Страница:
— Марина, составить вам компанию?
— Нет, — поспешно ответила я и выскочила из кухни, уже не раздумывая.
Я спустилась на площадку между этажами, достала сигареты, и тотчас старческий голос за спиной глубокомысленно изрек:
— Шляются тут всякие!
Не оборачиваясь, я поняла, что это соседка снизу — бабушка-активистка, решила сыграть в полицию нравов.
— Шляются, говорю, всякие, — повторила она с нажимом, не дождавшись моей реакции.
— Здрасте, Нина Ивановна, — обернулась я.
— Марина? И не стыдно тебе? Весь дым к нам в квартиру тянет!
Какой такой дым, если я прикурить еще не успела?!
Окончательно раздосадованная, я вышла из подъезда и уселась на лавочку. И тут же мне припомнился похожий вечер, ранняя весна, охватившая город, мама с очередным женихом у меня на кухне и я, точно так же, как и сейчас, сбежавшая покурить во двор. Я сидела на этой же лавочке и жмурилась от яркого заката, когда вдруг надо мной раздался сочный мужской бас:
— Извините, вы не знаете, квартира шестьдесят восьмая в этом подъезде?
Я знала, ведь это была моя квартира. Не особо вглядываясь в незнакомца, я бесцеремонно поинтересовалась:
— А вам зачем?
Он присел рядом, слишком близко. Я чуть отодвинулась и посмотрела на мужчину в упор.
Закатное солнце запуталось в его глазах, от этого он щурился и смешно морщил нос. Лицо его ни на минуту не оставалось спокойным, но мне все-таки удалось рассмотреть четкую линию губ, широкий подбородок, очень загорелый, открытый лоб.
— Мне нужна Марина, — сказал мужчина, глядя мне прямо в глаза, — агент по квартирам.
— Риелтор, — уточнила я охрипшим голосом, наблюдая, как на донышке его глаз качается маленькая копия моего лица.
— Да, риелтор. Вы не знаете, она сейчас дома?
— Ее нет, — честно ответила я.
— Жаль, — равнодушно произнес он и надолго замолк.
Я уперлась взглядом в его пальцы, скрещенные на коленях. Безумное желание уткнуться в эти руки ласковым, бездомным котенком перехватило мне горло. Я почувствовала, что плачу — безмолвно, про себя. Сейчас этот незнакомец уйдет навсегда из моего двора, а я вернусь к маме, очередному претенденту, чужим квартирам, своим холодным простыням и детским комплексам.
Я резко встала, решив уйти первой: все-таки не так больно.
— Вы уходите?
— Да.
— Куда?
— Домой.
— Можно вас проводить?
— Да! Нет… Не знаю.
И все это на одном дыхании. Мы стояли друг против друга, и ничего, ровным счетом ничего между нами не было. Однако я знала, что мои фотографии с этого момента станут похожи на мои юношеские снимки, где я беспричинно, счастливо смеюсь.
— Меня зовут Егор, — сказал он и протянул мне руку.
Я быстро переставила буквы в его имени, и получилось «горе», но я не поверила и доверчиво положила пальцы в его ладонь.
— Я Марина, та самая Марина, которая вам нужна.
— Это точно, — согласился он.
…И вот я снова сижу на той же лавочке, под тем же небом, всплывающим над плечами домов, под тем же солнцем, осторожно баюкающим раннюю, пугливую листву. Прошел год, а дело, с которым приходил ко мне Егор, так и не решено. Подходящую для него квартиру я подыскивала не однажды, но всякий раз случалось что-нибудь — срочная командировка, финансовый кризис, потоп, землетрясение, депрессия, — и он снова отправлялся в гостиницу. Умом Егор понимал, что пора остепениться, осесть и, на что особо надеялась именно я, начать семейную жизнь, но душа неприкаянного романтика тянула его к приключениям. Моя мама, наверное, все-таки права, Егор никогда на мне не женится, с ним я не узнаю, что такое стабильность, покой, тихое семейное счастье на диване перед телевизором.
И что меня потянуло на воспоминания? Мама, все еще надеясь на мое благоразумие, продолжает поставлять женихов, вон взять хотя бы этого шеф-повара. С ним и у плиты можно будет не стоять, и сериалы в свое удовольствие смотреть, потом детишки пойдут… А я сижу на лавочке и молюсь, чтобы Матвей Петрович побыстрее ушел и поискал свою вторую половину в другом месте.
Когда я вернулась домой, мама одарила меня гневным взглядом, а «жених», нимало не смущаясь моим очевидным нежеланием поддерживать знакомство, принялся петь мне дифирамбы. Дескать, он был наслышан от мамы, а теперь и сам видит, какая я талантливая и умная, деятельная, способная, энергичная и прочее.
— Вы мне льстите, Матвей Петрович, — тонким голоском пропищала я, кося под дурочку, для полной убедительности даже глазки закатила.
— Что вы, Марина Викторовна, я бы не посмел. Минут десять такой великосветской болтовни чуть не свели меня с ума, мама, наоборот, млела от счастья. Но, когда Матвей Петрович, после моей очередной глупости, потянулся поцеловать мне ручку, я решительно встала:
— Извините, кажется, телефон звонит.
— Марин, ты что? Никаких звонков не было, — недоуменно приподняла брови моя «старушка».
Впрочем, старушкой я ее, конечно, зря окрестила, со злости. Маман у меня еще хоть куда! Одевается исключительно по моде, обожает танцевать, йогой занимается. Мы с ней совсем не похожи — ни характерами, ни внешне. У меня в тридцать был взгляд затравленного кролика, а у нее в пятьдесят с лишним в глазах веселые огоньки. Волосы она не красит, и они у нее до сих пор сохранили цвет воронова крыла. Зато косметикой мама пользуется интенсивно, хотя умело и с шиком, такое иногда на лице изобразит — хоть стой, хоть падай! Может, например, оранжевой помадой накрасить веки, да так искусно, хоть на обложку журнала снимай. Словом, мама на выдумки горазда, я рядом с ней что серая мышка рядом с павлином. Но — хитрая мышка.
— Телефон звонил, — убежденно повторила я и вышла из кухни.
Через две минуты я вернулась с постным выражением лица.
— Представляете, сверхурочная работа, сейчас из конторы звонили, просят заехать.
— Да? — удивился Матвей Петрович. — У риелторов тоже бывают сверхурочные?
Мама покосилась на часы и, жутко гримасничая, показала мне, что я отъявленная врунья и несчастье всей ее жизни. Я развела руками, демонстрируя свою полную готовность с ней согласиться, словом, мы друг друга поняли. Потом долго прощались в прихожей.
— Это, в конце концов, невежливо, — яростным шепотом выговаривала мне мама, пока Матвей Петрович шнуровал ботинки, — могла хотя бы дождаться, пока он сам не уйдет.
— От этого дождешься, — вздохнула я, — уж очень он на меня пялился…
— Понравилась, значит, — обрадовалась мама, — может, ты его пригласишь куда-нибудь? Наедине-то вам попроще будет, вдруг он тебе все-таки глянется?
— Тише, мам, — я покосилась на потную лысину Матвея Петровича, который все еще пыхтел, обуваясь, — разве тебе самой это не противно?
— Глупая ты, Марина, — обиделась мама, — дожидайся свое Горе, мыкайся. Потом мне не жалуйся, что он тебя замуж не берет!
— Спасибо, Мариночка, за чудесный вечер, — поднялся наконец повар, — желаю вам хорошенько отдохнуть после работы. Кстати, может быть, подождать, пока вы соберетесь, у меня машина во дворе.
— Не надо, — стараясь говорить спокойно, отказалась я, — мне нужно бумаги найти, созвониться кое с кем, это надолго.
— Я мог бы подождать. — Матвей Петрович выразительно посмотрел на маму, намекая, что она здесь лишняя.
Но моя родительница все-таки была здравомыслящим человеком, к тому же хорошо меня знала и по выражению моего лица поняла, что сейчас может случиться непоправимое.
— Пойдемте, Матвей Петрович, пойдемте, Мариночка, когда работает, просто ничего вокруг не замечает. Вам надо будет встретиться попозже, да, Мариночка?
— Да, мамочка! Да!
— Давайте договоримся, когда и где, — предложил «жених», озаряясь улыбкой.
Я почувствовала, что терпение мое кончается, и готова была ударить этого балбеса прямо по лысине фирменной маминой сумкой. Но тот вовремя одумался и проговорил:
— Впрочем, я вам позвоню, ведь мы оба занятые люди, не будем нарушать планы друг друга, верно?
Я только кивнула. Когда наконец дверь за ними закрылась, я устало опустилась на краешек кресла в прихожей и стала ждать звонка от моего Горюшки.
Он все не звонил, и я от нечего делать вспоминала продолжение нашего знакомства — как мы словно во сне вместе вышли из моего двора, как молча бродили по мостовой с отблесками заката, как вернулись за полночь к моему дому, а потом, поднявшись выпить у меня чаю, обнаружили гневную мамину записку и долго смеялись. Я рассказала Егору о своих «женихах», о детстве гадкого утенка и юности прекрасного лебедя, а потом слушала его байки о путешествиях. Он был фотографом, очень талантливым, судя по его снимкам, которые я увидела позже в огромных количествах. Если бы не вспыльчивость и затянувшийся юношеский максимализм, Егор зарабатывал бы бешеные деньги. Но он со смехом рассказывал, как срывались выгодные контракты из-за его ужасного характера, казалось, это было бравадой, но я чувствовала нечто большее. У него были свои принципы, подчас мне непонятные, но вызывающие кроме досады еще и уважение. К утру я была уже влюблена по уши и, сознаюсь, первое время, когда боялась, что он внезапно исчезнет навсегда, старалась затянуть поиски квартиры. Потом оказалось, что мы оба настолько проникли друг в друга, что никакого стороннего вмешательства в отношения не требовалось. Да, Егорушка вошел в мою жизнь благодаря квартирному вопросу, но он вошел так спокойно и уверенно, что я почувствовала его твердое желание остаться здесь навсегда. Так какая разница, что его привело?
Пока я в кресле дремала в обнимку с воспоминаниями, в квартиру, словно голодная псина, вползла ночь. Горька не позвонил, но это ничего не значило. Я встала, быстро умылась и легла в кровать, укрывшись ожиданием вместо одеяла.
На следующее утро погода была ветреной, пасмурной, и я со спокойной совестью надела джинсы вместо юбки и была сейчас почти счастлива.
Сорок минут в метро, однако, несколько подпортили мое настроение, но работа есть работа, а сегодня часть ее заключалась в том, что я должна была добраться в другой конец города. Я довольно быстро отыскала нужную улицу, в самом начале которой и оказался интересующий меня дом номер восемь. Куда делись предыдущие, я не стала даже предполагать — нет так нет. У меня была назначена встреча с неким господином Уклюйко, который на днях прозвонился мне на мобильный и заявил, что двоюродная сестра приятеля его брата рекомендовала меня как очень добросовестного работника. Я не стала вдаваться в подробности родственных и приятельских связей господина Уклюйко, а сразу перешла к делу. Оказалось, что он решил разменять свою четырехкомнатную квартиру на две по две. Арифметика простая, однако, когда я предупредила, что доплата понадобится обязательно, на том конце провода возникло смущенное молчание.
— Ладно, все равно приезжайте, — вымолвил наконец Уклюйко так, словно делал мне одолжение.
И вот я приехала. Дверь мне открыла девчушка лет двенадцати с прической в стиле панк фиолетового цвета и в балахоне с изображением скелета.
— Ну чего? — недовольно пробурчала она.
— Папа дома? — спросила я вежливо.
— Пап, ты дома? — понеслось в глубину квартиры.
— Он в туалете, газету читает, — бесхитростно сообщил детский голос из этой глубины, — а каша сгорела.
Тут я действительно уловила запах гари и, оттолкнув девочку, метнулась по коридору.
— Чего? Куда? — забеспокоилась обладательница фиолетовых волос, но потом махнула рукой и скрылась за одной из многочисленных дверей квартиры.
В кухне, где я оказалась, висела дымовая завеса, а за шикарным дубовым столом сидел паренек лет пяти и деловито ковырял в носу. Я склонилась над плитой и долгое время размышляла, где что надо повернуть, чтобы остановить горение проклятой каши. В конце концов я просто переставила кастрюлю на стол.
— Ты новая няня, что ли? — хмуро поинтересовался малыш.
— Нет, — сказала я и громко позвала: — Господин Уклюйко, выходите, пожалуйста!
В ответ на мой призыв в кухню вошла молоденькая, симпатичная девушка. Она шагала, вытянув руки вперед и помахивая растопыренными пальцами.
— Этот лак меня заколебал, — доверительно сообщила мне девушка, — а что там с кашей?
— Сгорела, — просто ответила я, уже смирившись, что в этом доме меня приняли за свою и лишних вопросов не задают. Только кашей интересуются.
— Ты чего петь будешь? — вдруг, опровергая мою теорию, полюбопытствовала девушка.
Я недоуменно промычала в ответ что-то нечленораздельное.
— Да ты не нервничай так, все нормально будет. Только пой потише, ладно? Мама спит еще.
— Дело в том, что я совсем не собираюсь петь, — сообщила я, пытаясь внести некоторую ясность.
— И правильно, — внезапно согласилась девушка, — лучше после обеда приходи, папа, как поест, становится добрым и ласковым. Твои шансы значительно вырастут.
— Да поймите вы, — жалобным шепотом начала было я, но в этот момент малыш, раскачиваясь на стуле, вдруг заорал:
— Шушка проснулась!!!
Я вздрогнула и увидела, как в кухню, вальяжно помахивая хвостом, входит громадный перс. Действующих лиц становилось все больше, но среди них не было главного.
— Ваш папа скоро освободится? — стараясь говорить спокойно, спросила я у девушки.
— Пап, ты скоро? — громким шепотом поинтересовалась она. — Тут тебя претендентка ждет.
— После обеда, — долетел откуда-то недовольный бас господина Уклюйко, — надоели все!
— Я по поводу квартиры! — завопила я что есть мочи.
Девушка недоуменно покосилась на меня и вышла из кухни. Тут же появился хозяин. Он был высок, бородат, под мышкой держал стопку газет и радостно улыбался.
— Так это вы Марина? Я облегченно закивала.
— Стасик, иди к Алене, — приказал Уклюйко, стаскивая малыша со стула.
— И Шуша пойдет?
— Если захочет, — дипломатично заявил хозяин, косясь на огромную кошку.
— Шуша пойдет, — убежденно сказал малыш, пытаясь оторвать перса от пола, зажав маленькой ручонкой хвост животного.
Раздалось дикое мяуканье.
— Пойдемте в кабинет, — болезненно поморщившись, сказал Уклюйко и подхватил меня под локоть.
— Алена! — позвал он в коридоре. — Посмотри за Стасом.
— У меня зрение плохое, — пытаясь острить, заявила та.
— Ксюша! — снова пророкотал хозяин, подталкивая меня к двери комнаты. — Ксюша, ты, как самая старшая…
— Самый старший ты, папочка, — отозвалась девушка.
Не знаю, сколько бы они еще спорили и сколько выдержала бы я все это, но тут в коридоре появилась женщина в шелковой пижаме.
— Я не позволю! — заявила она, пристукнув ножкой об пол.
— Бог мой, Аллочка, ты дома? — удивился господин Уклюйко. — А как же твой шейпинг?
— Сколько раз тебе повторять, шейпинг у меня в четверг! И это к делу не относится! Ты разменяешь квартиру только через мой труп, понял?
— Ксюша, это ты маму разбудила? — крикнул Уклюйко.
— Ну я, — донеслось в ответ.
— Господи, кого я воспитал!
— Ты мне зубы не заговаривай, — обиделась Аллочка, — я тебя насквозь вижу! Задумал певичку свою устроить? Не выйдет!
Я тем временем продвигалась к входной двери, стараясь не привлекать к себе внимания. Безусловно, квартира этих сумасшедших стоила того, чтобы ею заняться — мимолетный взгляд профессионала, и я уже знала, что за этот товар ухватится любой купец. Проблем с клиентами не будет, но уже возникли проблемы с хозяевами. А мне это совершенно ни к чему — расселяй их, чтобы потом они же тебе морду набили. Я схватилась за дверную ручку, но тут же за меня схватился Уклюйко:
— Куда вы? Мы еще не договорились!
— Вы и не будете договариваться! — завопила госпожа Уклюйко, присоединяясь ко мне в попытках открыть дверь.
— Алла, не буди во мне зверя!
Несколько минут они тянули меня и дверь в разные стороны. Мне все это ужасно надоело, и я, не раздумывая больше, пихнула ногой хозяина дома. Но попала в Аллочку. Бедная женщина взвизгнула от боли, отпрыгнула подальше и возвестила скорбным голосом:
— Ну и живите как хотите!
— Алла, ты же меня сама будешь потом благодарить, — грустно сказал Уклюйко.
— Конечно, — она потерла ушибленное место и бросила на меня злобный взгляд, — если ты до такой степени хочешь разменять квартиру, что позволяешь избивать меня, то я умываю руки.
С этими словами она удалилась в комнату, а я снова попыталась выйти из квартиры. Но хозяин крепко держал меня за руку:
— Марина, подождите, теперь мы можем поговорить. Аллочка такая нервная…
— Я заметила, и мне что-то не хочется попадать ей под горячую руку. Давайте лучше перенесем встречу.
— Нет, нет, нет, у меня катастрофически мало времени. Пойдемте в кабинет.
Я сдалась и направилась следом за ним. Кабинет господина Уклюйко представлял собой маленькую студию звукозаписи, кругом была расставлена аппаратура, на столе лежали диски и кассеты, а в углу комнаты стояло пианино. Сесть было совершенно некуда.
— Сейчас я стулья принесу, — заявил хозяин.
— Не надо, — быстро остановила его я, опасаясь, что в коридоре произойдет очередное столкновение супругов и наша деловая беседа так и не состоится, — давайте присядем на эту штуку.
— Что вы! — возмутился Уклюйко. — Это же синтезатор, он бешеных денег стоит.
— Мое время тоже стоит денег, — заявила я, выходя из себя.
— Ладно, ладно, присаживайтесь тогда вот сюда. — Он указал на тумбу, с которой поспешно убрал горшок с кактусом.
Я опасливо присела, а хозяин устроился напротив меня, привалившись к колонкам.
Разговор наш занял немало времени, — наверное, потому, что нас постоянно отвлекали. То заходил Стасик, таща за собой Шушу и тяжело отдуваясь, то девочка-панк требовала от папы денег на тусовку, то Ксюша деликатно спрашивала из-за двери, не папа ли взял ее новые кожаные перчатки. Только госпожа Уклюйко больше нас не тревожила, — видимо, обиделась на мужа. Я так думаю, на бывшего мужа. Судя по всему, Уклюйко собрался разводиться, а Аллочке это не нравилось. Вообще-то это не мое дело, но семейка Уклюйко представляла собой довольно экзотическое сборище, и потому наблюдать за ними было интересно. Хоть и опасно — каждый из них обладал поистине взрывным характером и бешеным темпераментом. Не представляю, что будет, когда дело дойдет до самого разъезда, только надеюсь, что мне не придется оттаскивать их друг от друга.
Одно меня радовало — господин Уклюйко оказался щедрым человеком, несмотря на то что к доплате отнесся подозрительно, торговаться не стал, а мои комиссионные даже увеличил.
— Вы только найдите квартиры в разных районах, как можно дальше друг от друга, — попросил он и добавил: — А доплата — черт с ней, доплачу. Если найдете без доплаты, тогда она достанется вам, так что действуйте.
И он доброжелательно мне улыбнулся.
Что ж, это очень выгодные условия сделки, учитывая, что осмотр квартиры вселил в меня большую надежду. Доплаты не потребуется, я это уже понимала, но зачем заранее говорить об этом хозяину? Теперь же, после его слов, я окончательно расслабилась — мои два процента плюс еще пара тысяч чрезвычайно вдохновляли на подвиги. Тем более что особых требований к будущим квартирам Уклюйко не предъявлял. Словом, из дома, где продолжал раздаваться крик кота-мученика и бормотание Ксюши, потерявшей перчатки, я вышла в отличном настроении.
…На остановке было полно народа, шумно толкаясь, люди прятались от дождя. Только парочка влюбленных, прилипнув друг к другу, не обращала внимания на капризы погоды. Наблюдая, как они мокнут, я вспомнила Горьку. Этот романтик однажды затащил меня на прогулку в весенний лес; как полагается, грянула гроза, и мы короткими перебежками возвращались в город, мокрые с головы до ног и перепачканные, словно поросята. Ничего себе получился пикничок. Впрочем, с Горькой всегда так.
Наконец подъехал автобус, толпа занесла меня внутрь, и некоторое время я ощущала на своем лице чье-то тяжелое дыхание, а спиной упиралась в чей-то подбородок. Общественный транспорт всегда дарит массу впечатлений.
К трем я должна была быть у старика Прохоренкова, времени оставалось в обрез, но я решила забежать в кафе. Ужасно хотелось есть, утренние макароны чувствовали себя безумно одиноко в моем желудке. В кафе я взяла чай с лимоном и парочку бутербродов, проглотила все за минуту и только собиралась помчаться дальше, как на меня налетело нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся Ванькой Баландиным.
— Мариночка, радость моя, какая встреча!
Я судорожно размышляла, чем прогневила богов. Баландин вот уже года два преследовал меня, требуя большой и чистой любви, но в последнее время появлялся все реже, однажды наткнувшись на Горький кулак. Я было уж совсем расслабилась, и вот нате! Два года назад я занималась разменом Ванькиной квартиры, он развелся с женой и горел желанием начать новую жизнь на новой территории. Увидев меня на пороге, это чудо природы распушило хвост наподобие павлина и взяло меня в оборот. О деле мне поговорить так и не удалось, и в следующий раз я настояла на встрече с его бывшей супругой, чтобы не тратить время на пустяки. Но Ванька с завидным упорством стоял на своем, умудряясь вести разговор только в одном направлении, игнорируя и жену, и мое яростное сопротивление. Я начинала его ненавидеть, но работа есть работа, мне приходилось сталкиваться с ним очень часто, мало того — Баландин раздобыл мой адрес и продолжал атаку. В то время я считалась свободной женщиной, и ему казалось, что это обстоятельство означает, будто я должна немедленно отправиться с ним на край света. Но Баландин не нравился мне, просто не нравился. Это был аккуратный блондинчик лет тридцати с небольшим, с щегольскими усиками и развязными манерами. Конечно, по работе мне приходилось встречаться и с более неприятными типами, но то — по работе. В качестве ухажера, да такого настырного, видеть Ваньку я совсем не горела желанием. Однако мои желания не учитывались.
— Я опаздываю, — чуть не опрокинув столик, вскочила я, — пока.
— Эй, Мариночка, ты что? Мы сто лет не виделись! — Иван раскинул руки, загораживая проход, на нас стали оборачиваться.
— Ваня, — зашипела я, — мне надо идти, меня Егор ждет, понял?
— Как не понять, — Баландин шумно вздохнул, — этот козел просто нарывается на неприятности. Ты же не станешь спорить, что он козел?
— Не стану, у меня на это времени нет.
— Марин, — его розовощекое лицо отразило сумасшедшую работу мысли, — боже мой, как я забыл! У меня ведь к тебе дело, срочное, важное дело! Постой!
Но я молча продиралась к выходу, уже наплевав на приличия.
— Мариночка, я ведь серьезно, слышишь? У меня дядя недавно умер…
— Сочувствую, — рявкнула я, — дай пройти.
Но Иван стоял стеной. Кажется, надо затевать скандал, иначе не прорваться. Баландин трещал не умолкая, проглатывая окончания слов:
— Марина, он мне квартиру завещал, ты же понимаешь, она мне совершенно ни к чему. Давай ее продадим, а?
— В городе сотни риелторских контор, — сквозь зубы процедила я, — я могу посоветовать классных специалистов, я могу тебе дать телефоны самых лучших агентов, я даже могу…
— Мариночка! Ты не поняла! Я хочу только тебя, я заплачу вдвое больше, умоляю, возьмись за эту работу.
— Иди к черту, Баландин, ты мне надоел! Перспектива снова оказаться под дождем была намного приятнее, чем спорить с потеющим от любви Баландиным. Я вспомнила, как моя подруга Лелька помогала мне избавиться от его ухаживаний, и неожиданно рассмеялась. С Лелькой, совершенно сумасбродной личностью, мы дружили еще со школы. Потом она начала выходить замуж и рожать детей, а я со стороны наблюдала за этим процессом, набираясь опыта. К сегодняшнему дню у Лельки от замужеств остались воспоминания, очень приличные алименты и трое ребятишек — годовалый Мишка, первоклассница Аленка и моя тезка и крестница Маринка. Сейчас Лелька находилась в творческом поиске, но я, например, ни секунды не сомневалась в том, что очень скоро подруга снова окажется замужем. По-моему, это было ее маленьким хобби. Надо сказать, что о моей личной жизни она тоже заботилась как могла. Но в этом вопросе наши с ней точки зрения сильно расходились. Дело в том, что Лелька считала, будто для меня главное — выйти замуж — и совершенно безразлично, кто окажется женихом — наследный принц острова Лумумбы или слесарь дядя Вася. Поэтому поначалу подруга заочно прониклась к Ваньке Баландину интересом и выразила готовность поспособствовать нашему сближению.
— Авось сделаешь из него человека, — говаривала она, но, разглядев зверское выражение моего лица, замолкала.
После знакомства с Ванькой подружка затосковала:
— Вот уж действительно экземпляр! Врагу не пожелаешь.
Баландин к тому времени уже пропитался соком любви настолько, что вел себя просто безобразно. То напивался до беспамятства и пел серенады под окнами, то являлся со знакомым милиционером и предъявлял мне счет за моральный ущерб. То плакал, то ругался, а однажды подкараулил меня в подъезде, залез на подоконник и кричал, что покончит с собой. Я напомнила ему, что это второй этаж, Ванька тотчас сменил тактику и полез целоваться. В общем, было бы весело, если бы не так грустно. Честно говоря, я устала от него настолько, что готова была сдаться. Как в анекдоте про зануду, с которым легче лечь в постель, чем объяснить, почему ты не желаешь этого сделать. Но прошлой весной я сидела во дворе, и вдруг над ухом раздался сочный бас. Стоп, воспоминания об этом прекрасном вечере скоро превратят меня в восторженную идиотку, но куда деться от них — непонятно. Что бы ни происходило в моей жизни сейчас, я постоянно возвращаюсь в ту весеннюю прохладу, и это придает мне сил. Словом, появился Егор, и мысли по поводу «переспать, что ли, с Баландиным, вдруг отстанет?» тотчас растаяли без остатка в огненном вихре, закрутившем меня.
— Нет, — поспешно ответила я и выскочила из кухни, уже не раздумывая.
Я спустилась на площадку между этажами, достала сигареты, и тотчас старческий голос за спиной глубокомысленно изрек:
— Шляются тут всякие!
Не оборачиваясь, я поняла, что это соседка снизу — бабушка-активистка, решила сыграть в полицию нравов.
— Шляются, говорю, всякие, — повторила она с нажимом, не дождавшись моей реакции.
— Здрасте, Нина Ивановна, — обернулась я.
— Марина? И не стыдно тебе? Весь дым к нам в квартиру тянет!
Какой такой дым, если я прикурить еще не успела?!
Окончательно раздосадованная, я вышла из подъезда и уселась на лавочку. И тут же мне припомнился похожий вечер, ранняя весна, охватившая город, мама с очередным женихом у меня на кухне и я, точно так же, как и сейчас, сбежавшая покурить во двор. Я сидела на этой же лавочке и жмурилась от яркого заката, когда вдруг надо мной раздался сочный мужской бас:
— Извините, вы не знаете, квартира шестьдесят восьмая в этом подъезде?
Я знала, ведь это была моя квартира. Не особо вглядываясь в незнакомца, я бесцеремонно поинтересовалась:
— А вам зачем?
Он присел рядом, слишком близко. Я чуть отодвинулась и посмотрела на мужчину в упор.
Закатное солнце запуталось в его глазах, от этого он щурился и смешно морщил нос. Лицо его ни на минуту не оставалось спокойным, но мне все-таки удалось рассмотреть четкую линию губ, широкий подбородок, очень загорелый, открытый лоб.
— Мне нужна Марина, — сказал мужчина, глядя мне прямо в глаза, — агент по квартирам.
— Риелтор, — уточнила я охрипшим голосом, наблюдая, как на донышке его глаз качается маленькая копия моего лица.
— Да, риелтор. Вы не знаете, она сейчас дома?
— Ее нет, — честно ответила я.
— Жаль, — равнодушно произнес он и надолго замолк.
Я уперлась взглядом в его пальцы, скрещенные на коленях. Безумное желание уткнуться в эти руки ласковым, бездомным котенком перехватило мне горло. Я почувствовала, что плачу — безмолвно, про себя. Сейчас этот незнакомец уйдет навсегда из моего двора, а я вернусь к маме, очередному претенденту, чужим квартирам, своим холодным простыням и детским комплексам.
Я резко встала, решив уйти первой: все-таки не так больно.
— Вы уходите?
— Да.
— Куда?
— Домой.
— Можно вас проводить?
— Да! Нет… Не знаю.
И все это на одном дыхании. Мы стояли друг против друга, и ничего, ровным счетом ничего между нами не было. Однако я знала, что мои фотографии с этого момента станут похожи на мои юношеские снимки, где я беспричинно, счастливо смеюсь.
— Меня зовут Егор, — сказал он и протянул мне руку.
Я быстро переставила буквы в его имени, и получилось «горе», но я не поверила и доверчиво положила пальцы в его ладонь.
— Я Марина, та самая Марина, которая вам нужна.
— Это точно, — согласился он.
…И вот я снова сижу на той же лавочке, под тем же небом, всплывающим над плечами домов, под тем же солнцем, осторожно баюкающим раннюю, пугливую листву. Прошел год, а дело, с которым приходил ко мне Егор, так и не решено. Подходящую для него квартиру я подыскивала не однажды, но всякий раз случалось что-нибудь — срочная командировка, финансовый кризис, потоп, землетрясение, депрессия, — и он снова отправлялся в гостиницу. Умом Егор понимал, что пора остепениться, осесть и, на что особо надеялась именно я, начать семейную жизнь, но душа неприкаянного романтика тянула его к приключениям. Моя мама, наверное, все-таки права, Егор никогда на мне не женится, с ним я не узнаю, что такое стабильность, покой, тихое семейное счастье на диване перед телевизором.
И что меня потянуло на воспоминания? Мама, все еще надеясь на мое благоразумие, продолжает поставлять женихов, вон взять хотя бы этого шеф-повара. С ним и у плиты можно будет не стоять, и сериалы в свое удовольствие смотреть, потом детишки пойдут… А я сижу на лавочке и молюсь, чтобы Матвей Петрович побыстрее ушел и поискал свою вторую половину в другом месте.
Когда я вернулась домой, мама одарила меня гневным взглядом, а «жених», нимало не смущаясь моим очевидным нежеланием поддерживать знакомство, принялся петь мне дифирамбы. Дескать, он был наслышан от мамы, а теперь и сам видит, какая я талантливая и умная, деятельная, способная, энергичная и прочее.
— Вы мне льстите, Матвей Петрович, — тонким голоском пропищала я, кося под дурочку, для полной убедительности даже глазки закатила.
— Что вы, Марина Викторовна, я бы не посмел. Минут десять такой великосветской болтовни чуть не свели меня с ума, мама, наоборот, млела от счастья. Но, когда Матвей Петрович, после моей очередной глупости, потянулся поцеловать мне ручку, я решительно встала:
— Извините, кажется, телефон звонит.
— Марин, ты что? Никаких звонков не было, — недоуменно приподняла брови моя «старушка».
Впрочем, старушкой я ее, конечно, зря окрестила, со злости. Маман у меня еще хоть куда! Одевается исключительно по моде, обожает танцевать, йогой занимается. Мы с ней совсем не похожи — ни характерами, ни внешне. У меня в тридцать был взгляд затравленного кролика, а у нее в пятьдесят с лишним в глазах веселые огоньки. Волосы она не красит, и они у нее до сих пор сохранили цвет воронова крыла. Зато косметикой мама пользуется интенсивно, хотя умело и с шиком, такое иногда на лице изобразит — хоть стой, хоть падай! Может, например, оранжевой помадой накрасить веки, да так искусно, хоть на обложку журнала снимай. Словом, мама на выдумки горазда, я рядом с ней что серая мышка рядом с павлином. Но — хитрая мышка.
— Телефон звонил, — убежденно повторила я и вышла из кухни.
Через две минуты я вернулась с постным выражением лица.
— Представляете, сверхурочная работа, сейчас из конторы звонили, просят заехать.
— Да? — удивился Матвей Петрович. — У риелторов тоже бывают сверхурочные?
Мама покосилась на часы и, жутко гримасничая, показала мне, что я отъявленная врунья и несчастье всей ее жизни. Я развела руками, демонстрируя свою полную готовность с ней согласиться, словом, мы друг друга поняли. Потом долго прощались в прихожей.
— Это, в конце концов, невежливо, — яростным шепотом выговаривала мне мама, пока Матвей Петрович шнуровал ботинки, — могла хотя бы дождаться, пока он сам не уйдет.
— От этого дождешься, — вздохнула я, — уж очень он на меня пялился…
— Понравилась, значит, — обрадовалась мама, — может, ты его пригласишь куда-нибудь? Наедине-то вам попроще будет, вдруг он тебе все-таки глянется?
— Тише, мам, — я покосилась на потную лысину Матвея Петровича, который все еще пыхтел, обуваясь, — разве тебе самой это не противно?
— Глупая ты, Марина, — обиделась мама, — дожидайся свое Горе, мыкайся. Потом мне не жалуйся, что он тебя замуж не берет!
— Спасибо, Мариночка, за чудесный вечер, — поднялся наконец повар, — желаю вам хорошенько отдохнуть после работы. Кстати, может быть, подождать, пока вы соберетесь, у меня машина во дворе.
— Не надо, — стараясь говорить спокойно, отказалась я, — мне нужно бумаги найти, созвониться кое с кем, это надолго.
— Я мог бы подождать. — Матвей Петрович выразительно посмотрел на маму, намекая, что она здесь лишняя.
Но моя родительница все-таки была здравомыслящим человеком, к тому же хорошо меня знала и по выражению моего лица поняла, что сейчас может случиться непоправимое.
— Пойдемте, Матвей Петрович, пойдемте, Мариночка, когда работает, просто ничего вокруг не замечает. Вам надо будет встретиться попозже, да, Мариночка?
— Да, мамочка! Да!
— Давайте договоримся, когда и где, — предложил «жених», озаряясь улыбкой.
Я почувствовала, что терпение мое кончается, и готова была ударить этого балбеса прямо по лысине фирменной маминой сумкой. Но тот вовремя одумался и проговорил:
— Впрочем, я вам позвоню, ведь мы оба занятые люди, не будем нарушать планы друг друга, верно?
Я только кивнула. Когда наконец дверь за ними закрылась, я устало опустилась на краешек кресла в прихожей и стала ждать звонка от моего Горюшки.
Он все не звонил, и я от нечего делать вспоминала продолжение нашего знакомства — как мы словно во сне вместе вышли из моего двора, как молча бродили по мостовой с отблесками заката, как вернулись за полночь к моему дому, а потом, поднявшись выпить у меня чаю, обнаружили гневную мамину записку и долго смеялись. Я рассказала Егору о своих «женихах», о детстве гадкого утенка и юности прекрасного лебедя, а потом слушала его байки о путешествиях. Он был фотографом, очень талантливым, судя по его снимкам, которые я увидела позже в огромных количествах. Если бы не вспыльчивость и затянувшийся юношеский максимализм, Егор зарабатывал бы бешеные деньги. Но он со смехом рассказывал, как срывались выгодные контракты из-за его ужасного характера, казалось, это было бравадой, но я чувствовала нечто большее. У него были свои принципы, подчас мне непонятные, но вызывающие кроме досады еще и уважение. К утру я была уже влюблена по уши и, сознаюсь, первое время, когда боялась, что он внезапно исчезнет навсегда, старалась затянуть поиски квартиры. Потом оказалось, что мы оба настолько проникли друг в друга, что никакого стороннего вмешательства в отношения не требовалось. Да, Егорушка вошел в мою жизнь благодаря квартирному вопросу, но он вошел так спокойно и уверенно, что я почувствовала его твердое желание остаться здесь навсегда. Так какая разница, что его привело?
Пока я в кресле дремала в обнимку с воспоминаниями, в квартиру, словно голодная псина, вползла ночь. Горька не позвонил, но это ничего не значило. Я встала, быстро умылась и легла в кровать, укрывшись ожиданием вместо одеяла.
На следующее утро погода была ветреной, пасмурной, и я со спокойной совестью надела джинсы вместо юбки и была сейчас почти счастлива.
Сорок минут в метро, однако, несколько подпортили мое настроение, но работа есть работа, а сегодня часть ее заключалась в том, что я должна была добраться в другой конец города. Я довольно быстро отыскала нужную улицу, в самом начале которой и оказался интересующий меня дом номер восемь. Куда делись предыдущие, я не стала даже предполагать — нет так нет. У меня была назначена встреча с неким господином Уклюйко, который на днях прозвонился мне на мобильный и заявил, что двоюродная сестра приятеля его брата рекомендовала меня как очень добросовестного работника. Я не стала вдаваться в подробности родственных и приятельских связей господина Уклюйко, а сразу перешла к делу. Оказалось, что он решил разменять свою четырехкомнатную квартиру на две по две. Арифметика простая, однако, когда я предупредила, что доплата понадобится обязательно, на том конце провода возникло смущенное молчание.
— Ладно, все равно приезжайте, — вымолвил наконец Уклюйко так, словно делал мне одолжение.
И вот я приехала. Дверь мне открыла девчушка лет двенадцати с прической в стиле панк фиолетового цвета и в балахоне с изображением скелета.
— Ну чего? — недовольно пробурчала она.
— Папа дома? — спросила я вежливо.
— Пап, ты дома? — понеслось в глубину квартиры.
— Он в туалете, газету читает, — бесхитростно сообщил детский голос из этой глубины, — а каша сгорела.
Тут я действительно уловила запах гари и, оттолкнув девочку, метнулась по коридору.
— Чего? Куда? — забеспокоилась обладательница фиолетовых волос, но потом махнула рукой и скрылась за одной из многочисленных дверей квартиры.
В кухне, где я оказалась, висела дымовая завеса, а за шикарным дубовым столом сидел паренек лет пяти и деловито ковырял в носу. Я склонилась над плитой и долгое время размышляла, где что надо повернуть, чтобы остановить горение проклятой каши. В конце концов я просто переставила кастрюлю на стол.
— Ты новая няня, что ли? — хмуро поинтересовался малыш.
— Нет, — сказала я и громко позвала: — Господин Уклюйко, выходите, пожалуйста!
В ответ на мой призыв в кухню вошла молоденькая, симпатичная девушка. Она шагала, вытянув руки вперед и помахивая растопыренными пальцами.
— Этот лак меня заколебал, — доверительно сообщила мне девушка, — а что там с кашей?
— Сгорела, — просто ответила я, уже смирившись, что в этом доме меня приняли за свою и лишних вопросов не задают. Только кашей интересуются.
— Ты чего петь будешь? — вдруг, опровергая мою теорию, полюбопытствовала девушка.
Я недоуменно промычала в ответ что-то нечленораздельное.
— Да ты не нервничай так, все нормально будет. Только пой потише, ладно? Мама спит еще.
— Дело в том, что я совсем не собираюсь петь, — сообщила я, пытаясь внести некоторую ясность.
— И правильно, — внезапно согласилась девушка, — лучше после обеда приходи, папа, как поест, становится добрым и ласковым. Твои шансы значительно вырастут.
— Да поймите вы, — жалобным шепотом начала было я, но в этот момент малыш, раскачиваясь на стуле, вдруг заорал:
— Шушка проснулась!!!
Я вздрогнула и увидела, как в кухню, вальяжно помахивая хвостом, входит громадный перс. Действующих лиц становилось все больше, но среди них не было главного.
— Ваш папа скоро освободится? — стараясь говорить спокойно, спросила я у девушки.
— Пап, ты скоро? — громким шепотом поинтересовалась она. — Тут тебя претендентка ждет.
— После обеда, — долетел откуда-то недовольный бас господина Уклюйко, — надоели все!
— Я по поводу квартиры! — завопила я что есть мочи.
Девушка недоуменно покосилась на меня и вышла из кухни. Тут же появился хозяин. Он был высок, бородат, под мышкой держал стопку газет и радостно улыбался.
— Так это вы Марина? Я облегченно закивала.
— Стасик, иди к Алене, — приказал Уклюйко, стаскивая малыша со стула.
— И Шуша пойдет?
— Если захочет, — дипломатично заявил хозяин, косясь на огромную кошку.
— Шуша пойдет, — убежденно сказал малыш, пытаясь оторвать перса от пола, зажав маленькой ручонкой хвост животного.
Раздалось дикое мяуканье.
— Пойдемте в кабинет, — болезненно поморщившись, сказал Уклюйко и подхватил меня под локоть.
— Алена! — позвал он в коридоре. — Посмотри за Стасом.
— У меня зрение плохое, — пытаясь острить, заявила та.
— Ксюша! — снова пророкотал хозяин, подталкивая меня к двери комнаты. — Ксюша, ты, как самая старшая…
— Самый старший ты, папочка, — отозвалась девушка.
Не знаю, сколько бы они еще спорили и сколько выдержала бы я все это, но тут в коридоре появилась женщина в шелковой пижаме.
— Я не позволю! — заявила она, пристукнув ножкой об пол.
— Бог мой, Аллочка, ты дома? — удивился господин Уклюйко. — А как же твой шейпинг?
— Сколько раз тебе повторять, шейпинг у меня в четверг! И это к делу не относится! Ты разменяешь квартиру только через мой труп, понял?
— Ксюша, это ты маму разбудила? — крикнул Уклюйко.
— Ну я, — донеслось в ответ.
— Господи, кого я воспитал!
— Ты мне зубы не заговаривай, — обиделась Аллочка, — я тебя насквозь вижу! Задумал певичку свою устроить? Не выйдет!
Я тем временем продвигалась к входной двери, стараясь не привлекать к себе внимания. Безусловно, квартира этих сумасшедших стоила того, чтобы ею заняться — мимолетный взгляд профессионала, и я уже знала, что за этот товар ухватится любой купец. Проблем с клиентами не будет, но уже возникли проблемы с хозяевами. А мне это совершенно ни к чему — расселяй их, чтобы потом они же тебе морду набили. Я схватилась за дверную ручку, но тут же за меня схватился Уклюйко:
— Куда вы? Мы еще не договорились!
— Вы и не будете договариваться! — завопила госпожа Уклюйко, присоединяясь ко мне в попытках открыть дверь.
— Алла, не буди во мне зверя!
Несколько минут они тянули меня и дверь в разные стороны. Мне все это ужасно надоело, и я, не раздумывая больше, пихнула ногой хозяина дома. Но попала в Аллочку. Бедная женщина взвизгнула от боли, отпрыгнула подальше и возвестила скорбным голосом:
— Ну и живите как хотите!
— Алла, ты же меня сама будешь потом благодарить, — грустно сказал Уклюйко.
— Конечно, — она потерла ушибленное место и бросила на меня злобный взгляд, — если ты до такой степени хочешь разменять квартиру, что позволяешь избивать меня, то я умываю руки.
С этими словами она удалилась в комнату, а я снова попыталась выйти из квартиры. Но хозяин крепко держал меня за руку:
— Марина, подождите, теперь мы можем поговорить. Аллочка такая нервная…
— Я заметила, и мне что-то не хочется попадать ей под горячую руку. Давайте лучше перенесем встречу.
— Нет, нет, нет, у меня катастрофически мало времени. Пойдемте в кабинет.
Я сдалась и направилась следом за ним. Кабинет господина Уклюйко представлял собой маленькую студию звукозаписи, кругом была расставлена аппаратура, на столе лежали диски и кассеты, а в углу комнаты стояло пианино. Сесть было совершенно некуда.
— Сейчас я стулья принесу, — заявил хозяин.
— Не надо, — быстро остановила его я, опасаясь, что в коридоре произойдет очередное столкновение супругов и наша деловая беседа так и не состоится, — давайте присядем на эту штуку.
— Что вы! — возмутился Уклюйко. — Это же синтезатор, он бешеных денег стоит.
— Мое время тоже стоит денег, — заявила я, выходя из себя.
— Ладно, ладно, присаживайтесь тогда вот сюда. — Он указал на тумбу, с которой поспешно убрал горшок с кактусом.
Я опасливо присела, а хозяин устроился напротив меня, привалившись к колонкам.
Разговор наш занял немало времени, — наверное, потому, что нас постоянно отвлекали. То заходил Стасик, таща за собой Шушу и тяжело отдуваясь, то девочка-панк требовала от папы денег на тусовку, то Ксюша деликатно спрашивала из-за двери, не папа ли взял ее новые кожаные перчатки. Только госпожа Уклюйко больше нас не тревожила, — видимо, обиделась на мужа. Я так думаю, на бывшего мужа. Судя по всему, Уклюйко собрался разводиться, а Аллочке это не нравилось. Вообще-то это не мое дело, но семейка Уклюйко представляла собой довольно экзотическое сборище, и потому наблюдать за ними было интересно. Хоть и опасно — каждый из них обладал поистине взрывным характером и бешеным темпераментом. Не представляю, что будет, когда дело дойдет до самого разъезда, только надеюсь, что мне не придется оттаскивать их друг от друга.
Одно меня радовало — господин Уклюйко оказался щедрым человеком, несмотря на то что к доплате отнесся подозрительно, торговаться не стал, а мои комиссионные даже увеличил.
— Вы только найдите квартиры в разных районах, как можно дальше друг от друга, — попросил он и добавил: — А доплата — черт с ней, доплачу. Если найдете без доплаты, тогда она достанется вам, так что действуйте.
И он доброжелательно мне улыбнулся.
Что ж, это очень выгодные условия сделки, учитывая, что осмотр квартиры вселил в меня большую надежду. Доплаты не потребуется, я это уже понимала, но зачем заранее говорить об этом хозяину? Теперь же, после его слов, я окончательно расслабилась — мои два процента плюс еще пара тысяч чрезвычайно вдохновляли на подвиги. Тем более что особых требований к будущим квартирам Уклюйко не предъявлял. Словом, из дома, где продолжал раздаваться крик кота-мученика и бормотание Ксюши, потерявшей перчатки, я вышла в отличном настроении.
…На остановке было полно народа, шумно толкаясь, люди прятались от дождя. Только парочка влюбленных, прилипнув друг к другу, не обращала внимания на капризы погоды. Наблюдая, как они мокнут, я вспомнила Горьку. Этот романтик однажды затащил меня на прогулку в весенний лес; как полагается, грянула гроза, и мы короткими перебежками возвращались в город, мокрые с головы до ног и перепачканные, словно поросята. Ничего себе получился пикничок. Впрочем, с Горькой всегда так.
Наконец подъехал автобус, толпа занесла меня внутрь, и некоторое время я ощущала на своем лице чье-то тяжелое дыхание, а спиной упиралась в чей-то подбородок. Общественный транспорт всегда дарит массу впечатлений.
К трем я должна была быть у старика Прохоренкова, времени оставалось в обрез, но я решила забежать в кафе. Ужасно хотелось есть, утренние макароны чувствовали себя безумно одиноко в моем желудке. В кафе я взяла чай с лимоном и парочку бутербродов, проглотила все за минуту и только собиралась помчаться дальше, как на меня налетело нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся Ванькой Баландиным.
— Мариночка, радость моя, какая встреча!
Я судорожно размышляла, чем прогневила богов. Баландин вот уже года два преследовал меня, требуя большой и чистой любви, но в последнее время появлялся все реже, однажды наткнувшись на Горький кулак. Я было уж совсем расслабилась, и вот нате! Два года назад я занималась разменом Ванькиной квартиры, он развелся с женой и горел желанием начать новую жизнь на новой территории. Увидев меня на пороге, это чудо природы распушило хвост наподобие павлина и взяло меня в оборот. О деле мне поговорить так и не удалось, и в следующий раз я настояла на встрече с его бывшей супругой, чтобы не тратить время на пустяки. Но Ванька с завидным упорством стоял на своем, умудряясь вести разговор только в одном направлении, игнорируя и жену, и мое яростное сопротивление. Я начинала его ненавидеть, но работа есть работа, мне приходилось сталкиваться с ним очень часто, мало того — Баландин раздобыл мой адрес и продолжал атаку. В то время я считалась свободной женщиной, и ему казалось, что это обстоятельство означает, будто я должна немедленно отправиться с ним на край света. Но Баландин не нравился мне, просто не нравился. Это был аккуратный блондинчик лет тридцати с небольшим, с щегольскими усиками и развязными манерами. Конечно, по работе мне приходилось встречаться и с более неприятными типами, но то — по работе. В качестве ухажера, да такого настырного, видеть Ваньку я совсем не горела желанием. Однако мои желания не учитывались.
— Я опаздываю, — чуть не опрокинув столик, вскочила я, — пока.
— Эй, Мариночка, ты что? Мы сто лет не виделись! — Иван раскинул руки, загораживая проход, на нас стали оборачиваться.
— Ваня, — зашипела я, — мне надо идти, меня Егор ждет, понял?
— Как не понять, — Баландин шумно вздохнул, — этот козел просто нарывается на неприятности. Ты же не станешь спорить, что он козел?
— Не стану, у меня на это времени нет.
— Марин, — его розовощекое лицо отразило сумасшедшую работу мысли, — боже мой, как я забыл! У меня ведь к тебе дело, срочное, важное дело! Постой!
Но я молча продиралась к выходу, уже наплевав на приличия.
— Мариночка, я ведь серьезно, слышишь? У меня дядя недавно умер…
— Сочувствую, — рявкнула я, — дай пройти.
Но Иван стоял стеной. Кажется, надо затевать скандал, иначе не прорваться. Баландин трещал не умолкая, проглатывая окончания слов:
— Марина, он мне квартиру завещал, ты же понимаешь, она мне совершенно ни к чему. Давай ее продадим, а?
— В городе сотни риелторских контор, — сквозь зубы процедила я, — я могу посоветовать классных специалистов, я могу тебе дать телефоны самых лучших агентов, я даже могу…
— Мариночка! Ты не поняла! Я хочу только тебя, я заплачу вдвое больше, умоляю, возьмись за эту работу.
— Иди к черту, Баландин, ты мне надоел! Перспектива снова оказаться под дождем была намного приятнее, чем спорить с потеющим от любви Баландиным. Я вспомнила, как моя подруга Лелька помогала мне избавиться от его ухаживаний, и неожиданно рассмеялась. С Лелькой, совершенно сумасбродной личностью, мы дружили еще со школы. Потом она начала выходить замуж и рожать детей, а я со стороны наблюдала за этим процессом, набираясь опыта. К сегодняшнему дню у Лельки от замужеств остались воспоминания, очень приличные алименты и трое ребятишек — годовалый Мишка, первоклассница Аленка и моя тезка и крестница Маринка. Сейчас Лелька находилась в творческом поиске, но я, например, ни секунды не сомневалась в том, что очень скоро подруга снова окажется замужем. По-моему, это было ее маленьким хобби. Надо сказать, что о моей личной жизни она тоже заботилась как могла. Но в этом вопросе наши с ней точки зрения сильно расходились. Дело в том, что Лелька считала, будто для меня главное — выйти замуж — и совершенно безразлично, кто окажется женихом — наследный принц острова Лумумбы или слесарь дядя Вася. Поэтому поначалу подруга заочно прониклась к Ваньке Баландину интересом и выразила готовность поспособствовать нашему сближению.
— Авось сделаешь из него человека, — говаривала она, но, разглядев зверское выражение моего лица, замолкала.
После знакомства с Ванькой подружка затосковала:
— Вот уж действительно экземпляр! Врагу не пожелаешь.
Баландин к тому времени уже пропитался соком любви настолько, что вел себя просто безобразно. То напивался до беспамятства и пел серенады под окнами, то являлся со знакомым милиционером и предъявлял мне счет за моральный ущерб. То плакал, то ругался, а однажды подкараулил меня в подъезде, залез на подоконник и кричал, что покончит с собой. Я напомнила ему, что это второй этаж, Ванька тотчас сменил тактику и полез целоваться. В общем, было бы весело, если бы не так грустно. Честно говоря, я устала от него настолько, что готова была сдаться. Как в анекдоте про зануду, с которым легче лечь в постель, чем объяснить, почему ты не желаешь этого сделать. Но прошлой весной я сидела во дворе, и вдруг над ухом раздался сочный бас. Стоп, воспоминания об этом прекрасном вечере скоро превратят меня в восторженную идиотку, но куда деться от них — непонятно. Что бы ни происходило в моей жизни сейчас, я постоянно возвращаюсь в ту весеннюю прохладу, и это придает мне сил. Словом, появился Егор, и мысли по поводу «переспать, что ли, с Баландиным, вдруг отстанет?» тотчас растаяли без остатка в огненном вихре, закрутившем меня.