Трускиновская Далия. Как вы мне все надоели !

   - Простая твоя душа... - вздохнул капитан. - Ладно, леший с ним, с поясом. Мало надежды, что его еще к рукам не прибрали. Наверняка та дура, у которой мужья общие. Пошли! Колено-то чем повредил?
   - Водопадом, - усмехнулся Жилло.
   - Чем?.. - хором спросили моряки.
   - Ну, на водопаде сейчас споткнулся. Треснулся...
   - На Вентас-Румбе?! - прямо остолбенел капитан. - Кой черт тебя туда ночью понес?
   Жилло развел руками - и впрямь, объяснить умному человеку эту экспедицию было невозможно.
   - Помните, капитан, возле Коронного замка факелы мельтешили? - вдруг сообразил Мак. - Мы как раз в кабачок шли и на гору смотрели! Так вот кто всю суматоху поднял! Студиозусы!..
   Мак еще что-то собирался угадать, но схлопотал по затылку, а лапа у капитана была серьезная.
   - Не наше дело! - рявкнул капитан. - Мало ли какие графы со слугами в Коронный замок ездят! И суматохи мы никакой не видели. Подумаешь, факелы... Пошли скорее. Еще до рассвета выйти в залив надо. Лишь бы языком трепать! Пошли! И ты хромай шустрее. Студиозус! Шастают тут всякие...
   Бурчал капитан на разные лады, пока не дошли до гавани. Там прямо на глазах переменился.
   - Голубушка моя! - говорит. - Красавица ненаглядная! Второй такой на свете нет!
   И впрямь - с носа шхуны смотрела на них деревянная девица с пышнейшей грудью и золотыми локонами, каждый - с человечью голову. Девица была выкрашена в розовато-белый цвет, кудри - вызолочены. Там, где кончался розовеющий животик, была небольшая и не очень заметная на темном дереве дыра - отверстие корабельного гальюна. И надпись шла по борту - "Золотая Маргарита".
   В гавани нашел Мак принадлежащий кораблю ялик, ошвартованный у пристани, и доставил капитана с Жилло на борт шхуны. Сам, получив приказ, в кубрик отправился - спать. А Жилло капитан в своей каюте оставил.
   - Я пьян, - сказал, - хорошо пьян, но недостаточно. Поэтому сейчас мы с тобой, студиозус, добавим. Пиво - это ерунда. Развлечение. Причем ненадолго. А вот ром... Конечно, мешать ром с пивом - преступление. Но пива во мне уже не осталось, а желание выпить имеется. И повод есть.
   - За приятное знакомство, что ли? - осведомился слуга, берясь за свой оловянный кубок.
   - За Дублона, беднягу... - капитан взялся за свой золотой. - Мир его птичьему праху! Ты не поверишь, студиозус - любил я его, негодяя, хотя звал он меня исключительно дураком и мерзавцем!
   - Любил? Птицу? - Жилло чуть кубок не выронил.
   - Любил, черти бы ее побрали! Почему же я, как ты думаешь, хоронил Дублона, как родимую бабушку не хоронят? Любил, будь ты неладен!
   - Любил... - задумчиво повторил Жилло. - Слово-то какое...
   - Это слово, студиозус, вроде репейника на огороде. Как его ни истребляй, прорастет и к человеку прицепится, - поучительно заметил капитан. - Что, и у вас в захолустье его из моды вывести пытались?
   - Из уездного правление комиссия приезжала, - сказал слуга. - Книги в графской библиотеке смотрела. Про науку оставили, а про это самое увезли. Но нас с графом тогда дома не было, я его по горам водил. Секретарь старого графа нам потом так объяснил - если кто-то кого-то любит, значит, считает, что тот человек лучше всех прочих. А это противоречит равноправию. Ну, пусть так - не ехать же в уездное правление про любовь разговаривать! До него неделю добираться.
   - Значит, помнишь еще это слово? - радостно спросил капитан. - Ты только на людях его не говори. Разве что бабе с глазу на глаз... И то умной - чтобы доносить не побежала.
   И вспомнил тут Жилло разом Лизу и ту соколицу сероглазую, что ему сверточек дала.
   Конечно, было в его жизни немало женщин и без этих двух - даром, что ли, тридцать пять с половиной лет на свете прожил? Сколько удалось столько и осчастливил. Вероятно, и дети были - по крайней мере, одно чадо. А к этим двум он ведь и пальцем прикоснуться не успел. Однако ж увидел перед глазами именно их. Должно быть, именно потому, что еще не прикоснулся...
   - Хорошо, что напомнили, - сказал Жилло капитану. - Как раз получил от одной подарочек. Надо бы посмотреть, что такое.
   И сверточек достал.
   - Сперва за Дублона выпьем - велел капитан. - Умнейшая была птица! Выпью, тогда - про баб. Трезвый я про них и думать не желаю, пустой народишко... Включая в сие число мою супругу с дочкой. Вот сын у меня молодец.
   Хмыкнул Жилло на то, что капитан назвал себя трезвым, но спорить не стал, чокнулись, выпили рому. Развернул Жилло сверточек. Капитан привстал, навис над столом.
   - Якорь мне в печенку и в селезенку, если они у меня еще остались! говорит. - Ничего себе студиозус! Какие подарки получает!
   Жилло - тот остолбенел.
   Лежал перед ними на столе кусок тонкого темно-вишневого бархата в виде странного и древнего знамени - по одному краю семь углов вырезаны и обметаны, да недошиты. А в серединке - букет из трех цветков золотом вышит. Один, в середине, повыше торчит, два - по краям, и все три совершенно одинаковые, с округлыми лепестками. Листья тоже золотые, но чуть другого оттенка, зубчатые, и основание каждого цветка крошечными зубчатыми язычками окружено. Красиво и непонятно - никогда раньше Жилло таких цветов не видывал, хотя и считался травознаем, и лазил по горам за корешками.
   - Да тут одна золотая нить сколько стоит... - только и мог он вымолвить. - Целое состояние!..
   - Какая, к морскому дьяволу, нить! - рявкнул капитан. - Ты посмотри, что тут вышито! Ты посмотри! Помнит же еще кто-то!
   - Что помнит? - спросил ошарашенный Жилло. И вдруг как хлопнет себя по лбу!
   - Узнал! Я же этот цветок на камне видел! В лекарском перстне! Капитан, я же его в перстне видел! Еще тогда удивился - все цветы знаю, этого не знаю! Думал - бред пьяного ювелира!..
   - Сам ты бред пьяного ювелира... - и капитан, склонившись над столом, прикоснулся к цветам влажными губами, а прежде того - усами и взъерошенной бородой. - Их глушили, а они проросли... Проросли, понимаешь, студиозус! Их травили, а они проросли! Впрочем, молод ты и глуп... и ни хрена не понимаешь... Отдай мне эту штуку! Она тебе ни к чему!
   Лег капитан тяжелой грудью на стол, сгреб под себя вишневый бархат. Устроил на нем рожу свою звероподобную поуютнее. Пегая борода на вишневом с золотом бархате - царственное это было зрелище!
   - Убирайся, - говорит. - Иди в кубрик, Мак тебя устроит. Только с трапа не кувырнись. Можешь съехать на поручнях. Это ж надо - проросли! Знать бы, кто их вспомнил да вышил! Иди, студиозус, катись, студиозус... катись по трапу... Все... сплю...
   Вышел Жилло на палубу. До утра недолго осталось. Ветерок приятный по лицу погладил. Постоял Жилло у борта, на небо полюбовался, потом на дубовую каронаду присел, спиной к корабельной пушке привалился и баловаться стал - оттолкнется ногой и едет на каронаде, как на карусельной тележке, пока о борт не затормозит.
   Из кубрика вышли два моряка.
   - С рассветом мы уже во-он там быть должны, - сказал один другому, показывая пальцем на дальний мыс, и основательно зевнул. - Туши кормовые фонари, и без них нас уже разглядеть можно.
   И понемногу началась на палубе суета. Жилло, чтобы под ногами не путаться, к Маку пристроился. Тот вторым помощником старого капитана оказался. Тоже кое в чем командовал.
   - Мы уже весь груз на борт взяли, - сказал он Жилло. - Не поверишь, жеребцов породистых везем! Не первый раз, у нас уже трюм приспособлен, не трюм, а настоящая конюшня. Ждали пассажира, но он человека прислал сказать, чтобы без него с якоря снимались. Так что и ветер попутный, и груз хороший. Ты морской хворобой не страдаешь?
   - Да я не плавал ни разу, у нас в горах и озера-то порядочного нет, признался Жилло. - Понятия не имею, может, и страдаю!
   Мак прислушался.
   - Гудит! - сказал он. - И сдается мне, что это он тебя в каюту требует.
   - Кто требует?
   - Да Шмель! Беги к нему скорее!
   Понял Жилло, что это капитану кличку прилепили. А что? Большой, толстый, поперек - в золотую полоску и гудит!
   Пошел Жилло к капитану. Тот, хмурый и взъерошенный, стоял у стола, пытаясь натянуть на лысину завязанный шапочкой пестрый платок.
   - Дайте развяжу, - предложил Жилло. - И завяжу как полагается, только нагнитесь.
   Вывязал он у капитана узел на затылке и кончики платка расправил.
   - Хороший ты, надо думать, слуга, - заметил капитан Шмель. - Графа-то как зовут?
   - Иво оф Дундаг! - гордо сказал слуга. - Герб - золотая дубовая ветка на зеленом фоне! Перевязь - белая с зеленым! Нагрудные знаки Трех Орлов и Боевой Рукавицы!
   - Граф Иво оф Дундаг... - повторил капитан. - Ну прямо как в детские мои годы - бегут бесштанные сопляки за каретой и вопят: "Едет граф оф Дундаг!" А что, в вашем захолустье еще называют графа светлостью?
   - Откуда ж нам знать, что это уже запретили? - вздохнул слуга.
   - Золотая дубовая ветка, говоришь... - и капитан крепко задумался. Почтенный герб. Так ведь и его вытравят, и его вытопчут. Нехорошо, чтобы у одних были гербы, а у других - нет...
   - Нехорошо, чтобы у одних были мужья, а у других - нет! - сердито буркнул слуга. - Как насчет общих мужей, капитан?
   - Ого! - тот явно обрадовался. - А у тебя норов имеется! Старый добрый норов! Я это сразу почуял... Слушай меня, студиозус. Вот тебе две дороги на выбор. Ты можешь остаться на корабле, места хватит. Кормлю неплохо. Здесь до тебя вряд ли доберутся. К лошадям приставим. А можешь сойти на берег там, за Полосатым мысом. И вернуться в Кульдиг, графа своего поискать. Денег на это много не дам, но сколько-то получишь. Выбирай.
   - А тут и выбирать нечего, - отвечает Жилло. - Высаживайте меня хоть за полосатым мысом, хоть за клетчатым. И от денег тоже не откажусь.
   - Так уж к своему графу привязался? Так уж без него жить не можешь?
   - Жить-то могу. Но когда я больной у забора городской бани валялся, меня старая графиня подобрала, в замок взяла, вылечила. Графу лет пятнадцать было - от книжек весь зеленый сделался. Я его по горам водил, камни и корни различать учил. Он, может, не подарок, да только не мне и не сейчас его судить. Он, если жив, наверняка меня ждет.
   - Ясно, - сказал капитан Шмель. - А теперь слушай меня и не корчь рожу, я уже трезвый. Вот эта штука, которая на бархате вышита, - герб. Чей герб - пока не скажу. Найди мне того, кто этот герб еще помнит! Найди, слышишь? А я тоже буду искать. Через месяц я вернусь в Кульдигскую гавань. Жди меня в кабачке, ну, где баркасы дыбом. Ближе к условленному сроку каждый вечер наведывайся. Вышивка останется у меня - целее будет. А сейчас тебя Люк покороче острижет и парик выдаст. Будешь вроде сельского учителя. Котомку себе тоже собери, студиозус! Да поскорее!
   Так и сделали, хотя и не очень понимал Жилло - зачем это капитану забытые гербы раскапывать и спасение графа оф Дундаг оплачивать. Для себя-то он точно решил, что загадку эту разгадает.
   С такой уверенностью и сел в ялик за Полосатым мысом.
   И оказался он на берегу - один-одинешенек, хотя в приличном кафтане, в довольно модном коротком паричке, с котомкой за плечом и с пузатым кошельком в кармане.
   До Кульдига отсюда было дня два пешего пути. Жилло мог взять на постоялом дворе наемную клячу - и добраться за день. Переправился он через первую полосу дюн, и аккурат к обеду увидел с последней дюны поселок.
   Поселок этот, между ближней к морю полосой новых дюн и дальней полосой старых дюн, обозначивших давнюю береговую линию, был недавно построен - домишки, хоть и небольшие, а аккуратненькие. Сады возле них тоже еще не плодоносные, совсем молодые. Хотя в таком заветренном месте и они вскоре должны были силу набрать. Разве что огороды тут уже были на славу. Жилло понял, что это - поселок недавних переселенцев. И сразу вспомнил такое, что не по себе сделалось.
   Много лет назад, когда он еще жил с дедом и обучался травознайскому ремеслу, неподалеку в горах случился обвал. Целое село как ладонью накрыло лавиной. Хорошо, что мужчины с женами были на полях и на пастбищах. Стариков и детей накрыло, а взрослые уцелели. Без гроша за душой, по решению уездного правления побрели они к югу, чтобы им предоставили другие земли. Разумеется, снабдили этих бедных людей самым необходимым, одеялами там, едой на дорогу, денег тоже немного раздали. А на самом перевале стояла дедова хижина. Возле нее переселенцы и устроили ночлег.
   Жилло тогда за ними следом увязался. Не за всеми сразу, конечно. За одной женщиной. Она маленькую дочку потеряла. Да и сама еще была как девочка - восемнадцати лет от роду. Жилло утешал ее, как мог. Муж у нее, конечно, тоже был, но от этакой беды немного умом повредился. Когда за руку вели - шел, когда руку отпускали - стоял. В общем, доутешался Жилло... Да и она твердила, что хочет дочку, иначе умрет.
   Пройдя с переселенцами немало миль, спохватился Жилло, что деда одного оставил. Решил вернуться ненадолго - вещи кое-какие взять, с дедом разобраться. Вещи взял и с дедом кое-как договорился - но потерял след переселенцев! Тогда как раз военные действия начались - Бестолковая война, как ее назвали в народе, потому что началась она из-за никому не понятной ерунды и окончилась через два месяца тоже как-то странно, каждая сторона осталась при своем. Но было несколько крупных вылазок, при которых уводили скотину и пленных. Пленных потом разменяли, о скотине как-то позабыли, а переселенцы так и исчезли - неизвестно, по которую сторону границы. Жилло поискал, поискал, да и вернулся к деду.
   Так вот, увидел он поселок и подумал про ту тоненькую девочку-мать, которой он сгоряча дочку пообещал. После нее, конечно, немало всяких приключений было, но о ребенке его больше не просили, скорее уж наоборот. Тем она и запомнилась...
   Понимая, что накатившая тоска смешна и нелепа, спустился Жилло в поселок. Прикрытый от морского ветра широкой полосой дюн, поселочек просто сердце радовал - вот поселиться бы тут да и жить. Но на единственной улице не было ни души. Жилло прошел из конца в конец - и тогда только понял, в чем дело. Население поселка трудилось на строительстве какого-то здоровенного сарая. Причем трудилось яростно - все друг дружку подгоняли.
   Подошел Жилло поближе - и диву дался. Сарай стоял как соплями склеенный - чудом не падал. Но никто этого и замечать не желал. Особенно женщины старались. Отняв у мужей пилы, молотки и гвозди, так орудовали и так шумели - Жилло сразу расхотелось оставаться на жительство в этом поселке. Опять же, с сараем возни было - невпроворот, а украсить стенку у входа старым одеялом, поверх которого приспособлены перекрещенные топор да мотыга - первым делом успели. Прислушался он - странную чушь несли эти обезумевшие строительницы.
   - Кончилась наша каторга! - шумела одна, утирая потный лоб.
   - Теперь-то поживем в свое удовольствие! - восклицала другая.
   - Теперь-то отдохнем! - вторила третья, маленькая, взмокшая, лохматая. И, кряхтя, поднимала охапку досок - крепкому мужичку впору.
   Жилло, грешным делом, подумал, что это они тюрьму для ревнивых мужей строят. Но, оказалось, ошибся. Потому что мужья изнутри сарая трудились поаккуратнее жен и без воплей, но тоже достаточно бестолково.
   - Послушай, хозяин, - обратился Жилло к одному строителю, что как раз вышел продышаться от мелких опилок, порхавших по всему сараю. - Не скажешь ли, где ближайший постоялый двор? А если поблизости нет, не запряжешь ли лошадку, не довезешь ли до Кульдига? Я заплачу.
   - Запрячь нетрудно, минутное дело - запрячь, - охотно отвечал мужичок. - Только я один это дело решить не имею права. Лошадь моя теперь - общая, и сам я, как при ней состоящий, тоже, выходит, общий. Соберемся и решим...
   Вспомнил Жилло девку из кабачка, которую капитан отбрил, и вздохнул совсем люди одичали... А мужичок позвал пятерых приятелей, и стали они судить да рядить - может ли он на день с лошадью из поселка отбыть или не может.
   - С одной стороны, лошадь нам сейчас, когда общественный хлев под крышу подводим, все равно ни к чему, - рассуждали мужички. - А с другой стороны, проезжий человек за лошадь заплатит, и что мы с этими деньгами делать будем?
   - Как это что? - изумился Жилло. - Не такие уж великие деньги. Пропьете!
   - Не имеем права, - сурово отвечал строитель постарше прочих. - У нас теперь, когда все общим стало, список утвержден - какие деньги на общую кормежку, какие на общий пропой. Знаешь, что такое новые деньги в список внести?
   - А почему это их внести нельзя? - спросил Жилло.
   - А потому, что у нас есть список доходов и список расходов. В доходах - за продажу зерна, за продажу репы, за холсты, ну и так далее. А за доставку проезжих в Кульдиг строчки нет. Куда мы эти деньги запишем?
   Жилло почесал в затылке.
   - Разве обязательно записывать? Просто дойдите с моими деньгами до ближайшего кабака и пропейте.
   - Женщины в кабак не пойдут... - вздохнул тот мужичок, что попался ему первым. - Они уж снести его грозились...
   - При чем тут женщины? - все еще не понимал Жилло.
   - При том, что по законам равноправного народа и есть нужно вместе и поровну, и пить - тоже.
   - А разве обязательно им докладывать? - и Жилло покосился на женщин.
   - Узнают!.. - хором вздохнули мужички.
   Посовещались еще немного. И дождались - женщины обратили внимание на бездельников. Две самых бойких подошли - призвать их к порядку.
   И сбылось предчувствие! Посмотрела одна из них на Жилло, посмотрел он на нее... Четырнадцать лет не виделись, а узнали друг друга.
   Как-то так само получилось, что ушли в сарай мужички, ушла и вторая женщина, а Жилло и былая его подруга все стояли, не решаясь взяться за руки.
   - Ну, здравствуй, - сказал наконец Жилло.
   - Здравствуй, что ли, - отвечала она. - Как это ты к нам забрел?
   - Да вот на шхуне плыл, на "Золотой Маргарите", - честно сказал Жилло. - Им в Кульдиг идти было не с руки, они меня здесь на шлюпке к берегу доставили. Объяснили - добираться недолго.
   - Гляжу, ты почтенным человеком стал. В городе живешь?
   - В городе.
   - А мы с мужем - в поселке. Смотри ты, какой плащ...
   И помолчали оба, не находя, что бы еще сказать.
   - Я тогда не догнал тебя, - решился наконец Жилло. - Говорили, что все вы в плен попали, что вас увели...
   - Так и было. Но что ни делается, все к лучшему. Мы шесть лет городские поля пахали и городской скот пасли, и за это нам землю дали. Место - замечательное, правда, земля скверная. Но ничего, был бы скот, а уж мы землю в человеческий вид приведем.
   - Красивый у вас поселок, - кивнув, сказал Жилло.
   - Дурацкий! - вдруг рассердилась она. - Строили, мучились, как построили - оказалось, все не так! Ты погляди, Жилло, это же уродство двадцать хибарок, каждая - как собачья конура! Нам на днях из Кульдига картину прислали, как наш поселок должен на самом деле выглядеть. Вообрази - один большой красивый дом, где все женщины живут, другой - где все мужчины, третий - где все дети, и четвертый - где все старики! Никаких тебе конурок, окна высокие, комнаты просторные. Живу я, скажем, с Анной или с Люцией в одной комнате, и никто под ухом не хнычет, никто трубкой не дымит, чистенько у нас, красиво. И не нужно с утра до вечера по хозяйству суетиться. Пошел на поле, поработал, сколько нужно, пришел - ступай в общую столовую, там тебе уже миску на стол поставили.
   - А кто стряпать-то будет? - в который раз изумился Жилло.
   - Стряпать? Откуда я знаю? Из Кульдига еще не прислали распоряжения, кому у нас стряпать. Вот пока общий хлев построим, каждый будет у себя дома питаться. А потом - не знаю. Должны же они прислать распоряжение! А то - никакого равноправия. Женщина - кисни над плитой и над пеленками, а эти поганцы - трубочку в зубы и довольны! Нет уж, с нас хватит!
   - Угомонись, Эрна. Так же всегда было, - напомнил Жилло. - Женщина стряпала, мужчина пахал...
   - Ну и неправильно все это было! - заявила она. - Погляди на меня, я что, пахать не смогу? А вот он пусть котел картошки начистит! Правильно придумала Равноправная Дума, теперь нам, женщинам, жить будет легче, кончилась наша каторга.
   - Видно, не нужен тебе больше твой муж, - усмехнулся Жилло.
   - А что в нем хорошего? Такой же бездельник, как и другие. Сын - и тот не от него...
   - Сын? - Жилло уже потерял способность изумляться. Конечно, было невероятно, что Эрна родила тогда ребенка, но он вдруг понял - это случилось, уж очень она хотела.
   - Твой сын, Жилло. Только не стоило мне тогда рожать. Неудачный у нас с тобой парень получился.
   - Это как - неудачный? Больной, что ли?
   - Ну, как пожрать - он не хворый. Но сидит часами, смотрит непонятно куда. Ты его утром спросишь - Виго, тебе каши в миску добавить? А он к обеду отвечает - спасибо, матушка, я сыт...
   - Виго, значит. Где он? - стараясь соблюсти спокойствие, спросил Жилло.
   - Возле общественного хлева околачивается.
   - Я хочу его видеть, - хмуро сказал Жилло. Новость его как обухом по лбу шарахнула. Единственный сын! И неудачный...
   Парень действительно был так себе... Жилло - тонок, жилист, смугл, а этот - крупный, рыхловатый, весь какой-то белесый, как разваренная картофелина. Сидел на бревне, травинкой букашку по коре гонял. Пять минут гонял, десять. Смотрел Жилло, смотрел, и стало ему кисло. Не просыпалось в душе ничего такого... отцовского...
   - Да, напрасно мы тогда... - пробормотал он.
   - Мне это здорово помогло, - ответила она. - Я ведь, дура, до сих пор подарочек твой храню. Хотя по нему помойное ведро плачет...
   - Ну так отдай... - все еще мучаясь и переживая, попросил Жилло.
   - Пошли.
   Привела Эрна Жилло в свой домик. Рассказала по дороге, что муж оправился, что насчет ребенка подозрений не было, а других детей она не родила - сперва трудно жить было, потом поняла, какой у нее Виго неудачный, и не захотела. И вынула она из шкатулки с дешевыми бусами бумажку, и развернула бумажку, и достала тусклого золота колечко.
   - Спасибо, что сберегла, - горько улыбнулся Жилло.
   А больше ему и сказать этой женщине было нечего. Сын Виго жил себе и жил, имея законного отца и мать, менять тут что-то - нелепо. Лучшее, что Жилло мог сделать - это оставить Эрну с ее семейством в покое. Да, правду сказать, именно это ему и хотелось сделать - поскорее оставить их всех в покое.
   Объяснил Жилло Эрне, что нужно ему поскорее попасть в Кульдиг, и пожаловался на мужичков, не решившихся его туда отвезти.
   - Ну и дурачье, - сказала Эрна. - У нас же есть список доходов и расходов для детского дома, а в нем - строчка "случайные пожертвования". Вот туда мы твою плату за повозку и впишем. А пропить - пусть они свои последние штаны пропивают!
   Согласился Жилло на такую махинацию - и пожалел. Потому что когда к домику Эрны подкатила телега и Эрна спрыгнула на землю, оказалось, что вожжи держит Виго.
   - Женщины решили, что он уже достаточно взрослый, - смущенно сказала Эрна. - Вполне может довезти тебя до Кульдига и вернуться обратно. Не такая уж великая наука... Я не хотела... Все так решили...
   Пожал незаметно Жилло Эрне руку, кинул котомку в телегу и сам рядом с сыном уселся. Поехали.
   Сперва молчали. Жилло колечко на пальце крутил. Удивительно, что нашлось это заветное колечко. Ведь могла выбросить в помойное ведро...
   - Это золотое? - неожиданно спросил мальчик.
   - Нет, Виго.
   - А какое?
   - Ты не поверишь... - и Жилло задумался, вспоминая. - Если хочешь, расскажу, как оно ко мне попало.
   - Давай, - вялым голосом позволил Виго.
   - Я когда-то травознаем был. Жил с дедом в горах. И целыми днями по склонам лазил, целебные травы и корни искал. Однажды вскарабкался на вершину, там сосенка крошечная выросла, а в хвое запутался длинный золотой волос.
   - Из настоящего золота? - не поверил Виго.
   - Да нет, он просто выглядел, как золотой. Я его распутал, растянул еле рук хватило. Женский волос чуть ли не в пять футов длиной - вот что это было такое! Видел ты где-нибудь такие волосы?
   Виго недоверчиво на него покосился.
   - Накрутил я его на палец, получилось колечко. И так этот волос улегся, что оба кончика потерялись и стало кольцо, будто металлическое. Носил его, носил - как будто с хозяйкой обручился...
   Сказал это Жилло - и чуть собственным языком не подавился. Так ведь и получилось! Надел он волосяное колечко семнадцатилетним - и женился после этого? Да никого подходящего не нашел! Недавно, можно сказать, окончательно решился - и опять недоразумение. Получается, ждал ту, у кого этот длинный волос улетел. Ничего себе обручился! И, главное, на старости лет вернулось к нему заветное колечко. К чему бы?
   - А я думал, золотое... - буркнул Виго.
   Дальше ехали молча, пока не добрались до поворота. Из леса выбегала широкая тропа и втекала в большую дорогу. Виго остановил лошадь.
   - Я сойду, ладно? - сказал он. И, неуклюже спрыгнув с телеги, пошел по тропе. Жилло крутил, крутил колечко и вдруг сообразил - парень-то задерживается! Не случилось ли чего?
   Новоявленное отцовское чувство вытряхнуло его из телеги и погнало по тропе. Виго как сквозь землю провалился. Бросив лошадь с телегой на произвол ее лошадиной судьбы, Жилло быстрым шагом шел и шел, пока не увидел сына. Тот был в странной компании - с ним беседовала сгорбленная старуха, запустив при этом руку в пышный загривок ручного волка. Жилло так и встал посреди тропы.
   Виго обернулся и посмотрел очень даже недовольно. Старуха что-то сказала ему и пошла прочь, опираясь на своего волка. А мальчик медленно побрел к отцу, шлепая деревянными башмаками.
   - Это Мартина, - объяснил он. - У нее колени воспалились и поясница болит. Ей уже недолго жить осталось.
   - Ты ей лекарство привез? - спросил Жилло, припоминая, давала ли Эрна сыну такое поручение.
   - Нет, хлеба полкаравая и сало.