Страница:
Анатолию повезло. Машина замерла в тот момент, когда переднее левое колесо ее повисло над кюветом. Он с силой рванул на себя ручной тормоз.
Мотоцикл лежал в кювете, метрах в семи от них, мотор ревел, колеса бешено вращались. Анатолий подбежал к нему и поспешно выключил зажигание, предупреждая пожар и взрыв. Наступила тишина. Юра помог мотоциклисту подняться. Тот с воплем «Юрка!» обхватил его обеими руками за шею и, поджав ноги, пронзительно завизжал. Молодой мужчина, которого отшвырнуло дальше, подошел, прижимая платок к окровавленному лбу, пожал руку Юре и кивнул Анатолию.
— Еще Магомет заповедал, — с усмешкой сказал он, — сначала внимательно выслушай женщину, например, ее просьбу дать управлять машиной, — и сделай все наоборот. Я не послушал Магомета и наказан за слабохарактерность…
Мужчины подняли мотоцикл, обтерли и вывели на шоссе. Ливень ушел в Москву. Падали лишь редкие, запоздалые капли. Открылись лесные дали.
Юра познакомил Анатолия со своими сослуживцами— Антониной Голубковой и Кириллом Федоровским, а затем спросил их:
— К нам?
— К вам, — ответил Кирилл. — Еще не обнаружили, куда она девалась? Может быть, упала в озеро? Мы не слышали ее радиопозывных. Аппаратура на взлете отказала, что ли?
— Юра, ты к себе? — поинтересовалась Тоня.
— Нет, еду со своим другом Анатолием на охоту. Давайте вашу машину проверим. Эх вы, горе-ездоки! Хорошо, что без смертоубийства обошлось…
— Это вы виноваты! — закричала Тоня. — Жмут сто километров в час при такой погоде! Я от вас спасалась, потому и завихляла в кювет. Лихачи несчастные!
— Спокойно, гражданочка! Не выражайтесь, не нарушайте…— загудел своим басом Юра. — В общем, гражданочка, за вами штраф. И лишаю вас на полгода водительских прав.
— Ну, это мы еще посмотрим, кто кому штраф платить будет! — смеялась Тоня, усаживаясь на заднее седло за спиной Кирилла. Мотоцикл рванул вперед.
Есть неизъяснимая прелесть и в продуваемом всеми ветрами, светлом, просторном сухом сосновом бору, где золотистые древесные колонны увенчаны зелеными опахалами, а земля устлана душистым ковром из хвои и шишек; чудесно и в темном, тесном от склоненных лапчатых ветвей, сумеречном, неподвижном ельнике, где среди изумрудного мха торчат шляпки грибов. Но больше всего веселит душу смешанный лес, где много солнца, много движения, много густой травы, цветов и птиц.
Все нравилось сегодня Анатолию. Даже дождь не смог испортить его праздничного настроения.
Дядя, шагавший рядом, был настроен более прозаически. В правой руке он держал длинный прут и, прежде чем пройти через заросли, слегка ударял прутом по веткам, стряхивая капли.
Правее, то появляясь, то исчезая за деревьями, шел Юра в легкой непромокаемой куртке и резиновых сапогах. Комбинезон Анатолия уже давно промок. Вода с брюк стекала в сапоги.
Шли они то сосновым бором, то ельником, то среди кустов по низинкам. Когда зашли в густой молодой березняк, дядя посоветовал идти цепью, стрелять только вперед, ни в коем случае не вдоль линии стрелков. Стрелять, когда птица поднимется выше роста человека, Советов было много.
Анатолий шел, нервно сжимая ружье обеими руками, возле дяди и внимательно следил за Майком, который сновал перед ними челноком, то и дело перебегая с одной стороны на другую.
Но скоро Анатолий усомнился в охотничьих качествах четвероногого и подался в сторону, надеясь сам поднять дичь. Шли, изредка пересвистываясь для ориентировки. Когда же Анатолий прибежал на выстрелы, дядя укладывал тетерева в свой рюкзак, а Юра подвешивал к поясу свой первый трофей. Анатолий выхватил у него из рук молодого, но уже кое-где в черном пере тетерева и подержал в руке. Везет же людям!
Дядя свистнул собаке, подвел ее к Анатолию и сказал:
— Зря отказываешься от Майка. Нечего рыскать самому. Этот пес хоть кого научит охотиться. Только, стреляя, не забывай давать опережение. И не волнуйся.
Легко сказать — не волнуйся!
— Что же ты не берешь? — Дядя показал на три белых гриба на мшистом коврике у ног Анатолия.
— Не до них!
Дядя подошел, срезал грибы, осмотрел, буркнул: «Эх, хороши! Не червивые», — и спрятал в рюкзак.
Из леса вышли на низину с кустами лозы, ольшаником, березками. Майк замер на стойке, приподняв переднюю лапу.
— Ну вот… Иди спокойно, — тихо сказал дядя.
Анатолий поднял ружье к плечу и медленно подошел к Майку.
— Пиль! — крикнул дядя.
Майк пошел прямо, потом засуетился, метнулся вправо, сунул нос в траву, переметнулся влево, забегал и вдруг уверенно повел вперед. Перед ним бесшумно поднялась небольшая, как показалось Анатолию, птица и полетела не быстро и не высоко, даже не поджав длинных ног.
— Стреляй! — как-то буднично сказал дядя.
Анатолий не спеша прицелился и выстрелил в угон.
Птица упала.
— Попал! — завопил Анатолий так, будто убил льва, и бросился к птице.
Но Майк уже нес птицу в зубах и отдал дяде.
— Дергач-коростель. Лучше перепела, — объявил дядя. — Вот и отлично. Значит, все с полем!
— А ты огорчался! — весело гудел Юра.
Анатолий с гордостью подцепил головку птицы ременной петелькой, свисавшей с пояса. Когда переходили просеку, вылетел вальдшнеп. Анатолий два раза выстрелил и промазал. Дядя недовольно покачал головой:
— Спешишь! Озадил. Стреляй с большим опережением.
Они вошли в мелкий березнячок.
— Тетеревиное место, — предупредил дядя.
Майк сразу прихватил след и, перейдя на замедленный шаг, повел через полувысохшее болотце к кустам Можжевельника. Для Анатолия перестали существовать все красоты природы. Он уже не чувствовал ни мокрых, прилипающих к бедрам брюк, ни холодных капель, сыпавших с задетой ветки. От напряжения на лбу выступил пот.
Белого в темных крапинках Майка было хорошо видно в густой осоке. Под ногами чавкала грязь. Анатолий, мысленно проклиная этот шум, старался переставлять ноги так же осторожно, как Майк. Так, шаг за шагом, они пересекли болотце. Майк замер на мгновение перед семейкой кустов, а затем медленно вошел в них. Лезть в кусты за собакой или в обход? У Анатолия даже дух захватило от волнения. Он обежал куст слева и увидел за ним высокие, почти по пояс, заросли папоротника среди редких березок. По колебанию папоротника он понял, что там, шагах в десяти, двигался Майк. Анатолий чуть ли не на носках пошел за ним. Он не понимал, в чем дело: почему так долго птица не взлетает?
Ох, как были мучительны эти минуты томления! Белая в темных крапинках «рубашка» Майка мелькнула за папоротником и застыла на месте. Охотник, задыхаясь от волнения, поспешил туда. Наконец-то! Он прижал ружье к плечу. Майк стоял.
— Пиль! — раздался позади дядин голос.
Майк двинулся вперед, но… никто не вылетел. Майк опять повел. Анатолий чуть не застонал от огорчения.
— Иди за ним быстрее, — негромко сказал дядя. — Если белая куропатка — не стреляй, если глухарь — тоже не стреляй, если черныш — стреляй…
Анатолий догнал Майка и уже не отставал. Вдруг пес остановился, как-то хитро и искоса взглянул на охотника и вдруг галопом помчался направо в лес. Анатолий рванулся за ним, но сразу же остановился — не угнаться! Да и непонятно все это: издевается пес, что ли? Анатолий устало пошел напрямик к лесу через поляну. Майк мелькал за деревьями опушки, остановился, пошел почему-то навстречу. И вдруг на опушке будто что-то взорвалось, и черный фейерверк стремительно метнулся к верхушкам елей. Анатолий опешил. Он вскинул ружье, когда черное облако уже исчезало в лесу. Прогремел выстрел… второй… Только несколько черных перышек медленно плыло по воздуху. Анатолий всматривался, прислушивался, все еще надеясь уловить шум падения. Ничего!
— Промазал! — яростно закричал Анатолий и еле удержался, чтобы не швырнуть ружье о землю. Он вытер пот на лице и засмеялся, стараясь скрыть отчаяние.
— В кого ты стрелял, в какую птицу, знаешь? — спросил дядя, подходя. — Если в глухаря, то за такие дела, брат, ружье и права отбирают…
Анатолий покраснел, молча проклиная и Майка и себя. В самом деле, в горячке он и не подумал, что за птицу поднял пес, не распознал ее, не определил.
Дядя продолжал:
— Стрелять каждый сумеет. А настоящий охотник должен отлично знать птиц, их повадки. Ведь я учил тебя когда-то…— Старый охотник помолчал и, хитро улыбнувшись, сказал: — Не тревожься: в черныша, в тетерева ты стрелял. Вполне законная птица. Я тебя для острастки поэкзаменовать хотел. А жаль, что промазал. Майк чудесно выставил черныша на тебя.
— Уф-уф-уф! — громко выкрикнул Анатолий, стараясь отделаться от комка в горле, и в изнеможении повалился на ворох мокрого прелого сена. — Напугал ты меня, дядя. До чего обидно! Иду, ожидаю, вот-вот сейчас, сию минуту, сию секунду… А Майк ведет, ведет, ведет, и все безрезультатно. Сил нет! А сейчас вроде бы и выцелил, а промазал!
— А где же Майк? — воскликнул Юра.
Дядя Коля посвистел, но Майк не являлся.
— Пока мы здесь прохлаждаемся, — сказал Юра, — он уже давно стоит на стойке и ждет нас.
— Пошли вперед, — скомандовал дядя. — Толя, тебе стрелять.
— Не пойду, — заупрямился Анатолий. — После этого промаха я совсем потерял веру в себя. Промажу…
Споря, вошли в лес.
— Глядите, — крикнул Юра, — глядите!
По просеке медленно шел Майк. Он нес в пасти большущего трепыхающегося черныша. Нести такую большую птицу было неудобно. Но, увидев охотников и услышав восторженные возгласы, Майк, который был самой честолюбивой собакой на свете, задрал хвост и пошел к дяде гордой иноходью, выступая, как лошадь на цирковом манеже. Так он всегда шествовал, когда его хвалили.
Дядя взял черныша и подал Анатолию.
— Твой! — крикнул Юра. — Ну и азартный же ты парень…
Анатолий опустился на колени, прижал Майка к груди и даже чмокнул его между ушами.
Дядя предложил отдохнуть и закусить. Но Толя и Юра пребывали в том восторженном состоянии, которое свойственно только начинающим охотникам, готовым охотиться до тех пор, пока ноги носят. Дядя не стал их уговаривать, присел на пенек и выгрузил из рюкзака припасы.
Анатолий кивнул на лес.
— Пошли! — охотно согласился Юра.
— Майк, назад! — приказал дядя и заставил собаку, побежавшую было в лес, лечь у своих ног. — Охотник, — наставительно сказал он, — проходит за шесть часов двадцать пять километров, а собака пробегает в час не меньше шестнадцати километров, значит, за это время почти сто километров. Майк должен отдохнуть.
— Мы ненадолго! — сказал Анатолий.
— Придерживайтесь ручья! — крикнул им вдогонку дядя.
Скоро Юра сбил одну утку из трех, поднявшихся с болотца, откуда вытекал ручей.
— Ты иди вдоль ручья, — крикнул он Анатолию, мелькавшему среди деревьев, — а я здесь еще попытаю счастья!
Анатолий поймал себя на том, что он чуть ли не бежит вдоль берега. Он остановился, вытер ладонью пот с лица, глубоко вздохнул и негромко засмеялся. Красота! Собственно, ничего особенно красивого в этом осиннике не было. Пахло осенью: прелыми листьями, грибами. Птицы уже не пели. Изредка багровые листья бесшумно срывались и, плавно раскачиваясь, опускались на землю. Три таких багряных листа Анатолий осторожно спрятал в карман.
Он долго стоял и слушал, слушал тишину.
В ожидании охотников Ольга Петровна хозяйничала на даче, готовила праздничный обед, пекла пирожки. Что-то долго нет охотников?.. Не случилось ли чего? А может быть, она напрасно волнуется. Все знакомые укоряют ее за привычку вечно беспокоиться. Но как же не беспокоиться?
Когда в больнице узнали, что сын ее возвращается из колонии, сколько добрых советов надавали ей и больные, и врачи, и нянюшки. Один больной с Крайнего Севера предлагал увезти Анатолия с собой, «чтобы сделать из него человека». «Сделать из него человека» предлагал и геолог с Алтая, и капитан рыболовецкого траулера, и московский метростроевец. Ольгу Петровну любили в больнице за душевность, отзывчивость, за настойчивость, когда дело шло о «ее» больном. И вот теперь каждый старался помочь ей чем только мог и ободрить.
Но двое больных, по секрету, предупредили Ольгу Петровну о том, как нелегко бывает вырваться из цепких лап воровской шайки. Тут необходима прежде всего сила воли и характер. Есть ли сила воли у ее Анатолия? Сумеет ли он устоять?
«А как же иначе?» — отвечала она, а оставшись наедине с собой, сомневалась, страшилась.
И вот Анатолий вернулся. Уехал мальчиком, а вернулся совсем взрослым, бреется, иногда покуривает. Какой-то весь непонятный, скрытный, напряженный, как пружина, упрямый. Брат говорит, что такое упорство даже хорошо, отлично. Кто знает? А вот что он добрый, это радует. Пуховый платок купил из своих «мотоциклетных» денег. Пока все идет хорошо. Но неспокойно на сердце за будущее. Кто знает?.. Может вернуться уехавший Хозяин. Говорят, что он опять грозился отомстить Анатолию. Правда, у нее есть несколько адресов добрых людей, готовых взять сына к себе. Да и комнаты она поменяет. Уже дала объявление об обмене. А может быть, все это пустые страхи?
К воротам дачи подкатил «Москвич». Из него выгружались усталые, измокшие, шумные и довольные охотники. Ольга Петровна вышла открыть ворота.
— Посмотри, какой красавец! — возбужденно закричал Анатолий, высоко подбрасывая черныша.
— Неужели ты добыл?
— Он, он! — подтвердил дядя.
— Если бы не Майк — не видать бы мне этого черныша! — признался Анатолий и начал было рассказывать, но мать, увидев его мокрый комбинезон, потребовала, чтобы он сейчас же переоделся.
— Обед перестоял. Все остыло. Сами виноваты.
Обед прошел весело. Анатолий и Юра в лицах наперебой рассказывали о своих приключениях. Майк был превознесен до небес. Щенку Майку Второму дали понюхать каждую птицу, — Анатолию обязательно хотелось познакомить его со всеми запахами. Долго возились с ним. Кончилось тем, что дядя отобрал птиц и послал щенка на место, сказав, что охотничья собака — это не игрушка.
Потом Анатолий упросил Юру показать ему приемы самбо. Оба увлеклись и занимались минут тридцать. Ольга Петровна смотрела на них неодобрительно.
Уезжая, Юра напомнил Анатолию, что надо поскорее сдать экзамены в ОРУДе. О работе он сообщит, когда окончательно выяснится. Анатолий хотел было поехать с ним, но Ольга Петровна попросила его остаться.
— Уедем поездом в двадцать два сорок. Вот ты приехал, а я тебя почти не вижу.
До десяти часов Анатолий, Ольга Петровна и дядя Коля обсуждали возможные варианты будущей работы Анатолия, потом отправились на станцию.
С этим же поездом в Москву возвращались запоздалые грибники. Под веселые разговоры и шутки грибников счастливый Анатолий незаметно уснул и проснулся, когда поезд стоял уже на залитой электрическим светом платформе московского вокзала.
Глава IX
— Это ты, Лунатик? — спросил Анатолий.
— Я, а кто говорит?
— Позови, пожалуйста, Лику.
— А вы кто? — спросил мальчик.
— Марсианин. Звоню с Марса. Зови скорее.
В трубку донеслось: «Лика, тебе с Марса звонят!»
— Я знала, что вы позвоните, — сказала Лика.
У Анатолия перехватило дыхание. Он молчал.
— Я слушаю, слушаю! Позвонили наконец — так говорите. Как вас встретили дома?
— Хорошо встретили… И школьные друзья…
Лика сказала, что книги, нужные Анатолию, у нее найдутся — пусть хоть сейчас приходит за ними.
— Вот хорошо! Ведь через неделю у меня переэкзаменовка по литературе.
— Приходите, жду!
…Дверь Анатолию открыл рослый, упитанный мальчик в очках, лет тринадцати, в коротких вельветовых штанах и курточке с «молниями».
— Лика побежала в магазин. Сказала, чтобы вы подождали. Это вы марсианин?
— Э, да ты почти Шерлок Холмс! Тебя как звать?
— Боб. А вас?
— Анатолий Владимирович Русаков, — отрекомендовался юноша и протянул руку.
Мальчик вяло подал свою — лопаточкой. Анатолий по-дружески крепко сжал ему ладонь. Неожиданно мальчик, как капризная девчонка, завизжал и запрыгал, выдергивая пальцы. Анатолий, удивленный такой изнеженностью, выпустил руку. Боб подул на нее, зло посмотрел на Анатолия и вдруг грубо выругался. Это уж никак не вязалось с обликом благопристойного мальчика.
— А ну зареви или закричи, как Тарзан, — рассердился Анатолий. — Не парень ты, а так… кукла тряпичная.
С губ Боба сорвалась уличная ругань.
Анатолий не оставался в долгу, если его задирали. В колонии он не давал спуску ругателям-хулиганам. Но ведь не поведешь Боба на совет воспитанников? Анатолий усмехнулся, левой рукой схватил Боба за темя, пригнул к полу, а правой звонко шлепнул по заду.
Нарочитый истошный визг напомнил Анатолию, где он и зачем пришел. Почувствовав свободу, мальчишка отбежал к внутренней двери, приоткрыл ее, готовый в любой момент запереться в комнате, и, чувствуя себя в безопасности, сердито прокричал:
— Чего дерешься? Воспитатель нашелся! Вот придет мамочка, я ей шепну, и тебя в два счета заберут в милицию. А шагнешь ко мне, то завизжу так, что милиция сразу прибежит.
— Да ну? Так-таки сразу? Эх ты, доморощенный Тарзан! Да я сам доставил в милицию вора, срезавшего сумочку у твоей матери.
— Ну! Так это вы? Вот здорово! — Мальчик выпустил ручку двери и подошел. — Как же вы поймали вора? Он вам хотел глаз выколоть? — В голосе Боба слышалось уважение, даже подобострастие.
— Был бы стоящим парнем, рассказал бы. А так… Тебе бы спортом заняться, жирок порастрясти. Хочешь, помогу тебе, слабосильному.
— Во-первых, я не слабосильный, во-вторых, вы знаете, что я сыграл с Ботвинником вничью?
— Один на один?
— Не совсем… В сеансе одновременной.
— Сколько же вас было против Ботвинника?
— Десять.
— Врешь!
— Ну, сорок… А ничьих добились только десять.
Боб ожидал привычных в таких случаях похвал его необыкновенным способностям. Бобу так хотелось показать себя. Он схватил гостя за рукав и повел в свою комнату. Стены ее были увешаны звездными картами, в углу громоздились какие-то инструменты и приборы. Шкаф был набит книгами.
— Вы знакомы с гномоном? — важно спросил Боб.
— А кто это?
Боб, сдерживая смех, показал пальцем на небольшой гвоздь, вбитый в дощечку на подоконнике.
— В царствование императора Августа в Риме, — начал Боб тоном привычного оратора, — был воздвигнут вывезенный из Египта огромный гномон высотой около ста метров. Чем выше шест, стоящий перпендикулярно, тем длиннее тень и, значит, заметнее изменения. А у меня гномон комнатный.
— Ясно…— смущенно пробормотал Анатолий.
— А если вам ясно, тогда скажите, для чего гномон употребляется?
— На то ты и ученый астромальчик, чтобы объяснить мне, неграмотному.
— Нет, вы действительно не знаете? — оживился Боб и с удовольствием пустился в объяснения. — При солнце я по гномону определяю полуденную линию тени, она же, как известно, совпадает с географическим меридианом.—Боб подтолкнул Анатолия к дивану, повернул лицом к левому углу и, показав на линию, прочерченную на подоконнике, добавил: — Мы стоим точно на географическом меридиане!
— Чувствую, — смеясь, отозвался Анатолий.
Потом Боб продемонстрировал самодельный секстант и рассказал, как им определяют угловую высоту звезд и как с помощью секстанта определяли положение корабля герои Жюля Верна. Потом он вытащил из шкафа фотоаппарат, хронометр, бинокль, микроскоп. Тараторя, он сыпал такими словами, как «аберрация», «дифракция», «поляризация», чем, по его мнению, окончательно утвердил свое превосходство.
— Ты сам все это сделал?—держа в руках секстант, спросил Анатолий. «Если парень умеет мастерить такие штуки, — думал он, — то парень чего-нибудь да стоит!»
— У нас в кружке юных астрономов при Планетарии ребята и не то делают, — сказал Боб. — У моего товарища Женьки Хлебникова есть даже зонд для изучения созвездий неба.
— А ты что-нибудь открыл в небе?
— Вы не смейтесь. Кто открыл планету Уран? Любитель, англичанин Гершель. Кто первым в мире открыл новую звезду в созвездии Персея? Астроном-любитель гимназист Борисяк, в 1901 году. Кто обнаружил в 1939 году появление яркой новой кометы? Астрономы-любители Ахматов и Юрлов. Комета названа их именами. Я тоже веду дневник астрономических наблюдений. У каждого из нас есть звездная карта и школьный астрономический календарь на этот год.
Затем Боб показал толстую общую тетрадь. На темном фоне обложки виднелись звезды, летящий реактивный снаряд. Белыми буквами был выведен заголовок: «На крыльях фантазии».
— Это мое собственное сочинение, — объявил Боб. — Хотите посмотреть? Это о полете на Марс.
— Давай, давай, — согласился Анатолий.
Все равно нужно было дождаться Лику. Да и любопытный, непонятный паренек этот Боб. Как в нем уживаются грязная ругань и плаксивость со всей этой премудростью?
— В начале эпиграфы, — важно сказал Боб. — Первый из Маркса: «В науке нет столбовой дороги, и только тот может достичь ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам». Второй — писатель Эмиль Золя: «Нет вещей непознаваемых, а есть только непознанные». Хорошо?
— Здорово! — согласился Анатолий и, взяв на столе листик бумаги, записал изречения для себя. Потом перелистал странички, прочитал несколько строк, выведенных полудетским круглым почерком.
«Нас было трое, двое юношей и девушка. Мы молча устраиваемся в наших креслах. Как в них удобно! Но ведь это удобно только сейчас, когда ракета стоит вертикально. А в полете она, наверное, примет горизонтальное положение. В этом случае мы выпадаем из кресел, как горох из перевернутого стакана…»
«Ничего… Наверное, интересно…» — подумал Анатолий и отложил тетрадь.
— Потом дашь почитать, когда закончишь повесть, — сказал он с оттенком уважения к подростку.
Анатолий подошел к книжной полке и наугад вытянул книгу. Он открыл ее на одной из заложенных страниц и с удивлением прочел подчеркнутые строки:
«…Мы молча устраиваемся в наших креслах. Как в них удобно!» И дальше, слово в слово, как в «повести»
Боба.
Боб подбежал и рванул книгу к себе. У него было злое и красное лицо. Опешивший Анатолий выпустил книгу из рук. Боб быстро швырнул ее на нижнюю полку шкафа и закрыл дверцу.
— Ты что же это? Списываешь повесть из разных книг, а выдаешь за свою? — удивился Анатолий.
— Я цитировал! Не ваше дело!
— Ну и ну! Действительно «способный астромальчик»! А кто же все-таки смастерил секстант и другие приборы?
— Я сам.
— Теперь не верю.
— А мне плевать, верите вы или нет!
Дверь открылась, и вошла Лика.
— Что здесь происходит? — спросила она.
Раскрасневшийся, пыхтящий Боб исподлобья поглядывал то на сестру, то на гостя. Анатолий подмигнул Бобу и сказал:
— Уточняем некоторые вопросы литературы и астрономии… А ваш брат мастер, сам соорудил столько приборов. Молодец!
— Са-ам? — насмешливо протянула Лика. — Хвастает! Это ему все Женька Хлебников мастерит, а Боб засунет руки в карманы и командует.
— Врешь! — взвизгнул Боб и покраснел.
— Следи за выражениями. Не злись. Вот о межзвездном полете ты хорошо написал. Что хорошо, то хорошо…
Анатолий хмыкнул, но ничего не сказал. Лика повела его в свою комнату.
В комнате Лики, возле узкой постели, застланной белоснежным покрывалом, на письменном столике лежала стопка учебников для девятого и десятого классов.
Анатолий быстро перелистал их.
— Отлично! То, что надо. Большое спасибо…
— Ну, рассказывайте, как вы устроились? — спросила Лика.
Анатолий начал рассказывать о своих школьных делах. Дверь распахнулась, и Агния Львовна с деланной любезностью улыбнулась гостю.
— Что вы здесь уединились? — сказала она. — Пойдемте в столовую.
Переступив порог столовой, Анатолий растерялся и сразу почувствовал себя скованным и неуклюжим. Он был подавлен обилием вещей, сверкавших полировкой, позолотой, хрустальными гранями, лаком. Он впервые видел такую комнату, и она казалась ему сказочной.
Столовая Троицких была обставлена громоздкими, вычурными, разномастными вещами. У стены красовалось массивное сооружение — сервант черного дерева в витых колонках, резьбе и башенках, с зеркальцами, полочками, створочками. В углу стоял белый рояль, а на нем — модель крейсера под стеклянным колпаком.
Посреди комнаты на большом ковре блестел полировкой стол красного дерева, в центре которого бронзовая обнаженная девица держала в пальчиках ножички для фруктов. Черный, инкрустированный фарфоровыми медальончиками столик на капризно изогнутых ножках служил пьедесталом для дорогого радиоприемника. С потолка свисала роскошная люстра с хрустальными висюльками. За стеклом «горки» поблескивали рюмки, бокалы, графинчики, безделушки из фарфора и кости. Дорогие вазы и картины в тяжелых рамах заканчивали убранство столовой. Казалось, здесь каждая вещь кричала: «Смотрите, какая я особенная, какая я дорогая!»
Мотоцикл лежал в кювете, метрах в семи от них, мотор ревел, колеса бешено вращались. Анатолий подбежал к нему и поспешно выключил зажигание, предупреждая пожар и взрыв. Наступила тишина. Юра помог мотоциклисту подняться. Тот с воплем «Юрка!» обхватил его обеими руками за шею и, поджав ноги, пронзительно завизжал. Молодой мужчина, которого отшвырнуло дальше, подошел, прижимая платок к окровавленному лбу, пожал руку Юре и кивнул Анатолию.
— Еще Магомет заповедал, — с усмешкой сказал он, — сначала внимательно выслушай женщину, например, ее просьбу дать управлять машиной, — и сделай все наоборот. Я не послушал Магомета и наказан за слабохарактерность…
Мужчины подняли мотоцикл, обтерли и вывели на шоссе. Ливень ушел в Москву. Падали лишь редкие, запоздалые капли. Открылись лесные дали.
Юра познакомил Анатолия со своими сослуживцами— Антониной Голубковой и Кириллом Федоровским, а затем спросил их:
— К нам?
— К вам, — ответил Кирилл. — Еще не обнаружили, куда она девалась? Может быть, упала в озеро? Мы не слышали ее радиопозывных. Аппаратура на взлете отказала, что ли?
— Юра, ты к себе? — поинтересовалась Тоня.
— Нет, еду со своим другом Анатолием на охоту. Давайте вашу машину проверим. Эх вы, горе-ездоки! Хорошо, что без смертоубийства обошлось…
— Это вы виноваты! — закричала Тоня. — Жмут сто километров в час при такой погоде! Я от вас спасалась, потому и завихляла в кювет. Лихачи несчастные!
— Спокойно, гражданочка! Не выражайтесь, не нарушайте…— загудел своим басом Юра. — В общем, гражданочка, за вами штраф. И лишаю вас на полгода водительских прав.
— Ну, это мы еще посмотрим, кто кому штраф платить будет! — смеялась Тоня, усаживаясь на заднее седло за спиной Кирилла. Мотоцикл рванул вперед.
5
Есть неизъяснимая прелесть и в продуваемом всеми ветрами, светлом, просторном сухом сосновом бору, где золотистые древесные колонны увенчаны зелеными опахалами, а земля устлана душистым ковром из хвои и шишек; чудесно и в темном, тесном от склоненных лапчатых ветвей, сумеречном, неподвижном ельнике, где среди изумрудного мха торчат шляпки грибов. Но больше всего веселит душу смешанный лес, где много солнца, много движения, много густой травы, цветов и птиц.
Все нравилось сегодня Анатолию. Даже дождь не смог испортить его праздничного настроения.
Дядя, шагавший рядом, был настроен более прозаически. В правой руке он держал длинный прут и, прежде чем пройти через заросли, слегка ударял прутом по веткам, стряхивая капли.
Правее, то появляясь, то исчезая за деревьями, шел Юра в легкой непромокаемой куртке и резиновых сапогах. Комбинезон Анатолия уже давно промок. Вода с брюк стекала в сапоги.
Шли они то сосновым бором, то ельником, то среди кустов по низинкам. Когда зашли в густой молодой березняк, дядя посоветовал идти цепью, стрелять только вперед, ни в коем случае не вдоль линии стрелков. Стрелять, когда птица поднимется выше роста человека, Советов было много.
Анатолий шел, нервно сжимая ружье обеими руками, возле дяди и внимательно следил за Майком, который сновал перед ними челноком, то и дело перебегая с одной стороны на другую.
Но скоро Анатолий усомнился в охотничьих качествах четвероногого и подался в сторону, надеясь сам поднять дичь. Шли, изредка пересвистываясь для ориентировки. Когда же Анатолий прибежал на выстрелы, дядя укладывал тетерева в свой рюкзак, а Юра подвешивал к поясу свой первый трофей. Анатолий выхватил у него из рук молодого, но уже кое-где в черном пере тетерева и подержал в руке. Везет же людям!
Дядя свистнул собаке, подвел ее к Анатолию и сказал:
— Зря отказываешься от Майка. Нечего рыскать самому. Этот пес хоть кого научит охотиться. Только, стреляя, не забывай давать опережение. И не волнуйся.
Легко сказать — не волнуйся!
— Что же ты не берешь? — Дядя показал на три белых гриба на мшистом коврике у ног Анатолия.
— Не до них!
Дядя подошел, срезал грибы, осмотрел, буркнул: «Эх, хороши! Не червивые», — и спрятал в рюкзак.
Из леса вышли на низину с кустами лозы, ольшаником, березками. Майк замер на стойке, приподняв переднюю лапу.
— Ну вот… Иди спокойно, — тихо сказал дядя.
Анатолий поднял ружье к плечу и медленно подошел к Майку.
— Пиль! — крикнул дядя.
Майк пошел прямо, потом засуетился, метнулся вправо, сунул нос в траву, переметнулся влево, забегал и вдруг уверенно повел вперед. Перед ним бесшумно поднялась небольшая, как показалось Анатолию, птица и полетела не быстро и не высоко, даже не поджав длинных ног.
— Стреляй! — как-то буднично сказал дядя.
Анатолий не спеша прицелился и выстрелил в угон.
Птица упала.
— Попал! — завопил Анатолий так, будто убил льва, и бросился к птице.
Но Майк уже нес птицу в зубах и отдал дяде.
— Дергач-коростель. Лучше перепела, — объявил дядя. — Вот и отлично. Значит, все с полем!
— А ты огорчался! — весело гудел Юра.
Анатолий с гордостью подцепил головку птицы ременной петелькой, свисавшей с пояса. Когда переходили просеку, вылетел вальдшнеп. Анатолий два раза выстрелил и промазал. Дядя недовольно покачал головой:
— Спешишь! Озадил. Стреляй с большим опережением.
Они вошли в мелкий березнячок.
— Тетеревиное место, — предупредил дядя.
Майк сразу прихватил след и, перейдя на замедленный шаг, повел через полувысохшее болотце к кустам Можжевельника. Для Анатолия перестали существовать все красоты природы. Он уже не чувствовал ни мокрых, прилипающих к бедрам брюк, ни холодных капель, сыпавших с задетой ветки. От напряжения на лбу выступил пот.
Белого в темных крапинках Майка было хорошо видно в густой осоке. Под ногами чавкала грязь. Анатолий, мысленно проклиная этот шум, старался переставлять ноги так же осторожно, как Майк. Так, шаг за шагом, они пересекли болотце. Майк замер на мгновение перед семейкой кустов, а затем медленно вошел в них. Лезть в кусты за собакой или в обход? У Анатолия даже дух захватило от волнения. Он обежал куст слева и увидел за ним высокие, почти по пояс, заросли папоротника среди редких березок. По колебанию папоротника он понял, что там, шагах в десяти, двигался Майк. Анатолий чуть ли не на носках пошел за ним. Он не понимал, в чем дело: почему так долго птица не взлетает?
Ох, как были мучительны эти минуты томления! Белая в темных крапинках «рубашка» Майка мелькнула за папоротником и застыла на месте. Охотник, задыхаясь от волнения, поспешил туда. Наконец-то! Он прижал ружье к плечу. Майк стоял.
— Пиль! — раздался позади дядин голос.
Майк двинулся вперед, но… никто не вылетел. Майк опять повел. Анатолий чуть не застонал от огорчения.
— Иди за ним быстрее, — негромко сказал дядя. — Если белая куропатка — не стреляй, если глухарь — тоже не стреляй, если черныш — стреляй…
Анатолий догнал Майка и уже не отставал. Вдруг пес остановился, как-то хитро и искоса взглянул на охотника и вдруг галопом помчался направо в лес. Анатолий рванулся за ним, но сразу же остановился — не угнаться! Да и непонятно все это: издевается пес, что ли? Анатолий устало пошел напрямик к лесу через поляну. Майк мелькал за деревьями опушки, остановился, пошел почему-то навстречу. И вдруг на опушке будто что-то взорвалось, и черный фейерверк стремительно метнулся к верхушкам елей. Анатолий опешил. Он вскинул ружье, когда черное облако уже исчезало в лесу. Прогремел выстрел… второй… Только несколько черных перышек медленно плыло по воздуху. Анатолий всматривался, прислушивался, все еще надеясь уловить шум падения. Ничего!
— Промазал! — яростно закричал Анатолий и еле удержался, чтобы не швырнуть ружье о землю. Он вытер пот на лице и засмеялся, стараясь скрыть отчаяние.
— В кого ты стрелял, в какую птицу, знаешь? — спросил дядя, подходя. — Если в глухаря, то за такие дела, брат, ружье и права отбирают…
Анатолий покраснел, молча проклиная и Майка и себя. В самом деле, в горячке он и не подумал, что за птицу поднял пес, не распознал ее, не определил.
Дядя продолжал:
— Стрелять каждый сумеет. А настоящий охотник должен отлично знать птиц, их повадки. Ведь я учил тебя когда-то…— Старый охотник помолчал и, хитро улыбнувшись, сказал: — Не тревожься: в черныша, в тетерева ты стрелял. Вполне законная птица. Я тебя для острастки поэкзаменовать хотел. А жаль, что промазал. Майк чудесно выставил черныша на тебя.
— Уф-уф-уф! — громко выкрикнул Анатолий, стараясь отделаться от комка в горле, и в изнеможении повалился на ворох мокрого прелого сена. — Напугал ты меня, дядя. До чего обидно! Иду, ожидаю, вот-вот сейчас, сию минуту, сию секунду… А Майк ведет, ведет, ведет, и все безрезультатно. Сил нет! А сейчас вроде бы и выцелил, а промазал!
— А где же Майк? — воскликнул Юра.
Дядя Коля посвистел, но Майк не являлся.
— Пока мы здесь прохлаждаемся, — сказал Юра, — он уже давно стоит на стойке и ждет нас.
— Пошли вперед, — скомандовал дядя. — Толя, тебе стрелять.
— Не пойду, — заупрямился Анатолий. — После этого промаха я совсем потерял веру в себя. Промажу…
Споря, вошли в лес.
— Глядите, — крикнул Юра, — глядите!
По просеке медленно шел Майк. Он нес в пасти большущего трепыхающегося черныша. Нести такую большую птицу было неудобно. Но, увидев охотников и услышав восторженные возгласы, Майк, который был самой честолюбивой собакой на свете, задрал хвост и пошел к дяде гордой иноходью, выступая, как лошадь на цирковом манеже. Так он всегда шествовал, когда его хвалили.
Дядя взял черныша и подал Анатолию.
— Твой! — крикнул Юра. — Ну и азартный же ты парень…
Анатолий опустился на колени, прижал Майка к груди и даже чмокнул его между ушами.
Дядя предложил отдохнуть и закусить. Но Толя и Юра пребывали в том восторженном состоянии, которое свойственно только начинающим охотникам, готовым охотиться до тех пор, пока ноги носят. Дядя не стал их уговаривать, присел на пенек и выгрузил из рюкзака припасы.
Анатолий кивнул на лес.
— Пошли! — охотно согласился Юра.
— Майк, назад! — приказал дядя и заставил собаку, побежавшую было в лес, лечь у своих ног. — Охотник, — наставительно сказал он, — проходит за шесть часов двадцать пять километров, а собака пробегает в час не меньше шестнадцати километров, значит, за это время почти сто километров. Майк должен отдохнуть.
— Мы ненадолго! — сказал Анатолий.
— Придерживайтесь ручья! — крикнул им вдогонку дядя.
Скоро Юра сбил одну утку из трех, поднявшихся с болотца, откуда вытекал ручей.
— Ты иди вдоль ручья, — крикнул он Анатолию, мелькавшему среди деревьев, — а я здесь еще попытаю счастья!
Анатолий поймал себя на том, что он чуть ли не бежит вдоль берега. Он остановился, вытер ладонью пот с лица, глубоко вздохнул и негромко засмеялся. Красота! Собственно, ничего особенно красивого в этом осиннике не было. Пахло осенью: прелыми листьями, грибами. Птицы уже не пели. Изредка багровые листья бесшумно срывались и, плавно раскачиваясь, опускались на землю. Три таких багряных листа Анатолий осторожно спрятал в карман.
Он долго стоял и слушал, слушал тишину.
6
В ожидании охотников Ольга Петровна хозяйничала на даче, готовила праздничный обед, пекла пирожки. Что-то долго нет охотников?.. Не случилось ли чего? А может быть, она напрасно волнуется. Все знакомые укоряют ее за привычку вечно беспокоиться. Но как же не беспокоиться?
Когда в больнице узнали, что сын ее возвращается из колонии, сколько добрых советов надавали ей и больные, и врачи, и нянюшки. Один больной с Крайнего Севера предлагал увезти Анатолия с собой, «чтобы сделать из него человека». «Сделать из него человека» предлагал и геолог с Алтая, и капитан рыболовецкого траулера, и московский метростроевец. Ольгу Петровну любили в больнице за душевность, отзывчивость, за настойчивость, когда дело шло о «ее» больном. И вот теперь каждый старался помочь ей чем только мог и ободрить.
Но двое больных, по секрету, предупредили Ольгу Петровну о том, как нелегко бывает вырваться из цепких лап воровской шайки. Тут необходима прежде всего сила воли и характер. Есть ли сила воли у ее Анатолия? Сумеет ли он устоять?
«А как же иначе?» — отвечала она, а оставшись наедине с собой, сомневалась, страшилась.
И вот Анатолий вернулся. Уехал мальчиком, а вернулся совсем взрослым, бреется, иногда покуривает. Какой-то весь непонятный, скрытный, напряженный, как пружина, упрямый. Брат говорит, что такое упорство даже хорошо, отлично. Кто знает? А вот что он добрый, это радует. Пуховый платок купил из своих «мотоциклетных» денег. Пока все идет хорошо. Но неспокойно на сердце за будущее. Кто знает?.. Может вернуться уехавший Хозяин. Говорят, что он опять грозился отомстить Анатолию. Правда, у нее есть несколько адресов добрых людей, готовых взять сына к себе. Да и комнаты она поменяет. Уже дала объявление об обмене. А может быть, все это пустые страхи?
К воротам дачи подкатил «Москвич». Из него выгружались усталые, измокшие, шумные и довольные охотники. Ольга Петровна вышла открыть ворота.
— Посмотри, какой красавец! — возбужденно закричал Анатолий, высоко подбрасывая черныша.
— Неужели ты добыл?
— Он, он! — подтвердил дядя.
— Если бы не Майк — не видать бы мне этого черныша! — признался Анатолий и начал было рассказывать, но мать, увидев его мокрый комбинезон, потребовала, чтобы он сейчас же переоделся.
— Обед перестоял. Все остыло. Сами виноваты.
Обед прошел весело. Анатолий и Юра в лицах наперебой рассказывали о своих приключениях. Майк был превознесен до небес. Щенку Майку Второму дали понюхать каждую птицу, — Анатолию обязательно хотелось познакомить его со всеми запахами. Долго возились с ним. Кончилось тем, что дядя отобрал птиц и послал щенка на место, сказав, что охотничья собака — это не игрушка.
Потом Анатолий упросил Юру показать ему приемы самбо. Оба увлеклись и занимались минут тридцать. Ольга Петровна смотрела на них неодобрительно.
Уезжая, Юра напомнил Анатолию, что надо поскорее сдать экзамены в ОРУДе. О работе он сообщит, когда окончательно выяснится. Анатолий хотел было поехать с ним, но Ольга Петровна попросила его остаться.
— Уедем поездом в двадцать два сорок. Вот ты приехал, а я тебя почти не вижу.
До десяти часов Анатолий, Ольга Петровна и дядя Коля обсуждали возможные варианты будущей работы Анатолия, потом отправились на станцию.
С этим же поездом в Москву возвращались запоздалые грибники. Под веселые разговоры и шутки грибников счастливый Анатолий незаметно уснул и проснулся, когда поезд стоял уже на залитой электрическим светом платформе московского вокзала.
Глава IX
МАМА, ПАПА И БОБ
1
Ни у кого из бывших одноклассников не оказалось нужных Анатолию учебников: давно отдали или затерялись. Радуясь возможности поговорить с Ликой Троицкой и одновременно испытывая неловкость, он позвонил ей. Отозвался мальчишеский голос.— Это ты, Лунатик? — спросил Анатолий.
— Я, а кто говорит?
— Позови, пожалуйста, Лику.
— А вы кто? — спросил мальчик.
— Марсианин. Звоню с Марса. Зови скорее.
В трубку донеслось: «Лика, тебе с Марса звонят!»
— Я знала, что вы позвоните, — сказала Лика.
У Анатолия перехватило дыхание. Он молчал.
— Я слушаю, слушаю! Позвонили наконец — так говорите. Как вас встретили дома?
— Хорошо встретили… И школьные друзья…
Лика сказала, что книги, нужные Анатолию, у нее найдутся — пусть хоть сейчас приходит за ними.
— Вот хорошо! Ведь через неделю у меня переэкзаменовка по литературе.
— Приходите, жду!
…Дверь Анатолию открыл рослый, упитанный мальчик в очках, лет тринадцати, в коротких вельветовых штанах и курточке с «молниями».
— Лика побежала в магазин. Сказала, чтобы вы подождали. Это вы марсианин?
— Э, да ты почти Шерлок Холмс! Тебя как звать?
— Боб. А вас?
— Анатолий Владимирович Русаков, — отрекомендовался юноша и протянул руку.
Мальчик вяло подал свою — лопаточкой. Анатолий по-дружески крепко сжал ему ладонь. Неожиданно мальчик, как капризная девчонка, завизжал и запрыгал, выдергивая пальцы. Анатолий, удивленный такой изнеженностью, выпустил руку. Боб подул на нее, зло посмотрел на Анатолия и вдруг грубо выругался. Это уж никак не вязалось с обликом благопристойного мальчика.
— А ну зареви или закричи, как Тарзан, — рассердился Анатолий. — Не парень ты, а так… кукла тряпичная.
С губ Боба сорвалась уличная ругань.
Анатолий не оставался в долгу, если его задирали. В колонии он не давал спуску ругателям-хулиганам. Но ведь не поведешь Боба на совет воспитанников? Анатолий усмехнулся, левой рукой схватил Боба за темя, пригнул к полу, а правой звонко шлепнул по заду.
Нарочитый истошный визг напомнил Анатолию, где он и зачем пришел. Почувствовав свободу, мальчишка отбежал к внутренней двери, приоткрыл ее, готовый в любой момент запереться в комнате, и, чувствуя себя в безопасности, сердито прокричал:
— Чего дерешься? Воспитатель нашелся! Вот придет мамочка, я ей шепну, и тебя в два счета заберут в милицию. А шагнешь ко мне, то завизжу так, что милиция сразу прибежит.
— Да ну? Так-таки сразу? Эх ты, доморощенный Тарзан! Да я сам доставил в милицию вора, срезавшего сумочку у твоей матери.
— Ну! Так это вы? Вот здорово! — Мальчик выпустил ручку двери и подошел. — Как же вы поймали вора? Он вам хотел глаз выколоть? — В голосе Боба слышалось уважение, даже подобострастие.
— Был бы стоящим парнем, рассказал бы. А так… Тебе бы спортом заняться, жирок порастрясти. Хочешь, помогу тебе, слабосильному.
— Во-первых, я не слабосильный, во-вторых, вы знаете, что я сыграл с Ботвинником вничью?
— Один на один?
— Не совсем… В сеансе одновременной.
— Сколько же вас было против Ботвинника?
— Десять.
— Врешь!
— Ну, сорок… А ничьих добились только десять.
Боб ожидал привычных в таких случаях похвал его необыкновенным способностям. Бобу так хотелось показать себя. Он схватил гостя за рукав и повел в свою комнату. Стены ее были увешаны звездными картами, в углу громоздились какие-то инструменты и приборы. Шкаф был набит книгами.
— Вы знакомы с гномоном? — важно спросил Боб.
— А кто это?
Боб, сдерживая смех, показал пальцем на небольшой гвоздь, вбитый в дощечку на подоконнике.
— В царствование императора Августа в Риме, — начал Боб тоном привычного оратора, — был воздвигнут вывезенный из Египта огромный гномон высотой около ста метров. Чем выше шест, стоящий перпендикулярно, тем длиннее тень и, значит, заметнее изменения. А у меня гномон комнатный.
— Ясно…— смущенно пробормотал Анатолий.
— А если вам ясно, тогда скажите, для чего гномон употребляется?
— На то ты и ученый астромальчик, чтобы объяснить мне, неграмотному.
— Нет, вы действительно не знаете? — оживился Боб и с удовольствием пустился в объяснения. — При солнце я по гномону определяю полуденную линию тени, она же, как известно, совпадает с географическим меридианом.—Боб подтолкнул Анатолия к дивану, повернул лицом к левому углу и, показав на линию, прочерченную на подоконнике, добавил: — Мы стоим точно на географическом меридиане!
— Чувствую, — смеясь, отозвался Анатолий.
Потом Боб продемонстрировал самодельный секстант и рассказал, как им определяют угловую высоту звезд и как с помощью секстанта определяли положение корабля герои Жюля Верна. Потом он вытащил из шкафа фотоаппарат, хронометр, бинокль, микроскоп. Тараторя, он сыпал такими словами, как «аберрация», «дифракция», «поляризация», чем, по его мнению, окончательно утвердил свое превосходство.
— Ты сам все это сделал?—держа в руках секстант, спросил Анатолий. «Если парень умеет мастерить такие штуки, — думал он, — то парень чего-нибудь да стоит!»
— У нас в кружке юных астрономов при Планетарии ребята и не то делают, — сказал Боб. — У моего товарища Женьки Хлебникова есть даже зонд для изучения созвездий неба.
— А ты что-нибудь открыл в небе?
— Вы не смейтесь. Кто открыл планету Уран? Любитель, англичанин Гершель. Кто первым в мире открыл новую звезду в созвездии Персея? Астроном-любитель гимназист Борисяк, в 1901 году. Кто обнаружил в 1939 году появление яркой новой кометы? Астрономы-любители Ахматов и Юрлов. Комета названа их именами. Я тоже веду дневник астрономических наблюдений. У каждого из нас есть звездная карта и школьный астрономический календарь на этот год.
Затем Боб показал толстую общую тетрадь. На темном фоне обложки виднелись звезды, летящий реактивный снаряд. Белыми буквами был выведен заголовок: «На крыльях фантазии».
— Это мое собственное сочинение, — объявил Боб. — Хотите посмотреть? Это о полете на Марс.
— Давай, давай, — согласился Анатолий.
Все равно нужно было дождаться Лику. Да и любопытный, непонятный паренек этот Боб. Как в нем уживаются грязная ругань и плаксивость со всей этой премудростью?
— В начале эпиграфы, — важно сказал Боб. — Первый из Маркса: «В науке нет столбовой дороги, и только тот может достичь ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам». Второй — писатель Эмиль Золя: «Нет вещей непознаваемых, а есть только непознанные». Хорошо?
— Здорово! — согласился Анатолий и, взяв на столе листик бумаги, записал изречения для себя. Потом перелистал странички, прочитал несколько строк, выведенных полудетским круглым почерком.
«Нас было трое, двое юношей и девушка. Мы молча устраиваемся в наших креслах. Как в них удобно! Но ведь это удобно только сейчас, когда ракета стоит вертикально. А в полете она, наверное, примет горизонтальное положение. В этом случае мы выпадаем из кресел, как горох из перевернутого стакана…»
«Ничего… Наверное, интересно…» — подумал Анатолий и отложил тетрадь.
— Потом дашь почитать, когда закончишь повесть, — сказал он с оттенком уважения к подростку.
Анатолий подошел к книжной полке и наугад вытянул книгу. Он открыл ее на одной из заложенных страниц и с удивлением прочел подчеркнутые строки:
«…Мы молча устраиваемся в наших креслах. Как в них удобно!» И дальше, слово в слово, как в «повести»
Боба.
Боб подбежал и рванул книгу к себе. У него было злое и красное лицо. Опешивший Анатолий выпустил книгу из рук. Боб быстро швырнул ее на нижнюю полку шкафа и закрыл дверцу.
— Ты что же это? Списываешь повесть из разных книг, а выдаешь за свою? — удивился Анатолий.
— Я цитировал! Не ваше дело!
— Ну и ну! Действительно «способный астромальчик»! А кто же все-таки смастерил секстант и другие приборы?
— Я сам.
— Теперь не верю.
— А мне плевать, верите вы или нет!
Дверь открылась, и вошла Лика.
— Что здесь происходит? — спросила она.
Раскрасневшийся, пыхтящий Боб исподлобья поглядывал то на сестру, то на гостя. Анатолий подмигнул Бобу и сказал:
— Уточняем некоторые вопросы литературы и астрономии… А ваш брат мастер, сам соорудил столько приборов. Молодец!
— Са-ам? — насмешливо протянула Лика. — Хвастает! Это ему все Женька Хлебников мастерит, а Боб засунет руки в карманы и командует.
— Врешь! — взвизгнул Боб и покраснел.
— Следи за выражениями. Не злись. Вот о межзвездном полете ты хорошо написал. Что хорошо, то хорошо…
Анатолий хмыкнул, но ничего не сказал. Лика повела его в свою комнату.
2
В комнате Лики, возле узкой постели, застланной белоснежным покрывалом, на письменном столике лежала стопка учебников для девятого и десятого классов.
Анатолий быстро перелистал их.
— Отлично! То, что надо. Большое спасибо…
— Ну, рассказывайте, как вы устроились? — спросила Лика.
Анатолий начал рассказывать о своих школьных делах. Дверь распахнулась, и Агния Львовна с деланной любезностью улыбнулась гостю.
— Что вы здесь уединились? — сказала она. — Пойдемте в столовую.
Переступив порог столовой, Анатолий растерялся и сразу почувствовал себя скованным и неуклюжим. Он был подавлен обилием вещей, сверкавших полировкой, позолотой, хрустальными гранями, лаком. Он впервые видел такую комнату, и она казалась ему сказочной.
Столовая Троицких была обставлена громоздкими, вычурными, разномастными вещами. У стены красовалось массивное сооружение — сервант черного дерева в витых колонках, резьбе и башенках, с зеркальцами, полочками, створочками. В углу стоял белый рояль, а на нем — модель крейсера под стеклянным колпаком.
Посреди комнаты на большом ковре блестел полировкой стол красного дерева, в центре которого бронзовая обнаженная девица держала в пальчиках ножички для фруктов. Черный, инкрустированный фарфоровыми медальончиками столик на капризно изогнутых ножках служил пьедесталом для дорогого радиоприемника. С потолка свисала роскошная люстра с хрустальными висюльками. За стеклом «горки» поблескивали рюмки, бокалы, графинчики, безделушки из фарфора и кости. Дорогие вазы и картины в тяжелых рамах заканчивали убранство столовой. Казалось, здесь каждая вещь кричала: «Смотрите, какая я особенная, какая я дорогая!»