко бешеные. Он оборвал смех, «жигуль» развернулся и понесся что было в нем лошадиных силенок…