Страница:
— Скоро поймешь!
— Ну, так просто не возьмешь меня! — Анатолий отступил назад, сжимая финку в руках.
— А мы сейчас с тобой и связываться не будем, — сказал Цыган и сплюнул. — Сейчас мы тебя через закон тряхнем. Да так, чтобы зубы полетели. Остальное потом от нас дополучишь…
С улицы во двор школы прошли двое взрослых и подросток. Анатолий, стараясь не спешить, двинулся боком, чтобы не подставлять спину. Но Цыган продолжал:
— Успеешь! Хоть водки уже нет, да я не про все рассказал. Слушай и мотай на ус!
И он начал не торопясь говорить. Это была «никчемушная», пустая, назойливая болтовня. — Анатолию невмоготу было слушать. Он хотел оборвать Цыгана, как вдруг тот замолчал и, не закончив фразы, повернулся к калитке. Посмотрел туда и Анатолий. Теперь те двое, поддерживая третьего под руки, вышли на улицу. Оба вора поспешно вскочили и почти побежали к калитке.
Анатолий на всякий случай сунул финку во внутренний карман пиджака и медленно пошел в класс.
Урок уже шел, когда Русаков пробрался на цыпочках к своей парте, подсел к Онегину и попросил несколько листков бумаги для записи. Онегин, человек хозяйственный, протянул ему новую общую тетрадь.
— Не успел перед школой домой забежать, — зашептал Анатолий, — задержался на работе. А потом ссора была с двумя типчиками во дворе школы.
— Ссора? А почему от тебя так водкой несет? — удивленно спросил Онегин, не поворачивая головы.
Анатолий старался внимательно слушать учителя и даже пытался переписать с доски вопросы, но не мог сосредоточиться. Посмотрев в сторону, он заметил на себе пристальный взгляд приятельницы Шелгунова. Он стал записывать, стараясь не смотреть на девушку.
Соня сидела за партой одна. Внезапно на тетрадку Анатолия упала записка. Он прочел: «Где Антон?» Сначала он не понял, о каком Антоне и кто спрашивает. Потом пришла вторая записка: «Я требую, чтобы вы сейчас же написали, где Антон Шелгунов».
Анатолий посмотрел на Соню, недоуменно пожал плечами, развел руками и через минуту получил третью записку: «Я вас спрашиваю очень серьезно. Зачем вы вызывали Антона Шелгунова из класса и где он сейчас?» Он снова пожал плечами. Соня встала и взволнованно обратилась к учителю:
— Разрешите выйти?
Не ожидая разрешения, она пошла к двери и призывно махнула рукой Анатолию.
— Тебе семафорит прелестная блондинка! — весело сказал Онегин.
— А ну ее! — сердито бросил Анатолий, не поворачивая головы.
Урок продолжался. Преподаватель негромко объяснял. Постукивал мел. Вдруг дверь с силой распахнулась, хлопнулась о стену. Рындина стояла на пороге. Она истерично прокричала:
— Антона убили! Преподаватель замолк на полуслове.
— Какого Антона? — растерянно спросил он.
— Антона Шелгунова! Вызвали во двор… Дворничиха видела… ударили по голове, а труп утащили!
Обхватив дверной косяк, прислонившись к нему лбом, девушка зарыдала. Все вскочили.
Анатолий не в силах был двинуться с места. Теперь он понял, какой смысл был вложен в слова—«Чума распорядился насчет одного такого ловчилы, как ты… Для тебя — это первый звонок на тот свет». Все стало понятно! И условный свист, и появление двоих, и возвращение их с третьим, которого они вели под руки, и то, почему так быстро исчезли Цыган с Огурцом.
— Вот он! Он виноват! Русаков вызывал Антона! — закричала вдруг Соня, показывая на Анатолия. — Держите Русакова, убийцу!
Но Анатолий и не думал бежать. Он сидел оглушенный и молчал. Рындина захлебывалась от рыданий. Из ее бессвязных слов можно было понять: «Дворничиха видела… А во дворе на земле лужа крови…»
Сразу вскочил со своего места Зубавин, с треском отбросил откидную доску парты и выбежал из класса.
— Ты что-нибудь понимаешь? — строго спросил Онегин.
— Кое-что начинаю понимать… Но я не виноват! —
Анатолий тоже вскочил, чтобы выбежать во двор, посмотреть, но в это время в класс вернулся Зубавин.
— Антона Шелгунова нет, следы крови видны, — объявил он. — Пусть никто не идет туда, нельзя затаптывать следов. Вы, Русаков, вернитесь на свое место.
— Товарищи, займите места, — приказал староста. — До прихода милиции будем продолжать занятия.
Все уселись за парты, но до занятий ли было!
Анатолий никак не мог заставить себя сосредоточиться. Вот оно — «ударим по тебе законом». Хотят «пришить» дело…
Негодяи! Хотят опозорить перед всеми — смотрите, был Русаков бандитом, бандитом и остался. А он даже не видел Шелгунова. Но как доказать? Ловко подстроили: в момент преступления его в классе не было, свое алиби он доказать не сможет. Не выставлять же в качестве свидетелей Цыгана и Огурца. Начнется следствие. Может быть, арестуют. Конечно, он будет говорить только правду: как на тропинке во дворе его остановили два вора, как требовали покориться Чуме и вступить в шайку, как грозили отомстить в случае несогласия. …Как он пил с ними. Бутылка из-под водки осталась там же на траве. Воры так спешили, что забыли ее, забыли и финку. Финку! «Ой-ой-ой!» — мысленно простонал Анатолий. Он незаметно сунул руку во внутренний карман пиджака. Здесь она, будь проклята! Ну и влип! Все погибло… Ношение холодного оружия без должного разрешения!.. Надо отделаться от ножа до прихода милиции, до обыска. Хорошо, что вспомнил. Если обнаружат при нем — засудят за ношение… Нарочно, сволочи, воткнули в колбасу…
— Если не виноват, так чего же молчишь? — спросил Онегин.
— Петр Петрович, ты мне веришь? — в свою очередь, спросил Анатолий, глядя прямо перед собой. — Потом все расскажу. А пока — веришь или нет?
— От тебя пахнет водкой. Ты пил?
— Пил. Но память на месте. Мне мстят воры… Подстроили все, чтобы подозрение на меня пало. Ты мне веришь? Моему комсомольскому слову веришь?
— Ну, верю…
— Онегин, слушай внимательно, — шептал Анатолий. — У меня в кармане оказалась финка, потом все объясню. Не моя… Если ее обнаружат при таких обстоятельствах, то только за ношение финки дадут два года. Значит, я пропал. Прошу, как друга, спасай! Возьми ее, потом выбрось куда хочешь…
Онегин яростно потер ладонью подбородок, лоб и, помолчав, тихо спросил:
— Финка… в крови?
— Да нет же! Вот балда! Я не убивал, я и не видел Шелгунова. А финкой колбасу резали…
Онегин снова помолчал, а потом прошептал:
— Я-то тебе верю, но не могу финку взять. Понимаешь— не могу. Семья… Нельзя рисковать…
— Ну что ж, топи! Отличишься.
— Не дури! Успокойся, если не виноват. Вот что… спрячь в парту. Я — ничего не знаю. Я промолчу, раз ты не виноват. А окажешься виноват — не взыщи. Скажу, что просил финку спрятать и пьяный на урок пришел.
Анатолий мысленно обругал Онегина и мысленно надавал ему тумаков. Но избавиться от финки надо. Он нарочно уронил тетрадь на пол и, нагибаясь, сунул финку в ящик парты. Выпрямившись, облегченно вздохнул. Но радоваться было рано…
Прибывший в школу старший лейтенант милиции вызвал Анатолия Русакова. Класс проводил его настороженным молчанием. Допрашивали в учительской.
Софья Константиновна Рындина, двадцати трех лет, незамужняя, проживающая в Москве, показала следующее.
С Антоном Ивановичем Шелгуновым она познакомилась в прошлом году в этой же школе. Они дружили. Послезавтра собирались идти в ЗАГС. Об Антоне Шелгунове она знает, что он был еще подростком вовлечен в воровскую шайку Чумы, страшного человека. Антона дважды проигрывали в карты, и оба раза Чума спасал его, но заставлял Антона брать целиком на себя преступления. Антон дважды сидел в тюрьме за Чуму. В лагере, уже взрослым, Антон стал активистом. Он был досрочно освобожден, вернулся. Работает на заводе в Москве, учится в вечерней школе. Она знает, что Чума потребовал от Шелгунова, чтобы он бросил работу и школу, вернулся в шайку, иначе — смерть. Антон отказался. Он решил уехать на нефтяные промыслы в Башкирию, да не взяли. Вот тогда-то он и рассказал ей все. Они решили пожениться. Шелгунов все время был неспокоен, держался настороженно и на всякий случай носил финку.
С началом занятий в их классе появился Русаков. Он сразу пытался втереться в доверие к Шелгунову. Но Антон почувствовал неладное. Сегодня, на первом уроке, Русакова не было в классе, а потом на переменке, через мальчишку, он вызвал Шелгунова во двор якобы для важного разговора. Антон, уходя, сказал ей: «Меня вызывает Русаков, я так и знал, что он в шайке». Наружность мальчишки? Рыжеватый, лет пятнадцати… Шелгунов в класс не вернулся. Русаков пришел один и не хотел смотреть на нее. Тогда она написала одну за другой три записки. Русаков ответил, что ничего не знает о Шелгунове. Но он врет!
Когда показания стал давать Русаков, вошел майор, человек с бритым морщинистым лицом.
Услышав, на основании какой статьи Русаков был осужден, майор многозначительно сказал:
— Тэкс… Значит, ты совершил вооруженное ограбление! Был в шайке, там и познакомился с Шелгуновым?
— Да не был я в шайке! Не грабил и никогда не был знаком с Шелгуновым. И судимость с меня снята по пересмотру дела, — запротестовал Анатолий и принялся рассказывать, как все было, то и дело вставляя: «понимаете?»
Майор оборвал его на полуслове и прокричал:
— Кто здесь кого допрашивает? Был ли ты осужден по статье второй, части второй Указа Президиума Верховного Совета СССР от четвертого июня тысяча девятьсот сорок седьмого года? Был или не был? Отвечай!
— Я только взял на себя преступление.
— Срок отбывал?
— Отбывал!
— Освобожден по зачету? Или оправдан по пересмотру дела и снята судимость?
— Я же сказал — судимость снята! Что вы путаете теня! — рассердился Анатолий.
— Молчать! С Шелгуновым был знаком по шайке?
— Да нет же!
— А шайка была?
— Была!
— Тэкс!..
Майор спросил, что дал результат обыска Русакова, и, узнав, что этого не делали, приказал тотчас же обыскать и Русакова и его парту. Старший лейтенант явился в сопровождении подполковника Зубавина как понятого и положил на стол финку, обнаруженную в парте.
Майор крикнул:
— Где взял финку?
— Не моя! Не знаю, — ответил Русаков.
— Соседей по парте допрашивал? Что говорят? — спросил майор.
— Сосед, товарищ Онегин, сообщил, что ему ничего не известно.
— Тэкс!
Анатолий вздохнул с облегчением. Это заметил майор:
— Рано радуешься! Истина восторжествует!
— На это и надеюсь.
— Финкой ранил? — неожиданно крикнул майор.
— Никого не ранил, нож не мой. И на ноже нет следов крови, — ответил Анатолий.
Старший лейтенант хмурился, досадуя на себя за излишнюю доверчивость в начале допроса Русакова.
— Вы напрасно запираетесь, гражданин Русаков. Если нож не ваш, почему вы знаете, что на нем нет крови? Факты против вас.
— Знать ничего не знаю!
— Эксперты установят, — сказал старший лейтенант. — На ноже могут быть следы пальцев, возможно —
ваших пальцев.
Анатолий чуть не застонал. Страшное стечение обстоятельств! Все оборачивалось против него.
— А где ты был перед приходом в класс? — спросил майор.
Анатолий кратко рассказал о разговоре с ворами и выпивке.
— Если все было так, мы должны обнаружить бутылку.
Анатолия повели во двор. Бутылки на месте не оказалось. Подошли любопытные, но их не подпустили близко. Потом Анатолия повели в учительскую. Десятки глаз были устремлены на него. Когда он подписал протокол, майор предупредил:
— Учитывая факты и обстоятельства, гражданин Русаков, придется вас задержать для производства следствия.
Анатолий молчал. Незаслуженная обида, беспокойство о матери, мысли о Лике, ненависть к бандитам — все это будто оглушило его.
В то время как старший лейтенант допрашивал дворников, в учительскую гурьбой вошли мальчики в сопровождении мужа и жены Зубавиных и Онегина.
— Посторонних прошу удалиться, — заявил майор.
— Привели свидетелей, — громко объявила Людмила Зубавина и поставила бутылку из-под водки на стол.
Анатолий быстро встал, но майор приказал ему оставаться на месте. Вошедшим он предложил ждать и показал на стулья.
Отпустив дворников, майор стал допрашивать мальчиков. Они заговорили, перебивая и дополняя друг друга. Тетя Люда уже спрашивала, не поручали ли кому-либо из ребят вызвать из школы во двор учащегося Шелгунова. Нет, никто их не посылал. Говорят про рыжеватого мальчишку. Может быть, это Димка? За ним хоть сейчас можно сбегать. Майор отпустил одного за Димкой и продолжал задавать вопросы.
Да, это они взяли пустую бутылку из-под водки, после того как выпивавшие ушли. Был ли там этот, что сидит в углу? Конечно, был. Он сидел лицом к улице. Они это хорошо помнят. Да, они видели, как во двор вошли двое с мальчишкой. А потом те двое стукнули вышедшего к ним из школы дядьку чем-то по голове и потащили под руки на улицу. Могли бы узнать тех двоих? Не знают, уже темнело. Но, может, и узнали бы, а правда, что того ранили? Они испугались, даже хотели заявить в милицию, а потом подумали, что это драка, пьяные. Но вот соседка сказала, что во дворе школы кого-то убили, и они сразу догадались. Вовка рассказал об этом отцу, а тот сразу позвонил в милицию. Слышали ли они разговор тех, кто дрался? Вовка слышал какие-то слова, только ничего не понял.
— Там один громко сказал что-то насчет завязывания, — пояснил Вовка, — так и крикнул: «Завязать» тебе не удастся!» Наверное, связать его хотели, что ли?..
Отчаяние Анатолия сменилось надеждой. Он никак не ожидал от ребят такой прыти. Всюду они лезут, все на них ворчат, а вот теперь — в них его единственное спасение. Привели Димку. Он был худ, рыжеват, но Соня Рындина сразу же заявила:
— Это не тот.
Дворничиха тоже видела, как двое уводили под руки третьего на улицу.
Онегин, поглядывая на майора, сказал Анатолию:
— Пошли домой вместе?
— Не могу отпустить! — заявил майор.
— Но ведь прямых улик нет! — возразил Онегин и добавил: — Я могу взять его на поруки.
— Отпустить не могу, — отрезал майор.
За Русакова неожиданно сразу вступились и директор школы, и староста класса Зубавин. Майор наконец очень неохотно согласился отпустить его, взял подписку о невыезде. Бледный, сразу осунувшийся Анатолий крепко жал руку Онегину, Людмиле и Сергею Зубавиным, даже майору. Молча подошел к ребятам, потряс каждого за плечи: «Не забуду вас, мальчики, спасибо!» Только Соню Рындину он будто и не заметил…
Домой все отправились гурьбой — Анатолий, Зубавины, Онегин. По дороге Анатолий рассказал все без утайки. Расставаясь, он обнял Онегина, горячо поцеловал.
— Ты ребяток целуй, ребяток! — сказал смущенный Онегин и неловко хлопнул Русакова по спине.
— Боже мой! Почему ты не позвонил, не предупредил, что опаздываешь? — воскликнула мать, открывая дверь. — Я так переволновалась — сил нет. А вдруг авария? Где же ты так задержался?
«Рассказать обо всем матери? Нет, она глаз ночью не сомкнет. Нет, лучше потом…» — решил Анатолий.
— На работе задержался, не успел домой за тетрадками забежать. А после школы к однокласснику зашел, помог ему мотоцикл наладить. Телефона там нет… Ты извини, мама!
Анатолий уселся за стол. Мать радостно заулыбалась, все морщинки на ее лице пришли в движение.
— А водочкой пахнет, ой пахнет! — с огорчением сказала она, подвигая сыну еду.
— Совсем немножко… Пришлось мотоцикл отметить…
— А ты бы не привыкал, сынок. Ведь за рулем работаешь. Долго ли до беды?
Мать грустно вздохнула.
— Клянусь, мама, никогда хмельным не сяду за руль. Я ведь не пью, ты знаешь, и не тянет к этому. Уж если Хозяин и Чума не научили…
Мать подошла, нагнулась и быстро поцеловала сына в лоб, прижала к груди его голову.
Он закрыл глаза. Ох, как много хотелось сказать в эту минуту матери! Сказать, что таких, как она, мало, что он всегда чувствовал свою вину перед ней, что пусть она не тревожится из-за водки. А настоящих слов опять не было…
— Ведь ты у меня единственный, — шептала мать, прижимая его к груди.—Ты один-единственный во всем белом свете… И если ты когда-нибудь… знай… я умру.
— Не беспокойся, мамочка… Никогда, никогда не повторится ничего плохого… Никогда тебе не придется плакать из-за меня. Даже если меня и заподозрят в чем-нибудь, ты не верь, ты жди — и правда выяснится.
— В чем заподозрят? — крикнула мать, отстраняясь и глядя на него испуганными глазами.
— Я сказал к слову… Если бы… Ведь случаются же в жизни роковые стечения обстоятельств. Но я уже научен горьким опытом. Ты мне верь, пожалуйста, верь!
Анатолий выпил лишь стакан чаю и сразу, несмотря на поздний час, позвонил Кленову, чтобы сообщить, что воры исполнили свою угрозу —напали на Антона Шелгунова, ранили его и похитили. Может быть, Кленов попросит начальника уголовного розыска, чтобы скорее искали. Жизнь Антона в опасности! Он, Анатолий, мог бы помочь, дать наводящие сведения.
В телефонной трубке послышался голос Кленова:
— Ты, батенька, мне очень нужен. На ловца и зверь бежит!
«Значит, — решил Анатолий, — из милиции уже запрашивали о нем, Кленов в чем-то сомневается…»
— Я не виноват! — резко и зло крикнул Анатолий. — Эти мерзавцы его похитили!
— Да ты о чем? Какие мерзавцы? Кто похищен?
— Антона Шелгунова похитили, — негромко сказал Анатолий.
— Какого Шелгунова? Как! Того самого? — прокричал в трубку Кленов. — Ну, а ты здесь при чем?
— Ведь вам, вероятно, уже звонили из милиции?
— Нет, не звонили. Я хотел потолковать с тобой завтра, но раз ты позвонил, садись в троллейбус и кати сейчас же ко мне. Пожалуй, дома, в тиши, нам удобнее будет поговорить, чем завтра в рабочей сутолоке.
…Через двадцать минут Анатолий сидел перед Дмитрием Алексеевичем и, волнуясь, рассказывал о нагрянувшей беде, о бурных событиях этого вечера. Он то излагал все по порядку, то сбивался и, возвращаясь назад, вспоминал подробности «переговоров» с Цыганом или записки Сони Рындиной. Левая его щека то и дело болезненно дергалась.
— Прежде всего — успокойся, — перебил его рассказ Кленов. — Сейчас мы потребуем сюда в кабинет по стаканчику чая. Процедура чаепития поможет обрести нам необходимое спокойствие…
Он сам был явно потрясен тем, что услышал.
— Дмитрий Алексеевич! С меня ведь взяли подписку о невыезде, — продолжал Анатолий. — Значит, я уже под подозрением, подследственный… Вот оно — начало подлой воровской мести: бросить на меня тень, опорочить перед всей школой, запутать в уголовное дело… Правда, их план полностью не удался, меня не арестовали, выручили ребята-свидетели, но все равно я на подозрении в милиции, я, бригадмилец! И потом — эта финка. Ведь судить будут за нее. Но сейчас даже не это главное, сейчас надо выручать Антона. Позвоните куда следует, нажмите, поторопите! Я сам могу многое подсказать милиции.
Вдруг Анатолию показалось, что Кленов посматривает на него с недоверием, и он умолк, мрачно уставясь глазами в книжный стеллаж. Перемена в настроении Анатолия не осталась незамеченной. Кленов встал, положил руку на плечо юноши:
— Анатолий, выбрось дурь из головы! Слышишь? «Опозорили… На подозрении…» Чепуха! Нельзя быть таким мнительно самолюбивым. Ведь ты — боец! Сейчас
, надо действовать!
— Звонить надо, звонить, Дмитрий Алексеевич! Или поехать в уголовный розыск.
— Эх, жаль, перед твоим звонком уехал от меня мой друг, Андрей Петрович. Хорошо бы и ему все это послушать, что ты рассказываешь. Он человек сведущий и весьма значительный в судебно-прокурорском мире. Он помог бы. Я ему позвоню. Какое отделение милиции занято этим делом? — Кленов снял трубку, но сразу положил ее. — Нет, до дачи он еще не доехал. Ладно, позвоним сейчас дежурному по городу, а завтра возьмемся покрепче. Не беспокойся, Шелгунова найдут и освободят, бандитов вместе с их Чумой — поймают.
— Да, поймают!.. — с горечью заметил Анатолий. — Но даже если они убьют Шелгунова, то их осудят всего лишь на несколько лет, потом досрочно освободят, на том все и кончится. А Шелгунова не будет. Если бы вы видели, Дмитрий Алексеевич, как на меня смотрела Соня Рындина! Она все еще не верит мне.
— Вот о преступниках, подобных этому Чуме и Цыгану, я и собирался с тобой поговорить, — сказал Кленов. — Поэтому и пригласил приехать. Твой звонок оказался весьма кстати.
Дмитрий Алексеевич вынул из ящика письменного стола синюю папку и подал ее Анатолию.
— Усаживайся поудобнее к столу и читай.
Он вышел в соседнюю комнату, оставив юношу одного.
Анатолий раскрыл папку. На первом листе было напечатано:
«Секретарю ЦК КПСС. Об улучшении уголовного законодательства, об усилении мер борьбы с преступностью, о необходимости более суровой карательной политики за особо опасные преступления против жизни, здоровья и свободы советских граждан, о введении смертной казни за умышленное убийство, об упорядочении режима в местах заключения и изоляции преступников-рецидивистов от основной массы заключенных».
После краткой вводной части, в которой объяснялось, чем вызвана настоящая докладная записка, шли практические, деловые предложения по каждому пункту, упомянутому в заголовке докладной. Далее говорилось о том, что задача охраны общественного порядка — это дело общенародное. В докладной говорилось не только о преступниках, но и о хулиганстве. Хулиганов, злостных алкоголиков, нарушителей общественного порядка следует рассматривать как врагов советского уклада жизни. Наряду с резким усилением воспитательной работы среди населения надо более сурово наказывать за бытовое хулиганство на улицах и в квартирах: присуждать безобразников к десяти — пятнадцати дням ареста с принудительными работами. Предлагалось развернуть массовое всенародное движение в городах и селах под лозунгом: «Не проходите мимо нарушений общественного порядка!»
Чтобы шире вовлечь в это всенародное дело рабочих, колхозников, служащих, молодежь, выдвигался проект создания «дружин порядка» при райкомах комсомола, крупных предприятиях и учреждениях. Эти дружины должны помогать милиции, следить за порядком в клубах, парках и на улицах, выпускать стенные газеты, обличающие хулиганов, тунеядцев, спекулянтов, предавать их общественному осмеянию и порицанию. Особое внимание они должны уделять воспитательной работе среди подростков, ставших на путь мелкого хулиганства.
В докладной доказывалась необходимость расширить право гражданина на самооборону. Приводились примеры того, как смелый человек, применивший силу для защиты чести девушки или жизни граждан, привлекался к уголовной ответственности.
Анатолий читал все с большим вниманием, а читая, радостно приговаривал:
— Дело! Правильно! Давно бы так надо!
Предложений было много. Прочел Анатолий и о том, что необходимо пересмотреть систему «зачетов», когда один год работы в лагерях засчитывался преступнику за три. Но в то же время ввести в детских колониях досрочное освобождение исправившихся правонарушителей, потому что подросток может значительно быстрее, чем это предполагал приговор суда, исправиться в колонии, и его надо вовремя вернуть в общество честных людей, а не держать в колонии. Предлагалось особо строго следить за тем, чтобы задержанные малолетние правонарушители не общались в местах заключений со взрослыми преступниками-рецидивистами.
Особенно взволновали его строки о том, что профессиональные закоренелые преступники-бандиты использовали отмену смертной казни для того, чтобы усилить воровской террор для запугивания населения и чтобы удержать колеблющихся воров от явки с повинной. «Это о тебе, Чума», — подумал Анатолий и громко воскликнул:
— Правильно!
— Ну, если так, то подписывай, — сказал Кленов, стоявший сзади.
— Да вы шутите! Мне подписывать такое заявление в Центральный Комитет?
— А почему бы и нет? Мы — соавторы. Написано и обобщено мною, но многие мысли — твои.
— Нет, не мои. Иван Игнатьевич нам об этом говорил. И я ведь не член партии, а только комсомолец, как же я буду подписывать?
— Ну и что же? Каждый гражданин имеет право обратиться в Центральный Комитет, и, если предложение стоит того, на него обратят самое серьезное внимание.
В Цека очень и очень прислушиваются к сигналам и предложениям советских людей. Многие важные партийные и правительственные решения подсказаны простыми людьми, народом. В этом сила пашей советской демократии. Этого требуют ленинские нормы политической жизни в нашей стране.
— Разве я могу подписать, если я под подозрением? Ведь с меня взяли подписку о невыезде.
— Не говори чепуху! Распишись и укажи адрес.
Обычно Анатолий щеголял широким росчерком —
и не разберешь, а тут он чуть ли не по буквам вывел свою фамилию, инициалы, адрес.
— Перед твоим приходом мы тут поспорили с Андреем Петровичем. Не за все предложения Андрей голосует, — заметил Кленов.
— А я рассказал бы ему о Чуме, о бандитском терроре, о том, как завлекают молодых…
— Он сам многое знает… Ну, в этом разберутся. Всё взвесят. Ведь мы пишем в Центральный Комитет партии! А как твое бригадмильское комсомольское поручение? Ведь наше знакомство состоялось на этой почве.
Анатолий начал было рассказывать о Пашке Лопухове, о «чертовой читалке». Кленов заинтересовался, стал записывать.
— Для мальчишек — это магнит, — говорил Анатолий. — Обстановка таинственная! За столом сидит важнецкий старик, он сразу пересказывает по-русски с американского.
— Ну, так просто не возьмешь меня! — Анатолий отступил назад, сжимая финку в руках.
— А мы сейчас с тобой и связываться не будем, — сказал Цыган и сплюнул. — Сейчас мы тебя через закон тряхнем. Да так, чтобы зубы полетели. Остальное потом от нас дополучишь…
С улицы во двор школы прошли двое взрослых и подросток. Анатолий, стараясь не спешить, двинулся боком, чтобы не подставлять спину. Но Цыган продолжал:
— Успеешь! Хоть водки уже нет, да я не про все рассказал. Слушай и мотай на ус!
И он начал не торопясь говорить. Это была «никчемушная», пустая, назойливая болтовня. — Анатолию невмоготу было слушать. Он хотел оборвать Цыгана, как вдруг тот замолчал и, не закончив фразы, повернулся к калитке. Посмотрел туда и Анатолий. Теперь те двое, поддерживая третьего под руки, вышли на улицу. Оба вора поспешно вскочили и почти побежали к калитке.
Анатолий на всякий случай сунул финку во внутренний карман пиджака и медленно пошел в класс.
2
Урок уже шел, когда Русаков пробрался на цыпочках к своей парте, подсел к Онегину и попросил несколько листков бумаги для записи. Онегин, человек хозяйственный, протянул ему новую общую тетрадь.
— Не успел перед школой домой забежать, — зашептал Анатолий, — задержался на работе. А потом ссора была с двумя типчиками во дворе школы.
— Ссора? А почему от тебя так водкой несет? — удивленно спросил Онегин, не поворачивая головы.
Анатолий старался внимательно слушать учителя и даже пытался переписать с доски вопросы, но не мог сосредоточиться. Посмотрев в сторону, он заметил на себе пристальный взгляд приятельницы Шелгунова. Он стал записывать, стараясь не смотреть на девушку.
Соня сидела за партой одна. Внезапно на тетрадку Анатолия упала записка. Он прочел: «Где Антон?» Сначала он не понял, о каком Антоне и кто спрашивает. Потом пришла вторая записка: «Я требую, чтобы вы сейчас же написали, где Антон Шелгунов».
Анатолий посмотрел на Соню, недоуменно пожал плечами, развел руками и через минуту получил третью записку: «Я вас спрашиваю очень серьезно. Зачем вы вызывали Антона Шелгунова из класса и где он сейчас?» Он снова пожал плечами. Соня встала и взволнованно обратилась к учителю:
— Разрешите выйти?
Не ожидая разрешения, она пошла к двери и призывно махнула рукой Анатолию.
— Тебе семафорит прелестная блондинка! — весело сказал Онегин.
— А ну ее! — сердито бросил Анатолий, не поворачивая головы.
Урок продолжался. Преподаватель негромко объяснял. Постукивал мел. Вдруг дверь с силой распахнулась, хлопнулась о стену. Рындина стояла на пороге. Она истерично прокричала:
— Антона убили! Преподаватель замолк на полуслове.
— Какого Антона? — растерянно спросил он.
— Антона Шелгунова! Вызвали во двор… Дворничиха видела… ударили по голове, а труп утащили!
Обхватив дверной косяк, прислонившись к нему лбом, девушка зарыдала. Все вскочили.
Анатолий не в силах был двинуться с места. Теперь он понял, какой смысл был вложен в слова—«Чума распорядился насчет одного такого ловчилы, как ты… Для тебя — это первый звонок на тот свет». Все стало понятно! И условный свист, и появление двоих, и возвращение их с третьим, которого они вели под руки, и то, почему так быстро исчезли Цыган с Огурцом.
— Вот он! Он виноват! Русаков вызывал Антона! — закричала вдруг Соня, показывая на Анатолия. — Держите Русакова, убийцу!
Но Анатолий и не думал бежать. Он сидел оглушенный и молчал. Рындина захлебывалась от рыданий. Из ее бессвязных слов можно было понять: «Дворничиха видела… А во дворе на земле лужа крови…»
Сразу вскочил со своего места Зубавин, с треском отбросил откидную доску парты и выбежал из класса.
— Ты что-нибудь понимаешь? — строго спросил Онегин.
— Кое-что начинаю понимать… Но я не виноват! —
Анатолий тоже вскочил, чтобы выбежать во двор, посмотреть, но в это время в класс вернулся Зубавин.
— Антона Шелгунова нет, следы крови видны, — объявил он. — Пусть никто не идет туда, нельзя затаптывать следов. Вы, Русаков, вернитесь на свое место.
— Товарищи, займите места, — приказал староста. — До прихода милиции будем продолжать занятия.
Все уселись за парты, но до занятий ли было!
Анатолий никак не мог заставить себя сосредоточиться. Вот оно — «ударим по тебе законом». Хотят «пришить» дело…
Негодяи! Хотят опозорить перед всеми — смотрите, был Русаков бандитом, бандитом и остался. А он даже не видел Шелгунова. Но как доказать? Ловко подстроили: в момент преступления его в классе не было, свое алиби он доказать не сможет. Не выставлять же в качестве свидетелей Цыгана и Огурца. Начнется следствие. Может быть, арестуют. Конечно, он будет говорить только правду: как на тропинке во дворе его остановили два вора, как требовали покориться Чуме и вступить в шайку, как грозили отомстить в случае несогласия. …Как он пил с ними. Бутылка из-под водки осталась там же на траве. Воры так спешили, что забыли ее, забыли и финку. Финку! «Ой-ой-ой!» — мысленно простонал Анатолий. Он незаметно сунул руку во внутренний карман пиджака. Здесь она, будь проклята! Ну и влип! Все погибло… Ношение холодного оружия без должного разрешения!.. Надо отделаться от ножа до прихода милиции, до обыска. Хорошо, что вспомнил. Если обнаружат при нем — засудят за ношение… Нарочно, сволочи, воткнули в колбасу…
— Если не виноват, так чего же молчишь? — спросил Онегин.
— Петр Петрович, ты мне веришь? — в свою очередь, спросил Анатолий, глядя прямо перед собой. — Потом все расскажу. А пока — веришь или нет?
— От тебя пахнет водкой. Ты пил?
— Пил. Но память на месте. Мне мстят воры… Подстроили все, чтобы подозрение на меня пало. Ты мне веришь? Моему комсомольскому слову веришь?
— Ну, верю…
— Онегин, слушай внимательно, — шептал Анатолий. — У меня в кармане оказалась финка, потом все объясню. Не моя… Если ее обнаружат при таких обстоятельствах, то только за ношение финки дадут два года. Значит, я пропал. Прошу, как друга, спасай! Возьми ее, потом выбрось куда хочешь…
Онегин яростно потер ладонью подбородок, лоб и, помолчав, тихо спросил:
— Финка… в крови?
— Да нет же! Вот балда! Я не убивал, я и не видел Шелгунова. А финкой колбасу резали…
Онегин снова помолчал, а потом прошептал:
— Я-то тебе верю, но не могу финку взять. Понимаешь— не могу. Семья… Нельзя рисковать…
— Ну что ж, топи! Отличишься.
— Не дури! Успокойся, если не виноват. Вот что… спрячь в парту. Я — ничего не знаю. Я промолчу, раз ты не виноват. А окажешься виноват — не взыщи. Скажу, что просил финку спрятать и пьяный на урок пришел.
Анатолий мысленно обругал Онегина и мысленно надавал ему тумаков. Но избавиться от финки надо. Он нарочно уронил тетрадь на пол и, нагибаясь, сунул финку в ящик парты. Выпрямившись, облегченно вздохнул. Но радоваться было рано…
3
Прибывший в школу старший лейтенант милиции вызвал Анатолия Русакова. Класс проводил его настороженным молчанием. Допрашивали в учительской.
Софья Константиновна Рындина, двадцати трех лет, незамужняя, проживающая в Москве, показала следующее.
С Антоном Ивановичем Шелгуновым она познакомилась в прошлом году в этой же школе. Они дружили. Послезавтра собирались идти в ЗАГС. Об Антоне Шелгунове она знает, что он был еще подростком вовлечен в воровскую шайку Чумы, страшного человека. Антона дважды проигрывали в карты, и оба раза Чума спасал его, но заставлял Антона брать целиком на себя преступления. Антон дважды сидел в тюрьме за Чуму. В лагере, уже взрослым, Антон стал активистом. Он был досрочно освобожден, вернулся. Работает на заводе в Москве, учится в вечерней школе. Она знает, что Чума потребовал от Шелгунова, чтобы он бросил работу и школу, вернулся в шайку, иначе — смерть. Антон отказался. Он решил уехать на нефтяные промыслы в Башкирию, да не взяли. Вот тогда-то он и рассказал ей все. Они решили пожениться. Шелгунов все время был неспокоен, держался настороженно и на всякий случай носил финку.
С началом занятий в их классе появился Русаков. Он сразу пытался втереться в доверие к Шелгунову. Но Антон почувствовал неладное. Сегодня, на первом уроке, Русакова не было в классе, а потом на переменке, через мальчишку, он вызвал Шелгунова во двор якобы для важного разговора. Антон, уходя, сказал ей: «Меня вызывает Русаков, я так и знал, что он в шайке». Наружность мальчишки? Рыжеватый, лет пятнадцати… Шелгунов в класс не вернулся. Русаков пришел один и не хотел смотреть на нее. Тогда она написала одну за другой три записки. Русаков ответил, что ничего не знает о Шелгунове. Но он врет!
Когда показания стал давать Русаков, вошел майор, человек с бритым морщинистым лицом.
Услышав, на основании какой статьи Русаков был осужден, майор многозначительно сказал:
— Тэкс… Значит, ты совершил вооруженное ограбление! Был в шайке, там и познакомился с Шелгуновым?
— Да не был я в шайке! Не грабил и никогда не был знаком с Шелгуновым. И судимость с меня снята по пересмотру дела, — запротестовал Анатолий и принялся рассказывать, как все было, то и дело вставляя: «понимаете?»
Майор оборвал его на полуслове и прокричал:
— Кто здесь кого допрашивает? Был ли ты осужден по статье второй, части второй Указа Президиума Верховного Совета СССР от четвертого июня тысяча девятьсот сорок седьмого года? Был или не был? Отвечай!
— Я только взял на себя преступление.
— Срок отбывал?
— Отбывал!
— Освобожден по зачету? Или оправдан по пересмотру дела и снята судимость?
— Я же сказал — судимость снята! Что вы путаете теня! — рассердился Анатолий.
— Молчать! С Шелгуновым был знаком по шайке?
— Да нет же!
— А шайка была?
— Была!
— Тэкс!..
Майор спросил, что дал результат обыска Русакова, и, узнав, что этого не делали, приказал тотчас же обыскать и Русакова и его парту. Старший лейтенант явился в сопровождении подполковника Зубавина как понятого и положил на стол финку, обнаруженную в парте.
Майор крикнул:
— Где взял финку?
— Не моя! Не знаю, — ответил Русаков.
— Соседей по парте допрашивал? Что говорят? — спросил майор.
— Сосед, товарищ Онегин, сообщил, что ему ничего не известно.
— Тэкс!
Анатолий вздохнул с облегчением. Это заметил майор:
— Рано радуешься! Истина восторжествует!
— На это и надеюсь.
— Финкой ранил? — неожиданно крикнул майор.
— Никого не ранил, нож не мой. И на ноже нет следов крови, — ответил Анатолий.
Старший лейтенант хмурился, досадуя на себя за излишнюю доверчивость в начале допроса Русакова.
— Вы напрасно запираетесь, гражданин Русаков. Если нож не ваш, почему вы знаете, что на нем нет крови? Факты против вас.
— Знать ничего не знаю!
— Эксперты установят, — сказал старший лейтенант. — На ноже могут быть следы пальцев, возможно —
ваших пальцев.
Анатолий чуть не застонал. Страшное стечение обстоятельств! Все оборачивалось против него.
— А где ты был перед приходом в класс? — спросил майор.
Анатолий кратко рассказал о разговоре с ворами и выпивке.
— Если все было так, мы должны обнаружить бутылку.
Анатолия повели во двор. Бутылки на месте не оказалось. Подошли любопытные, но их не подпустили близко. Потом Анатолия повели в учительскую. Десятки глаз были устремлены на него. Когда он подписал протокол, майор предупредил:
— Учитывая факты и обстоятельства, гражданин Русаков, придется вас задержать для производства следствия.
Анатолий молчал. Незаслуженная обида, беспокойство о матери, мысли о Лике, ненависть к бандитам — все это будто оглушило его.
***
В то время как старший лейтенант допрашивал дворников, в учительскую гурьбой вошли мальчики в сопровождении мужа и жены Зубавиных и Онегина.
— Посторонних прошу удалиться, — заявил майор.
— Привели свидетелей, — громко объявила Людмила Зубавина и поставила бутылку из-под водки на стол.
Анатолий быстро встал, но майор приказал ему оставаться на месте. Вошедшим он предложил ждать и показал на стулья.
Отпустив дворников, майор стал допрашивать мальчиков. Они заговорили, перебивая и дополняя друг друга. Тетя Люда уже спрашивала, не поручали ли кому-либо из ребят вызвать из школы во двор учащегося Шелгунова. Нет, никто их не посылал. Говорят про рыжеватого мальчишку. Может быть, это Димка? За ним хоть сейчас можно сбегать. Майор отпустил одного за Димкой и продолжал задавать вопросы.
Да, это они взяли пустую бутылку из-под водки, после того как выпивавшие ушли. Был ли там этот, что сидит в углу? Конечно, был. Он сидел лицом к улице. Они это хорошо помнят. Да, они видели, как во двор вошли двое с мальчишкой. А потом те двое стукнули вышедшего к ним из школы дядьку чем-то по голове и потащили под руки на улицу. Могли бы узнать тех двоих? Не знают, уже темнело. Но, может, и узнали бы, а правда, что того ранили? Они испугались, даже хотели заявить в милицию, а потом подумали, что это драка, пьяные. Но вот соседка сказала, что во дворе школы кого-то убили, и они сразу догадались. Вовка рассказал об этом отцу, а тот сразу позвонил в милицию. Слышали ли они разговор тех, кто дрался? Вовка слышал какие-то слова, только ничего не понял.
— Там один громко сказал что-то насчет завязывания, — пояснил Вовка, — так и крикнул: «Завязать» тебе не удастся!» Наверное, связать его хотели, что ли?..
Отчаяние Анатолия сменилось надеждой. Он никак не ожидал от ребят такой прыти. Всюду они лезут, все на них ворчат, а вот теперь — в них его единственное спасение. Привели Димку. Он был худ, рыжеват, но Соня Рындина сразу же заявила:
— Это не тот.
Дворничиха тоже видела, как двое уводили под руки третьего на улицу.
Онегин, поглядывая на майора, сказал Анатолию:
— Пошли домой вместе?
— Не могу отпустить! — заявил майор.
— Но ведь прямых улик нет! — возразил Онегин и добавил: — Я могу взять его на поруки.
— Отпустить не могу, — отрезал майор.
За Русакова неожиданно сразу вступились и директор школы, и староста класса Зубавин. Майор наконец очень неохотно согласился отпустить его, взял подписку о невыезде. Бледный, сразу осунувшийся Анатолий крепко жал руку Онегину, Людмиле и Сергею Зубавиным, даже майору. Молча подошел к ребятам, потряс каждого за плечи: «Не забуду вас, мальчики, спасибо!» Только Соню Рындину он будто и не заметил…
Домой все отправились гурьбой — Анатолий, Зубавины, Онегин. По дороге Анатолий рассказал все без утайки. Расставаясь, он обнял Онегина, горячо поцеловал.
— Ты ребяток целуй, ребяток! — сказал смущенный Онегин и неловко хлопнул Русакова по спине.
4
— Боже мой! Почему ты не позвонил, не предупредил, что опаздываешь? — воскликнула мать, открывая дверь. — Я так переволновалась — сил нет. А вдруг авария? Где же ты так задержался?
«Рассказать обо всем матери? Нет, она глаз ночью не сомкнет. Нет, лучше потом…» — решил Анатолий.
— На работе задержался, не успел домой за тетрадками забежать. А после школы к однокласснику зашел, помог ему мотоцикл наладить. Телефона там нет… Ты извини, мама!
Анатолий уселся за стол. Мать радостно заулыбалась, все морщинки на ее лице пришли в движение.
— А водочкой пахнет, ой пахнет! — с огорчением сказала она, подвигая сыну еду.
— Совсем немножко… Пришлось мотоцикл отметить…
— А ты бы не привыкал, сынок. Ведь за рулем работаешь. Долго ли до беды?
Мать грустно вздохнула.
— Клянусь, мама, никогда хмельным не сяду за руль. Я ведь не пью, ты знаешь, и не тянет к этому. Уж если Хозяин и Чума не научили…
Мать подошла, нагнулась и быстро поцеловала сына в лоб, прижала к груди его голову.
Он закрыл глаза. Ох, как много хотелось сказать в эту минуту матери! Сказать, что таких, как она, мало, что он всегда чувствовал свою вину перед ней, что пусть она не тревожится из-за водки. А настоящих слов опять не было…
— Ведь ты у меня единственный, — шептала мать, прижимая его к груди.—Ты один-единственный во всем белом свете… И если ты когда-нибудь… знай… я умру.
— Не беспокойся, мамочка… Никогда, никогда не повторится ничего плохого… Никогда тебе не придется плакать из-за меня. Даже если меня и заподозрят в чем-нибудь, ты не верь, ты жди — и правда выяснится.
— В чем заподозрят? — крикнула мать, отстраняясь и глядя на него испуганными глазами.
— Я сказал к слову… Если бы… Ведь случаются же в жизни роковые стечения обстоятельств. Но я уже научен горьким опытом. Ты мне верь, пожалуйста, верь!
Анатолий выпил лишь стакан чаю и сразу, несмотря на поздний час, позвонил Кленову, чтобы сообщить, что воры исполнили свою угрозу —напали на Антона Шелгунова, ранили его и похитили. Может быть, Кленов попросит начальника уголовного розыска, чтобы скорее искали. Жизнь Антона в опасности! Он, Анатолий, мог бы помочь, дать наводящие сведения.
В телефонной трубке послышался голос Кленова:
— Ты, батенька, мне очень нужен. На ловца и зверь бежит!
«Значит, — решил Анатолий, — из милиции уже запрашивали о нем, Кленов в чем-то сомневается…»
— Я не виноват! — резко и зло крикнул Анатолий. — Эти мерзавцы его похитили!
— Да ты о чем? Какие мерзавцы? Кто похищен?
— Антона Шелгунова похитили, — негромко сказал Анатолий.
— Какого Шелгунова? Как! Того самого? — прокричал в трубку Кленов. — Ну, а ты здесь при чем?
— Ведь вам, вероятно, уже звонили из милиции?
— Нет, не звонили. Я хотел потолковать с тобой завтра, но раз ты позвонил, садись в троллейбус и кати сейчас же ко мне. Пожалуй, дома, в тиши, нам удобнее будет поговорить, чем завтра в рабочей сутолоке.
…Через двадцать минут Анатолий сидел перед Дмитрием Алексеевичем и, волнуясь, рассказывал о нагрянувшей беде, о бурных событиях этого вечера. Он то излагал все по порядку, то сбивался и, возвращаясь назад, вспоминал подробности «переговоров» с Цыганом или записки Сони Рындиной. Левая его щека то и дело болезненно дергалась.
— Прежде всего — успокойся, — перебил его рассказ Кленов. — Сейчас мы потребуем сюда в кабинет по стаканчику чая. Процедура чаепития поможет обрести нам необходимое спокойствие…
Он сам был явно потрясен тем, что услышал.
— Дмитрий Алексеевич! С меня ведь взяли подписку о невыезде, — продолжал Анатолий. — Значит, я уже под подозрением, подследственный… Вот оно — начало подлой воровской мести: бросить на меня тень, опорочить перед всей школой, запутать в уголовное дело… Правда, их план полностью не удался, меня не арестовали, выручили ребята-свидетели, но все равно я на подозрении в милиции, я, бригадмилец! И потом — эта финка. Ведь судить будут за нее. Но сейчас даже не это главное, сейчас надо выручать Антона. Позвоните куда следует, нажмите, поторопите! Я сам могу многое подсказать милиции.
Вдруг Анатолию показалось, что Кленов посматривает на него с недоверием, и он умолк, мрачно уставясь глазами в книжный стеллаж. Перемена в настроении Анатолия не осталась незамеченной. Кленов встал, положил руку на плечо юноши:
— Анатолий, выбрось дурь из головы! Слышишь? «Опозорили… На подозрении…» Чепуха! Нельзя быть таким мнительно самолюбивым. Ведь ты — боец! Сейчас
, надо действовать!
— Звонить надо, звонить, Дмитрий Алексеевич! Или поехать в уголовный розыск.
— Эх, жаль, перед твоим звонком уехал от меня мой друг, Андрей Петрович. Хорошо бы и ему все это послушать, что ты рассказываешь. Он человек сведущий и весьма значительный в судебно-прокурорском мире. Он помог бы. Я ему позвоню. Какое отделение милиции занято этим делом? — Кленов снял трубку, но сразу положил ее. — Нет, до дачи он еще не доехал. Ладно, позвоним сейчас дежурному по городу, а завтра возьмемся покрепче. Не беспокойся, Шелгунова найдут и освободят, бандитов вместе с их Чумой — поймают.
— Да, поймают!.. — с горечью заметил Анатолий. — Но даже если они убьют Шелгунова, то их осудят всего лишь на несколько лет, потом досрочно освободят, на том все и кончится. А Шелгунова не будет. Если бы вы видели, Дмитрий Алексеевич, как на меня смотрела Соня Рындина! Она все еще не верит мне.
— Вот о преступниках, подобных этому Чуме и Цыгану, я и собирался с тобой поговорить, — сказал Кленов. — Поэтому и пригласил приехать. Твой звонок оказался весьма кстати.
Дмитрий Алексеевич вынул из ящика письменного стола синюю папку и подал ее Анатолию.
— Усаживайся поудобнее к столу и читай.
Он вышел в соседнюю комнату, оставив юношу одного.
Анатолий раскрыл папку. На первом листе было напечатано:
«Секретарю ЦК КПСС. Об улучшении уголовного законодательства, об усилении мер борьбы с преступностью, о необходимости более суровой карательной политики за особо опасные преступления против жизни, здоровья и свободы советских граждан, о введении смертной казни за умышленное убийство, об упорядочении режима в местах заключения и изоляции преступников-рецидивистов от основной массы заключенных».
После краткой вводной части, в которой объяснялось, чем вызвана настоящая докладная записка, шли практические, деловые предложения по каждому пункту, упомянутому в заголовке докладной. Далее говорилось о том, что задача охраны общественного порядка — это дело общенародное. В докладной говорилось не только о преступниках, но и о хулиганстве. Хулиганов, злостных алкоголиков, нарушителей общественного порядка следует рассматривать как врагов советского уклада жизни. Наряду с резким усилением воспитательной работы среди населения надо более сурово наказывать за бытовое хулиганство на улицах и в квартирах: присуждать безобразников к десяти — пятнадцати дням ареста с принудительными работами. Предлагалось развернуть массовое всенародное движение в городах и селах под лозунгом: «Не проходите мимо нарушений общественного порядка!»
Чтобы шире вовлечь в это всенародное дело рабочих, колхозников, служащих, молодежь, выдвигался проект создания «дружин порядка» при райкомах комсомола, крупных предприятиях и учреждениях. Эти дружины должны помогать милиции, следить за порядком в клубах, парках и на улицах, выпускать стенные газеты, обличающие хулиганов, тунеядцев, спекулянтов, предавать их общественному осмеянию и порицанию. Особое внимание они должны уделять воспитательной работе среди подростков, ставших на путь мелкого хулиганства.
В докладной доказывалась необходимость расширить право гражданина на самооборону. Приводились примеры того, как смелый человек, применивший силу для защиты чести девушки или жизни граждан, привлекался к уголовной ответственности.
Анатолий читал все с большим вниманием, а читая, радостно приговаривал:
— Дело! Правильно! Давно бы так надо!
Предложений было много. Прочел Анатолий и о том, что необходимо пересмотреть систему «зачетов», когда один год работы в лагерях засчитывался преступнику за три. Но в то же время ввести в детских колониях досрочное освобождение исправившихся правонарушителей, потому что подросток может значительно быстрее, чем это предполагал приговор суда, исправиться в колонии, и его надо вовремя вернуть в общество честных людей, а не держать в колонии. Предлагалось особо строго следить за тем, чтобы задержанные малолетние правонарушители не общались в местах заключений со взрослыми преступниками-рецидивистами.
Особенно взволновали его строки о том, что профессиональные закоренелые преступники-бандиты использовали отмену смертной казни для того, чтобы усилить воровской террор для запугивания населения и чтобы удержать колеблющихся воров от явки с повинной. «Это о тебе, Чума», — подумал Анатолий и громко воскликнул:
— Правильно!
— Ну, если так, то подписывай, — сказал Кленов, стоявший сзади.
— Да вы шутите! Мне подписывать такое заявление в Центральный Комитет?
— А почему бы и нет? Мы — соавторы. Написано и обобщено мною, но многие мысли — твои.
— Нет, не мои. Иван Игнатьевич нам об этом говорил. И я ведь не член партии, а только комсомолец, как же я буду подписывать?
— Ну и что же? Каждый гражданин имеет право обратиться в Центральный Комитет, и, если предложение стоит того, на него обратят самое серьезное внимание.
В Цека очень и очень прислушиваются к сигналам и предложениям советских людей. Многие важные партийные и правительственные решения подсказаны простыми людьми, народом. В этом сила пашей советской демократии. Этого требуют ленинские нормы политической жизни в нашей стране.
— Разве я могу подписать, если я под подозрением? Ведь с меня взяли подписку о невыезде.
— Не говори чепуху! Распишись и укажи адрес.
Обычно Анатолий щеголял широким росчерком —
и не разберешь, а тут он чуть ли не по буквам вывел свою фамилию, инициалы, адрес.
— Перед твоим приходом мы тут поспорили с Андреем Петровичем. Не за все предложения Андрей голосует, — заметил Кленов.
— А я рассказал бы ему о Чуме, о бандитском терроре, о том, как завлекают молодых…
— Он сам многое знает… Ну, в этом разберутся. Всё взвесят. Ведь мы пишем в Центральный Комитет партии! А как твое бригадмильское комсомольское поручение? Ведь наше знакомство состоялось на этой почве.
Анатолий начал было рассказывать о Пашке Лопухове, о «чертовой читалке». Кленов заинтересовался, стал записывать.
— Для мальчишек — это магнит, — говорил Анатолий. — Обстановка таинственная! За столом сидит важнецкий старик, он сразу пересказывает по-русски с американского.