Уильямс Тэд. Дорога ветров (Орден Манускрипта - 4)

   - Да, - сказала она. - Так я и сделаю.
   - Тогда в полночь, когда луна будет вот здесь, - ниски показала на потолок, как будто над ними раскинулось звездное небо, - возьми своего ученого друга и отведи его к шлюпке. Я прослежу, чтобы у тебя была возможность спустить ее на воду. - Она взглянула на принцессу, остановленная внезапной мыслью. - Во имя Не нанесенных накарты, девочка, убедись, что весла на месте! Поищи их, когда будешь прятать еду и воду.
   Мириамель кивнула. Итак, все решено. Она сделает все возможное, чтобы выжить, но если потерпит поражение, не станет противиться неизбежному. Даже став ее мужем, Аспитис Превис не заставит ее жить против ее желания.
   - А что будешь делать ты, Ган Итаи? - спросила она.
   - То, что мне надлежит делать.
   - Но это был не сон, - Тиамак начинал сердиться. Что еще нужно, чтобы убедить эту огромную скотину риммерсмана? - Это была Джулой, мудрая женщина из Альдхортского леса. Она разговаривала со мной через ребенка, который появлялся во всех моих последних снах. Я читал об этом. Такое умеют делать некоторые знатоки Искусства.
   - Успокойся, приятель. Я же не говорю, что ты это выдумал. - Изгримнур отвернулся от старика, терпеливо ожидавшего следующего вопроса, который мог бы задать ему герцог. Не в силах ответить, тот, который был Камарисом, казалось, получал какое-то детское удовлетворение от такого внимания и мог часами сидеть, улыбаясь Изгримнуру. - Я слыхал об этой Джулой, и я верю тебе, парень. И когда мы сможем уйти, твоя Скала прощания будет ничем не хуже других мест я слышал, что и лагерь Джошуа где-то поблизости от нее. Но никакой сон, каким бы важным он ни был, не сможет увести меня отсюда прямо сейчас.
   - Но почему? - Тиамак сам не знал, почему ему так хочется поскорее уйти. Он только устал чувствовать себя бесполезным. - Что нам здесь делать?
   - Я жду Мириамель, племянницу принца Джошуа, - сказал риммерсман. Диниван отослал меня в этот забытый Богом трактир - с тем же успехом он мог бы и ее прислать сюда. Я поклялся, что отыщу ее, и потерял след. Теперь я должен торчать здесь, потому что след оборвался.
   - Если он и вправду послал вашу принцессу сюда, почему ее до сих пор нет? - Тиамак знал, что нарывается на неприятности, но ничего не мог с собой поделать.
   - Может быть ее что-то задержало. Это долгий путь, если идти пешком, маска спокойствия соскользнула с лица Изгримнура. - Теперь заткнись, будь ты проклят! Я сказал тебе все, что мог. Если хочешь уйти - убирайся! Я тебя не удерживаю.
   Тиамак закрыл рот, повернулся и горестно захромал к своим вещам. Он стал разбирать их, вяло готовясь к уходу.
   Нужно ли ему идти? Это долгий путь, и конечно, лучше будет пройти его со спутниками, какими бы бестолковыми и равнодушными к его чувствам они ни были. А может быть ему просто улизнуть домой, в маленькую хижину на баньяне у самого края Деревенской рощи? Но его народ потребует отчета о невыполненном поручении в Наббане, и что он им скажет?
   Тот, Кто Всегда Ступает По Песку, молился Тиамак, избавь меня от этой ужасной нерешительности!
   Его беспокойные пальцы коснулись тяжелого пергамента. Он вытащил страничку утерянной книги Ниссеса и быстро осмотрел ее. Эту маленькую победу у него никто не отнимет. Это нашел он, и никто другой. Но, печаль всех печалей, Моргенса и Динивана нет в живых, и они никогда не смогут восхититься им. Он прочитал:
   Принесите из Сада Нуанни
   Мужа, что видит, хоть слеп.
   И найдите Клинок, что Розу спасет
   Там, где Дерева Риммеров свет.
   И тот Зов, что Зовущего вам назовет
   В Мелком Море на Корабле.
   И когда тот Клинок, тот Муж и тот Зов
   Под Правую Руку Принца придут,
   В тот самый миг того, кто Пленен,
   Свободным все назовут.
   Он вспомнил полуразрушенный храм Нуанни, который обнаружил, скитаясь по Кванитупулу, несколькими днями раньше. Полуслепой, охрипший старый жрец мало что мог рассказать, хотя был счастлив сделать все от него зависящее, после того как Тиамак бросил пару монет в чашу для милостыни. Нуанни, по-видимому, был морским божеством древнего Наббана, расцвет славы которого прошел еще до появления новоявленного Узириса. Последователей старого Нуанни осталось очень мало, заверил его жрец: если бы не крошечные группки его поклонников, которые все еще цеплялись за жизнь на суеверных островах, никто из живых не вспомнил бы его имени, хотя некогда Великий Зеленый был первым в сердцах всех мореплавателей. А теперь старый жрец думал, что его храм - последний на материке.
   Тиамак был рад слышать, что доселе незнакомое имя на пергаменте теперь наполняет его содержание хоть каким-то смыслом, но в глубине души он ждал чего-то большего. Теперь вранн мысленно вернулся к первой строке загадочных стихов и подумал, не относятся ли слова "Сад Нуанни" непосредственно к островам, разбросанным в заливе Ферракоса.
   - Что там у тебя, маленький человек? Карта, а? - судя по голосу, Изгримнур старался быть дружелюбным. Может быть, он хотел смягчить, прежнюю грубость, но Тиамак не принял этого жеста.
   - Ничего. Это не ваше дело. - Он быстро скатал пергамент и запихал его обратно, в груду своих вещей.
   - Нет надобности отгрызать мне голову, - зарычал герцог. - Давай, парень, поговори со мной. Ты действительно уходишь?
   - Я не знаю. - Тиамак не хотел смотреть на него. Огромный риммерсман выглядел таким внушительным, что вранн сразу начинал чувствовать себя маленьким и слабым. - Я мог бы, конечно. Но это слишком долгий и опасный путь, чтобы пускаться в него одному, без спутников.
   - Как бы ты пошел, все-таки? - Изгримнур спрашивал с неподдельным интересом.
   Тиамак задумался.
   - Если бы я пошел один, мне не нужно было бы конспирироваться, так что можно было бы идти кратчайшим путем, по суше, через Наббан и Тритинги. Это все равно был бы долгий путь, но я не боюсь усталости. - Он нахмурился, подумав об искалеченной ноге. Она может никогаа полностью не зажить, а сейчас тем более не способна как следует служить ему. - Или, может быть, я купил бы ослика, добавил он.
   - Для вранна ты здорово говоришь на вестерлинге, - улыбнулся герцог. Некоторых слов, которые ты употребляешь, я и сам не знаю.
   - Я же говорил вам, - натянуто ответил Тиамак, - я учился в, Пнрруине, с эйдонитскими братьями. И еще доктор Моргене многому меня научил.
   - Конечно, - Изгримнур кивнул. - Но, хммм, если бы тебе пришлось путешествовать - конспирируясь, так ты сказал? Если бы тебе пришлось путешествовать, оставаясь незамеченным, что тогда? Какие-нибудь тайные тропы болотных людей, а?
   Тиамак поднял глаза. Герцог внимательно смотрел на него, и вранн быстро опустил голову, стараясь скрыть улыбку. Риммерсман хочет надуть его, как будто перед ним неразумное дитя. Просто смешно!
   - Я думал, что полечу.
   - Полетишь?! - Тиамак почти слышал, как недоверчивая гримаса перекосила лицо герцога. - Ты спятил?
   - О нет, - сказал Тиамак серьезно. - Это фокус, известный всем обитателям Вранна. А почему, по-вашему, нас видят только в местах вроде Кванитупула, когда мы хотим, чтобы нас заметили? Вы ведь знаете, что когда огромные, неуклюжие сухоземельцы приходят во Вранн, они не находят там ни одной живой души. А это потому, что мы можем летать, когда нам нужно. Совсем как птицы. Он искоса бросил взгляд на своего собеседника. Ошарашенное лицо Изгримнура полностью оправдало его надежды. - Кроме того, если бы мы не могли летать... как бы тогда нам удавалось добираться до гнезд на вершинах деревьев, где мы откладываем яйца?
   - Святая кровь! Эйдон на древе! - выругался Изгримнур. - Черт бы тебя побрал, болотный человек, ты еще будешь издеваться?!
   Тиамак пригнулся, ожидая, что в него запустят чем-нибудь тяжелым, но когда он через секунду поднял глаза, герцог качал головой и ухмылялся.
   - Похоже, я сам напросился. Сдается мне, что у вас, враннов, с юмором все в порядке.
   - Может быть у некоторых сухоземельцев тоже.
   - И все-таки проблема остается, - герцог покраснел. - Жизнь в наше время состоит из одних только трудных решений. Во имя Искупителя, я свое уже принял, с ним мне и жить: если Мириамель не появится к двадцать первому дню октандера - это Духов День - я тоже скажу "хватит" и двинусь на север.
   Это мои выбор. Теперь ты должен сделать свой - остаться или уйти. - Он снова повернулся к старику, который наблюдал за их беседой с милостивым непониманием. - Я надеюсь, что ты останешься, маленький человек, - тихо добавил герцог.
   Тиамак некоторое время смотрел на него, потом встал и молча подошел к окну. Мрачный канал внизу блестел на послеполуденном солнце, как зеленый металл. Подтянувшись, он сел на подоконник и свесил вниз раненую ногу.
   У Инихе Красный Цветок темные волосы, - мурлыкал он, глядя, как внизу тихо проплывает плоскодонка.
   Темные волосы, темные глаза.
   Стройная, как лоза она была.
   Пела Инихе серым голубям,
   А-йе, а-йе, пела она им всю ночь напролет.
   Шоанег Быстровеслый услышал ее,
   Услышал ее, полюбил ее.
   Сильный, как баньян, был он,
   И только детей не было у него,
   А-йе, а-йе, некому сохранить его имя.
   Шоанег, он позвал Красный Цветок
   Сватался к ней, добился ее.
   Быстрая, как у стрекоз, была их любовь.
   Вошла Инихе в его дом,
   А-йе, а-йе, ее перо над дверью у него висит.
   Инихе, она выносила его дитя,
   Нянчила его. Любила его.
   Нежный, как прохладный ветер, был он.
   Имя Быстровеслого получил он,
   А-йе, а-йе, безопасной, как песок, вода была для него.
   Любил ребенок повсюду бродить,
   Бегать, грести. Быстроногий, как кролик, был он,
   Далеко от дома уходил он,
   А-йе, а-йе, домашнему очагу чужим он был.
   Однажды лодка его пустая вернулась,
   Кружилась, вертелась.
   Пустая, как ореховая скорлупка, была она.
   Исчезло дитя Красного Цветка, А-йе, а-йе, как пух чертополоха улетел он.
   Шоанег, он сказал: - Забудь его!
   Бессердечного, беспечного.
   Как глупый птенчик он был,
   Сам из дома своего улетел.
   А-йе, а-йе, отец проклял его имя.
   Инихе, она не хотела этому верить.
   Горевала о нем, плакала о нем.
   Грустная, как плывущие по течению листья, была она.
   Промочили тростниковый пол слезы ее.
   А-йе, а-йе, о пропавшем сыне плакала она.
   Красный Цветок, она хотела найти его.
   Надеялась, молилась.
   Как сова на охоте была она,
   Сына своего так искала.
   А-йе, а-йе, она найдет свое дитя.
   Шоанег, он сказал, что запрещает ей.
   Кричал, бранился. Сердитым, как пчелиный рой был он.
   Если она пойдет, не будет у него жены.
   А-йе, а-йе, он сдует ее перышко со своей двери...
   Тиамак замолчал. Какой-то вранн, крича и неуклюже отталкиваясь шестом, пытался завести свою баржу в боковой канал. Борта проскрежетали по столбам причала, торчавшим перед трактиром, как гнилые зубы. Вода вспенилась. Тиамак повернулся, чтобы посмотреть на Изгримнура, но герцог куда-то вышел. Остался только старик. Глаза его смотрели в пустоту, на лице не было ничего, кроме легкой таинственной улыбки.
   Очень много времени прошло с тех пор, как мать пела ему эту песню. Она очень любила историю о том, как пришлось выбирать Инихе Красному Цветку. Горло Тиамака сжалось при мысли о ней. Он не смог сделать то, чего она бы хотела не выполнил долг перед своим народом. Как ему теперь быть? Ждать здесь, с этими сухоземельцами? Идти к Джулой и другим носителям свитка, которые просили его прийти? Или с позором вернуться в деревню? Каким бы ни был его выбор, он знал, что дух его матери будет следить за ним, тоскуя, потому что ее сын повернулся спиной к своему народу.
   Он поморщился, как будто проглотил что-то горькое. Во всяком случае, Изгримнур прав. В эти проклятые дни жизнь, кажется, целиком состоит из трудных решений.
   - Оттащите ее! - сказал голос. - Быстрее!
   Мегвин открыла глаза и обнаружила, что смотрит прямо в белое ничто. Это было так странно, что на мгновение она подумала, что все еще спит. Она наклонилась вперед, пытаясь пройти сквозь эту пустоту, как шла через серую мглу сна, но что-то удерживало ее. Свирепый, пронзительный холод сковывал ее движения. Перед ней была белая бездна взвихренного снега. Грубые руки вцепились в ее плечи.
   - Держите ее!
   Она бросилась назад, карабкаясь к безопасности, отчаянно вырываясь из сдерживающих рук. Ощутив под собой надежность скалы, она, наконец, выдохнула и расслабилась. Снег быстро заметал следы, оставленные ее коленями на самом краю пропасти. Пепел ее маленького, давно догоревшего костра почти исчез под белым покрывалом.
   - Леди Мегвин, мы здесь, чтобы помочь вам.
   Она ошеломленно огляделась. Два человека все еще крепко держали ее за плечи, третий стоял в нескольких шагах от них. Все трое были закутаны в плащи, лица скрывали шарфы. На одном плаще был разорванный крест клана Кройчей.
   - Зачем вы вернули меня? - собственный голос показался ей медленным и огрубевшим. - Я была с богами.
   - Вы едва не свалились, леди, - сказал стоящий у ее правого плеча. Его рука дрожала. - Три дня мы искали вас.
   Три дня! Мегвин покачала головой и посмотрела на небо. Судя по неясному солнечному свету, сейчас только что рассвело. Неужели она в самом деле провела с богами столько времени? Казалось, что прошло всего мгновение! Если бы только не пришли эти люди!..
   Нет, сказала она себе. Это эгоистично. Я должна была вернуться - и от меня не было бы никакой пользы, если бы я свалилась с горы и умерла. :
   В конце концов, теперь она должна исполнить свой долг. Больше, чем долг.
   Мегвин разжала застывшие пальцы и выронила камень дворров, который, упав, покатился по земле. Сердце было готово разорваться в груди. Она была права. Она поднялась на Брадах Тор, как ей и было приказано во сне. На вершине она увидела сны, такие же властные, как и те, что Привели ее сюда.
   Мегвин чувствовала, как тянется к ней посланник богов, высокий рыжеволосый юноша. Черты его были затуманены сном, но ей казалось, что он очень красив. Может быть, это погибший герой древнего Эрнистира Эйргед Сердце Дуба или принц Синнах, которого взяли на небо, к Бриниоху и остальным?
   Во время первого видения, еще в пещере, Мегвин чувствовала, что он ищет ее, но не смогла до него дотянуться. Когда она снова заснула, уже на вершине, посланник опять оказался рядом с ней. Она знала, что у него неотложное дело к ней, и напрягалась, стараясь гореть ярко, как лампа, чтобы ему было легче пробиться сквозь серую мглу сна. И когда она наконец коснулась его, посланник мгновенно перенес ее к порогу страны, где жили боги.
   И конечно, тот, кого она видела там, был одним из богов. Видение снова затуманилось - возможно живые смертные не могут видеть богов в их истинном обличье - но лицо, возникшее перед ней, не было лицом рожденного мужчиной или женщиной. Одни только горящие нечеловеческие золотые глаза служили неопровержимым тому доказательством. Может быть она предстала перед ликом самого Носителя Туч - Бриниоха? Посланник, чей дух оставался с ней, что-то говорил о Высоком месте - это могла быть только точка, в которой лежало спящее тело Мегвин, пока душа ее путешествовала по миру сна - потом посланник и бог говорили о королевской дочери и умершем отце. Все это было запутано и непонятно, голоса казались искаженными и гулкими, как будто они доносились до нее через бесконечно длинный тоннель - но о чем еще они могли говорить, если не о самой Мегвин и о ее несчастном отце Луте, который погиб, защищая свой народ?
   Не все сказанные слова дошли до нее, но смысл их был ясен - боги готовились к битве. Это. могло означать только одно - они наконец решили вмешаться в происходящее на земле. На мгновение она даже увидела великолепие небесных дворцов. Могущественный сонм богов ждал там. Огненноглазые, с развевающимися волосами, они были закованы в броню, яркую, как крылья бабочек. Их копья и мечи сверкали, словно молния в летнем небе. Мегвин видела самих богов в миг их могущества и славы. Это было правдой, должно было быть правдой! Теперь не может быть никаких сомнений. Боги выйдут на поле битвы, чтобы отомстить врагам Эрнистира.
   Она раскачивалась взад и вперед, а двое мужчин поддерживали ее. Ей казалось, что если бы в этот момент она спрыгнула с Брадах Тора, то не упала бы, а полетела, словно скворец, с быстротой стрелы, чтобы рассказать своему народу замечательные новости. Она рассмеялась над собой и своими глупыми мыслями, потом снова тихо засмеялась от радости, что именно ее избрали боги полей и воды, для того чтобы принести народу весть о грядущем избавлении.
   - Моя леди? - голос мужчины казался озабоченным. - Вы больны?
   Она не обратила на него внимания, пылая новой мыслью. Даже если она на самом деле не может полететь, ей все равно надо спешить вниз, в пещеры, где влачит свое изгнание народ Эрнистира. Пора было идти.
   - Я никогда не была здорова, - сказала она. - Ведите меня к моему народу.
   Когда ее эскорт помогал ей спуститься с вершины, Мегвин вдруг поняла, что ужасно голодна. Три дня она спала, мечтала и смотрела с вершины в снежную даль, и все это время почти ничего не ела. Наполненная небесными речами, она была, кроме того, пуста, как опорожненная бочка. Она рассмеялась, и остановилась, смахивая с одежды хлопья снега. Мороз был жестокий, но она не замерзла. Она была далеко от дома, но с ней оставались ее беспорядочные мысли. Ей хотелось бы разделить радость победы с Эолером, но даже мысль о нем не огорчала ее так, как это всегда бывало раньше. Он делал то, что должен был делать, а раз уж боги заронили в ее голову мысль отослать его, значит на то была какая-то причина. Как она могла сомневаться, когда все то, что уже было обещано, она получила - все, кроме одного, последнего и великого дара, который, она знала, скоро последует?
   - Я говорила с богами, - сказала она трем встревоженным мужчинам. - Они с нами в этот тяжелый час. Они придут к нам.
   Ближайший к ней человек быстро взглянул на своих спутников и сказал, стараясь улыбнуться:
   - Хвала всех их именам.
   Мегвин так торопилась, собирая в мешок свои разбросанные по снегу вещи, что отколола деревянное крыло птицы Мирчи. Одного из мужчин она послала забрать камень дворров, который обронила на краю скалы. Не успело солнце на ладонь отойти от горизонта, как она уже спускалась по заснеженному склону Грианспога.
   Она была голодна, очень устала, и, кроме того, начала наконец ощущать холод. Путешествие вниз оказалось сложнее подъема, даже при том, что ей помогали ее спасители. И все-таки Мегвин чувствовала, как радость бьется в ней, словно ребенок, который спешит родиться - радость, которая, подобно ребенку, будет расти и становиться еще прекраснее. Теперь она может сказать своим людям, что помощь близка! Что может быть более прекрасным и желанным после этих мрачных двенадцати месяцев?
   Но нужно сделать что-то еще, подумала она внезапно. Что должен делать народ Эрнистира, чтобы подготовиться к возвращению богов?
   Мегвин обдумывала это, пока они осторожно спускались вниз, и утро соскользнуло с лица Грианспога. Наконец она решила, что первым делом должна снова поговорить с Диавен. Гадалка дала ей хороший совет относительно Брадах Тора и сразу поняла, как важно все то, о чем рассказала ей Мегвин. Диавен поможет Мегвин решить, что делать дальше.
   Старый Краобан встретил поисковый отряд сердитыми словами и плохо скрытой тревогой. Но его гнев по поводу неосторожности принцессы скатился с нее, как дождь с промасленной кожи. Она улыбнулась и поблагодарила его за то, что он послал людей, которые помогли ей спуститься, но не позволила мешать себе, оставаясь равнодушной, когда он сначала требовал, потом просил, потом умолял ее отдохнуть и дать позаботиться о себе. Наконец не в силах убедить ее идти с ними и не желая применять силу в пещере, полной любопытных зрителей, Краобан и его люди сдались.
   Диавен стояла перед пещерой, как будто заранее знала, что Мегвин придет именно в это время. Гадалка взяла принцессу под руку и провела ее за собой в задымленное помещение.
   - Я вижу по твоему лицу. - Диавен торжественно посмотрела в глаза Мегвин. - Слава Мирче, ты видела новый сон.
   - Я поднялась на Брадах Тор, как ты и советовала, - ей хотелось кричать от возбуждения. - И боги говорили со мной.
   Она пересказала все, что ей пришлось пережить, стараясь ничего не преувеличивать и не превозносить - голая правда была достаточно великолепна. Когда она кончила, Диавен молча смотрела на нее, глаза ее блестели, по-видимому от слез.
   - Ах, великие боги, - сказала гадалка. - Тебе было дано Свидетельство, как в старых сказаниях!
   Мегвин счастливо улыбнулась. Она знала, что Диавен поймет.
   - Это замечательно, - согласилась она. - Мы будем спасены, - она замолчала, словно споткнувшись о затаенную мысль. - Но что нам теперь делать?
   - Исполнить волю богов, - не задумываясь ответила Диавен.
   - Но в чем она?
   Диавен порылась среди своих зеркал и наконец выбрала одно, из полированной бронзы, с ручкой в форме свернувшейся змеи.
   - Теперь тихо. Я не вижу таких снов, как ты, но у меня есть свои пути. Она подержала зеркало над тлеющим огнем, потом сдула образовавшуюся копоть. Диавен долго смотрела в него, ее карие глаза, казалось, видели что-то за зеркалом. Губы ее беззвучно шевелились. Наконец она положила зеркало.
   Когда Диавен заговорила, голос ее, казалось, доносился откуда-то издалека.
   - Боги помогают смелым. Багба дал стадо народу Эрна, потому что они Потеряли своих лошадей, сражаясь во славу богов. Матхан научила ткать женщину, которая спрятала ее от ярости ее мужа, Мюрага. Боги помогают смелым. - Она моргнула и откинула со лба прядь черных волос. Голос ее снова стал обычным. Мы должны пойти навстречу богам. Мы должны показать им, что люди Эрна достойны их помощи.
   - Что это значит?
   Диавен покачала головой:
   - Я не знаю точно.
   - Мы должны поднять оружие? Идти вперед и бросить вызов Скали? - Мегвин нахмурилась. - Как я могу просить людей об этом? Нас так мало, и мы так слабы!
   - Исполнять волю богов никогда не бывает легко, - вздохнула Диавен. - Я знаю. Когда я была молодой, Мирча пришла ко мне во сне, но я была слабой и не смогла сделать то, о чем она просила меня. Я испугалась. - Лицо гадалки, погруженной в воспоминания, было исполнено яростного сожаления. - Так я упустила свой миг и не могла больше служить Мирче. Ни разу с тех пор я не ощущала ее прикосновения, ни разу за все эти долгие одинокие годы... - Она замолчала, а когда снова подняла взгляд на Мегвин, уже была оживлена, как торговец шерстью. - Воля богов может быть страшной, королевская дочь, но отказ от нее означает также и отказ от их помощи. Больше мне нечего сказать.
   - Поднять оружие на Скали и его грабителей... - Мегвин спокойно обдумывала эту мысль. Была какая-то безумная красота в этой идее, красота, которая, конечно, могла понравиться небесам. Снова поднять меч Эрнистира против захватчиков, хотя бы на одно мгновение... Конечно, в этот роковой миг сами боги вскричат, и небеса не смогут не разверзнуться, и все молнии Ринна полетят вперед, чтобы испепелить Скали и его войско!
   - Я должна подумать, Диавен. Но когда я буду говорить с народом моего отца, ты встанешь со мной?
   Гадалка кивнула, улыбаясь, как гордая мать.
   - Я встану с тобой, дочь короля. Мы расскажем людям, что говорили боги.
   Потоком лился теплый дождь, первый предвестник приближающегося шторма. Плотная гряда облаков у горизонта, испещренная черными и серыми пятнами, была освещена по краям оранжевым блеском послеполуденного солнца, которое она почти уже поглотила. Мириамель прищурилась, стараясь, чтобы дождь не попадал в глаза, и внимательно оглядела все вокруг. Большинство матросов были заняты приготовлениями к шторму, и никто, по-видимому, не обращал на нее никакого внимания. Аспитис был у себя в каюте, и Мириамель надеялась, что он слишком поглощен картами, чтобы заметить пропажу любимого кинжала.
   Она вытащила из-под стянутой поясом накидки первый мех с водой, потом развязала узел, который удерживал ткань, прикрывавшую открытую шлюпку. Бросив еще один быстрый взгляд вокруг, она дала меху с водой соскользнуть в лодку, потом быстро сбросила туда и второй. Когда она приподнялась на цыпочки, чтобы впихнуть в шлюпку еще и сверток с хлебом и сыром, кто-то закричал на наббанаи:
   - Хей! Прекрати это!
   Мириамель застыла, как загнанный в угол кролик, сердце бешено стучало. Она разжала пальцы, чтобы пакеты с сдой упали в лодку, и медленно обернулась.
   - Болван! Ты привязал не с той стороны! - кричал матрос со своего насеста на мачте. С высоты двадцати локтей он негодующе смотрел на другого матроса, работавшего под ним. Предмет его критики сделал ему "козу" и весело продолжал делать то, что вызвало такое раздражение его товарища. Первый матрос еще немного покричал, потом засмеялся, сплюнул по ветру и приступил к собственной работе.
   Мириамель прикрыла глаза, пытаясь унять дрожь в коленях. Она набрала полную грудь воздуха, вдыхая запахи смолы, мокрых досок, влажной шерсти ее собственного плаща и резкий, колючий запах надвигающегося шторма, потом снова открыла глаза. Дождь стал сильнее, и теперь с ее капюшона прямо на кончик носа стекал маленький водопад. Пора уходить с палубы. Скоро закат, а она не хотела бы, чтобы план Ган Итаи был разрушен простой небрежностью, какими бы призрачными ни были надежды на успех. Кроме того, поскольку нет никакого разумного объяснения ее пребыванию на палубе в такой дождь, если она столкнется с Аспитисом, это может засесть у него в памяти, как нечто любопытное. Мириамель не знала точно, что собирается устроить ниски, но была уверена, что настороженность Аспитиса будет помехой для любого плана.