— Марина, давай на «ты», а? Я же тебе почти родственник. Ты понимаешь, мы с Ликой решили пожениться.
   — Поздравляю.
   Я так и знала, кстати. Люди иногда все-таки женятся, да, иногда они делают это, едва познакомившись, не проверяя свои чувства, не загадывая вперед, просто идут в загс, и все. Признаться, я испытала жгучую зависть к сестренке.
   — Мы тут подумали вот что, моя квартира слишком маленькая, это для одного нормально, а для семьи надо что-то посолиднее. Как ты считаешь?
   — То есть у тебя ко мне профессиональный интерес? — усталым голосом уточнила я.
   Журавлев рассмеялся:
   — Можно и так сказать. Вообще-то Лика просто не знала, с какого бока к тебе подступиться. Мы же тебя подвели, как ни крути, вот и предлагаем сделку. Ты занимаешься нами, мы получаем прощение. Марин, она правда очень переживает!
   Переживет, сердито подумала я, но все-таки согласилась встретиться с этими счастливыми влюбленными. Смотреть на них будет больно, но кто сказал, что в моей жизни больше не будет боли? Будет, то-то и оно, значит, надо привыкать к этому.
 
   Егор подвез меня к дому Тани Кожевниковой, моей клиентки из коммуналки. Сегодня наконец-то мы шли в банк, чтобы положить в ячейку деньги.
   Случай был трудный. Татьяна пила, как говорится, не просыхая. Так что я была вся на нервах, ожидая подвоха.
   И действительно, увидев на пороге ее фигуру, завернутую в какую-то цветастую тряпку, ее отекшее, размазанное лицо с пьяными глазами, я оцепенела. Хоть и, повторяю, была готова ко всему.
   — Татьяна, через полчаса мы должны быть в банке!
   — Проходь!
   Она попыталась сделать приглашающий жест, но, взмахнув рукой, не смогла удержать равновесия, завалилась на меня, сбила полку с обувью, швабру и медленно сползла на пол. Я стояла как вкопанная. Между тем из глубины квартиры доносился смех и удалое пение русских народных, — видимо, вечерняя гулянка плавно перетекла в веселый утренник.
   Таня очнулась самостоятельно, обвела меня мутным взглядом и радостно завопила:
   — Ну проходь же! Ты ведь Марина? Щас новоселье с нами справишь!
   — Новоселье справляют в новых квартирах, — терпеливо пояснила я, — а вы пока еще у себя в коммуналке, в старой, запущенной, грязной дыре!
   — Э! Ты чего? — удивилась Таня.
   Я решительно поволкла ее в ванную, она почти не сопротивлялась, только пыталась подпеть компании и, честно говоря, этим ужасно меня раздражала.
   — Заткнись, а? — С этими словами я сунула клиентку под холодный душ.
   Таня взвизгнула и стала материться, отплевываясь. Потом укусила меня за палец. Мне пришлось отпустить ее, но дверь в ванную я держала под контролем.
   — Дура! Так и сгниешь здесь, поняла? Нас в банке ждут, тебе только деньги осталось положить.
   — Какие деньги? — насторожилась Таня, аккуратно выжимая на себе порванное в нескольких местах платье.
   — За квартиру.
   — А у меня нет! Нет никаких денег! Нету! Тра-та-тушечки-та-та! Нету, нету ни хрена!
   И пошла вплясовую. Я не знала, плакать мне или смеяться. Хорошо еще, что настоящая судьба этих денег мне была прекрасно известна, иначе я бы просто порешила Татьяну на месте за подобные шуточки. Но парень, который вместе со мной расселял эту коммуналку, предусмотрительно держал наличку за квартиру для Кожевниковой у себя. Он не доверял ни мне, ни тем более законченной алкоголичке, даже задатка за ее долю не вносил.
   — Слушай, ты как? — обратилась я к Тане. — Совсем не соображаешь или все-таки попробуешь? Мы сегодня тебе квартиру покупаем, помнишь?
   — Не-а, — беспечно зевнула она, — пошли, я тебя с Колькой познакомлю. Колька мужик клевый, на гитаре играет.
   Я вспомнила про компанию в комнате у Тани, и мне стало совсем плохо. Их следовало немедленно вышвырнуть отсюда, пока они не устроили пожар или что-то в этом духе. С другой стороны, мы уже опаздывали в банк, а Татьяну еще надо привести в чувство. За что хвататься в первую очередь, непонятно. Я резко развернула Кожевникову лицом к ванне.
   — Залезай, будешь отмокать! И не вякай!
   — Ишь ты! — удивилась она, но послушно забралась под душ, так и не сняв с себя платье, напоминающее половую тряпку.
   Я решительно направилась в комнату. Здесь был важен эффект неожиданности, а еще — наглость, поэтому мне пришлось сразу же показать себя с этой стороны. Пинком ноги я раскрыла дверь. Картина, представшая моим глазам, была довольно комична. Одна из собутыльниц Татьяны мирно посапывала, уткнувшись носом в пепельницу на столе. Двое мужиков в обнимку играли на гитаре, пуская пьяные слезы от умиления. Еще парочка о чем-то спорила, причем оба при моем появлении пытались принять боксерскую стойку. Но безуспешно. В комнате стоял дым коромыслом, всюду блестели пустые бутылки, диван был опрокинут набок. Набрав полную грудь воздуха, я гаркнула:
   — Ну-ка все вон отсюда!!!
   На секунду повисла тишина, на пьяных физиономиях нарисовалось недоумение. Но тут же все снова разом заговорили. Один из мужиков в углу продолжал допытываться у другого:
   — Ты меня уважаешь?!
   — Я тобой гордюсь! — ответил другой, поддерживая обеими руками стену.
   Я почувствовала, что меня сотрясает смех, скорее всего, истерический. Надо было признать свое бессилие, этот бедлам разогнать мне вряд ли удастся, значит, придется искать помощи. Лихорадочно соображая, позвонить ли Владу — тому самому парню, что покупал квартиру, — я направилась к выходу. Из ванной доносилось сиплое пение Татьяны.
   Я зачем-то спустилась во двор, надеясь, наверное, на свежем воздухе немного прийти в себя. И тут чуть не подпрыгнула от радости — машина Егора стояла на месте.
   — Ты что тут делаешь? — подлетела я к нему.
   — Вас жду, где твоя алгоколичка?
   — Совсем плоха, — призналась я, — мало того, у нее там просто вертеп, мне понадобится твоя помощь.
   Егор молча вышел из машины и направился к подъезду, я засеменила следом. Мне всегда нравилось ходить позади него, как верной и послушной жене, смотреть на его широкую спину, на движение крепких бедер, на беззащитный стриженый затылок. Сейчас эти мгновения пути подействовали на меня раздражающе. Я залетела в квартиру, чуть не сбив Горьку, и, подбоченясь, встала у двери комнаты.
   — Повторяю еще раз, — грозно заявила я, — выметайтесь по-быстрому!
   И сделала Егору приглашающий жест ладонью: мол, очередь за тобой, милый. Тот интеллигентно поздоровался с присутствующими и предложил покинуть помещение. Ни его доброжелательный тон, ни внушающая комплекция никакого впечатления на компанию не произвели. Правда, Егора хотя бы пригласили сыграть в карты, а я даже этого не удостоилась.
   — Что ты с ними цацкаешься? — прошипела я, выходя на середину комнаты и выбирая жертву. Ею стала спящая за столом женщина. Схватив пьяницу за рукав, я сильно потянула ее, выкрикивая что-то угрожающее. Мужики зашевелились, кто-то даже вспомнил о Тане.
   — Ее-то уж, наверное, забрали! — забеспокоились собутыльники.
   — Да не, она ученая, небось в ванне отсиживается, — угадал один из них и заискивающе придвинулся к Егору: — Вы в ванне-то смотрели?
   Вероятно, компания приняла нас за ментов, все немного утихомирились и даже сделали попытку поставить на место опрокинутый диван.
   — Не надо, — пресек Егор, — давайте на выход.
   Я все еще старательно трясла пьяную тетку, надеясь, что из квартиры она уйдет самостоятельно, а не придется ее кулем спихивать вниз. Мужики тем временем кочевряжились, выторговывали у Горьки еще минутку, называли его «господин начальник» и стреляли у него сигареты. Он вежливо протягивал пачку. Последнее меня особенно взбесило. Отпустив тетку, я допрыгнула до какого-то тщедушного мужичка, пнула его в бок и стала подталкивать к выходу.
   — Давай шевелись! — будто со стороны слышала я свой, по-ментовски сытый и раздраженный, голос.
   — Марин, они сами. Марина, остановись, — попытался меня урезонить Егор.
   Остальные изумленно пьяными глазами наблюдали за нами. Я пихала свою жертву настойчиво и целенаправленно, мужик только покряхтывал, когда мои тычки и затрещины попадали по назначению.
   — Следующий? — тяжело дыша, спросила я, возвратясь победителем.
   Почти что невменяемые собутыльники, мало что соображая, выстроились в очередь. Все тот же голос снова забеспокоился о Таньке.
   — Как пить, так есть, — невнятно бурчал он, — как менты, так нет Танюхи!
   — Пошевеливайся! — с садистским наслаждением командовала я и, хотя в этом уже не было необходимости, удовлетворенно отвешивала пинки.
   — Марин, перестань ты драться, — уговаривал меня Егор, — убьешь кого-нибудь ненароком.
   — Займись лучше бабой, — распорядилась я, — выкинь ее на площадку, и всех делов!
   Когда за алкашами была закрыта дверь, я поймала на себе взгляд любимого. Он был полон горечи, так полон, что казалось, будто она сейчас прольется через край и обожжет кожу.
   — Что смотришь?
   — Ты была на себя не похожа!
   — Ха! Ты плохо меня знаешь! С такой работой нельзя остаться нежным розовым цветком, к тому же таковым я никогда и не была.
   — Была. Ты и сейчас такая, просто скрываешь это.
   Я демонстративно пожала плечами.
   — Самое время устраивать сеанс психоанализа!
   — Я остался, думал, тебе будет приятно, думал помочь…
   — Ты помог, — резко ответила я.
   Егор стоял ссутулившись, я никогда не видела его таким опустошенным и безнадежно усталым. Он прятал глаза.
   — Я не знал, что работа тебя так выматывает.
   — Не работа! Не работа! — закричала я. — Это люди такие, и я сама такая. Ты думаешь, что я беспомощна, а это не так, я давно научилась бороться!
   — С кем? — тихо спросил он.
   Я неопределенно махнула рукой в сторону двери:
   — С этими, например.
   — Марина, это были всего лишь пьяные люди. А ты набросилась на них как на врагов. Ты бы видела себя!
   — Что, очень страшное зрелище? — издевательски хмыкнула я.
   Егор поднял на миг глаза:
   — Ты в самом деле очень устала.
   — На-пи-ла-ся-я-я я пья-на-а-а! — донеслось вдруг из ванной.
   — Это Татьяна, — пояснила я, — пойду вытащу ее. Ты поезжай, мы сами доберемся. Подобные сцены не предназначены для впечатлительных творческих душ. Уж извини.
   — Марина! — Его голос прозвучал отчаянно.
   — Иди, Егор, иди.
   Горька сердито покачал головой и остался стоять на месте.
   Через минуту я выволокла Кожевникову из ванной: я видела, что она уже вполне может стоять на ногах, но теперь ей хотелось покуражиться.
   — Это кто у нас такой? Что за мужчинка?
   — Тебя сразу убить или дать еще один шанс? — спокойно поинтересовалась я.
   Она игриво хихикнула, но, наткнувшись взглядом на мои сжатые кулаки, притворно огорчилась:
   — Твой, так и скажи, че нервничаешь? Кольку не захотела… А мне и не надо! Уже одеваюсь, уже. Где брючки мои беленькие? Ты не видела? — Она выглянула из комнаты и призывно улыбнулась Егору: — А ты?
   Он отвернулся.
   — Ладно. Не видал и не видал, брезгуешь, значит, ладно! А вот моя кофточка.
   Терпение мое было на исходе.
   Всю дорогу до банка Егор молчал и старательно глушил радио бредни Кожевниковой. Она наконец поняла, что к чему, вспомнила замечательную квартирку и принялась повизгивать от радости.
   — Потом на новоселье ко мне, да? Всех приглашаю.
   — Потом ты едешь домой и собираешь вещи, поняла? И я не отойду от тебя ни на шаг, пока ты не переедешь.
   — Поняла, не дура! — весело откликнулась она, приглаживая пятерней сальные волосы.
   — Могла бы и голову помыть, — проворчала я, словно мне было дело до ее головы.
   — Шампуня нет, а мыло выскальзывало. Егор прыснул.
   Мы опоздали на полчаса, не больше, но Горька задержал меня еще минут на десять. Таня уже вылезла из машины, в стекло я видела ее маленькую нелепую фигурку, нетерпеливо подпрыгивающую у дверей. Она приставала к прохожим, видимо клянча сигареты. Егор что-то говорил, держа меня за руку.
   — Я на работе, — пришлось напомнить мне.
   — Ты не слушала меня, — констатировал он, — я тебя люблю.
   — Это здорово.
   — Марина, я уезжаю на неделю, быть может, на две. Я хотел бы, чтобы ты за это время…
   — Чтобы я повзрослела? — перебила я, испугавшись, что он договорит и пути к отступлению у меня не будет. — Или, наоборот, поглупела и стала девочкой-паинькой? Или чтобы я научилась подставлять вторую щеку?
   — Ты все сказала за меня, — грустно проговорил он.
   — Ты эгоист.
   — Почему? Ты меня даже не выслушала, а уже делаешь какие-то выводы. Может быть, мне лучше помалкивать, а? Ты всегда сумеешь домыслить, досказать, додумать за меня!
   — Ты эгоист в любом случае, потому что ты хочешь меня переделать. А я не желаю меняться.
   — Не верю!
   — Тоже мне Станиславский! Все, я пошла!
   — Марина, я уезжаю сегодня вечером, мы не успеем поговорить. Марина, ты не понимаешь, что… Марина, я тебя… Марина!
   Его голос долго звучал во мне, переливаясь и вибрируя, заставляя все тело ныть от боли. Я вдруг поняла, что его сегодняшний отъезд — это не бегство и что возвращение — это не ловушка для него. Я знала, Егор любит меня, знала, и все.
 
   Мы с Татьяной благополучно миновали охрану и поднялись на второй этаж. Сердце колотилось как бешеное. Я и не предполагала, что так буду нервничать. Вот сейчас она положит деньги в сейф, распишется где надо, и у меня появится возможность обхитрить Егора. Я стреножу его, возьму в заложники времени.
   Влад расположился в кресле, риелтор, имени которого я не могла вспомнить, замер в напряженной позе у окна. При нашем появлении он только развел руками.
   — Время — деньги, — изрек Влад с непроницаемым выражением на лице, — за полчаса я взимаю с вас сотню, Мариночка.
   Я едва не поперхнулась. Личный охранник Влада метнул на меня из угла коридора предостерегающий взгляд. Будто я действительно могла наброситься на его шефа из-за этой дурацкой фразы. Не более чем фразы, хоть и похожа она была на угрозу.
   — Извините, — твердо сказала я.
   — Всех не наизвиняешь, — высказался мой крутой клиент, поднимаясь, — пойдемте.
   Молчаливый риелтор двинулся за ним к кабинету. Этот парень мне нравился — такой незаметный, но продвинутый. Знает, чего хочет, раз сумел добиться доверенности на продажу. Его клиенты, видимо, дорожили своим временем больше, чем Влад, который все-таки не поленился сюда сегодня приехать. А ведь мог тоже оформить на меня и горя не знать.
   — Таня, что с вами? — услышала я голос коллеги. Кожевникова стояла, прислонившись к стене, и тяжело дышала. Мой коллега остановился на полпути, сбитый с толку ее видом.
   — Нормалек, — выдохнула она и попробовала шагнуть, но, покачнувшись, стала оседать на пол.
   Я не ожидала такого подвоха, это было в высшей степени несправедливо после всех сегодняшних мучений.
   — Что с ней? — лениво поинтересовался Влад, пока риелтор тащил тело Татьяны к креслу.
   — Похмелье.
   — С похмелья в обморок не падают, — возразил парень, устраивая Таню поудобней и профессионально щупая ее пульс, — кажется, она голодает.
   — Кажется? — усмехнулся Влад. — Да это очевидно, тут же только кожа да кости. Зато пьет как лошадь.
   — Вы что, врач? — зачем-то поинтересовалась я у Александра — имя подпрыгнуло в памяти, будто заводная игрушка.
   — Учился когда-то, — нехотя признался он, водя пальцами по ее шее.
   На вид парню было около двадцати с небольшим.
   — Надо бы в больницу, — задумчиво сказал он, — хотя там ей только хуже сделают.
   — Какая больница? — всполошился Влад, до которого наконец дошло, к чему идет дело, — я что, просто так тут полчаса проторчал.
   — Уже сорок пять минут, Владислав Игоревич — уточнил из угла бесцветный голос охранника.
   Босс вздрогнул и тихо заматерился, вышагивая из угла в угол.
   — Может быть, еще удастся привести ее в чувство? — с тлеющей надеждой спросила я.
   В ответ промолчали: у меня зазвонил мобильный. Я отошла в сторонку и услышала голос Андрея. Он не стал тратить время на приветствия, сразу спросил, достала ли я деньги.
   — Подожди пару дней, ладно? — торопливо попросила я. — Тут все намази, правда! Тем более Егор уезжает, он тоже не сможет сейчас внести задаток.
   — Он звонил мне. Готов хоть сейчас привезти деньги и все оформить.
   Я почувствовала, как покрываюсь испариной.
   — Ты же обещал! Ты обещал, что не будешь пока с ним разговаривать. Послушай, вы все равно сегодня не успеете. Скажи, чтобы после поездки оформлялся, а? Ну пожалуйста!
   — Марина, ты понимаешь, что делаешь?
   — Понимаю, — соврала я, — спасибо тебе.
   Он отключился, и мне стало немного легче. Во всяком случае, несколько дней форы у меня было. Я, конечно, надеялась провернуть все сегодня, но кто же знал, что Кожевниковой приспичит падать в голодной обморок?
   — Ну как она?
   — Рафик отвезет вас, — брезгливо сощурился Влад, — Александр останется, а вы как хотите. Имейте в виду, Марина, каждый день отсрочки скажется на вашем кошельке.
   — На моем?! — возмутилась я. — Разве это я валяюсь без сознания?
   — Прекратите! — неожиданно властно сказал Александр. — Тут женщине плохо, а вы деньги считаете! Успеется еще!
   Влад бросил на него презрительный взгляд, должно быть означающий, что счет денег удобен в любое время и при любом количестве жертв. Я побоялась себе признаться, что тоже близка к этому — пренебречь всем, когда речь идет о наживе. Не об этом ли пытался сказать мне Егор? Нет, я тряхнула головой, сбрасывая наваждение, я вовсе не такая. Жесткая, верно, циничная, может быть, но на отморозка я не похожа и делить добычу у свежего трупа не стану. Отойду подальше.
   Я знала, в последнем замечании было столько же правды, сколько иронии.
   — Откачайте ее до завтра, — приказал Влад, — мне нужна моя квартира как можно быстрее! Раф, вызови мне такси, я буду ждать в ресторане на углу.
   Рафик, который дернулся было помочь перетащить Таню до машины, послушно достал телефон. Мы с коллегой подняли Кожевникову. На выходе охрана долго не выпускала нас, в то время как надменный Владислав Игоревич прошел мимо, шелестя банкнотами и поигрывая чисто выбритыми скулами.
   Мы прислонили Таню, которая уже пыталась открыть глаза, к стене здания и застыли в ожидании шофера.
   — Саш, справишься один? — спросила я заискивающе, когда мы подъехали к дому Кожевниковой. — А то у меня еще сегодня клиенты.
   — У меня тоже, — бесстрастно заявил он.
   Я пристыженно смолкла, ощущая глухую ярость. Сделки нет, денег нет, к Лике с Журавлевым не успеваю, к отъезду Егора тем более.
   — Да иди, иди, — пробурчал Александр, — я пошутил.
   Я рванула со двора, не дожидаясь, пока они вытащат Кожевникову из машины. Может, надо было остановиться и помочь, придержать двери, например? Промелькнув в голове, этот вопрос растаял без следа — ли угрызений совести, ни стыдливых оправданий. В моей броне не осталось ни щелки, ни лазейки, самой крошечной, чтобы какие бы то ни было отвлекающие моменты смогли проникнуть сквозь нее. Я вдруг испугалась, что это и есть реальность. Вся правда в том, что я действительно стала такой, не жизнь изменилась, не люди вокруг, это я сама прогнулась и подладилась. И главное, самое главное заключалось в том, что мне почти нравилась моя новая маска. Во всяком случае, я чувствовала, что уже не в состоянии ее снять, даже если захочу!
 
   Я сидела на кухне у Журавлева и купалась в волнах чужой любви. Лучи, пронизывающие пространство, исходили от Лики — теплые, ровные, от Леонида — обжигающие и безоглядно щедрые.
   Они смотрелись вместе очень гармонично, и, думая об этом, я невольно отвлекалась от собственных переживаний. Мой взгляд был бесстыдно любопытен, когда я смотрела на Лику, с рассеянной нежностью гладящую Журавлева по волосам, или на его улыбку, обращенную к ней.
   Они вовсю старались быть вежливыми и вовлекали меня в разговор, поминутно спрашивая мое мнение о будущей квартире, о расценках, потом — о месте и времени свадьбы, о том, чтобы провести медовый месяц, и даже — о господи — об именах их будущих детей. Я сказала, что мечтала провести медовый месяц в Италии.
   — Почему? — спросила Лика, к дотошности которой я уже успела привыкнуть.
   И я не могла объяснить (ибо придумала эту мечту минуту назад), как не могла признаться, что на самом деле боялась даже мечтать о медовом месяце. Правда, когда страх этот улетучивался, мне виделись горы, по которым мы с Егором поднимаемся к облакам или слетаем вниз на лыжах, виделись реки, несущие нашу лодку к счастью, виделось море, острые камушки, впивающиеся в голые ступни, песок на зубах, загорелые плечи Егора, на которых я буду сидеть, болтая ногами, словно первоклашка. Но не могла же я признаться своей сестре и ее жениху в том, что медовый месяц для меня это фантом, эдакий единорог. Мечтать о нем больно, не мечтать — невозможно, пережить его — страшно. Я не хочу переживать, я хочу жить. И вместо медового месяца мне представлялась большая пустая квартира, матрас на полу, невыносимая жара, порывы ветра-спасителя в занавесках, сшитых собственными руками. Мы сидим на матрасе, изнывая от жажды, и Егор слизывает капельки пота с моего лба. Мы старимся, не сходя с места, вот так — голышом, в жаре, на полу огромной, гулкой квартиры, где эхом разлетаются слова и движения. Приходят наши дети — умные, славные, чужие ребята, — приходят и уходят, потому что мы никого не ждем, нам хватает друг друга.
   Это не было счастливой, идиллической картинкой, просто я так видела нашу жизнь. Или хотела видеть? Что бы я делала без своей работы? Каким бы стал Егор без фотоаппарата? Я прекрасно понимала, что социум давит на нас, что деньги, обязанности, люди, окружающие нас, никогда не исчезнут. Поэтому я предложила Лике поехать в Италию.
   — А что с квартирой? У тебя на примете ничего похожего нет? — перешел к более обыденной теме Леонид.
   Мне тяжело дался деловой тон, которым я ответила:
   — Надо прикинуть. Вы хотите трехкомнатную, этаж любой, район тихий. Я посмотрю, позвоню кое-кому, кое-что есть.
   — Хватит о делах, — взмолилась Лика, — вы уже по десятому разу это обсуждаете.
   — Хорошо, милая, — послушно отреагировал Журавлев, прикасаясь губами к ее ручке, — я сейчас.
   Он исчез в комнате, а сестра зашептала мне доверительно:
   — Представляешь, ни на минуту не можем расстаться. Я не согласилась переезжать в Америку, он остался! Я не хожу в университет, хотя именно из-за учебы отказалась от Америки, а Леня забросил работу. Сидим дома, как сурки. Он такой ненасытный.
   Глупо хихикнув, она оттопырила ворот рубашки, демонстрируя мне следы страсти — полоску едва заметных поцелуев-укусов вдоль шеи.
   — Забывается, впивается так, будто боится меня отпустить…
   Я изобразила восхищенное изумление, стараясь не выдать истинных чувств. Обижать Лику не хотелось, но единственным желанием сейчас было наорать на нее. Неужели я сама выгляжу так смешно и глупо, когда говорю о Горьке?! Как это нелегко, если смотреть со стороны. Приторные улыбочки, ласковые прозвища, ежесекундные, властные и неуверенные прикосновения. Будто переслащенный чай, кажется, всего чересчур, всего слишком. Я понимала, что оба искренне влюблены, что им действительно необходимо касаться друг друга и обмениваться нежными улыбками, но выглядело это так, словно они играют в дешевом мыльном сериале и переигрывают.
   — Держи аванс, — услышала я.
   Журавлев стоял передо мной, протягивая пачку банкнот.
   — Сразу оформляй, ладно? А то ведь я знаю, как бывает, — он подмигнул мне, — под расселение нужны же деньги, а? То-то, держи. Мы хотим побыстрее переехать…
   — И начать новую жизнь? — хмыкнула я.
   — Ага, — радостно подхватила Лика, — затем грандиозный ремонт, я хочу все сделать по-своему, сама сошью занавески, покрывала на кресла.
   — Марин, ты знаешь, она потрясающая швея! Я говорю, зачем тебе этот юридический, вышивала бы крестиком! Она у меня умница!
   Я определенно опасна для окружающих. Мне нестерпимо хотелось столкнуть их лбами или шваркнуть тарелку об пол, чтобы хоть как-то разрушить эту томную негу, счастливое, глупое умиление на лицах. А ведь еще пару дней назад я радовалась за сестру.
   — Я пойду, простите. У меня еще клиенты в три часа.
   — Давай мы тебя подвезем, — поспешно, с искренней доброжелательностью предложил Журавлев.
   — Спасибо, не стоит.
   Я видела, как он обрадовался и как на лице Лики мелькнуло облегчение. Они были рады мне, но мой уход означал для них только одно — уединение. Они останутся вдвоем и будут любить друг друга. А зрители? Они хоть и возбуждают, но как приятно опустить занавес. Итак, прощайте, милые, скучные, глупые влюбленные!
 
   На улице мне в голову пришла неожиданно здравая мысль — попросить денег взаймы у Журавлева. Вот так просто — не искать, не воровать — спросить в долг. Я даже сбилась с шага. Но представить, что сейчас нужно будет вернуться в эту квартиру, пропитанную чужим вожделением, было невыносимо. Позвонить попозже? Тут мне вспомнилась поговорка, мамина любимая, насчет того, что берешь чужие деньги, а возвращаешь свои. Да и вообще, одалживаться я не привыкла. Голосок внутри меня, довольно громкий и противный, вдруг оборвал мои размышления. Конечно, заявил он, одалживаться ты не привыкла, а красть — это для тебя раз плюнуть. Действительно, посмотри правде в глаза, Марина Викторовна, ты собираешься украсть, взять чужое, чтобы купить себе надежду. И пусть, глупо ответила я самой себе. Другая мысль заставила меня снова сбиться. Может быть, проще взять деньги Журавлева? Тоже задаток, даже большая сумма, тот же долг, в конце концов, только он об этом долге не будет знать. Чего уж проще — сказать, что не подобрала пока подходящей квартиры, и тянуть время. Опять это — тянуть время! Сколько можно откладывать час расплаты?!