Страница:
Рагуил положил ему на плечо кольчужную ладонь.
– Отсутствие любви – самый страшный из грехов, – сказал архангел. – К счастью, тут другой случай. Ты просто поставил во главу угла справедливость, как понимал ее, и всего себя ей подчинил. Настолько, что не допустил в душу даже вполне естественной тревоги за близких. То есть – впустил, как тебе казалось, в разумных пределах. Вот до чего ты докопался, расследуя свои ошибки. И вот чего ты не можешь себе простить.
– Мне этого не может простить кто-то другой… – совсем тихо ответил Нартов. – У меня забрали Татьяну с Юркой. Но ведь если Он всесилен – он может их вернуть?!
– Значит, все-таки – любишь?
– Да что же я – каменный?!. – вскрикнул Нартов и сразу опомнился. – Наверно, только их и люблю. А других – не получается.
Он вздохнул и добавил:
– Ну и еще кое-кого. Только это не в счет.
Дождалась, подумала я, покорнейше благодарю!
– Нельзя тебе меч в руки давать, – огорченно молвил Рагуил. – Ты с мечом таких дров наломаешь… На этот раз обошлось, но не всегда же Он на суд явится… Ладно, с тобой пока ясно. Ты?
Это относилось к Валевскому.
Валевский развел руками. Он не хотел спорить с начальством, соглашаться тоже не хотел, и потому чувствовал себя неловко. В прежней жизни согласился бы и все сделал по-своему, но в этой?
– Ты?
– Я? – переспросил Марчук. При его росте он даже на архангела смотрел сверху вниз.
– Ты!
– А что я?!
Тут мне захотелось дать Марчуку хороший подзатыльник – нашел перед кем ваньку валять! И тут же я поняла, что это – единственная форма протеста, когда, как в анекдоте про начальника, «есть два решения, одно – мое, другое – неправильное».
Рагуил, махнув рукой, обратил нежный юношеский лик к Гошке Яружному, и тут случилось то, чего я все это время опасалась: Нартов взорвался!
– А ты что же? Так и уйдешь? – выкрикнул он в лицо Уриилу. – Кто же ты после этого? Своих бросаешь, да? Мы же – твои! А ты – гнев Божий! Все же это знают! Возьми нас к себе!
– Не могу, – хмуро ответил Уриил. – Запрещено. Час не пробил.
И покосился на дерево, под которым, почти растворившись во мраке, стоял его непонятный спутник.
– Какого тебе еще часа нужно? – бесновался Нартов. – Чтобы вообще все кувырком пошло? Чтобы еще какая-нибудь uprava.ru самозародилась? Чтобы полный беспредел? Чтобы совсем безнадега?
– В самом деле, давно пора, – воспользовавшись тем, что он вынужден был перевести дух, спокойно сказал Валевский. – Что за дела! Чуть глубже копни – обязательно кто-то сверху тебя за руку схватит. Мы думали, тут у вас иначе. Значит, и тут глубоко копать не смей, а только заигравшихся мальчишек отлавливай?
– Ну так берешь нас к себе? – яростно спросил Нартов.
Они стояли – глаза в глаза, мент и архангел. Наверно, правильнее – архангел и мент. За одним – все воинство небесное, за другим – трое таких же неприкаянных бедолаг-сыскарей и сумасшедшая баба.
– Это и есть вторая возможность? – спросил Уриил. На что Рагуил развел руками: понимай, мол, как знаешь. То ли он это предвидел, то ли сам удивился, понять было решительно невозможно.
Однако была же причина, по которой Уриил, гнев Божий, прибыл сейчас сюда и терпит все это безобразие! Если напрячь внутреннее зрение – то ее, пожалуй, удастся разглядеть…
А если не увижу – то какое же я Божье око?
Луна, верная подруга, появилась наконец, приплыла в своем светлом круге, serco tiene la luna…
– Amor, amor, amor y eternas soledades, – тихонько пропела луна, возможно – сама о себе, а возможно – и о многих, живущих в озаренном ею мире.
Не дожидаясь моей просьбы, она положила нужные тени на лицо Уриила, и стала видна та горечь, уже перерастающая в безнадежность, что погнала его проститься с несбывшимся.
Он единственный из всех ничего не делал, а только ждал сигнала к бою. И сигнал прозвучал было, разбудил в душе восторг, встрепенулись огненные крылья, но восторг оказался преждевременным. Бой отменяется, сказали ему, жди дальше…
Но он же собственными глазами видел, что час настал и ждать дальше – попросту опасно!.. Он видел, что гибнет мир, любовь к которому была для архангела так же естественна, как дыхание, как полет, как вера!
Видеть-то видел, но был связан обетом повиновения. Ибо он – не свой, он – Божий…
Возможно, он хотел оправдаться перед Нартовым и ребятами, как бы странно это ни казалось. Возможно – убедиться, что с ними все в порядке. Но мучения, которые он сейчас испытывал, слушая обвинения и будучи не в силах на них достойно ответить, потрясли меня. Человеку такого не испытать, подумала я, ни такой великой силы, ни такого великого, вселенского бессилия, и слава Богу… Но только как удержать Нартова, как растолковать ему, чтобы не резал по живому?!.
– Si tu eres mi linda amiga, como no me miras, di? – вдруг тихонько спросила луна. Я, опомнившись, опять запрокинула голову и увидела, что туманно-радужный круг сбоку разошелся и свет, в нем скопившийся, мелкими пылинками слетает к деревьям. А под одним деревом стоит непонятно кто, дожидаясь непонятно чего, и пылинки, оседая на нем, делают его заметным, и в отраженном свете его лицо становится почти человеческим, даже на губах – подобие улыбки…
Михаила я знала, Варахиила и Рафаила – видела несколько раз. О Гаврииле говорили при мне, что он – архангел светлый, радостный, в небесно-голубом весеннем плаще, и вовеки не возьмет в руки меча, ибо держит белоснежную благовещенскую лилию. Рагуил и Уриил стояли передо мной. Всего же архангелов – Семь. И седьмой – Разиил, Огненный, «Тайны Божьи»! Выходит, он?..
Рядом с нами присутствовала тайна, некий замысел Божий, который уже воплощался, но от того, угадаем мы или не угадаем, в чем он заключается, зависело многое. Вот что увидала я на лице Разиила – а заодно поняла, что прячет его плотный темно-синий плащ. Если бы проколоть этот плащ хотя бы самой тонкой иглой – мир был бы рассечен подобным раскаленной струне лучом. Очевидно, это был Знак, что тайны Божьи опасны.
Я поняла страх Уриила – он боялся не угадать. И вздох Рагуила я поняла – Рагуил волновался за друга и брата. Ведь он, Рагуил, действовал сейчас, как сказал бы он сам, посмеиваясь над нашим корявым наречием, в рамках своих полномочий.
– Уриил, час пробил, – тихо сказала я. – Ты посмотри туда – он просто не может тебе подсказать. Ему запрещено. Но он знает.
Все повернулись ко мне – и я, как это со мной все еще случается, покраснела.
– Ты действительно видишь это? – сухо и строго спросил Рагуил. Сухо, строго – и с надеждой! Все благодушие с него словно смыло потоком лунного света. Сейчас передо мной стоял вечный хранитель справедливости, словно вытесанный из ледяной глыбы, как стоял уже в час сотворения мира, следя за равновесием между светилами.
– Я не знаю! Но очень хочу увидеть!
– По крайней мере это честно, – сказал Нартов. – Ребята, я тоже хочу это увидеть.
– И я, – присоединился Марчук.
– И я! – немедленно добавил Валевский. А сказано: «Где двое или трое из вас…»
– А нас тут сколько? Нас тут… – Марчук, как и полагается менту, для надежности счел нас указательным пальцем. – Нас же тут восемь!
Не напрасно медведь считается хитрющим зверем. Марчук этак ненавязчиво посчитал и Уриила с Рагуилом…
Однако Уриил застыл в нерешительности. Ему нужен был вполне отчетливый Знак, который ни с чем не перепутаешь.
И тут заговорил Гошка Яружный.
– Дайте место гневу Божию, – произнес он. – Разве именно так не сказано – дайте место гневу Божию?
– Сказано, чтобы сами не мстили никому, а положились на Него, – разъяснил Рагуил.
– Нет, – возразил Гошка. – Одно из двух, либо мы сами разбираемся, как этот пацан с Управой, либо даем место гневу Божию и только смотрим, как он разбирается. А чтобы ни того, ни другого – так нельзя. Нечестно.
– Вот тоже мне богослов нашелся! – возмутился Марчук. – Мало ты нам радости с мечами устроил?
– Да я же попрошу – и мечи с неба опять прилетят! Как тогда! – воскликнул Гошка. – Я знаю, что это возможно! Понимаете, Виктор Сергеевич, – знаю! И что нужно дать место – знаю, а то его вообще никогда не будет!..
– Или – или, – ввязался в спор Нартов. – Или – Управа, будь она неладна, или гнев Божий и настоящая справедливость!
– Справедливость, значит? – Уриил вспыхнул точно так же, как Нартов, и лишь теперь я увидела – да ведь они и лицоми похожи, только Уриил не стриг вороных кудрей, а Нартов стриг – вот и вся разница. – По закону справедливости, а не по закону милосердия? А ты догадываешься, что коли так – и с тобой поступят по справедливости?
– Да уж поступили, – ответил за Нартова Леша Валевский. – А ответственности не боимся.
– Пусть так, – кивнул крупной головой Марчук. – Пусть сперва с нами – по справедливости, но зато потом – пусть с ними! Я готов.
– И я готов, – подтвердил Валевский. – Если сверху не видно, кто там у нас справедливость заслужил, мы списки составим.
– И я! – присоединился Гошка. – И еще в других бригадах спросить надо.
Уриил слушал все это и не отвечал.
Подружка моя, луна, перекатилась чуть правее и осветила того, кто уже не стоял под деревом. Разиил неторопливо шел к нам. Дойдя, остановился и невольно чуть шевельнул свой синий плащ. Жар пошел из-под складок, и мы отступили – все, кроме Гошки Яружного. Он, кажется, даже не почувствовал жара и не понял, что от света, который излучало Разиилово лицо, надо зажмуриться.
– Как тебя звать? – спросил Разиил.
Тот, кто стоял перед ним, уже не был нашим Гошкой. Свет преобразил его кудлатую шевелюру, золотом налились пряди, неожиданные тени легли на круглое лицо, сделав его тонким, губы – маленькими и нежными, глаза – огромными.
– Георгием, – был негромкий ответ.
– Георгием, – повторил Разиил. – Что же, имя – это судьба. Георгием и будешь.
Он положил руки на плечи Яружному, и из-под пальцев потекли алые струйки, потекли, сливаясь, и, когда ударились оземь, были краем тяжелого плаща.
– А вместо меча, ты уж извини, будет тебе копье. Мечам место там, где Он их поместил, – над Гранью.
– Это – Знак? – в невозможном для человека волнении спросил Уриил. – Точно ли – Знак?
– На все воля Божья, – степенно ответил Разиил и вдруг резко повернулся к брату-архангелу: – А что тебе твоя любовь-то подсказывает? А? Учить закону любви мы все горазды, а сами?..
– Аминь, аминь! – неожиданно заорал Марчук. – Вторая отдельная загробная – стройся и на выход!
Старый хрен, подумала я, понимает же – нужно спешить, пока начальство не передумало!
Уриил улыбнулся – той улыбкой, какая возникает, когда все мосты за спиной сожжены и начинается ДЕЛО. Примерно так же скалились Нартов и Даниил, не отводя глаз от мечей…
– С Богом! – произнес Разиил, медленно отступая в тень.
Они шли сперва по земле, потом дорога раздвоилась – нижний ее слой потек со склона, верхний плавной дугой устремился в темное небо. Они шли по верхнему.
Первым обернулся Гошка и помахал мне рукой. Потом – Марчук с Валевским. Нартов шагал тяжело, ссутулившись, как человек, принявший малоприятное, но единственно верное решение. Вдруг он вскинул голову. Я ахнула – сейчас обернется!
Но глубоко, видать, сидела в нем эта заноза, раз уж он с ней боролся такими варварскими способами. Он устремился вперед, запрокинув голову, и все в нем кричало: да, убегаю, постыдно удираю, потому что не хочу никому понапрасну душу травить!
Если бы он обернулся, как Гошка и Марчук с Валевским, если бы улыбнулся по-приятельски – мне стало бы очень больно. Ребята простились – и готовы меня забыть навеки. Но он… Я знала, что он уносит с собой то, что было между нами на Грани. Я знала, что он запретил себе оборачиваться, и в этом ощущала силу его любви. С ним происходило то, что, кажется, происходило сейчас и со мной – он страстно желал заплатить за право любить, иначе это чувство теряло для него смысл. Вот до чего он додумался, пытаясь найти в себе любовь.
И я не сводила с него глаз, я всей душой летела к нему – к такому, со всей его яростью и гордостью, к единственному, к навеки моему!
Даже если он никогда не вернется.
Уриил уводил свой маленький отряд все выше и выше…
– Ну, будет теперь работа Двенадцати, – сказал Даниил. – Ей-Богу, я бы с ними охотнее ушел!
– Так это что же – война? – еще не веря свершившемуся, спросила я.
– Да она и не прекращалась никогда… Просто сейчас мы наступаем. А перемирие возможно лишь на миг, – сказал Даниил. – Господь не хочет, чтобы свет и тьма жили в мире. Думаешь, ему не под силу уничтожить Велиарову братию? Он хочет, чтобы мы все время стояли на рубеже и осознавали это. Так что граница между НАМИ и НИМИ будет всегда.
– Грань?
– Грань, над которой занесены мечи, – ответил он.
Рига, 2002
– Отсутствие любви – самый страшный из грехов, – сказал архангел. – К счастью, тут другой случай. Ты просто поставил во главу угла справедливость, как понимал ее, и всего себя ей подчинил. Настолько, что не допустил в душу даже вполне естественной тревоги за близких. То есть – впустил, как тебе казалось, в разумных пределах. Вот до чего ты докопался, расследуя свои ошибки. И вот чего ты не можешь себе простить.
– Мне этого не может простить кто-то другой… – совсем тихо ответил Нартов. – У меня забрали Татьяну с Юркой. Но ведь если Он всесилен – он может их вернуть?!
– Значит, все-таки – любишь?
– Да что же я – каменный?!. – вскрикнул Нартов и сразу опомнился. – Наверно, только их и люблю. А других – не получается.
Он вздохнул и добавил:
– Ну и еще кое-кого. Только это не в счет.
Дождалась, подумала я, покорнейше благодарю!
– Нельзя тебе меч в руки давать, – огорченно молвил Рагуил. – Ты с мечом таких дров наломаешь… На этот раз обошлось, но не всегда же Он на суд явится… Ладно, с тобой пока ясно. Ты?
Это относилось к Валевскому.
Валевский развел руками. Он не хотел спорить с начальством, соглашаться тоже не хотел, и потому чувствовал себя неловко. В прежней жизни согласился бы и все сделал по-своему, но в этой?
– Ты?
– Я? – переспросил Марчук. При его росте он даже на архангела смотрел сверху вниз.
– Ты!
– А что я?!
Тут мне захотелось дать Марчуку хороший подзатыльник – нашел перед кем ваньку валять! И тут же я поняла, что это – единственная форма протеста, когда, как в анекдоте про начальника, «есть два решения, одно – мое, другое – неправильное».
Рагуил, махнув рукой, обратил нежный юношеский лик к Гошке Яружному, и тут случилось то, чего я все это время опасалась: Нартов взорвался!
– А ты что же? Так и уйдешь? – выкрикнул он в лицо Уриилу. – Кто же ты после этого? Своих бросаешь, да? Мы же – твои! А ты – гнев Божий! Все же это знают! Возьми нас к себе!
– Не могу, – хмуро ответил Уриил. – Запрещено. Час не пробил.
И покосился на дерево, под которым, почти растворившись во мраке, стоял его непонятный спутник.
– Какого тебе еще часа нужно? – бесновался Нартов. – Чтобы вообще все кувырком пошло? Чтобы еще какая-нибудь uprava.ru самозародилась? Чтобы полный беспредел? Чтобы совсем безнадега?
– В самом деле, давно пора, – воспользовавшись тем, что он вынужден был перевести дух, спокойно сказал Валевский. – Что за дела! Чуть глубже копни – обязательно кто-то сверху тебя за руку схватит. Мы думали, тут у вас иначе. Значит, и тут глубоко копать не смей, а только заигравшихся мальчишек отлавливай?
– Ну так берешь нас к себе? – яростно спросил Нартов.
Они стояли – глаза в глаза, мент и архангел. Наверно, правильнее – архангел и мент. За одним – все воинство небесное, за другим – трое таких же неприкаянных бедолаг-сыскарей и сумасшедшая баба.
– Это и есть вторая возможность? – спросил Уриил. На что Рагуил развел руками: понимай, мол, как знаешь. То ли он это предвидел, то ли сам удивился, понять было решительно невозможно.
Однако была же причина, по которой Уриил, гнев Божий, прибыл сейчас сюда и терпит все это безобразие! Если напрячь внутреннее зрение – то ее, пожалуй, удастся разглядеть…
А если не увижу – то какое же я Божье око?
Луна, верная подруга, появилась наконец, приплыла в своем светлом круге, serco tiene la luna…
– Amor, amor, amor y eternas soledades, – тихонько пропела луна, возможно – сама о себе, а возможно – и о многих, живущих в озаренном ею мире.
Не дожидаясь моей просьбы, она положила нужные тени на лицо Уриила, и стала видна та горечь, уже перерастающая в безнадежность, что погнала его проститься с несбывшимся.
Он единственный из всех ничего не делал, а только ждал сигнала к бою. И сигнал прозвучал было, разбудил в душе восторг, встрепенулись огненные крылья, но восторг оказался преждевременным. Бой отменяется, сказали ему, жди дальше…
Но он же собственными глазами видел, что час настал и ждать дальше – попросту опасно!.. Он видел, что гибнет мир, любовь к которому была для архангела так же естественна, как дыхание, как полет, как вера!
Видеть-то видел, но был связан обетом повиновения. Ибо он – не свой, он – Божий…
Возможно, он хотел оправдаться перед Нартовым и ребятами, как бы странно это ни казалось. Возможно – убедиться, что с ними все в порядке. Но мучения, которые он сейчас испытывал, слушая обвинения и будучи не в силах на них достойно ответить, потрясли меня. Человеку такого не испытать, подумала я, ни такой великой силы, ни такого великого, вселенского бессилия, и слава Богу… Но только как удержать Нартова, как растолковать ему, чтобы не резал по живому?!.
– Si tu eres mi linda amiga, como no me miras, di? – вдруг тихонько спросила луна. Я, опомнившись, опять запрокинула голову и увидела, что туманно-радужный круг сбоку разошелся и свет, в нем скопившийся, мелкими пылинками слетает к деревьям. А под одним деревом стоит непонятно кто, дожидаясь непонятно чего, и пылинки, оседая на нем, делают его заметным, и в отраженном свете его лицо становится почти человеческим, даже на губах – подобие улыбки…
Михаила я знала, Варахиила и Рафаила – видела несколько раз. О Гаврииле говорили при мне, что он – архангел светлый, радостный, в небесно-голубом весеннем плаще, и вовеки не возьмет в руки меча, ибо держит белоснежную благовещенскую лилию. Рагуил и Уриил стояли передо мной. Всего же архангелов – Семь. И седьмой – Разиил, Огненный, «Тайны Божьи»! Выходит, он?..
Рядом с нами присутствовала тайна, некий замысел Божий, который уже воплощался, но от того, угадаем мы или не угадаем, в чем он заключается, зависело многое. Вот что увидала я на лице Разиила – а заодно поняла, что прячет его плотный темно-синий плащ. Если бы проколоть этот плащ хотя бы самой тонкой иглой – мир был бы рассечен подобным раскаленной струне лучом. Очевидно, это был Знак, что тайны Божьи опасны.
Я поняла страх Уриила – он боялся не угадать. И вздох Рагуила я поняла – Рагуил волновался за друга и брата. Ведь он, Рагуил, действовал сейчас, как сказал бы он сам, посмеиваясь над нашим корявым наречием, в рамках своих полномочий.
– Уриил, час пробил, – тихо сказала я. – Ты посмотри туда – он просто не может тебе подсказать. Ему запрещено. Но он знает.
Все повернулись ко мне – и я, как это со мной все еще случается, покраснела.
– Ты действительно видишь это? – сухо и строго спросил Рагуил. Сухо, строго – и с надеждой! Все благодушие с него словно смыло потоком лунного света. Сейчас передо мной стоял вечный хранитель справедливости, словно вытесанный из ледяной глыбы, как стоял уже в час сотворения мира, следя за равновесием между светилами.
– Я не знаю! Но очень хочу увидеть!
– По крайней мере это честно, – сказал Нартов. – Ребята, я тоже хочу это увидеть.
– И я, – присоединился Марчук.
– И я! – немедленно добавил Валевский. А сказано: «Где двое или трое из вас…»
– А нас тут сколько? Нас тут… – Марчук, как и полагается менту, для надежности счел нас указательным пальцем. – Нас же тут восемь!
Не напрасно медведь считается хитрющим зверем. Марчук этак ненавязчиво посчитал и Уриила с Рагуилом…
Однако Уриил застыл в нерешительности. Ему нужен был вполне отчетливый Знак, который ни с чем не перепутаешь.
И тут заговорил Гошка Яружный.
– Дайте место гневу Божию, – произнес он. – Разве именно так не сказано – дайте место гневу Божию?
– Сказано, чтобы сами не мстили никому, а положились на Него, – разъяснил Рагуил.
– Нет, – возразил Гошка. – Одно из двух, либо мы сами разбираемся, как этот пацан с Управой, либо даем место гневу Божию и только смотрим, как он разбирается. А чтобы ни того, ни другого – так нельзя. Нечестно.
– Вот тоже мне богослов нашелся! – возмутился Марчук. – Мало ты нам радости с мечами устроил?
– Да я же попрошу – и мечи с неба опять прилетят! Как тогда! – воскликнул Гошка. – Я знаю, что это возможно! Понимаете, Виктор Сергеевич, – знаю! И что нужно дать место – знаю, а то его вообще никогда не будет!..
– Или – или, – ввязался в спор Нартов. – Или – Управа, будь она неладна, или гнев Божий и настоящая справедливость!
– Справедливость, значит? – Уриил вспыхнул точно так же, как Нартов, и лишь теперь я увидела – да ведь они и лицоми похожи, только Уриил не стриг вороных кудрей, а Нартов стриг – вот и вся разница. – По закону справедливости, а не по закону милосердия? А ты догадываешься, что коли так – и с тобой поступят по справедливости?
– Да уж поступили, – ответил за Нартова Леша Валевский. – А ответственности не боимся.
– Пусть так, – кивнул крупной головой Марчук. – Пусть сперва с нами – по справедливости, но зато потом – пусть с ними! Я готов.
– И я готов, – подтвердил Валевский. – Если сверху не видно, кто там у нас справедливость заслужил, мы списки составим.
– И я! – присоединился Гошка. – И еще в других бригадах спросить надо.
Уриил слушал все это и не отвечал.
Подружка моя, луна, перекатилась чуть правее и осветила того, кто уже не стоял под деревом. Разиил неторопливо шел к нам. Дойдя, остановился и невольно чуть шевельнул свой синий плащ. Жар пошел из-под складок, и мы отступили – все, кроме Гошки Яружного. Он, кажется, даже не почувствовал жара и не понял, что от света, который излучало Разиилово лицо, надо зажмуриться.
– Как тебя звать? – спросил Разиил.
Тот, кто стоял перед ним, уже не был нашим Гошкой. Свет преобразил его кудлатую шевелюру, золотом налились пряди, неожиданные тени легли на круглое лицо, сделав его тонким, губы – маленькими и нежными, глаза – огромными.
– Георгием, – был негромкий ответ.
– Георгием, – повторил Разиил. – Что же, имя – это судьба. Георгием и будешь.
Он положил руки на плечи Яружному, и из-под пальцев потекли алые струйки, потекли, сливаясь, и, когда ударились оземь, были краем тяжелого плаща.
– А вместо меча, ты уж извини, будет тебе копье. Мечам место там, где Он их поместил, – над Гранью.
– Это – Знак? – в невозможном для человека волнении спросил Уриил. – Точно ли – Знак?
– На все воля Божья, – степенно ответил Разиил и вдруг резко повернулся к брату-архангелу: – А что тебе твоя любовь-то подсказывает? А? Учить закону любви мы все горазды, а сами?..
– Аминь, аминь! – неожиданно заорал Марчук. – Вторая отдельная загробная – стройся и на выход!
Старый хрен, подумала я, понимает же – нужно спешить, пока начальство не передумало!
Уриил улыбнулся – той улыбкой, какая возникает, когда все мосты за спиной сожжены и начинается ДЕЛО. Примерно так же скалились Нартов и Даниил, не отводя глаз от мечей…
– С Богом! – произнес Разиил, медленно отступая в тень.
Они шли сперва по земле, потом дорога раздвоилась – нижний ее слой потек со склона, верхний плавной дугой устремился в темное небо. Они шли по верхнему.
Первым обернулся Гошка и помахал мне рукой. Потом – Марчук с Валевским. Нартов шагал тяжело, ссутулившись, как человек, принявший малоприятное, но единственно верное решение. Вдруг он вскинул голову. Я ахнула – сейчас обернется!
Но глубоко, видать, сидела в нем эта заноза, раз уж он с ней боролся такими варварскими способами. Он устремился вперед, запрокинув голову, и все в нем кричало: да, убегаю, постыдно удираю, потому что не хочу никому понапрасну душу травить!
Если бы он обернулся, как Гошка и Марчук с Валевским, если бы улыбнулся по-приятельски – мне стало бы очень больно. Ребята простились – и готовы меня забыть навеки. Но он… Я знала, что он уносит с собой то, что было между нами на Грани. Я знала, что он запретил себе оборачиваться, и в этом ощущала силу его любви. С ним происходило то, что, кажется, происходило сейчас и со мной – он страстно желал заплатить за право любить, иначе это чувство теряло для него смысл. Вот до чего он додумался, пытаясь найти в себе любовь.
И я не сводила с него глаз, я всей душой летела к нему – к такому, со всей его яростью и гордостью, к единственному, к навеки моему!
Даже если он никогда не вернется.
Уриил уводил свой маленький отряд все выше и выше…
– Ну, будет теперь работа Двенадцати, – сказал Даниил. – Ей-Богу, я бы с ними охотнее ушел!
– Так это что же – война? – еще не веря свершившемуся, спросила я.
– Да она и не прекращалась никогда… Просто сейчас мы наступаем. А перемирие возможно лишь на миг, – сказал Даниил. – Господь не хочет, чтобы свет и тьма жили в мире. Думаешь, ему не под силу уничтожить Велиарову братию? Он хочет, чтобы мы все время стояли на рубеже и осознавали это. Так что граница между НАМИ и НИМИ будет всегда.
– Грань?
– Грань, над которой занесены мечи, – ответил он.
Рига, 2002