Страница:
— Слушаюсь, сударь! — сказал Анатолий, подражая слугам из старых комедий.
И снова получил нахлобучку от Коли:
— Не устраивай балаган из серьезного разговора!
— Коля! А ведь ты лишен юмора. Это тоже порок.
Ты как-нибудь научись веселиться. А то засохнешь, как сухарь.
— Всему свое время… У меня миллион пороков. Знаю, взял их на учет. А жучу я тебя нарочно — поскорее настраивайся на деловой лад.
Анатолию надоело его слушать.
— Опять воспитываешь? Хочешь, как бог, создать человека по образу и подобию своему? Но у меня свой характер… И довольно крепкий. А когда поступлю на работу, тогда график попробую составить.
— Иди к нам на автозавод. Ты чувствуешь, что в этом слове заключено? Ав-то-за-вод! Сейчас многие ребята после десятилетки просятся к нам, а мест мало.
— Ну, а меня и подавно не примут на такой сверхпередовой завод.
— Почему?
— Прочитают анкету…
— Глупости! Коллектив у нас превосходный, и я завтра же поговорю в парткоме, поговорю с комсомольским секретарем.
— Не возьмут, — убежденно сказал Анатолий.
— Не дури! Мы тебя еще и в комсомол примем.
— А я и так комсомолец.
— Ты? Каким образом? — удивился Коля.
— Меня приняли в воспитательной колонии.
— Тем более! Обязательно поговорю! И учиться тебе помогут. Я тоже учусь в вечернем техникуме при заводе.
— Видишь ли, я уже подал заявление в вечернюю школу рабочей молодежи. Через неделю переэкзаменовка по литературе и русскому письменному. Математика у меня хорошо, а в литературе поотстал. Вначале придется побольше времени уделять на приготовление уроков…
— И слушать не хочу! — перебил его Коля. — Или ты будешь со мной на заводе, или ты не друг мне! — сказав это, он повесил трубку.
Да-а… Маленький маршал оставался верен себе. И зачем он повесил трубку, этот педант? Надо было получше разузнать о заводе. Позвонить ему? Но получишь ответ, что самое важное уже сказано, а из графика он выходить не намерен.
В раздумье провел Анатолий конец вечера. Ведь если идти на завод, то надо работать так, чтобы обгонять даже лучших. Иначе нельзя. Этого требует прошлое Анатолия. А если он не сможет так работать из-за учебы? 1 вообще вряд ли возьмут с его биографией на завод. Стоит ли в таком случае пытаться? Может быть, первое время, пока не окончит десятый класс, подрабатывать на жизнь игрой на баяне в каком-нибудь клубе? На чем же все-таки остановиться?
Глава VIII
— А ну, покажись-ка, сынку! Погляжу я, как вас там в бурсе уму-разуму учили, каких из вас казаков сделали, — пробасил Юра. Он крепко стиснул протянутую руку Анатолия и так тряхнул, что повернул его на месте.
Анатолий принял вызов и рванул Юрку к себе, но в одно мгновение оказался на полу. Падение было столь неожиданным, что Анатолий не сразу опомнился, не. сразу встал.
— Черт! Не рассчитал! Больно? — прогудел Юра.
Юра протянул руку. Анатолий был поражен тем, что произошло. Раньше он шутя валил долговязого Юрку, как хотел. Ну нет, и теперь победа должна остаться за ним.
Анатолий оглянулся — в коридоре пусто. Он подскочил к Юре и, подставив правую ногу сзади, сильно толкнул в грудь, чтобы опрокинуть, но… снова оказался на полу.
— Гляди-ка! Опять лежит? — с нарочитым удивлением воскликнул Юрий. — Вставай, лежебока, нечего загорать! Тоже нашел место! Эх, не умеешь ты падать!
Анатолий вскочил, сделал ложный выпад, но не успел коснуться груди Юры, как тот больно повернул его руку набок. Анатолий крикнул:
— Сдаюсь! Бегемот! Он был огорчен своим поражением. Но огорчение быстро сменилось удивлением, а удивление — восхищением.
— Ловко ты! — пробормотал он, усердно растирая правую руку.
— Признал-таки! То-то!
Юра тоже помнил свои прежние поражения, он был доволен победой и не скрывал этого.
— Где научился? — полюбопытствовал Анатолий.
— Самбо! Это когда безоружный бывает сильнее вооруженного. Надо изучить центры тяжести человека в разных положениях. Изучить наиболее болезненные, уязвимые места человеческого тела, и тогда Давид легко побеждает Голиафа.
— И долго ты учился?
— Перворазрядник. Необходима тренировка. Ты падать не умеешь. А самбист, даже сбитый на землю, сумеет победить противника одним движением. Вот так!
Юра лег, ухватился обеими руками за ступню Анатолия, стоявшего рядом, слегка приподнял, повернул, и тот, вскрикнув, упал.
— Неплохие приемчики самозащиты! Чувствуешь?
— А ты научи! — попросил Анатолий.
— Сто лет не виделись, встретились… И, вместо того чтобы поговорить, давай-валяй, ломай! Выберем время, обязательно научу.
Они прошли в комнату. Юра осторожно уселся на стул, будто боялся сломать его, и неловко подобрал длинные ноги. Видно, они здорово мешали ему в тесных комнатах.
— Ну как? Едем на охоту или нет? Погода неважнецкая, моросит. А завтра — я звонил в бюро прогнозов — сплошная облачность, возможны осадки. Решай сейчас, скоро вечер, — загремел Юра своим невероятным басом.
— Ты что, на попятный? — испугался Анатолий. — Едем сейчас же. Только переоденусь. Резиновые сапоги Корсакова дала. Охотничье разрешение на меня дядя выправил. Все у него готово для нас — и патроны и ружья. Мама с утра уже на дачу поехала, моего щенка с собой взяла.
— Ты уже щенком обзавелся? — удивился Юра. — Быстро!
— И каким! Курцхар! Замечательный! Предки — сплошные медалисты! Дядин подарок.
— Значит, завтра натаскивать его будем, учить, — оживился Юра. — Это интересно!
— Да что ты! Он трехмесячный, — рассмеялся Анатолий. — Будет жить пока у дяди, на травке гулять.
Он увлек приятеля в свою комнату и начал переодеваться.
— С кем успел повидаться, какие у тебя планы? — спросил Юра.
— Планы такие: днем работать, вечером одолевать высоты науки. Поступаю в десятый класс вечерней школы. Сам понимаешь, без десятилетки никуда…
— Одобряю!
— Дали неделю на подготовку и переэкзаменовку по литературе. Уже готовлюсь — глаза на лоб лезут. Надо бы и завтра заниматься, а я еду. Мечтаю, пойми! Я ведь впервые еду в лес, на простор, к реке!
Анатолий надел синий комбинезон.
— Звонил некоторым ребятам, — продолжал он, роясь в ящике. — Того нет, того мамочка не подзывает, тот и рад бы, да именно сейчас некогда… Ну их… Больше не буду звонить.
— Зря! Народ всякий бывает. Очень огорчился?
— Ни капельки… Вру! Конечно, обидно. И поделом, надо было писать. Сам виноват. Решил удивить, и вот…
— А Нина?
— На днях встретимся, так сказать свидание! Смешно, конечно, столько лет прошло… Малышами ведь мы тогда были, ребятенками. Для нее наша дружба, наверное, только детские воспоминания. Ну, а для меня… Для меня, понимаешь ли, время будто остановилось четыре года назад, а теперь вдруг снова пошло. Как объяснить тебе? Ну, то, что для всех вас уже «древняя история», для меня вроде только вчера… Ну, отношения наши, чувства…
Анатолий говорил тихо, почти зарывшись головой в ящик, и что-то там бесцельно перебирал.
— А Оля где? Помнишь, как мы дразнили тебя: «Олеобожатый, Олепровожатый»? — спросил он.
— Оля? Оля умерла…— глухо сказал Юра.
Анатолий вскинул голову и недоумевающе уставился на приятеля:
— Умерла?!
— Нелепо! От ангины. Год назад. Какая-то особенная ангина, с осложнениями. А мы собирались ехать летом по Волге на моторной лодке. С ней и с мамой…
Юра замолчал.
Анатолий хотел, но не мог найти слов, которые бы выразили все его сочувствие другу.
Он растерялся, захлопнул ящик и вдруг глухо спросил:
— Значит, ты имеешь моторную лодку? А какой мотор?
Спросил, и сразу ему стало стыдно. Румянец залил не только щеки, но даже уши.
Юра, большими шагами ходивший по комнате, сильно потер пальцами лоб, отвернулся к окну и с мукой в голосе сказал:
— Знаешь что? Поди ты к черту!..
Анатолий вскочил, подбежал к Юрию, заглянул ему в глаза:
— Т-ты д-д-умаешь, я хам, ничего п-п-понять не могу и поэтому н-н-насчет мотора б-брякнул? — От волнения он стал заикаться. — Думаешь, что огрубел я среди воров и в колонии, что подыму тебя на смех? Скажу, как п-п-последняя сволочь, что девок, мол, много… Да? А ты? Испугался, что чуть не открыл душу такому, как я?
— Толька!
— Ну, с-с-скажи, прав я или нет? Соврешь — век не прощу!
Глаза Анатолия, не моргая, смотрели в глаза Юрия.
Тот не опустил взгляда.
— Отчасти ты прав!
— Отчасти?
— Пойми… Тебе первому сказал об Оле… Ну, испугался, смутился, что ли. Как-то стыдно выставлять напоказ сокровенное… Понимаешь? Потому и послал тебя к черту. А ты уже подумал совсем другое…
— П-п-понимаю! Вначале и я все переживал в одиночку. Впервые, да и то не сразу, заговорил только с Иваном Игнатьевичем, это наш воспитатель. Такой человек! Потом расскажу… Значит, ты тоже никого не подпускаешь к своей душе? Ты не думай, я не набиваюсь на такие разговоры…
Юра грустно улыбнулся и, глядя в окно, сказал:
— Я ведь даже Оле никогда не говорил о своей любви. Словами такое трудно сказать. Старыми словами не хочется, а новых — не выдумаешь… Но мы понимали друг друга без слов… Знаешь, думая об Оле, я иногда чувствовал такую силу, что если бы нашел кольцо в земле, за которое можно ухватиться, то, кажется, мог бы поднять земной шар! И вдруг после смерти Оли нашел такие слова для нее, такие слова! Ладно… Хватит об этом. Только не надо меня жалеть. Понятно?
— Юра, я очень боялся, что встретимся, а говорить будет не о чем и разойдемся, «как в море корабли». А ты, ты настоящий парень, что надо!
— Толька, если бы я был помоложе или постарше, — Юра взял Анатолия за плечи, — я, может, расчувствовался бы и чмокнул тебя. Но давай без громких фраз…— Юра сжал плечи Анатолия.
Анатолий смутился, толкнул Юру в грудь, и они схватились в борьбе, как два медведя. Через полминуты Анатолий был повержен. Он уселся тут же, на полу, и, обхватив колени руками, сказал медленно и серьезно, выбирая слова:
— Вот что, Юрка! Ты не думай, что я любитель громких фраз. Меня от них тошнит. Воры меня подцепили, как карася, на громкую фразу. А тот, кто на собственной шкуре узнал, «почим ковш лыха», как говорил мой учитель шоферского дела — дядько Грицько, тот не споткнется дважды об один и тот же камень. Ты во мне не сомневайся. Ненавижу весь этот блатной мир. Хозяина того самого здесь пока нет, но могут появиться его Дружки. Водиться с ними ни за что не стану, но задевать их тоже не собираюсь. Черт с ними!
Юра помрачнел:
— Значит, «моя хата с краю»? Непротивление? Прямо скажи, что струсил.
— Да ты что? — Анатолий вспылил. — Я комсомолец, активист и вдруг здрасте — непротивленец! Конечно, я дам сдачи, если меня тронут, но задирать их первым я не хочу и не буду. Не хочу даже прикасаться…
— Гнилая теорийка, — возразил Юра. — Надо на них наступать, а не обороняться. А ты хочешь по-обывательски спрятаться: лишь бы меня не трогали… Эх, ты!
— Может быть, ты и прав, Юрка, — неуверенно сказал Анатолий, все еще сидя на полу. — Я еще сам не знаю, как быть. И в дороге, в вагоне, думал об этом и твердо решил обходить за два километра всю эту гниль. А вот на вокзале случай вышел, пришлось вмешаться… Потом расскажу. Видно, одно дело— план, а другое дело — жизнь…
— Да ты поменьше философствуй! В случае чего — советуйся со мной.
— Эй! — крикнул Анатолий, вскакивая и становясь в театральную позу. — Эй вы, воры-жулики, враги мои! Не подходите и не уходите, пока я не посоветуюсь со своим другом!
Оба засмеялись. Юра вскочил:
— Что же мы сидим! Поехали. Поговорим в дороге. Но ты действительно шофер?
— Третьего класса.
— А ну, покажи свои шоферские права.
Анатолий молча протянул Юре книжечку.
— Чтобы ездить по Москве, на этом удостоверении нужен штамп Московского ОРУДа. А для этого необходимо будет заново сдать экзамен по правилам уличного движения. Ясно?
— Ясно, товарищ начальник. Но ведь мне не к спеху. Может быть, пойду работать слесарем на автозавод. Коля обещал помочь устроиться.
— А если тебе предложат работать шофером?
— Спрашиваешь! Конечно, если только вечера будут свободны для занятий.
— А ты «Победу» водишь? — спросил Юра.
— Водил немного…— Анатолий бросил шоферское удостоверение в ящик стола.
— Возьми права в карман… Значит, и «Москвич» сумеешь вести?
Анатолий понимающе подмигнул:
— Юрка, ты настоящий друг!
— Но только за городом. Поехали!
День выдался пасмурный. С серого неба густо сыпались мелкие капли, налипали на ветровое стекло. Юра включил «дворника». Анатолий с опаской поглядывал на блестящее мокрое шоссе и ревниво присматривался к тому, как Юра ведет машину. Все машины двигались осторожно, на уменьшенной скорости.
Выехав за город, Юра свернул на обочину шоссе, заглушил мотор и предложил Анатолию поменяться местами.
Анатолий сел за баранку с горячим желанием «показать класс». Он повернул ключ, уверенно нажал стартер и, когда мотор заработал, выжал левой ногой сцепление и перевел скорость на первую. Понемногу «давая газ» правой, он отпустил левую ногу и тем включил сцепление, но, вместо того чтобы плавно двинуться, машина резко дернулась и заглохла. Юра обидно хохотнул и сказал:
— Ручной тормоз! Забыл?
Анатолий покраснел и уже не улыбался. Машина тронулась, и Анатолий повел ее со скоростью сорока километров в час.
— Ты, Толька, не представляешь, какая перед тобой выдающаяся личность. Ты ведь не знаешь о последних моих работах?
— О каких работах?
Юра протянул руку на заднее сиденье, взял портфель и вынул из него два продолговатых ящичка.
— Ну, электрические фонарики может смастерить и не очень выдающаяся личность, — заметил Анатолий.
— Фонарики? Эх, ты! Это же «ЮК-ПЯТЬ УК-РАФ». Смотри на часы. Когда я скажу: «начал», заметь показание секундной стрелки. Готов?
— Да.
— Начал! — Юра что-то повернул в одном, потом в другом ящичке.
— Сколько?
— Десять секунд.
— Готовы к действию! Это — «Юрия Кубышкина пятая модель ультракоротковолнового радиофона». Сокращенно — «ЮК-ПЯТЬ УК-РАФ». Как думаешь, сколько весит?
Анатолий прикинул на ладони:
— Полкило?
— Триста двадцать три грамма. Это приемо-передаточный радиоаппарат. Представь себе — мы в горах, альпинисты, нам необходима связь. Пожалуйста!
— Юрка, так ты же гений!
— Это что, это детские игрушки, вот например…— горячо начал Юра и вдруг замолчал, откашлялся и сказал более спокойно: — Работает на расстоянии до пятидесяти километров. Один экземпляр вручаю тебе. Но пока ты не показывай радиофон «всем, всем, всем». Это для наших личных разговоров. Надо будет тебе записаться в секцию коротковолновиков и выправить удостоверение. Я рекомендацию дам.
Анатолий с восхищением поглядывал на радиофон.
— Чтобы наладить прием или передачу, надо шесть — десять секунд. Весь секрет в полупроводниках. Вместо усилительных ламп — крошечные полупроводники. Новая, брат, штука. Генератор собран на кристалликах триодах. Видишь ручку — это переключатель, чтобы перейти с приема на передачу. За этими отверстиями чувствительный микрофон. Смотри не стукни. А пуговица на проводе — телефон. Сейчас испытаем. Остановись у обочины.
Анатолий остановил машину. Юра вылез, перескочил через кювет и исчез за деревьями. Анатолий вложил пуговицу радиофона в правое ухо.
— Слушай меня, слушай меня, говорит Марс, — запищало в пуговке. — Слышно? П-р-р-р-ием!
Анатолий засмеялся, повернул клемму на прием, поднес аппарат ко рту и сказал:
— Я слышу тебя отлично! Как погода на Марсе? Прием! — Он поднес аппарат к уху.
— Погода на троечку, моросит. Через полторы минуты приземлюсь возле тебя. Надо успеть доехать дотемна. Кончаю сеанс. Ну как? — спросил Юра.
Анатолий не скупился на похвалы.
— Хвали, хвали! — пробасил Юра. — Оставь аппарат себе, и мы, когда придет охота, будем болтать. В радиофоне есть позывной зуммер. — Он нажал бляшку на передней стенке, и аппарат Анатолия негромко зажужжал.
— Ты его всегда носи с собой, — сказав Юра. — В любой момент можешь вызвать меня. Понял?
— Спасибо, друг!
Анатолий был растроган. Минут десять он рассматривал аппарат, пока наконец не спрятал его в карман.
Юра ловко обогнал грузовик-тяжеловоз с громыхающими железными конструкциями и сказал:
— Я ведь поехал с тобой, Толя, не только, чтобы поохотиться вместе. Есть к тебе дело.
— Хочешь вместе со мной сконструировать карманный телевизор? — улыбнулся Анатолий.
— Ну, это когда ты кончишь десятилетку и еще кое-что в придачу…
— А разве ты окончит институт? — ревниво спросил Анатолий.
— Сдаю экстерном. Не перебивай. Речь идет о твоей работе. Не исключено, что ты будешь работать в некоем научном учреждении, там же, где я. Значит, надо кое-что знать. Скажи, ты имеешь хоть какое-нибудь представление о погоде, о верхних слоях атмосферы, о ракетах?
— О ракетах? Фейерверк, что ли?
— Сам ты фейерверк… Я спрашиваю о космических ракетах.
— Космических? — Анатолий даже присвистнул. — «Из пушки на луну»? Вот было бы здорово! Серьезно это?
— Пушка — это грезы. Ну, об этом потом. Ты о Циолковском читал?
— Читать не читал, а слышал.
— А о Кибальчиче? Жил лет семьдесят назад герой революционер Николай Кибальчич, народоволец. Он был замечательным изобретателем, но все свои знания отдал революционной борьбе. Знаешь, наверное, из истории, что революционеры-народовольцы бросили бомбу в царя Александра Второго. Вот эту бомбу сделал Кибальчич. Царское правительство приговорило его к казни. И вот в тюремном каземате ученый-революционер закончил чертежи своего изобретения — ракеты, которая могла бы летать и в безвоздушном пространстве.
Анатолий слушал с большим интересом, а потом смущенно сказал:
— Читать об этом не приходилось…
— Ничего, наверстаешь. А потом — Циолковский, Цандер… Ну, все это, так сказать, история русской ракеты. А во время войны ракеты стали применять как боевое оружие. При слове «катюша» гитлеровцы тряслись.
— Про «катюш» я знаю, — вставил Анатолий. — И читал, и в кино показывали. Даже видно, как ракеты эти по воздуху несутся. Огненные стрелы. Здорово!
— Здорово-то здорово, но немцы не зевали, стащили идею наших ученых и построили ракеты «ФАУ-два», которыми обстреливали города Англии с расстояния в триста километров. И американцы теперь имеют военные баллистические ракеты еще большей дальности. Так что отставать не приходится… Но военное применение ракет— дело временное. Их будущность — служить науке. И метеорологии, и физике, и астрономии, и многим другим наукам. Всего не расскажешь. Чтобы кое-что узнать, выбери подходящую книгу из моего портфеля и почитай.
Анатолий высыпал стопку книг и брошюр на колени, взял лежавшую сверху и громко прочитал заголовок:
— «К механике фотонных ракет». — Раскрыл. Страницы пестрели формулами. В сборнике «Ракетная техника» тоже были почти одни цифры. Вздохнув, он уложил всю стопку в портфель: — Где уж нам. Очень сложно… Не по мне ты дело придумал…
— Не капитулируй так быстро. Насчет книг в портфеле я действительно сглупил. Для тебя найдутся другие. А эти у меня собраны, чтобы подготовиться к выступлению в секции астронавтики Центрального аэроклуба имени Чкалова. Там занимаются не разбором научно-фантастических идей, а делами вполне реальными. Секция помогает осуществлению космических полетов. Обсуждает теоретические и практические проблемы полетов.
— Космических?
— Эге… Изучаем влияние на человека невесомости при полете. Много спорим, обсуждаем, как кораблю преодолеть метеоритные потоки. Есть комитет по ракетной технике, комитет космической навигации и прочие. Я специально интересуюсь изучением верхних слоев атмосферы при помощи ракет. Интересно?
Юра искоса взглянул на друга. Тот сидел, мрачно глядя на мокрое шоссе. Щека его задергалась.
— Толька, что с тобой? Уксуса выпил?
— Спрашиваешь: интересно ли? Еще бы! Да за такое можно все отдать! Только, думаю я, сколько в жизни упущено, как вы все меня обогнали… Теперь и не догонишь. Вот тебе со мной, наверное, совсем неинтересно… Эх, не прощу я никогда всем этим гадам блатным: Чуме, Хозяину, всем им, ворам-паразитам! Задушил бы своими руками!
Юра испугался. Он подвел машину к обочине, остановил, открыл дверцу.
— Толь, дружище, успокойся, не дури! — волнуясь, басил Юра. — Ты что, панихиду по себе читаешь? Сдурел, ей-богу! Можно подумать, что тебе восемьдесят лет. Балда! Жизнь для тебя только начинается, все впереди! Я уверен, что ты меня и других наших и обгонишь и перегонишь. Ведь ты парень башковитый и настойчивый. Чудак! Я знаю крупного авиаконструктора, профессора академии. До двадцати шести лет он совсем неграмотным был. Читать выучился в Красной Армии, во время гражданской войны. После войны на рабфак пошел и там начал с четырех правил арифметики. А теперь учебники пишет, три языка знает, моторы его конструкции на весь мир известны. А ты — «упущено… мимо прошло… не догоню…» Тьфу! Легко ты себя в пропащие определил!
Анатолий, отвернувшись, молчал. Ему уже было неловко за эту вспышку неверия в себя и, может быть, зависти к друзьям… Он заставил себя улыбнуться и подчеркнуто деловым тоном сказал:
— Погоди, Юра, не громи меня. Я серьезно спрашиваю— ну какой из меня конструктор военных ракет?
— Что-о-о? Откуда ты взял, что я приглашаю тебя конструировать военное оружие?
— А кто говорил о фау и прочем?
— Угорел, честное пионерское, угорел! Ты что, идиотом меня считаешь? И сам я никакой не конструктор ракет— нос не дорос, а просто радиотехник. Помнишь, увлекался этим и в детстве. А радио сегодня — это радиоуправление исследовательскими ракетами. Наша обсерватория исследует верхние слои атмосферы при помощи ракет. Только и всего. Мое дело маленькое — помогаю конструировать портативные радиоприборы для ракет и радиозондов, аппаратуру. Ведь ракеты должны автоматически передавать из атмосферы сведения о космических излечениях, температурах на любых высотах, силе и направлении магнитного поля Земли, скорости ионосферных частиц и тэ дэ и тэ пэ. Подучишься, будем работать вместе. А сейчас есть у нас место шофера. Как я уже говорил, днем будешь работать, а вечером учиться.
— А какая машина? Далеко это?
— По этому шоссе, и в сторону. От города — километров восемьдесят. Можешь там поселиться, в общежитии, а учиться можно в соседнем городке. Машина — «Победа». Справишься?
— Конечно! Но не могу я, едва появившись, снова оставить маму. А если жить в Москве, а работать здесь, то далековато. Буду опаздывать в школу.
— Есть другой вариант. «Победа» может стоять в московском гараже. Часть наших сотрудников живет в Москве. Тебе придется возить их сюда, к восьми утра. А к шести вечера — повезешь в Москву. Но, чтобы устроить так, мне надо будет еще раз потолковать с начальством. Подходит?
— Только как временный вариант. Я не хочу тебя подводить, так там и скажи. Пойми! Я люблю машины. Мечтаю стать автоинженером. Значит, надо окончить автоинститут, изучить производство. А Маленький маршал, Коля, надеется устроить меня на автозавод.
— Это хорошо! Но ведь Коля еще выясняет. Когда-то будет свободное место. На этот завод желающих — тысячи. Это на других заводах, не таких знаменитых, висят таблички на воротах: «Требуются… требуются…» На автозавод берут с большим выбором. Наскочишь на перестраховщика-бюрократа— не возьмет. В ожидании проболтаешься два-три месяца, а то и больше. Ну ладно, поехали дальше. Садись за руль.
Анатолий повел машину. Ехали молча. Вдруг он многозначительно свистнул.
— Что такое? В чем дело? — забеспокоился Юра.
— Думаю о твоем предложении. Не выйдет. Одно оформление в ваше учреждение займет месяц. И вообще… С моей анкетой и близко не подпустят…
— Ну чего ты сам себя запугиваешь? — возмутился Юра. — Ведь судимость с тебя снята начисто. Я уже говорил с начальством. Я ведь до твоего приезда был у Ольги Петровны, все разузнал: и что судимость снята, и что ты уже комсомолец. Не робей, воробей! Давай жми!
Анатолий мысленно обругал его лихачом, но «газанул». Спидометр показывал восемьдесят километров. В приоткрытых боковых окнах гудели и шипели струи воздуха. Исчезающая вдали темная полоса уходила в лес на горизонте. Внезапно горизонт исчез. Мутно-белая стена дождя быстро двигалась навстречу. Анатолий снизил скорость до шестидесяти и посмотрел на Юру. Тот сидел с таким видом, будто это его не касается.
Вдруг из кустов, с боковой дороги, на скользкое шоссе вынесся мотоцикл с коляской и круто свернул налево. Он едва не перевернулся, запетлял от обочины к обочине. Столкновение было неизбежно. Тормозить на скользком шоссе бесполезно. Свернуть в кювет?
Юра рванулся к рулю, но Анатолий вцепился в баранку и крикнул:
— Не тронь! Сиди спокойно! — и стал быстро-быстро вращать баранку руля влево.
…Однажды, это было в колонии, дядя Гриша вез врача к тяжелобольному в колхоз. Снег сыпал хлопьями и подмерзал. Шоссе обледенело. От того, как скоро приедет хирург, зависела жизнь человека. И дядя Гриша гнал машину с недозволенной скоростью. Вдруг в десяти метрах перед машиной показалась железная штанга шлагбаума Анатолий в ужасе закрыл глаза. Катастрофа неминуема. И в этот момент он услышал строгий окрик дяди Гриши: «Сиди спокойно!» Дядя Гриша быстро вращал руль влево «до отказа», и машина, как волчок, вращалась около шлагбаума. Вот и сейчас «Москвич» вертелся на шоссе и медленно подавался влево к обочине, за которой был глубокий кювет.
И снова получил нахлобучку от Коли:
— Не устраивай балаган из серьезного разговора!
— Коля! А ведь ты лишен юмора. Это тоже порок.
Ты как-нибудь научись веселиться. А то засохнешь, как сухарь.
— Всему свое время… У меня миллион пороков. Знаю, взял их на учет. А жучу я тебя нарочно — поскорее настраивайся на деловой лад.
Анатолию надоело его слушать.
— Опять воспитываешь? Хочешь, как бог, создать человека по образу и подобию своему? Но у меня свой характер… И довольно крепкий. А когда поступлю на работу, тогда график попробую составить.
— Иди к нам на автозавод. Ты чувствуешь, что в этом слове заключено? Ав-то-за-вод! Сейчас многие ребята после десятилетки просятся к нам, а мест мало.
— Ну, а меня и подавно не примут на такой сверхпередовой завод.
— Почему?
— Прочитают анкету…
— Глупости! Коллектив у нас превосходный, и я завтра же поговорю в парткоме, поговорю с комсомольским секретарем.
— Не возьмут, — убежденно сказал Анатолий.
— Не дури! Мы тебя еще и в комсомол примем.
— А я и так комсомолец.
— Ты? Каким образом? — удивился Коля.
— Меня приняли в воспитательной колонии.
— Тем более! Обязательно поговорю! И учиться тебе помогут. Я тоже учусь в вечернем техникуме при заводе.
— Видишь ли, я уже подал заявление в вечернюю школу рабочей молодежи. Через неделю переэкзаменовка по литературе и русскому письменному. Математика у меня хорошо, а в литературе поотстал. Вначале придется побольше времени уделять на приготовление уроков…
— И слушать не хочу! — перебил его Коля. — Или ты будешь со мной на заводе, или ты не друг мне! — сказав это, он повесил трубку.
Да-а… Маленький маршал оставался верен себе. И зачем он повесил трубку, этот педант? Надо было получше разузнать о заводе. Позвонить ему? Но получишь ответ, что самое важное уже сказано, а из графика он выходить не намерен.
В раздумье провел Анатолий конец вечера. Ведь если идти на завод, то надо работать так, чтобы обгонять даже лучших. Иначе нельзя. Этого требует прошлое Анатолия. А если он не сможет так работать из-за учебы? 1 вообще вряд ли возьмут с его биографией на завод. Стоит ли в таком случае пытаться? Может быть, первое время, пока не окончит десятый класс, подрабатывать на жизнь игрой на баяне в каком-нибудь клубе? На чем же все-таки остановиться?
Глава VIII
«ЮК5 УК-РАФ»
1
Юра Кубышкин здорово вырос. В прихожей перед Анатолием стоял светловолосый великан с голубыми глазами. Мощь и сила, которыми дышала его мускулистая фигура, делали его старше своих лет. От прежнего нескладного, долговязого Юрки остались только румянец да та же добродушная улыбка.— А ну, покажись-ка, сынку! Погляжу я, как вас там в бурсе уму-разуму учили, каких из вас казаков сделали, — пробасил Юра. Он крепко стиснул протянутую руку Анатолия и так тряхнул, что повернул его на месте.
Анатолий принял вызов и рванул Юрку к себе, но в одно мгновение оказался на полу. Падение было столь неожиданным, что Анатолий не сразу опомнился, не. сразу встал.
— Черт! Не рассчитал! Больно? — прогудел Юра.
Юра протянул руку. Анатолий был поражен тем, что произошло. Раньше он шутя валил долговязого Юрку, как хотел. Ну нет, и теперь победа должна остаться за ним.
Анатолий оглянулся — в коридоре пусто. Он подскочил к Юре и, подставив правую ногу сзади, сильно толкнул в грудь, чтобы опрокинуть, но… снова оказался на полу.
— Гляди-ка! Опять лежит? — с нарочитым удивлением воскликнул Юрий. — Вставай, лежебока, нечего загорать! Тоже нашел место! Эх, не умеешь ты падать!
Анатолий вскочил, сделал ложный выпад, но не успел коснуться груди Юры, как тот больно повернул его руку набок. Анатолий крикнул:
— Сдаюсь! Бегемот! Он был огорчен своим поражением. Но огорчение быстро сменилось удивлением, а удивление — восхищением.
— Ловко ты! — пробормотал он, усердно растирая правую руку.
— Признал-таки! То-то!
Юра тоже помнил свои прежние поражения, он был доволен победой и не скрывал этого.
— Где научился? — полюбопытствовал Анатолий.
— И долго ты учился?
— Перворазрядник. Необходима тренировка. Ты падать не умеешь. А самбист, даже сбитый на землю, сумеет победить противника одним движением. Вот так!
Юра лег, ухватился обеими руками за ступню Анатолия, стоявшего рядом, слегка приподнял, повернул, и тот, вскрикнув, упал.
— Неплохие приемчики самозащиты! Чувствуешь?
— А ты научи! — попросил Анатолий.
— Сто лет не виделись, встретились… И, вместо того чтобы поговорить, давай-валяй, ломай! Выберем время, обязательно научу.
Они прошли в комнату. Юра осторожно уселся на стул, будто боялся сломать его, и неловко подобрал длинные ноги. Видно, они здорово мешали ему в тесных комнатах.
— Ну как? Едем на охоту или нет? Погода неважнецкая, моросит. А завтра — я звонил в бюро прогнозов — сплошная облачность, возможны осадки. Решай сейчас, скоро вечер, — загремел Юра своим невероятным басом.
— Ты что, на попятный? — испугался Анатолий. — Едем сейчас же. Только переоденусь. Резиновые сапоги Корсакова дала. Охотничье разрешение на меня дядя выправил. Все у него готово для нас — и патроны и ружья. Мама с утра уже на дачу поехала, моего щенка с собой взяла.
— Ты уже щенком обзавелся? — удивился Юра. — Быстро!
— И каким! Курцхар! Замечательный! Предки — сплошные медалисты! Дядин подарок.
— Значит, завтра натаскивать его будем, учить, — оживился Юра. — Это интересно!
— Да что ты! Он трехмесячный, — рассмеялся Анатолий. — Будет жить пока у дяди, на травке гулять.
Он увлек приятеля в свою комнату и начал переодеваться.
— С кем успел повидаться, какие у тебя планы? — спросил Юра.
— Планы такие: днем работать, вечером одолевать высоты науки. Поступаю в десятый класс вечерней школы. Сам понимаешь, без десятилетки никуда…
— Одобряю!
— Дали неделю на подготовку и переэкзаменовку по литературе. Уже готовлюсь — глаза на лоб лезут. Надо бы и завтра заниматься, а я еду. Мечтаю, пойми! Я ведь впервые еду в лес, на простор, к реке!
Анатолий надел синий комбинезон.
— Звонил некоторым ребятам, — продолжал он, роясь в ящике. — Того нет, того мамочка не подзывает, тот и рад бы, да именно сейчас некогда… Ну их… Больше не буду звонить.
— Зря! Народ всякий бывает. Очень огорчился?
— Ни капельки… Вру! Конечно, обидно. И поделом, надо было писать. Сам виноват. Решил удивить, и вот…
— А Нина?
— На днях встретимся, так сказать свидание! Смешно, конечно, столько лет прошло… Малышами ведь мы тогда были, ребятенками. Для нее наша дружба, наверное, только детские воспоминания. Ну, а для меня… Для меня, понимаешь ли, время будто остановилось четыре года назад, а теперь вдруг снова пошло. Как объяснить тебе? Ну, то, что для всех вас уже «древняя история», для меня вроде только вчера… Ну, отношения наши, чувства…
Анатолий говорил тихо, почти зарывшись головой в ящик, и что-то там бесцельно перебирал.
— А Оля где? Помнишь, как мы дразнили тебя: «Олеобожатый, Олепровожатый»? — спросил он.
— Оля? Оля умерла…— глухо сказал Юра.
Анатолий вскинул голову и недоумевающе уставился на приятеля:
— Умерла?!
— Нелепо! От ангины. Год назад. Какая-то особенная ангина, с осложнениями. А мы собирались ехать летом по Волге на моторной лодке. С ней и с мамой…
Юра замолчал.
Анатолий хотел, но не мог найти слов, которые бы выразили все его сочувствие другу.
Он растерялся, захлопнул ящик и вдруг глухо спросил:
— Значит, ты имеешь моторную лодку? А какой мотор?
Спросил, и сразу ему стало стыдно. Румянец залил не только щеки, но даже уши.
Юра, большими шагами ходивший по комнате, сильно потер пальцами лоб, отвернулся к окну и с мукой в голосе сказал:
— Знаешь что? Поди ты к черту!..
Анатолий вскочил, подбежал к Юрию, заглянул ему в глаза:
— Т-ты д-д-умаешь, я хам, ничего п-п-понять не могу и поэтому н-н-насчет мотора б-брякнул? — От волнения он стал заикаться. — Думаешь, что огрубел я среди воров и в колонии, что подыму тебя на смех? Скажу, как п-п-последняя сволочь, что девок, мол, много… Да? А ты? Испугался, что чуть не открыл душу такому, как я?
— Толька!
— Ну, с-с-скажи, прав я или нет? Соврешь — век не прощу!
Глаза Анатолия, не моргая, смотрели в глаза Юрия.
Тот не опустил взгляда.
— Отчасти ты прав!
— Отчасти?
— Пойми… Тебе первому сказал об Оле… Ну, испугался, смутился, что ли. Как-то стыдно выставлять напоказ сокровенное… Понимаешь? Потому и послал тебя к черту. А ты уже подумал совсем другое…
— П-п-понимаю! Вначале и я все переживал в одиночку. Впервые, да и то не сразу, заговорил только с Иваном Игнатьевичем, это наш воспитатель. Такой человек! Потом расскажу… Значит, ты тоже никого не подпускаешь к своей душе? Ты не думай, я не набиваюсь на такие разговоры…
Юра грустно улыбнулся и, глядя в окно, сказал:
— Я ведь даже Оле никогда не говорил о своей любви. Словами такое трудно сказать. Старыми словами не хочется, а новых — не выдумаешь… Но мы понимали друг друга без слов… Знаешь, думая об Оле, я иногда чувствовал такую силу, что если бы нашел кольцо в земле, за которое можно ухватиться, то, кажется, мог бы поднять земной шар! И вдруг после смерти Оли нашел такие слова для нее, такие слова! Ладно… Хватит об этом. Только не надо меня жалеть. Понятно?
— Юра, я очень боялся, что встретимся, а говорить будет не о чем и разойдемся, «как в море корабли». А ты, ты настоящий парень, что надо!
— Толька, если бы я был помоложе или постарше, — Юра взял Анатолия за плечи, — я, может, расчувствовался бы и чмокнул тебя. Но давай без громких фраз…— Юра сжал плечи Анатолия.
Анатолий смутился, толкнул Юру в грудь, и они схватились в борьбе, как два медведя. Через полминуты Анатолий был повержен. Он уселся тут же, на полу, и, обхватив колени руками, сказал медленно и серьезно, выбирая слова:
— Вот что, Юрка! Ты не думай, что я любитель громких фраз. Меня от них тошнит. Воры меня подцепили, как карася, на громкую фразу. А тот, кто на собственной шкуре узнал, «почим ковш лыха», как говорил мой учитель шоферского дела — дядько Грицько, тот не споткнется дважды об один и тот же камень. Ты во мне не сомневайся. Ненавижу весь этот блатной мир. Хозяина того самого здесь пока нет, но могут появиться его Дружки. Водиться с ними ни за что не стану, но задевать их тоже не собираюсь. Черт с ними!
Юра помрачнел:
— Значит, «моя хата с краю»? Непротивление? Прямо скажи, что струсил.
— Да ты что? — Анатолий вспылил. — Я комсомолец, активист и вдруг здрасте — непротивленец! Конечно, я дам сдачи, если меня тронут, но задирать их первым я не хочу и не буду. Не хочу даже прикасаться…
— Гнилая теорийка, — возразил Юра. — Надо на них наступать, а не обороняться. А ты хочешь по-обывательски спрятаться: лишь бы меня не трогали… Эх, ты!
— Может быть, ты и прав, Юрка, — неуверенно сказал Анатолий, все еще сидя на полу. — Я еще сам не знаю, как быть. И в дороге, в вагоне, думал об этом и твердо решил обходить за два километра всю эту гниль. А вот на вокзале случай вышел, пришлось вмешаться… Потом расскажу. Видно, одно дело— план, а другое дело — жизнь…
— Да ты поменьше философствуй! В случае чего — советуйся со мной.
— Эй! — крикнул Анатолий, вскакивая и становясь в театральную позу. — Эй вы, воры-жулики, враги мои! Не подходите и не уходите, пока я не посоветуюсь со своим другом!
Оба засмеялись. Юра вскочил:
— Что же мы сидим! Поехали. Поговорим в дороге. Но ты действительно шофер?
— Третьего класса.
— А ну, покажи свои шоферские права.
Анатолий молча протянул Юре книжечку.
— Чтобы ездить по Москве, на этом удостоверении нужен штамп Московского ОРУДа. А для этого необходимо будет заново сдать экзамен по правилам уличного движения. Ясно?
— Ясно, товарищ начальник. Но ведь мне не к спеху. Может быть, пойду работать слесарем на автозавод. Коля обещал помочь устроиться.
— А если тебе предложат работать шофером?
— Спрашиваешь! Конечно, если только вечера будут свободны для занятий.
— А ты «Победу» водишь? — спросил Юра.
— Водил немного…— Анатолий бросил шоферское удостоверение в ящик стола.
— Возьми права в карман… Значит, и «Москвич» сумеешь вести?
Анатолий понимающе подмигнул:
— Юрка, ты настоящий друг!
— Но только за городом. Поехали!
2
День выдался пасмурный. С серого неба густо сыпались мелкие капли, налипали на ветровое стекло. Юра включил «дворника». Анатолий с опаской поглядывал на блестящее мокрое шоссе и ревниво присматривался к тому, как Юра ведет машину. Все машины двигались осторожно, на уменьшенной скорости.
Выехав за город, Юра свернул на обочину шоссе, заглушил мотор и предложил Анатолию поменяться местами.
Анатолий сел за баранку с горячим желанием «показать класс». Он повернул ключ, уверенно нажал стартер и, когда мотор заработал, выжал левой ногой сцепление и перевел скорость на первую. Понемногу «давая газ» правой, он отпустил левую ногу и тем включил сцепление, но, вместо того чтобы плавно двинуться, машина резко дернулась и заглохла. Юра обидно хохотнул и сказал:
— Ручной тормоз! Забыл?
Анатолий покраснел и уже не улыбался. Машина тронулась, и Анатолий повел ее со скоростью сорока километров в час.
— Ты, Толька, не представляешь, какая перед тобой выдающаяся личность. Ты ведь не знаешь о последних моих работах?
— О каких работах?
Юра протянул руку на заднее сиденье, взял портфель и вынул из него два продолговатых ящичка.
— Ну, электрические фонарики может смастерить и не очень выдающаяся личность, — заметил Анатолий.
— Фонарики? Эх, ты! Это же «ЮК-ПЯТЬ УК-РАФ». Смотри на часы. Когда я скажу: «начал», заметь показание секундной стрелки. Готов?
— Да.
— Начал! — Юра что-то повернул в одном, потом в другом ящичке.
— Сколько?
— Десять секунд.
— Готовы к действию! Это — «Юрия Кубышкина пятая модель ультракоротковолнового радиофона». Сокращенно — «ЮК-ПЯТЬ УК-РАФ». Как думаешь, сколько весит?
Анатолий прикинул на ладони:
— Полкило?
— Триста двадцать три грамма. Это приемо-передаточный радиоаппарат. Представь себе — мы в горах, альпинисты, нам необходима связь. Пожалуйста!
— Юрка, так ты же гений!
— Это что, это детские игрушки, вот например…— горячо начал Юра и вдруг замолчал, откашлялся и сказал более спокойно: — Работает на расстоянии до пятидесяти километров. Один экземпляр вручаю тебе. Но пока ты не показывай радиофон «всем, всем, всем». Это для наших личных разговоров. Надо будет тебе записаться в секцию коротковолновиков и выправить удостоверение. Я рекомендацию дам.
Анатолий с восхищением поглядывал на радиофон.
— Чтобы наладить прием или передачу, надо шесть — десять секунд. Весь секрет в полупроводниках. Вместо усилительных ламп — крошечные полупроводники. Новая, брат, штука. Генератор собран на кристалликах триодах. Видишь ручку — это переключатель, чтобы перейти с приема на передачу. За этими отверстиями чувствительный микрофон. Смотри не стукни. А пуговица на проводе — телефон. Сейчас испытаем. Остановись у обочины.
Анатолий остановил машину. Юра вылез, перескочил через кювет и исчез за деревьями. Анатолий вложил пуговицу радиофона в правое ухо.
— Слушай меня, слушай меня, говорит Марс, — запищало в пуговке. — Слышно? П-р-р-р-ием!
Анатолий засмеялся, повернул клемму на прием, поднес аппарат ко рту и сказал:
— Я слышу тебя отлично! Как погода на Марсе? Прием! — Он поднес аппарат к уху.
— Погода на троечку, моросит. Через полторы минуты приземлюсь возле тебя. Надо успеть доехать дотемна. Кончаю сеанс. Ну как? — спросил Юра.
Анатолий не скупился на похвалы.
— Хвали, хвали! — пробасил Юра. — Оставь аппарат себе, и мы, когда придет охота, будем болтать. В радиофоне есть позывной зуммер. — Он нажал бляшку на передней стенке, и аппарат Анатолия негромко зажужжал.
— Ты его всегда носи с собой, — сказав Юра. — В любой момент можешь вызвать меня. Понял?
— Спасибо, друг!
Анатолий был растроган. Минут десять он рассматривал аппарат, пока наконец не спрятал его в карман.
3
Юра ловко обогнал грузовик-тяжеловоз с громыхающими железными конструкциями и сказал:
— Я ведь поехал с тобой, Толя, не только, чтобы поохотиться вместе. Есть к тебе дело.
— Хочешь вместе со мной сконструировать карманный телевизор? — улыбнулся Анатолий.
— Ну, это когда ты кончишь десятилетку и еще кое-что в придачу…
— А разве ты окончит институт? — ревниво спросил Анатолий.
— Сдаю экстерном. Не перебивай. Речь идет о твоей работе. Не исключено, что ты будешь работать в некоем научном учреждении, там же, где я. Значит, надо кое-что знать. Скажи, ты имеешь хоть какое-нибудь представление о погоде, о верхних слоях атмосферы, о ракетах?
— О ракетах? Фейерверк, что ли?
— Сам ты фейерверк… Я спрашиваю о космических ракетах.
— Космических? — Анатолий даже присвистнул. — «Из пушки на луну»? Вот было бы здорово! Серьезно это?
— Пушка — это грезы. Ну, об этом потом. Ты о Циолковском читал?
— Читать не читал, а слышал.
— А о Кибальчиче? Жил лет семьдесят назад герой революционер Николай Кибальчич, народоволец. Он был замечательным изобретателем, но все свои знания отдал революционной борьбе. Знаешь, наверное, из истории, что революционеры-народовольцы бросили бомбу в царя Александра Второго. Вот эту бомбу сделал Кибальчич. Царское правительство приговорило его к казни. И вот в тюремном каземате ученый-революционер закончил чертежи своего изобретения — ракеты, которая могла бы летать и в безвоздушном пространстве.
Анатолий слушал с большим интересом, а потом смущенно сказал:
— Читать об этом не приходилось…
— Ничего, наверстаешь. А потом — Циолковский, Цандер… Ну, все это, так сказать, история русской ракеты. А во время войны ракеты стали применять как боевое оружие. При слове «катюша» гитлеровцы тряслись.
— Про «катюш» я знаю, — вставил Анатолий. — И читал, и в кино показывали. Даже видно, как ракеты эти по воздуху несутся. Огненные стрелы. Здорово!
— Здорово-то здорово, но немцы не зевали, стащили идею наших ученых и построили ракеты «ФАУ-два», которыми обстреливали города Англии с расстояния в триста километров. И американцы теперь имеют военные баллистические ракеты еще большей дальности. Так что отставать не приходится… Но военное применение ракет— дело временное. Их будущность — служить науке. И метеорологии, и физике, и астрономии, и многим другим наукам. Всего не расскажешь. Чтобы кое-что узнать, выбери подходящую книгу из моего портфеля и почитай.
Анатолий высыпал стопку книг и брошюр на колени, взял лежавшую сверху и громко прочитал заголовок:
— «К механике фотонных ракет». — Раскрыл. Страницы пестрели формулами. В сборнике «Ракетная техника» тоже были почти одни цифры. Вздохнув, он уложил всю стопку в портфель: — Где уж нам. Очень сложно… Не по мне ты дело придумал…
— Не капитулируй так быстро. Насчет книг в портфеле я действительно сглупил. Для тебя найдутся другие. А эти у меня собраны, чтобы подготовиться к выступлению в секции астронавтики Центрального аэроклуба имени Чкалова. Там занимаются не разбором научно-фантастических идей, а делами вполне реальными. Секция помогает осуществлению космических полетов. Обсуждает теоретические и практические проблемы полетов.
— Космических?
— Эге… Изучаем влияние на человека невесомости при полете. Много спорим, обсуждаем, как кораблю преодолеть метеоритные потоки. Есть комитет по ракетной технике, комитет космической навигации и прочие. Я специально интересуюсь изучением верхних слоев атмосферы при помощи ракет. Интересно?
Юра искоса взглянул на друга. Тот сидел, мрачно глядя на мокрое шоссе. Щека его задергалась.
— Толька, что с тобой? Уксуса выпил?
— Спрашиваешь: интересно ли? Еще бы! Да за такое можно все отдать! Только, думаю я, сколько в жизни упущено, как вы все меня обогнали… Теперь и не догонишь. Вот тебе со мной, наверное, совсем неинтересно… Эх, не прощу я никогда всем этим гадам блатным: Чуме, Хозяину, всем им, ворам-паразитам! Задушил бы своими руками!
Юра испугался. Он подвел машину к обочине, остановил, открыл дверцу.
— Толь, дружище, успокойся, не дури! — волнуясь, басил Юра. — Ты что, панихиду по себе читаешь? Сдурел, ей-богу! Можно подумать, что тебе восемьдесят лет. Балда! Жизнь для тебя только начинается, все впереди! Я уверен, что ты меня и других наших и обгонишь и перегонишь. Ведь ты парень башковитый и настойчивый. Чудак! Я знаю крупного авиаконструктора, профессора академии. До двадцати шести лет он совсем неграмотным был. Читать выучился в Красной Армии, во время гражданской войны. После войны на рабфак пошел и там начал с четырех правил арифметики. А теперь учебники пишет, три языка знает, моторы его конструкции на весь мир известны. А ты — «упущено… мимо прошло… не догоню…» Тьфу! Легко ты себя в пропащие определил!
Анатолий, отвернувшись, молчал. Ему уже было неловко за эту вспышку неверия в себя и, может быть, зависти к друзьям… Он заставил себя улыбнуться и подчеркнуто деловым тоном сказал:
— Погоди, Юра, не громи меня. Я серьезно спрашиваю— ну какой из меня конструктор военных ракет?
— Что-о-о? Откуда ты взял, что я приглашаю тебя конструировать военное оружие?
— А кто говорил о фау и прочем?
— Угорел, честное пионерское, угорел! Ты что, идиотом меня считаешь? И сам я никакой не конструктор ракет— нос не дорос, а просто радиотехник. Помнишь, увлекался этим и в детстве. А радио сегодня — это радиоуправление исследовательскими ракетами. Наша обсерватория исследует верхние слои атмосферы при помощи ракет. Только и всего. Мое дело маленькое — помогаю конструировать портативные радиоприборы для ракет и радиозондов, аппаратуру. Ведь ракеты должны автоматически передавать из атмосферы сведения о космических излечениях, температурах на любых высотах, силе и направлении магнитного поля Земли, скорости ионосферных частиц и тэ дэ и тэ пэ. Подучишься, будем работать вместе. А сейчас есть у нас место шофера. Как я уже говорил, днем будешь работать, а вечером учиться.
— А какая машина? Далеко это?
— По этому шоссе, и в сторону. От города — километров восемьдесят. Можешь там поселиться, в общежитии, а учиться можно в соседнем городке. Машина — «Победа». Справишься?
— Конечно! Но не могу я, едва появившись, снова оставить маму. А если жить в Москве, а работать здесь, то далековато. Буду опаздывать в школу.
— Есть другой вариант. «Победа» может стоять в московском гараже. Часть наших сотрудников живет в Москве. Тебе придется возить их сюда, к восьми утра. А к шести вечера — повезешь в Москву. Но, чтобы устроить так, мне надо будет еще раз потолковать с начальством. Подходит?
— Только как временный вариант. Я не хочу тебя подводить, так там и скажи. Пойми! Я люблю машины. Мечтаю стать автоинженером. Значит, надо окончить автоинститут, изучить производство. А Маленький маршал, Коля, надеется устроить меня на автозавод.
— Это хорошо! Но ведь Коля еще выясняет. Когда-то будет свободное место. На этот завод желающих — тысячи. Это на других заводах, не таких знаменитых, висят таблички на воротах: «Требуются… требуются…» На автозавод берут с большим выбором. Наскочишь на перестраховщика-бюрократа— не возьмет. В ожидании проболтаешься два-три месяца, а то и больше. Ну ладно, поехали дальше. Садись за руль.
4
Анатолий повел машину. Ехали молча. Вдруг он многозначительно свистнул.
— Что такое? В чем дело? — забеспокоился Юра.
— Думаю о твоем предложении. Не выйдет. Одно оформление в ваше учреждение займет месяц. И вообще… С моей анкетой и близко не подпустят…
— Ну чего ты сам себя запугиваешь? — возмутился Юра. — Ведь судимость с тебя снята начисто. Я уже говорил с начальством. Я ведь до твоего приезда был у Ольги Петровны, все разузнал: и что судимость снята, и что ты уже комсомолец. Не робей, воробей! Давай жми!
Анатолий мысленно обругал его лихачом, но «газанул». Спидометр показывал восемьдесят километров. В приоткрытых боковых окнах гудели и шипели струи воздуха. Исчезающая вдали темная полоса уходила в лес на горизонте. Внезапно горизонт исчез. Мутно-белая стена дождя быстро двигалась навстречу. Анатолий снизил скорость до шестидесяти и посмотрел на Юру. Тот сидел с таким видом, будто это его не касается.
Вдруг из кустов, с боковой дороги, на скользкое шоссе вынесся мотоцикл с коляской и круто свернул налево. Он едва не перевернулся, запетлял от обочины к обочине. Столкновение было неизбежно. Тормозить на скользком шоссе бесполезно. Свернуть в кювет?
Юра рванулся к рулю, но Анатолий вцепился в баранку и крикнул:
— Не тронь! Сиди спокойно! — и стал быстро-быстро вращать баранку руля влево.
…Однажды, это было в колонии, дядя Гриша вез врача к тяжелобольному в колхоз. Снег сыпал хлопьями и подмерзал. Шоссе обледенело. От того, как скоро приедет хирург, зависела жизнь человека. И дядя Гриша гнал машину с недозволенной скоростью. Вдруг в десяти метрах перед машиной показалась железная штанга шлагбаума Анатолий в ужасе закрыл глаза. Катастрофа неминуема. И в этот момент он услышал строгий окрик дяди Гриши: «Сиди спокойно!» Дядя Гриша быстро вращал руль влево «до отказа», и машина, как волчок, вращалась около шлагбаума. Вот и сейчас «Москвич» вертелся на шоссе и медленно подавался влево к обочине, за которой был глубокий кювет.