Страница:
– Нет, ты на него посмотри! – взорвался Лилипупс, имея в виду какого-то змееголового демона. – В него стреляют, а он бежит навстречу, как будто ты ему посылаешь воздушные поцелуи!!!
– Вот он и угомонился.
– Наконец-то. Давно пора.
– Вранье. Ребята сами пошли в атаку.
– Но летописи подтверждают…
– Это была сильная, подготовленная к трудностям, готовая на все ради победы, бесстрашная армия.
– Очевидцы вспоминают…
– Им память отшибло. Что они помнят?
– Вас помнят.
– Логично. Меня не забудешь.
– Это точно.
– Хотите послужить отечеству?
– Я?!
– Вы, вы.
– Готов. Но пером, а не мечом.
– Да, с мечом у вас не сложилось.
– Такова жизнь.
– Но под чутким руководством…
– Не надо руководства…
– …Тут-и-Маргор возьмете как миленький.
– Не сомневаюсь.
– Сомнения запрещены уставом. Устав составлял я. Чтобы доступнее.
– Не сомневаюсь.
– Что вы там пишете в своей тетрадке?
– Репортаж.
– A-a, – сказал Лилипупс, поигрывая бормотайкой. – Репортажи я люблю. С места событий, а? Сейчас я схожу в героическую атаку, а вы наблюдайте и подробно записывайте.
– А как же!
– Только слово в слово. Чтобы подвиг не пропал зря. Это такой качественный будет подвиг. Я уже вижу.
– Не сомневаюсь.
– Я пошел.
– Я пишу.
– Строчи-строчи, филин. А то голову отверну.
– Не сомневаюсь, – печально вздохнул Бургежа, не спасовавший даже перед владыкой Преисподней.
Впрочем, ему была присуща не только эльфийская бесшабашная отвага, но и природное филинское здравомыслие. И он четко оценивал разницу в весовых категориях. С адским владыкой Бургежа был готов спорить до хрипоты. С Агапием Лилипупсом предпочитал соглашаться.
Свой репортаж он начал словами: «Харизма – это все».
Атака решительно удалась.
Борзотар печально кувыкал на самой верхушке обугленного дерева, провожая взглядом ватагу невоспитанных троллей, которые его туда и загнали.
Пут Сатанакия, вылезая из болота, попал в горячие объятия Архаблога и Отентала, из которых так и не вырвался, соблазненный серебряными подковками и бронзовой статуей в Чесучине, а также прощением долга в четыре тысячи тиронгийских рупез. Именно столько патриотично настроенный демон поставил на победу адских сил.
Ватабася с аппетитом догрызал последний боевой барабан и уже бросал заинтересованные взгляды на упитанных рыцарей личной гвардии Князя.
Чудовище Ламахолота своей грандиозной тушей запечатало в расселине тысячный отряд Искусителей с бароном Алгерноном Огнеликим – лучшим топорником Ада. Алгернон рвался сразиться с Такангором, но ему мешала великолепная задняя часть ламахолотского монстра.
Лихое безумие охватило кентавров. После того как у выхода из портала они заметили внушительную фигуру тролля в парадном обмундировании, у них открылось второе дыхание. Несокрушимые прежде враги разбегались от них по всему полю, а кентавры догоняли их с гиканьем и свистом, молотили передними копытами, лягали, накидывали сети, в коих демоны запутывались так же надежно, как если бы их упаковал Кехертус.
Кстати, Кехертус тоже не бездельничал. Внушительная горка прекрасно упакованных, спеленутых, как младенцы, огнекрылов, преграждавшая путь к обозу, была его лап дело. Высоко подпрыгивая, чтобы разглядеть что-то за грудами вражеских тел, Узандаф Ламальва подбадривал героя одобрительными криками.
Бригадный сержант Лилипупс украшал собой самые горячие участки сражения. Всюду он целенаправленно пробивался к командирам и до многих добрался. Колотя бормотайкой по шишковатой макушке одного из офицеров легиона Предателей, он приговаривал:
– Не питайте лилюзий. Здесь вам не пройдет…
Обмякший демон давно уже ничего не питал, но такая мелочь не могла отвлечь тролля от любимой работы.
С восторгом глядя на этого гения современного боя, Карлюза деловито застрочил в тетрадке: «Научиться преодолевать трудности при помощи самого себя».
Лучше не скажешь.
Пользуясь короткой передышкой, наступившей после прибытия мощного резерва, Зелг стянул с головы шлем и вытер мокрое от пота лицо краем изорванного знамени. Впервые за последние несколько часов он смог перевести дух и наслаждался минутами покоя, как гурман наслаждается изысканным блюдом.
Такангор опять не обманул его ожиданий. Он стал чемпионом. Победа досталась Кассарии – в этом не было никаких сомнений. Мурилийцы и рюбецальцы уже вовсю орудовали на противоположном берегу, круша личную гвардию Князя. Там же мелькали выкрашенные алым рога генерала Топотана. Ианида припечатала к месту несколько сотен вражеских солдат, и теперь они торчали из воды, как заградительные укрепления, мешая своим же товарищам по оружию добраться до счастливой Горгоны. Счастливой она стала совсем недавно, когда Альгерс проложил к ней путь сквозь вражеский строй и заключил в объятия.
– Я был не прав, дорогая, – молвил кузнец. – Ты не сердишься?
– Нет, дорогой, ты не прав – это я была не права. Я не сержусь, – отвечала она.
С этого момента они стали неразлучны, и несчастные адские твари на собственной шкуре почувствовали, что значит крепкая, дружная, слаженная супружеская пара с давними традициями. Ощутили, понимаешь, силу семьи.
Тут же резвилась довольная жизнью мадам Мумеза под охраной не верящего своему счастью Наморы Безобразного. Увидев суженого в деле, мадам капрал поняла, что приняла единственно верное решение. На этого монстра можно было положиться; и хотя ей не хватало в нем твердости характера, она решила закрыть глаза на сей мелкий недостаток. Да, он соглашается с ней во всем и готов исполнить любой ее каприз – но кто из нас совершенен? Ради настоящей любви можно и потерпеть.
Мумеза смотрела, как жених сносит с лица земли своих обескураженных сородичей, и думала о том, как странно складывается жизнь. Оказывается, все прошедшие годы ей не хватало этой бесформенной туши, жуткой морды и крохотных желтых лютиков. Ведьма поправила букетик, пришпиленный к платью, и удобнее перехватила кочергу.
– Мумочка! – тут же заволновался Намора. – Мумочка! Тебе вредно переутомляться. Я сам. Кого ты хотела сокрушить, грозная моя?
– Вон того, – показала она пальцем на особо активного экоя, пытающегося добраться до недовольного Карлюзиного осла.
– Я мигом, – кивнул демон и запыхтел к месту событий. – Вот этого?
– И этого тоже. И того, левее.
Бац!!! Хрясь!!!
Демоны бесформенными мешками повалились в реку, под ноги отступающим.
– Ну как? – тревожно спросил Намора, заглядывая в глаза ведьме.
– Неплохо, неплохо, – улыбнулась она. – Ты в отличной форме, пупсик.
– Мумочка!!! – расцвел Намора. И тут же рявкнул: – Да когда же закончится эта битва?!
Представив себе, сколько драгоценного времени он теряет здесь в сражении, когда мог бы с куда большей пользой проводить его в обществе возлюбленной, Безобразный озверел и пошел в атаку. Надо сказать, что он внес немалый вклад в дело разгрома адских сил при Липолесье.
Зелг видел, как тревожно мечется на своем золотом троне Князь Тьмы, утративший связь с реальностью.
У последнего имелась веская причина скакать на золотом сиденье, как блоха на сковородке. Он не мог поверить, что битва, фактически выигранная им десять минут назад, вдруг обернулась сокрушительным поражением.
– Невероятно!
Князь повернулся на голос. Его собственный маршал, его верный Каванах с восторгом смотрел, как громят его же войска.
– Объясните мне, как это могло случиться?
– Судьба, сир. Судьба на стороне этого малого.
– О чем вы?!! – Владыка Преисподней взревел, как раненый дракон. – Вы забываетесь!!! Это я – судьба!!! Это я взвешиваю чужие жизни и смерти…
– Как угодно, сир, – прошипел Каванах, низко склоняя все шесть голов. – Но если сиру будет угодно думать именно так, мы не сможем противостоять новой силе.
– Какой еще силе?
– Той, что на наших глазах зарождается сейчас в Кассарии. Я бы прекратил это избиение, сир, и предложил мировую.
– Мы сотрем их в порошок.
– Не сегодня.
– Я отказываюсь слушать эти паникерские советы.
– Я нем, как рог Барбосиса.
– Да, а где этот бездельник – Барбосис?
– Пошел в расход.
– Куда?!
– Естественная убыль, сами понимаете.
Князь оказался понятливым. Трудно было не понять с такой наглядной агитацией.
– Откуда он взял мурилийцев? – взвыл он через минуту.
– Там же, где и рюбецальцев.
– А этот, Папланхузат, он очень на нас зол? – нервно уточнил Князь, вспоминая, каких трудов стоило ему когда-то угомонить разгулявшегося повелителя бурь.
– Я бы на его месте рвал и метал и разносил все в клочья.
– Вы правы. Тем он и занят, – грустно согласился владыка Ада, глядя, что творится с его войсками в том месте, где гулял неистовый смерч, внутри которого полыхали голубые молнии. Естественная убыль на этом участке равнины поражала воображение.
Другой, менее упрямый, нежели Князь, тут бы и объявил о том, что признает поражение и желает заключить с противником мир. И ничего не случилось бы. Но история не знает сослагательного наклонения – мысль отнюдь не новая, но все такая же актуальная.
Кто скажет, что в первую очередь учитывают древние пророчества? Неизбежность происходящего в мире или вот эти крохотные детали, влияющие на судьбы мира порой сильнее, чем грандиозные события? Сие нам неведомо. Пророки Каваны надежно хранят свои тайны.
Доподлинно известно только одно.
– Каванах! – сказал Князь чересчур спокойно.
– Да, повелитель.
– Сокрушите хотя бы минотавра.
– Разумно ли?
– Я так желаю!
– Повинуюсь, сир.
И Каванах махнул маршальским жезлом в сторону Такангора, взламывающего топором ровный строй Погонщиков Душ.
Зелг был крайне удивлен тем, что битва внезапно закипела с новой силой. Конечно, это донельзя обрадовало бригадного сержанта Лилипупса, но что до остальных – они охотно согласились бы завершить сражение и получить по ставкам.
Архаблог и Отентал предвидели, что разъяренные проигрышем демоны попытаются силой отобрать деньги обратно. И как в воду глядели. Ватага незадачливых игроков, понимая, что ситуация складывается совсем не в их пользу, пробралась к полосатым шатрам, желая компенсировать себе испорченные нервы и пошатнувшееся здоровье тысчонкой-другой в твердой валюте. Они не учли одного: бессменные устроители Кровавой паялпы имели огромный опыт общения с недовольными клиентами всех форм, мастей и весовых категорий. Ни одна уважающая себя касса не оставалась без охраны, и на эту работу привлекались существа надежные и проверенные в боях.
На сей раз Архаблог и Отентал заручились поддержкой двух каноррских оборотней, одного мурилийца, трех рюбецальцев и самого Агапия Лилипупса. Еще в Кассарии они взяли с него клятвенное обещание ближе к концу битвы наведаться к ним с инспекционной целью. И он им это обещание дал. Так что потрепанные, злые, разорившиеся демоны столкнулись не с двумя безобидными людьми, но с внушительной силой.
– Питаем грабительские лилюзии? – уточнил Лилипупс, поигрывая бормотайкой.
Он вообще не любил людей, строивших воздушные замки, особенно за чужой счет. Емким словом «лилюзия» сержант определял все – и неоправданные надежды, и радужные планы, и незаслуженные блага.
Демоны встопорщили шипы и спинные гребни, оскалились и зарычали. Лучше бы они этого не делали. Лилипупс и так волновался, что война вот-вот закончится, а он не успеет как следует разгуляться. А тут шайка каких-то потрепанных голубчиков отвлекает его от подвигов. Поэтому лекция о вреде жадности оказалась на удивление короткой; мурилиец даже обиделся немного, потому что попал в самую гущу событий только к шапочному разбору.
И вот когда Агапий Лилипупс увидел, что все под контролем, успокоился и собрался получить удовольствие от войны в частном порядке, ситуация на поле боя полностью изменилась.
Молодой некромант так и не понял толком, кто и когда его укусил. Он не знал, где потерял правые поножи и как это могло произойти. Просто вдруг обожгло огнем ногу, а еще мгновение спустя в сапог хлынуло что-то липкое и горячее. И тут же потемнело в глазах.
…Он стоял у ворот неприступного замка, возведенного на самом краю обрывистого утеса. Стены его были сложены из тускло блестящего голубого камня, названия коего Зелг не знал. От этого складывалось впечатление, что бледно-голубое облако, пролетавшее над вершиной, зацепилось за острые скалы и осталось тут навсегда.
Вокруг было тихо, словно перед рассветом, когда замирает вся природа. Ни ветерка, ни шелеста листьев, ни гомона птиц. Он слышал свое дыхание. Оно было тяжелым, и Зелг никак не мог сообразить, отчего он так запыхался.
Ворота между двух островерхих башен, украшенные бронзовыми фигурами драконов и василисков, распахнулись так же беззвучно, как происходило все в этом месте, и перед молодым герцогом выросли два статных белокурых и синеглазых рыцаря в голубых плащах с алым шелковым подбоем. Они приветливо улыбались ему, как давнему знакомому, которого заждались в гости, и он решительно переступил порог этой гостеприимной обители.
– Наконец-то, – сказал один из рыцарей. – Что тебя так задержало в пути, владыка?
– Мы стали думать, что ты уже никогда не придешь, – подтвердил второй, с поклоном пропуская его вперед.
Зелг хотел спросить, кто они и почему ждут его с таким нетерпением, но некто таинственный, умостившийся в его памяти, говорил, что не стоит этого делать.
– Здравствуйте, – сказал некромант, полагая, что доброе приветствие уместно при любых обстоятельствах.
– Проходи скорее. Он устал ждать. Освободи его.
«Кого?» – подумал Зелг, но снова ничего не сказал вслух.
Странное чувство испытывал он. Этот замок был знаком ему так же, как раньше оказалась знакомой и родной. Кассария. Он не любил его настолько же нежно и преданно, но точно знал, что связан с этим местом неразрывными узами.
Шаги рыцарей гулким эхом отдавались под высокими сводами, похожими на ребра древнего чудовища. Замок был пуст и покинут – это Зелг помнил очень хорошо. И при одной мысли об этом у него отчего-то щемило сердце.
Выцветшие шелковые ковры с изображениями старинных битв пылились на облупленных стенах. Небесного оттенка флаги жалко трепетали на холодном сквозняке. Даже рыцарские латы, стоящие в простенках, казалось, сгорбились и поникли от одиночества и безнадежности. В залах пахло плесенью, сыростью и пылью. Почерневшие от времени камины были холодны, и ни в одном из них Зелг не увидел дров. И герцог не мог понять, что представляется ему более неуместным – сия заброшенная обитель на краю неведомого мира или двое рыцарей, неизвестно как и зачем тут живущие.
Внезапно ему помстилось, что прошло очень много времени с тех пор, как он вошел в эти ворота.
– Мне нужно возвращаться, – сказал он, трогая одного из рыцарей за рукав. – Там идет битва.
– Разумеется. – Оба воина склонились перед ним. – Мы знаем. Освободи его и ступай, а мы снова останемся ждать тебя и охранять твой оплот.
И некромант почувствовал, что каждое слово – истинная правда, известная ему еще сызмальства и только по непонятной причине забытая. То был его последний бастион, дальше которого невозможно отступать. Он испытывал неловкость, оттого что не помнил, как называется такое дорогое для него место.
– Гон-Гилленхорм, владыка, – шепнул ему на ухо один из рыцарей, словно угадав его смятение. – Башня Лордов. А мы – твои верные Стражи.
– Башня Лордов, – повторил Зелг, как завороженный.
– Крепость Павших Лордов Караффа, – пояснил второй. – Ты ведь помнишь свой дом? Ты не забыл его? Правда?
Герцог да Кассар разлепил пересохшие губы, чтобы сказать, что у него только один дом – Кассария. Но язык его не слушался. Не поворачивался язык сказать такое.
А между тем они спустились в подземелье и теперь шли по длинному темному коридору, едва освещенному светом факелов. Дорога уходила вниз, и в какой-то миг Зелгу стало казаться, что так они дойдут до самого центра земли. Но вместо этого Стражи остановились перед массивной бронзовой дверью, запертой на семь засовов.
– Отпусти его, – сказал один из рыцарей, уступая ему место возле двери.
– Он так долго ждет… – подхватил второй.
– Почему же вы не открыли темницу и не спасли его? – спросил герцог.
– Никто, кроме тебя, не в силах освободить его.
– Разве так бывает? – удивился некромант.
– Чаще, чем ты думаешь, – улыбнулись Стражи.
– И что потом?
– Потом он сможет начать жить, как было предначертано судьбой.
И он понял, что иначе и быть не может.
Неподъемные на вид засовы Зелг отодвинул с такой легкостью, словно они были сделаны из соломы. Тяжелая дверь все так же бесшумно отворилась, и его растерянному взору предстала сырая и мрачная тюремная камера с одним крохотным окошком у самого потолка. Оттуда пробивался узенький лучик сероватого света. В углу камеры, на ворохе пятнистых свалявшихся шкур спал ребенок.
– Великий Тотис, – прошептал Кассар, потрясенный этим зрелищем.
Ребенок свернулся калачиком, обхватил себя руками и вздрагивал во сне. Он что-то тревожно бормотал, и Зелг, не раздумывая, шагнул к нему и подхватил его на руки. Он хотел теперь только одного – вынести бедное дитя на свет, отогнать ночные кошмары, утешить и успокоить.
И тут спящий открыл глаза.
Это были огромные, пронзительные, лилово-черные глаза с золотыми искорками. Ребенок протянул руку и убрал с глаз мешавшие ему волосы – длинные прямые пепельные пряди. И улыбнулся.
– Спящий проснулся, – с трепетом произнесли Стражи, опускаясь перед Зелгом на одно колено. – Привет тебе, истинный владыка.
В этот момент кассарийский некромант почувствовал сильнейшую боль во всем теле. Рвалась плоть, трещали сухожилия, крушились кости. И он понял, что умирает.
ГЛАВА 19
– Вот он и угомонился.
– Наконец-то. Давно пора.
Сейчас историки пытаются преподнести, что в тысяча пятьсот каком-то году что-то там было. Да не было ничего. Все это происки.– Говорят, во время осады Тут-и-Маргора…
В. С. Черномырдин
– Вранье. Ребята сами пошли в атаку.
– Но летописи подтверждают…
– Это была сильная, подготовленная к трудностям, готовая на все ради победы, бесстрашная армия.
– Очевидцы вспоминают…
– Им память отшибло. Что они помнят?
– Вас помнят.
– Логично. Меня не забудешь.
– Это точно.
– Хотите послужить отечеству?
– Я?!
– Вы, вы.
– Готов. Но пером, а не мечом.
– Да, с мечом у вас не сложилось.
– Такова жизнь.
– Но под чутким руководством…
– Не надо руководства…
– …Тут-и-Маргор возьмете как миленький.
– Не сомневаюсь.
– Сомнения запрещены уставом. Устав составлял я. Чтобы доступнее.
– Не сомневаюсь.
– Что вы там пишете в своей тетрадке?
– Репортаж.
– A-a, – сказал Лилипупс, поигрывая бормотайкой. – Репортажи я люблю. С места событий, а? Сейчас я схожу в героическую атаку, а вы наблюдайте и подробно записывайте.
– А как же!
– Только слово в слово. Чтобы подвиг не пропал зря. Это такой качественный будет подвиг. Я уже вижу.
– Не сомневаюсь.
– Я пошел.
– Я пишу.
– Строчи-строчи, филин. А то голову отверну.
– Не сомневаюсь, – печально вздохнул Бургежа, не спасовавший даже перед владыкой Преисподней.
Впрочем, ему была присуща не только эльфийская бесшабашная отвага, но и природное филинское здравомыслие. И он четко оценивал разницу в весовых категориях. С адским владыкой Бургежа был готов спорить до хрипоты. С Агапием Лилипупсом предпочитал соглашаться.
Свой репортаж он начал словами: «Харизма – это все».
Если вы поймали слона за заднюю ногу, а он вырывается, самое лучшее – отпустить его.
Авраам Линкольн
* * *
Атака решительно удалась.
Борзотар печально кувыкал на самой верхушке обугленного дерева, провожая взглядом ватагу невоспитанных троллей, которые его туда и загнали.
Пут Сатанакия, вылезая из болота, попал в горячие объятия Архаблога и Отентала, из которых так и не вырвался, соблазненный серебряными подковками и бронзовой статуей в Чесучине, а также прощением долга в четыре тысячи тиронгийских рупез. Именно столько патриотично настроенный демон поставил на победу адских сил.
Ватабася с аппетитом догрызал последний боевой барабан и уже бросал заинтересованные взгляды на упитанных рыцарей личной гвардии Князя.
Чудовище Ламахолота своей грандиозной тушей запечатало в расселине тысячный отряд Искусителей с бароном Алгерноном Огнеликим – лучшим топорником Ада. Алгернон рвался сразиться с Такангором, но ему мешала великолепная задняя часть ламахолотского монстра.
Лихое безумие охватило кентавров. После того как у выхода из портала они заметили внушительную фигуру тролля в парадном обмундировании, у них открылось второе дыхание. Несокрушимые прежде враги разбегались от них по всему полю, а кентавры догоняли их с гиканьем и свистом, молотили передними копытами, лягали, накидывали сети, в коих демоны запутывались так же надежно, как если бы их упаковал Кехертус.
Кстати, Кехертус тоже не бездельничал. Внушительная горка прекрасно упакованных, спеленутых, как младенцы, огнекрылов, преграждавшая путь к обозу, была его лап дело. Высоко подпрыгивая, чтобы разглядеть что-то за грудами вражеских тел, Узандаф Ламальва подбадривал героя одобрительными криками.
Бригадный сержант Лилипупс украшал собой самые горячие участки сражения. Всюду он целенаправленно пробивался к командирам и до многих добрался. Колотя бормотайкой по шишковатой макушке одного из офицеров легиона Предателей, он приговаривал:
– Не питайте лилюзий. Здесь вам не пройдет…
Обмякший демон давно уже ничего не питал, но такая мелочь не могла отвлечь тролля от любимой работы.
С восторгом глядя на этого гения современного боя, Карлюза деловито застрочил в тетрадке: «Научиться преодолевать трудности при помощи самого себя».
Лучше не скажешь.
Пользуясь короткой передышкой, наступившей после прибытия мощного резерва, Зелг стянул с головы шлем и вытер мокрое от пота лицо краем изорванного знамени. Впервые за последние несколько часов он смог перевести дух и наслаждался минутами покоя, как гурман наслаждается изысканным блюдом.
Такангор опять не обманул его ожиданий. Он стал чемпионом. Победа досталась Кассарии – в этом не было никаких сомнений. Мурилийцы и рюбецальцы уже вовсю орудовали на противоположном берегу, круша личную гвардию Князя. Там же мелькали выкрашенные алым рога генерала Топотана. Ианида припечатала к месту несколько сотен вражеских солдат, и теперь они торчали из воды, как заградительные укрепления, мешая своим же товарищам по оружию добраться до счастливой Горгоны. Счастливой она стала совсем недавно, когда Альгерс проложил к ней путь сквозь вражеский строй и заключил в объятия.
– Я был не прав, дорогая, – молвил кузнец. – Ты не сердишься?
– Нет, дорогой, ты не прав – это я была не права. Я не сержусь, – отвечала она.
С этого момента они стали неразлучны, и несчастные адские твари на собственной шкуре почувствовали, что значит крепкая, дружная, слаженная супружеская пара с давними традициями. Ощутили, понимаешь, силу семьи.
Тут же резвилась довольная жизнью мадам Мумеза под охраной не верящего своему счастью Наморы Безобразного. Увидев суженого в деле, мадам капрал поняла, что приняла единственно верное решение. На этого монстра можно было положиться; и хотя ей не хватало в нем твердости характера, она решила закрыть глаза на сей мелкий недостаток. Да, он соглашается с ней во всем и готов исполнить любой ее каприз – но кто из нас совершенен? Ради настоящей любви можно и потерпеть.
Мумеза смотрела, как жених сносит с лица земли своих обескураженных сородичей, и думала о том, как странно складывается жизнь. Оказывается, все прошедшие годы ей не хватало этой бесформенной туши, жуткой морды и крохотных желтых лютиков. Ведьма поправила букетик, пришпиленный к платью, и удобнее перехватила кочергу.
– Мумочка! – тут же заволновался Намора. – Мумочка! Тебе вредно переутомляться. Я сам. Кого ты хотела сокрушить, грозная моя?
– Вон того, – показала она пальцем на особо активного экоя, пытающегося добраться до недовольного Карлюзиного осла.
– Я мигом, – кивнул демон и запыхтел к месту событий. – Вот этого?
– И этого тоже. И того, левее.
Бац!!! Хрясь!!!
Демоны бесформенными мешками повалились в реку, под ноги отступающим.
– Ну как? – тревожно спросил Намора, заглядывая в глаза ведьме.
– Неплохо, неплохо, – улыбнулась она. – Ты в отличной форме, пупсик.
– Мумочка!!! – расцвел Намора. И тут же рявкнул: – Да когда же закончится эта битва?!
Представив себе, сколько драгоценного времени он теряет здесь в сражении, когда мог бы с куда большей пользой проводить его в обществе возлюбленной, Безобразный озверел и пошел в атаку. Надо сказать, что он внес немалый вклад в дело разгрома адских сил при Липолесье.
Зелг видел, как тревожно мечется на своем золотом троне Князь Тьмы, утративший связь с реальностью.
У последнего имелась веская причина скакать на золотом сиденье, как блоха на сковородке. Он не мог поверить, что битва, фактически выигранная им десять минут назад, вдруг обернулась сокрушительным поражением.
– Невероятно!
Князь повернулся на голос. Его собственный маршал, его верный Каванах с восторгом смотрел, как громят его же войска.
– Объясните мне, как это могло случиться?
– Судьба, сир. Судьба на стороне этого малого.
– О чем вы?!! – Владыка Преисподней взревел, как раненый дракон. – Вы забываетесь!!! Это я – судьба!!! Это я взвешиваю чужие жизни и смерти…
– Как угодно, сир, – прошипел Каванах, низко склоняя все шесть голов. – Но если сиру будет угодно думать именно так, мы не сможем противостоять новой силе.
– Какой еще силе?
– Той, что на наших глазах зарождается сейчас в Кассарии. Я бы прекратил это избиение, сир, и предложил мировую.
– Мы сотрем их в порошок.
– Не сегодня.
– Я отказываюсь слушать эти паникерские советы.
– Я нем, как рог Барбосиса.
– Да, а где этот бездельник – Барбосис?
– Пошел в расход.
– Куда?!
– Естественная убыль, сами понимаете.
Князь оказался понятливым. Трудно было не понять с такой наглядной агитацией.
– Откуда он взял мурилийцев? – взвыл он через минуту.
– Там же, где и рюбецальцев.
– А этот, Папланхузат, он очень на нас зол? – нервно уточнил Князь, вспоминая, каких трудов стоило ему когда-то угомонить разгулявшегося повелителя бурь.
– Я бы на его месте рвал и метал и разносил все в клочья.
– Вы правы. Тем он и занят, – грустно согласился владыка Ада, глядя, что творится с его войсками в том месте, где гулял неистовый смерч, внутри которого полыхали голубые молнии. Естественная убыль на этом участке равнины поражала воображение.
Другой, менее упрямый, нежели Князь, тут бы и объявил о том, что признает поражение и желает заключить с противником мир. И ничего не случилось бы. Но история не знает сослагательного наклонения – мысль отнюдь не новая, но все такая же актуальная.
Кто скажет, что в первую очередь учитывают древние пророчества? Неизбежность происходящего в мире или вот эти крохотные детали, влияющие на судьбы мира порой сильнее, чем грандиозные события? Сие нам неведомо. Пророки Каваны надежно хранят свои тайны.
Доподлинно известно только одно.
– Каванах! – сказал Князь чересчур спокойно.
– Да, повелитель.
– Сокрушите хотя бы минотавра.
– Разумно ли?
– Я так желаю!
– Повинуюсь, сир.
И Каванах махнул маршальским жезлом в сторону Такангора, взламывающего топором ровный строй Погонщиков Душ.
* * *
Зелг был крайне удивлен тем, что битва внезапно закипела с новой силой. Конечно, это донельзя обрадовало бригадного сержанта Лилипупса, но что до остальных – они охотно согласились бы завершить сражение и получить по ставкам.
Архаблог и Отентал предвидели, что разъяренные проигрышем демоны попытаются силой отобрать деньги обратно. И как в воду глядели. Ватага незадачливых игроков, понимая, что ситуация складывается совсем не в их пользу, пробралась к полосатым шатрам, желая компенсировать себе испорченные нервы и пошатнувшееся здоровье тысчонкой-другой в твердой валюте. Они не учли одного: бессменные устроители Кровавой паялпы имели огромный опыт общения с недовольными клиентами всех форм, мастей и весовых категорий. Ни одна уважающая себя касса не оставалась без охраны, и на эту работу привлекались существа надежные и проверенные в боях.
На сей раз Архаблог и Отентал заручились поддержкой двух каноррских оборотней, одного мурилийца, трех рюбецальцев и самого Агапия Лилипупса. Еще в Кассарии они взяли с него клятвенное обещание ближе к концу битвы наведаться к ним с инспекционной целью. И он им это обещание дал. Так что потрепанные, злые, разорившиеся демоны столкнулись не с двумя безобидными людьми, но с внушительной силой.
– Питаем грабительские лилюзии? – уточнил Лилипупс, поигрывая бормотайкой.
Он вообще не любил людей, строивших воздушные замки, особенно за чужой счет. Емким словом «лилюзия» сержант определял все – и неоправданные надежды, и радужные планы, и незаслуженные блага.
Демоны встопорщили шипы и спинные гребни, оскалились и зарычали. Лучше бы они этого не делали. Лилипупс и так волновался, что война вот-вот закончится, а он не успеет как следует разгуляться. А тут шайка каких-то потрепанных голубчиков отвлекает его от подвигов. Поэтому лекция о вреде жадности оказалась на удивление короткой; мурилиец даже обиделся немного, потому что попал в самую гущу событий только к шапочному разбору.
И вот когда Агапий Лилипупс увидел, что все под контролем, успокоился и собрался получить удовольствие от войны в частном порядке, ситуация на поле боя полностью изменилась.
* * *
Молодой некромант так и не понял толком, кто и когда его укусил. Он не знал, где потерял правые поножи и как это могло произойти. Просто вдруг обожгло огнем ногу, а еще мгновение спустя в сапог хлынуло что-то липкое и горячее. И тут же потемнело в глазах.
…Он стоял у ворот неприступного замка, возведенного на самом краю обрывистого утеса. Стены его были сложены из тускло блестящего голубого камня, названия коего Зелг не знал. От этого складывалось впечатление, что бледно-голубое облако, пролетавшее над вершиной, зацепилось за острые скалы и осталось тут навсегда.
Вокруг было тихо, словно перед рассветом, когда замирает вся природа. Ни ветерка, ни шелеста листьев, ни гомона птиц. Он слышал свое дыхание. Оно было тяжелым, и Зелг никак не мог сообразить, отчего он так запыхался.
Ворота между двух островерхих башен, украшенные бронзовыми фигурами драконов и василисков, распахнулись так же беззвучно, как происходило все в этом месте, и перед молодым герцогом выросли два статных белокурых и синеглазых рыцаря в голубых плащах с алым шелковым подбоем. Они приветливо улыбались ему, как давнему знакомому, которого заждались в гости, и он решительно переступил порог этой гостеприимной обители.
– Наконец-то, – сказал один из рыцарей. – Что тебя так задержало в пути, владыка?
– Мы стали думать, что ты уже никогда не придешь, – подтвердил второй, с поклоном пропуская его вперед.
Зелг хотел спросить, кто они и почему ждут его с таким нетерпением, но некто таинственный, умостившийся в его памяти, говорил, что не стоит этого делать.
– Здравствуйте, – сказал некромант, полагая, что доброе приветствие уместно при любых обстоятельствах.
– Проходи скорее. Он устал ждать. Освободи его.
«Кого?» – подумал Зелг, но снова ничего не сказал вслух.
Странное чувство испытывал он. Этот замок был знаком ему так же, как раньше оказалась знакомой и родной. Кассария. Он не любил его настолько же нежно и преданно, но точно знал, что связан с этим местом неразрывными узами.
Шаги рыцарей гулким эхом отдавались под высокими сводами, похожими на ребра древнего чудовища. Замок был пуст и покинут – это Зелг помнил очень хорошо. И при одной мысли об этом у него отчего-то щемило сердце.
Выцветшие шелковые ковры с изображениями старинных битв пылились на облупленных стенах. Небесного оттенка флаги жалко трепетали на холодном сквозняке. Даже рыцарские латы, стоящие в простенках, казалось, сгорбились и поникли от одиночества и безнадежности. В залах пахло плесенью, сыростью и пылью. Почерневшие от времени камины были холодны, и ни в одном из них Зелг не увидел дров. И герцог не мог понять, что представляется ему более неуместным – сия заброшенная обитель на краю неведомого мира или двое рыцарей, неизвестно как и зачем тут живущие.
Внезапно ему помстилось, что прошло очень много времени с тех пор, как он вошел в эти ворота.
– Мне нужно возвращаться, – сказал он, трогая одного из рыцарей за рукав. – Там идет битва.
– Разумеется. – Оба воина склонились перед ним. – Мы знаем. Освободи его и ступай, а мы снова останемся ждать тебя и охранять твой оплот.
И некромант почувствовал, что каждое слово – истинная правда, известная ему еще сызмальства и только по непонятной причине забытая. То был его последний бастион, дальше которого невозможно отступать. Он испытывал неловкость, оттого что не помнил, как называется такое дорогое для него место.
– Гон-Гилленхорм, владыка, – шепнул ему на ухо один из рыцарей, словно угадав его смятение. – Башня Лордов. А мы – твои верные Стражи.
– Башня Лордов, – повторил Зелг, как завороженный.
– Крепость Павших Лордов Караффа, – пояснил второй. – Ты ведь помнишь свой дом? Ты не забыл его? Правда?
Герцог да Кассар разлепил пересохшие губы, чтобы сказать, что у него только один дом – Кассария. Но язык его не слушался. Не поворачивался язык сказать такое.
А между тем они спустились в подземелье и теперь шли по длинному темному коридору, едва освещенному светом факелов. Дорога уходила вниз, и в какой-то миг Зелгу стало казаться, что так они дойдут до самого центра земли. Но вместо этого Стражи остановились перед массивной бронзовой дверью, запертой на семь засовов.
– Отпусти его, – сказал один из рыцарей, уступая ему место возле двери.
– Он так долго ждет… – подхватил второй.
– Почему же вы не открыли темницу и не спасли его? – спросил герцог.
– Никто, кроме тебя, не в силах освободить его.
– Разве так бывает? – удивился некромант.
– Чаще, чем ты думаешь, – улыбнулись Стражи.
– И что потом?
– Потом он сможет начать жить, как было предначертано судьбой.
И он понял, что иначе и быть не может.
Неподъемные на вид засовы Зелг отодвинул с такой легкостью, словно они были сделаны из соломы. Тяжелая дверь все так же бесшумно отворилась, и его растерянному взору предстала сырая и мрачная тюремная камера с одним крохотным окошком у самого потолка. Оттуда пробивался узенький лучик сероватого света. В углу камеры, на ворохе пятнистых свалявшихся шкур спал ребенок.
– Великий Тотис, – прошептал Кассар, потрясенный этим зрелищем.
Ребенок свернулся калачиком, обхватил себя руками и вздрагивал во сне. Он что-то тревожно бормотал, и Зелг, не раздумывая, шагнул к нему и подхватил его на руки. Он хотел теперь только одного – вынести бедное дитя на свет, отогнать ночные кошмары, утешить и успокоить.
И тут спящий открыл глаза.
Это были огромные, пронзительные, лилово-черные глаза с золотыми искорками. Ребенок протянул руку и убрал с глаз мешавшие ему волосы – длинные прямые пепельные пряди. И улыбнулся.
– Спящий проснулся, – с трепетом произнесли Стражи, опускаясь перед Зелгом на одно колено. – Привет тебе, истинный владыка.
В этот момент кассарийский некромант почувствовал сильнейшую боль во всем теле. Рвалась плоть, трещали сухожилия, крушились кости. И он понял, что умирает.
ГЛАВА 19
Услышав дикие крики, доносившиеся из расселины, откуда наполовину торчала туша ламахолотского монстра, Гризольда весьма ими заинтересовалась.
– Кто там? – спросила она, пытаясь заглянуть за спину зверю.
– Я Алгернон Огнеликий, рыцарственная дама, – учтиво отвечал демон. – Я бы хотел с кем-нибудь сразиться.
– Разумное и вполне логичное желание, – согласилась фея. – Что же вас сдерживает?
– Вот это вот естественное препятствие.
Надо заметить, что голос демона звучал несколько сдавленно.
– А что вы вообще там делаете? – уточнила Гризольда, любившая ясность во всем.
– Сижу, как невеста на выданье. Кто придет, тому и достанусь.
Фея окинула чудовище Ламахолота оценивающим взглядом, как портной, которому заказали праздничный кафтан без примерки, и сочувственно покивала.
– Препятствие существенное.
– А вы бы не могли его как-то отвлечь?
– Чем?
– Может быть, каким-нибудь кормом.
– Гризя!!! – вскричал взволнованный Таванель. – С кем ты разговариваешь?
– С потенциальным противником, – не стала таиться фея.
– А зачем?
– Жалко же. Там зря пропадает целая ватага демонов.
– И пускай пропадает. Их и так перебор.
– А вот милорд Топотан сетовал на нехватку врагов. И Лилипупс тоскует.
– Это понятно.
В ходе битвы наметился явный перелом. Выражался он в том, что, завидев издалека коренастую фигуру бригадного сержанта с его любимой бормотайкой наперевес, демоны улепетывали во всю прыть.
– Нам его с места не сдвинуть, – признал Таванель, завершив осмотр ламахолотского зверя. – Ему и тут неплохо.
Тут он глаголил, как истинный златоуст. Монстр Ламахолота благодаря своей длинной шее вполне успешно дотягивался до разнообразных демонов, пробегавших мимо расселины, и поступал с ними по своему, монструозному усмотрению. Он не видел смысла гоняться за жертвами по всему полю – ему и тут было удобно. Сказывалась тысячелетняя привычка: ученых и исследователей, которые в последнее время составляли основу его рациона, ему тоже доставляли, так сказать, на дом. Без всяких дополнительных усилий с его стороны. Ламахолотский зверь не был реформатором и терпеть не мог ломать устоявшиеся традиции.
– А тебе не кажется, что Лилипупс отлично разобрался бы с обеими проблемами? – осторожно спросила Гризольда у своего избранника.
Лорд какое-то время переваривал полученную информацию.
– В чем проблема, дорогая?! – внезапно озарило его. – Позовем сюда господина Лилипупса! Я думаю, он отлично разберется и с нашим милым союзником – своим новобранцем, и с нашими благородными противниками.
– Какой же ты гений! – с гордостью признала Гризольда. – Мне вот никогда бы такое не пришло в голову.
Довольный призрак зарделся, как облачко, подсвеченное рассветным солнцем.
Где-то в глубине расселины кто-то задохнулся от ужаса.
Но судьба оказалась милостива к Алгернону Огнеликому. Агапию Лилипупсу было не до него.
Современники сдержанно признают, что при прочих несомненных достоинствах бригадный сержант не мог похвастаться нездешней красотой. Внешность его, мягко говоря, была на любителя. Даже самые приукрашенные портреты, в основном призванные открыть зрителю прекрасный внутренний мир прославленного героя, говорят о том, что нос у него был слегка сплющен и не совсем заметен; лицо могло поспорить рельефом с лучшей сковородкой Гописсы; а глаза были немного выпучены – как у рыбы фусикряки, на которую случайно сел зверь Ватабася. Последнее особенно важно, ибо те же очевидцы вспоминают, что ни до, ни после описываемых событий не видели Лилипупса с такими вытаращенными глазами.
Выпучились же они до чрезвычайности по той причине, что Лилипупс не мог уяснить смысл знаков, подаваемых ему мумией герцогского дедушки. Бывалый доктор Дотт утверждал, что Узандаф да Кассар не взвивался так высоко даже после того, как случайно глотнул гремучую смесь для демонических младенцев из пригубного наливайника.
Мумия скакала и прыгала, как юный суслик по весне, и изо всех сил махала сухонькими ручками. Полы мантии развевались, как крылья летучей мыши, точнее – Птусика, то есть беспорядочно и бессмысленно. При этом дедуля издавал занимательные звуки, послушать кои тут же явился весь хор пучеглазых бестий. Энтузиазм старшего Кассара понемногу передался и им, и они принялись подпевать и повизгивать, внося посильную лепту в исполнение этого уникального музыкального произведения.
Впоследствии, однако, стало известно, что Узандаф Ламальва вовсе не пел, и не танцевал, и даже не привлекал женские особи загадочными телодвижениями, а всего только хотел позвать на помощь. Ибо он первый заметил, что с Зелгом стряслась беда.
– Что с вами, милорд? – заинтересовался Бедерхем, вырастая за спиной мумии. – В вашем возрасте эти перемещения могут смутить морально неподготовленных.
– Зелг!!!
– Его высочество успешно справляется с войной. Вы побеждаете, это очевидно.
– Зелг!!!
– Прекрасно выглядит, всем бы так… вот если бы он еще не расплывался… Отчего он расплывается, вы не в курсе?
– А я о чем?!
– Великий Ад! Что с ним?
– Если бы я знал. Боюсь…
– Боюсь, каким-то образом он не уберегся.
– Мало кто, кроме вашего Князя, может пробить латы Аргобба. Он этого не делал. А никто другой и не станет.
– Прошу прощения, Узя, но мы говорим о вашем внуке. Милый мальчик, но доверчив и немного рассеян. Всякий мог его облапошить.
– С него станется. Приведите его сюда! Вы же видите, что творится…
Творилось неладное. Очертания стройной могучей фигуры кассарийского некроманта теряли четкость. Он постепенно превращался в огромное багровое облако, в котором то и дело мелькали лица и морды, крылья и когтистые лапы, чешуйчатые хвосты и силуэты рыцарей. Будто бы всесильное Нечто, боясь превратиться во всепоглощающее Ничто, искало единственно верную форму.
– Что это с милордом? – подозрительно спросил Такангор. – Ему пора принимать капитуляцию, а он что затеял?
– !!! – откровенно высказалась Гризольда.
– Гризя! – охнул Таванель.
– А что я должна сказать? Какой ужас? Так вот это, к твоему сведению, гораздо хуже.
– Гризенька, но это не повод так выражаться.
Фея нервно всунула в рот трубку и сердито ею запыхтела.
– Неужели все так плохо? – огорчился добрый Фафут.
– Увы, – пожал плечами честный лорд. – Сбывается пророчество Каваны. Боюсь накаркать, но, по-моему, Спящий проснулся.
– И что из этого следует?
Фея вкратце обрисовала сложившуюся ситуацию.
– Поразительно, – изумился господин главный бурмасингер. – Есть у меня один капрал – он тоже не любит рассусоливать. Но чтобы так… Какая сила слова!
– Я процитирую? – спросил Бургежа, устраиваясь на плече графа да Унара.
– Без ссылки на источник, – заволновался корректный Таванель. – Все-таки репутация дамы.
– Я понимаю, – согласился военный корреспондент. – Припишем мне. Мне это можно и даже требуется по условиям, так сказать, игры. Вроде бы я потрясен до глубины души, до самых основ. Читатели любят эту грубую откровенность, эту – временами – неприкрытую правду жизни…
– Кто там? – спросила она, пытаясь заглянуть за спину зверю.
– Я Алгернон Огнеликий, рыцарственная дама, – учтиво отвечал демон. – Я бы хотел с кем-нибудь сразиться.
– Разумное и вполне логичное желание, – согласилась фея. – Что же вас сдерживает?
– Вот это вот естественное препятствие.
Надо заметить, что голос демона звучал несколько сдавленно.
– А что вы вообще там делаете? – уточнила Гризольда, любившая ясность во всем.
– Сижу, как невеста на выданье. Кто придет, тому и достанусь.
Фея окинула чудовище Ламахолота оценивающим взглядом, как портной, которому заказали праздничный кафтан без примерки, и сочувственно покивала.
– Препятствие существенное.
– А вы бы не могли его как-то отвлечь?
– Чем?
– Может быть, каким-нибудь кормом.
– Гризя!!! – вскричал взволнованный Таванель. – С кем ты разговариваешь?
– С потенциальным противником, – не стала таиться фея.
– А зачем?
– Жалко же. Там зря пропадает целая ватага демонов.
– И пускай пропадает. Их и так перебор.
– А вот милорд Топотан сетовал на нехватку врагов. И Лилипупс тоскует.
– Это понятно.
В ходе битвы наметился явный перелом. Выражался он в том, что, завидев издалека коренастую фигуру бригадного сержанта с его любимой бормотайкой наперевес, демоны улепетывали во всю прыть.
– Нам его с места не сдвинуть, – признал Таванель, завершив осмотр ламахолотского зверя. – Ему и тут неплохо.
Тут он глаголил, как истинный златоуст. Монстр Ламахолота благодаря своей длинной шее вполне успешно дотягивался до разнообразных демонов, пробегавших мимо расселины, и поступал с ними по своему, монструозному усмотрению. Он не видел смысла гоняться за жертвами по всему полю – ему и тут было удобно. Сказывалась тысячелетняя привычка: ученых и исследователей, которые в последнее время составляли основу его рациона, ему тоже доставляли, так сказать, на дом. Без всяких дополнительных усилий с его стороны. Ламахолотский зверь не был реформатором и терпеть не мог ломать устоявшиеся традиции.
– А тебе не кажется, что Лилипупс отлично разобрался бы с обеими проблемами? – осторожно спросила Гризольда у своего избранника.
Лорд какое-то время переваривал полученную информацию.
– В чем проблема, дорогая?! – внезапно озарило его. – Позовем сюда господина Лилипупса! Я думаю, он отлично разберется и с нашим милым союзником – своим новобранцем, и с нашими благородными противниками.
– Какой же ты гений! – с гордостью признала Гризольда. – Мне вот никогда бы такое не пришло в голову.
Довольный призрак зарделся, как облачко, подсвеченное рассветным солнцем.
Где-то в глубине расселины кто-то задохнулся от ужаса.
Но судьба оказалась милостива к Алгернону Огнеликому. Агапию Лилипупсу было не до него.
Современники сдержанно признают, что при прочих несомненных достоинствах бригадный сержант не мог похвастаться нездешней красотой. Внешность его, мягко говоря, была на любителя. Даже самые приукрашенные портреты, в основном призванные открыть зрителю прекрасный внутренний мир прославленного героя, говорят о том, что нос у него был слегка сплющен и не совсем заметен; лицо могло поспорить рельефом с лучшей сковородкой Гописсы; а глаза были немного выпучены – как у рыбы фусикряки, на которую случайно сел зверь Ватабася. Последнее особенно важно, ибо те же очевидцы вспоминают, что ни до, ни после описываемых событий не видели Лилипупса с такими вытаращенными глазами.
Выпучились же они до чрезвычайности по той причине, что Лилипупс не мог уяснить смысл знаков, подаваемых ему мумией герцогского дедушки. Бывалый доктор Дотт утверждал, что Узандаф да Кассар не взвивался так высоко даже после того, как случайно глотнул гремучую смесь для демонических младенцев из пригубного наливайника.
Мумия скакала и прыгала, как юный суслик по весне, и изо всех сил махала сухонькими ручками. Полы мантии развевались, как крылья летучей мыши, точнее – Птусика, то есть беспорядочно и бессмысленно. При этом дедуля издавал занимательные звуки, послушать кои тут же явился весь хор пучеглазых бестий. Энтузиазм старшего Кассара понемногу передался и им, и они принялись подпевать и повизгивать, внося посильную лепту в исполнение этого уникального музыкального произведения.
Впоследствии, однако, стало известно, что Узандаф Ламальва вовсе не пел, и не танцевал, и даже не привлекал женские особи загадочными телодвижениями, а всего только хотел позвать на помощь. Ибо он первый заметил, что с Зелгом стряслась беда.
– Что с вами, милорд? – заинтересовался Бедерхем, вырастая за спиной мумии. – В вашем возрасте эти перемещения могут смутить морально неподготовленных.
– Зелг!!!
– Его высочество успешно справляется с войной. Вы побеждаете, это очевидно.
– Зелг!!!
– Прекрасно выглядит, всем бы так… вот если бы он еще не расплывался… Отчего он расплывается, вы не в курсе?
– А я о чем?!
– Великий Ад! Что с ним?
– Если бы я знал. Боюсь…
– Боюсь, каким-то образом он не уберегся.
– Мало кто, кроме вашего Князя, может пробить латы Аргобба. Он этого не делал. А никто другой и не станет.
– Прошу прощения, Узя, но мы говорим о вашем внуке. Милый мальчик, но доверчив и немного рассеян. Всякий мог его облапошить.
– С него станется. Приведите его сюда! Вы же видите, что творится…
Творилось неладное. Очертания стройной могучей фигуры кассарийского некроманта теряли четкость. Он постепенно превращался в огромное багровое облако, в котором то и дело мелькали лица и морды, крылья и когтистые лапы, чешуйчатые хвосты и силуэты рыцарей. Будто бы всесильное Нечто, боясь превратиться во всепоглощающее Ничто, искало единственно верную форму.
– Что это с милордом? – подозрительно спросил Такангор. – Ему пора принимать капитуляцию, а он что затеял?
– !!! – откровенно высказалась Гризольда.
– Гризя! – охнул Таванель.
– А что я должна сказать? Какой ужас? Так вот это, к твоему сведению, гораздо хуже.
– Гризенька, но это не повод так выражаться.
Фея нервно всунула в рот трубку и сердито ею запыхтела.
– Неужели все так плохо? – огорчился добрый Фафут.
– Увы, – пожал плечами честный лорд. – Сбывается пророчество Каваны. Боюсь накаркать, но, по-моему, Спящий проснулся.
– И что из этого следует?
Фея вкратце обрисовала сложившуюся ситуацию.
– Поразительно, – изумился господин главный бурмасингер. – Есть у меня один капрал – он тоже не любит рассусоливать. Но чтобы так… Какая сила слова!
– Я процитирую? – спросил Бургежа, устраиваясь на плече графа да Унара.
– Без ссылки на источник, – заволновался корректный Таванель. – Все-таки репутация дамы.
– Я понимаю, – согласился военный корреспондент. – Припишем мне. Мне это можно и даже требуется по условиям, так сказать, игры. Вроде бы я потрясен до глубины души, до самых основ. Читатели любят эту грубую откровенность, эту – временами – неприкрытую правду жизни…