Трускиновская Далия. Шайтан-звезда (Часть 1)

   - На голове и на глазах! - воскликнул метельщик.
   * * *
   За ночь на рыночной площади были поставлены два помоста, один - для престарелого царя, другой - для казни мятежников. И помост для царя был высотой в пятнадцать локтей, а помост для казни - в десять.
   Утром невольники убирали царский помост коврами, и надсмотрщики не торопили их. Никто не спешил на площадь, ни у кого не было желания занять лучшее место, чтобы увидеть казнь аль-Асвада.
   Но тем не менее конная стража заблаговременно выстроилась у помоста и вдоль той намеченной по площади дороги, по которой должны были привезти осужденных.
   Джейран, одетая в красивое платье, закутанная в шелковый изар, сидела в одной из запертых лавок на мешке с луком, уткнувшись носом в дверную щель, хотя смотреть было не на что. В другую щель наблюдал Хашим, а метельщик Афиф, чей дядя и был владельцем этой зеленной лавки, рассказывал, какими церемониями обставляли публичные казни в Хире.
   - Еще десять лет назад у царя был для этой надобности слон, о госпожа, говорил он, - и для слона изготовили особое седло, а на нем установили сиденье, чуть ли не в три локтя высотой, так что человек, привязанный к сиденью, был лицом вровень с крышами и его видели издалека. Но слон, благодарение Аллаху, издох, а за новым так никого и не отправили. Сейчас осужденных привозят на верблюдах, и наряжают их перед смертью, как царских детей, но привешивают к их парчовым халатам и к верблюжьей сбруе лисьи хвосты и колокольчики...
   - Где Джарайзи? - спросила Джейран.
   - Джарайзи, Бакур и Дауба держат твоего коня, о звезда, и они появятся вон оттуда, - Хашим показал пальцем по запертой двери, как именно прибудут на площадь мальчики и вороной жеребец.
   Девушка несколько раз кивнула.
   Ей пришлось заново осваиваться с платьем и изаром, с вышитыми туфлями и бренчащими на щиколотках браслетами. А также ей пришлось осваиваться с поясом, подобного которому она никогда не носила. Такие пояса обычно надевали поверх широких кожаных ремней, и Джейран боялась в нем нагнуться, и молила Аллаха, чтобы пояс не погубил ее прежде, чем она осуществит свой замысел.
   Закрыв глаза, в которые бессонная ночь словно насыпала мелкого песка, Джейран увидела перед собой и Джарайзи, маленького и верткого, при этом поразительно губастого, и самого сильного из ее мальчиков - Бакура, и высокого, почти как взрослый мужчина, остроносого Даубу. Это были самые надежные - Крысенок, Кабан и Гиена. И еще Вави, который сперва вообразил себя ее любимцем. Тех, кто должен был к ним присоединиться, Хашим поделил на пары - Джахайж толжен был замешаться в толпу вместе с Ханзиром, Чилайб с Каусаджем...
   И вдруг лица мальчиков затмила вставшая перед глазами как живая, конская морда, утонченной лепки, с широко поставленными, розовыми изнутри ноздрями, с белой проточиной во лбу, с ясными глазами в длинных, как у красавицы, ресницах.
   Нежные губы жеребца, так неожиданно приставшего к ней и признавшего ее хозяйкой, шевельнулись, как будто конь хотел сказать:
   - И я тоже буду верен тебе, о звезда!
   Тут Джейран ощутила дерганье за край изара.
   - Я бы на твоем месте поел, о госпожа, - почтительно обратился к ней метельщик. - Моя жена состряпала куриные потроха и печенку с луком и яйцами. Конечно, это не еда знатных, но хорошо подкрепляет и дает силу.
   - Для сближения с женами это дает силу, о друг Аллаха! - Хашим рассмеялся своим старческим смешком. - А нам предстоит сближение с индийскими мечами и рудейнийскими копьями, клянусь Аллахом!
   Услышав из его уст такие слова, Джейран сердито посмотрела на старика - и он, поймав ее взгляд, быстро поцеловал себе ладонь левой руки, одновременно подмигнув девушке.
   И непонятно было, что этот вредный старикашка имел в виду - то побоище, которое они затевали ради спасения Ади аль-Асвада, или твердое намерение Джейран сделаться его женой.
   Прошло еще немного времени - и площадь стала наполняться народом.
   Люди приходили молча, вставали подальше от обоих помостов, и страже вовсе незачем было потрясать копьями, чтобы любопытные отошли прочь.
   - Они хотят покончить с этим делом до полудня, о госпожа, - сказал осведомленный Афиф. - Царь наш уже стар, сидеть в такую жару на солнцепеке ему не под силу. К тому же собираются казнить его сына, его прежнего любимца, рожденного его любимицей, а не этой пятнистой змеей, разорви Аллах ее покров! О госпожа, если бы войско было не на границе, где оно сдерживает франков, а поближе к Хире, они не осмелились бы казнить аль-Асвада!
   - О друг Аллаха, разве ты не знаешь, что уже больше месяца с франками перемирие? - спросил Хашим.
   - Нам об этом не сообщали, о шейх, - отвечал метельщик. - Ведь все сведения сперва получают во дворце, а потом уж они доходят до нас.
   - На что же купцы и вожаки караванов? - осведомился старик.
   - Уже много дней в Хиру не приходили караваны, о шейх.
   - А что говорят в городе о том, что царь так торопится с казнью мятежников?
   - Говорят, что все это - по наущению пятнистой змеи, покарай ее Аллах! Когда ее только привезли в Хиру, она покровительствовала бедным, и раздавала милостыню, и даже построила мечеть. А теперь налоги возросли, но строительства не ведется, и куда делись наши деньги - непонятно. Аль-Асвад не раз присылал военную добычу и пленных, но и это ушло, как вода в песок, клянусь Аллахом! Наши городские стены подобны тем, что делают из камушков дети, и лучше бы укрепить их, чем содержать у каждой дырки отряд стражников и привратников!
   - А ты мне нравишься, о метельщик, - неожиданно заявил Хашим.
   Джейран, слушавшая эту беседу, отвлеклась от дверной щели, но тут шум на площади заставил всех троих снова прижаться лицами к двери.
   Впереди неторопливо ехали всадники с копьями, и развевались на ветру подвязанные к этим копьям треугольные белые знамена Хиры. За ними шли пешие стражники с дубинками, чтобы отгонять любопытных. Их построили так, чтобы между верблюдами с осужденными и толпой в любом случае оказалось не менее четырех рядов стражников.
   Но ради такой скудной толпы не стоило беспокоить столько вооруженных мужчин.
   Осужденных действительно разрядили в парчу и в шелк, вместо тюрбанов на головы им надели остроконечные колпаки, разукрашенные пестрыми лоскутками, и верблюды, на которых их посадили, были двугорбые. За спиной каждого на заднем верблюжьем горбу сидело по ученой обезьяне. Эти обезьяны неустанно молотили кулачками по плечам и спинам заключенных.
   - Ради Аллаха, сколько же их? - прошептала Джейран.
   - Я вижу воспитателя аль-Асвада, благородного Хабрура ибн Омана, да спасет его Аллах! - сказал Афиф. Джейран вгляделась - и нашла в пестроте нарядов огненно-рыжее пятно. Очевидно, это была холеная борода Хабрура.
   - Почему его везут первым? - спросила она.
   - Видимо, именно его и казнят первым, а потом - всех сторонников аль-Асвада, чтобы он видел, как они погибают из-за него и его мятежа, отвечал Хашим. - Обычно так и делается, о звезда. Аль-Асвад, скорее всего, едет последним.
   - Я не хочу, чтобы он погиб, - сказала Джейран. - Он был добр ко мне. Может быть, он спас меня от смерти.
   - Не торопись, о госпожа! - воскликнул Афиф, но Джейран уже отодвинула засов.
   - Не бойся за нее, о друг Аллаха, - удержал его Хашим. - Сейчас ты увидишь дивные дела!
   Джейран замерла на пороге. Она ощутила страх.
   Старик был уверен в ней, как маленький ребенок уверен в силе своего отца.
   Когда они вместе замышляли нападение, то все, что она ни говорила бы, он принимал с одобрением и даже восторгом. Джейран, которую за всю ее жизнь не так уж часто хвалили, воодушевлялась и предлагала новые затеи. И вот сейчас она поняла, что если нападение провалится - то отвечать перед троном Аллаха за гибель мальчиков будет лишь она, а Хашим извернется, прикрывшись старческим малоумием. Ибо не станет же разумный человек выполнять все, что придет на ум женщине!
   Чем ближе подходила она к помосту для казни - тем меньше могла разглядеть осужденных.
   А там уже стояли колоды, лежали топоры и стояли обнаженные по пояс молодцы, все искусство которых состояло в том, чтобы с одного удара лишать человека руки или ноги.
   Казнь мятежникам полагалась скорая - лишение сперва рук, потом ног, а потом уж головы. Тела и конечности сжигались, головы надевались на колья и выставлялись вдоль стен дворца.
   Вообразив себе хрип и стоны казнимых, потоки крови с помоста, Джейран ощутила сперва тошноту, потом ярость.
   Она должна была спасти аль-Асвада - не затем, разумеется, чтобы непременно войти в царскую семью! Об этом она, вспоминая о мгновениях в темной пещере, и не думала. Джейран не могла допустить, чтобы принял позорную смерть тот, кто так высоко ставил достоинство и честь!
   Ведь и она всю свою недолгую жизнь прожила по законам чести, не давая обетов, не усердствуя в соблюдении установлений, а просто так у нее вышло.
   И, когда она говорила аль-Асваду в пещере, что его достоинство даже в этом бедственном положении осталось с ним, ибо бесчестный человек и не заметил бы такой пропажи, то в какой-то мере она рассказывала о себе. Ведь она одолела горный перевал и пещеры еще и потому, что из-за нее пострадала другая женщина, и Джейран в голову не приходило, что можно устраниться от совершенного ею зла, даже не пытаясь его исправить.
   Откуда в ней это ощущение достоинства и чести - она не знала.
   Она увидела в толпе Джахайжа и Ханзира. Переодетые в те лохмотья, что собрали для них метельщики, они выглядели как подростки, которых плохо кормят. Но она знала - обоим уже исполнилось пятнадцать, так что они даже имеют право жениться, и за свои поступки отвечают наравне со взрослыми мужчинами. Джейран улыбнулась им, как бы говоря этой вымученной улыбкой и хитрым прищуром: о мои Ослик и Поросенок, потерпите еще немного!
   А где-то рядом были Чилайб с Каусаджем, крепыш Вави, сын Фалиха, и маленький Марджан, и другие пары, испытанные в схватках с озерными кабанами.
   В отдаленном переулке Джарайзи, Бакур и Дауба держали коня.
   Вся надежда была на красавца-жеребца, поражающего взоры, подобно Абджару, принадлежавшему Антару. Джейран не знала, как его звали прежде, и дала ему обычное для бедуинов имя Катуль. И жеребец, как будто обладая разумом, откликался, откуда бы ни звала его девушка.
   Ни Хашима, ни мальчиков это вовсе не удивляло, ибо иначе и быть не могло: наилучший конь среди коней, принадлежащих арабам, прибежал к Шайтан-звезде и преданно ей служит...
   Вдруг толпа всколыхнулась, люди торопливо стали опускаться на колени, пряча лица в рукавах.
   Помост для царя и свиты был поставлен так, что к нему можно было подъехать по улице, соединявшей базарную площадь с площадью перед дворцем, совершенно незаметно. О прибытии своего владыки горожане догадались по тому, что свита стала занимать на помосте приличные каждому места.
   Преклонила колени и Джейран, но нашла возможность посмотреть из-под изара, что творится на помосте.
   Царь, одетый, как и должно старцу, в долгополое одеяние из парчи, с посохом, в большом белом тюрбане, тяжело опустился на приготовленные для него подушки. Сразу же чернокожие рабы подмостили под него валики, чтобы он мог опереться спиной и удобно расположить локти.
   Казалось, старец не понимал, для чего его сюда привели. Он перешептывался со свитой и даже изволил сказать нечто такое, от чего трое вельмож почтительно рассмеялись.
   Рядом сел юноша семнадцати лет, красивый и прелестный, стройный и соразмерный, тоже в долгополом одеянии, и свита оказала ему такие почести, что джейран поняла - это и есть царевич Мерван.
   За спиной царя натянули тонкие шелковые ковры со звездчатым узором, сделав из них как бы дугообразную стену, и за ними началась какая-то суета. Очевидно, из дворца прибыл еще кто-то, желающий тайно посмотреть на казнь.
   - О пятнистая змея... - услышала Джейран шепот у себя за спиной.
   - О проклятая... - прошелестело где-то слева.
   Верблюдов с осужденными завели между обоими помостами. Аль-Асвада, Хабрура и еще не менее двадцати человек, отвязав от седел, поставили всех вместе. Джейран, как ни вглядывалась в них, стоящих плечом к плечу, но в шутовской пестроте их парчовых нарядов, в лохмотьях, свисающих с колпаков, не могла понять, который из них - Ади.
   Заговорил глашатай, извещая о событии.
   Джейран и без узаконенных обычаем проклятий знала, что сотворили Ади аль-Асвад и его товарищи.
   Вышел и обратился к горожанам хорошо известный им эмир Джубейр ибн Умейр, статный воин, из тех, кого цари приберегают на случай бедствий, одетый в черную парчу, с большими нашивками на груди и на плечах из зеленовато-желтого золота. Он говорил от имени царя - но речь эта не была речью разумного отца, карающего восставшего сына. Вообще ни слова не было сказано о том, что мятежник аль-Асвад - старший сын царя.
   И, наконец, палачи вывели первого из осужденных - Джейран узнала в нем Ахмеда, того, что привел отряд к пещере.
   Без долгих рассуждений один из палачей бросил его на колени, другой схватил за правую руку и вытянул ее поверх колоды, третий нанес удар!
   Джейран, не ожидавшая такой поспешности, едва не потеряла сознание.
   Ахмед поднес к лицу обрубок и вымазал щеки и бороду хлещущей кровью.
   Царь внезапно поднял руку, приказывая остановить казнь. Он сказал что-то Джубейру ибн Умейру, тот подошел к краю помоста и жестом велел подвести Ахмеда поближе к себе.
   Они встали один напротив другого: полководец в парчовом халате, в тюрбане поверх сверкающего остроконечного шлема, и мятежник с окровавленным лицом, чью правую руку сообразительный палач перехватил веревкой, чтобы кровь не хлестала.
   - Зачем ты сделал это, о враг Аллаха? - спросил Джубейр ибн Умейр.
   - Я боялся, что от потери крови мое лицо побледнеет, - отвечал Ахмед. Тогда люди, глядя на мою бледность, могут подумать, что я боюсь смерти и побелел от страха! А я не хочу, чтобы они видели мою бледность и плохо думали обо мне, клянусь Аллахом!
   Джубейр ибн Умейр стремительно повернулся и подошел к царю. Он что-то сказал вполголоса своему повелителю, тот отмахнулся, Джубейр ибн Умейр обратился снова. Очевидно, речь шла о помиловании, только Джейран не могла понять, кто из них двоих сжалился над Ахмедом, а кто - непременно желает его смерти.
   Царевич Мерван вмешался в эту беседу и указал на Ахмеда таким движением, что ни у кого не возникло сомнения: этот - за смерть!
   - О звезда...
   Это был не голос, а дыхание, коснувшееся ее уха. Джейран резко повернулась - и увидела Хашима. Старикашка, которого можно было сбить с ног взмахом ишачьего хвоста, увязался за ней в толпу. свято уверенный, что рядом с Шайтан-звездой тому, кто поклоняется ей, никакие бедствия не угрожают!
   Стоя рядом на коленях, Хашим смотрел на свою звезду с тревогой. Он не понимал, почему Джейран все еще на площади, а не там, где положено быть по замыслу.
   Его густые, торчащие на два пальца вперед брови приподнялись от изумления, и Джейран впервые ясно увидела глаза Хашима - такие же светлые, как и у нее!
   Но некогда было размышлять, откуда прибрел в земли правоверных этот причудливый старик, и где его предки, и какого он рода. Потому что Хашим, ни мгновения не сомневаясь в Джейран, вдруг завопил голосом, пронзающим уши до самой печенки:
   - Справедливости, о царь! Справедливости! Ради Аллаха справедливости!
   Люди откачнулись в разные стороны, валясь наземь, а Хашим шустро вскочил на ноги, схватил Джейран за руку и негромко приказал:
   - Дорогу, о правоверные, дорогу!
   Она тоже вскочила и, словно верблюд в поводу, повлеклась следом за Хашимом, прокладывавшим путь сквозь толпу с бесцеремонностью погонщика ослов.
   Им навстречу уже спешили четверо стражников.
   И первый из них, не задавая лишних вопросов, замахнулся на Хашима крючковатой дубинкой.
   Старик, готовый к подобного рода бедствиям, увернулся и снова заорал:
   - Справедливости, о царь! В твоих владениях обидели девушку! Будь ее защитой, о царь!
   Стражники переглянулись - тот, кто послал их, полагал, что один из городских безумцев, коих в Хире было не меньше, чем в любом порядочном городе, решил в помутнении рассудка вступиться за осужденных. А тут вдруг оказалось, что речь идет о некой женщине. И даже сама женщина имелась высокая, закутанная в изар и покорно следующая за вопящим старцем, как если бы он был ее родственником.
   - Пока этого скверного, этого гнусного не прикончили - пусть он выполнит свой долг! Справедливости, о царь! Вот эта девушка опозорена, и нет иной причины ее позора, кроме этого проклятого, что стоит сейчас на помосте! Не убивайте его, пока он не снимет с нее пятна позора! Справедливости, о царь!
   С такими воплями Хашим протащил Джейран, минуя стражу, до подножия того помоста, где восседал царь, так что они пропали из вида для его свиты и для распоряжавшегося от имени царя Джубейра ибн Умейра.
   Глотка у старика была настолько мощная, а голос по пронзительности настолько превосходил ишачьи вопли, что он привлек к себе и Джейран всеобщее внимание. Тем, кто стоял на высоком помосте, очевидно, казалось опасным молчание толпы, и потому Джубейр ибн Умейр приказал поднять наверх и женщину, и ее родственника - ибо все, что в этот день давало повод для царской справедливости, шло на пользу владыке Хиры.
   Лестница располагалась за помостом, поэтому Хашима и его звезду заставили бегом добраться до нее, чтобы поскорее поставить перед царем.
   Они, как положено, упали на колени, исправно стукнувшись лбами о доски, покрытые плотными басрийскими коврами.
   Хашим, упираясь руками в пол, поднял голову, сохраняя при этом почтительный наклон спины, так что Джейран забеспокоилась за целость его шеи. Но отчаянному старику, очевидно, доводилось не раз говорить со знатными людьми, так что голову он запрокинул без повреждения позвонков.
   - О счастливый царь, благословенный Аллахом! Вот эта женщина, дочь моего брата, была обещана в жены моему сыну, и ее везли в Хиру из Багдада, и разбойники напали на караван и захватили его, но ей удалось бежать! И она блуждала по горам, и встретила айаров, и их предводитель уничтожил ее девственность и насладился ее юностью! И он обещал жениться на ней, и призвал в свидетели Аллаха! - вопил Хашим с тем расчетом, чтобы слышали все, кто собрался на площади, и осужденные также. - А это был человек в золотой маске! И дочь моего брата сумела скрыться от айаров, и нашла меня, и вдруг оказалось - этот человек Ади аль-Асвад! Вот кто обещал жениться на ней и взять ее в свой харим! А теперь она опозорена, о царь, и нет у нас надежды иначе, как на твою справедливость!
   Выкрикнув это, Хашим стукнул головой о помост, дернув Джейран, чтобы она поступила так же.
   Царь сделал знак Джубейру ибн Умейру, тот склонился и почтительно выслушал приказание.
   - О рабы Аллаха! - обратился полководец к Хашиму и Джейран. - Вы понимаете, что сейчас всякий может прийти и сказать, что аль-Асвад похитил девственность дочери его брата. Нет ли у вас, по милости Аллаха, какого-либо доказательства, что это совершил именно он? И если оно есть то решение царя будет справедливым, клянусь Аллахом!
   - Пусть скажет дочь моего брата, о господин! - Хашим указал на коленопреклоненную Джейран. - Она может назвать все обстоятельства и приметы, так что эти люди должны будут признать ее правоту.
   - Говори, о женщина! - велел Джубейр ибн Умейр.
   Джейран, не поднимаясь с колен, повернулась лицом к тому помосту, где стояли осужденные.
   Отсюда она видела их лица, и первым узнала Хабрура с его огненной бородой. Рядом стоял человек с лицом настолько смуглым, что его можно было бы назвать черным, но это не было безбородое лицо негра с ноздрями, подобными двум кувшинам, у которого верхняя губа - как башмак, а нижняя как одеяло. Нет - мужчину этого Аллах наделил красотой, достойной благородных арабов, и тонким носом, и сходящимися бровями, и гладкостью кожи, и прелестью уст под шелковистыми черными усами, вот только не было у него той родинки, подобной точке мускуса, которая должна непременно украшать всякое красивое лицо.
   Но и без родинки аль-Асвад показался Джейран прекраснейшим из всех мужчин. Волнение, испытанное ею в пещере, вспыхнуло вновь, но теперь она уже видела лицо возлюбленного - видела впервые в жизни.
   Это волнение, а также страх - ведь она впервые должна была говорить перед таким сборищем мужчин - лишили ее речи, так что она открыла рот и, два раза вздохнув, опять закрыла его.
   - Не смущайся, о женщина, здесь все желают тебе добра, - ободрил ее полководец. - Погляди - сам царь ждет, чтобы ты произнесла свое свидетельство. Если истина на твоей стороне - ты получишь вознаграждение, клянусь Аллахом!
   - Вот этот, с крашеной бородой, - Хабрур ибн Оман, о господин, тихо сказала Джейран Джубейру ибн Умейру. - Тот, кому отрубили руку, Ахмед. А еще с ними были некий Джеван-курд и мальчик по имени Алид, но я их здесь не вижу.
   - Ты права, о женщина, Джеван-курд был с аль-Асвадом, - согласился полководец. - Но для того, чтобы знать это, вовсе не обязательно было попадаться в плен к мятежникам и терять у них девственность. Нет человека в Хире, который не знал бы, что Хабрур ибн Оман - наставник аль-Асвада, а Джеван-курд ездил у его правого стремени. И, ради Аллаха, говори громче!
   - Я встретила их возле Черного ущелья, о господин, и в трех часах от него есть пещера, дорогу к которой показал Ахмед. И они скрылись в этой пещере, боясь преследования Джубейра ибн Умейра, и провели там ночь...
   Джейран знала, что именно Джубейр ибн Умейр стоит перед ней, но знать этого ей пока не полагалось, раз уж ее привезли из Багдада.
   - Да, это верно, клянусь Аллахом, мы потеряли их след неподалеку от Черного ущелья! - воскликнул полководец. - Прибавь, о женщина!
   - Я слышала, о чем говорили эти люди, о господин. Они хотели соединиться с большим войском, а предводителя этого войска звали Джудар ибн Маджид, и я сперва подумала, что это еще одна шайка айаров.
   - Прибавь, о женщина! - приказал Джубейр ибн Умейр. - И не смущайся, ради Аллаха! Укрепи свое сердце и продолжай!
   - Я могу описать золотую маску, о господин, - сказала Джейран. - Я видела ее и трогала ее. И она завязывается на затылке двумя парами шнурков. У нее есть лоб, прикрывающий целиком лоб ее владельца, и щеки, и подобие бороды, чтобы прикрыть бороду владельца, если она не слишком длинная. И в носу у нее отверстие, наподобие ноздрей, как если бы они соединились. И еще я скажу, что она была слишком широка для аль-Асвада, так что ее пришлось сжать по бокам, и от этого она немного покривилась и перекосилась.
   - Достаточно, о женщина, - прервал Джубейр ибн Умейр. - Ты верно описала маску. Она долгие годы хранилась в сокровищнице, где ты не могла ее видеть. Похоже на то, что ты говоришь правду.
   Он отошел и вступил в переговоры с царем, причем чернокожие рабы загородили их от толпы, молча ждавшей решения.
   Джейран, все еще стоя на коленях, покосилась сквозь щелку в изаре на осужденных. Они переговаривались, и Хабрур что-то толковал Ади аль-Асваду, а тот, опустив голову, слушал и не возражал.
   Палачи, несколько недовольные тем, что успешно начатое действо прервалось, собрались вместе, все четверо, и тоже совещались. Ахмеда они уложили на помост и затянули ему руку покруче - как знать, если царь проявит милосердие, то их же еще могут наказать за то, что они позволили осужденному истечь кровью.
   Джубейр ибн Умейр, отстранив рабов, вышел на край помоста и простер руку в широком парчовом рукаве над головой Джейран.
   - О правоверные! - возгласил он. - Царь, да хранит его Аллах и да приветствует, счел доказательства этой женщины истинными! И, поскольку он справедлив во всех своих решениях, то будет справедлив и сейчас! Уже послали за кади. Перед вами будет заключен брачный договор преступника и мятежника Ади аль-Асвада с этой женщиной по имени... Как тебя звать, о женщина?
   Джейран чуть было не назвала свое собственное имя.
   Но тут она вспомнила подозрения, которые посетили ее, когда она поняла, что караван Фатимы пропал бесследно при появлении войска Джубейра ибн Умейра. А ведь Фатима и ее женщины знали Джейран как по имени, так и в лицо.
   - Меня зовут Азиза, о господин, - сказала девушка.
   - Ее зовут Азиза, клянусь Аллахом! - подтвердил старый хитрец Хашим, мысленно призвав шайтана взглянуть на это зрелище.
   - Перед вами будет заключен брачный договор преступника и мятежника Ади аль-Асвада с этой женщиной по имени Азиза! - повторил Джубейр ибн Умейр. - Приведите сюда аль-Асвада, поставьте его перед нами!
   Первыми к Ади прикоснулись ретивые палачи. Он яростно оттолкнул их плечом. Затем сам пошел туда, куда они показали ему, спустился с помоста, прошел между стражниками, и, окруженный целой толпой вооруженных мужчин, поднялся сзади на царский помост.
   Он остановился довольно далеко от Джейран.
   Предвидя бурные события, Хашим незаметно подкрался к углу помоста.
   Сигнал к началу побоища должна была дать Джейран, и дать заблаговременно, чтобы мальчики успели передать его друг другу и донести до переулка, где стояли Джарайзи, Бакур и Дауба с конем.
   Но она внезапно оказалась окруженной вельможами, и кто-то помог ей подняться с колен, и размахивать руками она сейчас никак не могла. Так что Хашим махнул, как и уговаривались, дважды. Он знал, что сообразительные мальчики, привыкшие на своих озерах к засадам на свирепых кабанов и к безмолвным перекличкам, поймут его.