Страница:
– Конечно, – сказал Бургежа, сразу уточняя расстановку сил, – ничего особенного вы мне не скажете. Да я и не рассчитываю.
Владыка Преисподней от изумления распахнул свою невероятную пасть, в коей сгинуло так много созданий, что об этом даже говорить страшно.
– Я тут близко пообщался с вашими сородичами, – поделился военный корреспондент неутешительными наблюдениями. – Что сказать? Вероятно, это у вас наследственное. Ораторским мастерством вы на хлеб не заработаете. Однако простая журналистская этика велит послушать и ваше мнение. Читатели приветствуют объективный подход… Могу себе представить, что вы наговорите…
И он открыл исписанный блокнотик на чистой странице.
– Одно и то же, – вздохнул он, умостившись поудобнее. – Сплошная агрессия. Послушайте! Может, вы не имеете успеха у дам и отсюда все ваши проблемы? Знаете, вы мне чем-то симпатичны… Хотите, я порекомендую вам прекрасного специалиста?
Бац! Сокрушительный удар, который обрушил на Бургежу царственный демон, мог вышибить дух не только из эльфофилина размером с очень крупное яблоко, но и из с любовью откормленного левиафана. Точнее, мог бы, если бы Князь по Бургеже попал. Но пухлицерский лауреат удара благополучно избежал, и владыка Тьмы чуть было не сломал себе руку.
Рев, разнесшийся над Тутоссой, погнал к берегу темные мутные волны, согнул деревья и сорвал с них листву.
– Ботаникой вы тоже не увлекаетесь, – вывел Бургежа, с неудовольствием разглядывая облетевшие липы. – Все прекрасное вам чуждо. Я так и думал. Печально.
– Почему? – опешил Князь, ввязываясь в безнадежный диалог.
– Потому что банально, голубчик. Вы полностью соответствуете своему примитивному образу, который тысячелетиями исторически складывался в умах наших читателей. И когда у вас появился уникальный шанс развеять глупые мифы, опровергнуть слухи и сплетни, вы ведете себя как злокуздрий какой-то.
Злокуздрием владыку Ада не называл даже последний Павший Лорд Караффы перед казнью, а уж он отыскал в оппоненте множество недостатков. Слова Бургежи были настолько самоубийственны, что смахивали на последнюю правду.
– Я?! – на всякий случай уточнил Князь. – Как злокуздрий?!!
Мы еще не упоминали, что его уши по форме напоминали крылья летучей мыши. Понятное дело, что он им не верил.
К сведению любознательного читателя, злокуздрий – это такие мелкие пакостливые духи, ответственные за порчу и утерю личного имущества, за шишки и синяки, глупые падения и прочие неприятности, которые время от времени случаются с любым из нас. Впрочем, от них очень легко избавиться, ибо злокуздрий, как уже говорил труженик пера, лишены воображения, примитивны и туповаты.
– Ваша догадливость делает вам честь, – похвалил Бургежа. – Ухватить самую суть всего с третьей попытки! Да вы просто провидец какой-то. Ну что, будем делиться мыслями с читателем? Или нечем?
– Да ты злодей!!!
– Протестую! Я не злодей. Я ваша последняя надежда! – парировал пухлицерский лауреат. И наклонился к адъютанту: – Совершенно затюканный тип. Никакого проблеска.
Адъютант посерел и бочком-бочком выдвинулся в безопасное место, то есть в гущу сражения.
– И окружили себя такими же… песиголовцами! Будете плеваться и пыхать, – пригрозил эльфофилин, уловив незаметное почти движение челюстей, – заклеймю… млю… мю… ладно, оставим… как совершенного инсургента.
Значения этого страшного слова адский владыка не знал, как не знал его, впрочем, и сам Бургежа. Но отчего-то клеймо инсургента перепугало его до невозможности, и он сдался.
– Только три вопроса! – прохрипел он, и клубы лилового и черного дыма повалили из его ноздрей. Такие усилия не даются легко.
– Итак! Что вы скажете о вашем противнике – Зелге да Кассаре? Только кратенько!
– Жалкий червь, – не стал скрывать демон.
– Не верю, – опечалился Бургежа. – Вы, наверное, всем это говорите. Хорошо, проверим. А генерал Топотан?
Князь напрягся, пытаясь разнообразить эпитеты.
– Червяк! Жалкий.
– Вот видите. Мрак.
Владыка Ада встопорщил шипы на загривке, как принято у оскорбленных знатных демонов и возмущенных дикобразов.
– Всего моего таланта не хватит, чтобы приукрасить эту горестную действительность. Но я не привык сдаваться. Читайте в ближайшем номере… – И с этими словами Бургежа собрался переместиться к следующему объекту.
– А как же третий вопрос? – воскликнул Князь.
– Что вы думаете о романе «Езундокта и сестра ее Снандулия»? – весело спросил Бургежа. – Только не говорите, что вы его не читали.
И, не дождавшись ответа, шмыгнул куда-то за спинку трона.
Мотиссимус Мулариканский утверждает, что то была одна из первых информационных диверсий. Ибо многие годы спустя тысячи демонов, оторванные от важных злобных дел, все еще шныряли по Ниакроху в поисках экземпляра этого таинственного романа, который еще никто и не думал писать…
А в тот памятный день адский владыка, выбитый из колеи интервью, надолго потерял контроль над своими войсками.
Что до Бургежи, то десять минут спустя он обогатил сокровищницу журналистской мысли фразой «Наши войска наступают по противнику». И, учитывая обстоятельства, не погрешил ни против истины, ни против грамматики.
Бывает ведь, что беседа обостряет мысль, пусть даже собеседник глядит на тебя с понятливостью непроснувшегося вавилобстера.
При всем масштабе своей личности один Бургежа еще не тянул на оружие массового поражения. Но в запасе у Зелга было много козырных карт.
Широкое общественное недоумение в стане демонов вызвало появление доктора Дотта, который, минуя всех желающих скрестить с ним оружие, направил – фигурально выражаясь – свои стопы к некоему великолепному созданию.
Создание обладало чудесными узорчатыми крыльями, глазами цвета кипящей лавы и шкурой цвета червонного золота. Острые уши были плотно прижаты к вытянутому черепу, на котором не наблюдалось ни бровей, ни носа. Зато был рот – мечта зубного лекаря, нуждающегося в убедительной рекламе своего нового полоскательного снадобья. В руках создание держало длинное копье с широченным наконечником, похожим на меч.
– Как элегантно вы взмахиваете своим оружием, – сладко пропел халат, подплывая ближе. – На меня махать не надо. Тыкать тоже.
– Уррх, – откликнулось создание, и доктор понял, что его речь произвела должный эффект.
– Меня покорила стройность ваших ножек и потрясающие пропорции. Нимфа! Одно слово – нимфа! Иначе не скажешь. А этот пламенный взор! Я сражен наповал. Моя жизнь принадлежит вам – берите ее, если захотите.
Существо снова взмахнуло копьем, пытаясь поддеть сладкоголосый халат на лезвие, но Дотт возмутился.
– Позвольте! – возопил он. – Это же была метафора с гиперболой. Вы что – совершенно чужды поэтического слога? Так нельзя. Если вы меня тут прикончите, кто станет обожать вас? Кто станет мечтать о вас долгими ночами и вызывать в памяти ваш прекрасный образ? К тому же я уже давно умер, и номер не пройдет…
Существо впало в такую ярость, что болботало, как сердитый уткохвост, застукавший соперника в супружеском гнезде. Опытный ловелас, доктор Дотт принял эти звуки за сдержанное одобрение и продолжил:
– Вы скажете – не время! И черствые воскликнут за вами – не время! Но любовь не смотрит на часы и календари. Ей всегда место и всегда время. Прекрасная! Давайте встретимся через часок у руин старого замка… Так, старого замка здесь нет – а жаль, это очень романтично, – зато во-он там есть чудный ручеек. Я скоро освобожусь, и под сенью плакучих ив мы сольемся в одном пламенном порыве…
– Как же ты меня разозлил, призрак! – рявкнул наконец копьеносец, оказавшийся на поверку Флагероном Огнекрылым, лучшим рыцарем личной гвардии маршала Каванаха.
– Разозлил? – уточнил Дотт, читая между строк. – Вы что, намекаете, что вы… простите за выражение… банальный мальчик?
Демон совершил убийственный выпад, а призрак взвизгнул:
– Хорошенькое дело! Юбку зачем было надевать?
– Это не юбка, – рявкнул Флагерон, – это нижняя часть хитона.
– Что я – юбки от хитона не отличу? – обиделся Дотт. – При моей-то квалификации. И потом, кто теперь носит хитоны? Дикость какая-то. Для чего, по-вашему, придумали штаны?
– Для чего?
– Чтобы не было таких вот душевных травм.
И вконец разочарованный Дотт поплыл дальше – воевать с коварными демонами. Когда следующая волна сражения вынесла его к Зелгу, он пожаловался:
– Вот ведь знал, что им нельзя доверять, а все-таки не удержался. Поверил. Как обманчива внешность. Это самая жестокая драма, случившаяся в моей жизни за последние четыре недели.
Относительно драмы Зелг оказался не в курсе, он как раз отбивался от трех наседавших демонов и, признаться, был немного занят.
В ту самую минуту, когда доктор Дотт обратил свой ласковый взор на новую пассию, неутомимый Мардамон достиг противоположного берега Тутоссы и добрался до Каванаха Шестиглавого. То есть он, конечно, не знал имени этого чудесного демона, но сам его вид не мог оставить жреца равнодушным.
Каванах отдавал войскам очередной приказ, когда кто-то осторожно пощупал его хвост и издал сдержанный стон, какой издают в пароксизме довольства.
– Невероятно! – восхитился чей-то голос, и Каванах повернул к неизвестному самую любопытную свою голову.
Его части завязли у самой кромки воды, встретив отчаянное сопротивление кассарийцев, и маршала посетила разумная мысль – а вдруг это перебежчик? А вдруг он выдаст какую-нибудь полезную тайну или сделает что-то другое в этом же роде?
– Чего тебе надобно, смертный? – прорычал он, стараясь, впрочем, немного смягчить свой грозный голос.
Перебежчик должен чувствовать себя в относительной безопасности, иначе он бесполезен. К тому же маршалу понравились нотки восхищения, явственно звучавшие в голосе нелепого человечка в синей рясе.
– Я говорю, невероятно! Просто блеск! – И человечек потер руки. – Нам бы сюда пирамиду. И сбрасывать с нее кровавые жертвы… Вы разделяете это мнение?
– Чего ты хочешь?!
– Я пропагандирую культуру жертвоприношений, – пояснил Мардамон терпеливо, как скудоумному. – Несу религию в массы. Берем кого-нибудь бесполезного, но совершенно чудесного – вот хотя бы вас – и красиво приносим в жертву на вершине пирамиды. Тут важно добровольное согласие, потому что как же иначе я вас запроторю туда, на вершину?
Каванаху показалось, что у него закружились все шесть голов разом.
А Мардамон, не теряя времени даром, трудолюбиво и тщательно обмерил маршала веревочкой, добытой из-под полы рясы, и огорченно поцокал языком.
– Извините за беспокойство, – молвил он в тот миг, когда Каванах собрался привычно щелкнуть челюстями. – Вы идеальный вариант, но только теоретически. А на практике вы мне не подходите. Такой пирамиды еще нет… Простите.
И исчез.
Каванах поискал глазами своего любимца, рыцаря Флагерона, чтобы спросить у него, что это было, но того рядом не оказалось, и маршал загрустил.
А Флагерон тем временем рыскал в опасной близости от фамильного топорика Топотанов, в первых рядах нападающих. Впрочем, мысли его были поглощены отнюдь не кровавыми подробностями битвы. И, заприметив двух не слишком занятых сражением воинов, он направился к ним, справедливо полагая, что те отдыхают от трудов ратных, а на отдыхе почему бы и не поговорить с приличным собеседником?
– Добрый день, господа! – приветливо обратился он к Галармону и Мадарьяге. – Милорды! Один вопрос.
Галармон как раз переводил дух после ожесточенного столкновения с экоем, а Мадарьяга караулил рядом, чтобы генерала не беспокоили надоедливые враги, а то лезут без передыху, как мухи в скисший суп. Подлетевшего демона он сперва хотел разорвать на части, но тот поздоровался. А согласитесь, не слишком учтиво отвечать на приветствие убийством. И благовоспитанный вампир сдержанно поклонился в ответ.
Галармон тоже не видел причин, по которым один джентльмен должен отказать другому джентльмену в невинной просьбе.
– Да-да, – откликнулся рыцарственный генерал. – Мы вас слушаем.
Демон выглядел несколько смущенным. Впрочем, кто их поймет с такими мордами лица?
– Вы случайно не видели поблизости любезный черный халат с прекрасными синими глазами? – спросил Флагерон.
– A-a, это вы о Дотте? – уточнил Мадарьяга, и глаза его загорелись оранжевым опасным огнем. – А может, я сойду? Разомнемся.
И он выразительно оскалил белоснежные клыки.
– Вы не поняли меня, – неожиданно миролюбиво откликнулся демон. – Мне не для поединка. Мне бы поговорить…
– Тут где-то летал, – пожал плечами вампир. – Но если что – учти. Он мой друг. Я сам из тебя халатов накрою.
– Да вон он! – сказал Галармон. – Сейчас я его позову. Тут и поговорите.
– Разумно, – согласился Мадарьяга. – Что значит, стратег.
Доктор Дотт посыпал троих нападавших щедрой горстью своего знаменитого чихательного порошка и с удовлетворением наблюдал, как они рассыпались серебристой пылью. От этой общественно полезной деятельности его отвлекли призывные крики Ангуса да Галармона. Обернувшись, Дотт увидел, что ему не показалось – генерал действительно хочет немедленного общения.
Доброе привидение поспешило на дружеский зов.
– Что случилось? – взволнованно спросил он, ожидая худшего.
И не ошибся.
– Тебя тут какой-то демон домогается. – И Мадарьяга кивнул в сторону Флагерона, спрятавшего за спину свое копье.
– Я тут подумал… – решительно сказал демон. – К черту условности! Мне еще никто и никогда не говорил таких слов…
Выдержать первый, сокрушительный и яростный удар атакующей стороны – еще полбеды. Самое сложное – продержаться следующие часы, отражая нападение за нападением, бесконечно сражаясь и не зная, когда и, главное, чем это все закончится.
Когда Узандаф Ламальва да Кассар предупреждал своего внука, что в битве при Липолесье традиционно участвует почти весь рядовой и офицерский состав адского воинства, Зелг понимал, что это должно быть очень много народу. Но потом оказалось – не понимал.
Сперва его даже интересовали отдельные представители подземного мира: ни одна тварь, ни один демон не походил на другого. Невозможно представить, что все они состояли в каком-то родстве.
Крылатые и ползучие; мелкие – размером с человека – и грандиозные, как Думгар; на шести ногах, на когтистых птичьих лапах, змееногие и змеерукие; звероподобные уродцы и красавцы с эльфийскими огромными глазами; хвостатые и бесхвостые; клыкастые и ядовитые; похожие на червей, трехголовых великанов, барабан на ножках, василисков с женским лицом и на женщин с головой собаки; на трясущиеся, как пудинг, шары; на драконов и на летучих мышей; и даже на тещу бурмасингера Фафута – все они, один за другим, шеренга за шеренгой, легион за легионом шли на кассарийцев.
Три часа спустя утомились сражаться даже ветераны «Великой Тякюсении», которым усталость по определению неведома. Что уж говорить о живых.
С воинов пот лил рекой, как с сисбирских лесорубов, которым пришлось провести рабочий день на солнцепеке. Граф да Унара грустно заметил Фафуту, что, вероятно, сказывается возраст, потому что еще немного, и он просто не сможет поднять меч. А господин главный бурмасингер, высоко ценимый начальством за здравый смысл, сдержанно заметил, что сказывается не возраст, а специфика противника. У нормального врага, сказал господин Фафут, уже закончились бы солдаты, и наступил бы всеобщий мир и ликование. А тут конца-краю не видно. Открываются широкие перспективы для трудоголиков и маньяков-убийц.
Запыхавшийся Такангор, который крушил и разбрасывал врага, ни на секунду не отрываясь от этого занятия, полностью оправдывал распространенное мнение о том, что утомляет не любимая работа – утомляет пустая беготня. Однако спустя три часа бравого генерала стала терзать жажда. Благо до пригубного наливайника было рукой подать – он находился в обозе, вместе с Узандафом Ламальвой да Кассаром и особо ценными вещами, под охраной судьи Бедерхема.
Когда у правого плеча минотавра появилась полупрозрачная фигура Уэрта да Таванеля, Такангор возликовал.
– Принесите мне наливайник – Гризя знает, – попросил он, сшибая с ног диковинное создание, будто наскоро слепленное из двух или трех тел. – Я бы и сам пошел, но войска могут воспринять факт ухода как намек на отступление.
– Сейчас принесу, – пообещал призрак. – Сию минуту. Гризя! Гризенька…
– Я занята, – откликнулась фея и вернулась к своему противнику.
– Гризя. – Лорд Таванель мягко взял любимую под локоток. – Перестань кусать этого несчастного. И лупить трубкой не нужно. Он уже все понял.
Фея поправила панцирь, бросила на демона последний торжествующий взгляд и обратила нежный взор к жениху.
– Как я выгляжу?
Вот первый естественный вопрос, который всякая нормальная женщина задает любимому мужчине в самый разгар кровопролитного сражения.
Единственный естественный ответ, который можно дать, стоя между демоном-топорником, пытающимся смахнуть тебе голову, и зубастой тварью, которая пытается тебя проглотить:
– Дорогая, ты неотразима. А этот яркий румянец делает тебя еще моложе и прекраснее.
Таким образом, успокоительный чай на поверку оказался травяной настойкой на яде скулокрута, смешанном с популярной в любом народе бульбяксой тройной перегонки.
После короткой беседы с вражеским специальным корреспондентом владыка Ада почувствовал себя больным и обиженным. Во-первых, он понял, что традиционное отсутствие собственных печатных органов приводит к однобокому освещению событий. Он уже представлял себе, что напишет этот нахальный эльфофилин, и ощущал острую необходимость выпить.
Во-вторых, легионы демонов так и не продвинулись вглубь вражеской территории. Время, отведенное на битву, идет, а воз и ныне там. Напрасно Каванах каждые полчаса бросает в битву свежие части. Проклятые кассарийцы стоят как вкопанные. Зря он недооценил их силы.
Словом, Князь призывно махнул адъютанту, и уже через несколько минут к трону подкатили огромную золотую чашу, больше похожую на бассейн, в котором вполне могли разместиться с полдюжины здоровых тритонов с женами и детьми.
Козлоногий виночерпий Оргунтот зачерпнул из нее чаю и налил в чашу поменьше, в виде черепа василиска, после чего с низким поклоном подал оную повелителю. Князь Тьмы счастливо вздохнул, запрокинул голову и опрокинул содержимое сосуда в свою необъятную пасть…
– Ух! – сказал Такангор. – Какая божественная жидкость. Аж до костей продирает. Адское пойло.
И потряс наливайник, желая повторить процесс…
По ту сторону Тутоссы другой полководец не менее активно тряс свою чашу, пытаясь сообразить, куда мог улетучиться его чай, и разглядеть дырочку или трещинку на его дне. Таковых не обнаружилось, и владыка Ада заволновался.
– Налей! – Он нервно ткнул Оргунтоту пустую посуду.
Виночерпий, понимая, что над его головой сгущаются тучи, отмерил вторую порцию трясущимися руками. Тяжелая шелковистая струя ударила в дно чаши, окропляя стены сверкающими брызгами. Владыка Преисподней облизнулся и с вожделением потянулся к напитку…
– Кр-расота! – вздрогнул Такангор, выливая в глотку вторую порцию жидкости, удивительным образом сочетавшую в себе ледяной холод и температуру кипящей лавы. – Как оно называется?
– Дайте попробовать, – попросил Дотт. – О, да вы, голубчик, балуетесь адским чайком. Знатная вещь. Только никого не угощайте, милорд, договорились?
– Почему это? – огорчился добрый Такангор, склонный делиться с друзьями своей радостью.
– Потому что обычно от него немножко болеют.
– Немножко – это как? – заинтересовался минотавр, припадая к третьей порции, как бангасойский демон, которого тысячу лет выжаривали в родимой пустыне.
– Ну, так, немножечко. Слегка умирают.
– Совсем утратили культуру пития, – вздохнул генерал Топотан. – Умирают отчего ни попадя, даже от чая.
И он затряс наливайник в поисках четвертой порции. Минотавру нужно было срочно возвращаться в битву, и он хотел как следует подзарядиться.
На противоположном берегу реки над совершенно пустой чашей, из которой ему не досталось ни капельки, сидел, понурившись, владыка Преисподней. И если бы не врожденная осторожность летописцев, можно было бы сказать, что он сидел, раздавленный обстоятельствами.
Князь Намора Безобразный во главе десяти легионов экоев обрушился на правый фланг кассарийского войска с твердым намерением сокрушить его и ударить в бок отряду Такангора. Возможно, он так бы и поступил – и, кто знает, вдруг ему бы удалось исполнить задуманное?
Кассарийцам пришлось нелегко. Дендроиды устало скрипели; кобольды и гномы вымотались настолько, что даже не ворчали и не бормотали себе под нос, а отбивались от врагов молча, чего не случалось со времен знаменитой трехлетней осады Лякекса ордами троллей и орков. Кентавры едва волочили ноги. С их боков хлопьями падала пена – такая же, какая падала сейчас с коней шеннанзинских кавалеристов. Амазонки и ветераны «Великой Тякюсении» старались принять на себя основной удар, но их было чересчур мало, чтобы поспеть всюду. Глаза у Ианиды и Мумезы покраснели и слезились, и они прилагали недюжинные усилия, чтобы не сомкнуть веки и не пропустить удар. Пучеглазые бестии от усталости свешивали языки набок. Крифиан время от времени пытался передохнуть на какой-нибудь скале над рекой, но сонмы крылатых монстров не оставляли его в покое ни на миг. И даже дама Цица хотя и походила по-прежнему на утес, но теперь уже на утес, изрядно потрепанный бурей.
Силы им придавала только любовь к Зелгу и безграничная вера в Такангора.
Словом, ситуация на правом фланге сложилась критическая. Это и заметил опытным оком маршал Каванах, оттого и отправил Намору Безобразного со свежими легионами нанести решительный удар. Кто же знал, что это со всех сторон правильное, стратегически точное решение не принесет адским войскам успеха, но в корне изменит ход битвы?
Намора, раскрыв могучие крылья цвета зимней ночи, сверкая мрачными глазами и скривив и без того отвратительную морду в гримасе ненависти, несся на даму Цицу. Он наблюдал за ней на протяжении битвы и понял, что ее поражение – это ключ к его победе. Если он сокрушит рыцарственную минотавриху, многие дрогнут.
Цица с первого взгляда поняла, что этот безобразный даже на фоне своих кошмарных сородичей, огромный демон направляется именно к ней. Она приняла боевую стойку и застыла, как каменное изваяние победительницы Кровавой паялпы. Возможно, она подумала, что это будет ее последняя битва, ибо поискала глазами Такангора и послала ему прелестную улыбку. Но фортуна распорядилась иначе.
Зоркий Намора внезапно заметил внизу, за шеренгами кобольдов и гномов, ладную женскую фигурку, и сердце его екнуло. Какое бы ни было, но сердце есть даже у повелителя экоев. И с незапамятных времен оно принадлежало одной прелестнице, отвергшей его ухаживания.
Очаровательная шляпка с цветочками всколыхнула в черной душе демона трогательные и сладостные воспоминания. А когда до его ушей донесся знакомый голос, судьба яростной атаки была решена.
К вящему недоумению покорных экоев, Намора Безобразный спикировал на ближайшую полянку, по которой еще никто не прошелся лапами, копытами и ногами, и кинулся собирать лютики.
Владыка Преисподней от изумления распахнул свою невероятную пасть, в коей сгинуло так много созданий, что об этом даже говорить страшно.
– Я тут близко пообщался с вашими сородичами, – поделился военный корреспондент неутешительными наблюдениями. – Что сказать? Вероятно, это у вас наследственное. Ораторским мастерством вы на хлеб не заработаете. Однако простая журналистская этика велит послушать и ваше мнение. Читатели приветствуют объективный подход… Могу себе представить, что вы наговорите…
И он открыл исписанный блокнотик на чистой странице.
Противную сторону надо выслушать, как бы она ни была противна.Князь Тьмы пыхнул в него ядовитым зеленым дыханием. Однако специальный военный корреспондент и бессменный главный редактор журнала «Сижу в дупле» ловко поднырнул под смертоносное облако и уселся на правом плече интервьюируемого. Как раз на великолепный золотой наплечник, сверкавший так, что глазам было больно.
М. Евгеньев
– Одно и то же, – вздохнул он, умостившись поудобнее. – Сплошная агрессия. Послушайте! Может, вы не имеете успеха у дам и отсюда все ваши проблемы? Знаете, вы мне чем-то симпатичны… Хотите, я порекомендую вам прекрасного специалиста?
Бац! Сокрушительный удар, который обрушил на Бургежу царственный демон, мог вышибить дух не только из эльфофилина размером с очень крупное яблоко, но и из с любовью откормленного левиафана. Точнее, мог бы, если бы Князь по Бургеже попал. Но пухлицерский лауреат удара благополучно избежал, и владыка Тьмы чуть было не сломал себе руку.
Рев, разнесшийся над Тутоссой, погнал к берегу темные мутные волны, согнул деревья и сорвал с них листву.
– Ботаникой вы тоже не увлекаетесь, – вывел Бургежа, с неудовольствием разглядывая облетевшие липы. – Все прекрасное вам чуждо. Я так и думал. Печально.
– Почему? – опешил Князь, ввязываясь в безнадежный диалог.
– Потому что банально, голубчик. Вы полностью соответствуете своему примитивному образу, который тысячелетиями исторически складывался в умах наших читателей. И когда у вас появился уникальный шанс развеять глупые мифы, опровергнуть слухи и сплетни, вы ведете себя как злокуздрий какой-то.
Злокуздрием владыку Ада не называл даже последний Павший Лорд Караффы перед казнью, а уж он отыскал в оппоненте множество недостатков. Слова Бургежи были настолько самоубийственны, что смахивали на последнюю правду.
– Я?! – на всякий случай уточнил Князь. – Как злокуздрий?!!
Мы еще не упоминали, что его уши по форме напоминали крылья летучей мыши. Понятное дело, что он им не верил.
К сведению любознательного читателя, злокуздрий – это такие мелкие пакостливые духи, ответственные за порчу и утерю личного имущества, за шишки и синяки, глупые падения и прочие неприятности, которые время от времени случаются с любым из нас. Впрочем, от них очень легко избавиться, ибо злокуздрий, как уже говорил труженик пера, лишены воображения, примитивны и туповаты.
– Ваша догадливость делает вам честь, – похвалил Бургежа. – Ухватить самую суть всего с третьей попытки! Да вы просто провидец какой-то. Ну что, будем делиться мыслями с читателем? Или нечем?
– Да ты злодей!!!
– Протестую! Я не злодей. Я ваша последняя надежда! – парировал пухлицерский лауреат. И наклонился к адъютанту: – Совершенно затюканный тип. Никакого проблеска.
Адъютант посерел и бочком-бочком выдвинулся в безопасное место, то есть в гущу сражения.
– И окружили себя такими же… песиголовцами! Будете плеваться и пыхать, – пригрозил эльфофилин, уловив незаметное почти движение челюстей, – заклеймю… млю… мю… ладно, оставим… как совершенного инсургента.
Значения этого страшного слова адский владыка не знал, как не знал его, впрочем, и сам Бургежа. Но отчего-то клеймо инсургента перепугало его до невозможности, и он сдался.
– Только три вопроса! – прохрипел он, и клубы лилового и черного дыма повалили из его ноздрей. Такие усилия не даются легко.
– Итак! Что вы скажете о вашем противнике – Зелге да Кассаре? Только кратенько!
– Жалкий червь, – не стал скрывать демон.
– Не верю, – опечалился Бургежа. – Вы, наверное, всем это говорите. Хорошо, проверим. А генерал Топотан?
Князь напрягся, пытаясь разнообразить эпитеты.
– Червяк! Жалкий.
– Вот видите. Мрак.
Владыка Ада встопорщил шипы на загривке, как принято у оскорбленных знатных демонов и возмущенных дикобразов.
– Всего моего таланта не хватит, чтобы приукрасить эту горестную действительность. Но я не привык сдаваться. Читайте в ближайшем номере… – И с этими словами Бургежа собрался переместиться к следующему объекту.
– А как же третий вопрос? – воскликнул Князь.
– Что вы думаете о романе «Езундокта и сестра ее Снандулия»? – весело спросил Бургежа. – Только не говорите, что вы его не читали.
И, не дождавшись ответа, шмыгнул куда-то за спинку трона.
Мотиссимус Мулариканский утверждает, что то была одна из первых информационных диверсий. Ибо многие годы спустя тысячи демонов, оторванные от важных злобных дел, все еще шныряли по Ниакроху в поисках экземпляра этого таинственного романа, который еще никто и не думал писать…
А в тот памятный день адский владыка, выбитый из колеи интервью, надолго потерял контроль над своими войсками.
Что до Бургежи, то десять минут спустя он обогатил сокровищницу журналистской мысли фразой «Наши войска наступают по противнику». И, учитывая обстоятельства, не погрешил ни против истины, ни против грамматики.
Бывает ведь, что беседа обостряет мысль, пусть даже собеседник глядит на тебя с понятливостью непроснувшегося вавилобстера.
* * *
При всем масштабе своей личности один Бургежа еще не тянул на оружие массового поражения. Но в запасе у Зелга было много козырных карт.
Широкое общественное недоумение в стане демонов вызвало появление доктора Дотта, который, минуя всех желающих скрестить с ним оружие, направил – фигурально выражаясь – свои стопы к некоему великолепному созданию.
Создание обладало чудесными узорчатыми крыльями, глазами цвета кипящей лавы и шкурой цвета червонного золота. Острые уши были плотно прижаты к вытянутому черепу, на котором не наблюдалось ни бровей, ни носа. Зато был рот – мечта зубного лекаря, нуждающегося в убедительной рекламе своего нового полоскательного снадобья. В руках создание держало длинное копье с широченным наконечником, похожим на меч.
– Как элегантно вы взмахиваете своим оружием, – сладко пропел халат, подплывая ближе. – На меня махать не надо. Тыкать тоже.
– Уррх, – откликнулось создание, и доктор понял, что его речь произвела должный эффект.
– Меня покорила стройность ваших ножек и потрясающие пропорции. Нимфа! Одно слово – нимфа! Иначе не скажешь. А этот пламенный взор! Я сражен наповал. Моя жизнь принадлежит вам – берите ее, если захотите.
Существо снова взмахнуло копьем, пытаясь поддеть сладкоголосый халат на лезвие, но Дотт возмутился.
– Позвольте! – возопил он. – Это же была метафора с гиперболой. Вы что – совершенно чужды поэтического слога? Так нельзя. Если вы меня тут прикончите, кто станет обожать вас? Кто станет мечтать о вас долгими ночами и вызывать в памяти ваш прекрасный образ? К тому же я уже давно умер, и номер не пройдет…
Существо впало в такую ярость, что болботало, как сердитый уткохвост, застукавший соперника в супружеском гнезде. Опытный ловелас, доктор Дотт принял эти звуки за сдержанное одобрение и продолжил:
– Вы скажете – не время! И черствые воскликнут за вами – не время! Но любовь не смотрит на часы и календари. Ей всегда место и всегда время. Прекрасная! Давайте встретимся через часок у руин старого замка… Так, старого замка здесь нет – а жаль, это очень романтично, – зато во-он там есть чудный ручеек. Я скоро освобожусь, и под сенью плакучих ив мы сольемся в одном пламенном порыве…
– Как же ты меня разозлил, призрак! – рявкнул наконец копьеносец, оказавшийся на поверку Флагероном Огнекрылым, лучшим рыцарем личной гвардии маршала Каванаха.
– Разозлил? – уточнил Дотт, читая между строк. – Вы что, намекаете, что вы… простите за выражение… банальный мальчик?
Демон совершил убийственный выпад, а призрак взвизгнул:
– Хорошенькое дело! Юбку зачем было надевать?
– Это не юбка, – рявкнул Флагерон, – это нижняя часть хитона.
– Что я – юбки от хитона не отличу? – обиделся Дотт. – При моей-то квалификации. И потом, кто теперь носит хитоны? Дикость какая-то. Для чего, по-вашему, придумали штаны?
– Для чего?
– Чтобы не было таких вот душевных травм.
И вконец разочарованный Дотт поплыл дальше – воевать с коварными демонами. Когда следующая волна сражения вынесла его к Зелгу, он пожаловался:
– Вот ведь знал, что им нельзя доверять, а все-таки не удержался. Поверил. Как обманчива внешность. Это самая жестокая драма, случившаяся в моей жизни за последние четыре недели.
Относительно драмы Зелг оказался не в курсе, он как раз отбивался от трех наседавших демонов и, признаться, был немного занят.
В ту самую минуту, когда доктор Дотт обратил свой ласковый взор на новую пассию, неутомимый Мардамон достиг противоположного берега Тутоссы и добрался до Каванаха Шестиглавого. То есть он, конечно, не знал имени этого чудесного демона, но сам его вид не мог оставить жреца равнодушным.
Каванах отдавал войскам очередной приказ, когда кто-то осторожно пощупал его хвост и издал сдержанный стон, какой издают в пароксизме довольства.
– Невероятно! – восхитился чей-то голос, и Каванах повернул к неизвестному самую любопытную свою голову.
Его части завязли у самой кромки воды, встретив отчаянное сопротивление кассарийцев, и маршала посетила разумная мысль – а вдруг это перебежчик? А вдруг он выдаст какую-нибудь полезную тайну или сделает что-то другое в этом же роде?
– Чего тебе надобно, смертный? – прорычал он, стараясь, впрочем, немного смягчить свой грозный голос.
Перебежчик должен чувствовать себя в относительной безопасности, иначе он бесполезен. К тому же маршалу понравились нотки восхищения, явственно звучавшие в голосе нелепого человечка в синей рясе.
– Я говорю, невероятно! Просто блеск! – И человечек потер руки. – Нам бы сюда пирамиду. И сбрасывать с нее кровавые жертвы… Вы разделяете это мнение?
– Чего ты хочешь?!
– Я пропагандирую культуру жертвоприношений, – пояснил Мардамон терпеливо, как скудоумному. – Несу религию в массы. Берем кого-нибудь бесполезного, но совершенно чудесного – вот хотя бы вас – и красиво приносим в жертву на вершине пирамиды. Тут важно добровольное согласие, потому что как же иначе я вас запроторю туда, на вершину?
Каванаху показалось, что у него закружились все шесть голов разом.
А Мардамон, не теряя времени даром, трудолюбиво и тщательно обмерил маршала веревочкой, добытой из-под полы рясы, и огорченно поцокал языком.
– Извините за беспокойство, – молвил он в тот миг, когда Каванах собрался привычно щелкнуть челюстями. – Вы идеальный вариант, но только теоретически. А на практике вы мне не подходите. Такой пирамиды еще нет… Простите.
И исчез.
Каванах поискал глазами своего любимца, рыцаря Флагерона, чтобы спросить у него, что это было, но того рядом не оказалось, и маршал загрустил.
А Флагерон тем временем рыскал в опасной близости от фамильного топорика Топотанов, в первых рядах нападающих. Впрочем, мысли его были поглощены отнюдь не кровавыми подробностями битвы. И, заприметив двух не слишком занятых сражением воинов, он направился к ним, справедливо полагая, что те отдыхают от трудов ратных, а на отдыхе почему бы и не поговорить с приличным собеседником?
– Добрый день, господа! – приветливо обратился он к Галармону и Мадарьяге. – Милорды! Один вопрос.
Галармон как раз переводил дух после ожесточенного столкновения с экоем, а Мадарьяга караулил рядом, чтобы генерала не беспокоили надоедливые враги, а то лезут без передыху, как мухи в скисший суп. Подлетевшего демона он сперва хотел разорвать на части, но тот поздоровался. А согласитесь, не слишком учтиво отвечать на приветствие убийством. И благовоспитанный вампир сдержанно поклонился в ответ.
Галармон тоже не видел причин, по которым один джентльмен должен отказать другому джентльмену в невинной просьбе.
– Да-да, – откликнулся рыцарственный генерал. – Мы вас слушаем.
Демон выглядел несколько смущенным. Впрочем, кто их поймет с такими мордами лица?
– Вы случайно не видели поблизости любезный черный халат с прекрасными синими глазами? – спросил Флагерон.
– A-a, это вы о Дотте? – уточнил Мадарьяга, и глаза его загорелись оранжевым опасным огнем. – А может, я сойду? Разомнемся.
И он выразительно оскалил белоснежные клыки.
– Вы не поняли меня, – неожиданно миролюбиво откликнулся демон. – Мне не для поединка. Мне бы поговорить…
– Тут где-то летал, – пожал плечами вампир. – Но если что – учти. Он мой друг. Я сам из тебя халатов накрою.
– Да вон он! – сказал Галармон. – Сейчас я его позову. Тут и поговорите.
– Разумно, – согласился Мадарьяга. – Что значит, стратег.
Доктор Дотт посыпал троих нападавших щедрой горстью своего знаменитого чихательного порошка и с удовлетворением наблюдал, как они рассыпались серебристой пылью. От этой общественно полезной деятельности его отвлекли призывные крики Ангуса да Галармона. Обернувшись, Дотт увидел, что ему не показалось – генерал действительно хочет немедленного общения.
Доброе привидение поспешило на дружеский зов.
– Что случилось? – взволнованно спросил он, ожидая худшего.
И не ошибся.
– Тебя тут какой-то демон домогается. – И Мадарьяга кивнул в сторону Флагерона, спрятавшего за спину свое копье.
– Я тут подумал… – решительно сказал демон. – К черту условности! Мне еще никто и никогда не говорил таких слов…
* * *
Не знает их копье отдыха, грудь взнемлется от часта пыха.Помимо всего прочего, битва – это процесс. Причем процесс чаще всего долгий, утомительный и даже вязкий.
В. Петров. На взятие Измаила
Выдержать первый, сокрушительный и яростный удар атакующей стороны – еще полбеды. Самое сложное – продержаться следующие часы, отражая нападение за нападением, бесконечно сражаясь и не зная, когда и, главное, чем это все закончится.
Когда Узандаф Ламальва да Кассар предупреждал своего внука, что в битве при Липолесье традиционно участвует почти весь рядовой и офицерский состав адского воинства, Зелг понимал, что это должно быть очень много народу. Но потом оказалось – не понимал.
Сперва его даже интересовали отдельные представители подземного мира: ни одна тварь, ни один демон не походил на другого. Невозможно представить, что все они состояли в каком-то родстве.
Крылатые и ползучие; мелкие – размером с человека – и грандиозные, как Думгар; на шести ногах, на когтистых птичьих лапах, змееногие и змеерукие; звероподобные уродцы и красавцы с эльфийскими огромными глазами; хвостатые и бесхвостые; клыкастые и ядовитые; похожие на червей, трехголовых великанов, барабан на ножках, василисков с женским лицом и на женщин с головой собаки; на трясущиеся, как пудинг, шары; на драконов и на летучих мышей; и даже на тещу бурмасингера Фафута – все они, один за другим, шеренга за шеренгой, легион за легионом шли на кассарийцев.
Три часа спустя утомились сражаться даже ветераны «Великой Тякюсении», которым усталость по определению неведома. Что уж говорить о живых.
С воинов пот лил рекой, как с сисбирских лесорубов, которым пришлось провести рабочий день на солнцепеке. Граф да Унара грустно заметил Фафуту, что, вероятно, сказывается возраст, потому что еще немного, и он просто не сможет поднять меч. А господин главный бурмасингер, высоко ценимый начальством за здравый смысл, сдержанно заметил, что сказывается не возраст, а специфика противника. У нормального врага, сказал господин Фафут, уже закончились бы солдаты, и наступил бы всеобщий мир и ликование. А тут конца-краю не видно. Открываются широкие перспективы для трудоголиков и маньяков-убийц.
Запыхавшийся Такангор, который крушил и разбрасывал врага, ни на секунду не отрываясь от этого занятия, полностью оправдывал распространенное мнение о том, что утомляет не любимая работа – утомляет пустая беготня. Однако спустя три часа бравого генерала стала терзать жажда. Благо до пригубного наливайника было рукой подать – он находился в обозе, вместе с Узандафом Ламальвой да Кассаром и особо ценными вещами, под охраной судьи Бедерхема.
Когда у правого плеча минотавра появилась полупрозрачная фигура Уэрта да Таванеля, Такангор возликовал.
– Принесите мне наливайник – Гризя знает, – попросил он, сшибая с ног диковинное создание, будто наскоро слепленное из двух или трех тел. – Я бы и сам пошел, но войска могут воспринять факт ухода как намек на отступление.
– Сейчас принесу, – пообещал призрак. – Сию минуту. Гризя! Гризенька…
– Я занята, – откликнулась фея и вернулась к своему противнику.
– Гризя. – Лорд Таванель мягко взял любимую под локоток. – Перестань кусать этого несчастного. И лупить трубкой не нужно. Он уже все понял.
С точки зрения биологии, если что-нибудь вас кусает, оно, скорее всего, женского пола.Страдалец с благодарностью взглянул на своего избавителя. Судьба свела его с воинственной феей минут пять назад, но ему казалось, он провел с ней последние лет четыреста своей жизни, причем провел их в печально известных казематах Правдивой башни, где истина рождается не в спорах, а совсем по другой причине.
Скотт Круз
Фея поправила панцирь, бросила на демона последний торжествующий взгляд и обратила нежный взор к жениху.
– Как я выгляжу?
Вот первый естественный вопрос, который всякая нормальная женщина задает любимому мужчине в самый разгар кровопролитного сражения.
Единственный естественный ответ, который можно дать, стоя между демоном-топорником, пытающимся смахнуть тебе голову, и зубастой тварью, которая пытается тебя проглотить:
– Дорогая, ты неотразима. А этот яркий румянец делает тебя еще моложе и прекраснее.
* * *
Все герметичные сосуды хоть что-нибудь, но пропускают.Князь Тьмы время от времени любил побаловаться чашечкой адского чаю по рецепту знаменитой бабки Бутусьи. В Преисподней ее зелья жаловали, потому что они давали неизменно превосходный результат. К тому же была у них одна отличительная особенность. Разумная и добрая Бутусья не брала для основы ничего слабее бамбузяки и завещала повышать градус, если есть такая возможность.
Законы Мерфи
Таким образом, успокоительный чай на поверку оказался травяной настойкой на яде скулокрута, смешанном с популярной в любом народе бульбяксой тройной перегонки.
После короткой беседы с вражеским специальным корреспондентом владыка Ада почувствовал себя больным и обиженным. Во-первых, он понял, что традиционное отсутствие собственных печатных органов приводит к однобокому освещению событий. Он уже представлял себе, что напишет этот нахальный эльфофилин, и ощущал острую необходимость выпить.
Во-вторых, легионы демонов так и не продвинулись вглубь вражеской территории. Время, отведенное на битву, идет, а воз и ныне там. Напрасно Каванах каждые полчаса бросает в битву свежие части. Проклятые кассарийцы стоят как вкопанные. Зря он недооценил их силы.
Словом, Князь призывно махнул адъютанту, и уже через несколько минут к трону подкатили огромную золотую чашу, больше похожую на бассейн, в котором вполне могли разместиться с полдюжины здоровых тритонов с женами и детьми.
Козлоногий виночерпий Оргунтот зачерпнул из нее чаю и налил в чашу поменьше, в виде черепа василиска, после чего с низким поклоном подал оную повелителю. Князь Тьмы счастливо вздохнул, запрокинул голову и опрокинул содержимое сосуда в свою необъятную пасть…
– Ух! – сказал Такангор. – Какая божественная жидкость. Аж до костей продирает. Адское пойло.
И потряс наливайник, желая повторить процесс…
По ту сторону Тутоссы другой полководец не менее активно тряс свою чашу, пытаясь сообразить, куда мог улетучиться его чай, и разглядеть дырочку или трещинку на его дне. Таковых не обнаружилось, и владыка Ада заволновался.
– Налей! – Он нервно ткнул Оргунтоту пустую посуду.
Виночерпий, понимая, что над его головой сгущаются тучи, отмерил вторую порцию трясущимися руками. Тяжелая шелковистая струя ударила в дно чаши, окропляя стены сверкающими брызгами. Владыка Преисподней облизнулся и с вожделением потянулся к напитку…
– Кр-расота! – вздрогнул Такангор, выливая в глотку вторую порцию жидкости, удивительным образом сочетавшую в себе ледяной холод и температуру кипящей лавы. – Как оно называется?
– Дайте попробовать, – попросил Дотт. – О, да вы, голубчик, балуетесь адским чайком. Знатная вещь. Только никого не угощайте, милорд, договорились?
– Почему это? – огорчился добрый Такангор, склонный делиться с друзьями своей радостью.
– Потому что обычно от него немножко болеют.
– Немножко – это как? – заинтересовался минотавр, припадая к третьей порции, как бангасойский демон, которого тысячу лет выжаривали в родимой пустыне.
– Ну, так, немножечко. Слегка умирают.
– Совсем утратили культуру пития, – вздохнул генерал Топотан. – Умирают отчего ни попадя, даже от чая.
И он затряс наливайник в поисках четвертой порции. Минотавру нужно было срочно возвращаться в битву, и он хотел как следует подзарядиться.
На противоположном берегу реки над совершенно пустой чашей, из которой ему не досталось ни капельки, сидел, понурившись, владыка Преисподней. И если бы не врожденная осторожность летописцев, можно было бы сказать, что он сидел, раздавленный обстоятельствами.
* * *
Князь Намора Безобразный во главе десяти легионов экоев обрушился на правый фланг кассарийского войска с твердым намерением сокрушить его и ударить в бок отряду Такангора. Возможно, он так бы и поступил – и, кто знает, вдруг ему бы удалось исполнить задуманное?
Кассарийцам пришлось нелегко. Дендроиды устало скрипели; кобольды и гномы вымотались настолько, что даже не ворчали и не бормотали себе под нос, а отбивались от врагов молча, чего не случалось со времен знаменитой трехлетней осады Лякекса ордами троллей и орков. Кентавры едва волочили ноги. С их боков хлопьями падала пена – такая же, какая падала сейчас с коней шеннанзинских кавалеристов. Амазонки и ветераны «Великой Тякюсении» старались принять на себя основной удар, но их было чересчур мало, чтобы поспеть всюду. Глаза у Ианиды и Мумезы покраснели и слезились, и они прилагали недюжинные усилия, чтобы не сомкнуть веки и не пропустить удар. Пучеглазые бестии от усталости свешивали языки набок. Крифиан время от времени пытался передохнуть на какой-нибудь скале над рекой, но сонмы крылатых монстров не оставляли его в покое ни на миг. И даже дама Цица хотя и походила по-прежнему на утес, но теперь уже на утес, изрядно потрепанный бурей.
Силы им придавала только любовь к Зелгу и безграничная вера в Такангора.
Словом, ситуация на правом фланге сложилась критическая. Это и заметил опытным оком маршал Каванах, оттого и отправил Намору Безобразного со свежими легионами нанести решительный удар. Кто же знал, что это со всех сторон правильное, стратегически точное решение не принесет адским войскам успеха, но в корне изменит ход битвы?
Намора, раскрыв могучие крылья цвета зимней ночи, сверкая мрачными глазами и скривив и без того отвратительную морду в гримасе ненависти, несся на даму Цицу. Он наблюдал за ней на протяжении битвы и понял, что ее поражение – это ключ к его победе. Если он сокрушит рыцарственную минотавриху, многие дрогнут.
Цица с первого взгляда поняла, что этот безобразный даже на фоне своих кошмарных сородичей, огромный демон направляется именно к ней. Она приняла боевую стойку и застыла, как каменное изваяние победительницы Кровавой паялпы. Возможно, она подумала, что это будет ее последняя битва, ибо поискала глазами Такангора и послала ему прелестную улыбку. Но фортуна распорядилась иначе.
Зоркий Намора внезапно заметил внизу, за шеренгами кобольдов и гномов, ладную женскую фигурку, и сердце его екнуло. Какое бы ни было, но сердце есть даже у повелителя экоев. И с незапамятных времен оно принадлежало одной прелестнице, отвергшей его ухаживания.
Очаровательная шляпка с цветочками всколыхнула в черной душе демона трогательные и сладостные воспоминания. А когда до его ушей донесся знакомый голос, судьба яростной атаки была решена.
К вящему недоумению покорных экоев, Намора Безобразный спикировал на ближайшую полянку, по которой еще никто не прошелся лапами, копытами и ногами, и кинулся собирать лютики.