— Ну как тебе квартирка? — спросила я Лику, о которой почти забыла, размышляя о хозяевах этой халупы.
Сестренка поежилась, словно от холодного ветра.
— Вообще-то ничего… — сказала несмело. Я обхватила ее худенькие плечи:
— Да не переживай ты так! Вот увидишь, вместе мы быстренько приведем ее в порядок. У меня и штукатуры знакомые есть, и плитку можно достать дешевую…
— Да дело не в этом!
— А что? Что тебя волнует?
— Тише ты! Марин, я просто не понимаю тебя! Зачем тебе-то все это надо?
— Господи, ты что думаешь, я тебя подставить хочу? Думаешь, мне надо кому-то спихнуть эту хату и поэтому я тебя привела?
Лика яростно замотала головой и одновременно крутила пальцем у виска. Мол, дура ты какая! Мол, вот сестренка мне досталась! Я облегченно улыбнулась:
— Ладно, я тебя поняла. Извини, но у меня сейчас все на подозрении, что-то я расклеилась… понимаешь, в каждом слове подвох ищу.
— Я понимаю, — шепотом сказала сестра, — мне другое непонятно. Я за тебя волнуюсь, мне кажется, ты не совсем права…
— Это, — убежденно кивнула я. — А теперь ты мне скажи, Журавлев уехал или нет?
Выражение ее лица не изменилось, и взгляд не замутился прошлым.
— Не знаю, — пожала она плечами.
— Ты извини меня, просто вдруг подумалось, что мы очень похожи. Мы обе, как малые дети, не согласны на компромиссы, не умеем поступиться малым, чтобы получить большее…
— Знаешь, наверное, малое тогда не так уж мало, а большое — не так велико, как нам кажется. Вот скажи, ты действуешь, как велит тебе разум или как сердце подсказывает?
Я улыбнулась и легонько постучала себе по левой стороне груди. Лика кивнула удовлетворенно: мол, понимаю, ведь и я такая же.
Итак, я уходила в подполье и тщательно к этому подготовилась. Автоответчик был выключен — я не хотела случайно нарваться на голос, который был мне дороже всего на свете и причинял боль. Фотография Егора оставалась на прежнем месте — на столике рядом с кроватью, наискосок от снимка Грушевского, который мне принесла Лика. Все остальное в моей квартире изменилось, тут больше не было ни меня, ни его, ни нашей любви — это была пустая жилплощадь, пусть с мебелью и безделушками, кастрюлями на кухне и туалетной бумагой в шкафчике.
Вечером, когда мы с Ликой сидели на кухне и совершенно по-семейному резались в дурака, позвонила мама.
— Как там насчет выходных? У меня такой вариант нарисовывается! И не говори мне, пожалуйста, что ты до сих пор морочишь голову мальчику по имени Олег! — залпом произнесла родительница. Я усмехнулась:
— Не морочу, ты права! Но насчет выходных не получится…
— Егор вернулся? Вы помирились? — Радость в ее голосе звучала искренне.
— Нет, я уезжаю на каникулы. Решила отдохнуть. Так что не беспокойся, если мобильный не будет отвечать — там, куда я еду, нет связи.
— Это куда же ты едешь?
— На море. Путевку достала по знакомству.
— Что-то ты темнишь, детка. Что еще случилось? Мне стоило немалых трудов убедить маму, что все в порядке. Ведь на самом деле все было совсем не в порядке, и она это чувствовала. Когда я повесила трубку, Лика смотрела на меня, осуждающе покачивая головой.
— Ну что? — Я всплеснула руками. — По-твоему, я должна была сказать, что сбегаю из дома? Что Егор меня обманывает на каждом шагу, а я не могу ни выслушать его, ни выгнать, ни смириться? Что ты так на меня смотришь?
— Ничего, успокойся. Ты бы позвонила своей подруге, ее, кажется, Ольгой зовут? Она ведь тоже беспокоиться будет…
Интересно, мне даже в голову это не приходило. Иногда я бываю ужасной эгоисткой, и сейчас мне стало безумно стыдно от этой мысли. Наверное, поэтому я не послушалась Лику.
— Лельке мама все расскажет, не волнуйся.
— Значит, ты решила никому не говорить правду? Ты понимаешь, что ведешь себя как Егор? Ты его осуждаешь, а сама поступаешь так же!
— Я его не осуждаю! — закричала я, стараясь заглушить истину, прозвучавшую в Ликиных словах. — Мне просто больно!
— А то, что ты сама причиняешь боль своим близким, это как?
— Ничего подобного! И вообще, отстань! Давай дальше играть, у нас это получалось лучше, чем обсуждение моей личной жизни.
Я, успокаиваясь, села за стол, вздохнула.
— Везет мне на советчиков! Любой в моей жизни разбирается лучше, чем я сама.
Лика покраснела.
— Я не хотела тебя обижать, просто со стороны всегда виднее. Мне кажется, ты совершаешь глупость, а по большому счету, просто-напросто мстишь.
— Ну и пусть, — упрямо произнесла я, — мне сейчас ничего другого не остается. Я не могу видеть его, понимаешь? Не могу!
На протяжении оставшегося вечера Лике пришлось меня успокаивать. Я то впадала в отчаяние, то веселилась, то вдруг кидалась разбирать вещи, то хватала сестру за руку с намерением прямо сейчас отправиться на будущую квартиру Лики. Больше всего меня пугал телефон, каждую минуту я ожидала звонка от Егора и не знала точно, хочу я этого или нет.
Ночью, когда я думала, что Лика уже спит, она вдруг заворочалась, включила лампу и, моргая, долго смотрела на меня.
— Я так и знала, что ты не заснешь, — трагически сказала она. — Марин, скажи, тебе такая жизнь нравится? — И добавила по-детски: — Только честно…
— В смысле? — Я сделала вид, что не поняла, выигрывая время на раздумья.
— Понимаешь, когда мы познакомились, ты мне очень понравилась. Я вот смотрела на тебя и думала, как же это, наверное, здорово, помогать людям находить крышу над головой, как интересно каждый день знакомиться с кем-то, кто в тебе нуждается. Еще я представляла, как ты заходишь в чужие дома, где у каждого свои проблемы, свои радости. Я что-то не то говорю?
Я помотала головой — все то.
— А потом вдруг я узнала, что ты моя сестра. Я ужасно гордилась тобой.
— Гордилась? — переспросила я. — А сейчас не гордишься?
— Марин, дело не в этом. Я просто испугалась, даже не испугалась, а была в шоке. Сначала ты собиралась продавать квартиру Журавлева.
— А что в этом такого? Девочка, это бизнес! Я и понятия не имела, что ты такая трепетная! По-твоему, мне не надо было заниматься его жилплощадью только для того, чтобы наказать его? Чтобы отомстить, так?
— Да нет же! Я не говорю о мщении, и об интересах Журавлева я не так уж пекусь.
Лика села в постели.
— Так вот, — она вздохнула и заговорила медленнее, — я говорила о тебе, понимаешь? Ты меня поразила. Я никогда не думала, что работа, бизнес для человека может стоять на первом месте. Ну еще у мужиков, ладно, того же Журавлева мне понять проще…
— Прямо дискриминация какая-то, — буркнула я недовольно, — по половому признаку.
— А эта Эльмира? — не слыша меня, продолжала Лика. — То, что ты рассказала мне, просто смешно… Зачем ты вообще понесла ей деньги, ты ведь знала, что они чужие. Неужели нельзя было просто дождаться другого покупателя?!
— Что происходит, а? Яйца курицу учат? — возмутилась я и потянулась к сигаретам.
Лика осуждающе смотрела на меня, покачивая головой:
— Мне казалось, ты бросила.
— Ребенка рожу — и брошу, — отрезала я.
— Так ты никогда не родишь! Для тебя твои привычки и комплексы дороже окружающих!
Я все чиркала зажигалкой, которая упрямо не хотела давать мне огня. Я была уверена, что на данный момент это моя единственная проблема, и на Лику я не смотрела. Потому что моя сестра была во многом права, а смотреть в глаза человеку, который указывает тебе на твои ошибки, безумно тяжело.
— Марин, а может, тебе просто бросить работу?
— Зачем это? — Я пожала плечами. — Мне моя работа нравится.
— Мне кажется, ты заигралась. Ты слишком далеко зашла!
— Ну все! Хватит! Довольно! Я буду заниматься тем, что мне нравится, и буду делать то, что хочу! Ты мне не указ, поняла? Не хочешь помогать, так и скажи!
— Зачем ты переворачиваешь все с ног на голову? Это ты мне помогла, а не я тебе. Хочешь, поехали прямо завтра туда? Начнем ремонт.
— Завтра? Завтра приезжает Егор.
Лика обняла меня, и я уткнулась носом в ее худое веснушчатое плечо. Никто бы не решился сказать мне то, что сказала эта девчонка, и мне было непонятно, злюсь я на нее или благодарна ей. Я смутно чувствовала, как между нами рушится последняя стена недоверия, и в эту минуту мне вдруг ужасно захотелось увидеть отца. Я повернула голову, наткнулась взглядом на его фотографию и подмигнула неподвижному изображению. Краем глаза я зацепила фото Егора, и мне было очень трудно отвернуться. Я просто погасила свет и сказала Лике «спокойной ночи».
— Вставай, соня, — сестра безжалостно трепала меня за плечо, — магазины скоро на обед закроют, а ты все дрыхнешь!
— Отстань! Чего я в магазинах не видела?
— Краску для пола, обои, кисти, клей, — весело перечисляла Лика. — Надо же ремонтировать мою квартиру.
Я выскочила из теплой постели, даже не раскрывая глаз.
— Бегом! — скомандовала я, не обращая внимания на Ликин смех. — В ванную, завтракать, и, наверное, такси надо вызвать? А, не надо, Андрею позвоним, у него чудненькая машинка.
— Кто такой Андрей?
Я чистила зубы и рассказывала сестре об Андрее, а сама думала, что он обязательно станет меня расспрашивать, что с Егором и с квартирой. Вот только этого мне и не хватало. Однако машина была нужна, сами мы не справимся. Пока Лика жарила яичницу, я набрала номер коллеги.
— Ты сможешь мне помочь? — без особых церемоний спросила я, поздоровавшись.
— Чем? Опять что-то с вашей квартирой?
Ха, с нашей! Нашего уже ничего нет и не будет!
— Нет-нет, мне машина нужна. Мы с сестрой собрались за покупками, за крупными покупками!
Андрей заинтересовался наличием у меня сестры, мы быстро договорились о встрече и попрощались. Через некоторое время раздался телефонный звонок. Думая, что Андрей забыл уточнить что-то, я беззаботно взяла трубку и пропела:
— Мы уже почти готовы.
— К чему? — спросил Егор.
Я машинально прикрыла трубку ладонью и уставилась на сестру, делая ей знаки руками.
— Что? — не поняла Лика. — Что-то случилось?
— Это Егор, — пискнула я.
— Так поговори с ним!
— Я сейчас приеду, — сообщил мой любимый.
— Э… Мы… Я… — только и успела промычать я, а он уже повесил трубку.
— Бежим, — схватила я сестру за руку.
— Ты совсем сбрендила? Дождемся твоего Андрея и спокойно уедем, Егор не успеет нас перехватить!
— Боже мой, боевик какой-то! А если успеет?
— Значит, судьба, — глубокомысленно заявила сестренка.
Полчаса ожидания дались мне с трудом. Я сидела на подоконнике, едва не вываливаясь наружу, и каждую секунду была готова бежать из собственной квартиры сломя голову. Наконец во дворе показалась машина Андрея. Я бросилась к двери, потом в комнату, схватила сумку, схватила Лику за руку и понеслась обратно к двери, не слушая возмущенные вопли сестры. Звонок все-таки застал меня врасплох — я нервно дернулась, сжала ладонь Лики еще крепче и издала сдавленный стон.
— Да успокойся ты!
Лика щелкнула замком.
— Это Андрей? Точно Андрей? — шептала я из другого конца коридора.
— Точно, — сказал он, заходя в квартиру, — всем привет.
Проход освободился, между Ликиной спиной и улыбающейся физиономией Андрея я увидела лицо своего любимого мужчины. Его выражение не предвещало ничего хорошего.
— Ты Лика? — спросил Егор, мельком взглянув на мою сестру. — Здравствуй, вы правда очень похожи.
— Ты чего здесь делаешь? — пискнула я.
— Я его привез, — покаялся Андрей, — и не его одного.
Он вдруг захохотал, держась обеими руками за живот.
— Может, ты заткнешься? — вежливо предложил Егор.
— Пойдем, — сказал он мне.
— Куда? Зачем? Я не хочу!
— Пойдем! — не повышая голоса, повторил он. — А вы двое отправляйтесь за покупками.
— Сводник нашелся, — буркнул Андрей.
Лика заполошенно молчала, переводя взгляд с одного на другого. Я, наверное, выглядела еще более растерянно.
Через минуту мы с Егором чинно выходили из подъезда. Его машина оставалась стоять на стоянке рядом с домом, он открыл двери, усадил меня и молча тронулся с места.
— Куда ты меня везешь? — надменно осведомилась я. — Если хочешь знать, я не желаю с тобой разговаривать!
Он молчал, лицо у него было сосредоточенное.
— Ты меня слышишь? Если хочешь поговорить, мы могли бы это сделать у меня дома. Не понимаю, почему надо куда-то ехать. И вообще! Я не хочу тебя видеть! Ты мне лгал! Ты меня обманывал как последнюю идиотку! Мне Степаныч все рассказал! Ты стыдишься меня, да? Поэтому не стал знакомить меня со своей мамой? Я для тебя не слишком хороша, да?
Егор смотрел на дорогу. Мне пришлось огромным усилием воли оторвать от него взгляд, иначе прямо сейчас, прямо здесь я бросилась бы его целовать. Мне так не хватало его поцелуев! Мне не хватало его молчания тоже, но в данный момент оно только злило. Поцеловать и надавать пощечин — вот чего мне хотелось! Заставить и его потерять голову, вывести из равновесия, свалиться под мост, наконец, попасть в аварию, только бы не сидеть вот так спокойно и не слушать собственный голос на фоне гула столичных машин.
— Что ты молчишь? Давай начинай оправдываться, уже можно! А я, как дура, снова поверю и прощу! Как тогда, с этой неизвестной пожилой дамочкой! Ну конечно, я сошла с ума от ревности, конечно! И сообщения на пейджер «моему Пусику!» мне тоже приснились! У меня просто разыгралось воображение, да? Какие странные галлюцинации, не правда ли? Что ты молчишь?
Егор остановил машину. Я огляделась, я не знала, где мы находимся, не помнила названия улицы, но место почему-то показалось знакомым. Впрочем, большинство улочек и переулков в Москве мне знакомы. Я не двигалась с места и продолжала говорить, хотя понимала, что бесполезно пытаюсь воззвать к его совести. Егор так же молча открыл мою дверь и протянул мне руку.
— Я никуда с тобой не пойду! Я тебя ненавижу! Я тебя презираю!
Слезы стояли у меня в глазах, и лицо Егора казалось далеким, неясным, будто в тумане. Мне захотелось приблизиться к нему, вопреки своим собственным словам. Я вышла из машины.
Он меня обнял неожиданно и крепко:
— Я люблю тебя!
— Это не повод, — прошептала я, — не повод, чтобы меня обижать.
— Пойдем, — взял он меня за руку.
Мы зашли в подъезд и вскоре очутились перед дверью, которую он стал открывать своим ключом. Что-то смутно знакомое было во всем этом: и в самом подъезде, и в том, как Егор стоял вполоборота именно к этой двери.
— Проходи.
— Папуська, пуська, пуська! — услышала я детский голосок. — Ба, пуська приехал!
Секунда, и в коридор ворвалось очаровательное создание в розовом платье и темных кудряшках, разлетающихся в разные стороны.
— Привет, малышка. — Егор подхватил ее, а я села на какой-то пуфик в прихожей и обхватила голову руками. — Это Даша, — сказал Горька как нечто само собой разумеющееся.
Глаза у него повеселели.
— А это мама. — Он кивнул в сторону.
Я повернулась и увидела пожилую, высокую женщину в очках.
— Ирина Валерьевна, — сказала она, поджав губы.
Егор не был женат на женщине, которая родила ему дочь. Они просто не успели расписаться, а во время родов она умерла. Ирина Валерьевна, которая сама больше не выходила замуж после смерти супруга, и сыну не давала этого сделать.
— Вы все равно так и останетесь чужими, — сказала мать Егора, имея в виду меня и Дашку.
Я промолчала. Что толку спорить с женщиной, похоронившей вместе с мужем надежду на счастье, не верящей в любовь, превратившей собственные ошибки в страхи и комплексы сына.
Дашка вертелась на кухне, о чем-то лопоча с куклой, потом ей надоела эта забава, и она оседлала колени Егора. Все-таки кукла каждый день дома, а вот папа не такой уж частый гость. Еще через минуту, покуда мы с Ириной Валерьевной обменивались вежливыми, холодными фразами, а Горька напрасно пытался создать дружественную атмосферу, шустрая малышка перекинулась на меня. Кукла никуда не уходит, папа изредка приходит, а вот тетенька — это что-то новенькое! — так, наверное, рассудила эта малышка. И с разбегу влетела в мои коленки, обтянутые джинсами.
— Даша, поиграй в комнате, — натянуто улыбаясь, сказала мать Егора: лицо ее выражало крайнюю степень настороженности.
— Пусик лазлешил мне на кухне.
— Не пусик, а папа! И не картавь, а говори «р», ты же умеешь!
— Мама! — тихо, но с угрозой в голосе произнес Егор.
— Что — мама, что! — вскинулась Ирина Валерьевна.
— Мы сейчас уйдем, а завтра заберем Дашку. — Егор вопросительно посмотрел на меня, а я даже не сочла нужным отвечать, даже не кивнула в ответ, все и так было ясно. Это, конечно, была чужая кухня, чужие проблемы и чужое прошлое, но зато люди, жившие в ней, были мне родными. Я, конечно, имела в виду отнюдь не Ирину Валерьевну.
— Егор, ты поступаешь опрометчиво, — высокомерно заявила мать моего любимого.
Но ее слова уже не имели значения. И потому мы с Егором не стали ее разубеждать, а просто молча переглянулись.
— И все-таки мне жаль твою маму, — великодушно сказала я Егору, когда мы вышли из квартиры.
— Ничего, мама сильная!
Мы стояли на площадке, в разбитое окно влетал ветер и трепал наши волосы, а мы все стояли, не глядя друг на друга, но думая об одном и том же.
— Простишь меня? — наконец спросил Горька, кусая губы.
— Уже простила, — ответила я.
Щелчок замка прозвучал неожиданно — дверь напротив неуверенно раскрылась, и появилось лицо Прохоренкова.
— Здрасте, — растерянно пролепетала я.
— Шпионы! — взвизгнул старик. — Предатели!
— Эй, погодите, — кинулся к нему Егор, — не надо сходить с ума!
— Он уже сошел, — заявила я, когда дверь за Прохоренковым закрылась. — Так вот почему мне показался знакомым этот дом! И вот какую собаку ты здесь выгуливал!
— Между прочим, собака действительно есть, — обиженно пробубнил Егор, — не ньюфаундленд, правда, а чуть поменьше. Мопс.
Я расхохоталась.
— Надеюсь, это все сюрпризы на сегодня? Давай договоримся — остальных своих близких ты мне будешь представлять постепенно, ладно?
Он кивнул с виноватой улыбкой. За нашими спинами резко открылась дверь.
Мы разом обернулись и наткнулись на огромные, заплаканные глаза: Даша смотрела на нас не мигая.
— Доченька, — склонился к ней Егор, — я скоро вернусь, правда, и уже насовсем. Ну не плачь, малыш! Ты мне веришь? Хочешь, я вечером за тобой приеду, не завтра, а сегодня вечером?
— Хочу, — тихо сказала она неуверенным голосом и перевела взгляд на меня, — а мама с тобой придет?
Мне показалось, что на голову мне опрокинули таз ледяной воды. Я стояла как истукан — деревянные ноги, деревянные пальцы, деревянное сердце — я не знала, что ответить этой девочке.
— Пойдем в машину, — услышала я свой голос, — не вечером… сейчас.
— Правда? — Дашка недоверчиво хлюпнула носом. — А Семена мы бабушке не оставим, да, мам?
— Семен — это мопс, — шепнул Горька, едва шевеля губами.
— Попрошу без подсказок, — ответила я и взяла Дашку за руку. — Не оставим, малыш!
Мы вышли из подъезда. Спиной я почувствовала, как смотрят на нас из окна обиженные и недоверчивые глаза Ирины Валерьевны, а из другого с подозрением наблюдает в полевой бинокль Яков Павлович Прохоренков. Мне было и смешно, и грустно.
— Завтра едем оформляться. Новая жизнь, новый дом, — задумчиво произнес Егор, — ты готова к переменам?
— Пап, что такое перемены? — старательно выговорила Дашка.
— Это когда все меняется, — сказал он.
— Это когда мы меняемся, — сказала я.
— А зачем? — спросила она.
И мы оба только вздохнули в ответ.
Мы ехали по улицам города, шумного и суетливого. Мой любимый мужчина легко держал руки на руле и неотрывно смотрел прямо перед собой. Его длинные ресницы отбрасывали тень. Мне в ухо дышал пес. А в другое лилась шепелявая песенка про крокодила Гену.
Я с трудом осознавала происходящее, мне было понятно только одно — никто из нас не застрахован от ошибок, и только от нас самих зависит, насколько эти ошибки изменят нашу жизнь.
У светофора мы притормозили. Краем глаза я вдруг заметила в соседней иномарке мужчину, который махал мне обеими руками. Это был господин Уклюйко, его лицо расплывалось в счастливой улыбке. Из-за его плеча показалась шкодная физиономия с фиолетовыми волосами, но ее тотчас сменило строгое лицо мадам Уклюйко. Наверное, в другое время я бы удивилась, но сейчас просто кивнула в ответ на приветствие Эдуарда. Неожиданно и Алла кивнула мне. А спустя мгновение стекло опустилось, и господин Уклюйко произнес:
— Марина, вот так встреча. Я вам так благодарен…
— Скажи ей, скажи, — подтолкнула его Аллочка.
— Марина, я ведь не собирался разводиться. Я вовсе не из-за этого квартиру менял, мне просто нужно было помещение под студию, понимаете?
Я кивнула, медленно закрыла окно.
— Это кто? — спросил Егор.
Я не ответила. Зажегся зеленый свет, и машина рванула с места.
Мне казалось, мы едем вечность, целую жизнь. И это была прекрасная жизнь. За стеклом мелькали дома, машины. Шли какие-то люди, и они выглядели маленькими, беззащитными, и хотелось догнать каждого, каждому сказать, что все будет хорошо. Я вдруг узнала в двух фигурках на остановке у вокзала Светлану Николаевну и Влада. Чуть не свернув шею, я наблюдала за ними. Он прижимал ее к себе и гладил по голове. У их ног стояли чемоданы. Мне хотелось думать, что Влад и Светлана уезжают вместе.
Я бросила взгляд на Егора — на свое горе и радость. Квартиру, которая, как я считала, встала между нами, он покупал для нас, а матери оставлял старую, маленькую, однокомнатную. Ту, где они втроем прожили несколько лет, с ложью, затухающей надеждой и детским ожиданием чуда.
Я не хотела спрашивать, каково ему было скрывать от меня самое главное. Я вспоминала ту фотографию, «Бегущая по волнам», я вспоминала наши ночи, наполненные его страстным шепотом, скрипом кровати и песнями ветра, я вспоминала наши дни, его молчание и мой бессмысленный треп, свое отражение в его зрачках, его губы на своем плече, наши сплетенные пальцы. Я больше не хотела плутать по закоулкам своей памяти, выискивая обиды.
Маленькая темноволосая девочка с глазами, так похожими на Егорушкины, мною любимые глаза, спала на заднем сиденье машины. Ей было суждено стать нашей дочерью.
Сестренка поежилась, словно от холодного ветра.
— Вообще-то ничего… — сказала несмело. Я обхватила ее худенькие плечи:
— Да не переживай ты так! Вот увидишь, вместе мы быстренько приведем ее в порядок. У меня и штукатуры знакомые есть, и плитку можно достать дешевую…
— Да дело не в этом!
— А что? Что тебя волнует?
— Тише ты! Марин, я просто не понимаю тебя! Зачем тебе-то все это надо?
— Господи, ты что думаешь, я тебя подставить хочу? Думаешь, мне надо кому-то спихнуть эту хату и поэтому я тебя привела?
Лика яростно замотала головой и одновременно крутила пальцем у виска. Мол, дура ты какая! Мол, вот сестренка мне досталась! Я облегченно улыбнулась:
— Ладно, я тебя поняла. Извини, но у меня сейчас все на подозрении, что-то я расклеилась… понимаешь, в каждом слове подвох ищу.
— Я понимаю, — шепотом сказала сестра, — мне другое непонятно. Я за тебя волнуюсь, мне кажется, ты не совсем права…
— Это, — убежденно кивнула я. — А теперь ты мне скажи, Журавлев уехал или нет?
Выражение ее лица не изменилось, и взгляд не замутился прошлым.
— Не знаю, — пожала она плечами.
— Ты извини меня, просто вдруг подумалось, что мы очень похожи. Мы обе, как малые дети, не согласны на компромиссы, не умеем поступиться малым, чтобы получить большее…
— Знаешь, наверное, малое тогда не так уж мало, а большое — не так велико, как нам кажется. Вот скажи, ты действуешь, как велит тебе разум или как сердце подсказывает?
Я улыбнулась и легонько постучала себе по левой стороне груди. Лика кивнула удовлетворенно: мол, понимаю, ведь и я такая же.
Итак, я уходила в подполье и тщательно к этому подготовилась. Автоответчик был выключен — я не хотела случайно нарваться на голос, который был мне дороже всего на свете и причинял боль. Фотография Егора оставалась на прежнем месте — на столике рядом с кроватью, наискосок от снимка Грушевского, который мне принесла Лика. Все остальное в моей квартире изменилось, тут больше не было ни меня, ни его, ни нашей любви — это была пустая жилплощадь, пусть с мебелью и безделушками, кастрюлями на кухне и туалетной бумагой в шкафчике.
Вечером, когда мы с Ликой сидели на кухне и совершенно по-семейному резались в дурака, позвонила мама.
— Как там насчет выходных? У меня такой вариант нарисовывается! И не говори мне, пожалуйста, что ты до сих пор морочишь голову мальчику по имени Олег! — залпом произнесла родительница. Я усмехнулась:
— Не морочу, ты права! Но насчет выходных не получится…
— Егор вернулся? Вы помирились? — Радость в ее голосе звучала искренне.
— Нет, я уезжаю на каникулы. Решила отдохнуть. Так что не беспокойся, если мобильный не будет отвечать — там, куда я еду, нет связи.
— Это куда же ты едешь?
— На море. Путевку достала по знакомству.
— Что-то ты темнишь, детка. Что еще случилось? Мне стоило немалых трудов убедить маму, что все в порядке. Ведь на самом деле все было совсем не в порядке, и она это чувствовала. Когда я повесила трубку, Лика смотрела на меня, осуждающе покачивая головой.
— Ну что? — Я всплеснула руками. — По-твоему, я должна была сказать, что сбегаю из дома? Что Егор меня обманывает на каждом шагу, а я не могу ни выслушать его, ни выгнать, ни смириться? Что ты так на меня смотришь?
— Ничего, успокойся. Ты бы позвонила своей подруге, ее, кажется, Ольгой зовут? Она ведь тоже беспокоиться будет…
Интересно, мне даже в голову это не приходило. Иногда я бываю ужасной эгоисткой, и сейчас мне стало безумно стыдно от этой мысли. Наверное, поэтому я не послушалась Лику.
— Лельке мама все расскажет, не волнуйся.
— Значит, ты решила никому не говорить правду? Ты понимаешь, что ведешь себя как Егор? Ты его осуждаешь, а сама поступаешь так же!
— Я его не осуждаю! — закричала я, стараясь заглушить истину, прозвучавшую в Ликиных словах. — Мне просто больно!
— А то, что ты сама причиняешь боль своим близким, это как?
— Ничего подобного! И вообще, отстань! Давай дальше играть, у нас это получалось лучше, чем обсуждение моей личной жизни.
Я, успокаиваясь, села за стол, вздохнула.
— Везет мне на советчиков! Любой в моей жизни разбирается лучше, чем я сама.
Лика покраснела.
— Я не хотела тебя обижать, просто со стороны всегда виднее. Мне кажется, ты совершаешь глупость, а по большому счету, просто-напросто мстишь.
— Ну и пусть, — упрямо произнесла я, — мне сейчас ничего другого не остается. Я не могу видеть его, понимаешь? Не могу!
На протяжении оставшегося вечера Лике пришлось меня успокаивать. Я то впадала в отчаяние, то веселилась, то вдруг кидалась разбирать вещи, то хватала сестру за руку с намерением прямо сейчас отправиться на будущую квартиру Лики. Больше всего меня пугал телефон, каждую минуту я ожидала звонка от Егора и не знала точно, хочу я этого или нет.
Ночью, когда я думала, что Лика уже спит, она вдруг заворочалась, включила лампу и, моргая, долго смотрела на меня.
— Я так и знала, что ты не заснешь, — трагически сказала она. — Марин, скажи, тебе такая жизнь нравится? — И добавила по-детски: — Только честно…
— В смысле? — Я сделала вид, что не поняла, выигрывая время на раздумья.
— Понимаешь, когда мы познакомились, ты мне очень понравилась. Я вот смотрела на тебя и думала, как же это, наверное, здорово, помогать людям находить крышу над головой, как интересно каждый день знакомиться с кем-то, кто в тебе нуждается. Еще я представляла, как ты заходишь в чужие дома, где у каждого свои проблемы, свои радости. Я что-то не то говорю?
Я помотала головой — все то.
— А потом вдруг я узнала, что ты моя сестра. Я ужасно гордилась тобой.
— Гордилась? — переспросила я. — А сейчас не гордишься?
— Марин, дело не в этом. Я просто испугалась, даже не испугалась, а была в шоке. Сначала ты собиралась продавать квартиру Журавлева.
— А что в этом такого? Девочка, это бизнес! Я и понятия не имела, что ты такая трепетная! По-твоему, мне не надо было заниматься его жилплощадью только для того, чтобы наказать его? Чтобы отомстить, так?
— Да нет же! Я не говорю о мщении, и об интересах Журавлева я не так уж пекусь.
Лика села в постели.
— Так вот, — она вздохнула и заговорила медленнее, — я говорила о тебе, понимаешь? Ты меня поразила. Я никогда не думала, что работа, бизнес для человека может стоять на первом месте. Ну еще у мужиков, ладно, того же Журавлева мне понять проще…
— Прямо дискриминация какая-то, — буркнула я недовольно, — по половому признаку.
— А эта Эльмира? — не слыша меня, продолжала Лика. — То, что ты рассказала мне, просто смешно… Зачем ты вообще понесла ей деньги, ты ведь знала, что они чужие. Неужели нельзя было просто дождаться другого покупателя?!
— Что происходит, а? Яйца курицу учат? — возмутилась я и потянулась к сигаретам.
Лика осуждающе смотрела на меня, покачивая головой:
— Мне казалось, ты бросила.
— Ребенка рожу — и брошу, — отрезала я.
— Так ты никогда не родишь! Для тебя твои привычки и комплексы дороже окружающих!
Я все чиркала зажигалкой, которая упрямо не хотела давать мне огня. Я была уверена, что на данный момент это моя единственная проблема, и на Лику я не смотрела. Потому что моя сестра была во многом права, а смотреть в глаза человеку, который указывает тебе на твои ошибки, безумно тяжело.
— Марин, а может, тебе просто бросить работу?
— Зачем это? — Я пожала плечами. — Мне моя работа нравится.
— Мне кажется, ты заигралась. Ты слишком далеко зашла!
— Ну все! Хватит! Довольно! Я буду заниматься тем, что мне нравится, и буду делать то, что хочу! Ты мне не указ, поняла? Не хочешь помогать, так и скажи!
— Зачем ты переворачиваешь все с ног на голову? Это ты мне помогла, а не я тебе. Хочешь, поехали прямо завтра туда? Начнем ремонт.
— Завтра? Завтра приезжает Егор.
Лика обняла меня, и я уткнулась носом в ее худое веснушчатое плечо. Никто бы не решился сказать мне то, что сказала эта девчонка, и мне было непонятно, злюсь я на нее или благодарна ей. Я смутно чувствовала, как между нами рушится последняя стена недоверия, и в эту минуту мне вдруг ужасно захотелось увидеть отца. Я повернула голову, наткнулась взглядом на его фотографию и подмигнула неподвижному изображению. Краем глаза я зацепила фото Егора, и мне было очень трудно отвернуться. Я просто погасила свет и сказала Лике «спокойной ночи».
— Вставай, соня, — сестра безжалостно трепала меня за плечо, — магазины скоро на обед закроют, а ты все дрыхнешь!
— Отстань! Чего я в магазинах не видела?
— Краску для пола, обои, кисти, клей, — весело перечисляла Лика. — Надо же ремонтировать мою квартиру.
Я выскочила из теплой постели, даже не раскрывая глаз.
— Бегом! — скомандовала я, не обращая внимания на Ликин смех. — В ванную, завтракать, и, наверное, такси надо вызвать? А, не надо, Андрею позвоним, у него чудненькая машинка.
— Кто такой Андрей?
Я чистила зубы и рассказывала сестре об Андрее, а сама думала, что он обязательно станет меня расспрашивать, что с Егором и с квартирой. Вот только этого мне и не хватало. Однако машина была нужна, сами мы не справимся. Пока Лика жарила яичницу, я набрала номер коллеги.
— Ты сможешь мне помочь? — без особых церемоний спросила я, поздоровавшись.
— Чем? Опять что-то с вашей квартирой?
Ха, с нашей! Нашего уже ничего нет и не будет!
— Нет-нет, мне машина нужна. Мы с сестрой собрались за покупками, за крупными покупками!
Андрей заинтересовался наличием у меня сестры, мы быстро договорились о встрече и попрощались. Через некоторое время раздался телефонный звонок. Думая, что Андрей забыл уточнить что-то, я беззаботно взяла трубку и пропела:
— Мы уже почти готовы.
— К чему? — спросил Егор.
Я машинально прикрыла трубку ладонью и уставилась на сестру, делая ей знаки руками.
— Что? — не поняла Лика. — Что-то случилось?
— Это Егор, — пискнула я.
— Так поговори с ним!
— Я сейчас приеду, — сообщил мой любимый.
— Э… Мы… Я… — только и успела промычать я, а он уже повесил трубку.
— Бежим, — схватила я сестру за руку.
— Ты совсем сбрендила? Дождемся твоего Андрея и спокойно уедем, Егор не успеет нас перехватить!
— Боже мой, боевик какой-то! А если успеет?
— Значит, судьба, — глубокомысленно заявила сестренка.
Полчаса ожидания дались мне с трудом. Я сидела на подоконнике, едва не вываливаясь наружу, и каждую секунду была готова бежать из собственной квартиры сломя голову. Наконец во дворе показалась машина Андрея. Я бросилась к двери, потом в комнату, схватила сумку, схватила Лику за руку и понеслась обратно к двери, не слушая возмущенные вопли сестры. Звонок все-таки застал меня врасплох — я нервно дернулась, сжала ладонь Лики еще крепче и издала сдавленный стон.
— Да успокойся ты!
Лика щелкнула замком.
— Это Андрей? Точно Андрей? — шептала я из другого конца коридора.
— Точно, — сказал он, заходя в квартиру, — всем привет.
Проход освободился, между Ликиной спиной и улыбающейся физиономией Андрея я увидела лицо своего любимого мужчины. Его выражение не предвещало ничего хорошего.
— Ты Лика? — спросил Егор, мельком взглянув на мою сестру. — Здравствуй, вы правда очень похожи.
— Ты чего здесь делаешь? — пискнула я.
— Я его привез, — покаялся Андрей, — и не его одного.
Он вдруг захохотал, держась обеими руками за живот.
— Может, ты заткнешься? — вежливо предложил Егор.
— Пойдем, — сказал он мне.
— Куда? Зачем? Я не хочу!
— Пойдем! — не повышая голоса, повторил он. — А вы двое отправляйтесь за покупками.
— Сводник нашелся, — буркнул Андрей.
Лика заполошенно молчала, переводя взгляд с одного на другого. Я, наверное, выглядела еще более растерянно.
Через минуту мы с Егором чинно выходили из подъезда. Его машина оставалась стоять на стоянке рядом с домом, он открыл двери, усадил меня и молча тронулся с места.
— Куда ты меня везешь? — надменно осведомилась я. — Если хочешь знать, я не желаю с тобой разговаривать!
Он молчал, лицо у него было сосредоточенное.
— Ты меня слышишь? Если хочешь поговорить, мы могли бы это сделать у меня дома. Не понимаю, почему надо куда-то ехать. И вообще! Я не хочу тебя видеть! Ты мне лгал! Ты меня обманывал как последнюю идиотку! Мне Степаныч все рассказал! Ты стыдишься меня, да? Поэтому не стал знакомить меня со своей мамой? Я для тебя не слишком хороша, да?
Егор смотрел на дорогу. Мне пришлось огромным усилием воли оторвать от него взгляд, иначе прямо сейчас, прямо здесь я бросилась бы его целовать. Мне так не хватало его поцелуев! Мне не хватало его молчания тоже, но в данный момент оно только злило. Поцеловать и надавать пощечин — вот чего мне хотелось! Заставить и его потерять голову, вывести из равновесия, свалиться под мост, наконец, попасть в аварию, только бы не сидеть вот так спокойно и не слушать собственный голос на фоне гула столичных машин.
— Что ты молчишь? Давай начинай оправдываться, уже можно! А я, как дура, снова поверю и прощу! Как тогда, с этой неизвестной пожилой дамочкой! Ну конечно, я сошла с ума от ревности, конечно! И сообщения на пейджер «моему Пусику!» мне тоже приснились! У меня просто разыгралось воображение, да? Какие странные галлюцинации, не правда ли? Что ты молчишь?
Егор остановил машину. Я огляделась, я не знала, где мы находимся, не помнила названия улицы, но место почему-то показалось знакомым. Впрочем, большинство улочек и переулков в Москве мне знакомы. Я не двигалась с места и продолжала говорить, хотя понимала, что бесполезно пытаюсь воззвать к его совести. Егор так же молча открыл мою дверь и протянул мне руку.
— Я никуда с тобой не пойду! Я тебя ненавижу! Я тебя презираю!
Слезы стояли у меня в глазах, и лицо Егора казалось далеким, неясным, будто в тумане. Мне захотелось приблизиться к нему, вопреки своим собственным словам. Я вышла из машины.
Он меня обнял неожиданно и крепко:
— Я люблю тебя!
— Это не повод, — прошептала я, — не повод, чтобы меня обижать.
— Пойдем, — взял он меня за руку.
Мы зашли в подъезд и вскоре очутились перед дверью, которую он стал открывать своим ключом. Что-то смутно знакомое было во всем этом: и в самом подъезде, и в том, как Егор стоял вполоборота именно к этой двери.
— Проходи.
— Папуська, пуська, пуська! — услышала я детский голосок. — Ба, пуська приехал!
Секунда, и в коридор ворвалось очаровательное создание в розовом платье и темных кудряшках, разлетающихся в разные стороны.
— Привет, малышка. — Егор подхватил ее, а я села на какой-то пуфик в прихожей и обхватила голову руками. — Это Даша, — сказал Горька как нечто само собой разумеющееся.
Глаза у него повеселели.
— А это мама. — Он кивнул в сторону.
Я повернулась и увидела пожилую, высокую женщину в очках.
— Ирина Валерьевна, — сказала она, поджав губы.
Егор не был женат на женщине, которая родила ему дочь. Они просто не успели расписаться, а во время родов она умерла. Ирина Валерьевна, которая сама больше не выходила замуж после смерти супруга, и сыну не давала этого сделать.
— Вы все равно так и останетесь чужими, — сказала мать Егора, имея в виду меня и Дашку.
Я промолчала. Что толку спорить с женщиной, похоронившей вместе с мужем надежду на счастье, не верящей в любовь, превратившей собственные ошибки в страхи и комплексы сына.
Дашка вертелась на кухне, о чем-то лопоча с куклой, потом ей надоела эта забава, и она оседлала колени Егора. Все-таки кукла каждый день дома, а вот папа не такой уж частый гость. Еще через минуту, покуда мы с Ириной Валерьевной обменивались вежливыми, холодными фразами, а Горька напрасно пытался создать дружественную атмосферу, шустрая малышка перекинулась на меня. Кукла никуда не уходит, папа изредка приходит, а вот тетенька — это что-то новенькое! — так, наверное, рассудила эта малышка. И с разбегу влетела в мои коленки, обтянутые джинсами.
— Даша, поиграй в комнате, — натянуто улыбаясь, сказала мать Егора: лицо ее выражало крайнюю степень настороженности.
— Пусик лазлешил мне на кухне.
— Не пусик, а папа! И не картавь, а говори «р», ты же умеешь!
— Мама! — тихо, но с угрозой в голосе произнес Егор.
— Что — мама, что! — вскинулась Ирина Валерьевна.
— Мы сейчас уйдем, а завтра заберем Дашку. — Егор вопросительно посмотрел на меня, а я даже не сочла нужным отвечать, даже не кивнула в ответ, все и так было ясно. Это, конечно, была чужая кухня, чужие проблемы и чужое прошлое, но зато люди, жившие в ней, были мне родными. Я, конечно, имела в виду отнюдь не Ирину Валерьевну.
— Егор, ты поступаешь опрометчиво, — высокомерно заявила мать моего любимого.
Но ее слова уже не имели значения. И потому мы с Егором не стали ее разубеждать, а просто молча переглянулись.
— И все-таки мне жаль твою маму, — великодушно сказала я Егору, когда мы вышли из квартиры.
— Ничего, мама сильная!
Мы стояли на площадке, в разбитое окно влетал ветер и трепал наши волосы, а мы все стояли, не глядя друг на друга, но думая об одном и том же.
— Простишь меня? — наконец спросил Горька, кусая губы.
— Уже простила, — ответила я.
Щелчок замка прозвучал неожиданно — дверь напротив неуверенно раскрылась, и появилось лицо Прохоренкова.
— Здрасте, — растерянно пролепетала я.
— Шпионы! — взвизгнул старик. — Предатели!
— Эй, погодите, — кинулся к нему Егор, — не надо сходить с ума!
— Он уже сошел, — заявила я, когда дверь за Прохоренковым закрылась. — Так вот почему мне показался знакомым этот дом! И вот какую собаку ты здесь выгуливал!
— Между прочим, собака действительно есть, — обиженно пробубнил Егор, — не ньюфаундленд, правда, а чуть поменьше. Мопс.
Я расхохоталась.
— Надеюсь, это все сюрпризы на сегодня? Давай договоримся — остальных своих близких ты мне будешь представлять постепенно, ладно?
Он кивнул с виноватой улыбкой. За нашими спинами резко открылась дверь.
Мы разом обернулись и наткнулись на огромные, заплаканные глаза: Даша смотрела на нас не мигая.
— Доченька, — склонился к ней Егор, — я скоро вернусь, правда, и уже насовсем. Ну не плачь, малыш! Ты мне веришь? Хочешь, я вечером за тобой приеду, не завтра, а сегодня вечером?
— Хочу, — тихо сказала она неуверенным голосом и перевела взгляд на меня, — а мама с тобой придет?
Мне показалось, что на голову мне опрокинули таз ледяной воды. Я стояла как истукан — деревянные ноги, деревянные пальцы, деревянное сердце — я не знала, что ответить этой девочке.
— Пойдем в машину, — услышала я свой голос, — не вечером… сейчас.
— Правда? — Дашка недоверчиво хлюпнула носом. — А Семена мы бабушке не оставим, да, мам?
— Семен — это мопс, — шепнул Горька, едва шевеля губами.
— Попрошу без подсказок, — ответила я и взяла Дашку за руку. — Не оставим, малыш!
Мы вышли из подъезда. Спиной я почувствовала, как смотрят на нас из окна обиженные и недоверчивые глаза Ирины Валерьевны, а из другого с подозрением наблюдает в полевой бинокль Яков Павлович Прохоренков. Мне было и смешно, и грустно.
— Завтра едем оформляться. Новая жизнь, новый дом, — задумчиво произнес Егор, — ты готова к переменам?
— Пап, что такое перемены? — старательно выговорила Дашка.
— Это когда все меняется, — сказал он.
— Это когда мы меняемся, — сказала я.
— А зачем? — спросила она.
И мы оба только вздохнули в ответ.
Мы ехали по улицам города, шумного и суетливого. Мой любимый мужчина легко держал руки на руле и неотрывно смотрел прямо перед собой. Его длинные ресницы отбрасывали тень. Мне в ухо дышал пес. А в другое лилась шепелявая песенка про крокодила Гену.
Я с трудом осознавала происходящее, мне было понятно только одно — никто из нас не застрахован от ошибок, и только от нас самих зависит, насколько эти ошибки изменят нашу жизнь.
У светофора мы притормозили. Краем глаза я вдруг заметила в соседней иномарке мужчину, который махал мне обеими руками. Это был господин Уклюйко, его лицо расплывалось в счастливой улыбке. Из-за его плеча показалась шкодная физиономия с фиолетовыми волосами, но ее тотчас сменило строгое лицо мадам Уклюйко. Наверное, в другое время я бы удивилась, но сейчас просто кивнула в ответ на приветствие Эдуарда. Неожиданно и Алла кивнула мне. А спустя мгновение стекло опустилось, и господин Уклюйко произнес:
— Марина, вот так встреча. Я вам так благодарен…
— Скажи ей, скажи, — подтолкнула его Аллочка.
— Марина, я ведь не собирался разводиться. Я вовсе не из-за этого квартиру менял, мне просто нужно было помещение под студию, понимаете?
Я кивнула, медленно закрыла окно.
— Это кто? — спросил Егор.
Я не ответила. Зажегся зеленый свет, и машина рванула с места.
Мне казалось, мы едем вечность, целую жизнь. И это была прекрасная жизнь. За стеклом мелькали дома, машины. Шли какие-то люди, и они выглядели маленькими, беззащитными, и хотелось догнать каждого, каждому сказать, что все будет хорошо. Я вдруг узнала в двух фигурках на остановке у вокзала Светлану Николаевну и Влада. Чуть не свернув шею, я наблюдала за ними. Он прижимал ее к себе и гладил по голове. У их ног стояли чемоданы. Мне хотелось думать, что Влад и Светлана уезжают вместе.
Я бросила взгляд на Егора — на свое горе и радость. Квартиру, которая, как я считала, встала между нами, он покупал для нас, а матери оставлял старую, маленькую, однокомнатную. Ту, где они втроем прожили несколько лет, с ложью, затухающей надеждой и детским ожиданием чуда.
Я не хотела спрашивать, каково ему было скрывать от меня самое главное. Я вспоминала ту фотографию, «Бегущая по волнам», я вспоминала наши ночи, наполненные его страстным шепотом, скрипом кровати и песнями ветра, я вспоминала наши дни, его молчание и мой бессмысленный треп, свое отражение в его зрачках, его губы на своем плече, наши сплетенные пальцы. Я больше не хотела плутать по закоулкам своей памяти, выискивая обиды.
Маленькая темноволосая девочка с глазами, так похожими на Егорушкины, мною любимые глаза, спала на заднем сиденье машины. Ей было суждено стать нашей дочерью.