Страница:
— Пусть будет так, — вздохнул доктор. — Но для своего возраста ты строгий надсмотрщик. Я намеревался просить всего лишь небольшой отдых для моих старых костей и, возможно, несколько крон из нашего заработка, чтобы приобрести средства для согревания внутренностей.
— Я в этом не сомневался, — промолвил Роджер. — Но один маленький глоток, как вы сами говорили, ведет к второму, а если у вас начнется запой, мне не сдвинуть вас с места. Я не имею ничего против сытного обеда с бутылкой хорошего вина, но умоляю ограничиться этим и завтра двинуться в путь.
Доктор немного повеселел и вроде бы смирился с борьбой Роджера против его пороков. Они не стали открывать торговлю в Руане, но им пришлось столкнуться здесь с неприятностями.
Остановились компаньоны по совету доктора в маленькой гостинице «Золотое яблоко» на берегу реки. Отведя в конюшню Месье де Монтеня и отнеся вещи к себе в комнату, они спустились в приемную и застали там толпу матросов, недавно уволенных с военного корабля. Как и в Англии, большинство из них были насильно завербованы на службу и провели лучшие годы молодости, плавая по морям и сражаясь на последней войне. Теперь, когда французский флот постепенно сокращался, их уволили с жалованьем, которого с трудом хватало на месяц, а между тем лишь немногие из них владели ремеслом, позволяющим зарабатывать на жизнь на берегу.
Естественно, они пребывали в скверном расположении духа, и Роджер, узнав причину их недовольства, неосторожно заметил, что финансы французского короля, должно быть, находятся в плачевном состоянии в сравнении с финансами короля Англии, так как последний выдает морякам при увольнении солидные премии, поэтому они отправляются на берег с карманами, полными золота из их доли призовых денег, заработанных на кораблях, где они служили.
Узнав, что Роджер англичанин, матросы отнеслись к нему враждебно. Они понятия не имели о подлинных причинах последней войны, но не сомневались, что именно из-за нее их схватили вербовщики и вынудили провести много лет, полных тяжелого труда и опасностей, вдали от семей. Более того, им внушили, что коварные англичане, желая властвовать над миром, навязали войну мирной Франции и что каждый англичанин достоин самой жгучей ненависти. Поэтому они смотрели на Роджера как на виновника их недавних тягот и теперешних нужд.
С угрожающим видом полдюжины смуглых и жилистых моряков столпились вокруг, выкрикивая грязные оскорбления по адресу Роджера и Англии, а уличные женщины, которых они подобрали, высадившись на берег, аккомпанировали им злобными пронзительными воплями.
Только вмешательство доктора спасло Роджера от жестокого избиения. Зычным голосом старик успокоил толпу. Он упрекнул матросов за их невежливость по отношению к гражданину страны, с которой Франция ныне находится в мире, и указал, что прошлая война началась в 1778 году, и Роджер — вследствие юного возраста — не мог принимать в ней участия.
Голубоглазая шлюха, очарованная внешностью Роджера, также внесла свой вклад, обрушив поток брани на обескураженных матросов и называя их сворой невоспитанных забияк, пытающихся изувечить безобидного паренька.
По предложению доктора Роджер угостил компанию выпивкой, и на этом инцидент был исчерпан. Когда они поднялись в свою комнату, доктор объяснил Роджеру, что необразованные люди во Франции до сих пор злы на англичан из-за добавочных налогов и других трудностей, вызванных войной, поэтому было бы разумно, если бы его компаньон взял себе другое имя и выдавал себя за уроженца какой-нибудь иной страны.
Роджер, гордившийся тем, что он англичанин, сначала возмутился предложению доктора, но постепенно убедился в его разумности, и после небольшой дискуссии было решено, что из-за своего акцента Роджер может сойти за эльзасца, так как большинство жителей этой провинции в детстве говорили только на родном, немецком, языке,
Решили, что Роджер сохранит свое имя во французском произношении и будет зваться Роже Брюк — наиболее близкий французский вариант фамилии Брук.
В понедельник они переправились через Сену и двинулись по деревням Центральной Нормандии через Берне и Лизье к Кану. Августовские дни были теплыми и приятными; жизнь казалась интересной и разнообразной. Их товары постепенно убывали, сумка с деньгами становилась все тяжелее, и когда 30-го числа они добрались до Кана, их общий заработок составил двадцать три луидора.
В этом городе доктор также был не прочь устроить маленький отпуск, но Роджеру не без труда удалось отговорить его на том основании, что через два дня начнется сентябрь, поэтому они могут рассчитывать только на пять-шесть недель хорошей погоды и должны воспользоваться ими в полной мере.
Доктор признал, что в этом есть здравый смысл, так как зима — скверное время для странствующих лекарей, и чем больше они заработают при хорошей погоде, тем чаще смогут отдыхать, когда дожди и бури превратят дороги в трясину.
Во второй половине дня, чтобы не оставаться в душном городе, они отправились на луг, откуда виднелись шпили нормандских церквей, и прилегли отдохнуть на солнце.
Подремав немного, доктор спросил Роджера, нравится ли ему теперешняя жизнь и не хочет ли он сделать их партнерство постоянным.
— Очень нравится, — ответил Роджер, — и я рад тому, что повстречал вас, но как только накоплю достаточно денег, чтобы обеспечить себе на какое-то время независимое существование, намерен вернуться в Англию.
— Но не будь у тебя таких планов, ты хотел бы остаться со мной? — настаивал доктор.
Роджер сильно привязался к старику и, зная, что подобная жизнь никогда не сможет удовлетворить его честолюбия, не хотел оскорблять чувства своего компаньона.
— Мы отлично ладим, и мне будет жаль расставаться с вами, — ответил он. — Пусть мы дурачим одних людей и подвергаем опасности других, продавая им сильнодействующие снадобья, все равно пользы приносим значительно больше. Тем не менее кое-что меня печалит.
— Что?
— Та нужда, в которой пребывают люди, за чей счет мы живем. Они забиваются, как животные, в шаткие хижины, где протекают крыши, а в окнах часто нет стекол, препятствующих ветру и холоду. Мне зачастую стыдно брать у них последние жалкие су.
— Не стану оспаривать, что они бедны, — отозвался доктор, — но большинство из них не настолько нищие, как ты думаешь, а не чинят крыши и не вставляют стекла совсем по другим причинам. Как ты, должно быть, заметил, по воскресеньям и на праздники деревенские женщины одеваются куда лучше, чем отправляясь работать в поле. Их полосатые юбки и кружевные чепцы стоят немалых денег, а многие носят золотые цепочки и крестики, так что они вполне в состоянии истратить несколько су на хорошую мазь.
— Почему же тогда они живут в таких жалких условиях?
— Все дело в taille, мой юный друг, самом нелепом из налогов, что когда-либо взимало это правительство дураков. Королевские интенданты собирают с каждой деревни сумму, которую, по их мнению, она в состоянии выплатить, а деревенские синдики, нравится им это или нет, вынуждены требовать деньги у крестьян, в свою очередь облагая налогом каждый дом по своему усмотрению — не по действительному благосостоянию его хозяев, а просто по тому, сколько, как им кажется, удастся из них выжать. Таким образом, каждый человек облагается налогом, который устанавливают, исходя из его образа жизни, поэтому и старается выглядеть как можно беднее, чтобы платить меньше. Таким образом они не только создают себе трудности, терпеть которые при других обстоятельствах не было бы надобности, но и болезненно ударяют по интересам страны, так как крестьяне оставляют большую часть своей земли невозделанной из страха, что обильный урожай увеличит взимаемый с них налог.
— Какая невероятная глупость! — воскликнул Роджер. — Но почему дворяне — крупные землевладельцы — не обратятся к королю и не добьются изменения налога?
Доктор покачал головой:
— Дворянство во Франции все еще сохраняет привилегии. Вопреки справедливости знатные люди освобождены от налога и до сих пор обладают монопольными правами на охоту и установку капканов, но за последние десятилетия они утратили всякое влияние на управление страной. Великий кардинал де Ришелье уничтожил власть феодальных сеньоров, а великий монарх 56 довершил этот процесс, заставив их покинуть свои поместья и вести праздную жизнь при его дворе в Версале, дабы создать пышный фон для собственной персоны. С этого времени управление государством почти полностью перешло в руки королей, которые мало знают о состоянии дел, так как руководствуются советами клики алчных фаворитов и министров финансов, изо всех сил старающихся выколотить деньги из налогоплательщиков.
— Да, они здорово запутали положение, — заметил Роджер. — В Англии ни дворянство, ни народ не стали бы мириться с таким бездарным правлением. Сто сорок лет назад нашему королю отрубили голову по куда менее значительному поводу.
— Королю Карлу 57 отрубили голову не дворяне и не народ, — мягко поправил доктор. — Это сделала буржуазия — адвокаты и богатые торговцы. И здесь произойдет то же самое, если недовольство выйдет из берегов. Крестьянство слишком апатично и запугано, чтобы восстать; аристократия, взбунтовавшись, потеряет все и ничего не приобретет. Но в городах много денег, а деньги порождают честолюбие и зависть к привилегиям правящей касты. За последние годы книги стало читать все больше людей, и сочинения господ Кене 58, Мирабо 59, Морелли 60 и Жан-Жака Руссо распространили повсюду призывы к равенству. Но те, кто кричит об этом громче всех, имеют в виду не равенство крестьян с ними, а равенство их самих с аристократией.
— Неужели у вас нет парламентского большинства, как в Англии, которое может навести порядок, не потрясая страну мятежами?
— У нас нет парламента в вашем понимании, куда народ выбирает своих представителей. Есть местные парламенты, которые мы называем штатами. Каждый из них состоит из трех палат — для церкви, дворянства и третьего сословия, состоящего из представителей городских корпораций и торговых гильдий, но их функции ограничены провинциями. Правда, раньше они посылали своих представителей в Париж заседать в Генеральных штатах и давать советы королю, когда в государстве назревал кризис. Но Генеральные штаты не собирались уже почти сто семьдесят лет. В последний раз это было в 1614 году, а с тех пор монархия стала настолько всемогущей, что игнорирует их. Что до провинциальных штатов, то по той или иной причине большинство их не действует уже многие десятилетия, и только штаты Артуа, Фландрии, Бургундии, Бретани и Лангедока продолжают собираться регулярно.
— Как же тогда осуществляется управление королевством? — спросил Роджер. — Если дворянство не играет никакой роли, а штаты, о которых вы говорили, при последнем издыхании, как может король, окруженный плохо информированными ничтожествами, знать, что происходит с его подданными?
— Увы, он этого не знает, хотя говорят, будто у него самые добрые намерения. Теоретически он управляет через губернаторов провинций, но все они — родовитые вельможи, которые живут в роскоши при дворе на доходы, приносимые их должностью. Фактически страной управляют интенданты, назначенные генеральным контролером финансов. Большинство из них толковые выскочки, но их единственная забота — набить карманы за счет короля и народа.
— Неужели дворянство никак не может улучшить положение? — спросил Роджер. — В Англии все, кто владеет землей, независимо от ее размера, считают себя обязанными защищать работающих на этой земле. Помещик, позволяющий приходить в негодность жилищам своих арендаторов или допускающий, чтобы крестьяне его деревни голодали зимой, сразу теряет уважение соседей.
— Так было и здесь в добрые старые времена. Но теперь дворянство почти так же беспомощно, как крестьянство. Все доходы от земель уходят либо в Версаль в виде налогов, либо в карманы адвокатов и богатых городских торговцев. Одна десятая часть знати, обитающая при дворе и питающаяся лучшими объедками с его стола, живет в роскоши; остальные девять десятых существуют на доходы с поместий, которых едва хватает на содержание родового замка. Они горды, высокомерны, ограничены в кругозоре и цепляются за свои привилегии, утратив и желание, и возможность помогать крестьянам.
— Должно быть, страна и в самом деле дошла до критического состояния. Тем более меня коробит, когда мы отбираем сбережения несчастных крестьян.
— Не стоит беспокоиться, — подумав, сказал доктор, — скоро мы отправимся дальше на юг — в Бретань. Эта древняя провинция — одна из немногих во Франции, где поместья еще соответствуют своему предназначению. Более того, тамошнее дворянство никогда не чувствовало себя обязанным королевскому двору, поэтому и богатые и бедные среди них редко покидают свои владения. Не скажу, что ты найдешь бретонских крестьян зажиточными, но по крайней мере о них заботятся лучше, чем в деревнях, которые мы посещали до сих пор.
На следующий день, пополнив запасы мазей, бальзамов и прочих необходимых снадобий в Кане, они двинулись на юго-запад через Вир и Авранш в направлении Бретани, а 20 сентября уплатили пошлину за въезд в провинцию. Несмотря на расходы в Кане, казна партнеров увеличилась до сорока луидоров, частично в результате нескольких приватных консультаций, данных доктором пациентам после наступления темноты.
Роджер больше не принимал участия в этих малоприятных беседах. Они внушали ему отвращение, а кроме того, он пришел к выводу, что в этом нет особого смысла, так как знал, сколько подобных посетителей доктор принимает каждый вечер и сколько приблизительно денег ему удастся из них вытянуть. Более того, теперь Роджер чувствовал уверенность, что старший партнер может попытаться его обмануть только во время их пребывания в городе, где страсть к коньяку способна одержать верх над лучшими чувствами старика.
Перейдя границу провинции, они направились на юг в сторону Рена, намереваясь сделать широкий круг по Бретани, пополнив запас лекарств в ее столице.
Как и предсказывал доктор, Роджер нашел бретонских крестьян куда более сытыми и смышлеными, чем их северные соседи. Они проявляли больше независимости, а временами даже прерывали речи великого Аристотеля Фенелона критическими замечаниями, подвергая сомнению его энциклопедические знания и безмерную мудрость. Иногда появлялся деревенский священник и прогонял незваного благодетеля, называя его безбожником и шарлатаном. Но, несмотря на это, бретонцы оказались доверчивыми людьми, и их женщины охотно приобретали косметику доктора, поэтому, когда 5 октября компаньоны прибыли в Рен, у Роджера было пятьдесят четыре луидора, которые он хранил за поясом, как ранее драгоценности Джорджины — в специальном длинном мешочке, обернутом вокруг талии.
В Рене партнеры направились в «Дю Геклен» — хорошую гостиницу с видом на Марсово поле. Прибыв в город утром, они успели насладиться отличным завтраком, во время которого Роджер, однако, заметил, что его компаньон странно молчалив.
Закусив, они, как обычно в крупном городе, отправились на прогулку, дабы доктор мог показать Роджеру исторические достопримечательности. Когда они шли к собору Святого Петра, старик все еще оставался необщительным, поэтому Роджер спросил, хорошо ли тот себя чувствует.
— Хорошо, но я немного обеспокоен, — ответил доктор.
— Чем? — осведомился Роджер.
— Надеюсь, это окажется пустяком, но не заметил ли ты человека в сером костюме, который сидел один в столовой за маленьким столиком слева от камина, — высокого тощего субъекта с рыжими волосами и кислой физиономией?
— Да, — кивнул Роджер, — я обратил на него внимание из-за странной бледности его лица. Он в общем не урод, но в его маленьком рте и глазах с тяжелыми веками, которые он отводил в сторону каждый раз, когда я на него смотрел, было что-то отталкивающее. Кто он такой?
— Его зовут Жозеф Фуше 61. Он светский проповедник Ораторианского ордена 62 и уроженец Нанта. Его отец, по-моему, был капитаном корабля и оставил ему маленькое имение в Бретани и плантацию в Сан-Доминго, так что этому человеку незачем зарабатывать на жизнь. Тем не менее его интересуют полицейские дела, и он для забавы играет роль то частного сыщика, то осведомителя. Поэтому я с ним и столкнулся.
— А вы тут при чем? — спросил Роджер, у которого появились дурные предчувствия.
— Я был в Нанте в конце прошлой зимы, и… э-э… мои финансы почти иссякли. Поэтому я взялся за… один трудный случай, и больная умерла. К сожалению, у нее оказались состоятельные родственники, и месье Фуше в качестве их друга взялся расследовать дело. Он вышел на меня, вытянул кое-какие признания, и на основании его информации полиция выдала ордер на мой арест.
— Да, вас загнали в угол. Как же вам удалось выкрутиться?
Доктор вздохнул:
— Пожертвовав солидной суммой. Как тебе, возможно, известно, полицейские агенты почти поголовно продажны. Я подкупил агента, которого прислали арестовать меня, и получил возможность бежать. Но должен признаться, что расстроен новой встречей с месье Фуше.
— Понимаю ваше беспокойство, — сказал Роджер, — но все же не думаю, что вам следует опасаться этого месье Фуше. Судя по вашим словам, в подобных делах этого человека интересует только сам процесс расследования. А если так, то в вашем случае он уже получил все, что могло его удовлетворить.
— Возможно, я испугался без причины, но ордер на мой арест, должно быть, все еще существует. Если месье Фуше окажется мстительным…
— Черт возьми! — воскликнул Роджер. — Все это случилось давно, мы находимся далеко от Нанта, и я думал, что вам ничего не грозит. Но вы полагаете, что он может донести в полицию Рена и вас арестуют?
— Сделай он это — и мне не спастись от виселицы.
— Тогда мы должны как можно скорее покинуть Рен, — решительно заявил Роджер.
— Он мог не узнать меня, — заметил доктор. — К тому же, возможно, я несправедлив к нему, полагая, что, не имея со мной личных счетов, он станет преследовать меня с такой мстительностью.
— Тем не менее нам, я считаю, следует покинуть город, прежде чем вы столкнетесь с ним снова. Наши деньги при мне, и если мы отправимся немедленно, то до темноты сможем добраться до какой-нибудь деревни к югу или западу.
— Но как мы продолжим торговлю, не пополнив запасы? — запротестовал доктор.
— Имея деньги, мы сможем все приобрести в следующем городе, куда доберемся через несколько дней.
— Ты забыл о Месье де Монтене. Как покинуть столь преданное существо? Кроме того, в гостинице мои инструменты. Многие из них нелегко раздобыть, и пройдут недели, прежде чем удастся их заменить. Мы бы столкнулись с более серьезными препятствиями, оставив их здесь.
— Мне тоже не хотелось бы отдавать бедного Месье де Монтеня в лапы живодерам, — подумав, сказал Роджер. — Но если мы должны за ним вернуться, не лучше ли дождаться сумерек? Проскользнем в боковую дверь гостиницы, возьмем наши вещи, выведем мула из конюшни и потихоньку уберемся, если ваш полицейский осведомитель не натолкнется на нас на лестнице или не увидит в окно.
Доктор согласился, что это предложение позволяет максимально избежать риска, и партнеры продолжили осмотр древних памятников бретонской столицы. Но обоим было не по себе, поэтому они вздохнули с облегчением, когда сгущающиеся тени подали им знак, что пришло время возвращаться в гостиницу.
Роджер чувствовал, что выбрал подходящий час для их бегства, так как сумерки скрывали лица встречных пешеходов даже на небольшом расстоянии, в то же время окна большинства домов еще оставались темными, и были все основания надеяться, что коридор и лестница гостиницы окутаны полумраком.
Сначала они отправились в конюшню и быстро оседлали Месье де Монтеня, потом вошли в гостиницу со двора и осторожно двинулись по темному коридору. Так как они уже оплатили завтрак, им не нужно было улаживать вопрос со счетом. «Дю Геклен» была дорогой гостиницей, поэтому партнеры сняли самые дешевые комнаты под карнизом. Оставалось забрать два старых чемодана с инструментами доктора и спуститься по лестнице, не нарвавшись на месье Фуше.
Роджер первым вошел в комнату. Так как в ней имелось только слуховое окно, там было почти совсем темно, и, открыв дверь, он едва мог различить очертания мебели. Доктор последовал за ним и стал искать свою трутницу.
— Поторопитесь! — воскликнул Роджер, передавая ему свечу. — Жаль, что придется зажечь свет, но нам нужно лучше видеть, чтобы быстрее уложить вещи.
— Нам конечно же понадобится свет, чтобы видеть друг друга, но к чему так спешить? — послышался негромкий голос.
Повернувшись, они увидели лежащего на кровати человека в сером.
— Уверен, месье доктор, что вы не собирались оставить Рен, не дав мне возможности засвидетельствовать вам свое почтение, — насмешливо продолжил он. — С вашей стороны это было бы невежливо.
— Что вы, месье Фуше, у меня и в мыслях не было ничего подобного, — пролепетал доктор, когда Роджер поставил свечу на комод.
— Вот и отлично. Как видите, я избавил нас обоих от хлопот по устройству встречи, придя к вам в комнату. Я прождал вас здесь почти всю вторую половину дня. К счастью, ваша кровать оказалась вполне удобной. Скажите, месье доктор, чем вы занимались все это время? Неужто до сих пор бродите по дорогам?
— Да, месье.
— Я так и понял, обнаружив в конюшне вашего старого мула и корзины, набитые зловонными смесями, которые вы продаете крестьянам. Откуда вы прибыли?
— Из Гавра, месье, через Руан и Кан.
— Приятное путешествие и, не сомневаюсь, прибыльное. После столь длительного перехода ваши карманы наверняка набиты деньгами. — После небольшой паузы человек в сером небрежно осведомился: — Вы убили кого-нибудь еще за последнее время?
— Вы несправедливы ко мне, месье! — воскликнул доктор. — Мои лекарства не могут причинить вреда, если их принимать, как указано. Трагический инцидент в Нанте прошлой зимой случился потому, что бедная девушка приняла слишком много лекарства, которое я ей дал.
— Подобные инциденты приводят стариков, вроде вас, к утренней встрече с палачом. Вы отлично знали, что мадемуазель Брасье на пятом месяце беременности, и у вас не было ни малейшего шанса избавить ее от результатов ее нескромности на таком позднем сроке.
— Я знал аналогичные ситуации, которые имели благоприятный исход, а бедная девушка умоляла меня помочь ей.
— И предложенные десять луидоров смягчили сердце старого мошенника.
— Нет, месье, не только они. Бедняжка клялась, что родители заточат ее в монастырь до конца дней, если откроют ее позор. Я предупредил, что это рискованно, но и девушка, и ее любовник решили, что риск для нее меньшее зло. Глупое нетерпение побудило ее принять чрезмерную дозу, что и привело к несчастью.
— Ваша беда, друг мой, не в самом факте убийства, а в том, кого вы убили. Преврати вы в трупы дюжину деревенских девок, это сошло бы вам с рук, но верхом глупости было пойти на такой риск с дочерью парламентского советника. — Снова помолчав, Фуше добавил: — Но теперь все кончено и забыто, не так ли, месье доктор?
— Да, месье Фуше, — ответил доктор со вздохом облегчения. — Благодаря объяснению, данному мною полиции, они воздержались приводить в действие ордер на мой арест, которого добился советник Брасье.
— Но ордер все еще в силе, поэтому на вашем месте я бы год-другой не появлялся в Нанте.
— Да-да. Не сомневайтесь, что я буду обходить стороной этот прекрасный город.
— Это разумно, но я думал, мне следует вас предупредить.
— Очень любезно с вашей стороны, месье Фуше, было провести здесь несколько часов с целью предостеречь меня от возвращения в Нант.
— Не стоит благодарностей, — промолвил человек в сером, продолжая, однако, лежать на кровати, опираясь на локоть.
При свете свечи Роджер мог разглядеть его лицо. Фуше выглядел года на двадцать четыре и был по-своему красив. Черты его были правильными, несмотря на торчащие скулы, но худоба и смертельная бледность указывали на слабое здоровье. Самое неприятное впечатление производили бегающие глаза, которые он, казалось, намеренно отводил в сторону от собеседника.
— Тогда, если больше ничего… — неуверенно начал доктор.
— Я в этом не сомневался, — промолвил Роджер. — Но один маленький глоток, как вы сами говорили, ведет к второму, а если у вас начнется запой, мне не сдвинуть вас с места. Я не имею ничего против сытного обеда с бутылкой хорошего вина, но умоляю ограничиться этим и завтра двинуться в путь.
Доктор немного повеселел и вроде бы смирился с борьбой Роджера против его пороков. Они не стали открывать торговлю в Руане, но им пришлось столкнуться здесь с неприятностями.
Остановились компаньоны по совету доктора в маленькой гостинице «Золотое яблоко» на берегу реки. Отведя в конюшню Месье де Монтеня и отнеся вещи к себе в комнату, они спустились в приемную и застали там толпу матросов, недавно уволенных с военного корабля. Как и в Англии, большинство из них были насильно завербованы на службу и провели лучшие годы молодости, плавая по морям и сражаясь на последней войне. Теперь, когда французский флот постепенно сокращался, их уволили с жалованьем, которого с трудом хватало на месяц, а между тем лишь немногие из них владели ремеслом, позволяющим зарабатывать на жизнь на берегу.
Естественно, они пребывали в скверном расположении духа, и Роджер, узнав причину их недовольства, неосторожно заметил, что финансы французского короля, должно быть, находятся в плачевном состоянии в сравнении с финансами короля Англии, так как последний выдает морякам при увольнении солидные премии, поэтому они отправляются на берег с карманами, полными золота из их доли призовых денег, заработанных на кораблях, где они служили.
Узнав, что Роджер англичанин, матросы отнеслись к нему враждебно. Они понятия не имели о подлинных причинах последней войны, но не сомневались, что именно из-за нее их схватили вербовщики и вынудили провести много лет, полных тяжелого труда и опасностей, вдали от семей. Более того, им внушили, что коварные англичане, желая властвовать над миром, навязали войну мирной Франции и что каждый англичанин достоин самой жгучей ненависти. Поэтому они смотрели на Роджера как на виновника их недавних тягот и теперешних нужд.
С угрожающим видом полдюжины смуглых и жилистых моряков столпились вокруг, выкрикивая грязные оскорбления по адресу Роджера и Англии, а уличные женщины, которых они подобрали, высадившись на берег, аккомпанировали им злобными пронзительными воплями.
Только вмешательство доктора спасло Роджера от жестокого избиения. Зычным голосом старик успокоил толпу. Он упрекнул матросов за их невежливость по отношению к гражданину страны, с которой Франция ныне находится в мире, и указал, что прошлая война началась в 1778 году, и Роджер — вследствие юного возраста — не мог принимать в ней участия.
Голубоглазая шлюха, очарованная внешностью Роджера, также внесла свой вклад, обрушив поток брани на обескураженных матросов и называя их сворой невоспитанных забияк, пытающихся изувечить безобидного паренька.
По предложению доктора Роджер угостил компанию выпивкой, и на этом инцидент был исчерпан. Когда они поднялись в свою комнату, доктор объяснил Роджеру, что необразованные люди во Франции до сих пор злы на англичан из-за добавочных налогов и других трудностей, вызванных войной, поэтому было бы разумно, если бы его компаньон взял себе другое имя и выдавал себя за уроженца какой-нибудь иной страны.
Роджер, гордившийся тем, что он англичанин, сначала возмутился предложению доктора, но постепенно убедился в его разумности, и после небольшой дискуссии было решено, что из-за своего акцента Роджер может сойти за эльзасца, так как большинство жителей этой провинции в детстве говорили только на родном, немецком, языке,
Решили, что Роджер сохранит свое имя во французском произношении и будет зваться Роже Брюк — наиболее близкий французский вариант фамилии Брук.
В понедельник они переправились через Сену и двинулись по деревням Центральной Нормандии через Берне и Лизье к Кану. Августовские дни были теплыми и приятными; жизнь казалась интересной и разнообразной. Их товары постепенно убывали, сумка с деньгами становилась все тяжелее, и когда 30-го числа они добрались до Кана, их общий заработок составил двадцать три луидора.
В этом городе доктор также был не прочь устроить маленький отпуск, но Роджеру не без труда удалось отговорить его на том основании, что через два дня начнется сентябрь, поэтому они могут рассчитывать только на пять-шесть недель хорошей погоды и должны воспользоваться ими в полной мере.
Доктор признал, что в этом есть здравый смысл, так как зима — скверное время для странствующих лекарей, и чем больше они заработают при хорошей погоде, тем чаще смогут отдыхать, когда дожди и бури превратят дороги в трясину.
Во второй половине дня, чтобы не оставаться в душном городе, они отправились на луг, откуда виднелись шпили нормандских церквей, и прилегли отдохнуть на солнце.
Подремав немного, доктор спросил Роджера, нравится ли ему теперешняя жизнь и не хочет ли он сделать их партнерство постоянным.
— Очень нравится, — ответил Роджер, — и я рад тому, что повстречал вас, но как только накоплю достаточно денег, чтобы обеспечить себе на какое-то время независимое существование, намерен вернуться в Англию.
— Но не будь у тебя таких планов, ты хотел бы остаться со мной? — настаивал доктор.
Роджер сильно привязался к старику и, зная, что подобная жизнь никогда не сможет удовлетворить его честолюбия, не хотел оскорблять чувства своего компаньона.
— Мы отлично ладим, и мне будет жаль расставаться с вами, — ответил он. — Пусть мы дурачим одних людей и подвергаем опасности других, продавая им сильнодействующие снадобья, все равно пользы приносим значительно больше. Тем не менее кое-что меня печалит.
— Что?
— Та нужда, в которой пребывают люди, за чей счет мы живем. Они забиваются, как животные, в шаткие хижины, где протекают крыши, а в окнах часто нет стекол, препятствующих ветру и холоду. Мне зачастую стыдно брать у них последние жалкие су.
— Не стану оспаривать, что они бедны, — отозвался доктор, — но большинство из них не настолько нищие, как ты думаешь, а не чинят крыши и не вставляют стекла совсем по другим причинам. Как ты, должно быть, заметил, по воскресеньям и на праздники деревенские женщины одеваются куда лучше, чем отправляясь работать в поле. Их полосатые юбки и кружевные чепцы стоят немалых денег, а многие носят золотые цепочки и крестики, так что они вполне в состоянии истратить несколько су на хорошую мазь.
— Почему же тогда они живут в таких жалких условиях?
— Все дело в taille, мой юный друг, самом нелепом из налогов, что когда-либо взимало это правительство дураков. Королевские интенданты собирают с каждой деревни сумму, которую, по их мнению, она в состоянии выплатить, а деревенские синдики, нравится им это или нет, вынуждены требовать деньги у крестьян, в свою очередь облагая налогом каждый дом по своему усмотрению — не по действительному благосостоянию его хозяев, а просто по тому, сколько, как им кажется, удастся из них выжать. Таким образом, каждый человек облагается налогом, который устанавливают, исходя из его образа жизни, поэтому и старается выглядеть как можно беднее, чтобы платить меньше. Таким образом они не только создают себе трудности, терпеть которые при других обстоятельствах не было бы надобности, но и болезненно ударяют по интересам страны, так как крестьяне оставляют большую часть своей земли невозделанной из страха, что обильный урожай увеличит взимаемый с них налог.
— Какая невероятная глупость! — воскликнул Роджер. — Но почему дворяне — крупные землевладельцы — не обратятся к королю и не добьются изменения налога?
Доктор покачал головой:
— Дворянство во Франции все еще сохраняет привилегии. Вопреки справедливости знатные люди освобождены от налога и до сих пор обладают монопольными правами на охоту и установку капканов, но за последние десятилетия они утратили всякое влияние на управление страной. Великий кардинал де Ришелье уничтожил власть феодальных сеньоров, а великий монарх 56 довершил этот процесс, заставив их покинуть свои поместья и вести праздную жизнь при его дворе в Версале, дабы создать пышный фон для собственной персоны. С этого времени управление государством почти полностью перешло в руки королей, которые мало знают о состоянии дел, так как руководствуются советами клики алчных фаворитов и министров финансов, изо всех сил старающихся выколотить деньги из налогоплательщиков.
— Да, они здорово запутали положение, — заметил Роджер. — В Англии ни дворянство, ни народ не стали бы мириться с таким бездарным правлением. Сто сорок лет назад нашему королю отрубили голову по куда менее значительному поводу.
— Королю Карлу 57 отрубили голову не дворяне и не народ, — мягко поправил доктор. — Это сделала буржуазия — адвокаты и богатые торговцы. И здесь произойдет то же самое, если недовольство выйдет из берегов. Крестьянство слишком апатично и запугано, чтобы восстать; аристократия, взбунтовавшись, потеряет все и ничего не приобретет. Но в городах много денег, а деньги порождают честолюбие и зависть к привилегиям правящей касты. За последние годы книги стало читать все больше людей, и сочинения господ Кене 58, Мирабо 59, Морелли 60 и Жан-Жака Руссо распространили повсюду призывы к равенству. Но те, кто кричит об этом громче всех, имеют в виду не равенство крестьян с ними, а равенство их самих с аристократией.
— Неужели у вас нет парламентского большинства, как в Англии, которое может навести порядок, не потрясая страну мятежами?
— У нас нет парламента в вашем понимании, куда народ выбирает своих представителей. Есть местные парламенты, которые мы называем штатами. Каждый из них состоит из трех палат — для церкви, дворянства и третьего сословия, состоящего из представителей городских корпораций и торговых гильдий, но их функции ограничены провинциями. Правда, раньше они посылали своих представителей в Париж заседать в Генеральных штатах и давать советы королю, когда в государстве назревал кризис. Но Генеральные штаты не собирались уже почти сто семьдесят лет. В последний раз это было в 1614 году, а с тех пор монархия стала настолько всемогущей, что игнорирует их. Что до провинциальных штатов, то по той или иной причине большинство их не действует уже многие десятилетия, и только штаты Артуа, Фландрии, Бургундии, Бретани и Лангедока продолжают собираться регулярно.
— Как же тогда осуществляется управление королевством? — спросил Роджер. — Если дворянство не играет никакой роли, а штаты, о которых вы говорили, при последнем издыхании, как может король, окруженный плохо информированными ничтожествами, знать, что происходит с его подданными?
— Увы, он этого не знает, хотя говорят, будто у него самые добрые намерения. Теоретически он управляет через губернаторов провинций, но все они — родовитые вельможи, которые живут в роскоши при дворе на доходы, приносимые их должностью. Фактически страной управляют интенданты, назначенные генеральным контролером финансов. Большинство из них толковые выскочки, но их единственная забота — набить карманы за счет короля и народа.
— Неужели дворянство никак не может улучшить положение? — спросил Роджер. — В Англии все, кто владеет землей, независимо от ее размера, считают себя обязанными защищать работающих на этой земле. Помещик, позволяющий приходить в негодность жилищам своих арендаторов или допускающий, чтобы крестьяне его деревни голодали зимой, сразу теряет уважение соседей.
— Так было и здесь в добрые старые времена. Но теперь дворянство почти так же беспомощно, как крестьянство. Все доходы от земель уходят либо в Версаль в виде налогов, либо в карманы адвокатов и богатых городских торговцев. Одна десятая часть знати, обитающая при дворе и питающаяся лучшими объедками с его стола, живет в роскоши; остальные девять десятых существуют на доходы с поместий, которых едва хватает на содержание родового замка. Они горды, высокомерны, ограничены в кругозоре и цепляются за свои привилегии, утратив и желание, и возможность помогать крестьянам.
— Должно быть, страна и в самом деле дошла до критического состояния. Тем более меня коробит, когда мы отбираем сбережения несчастных крестьян.
— Не стоит беспокоиться, — подумав, сказал доктор, — скоро мы отправимся дальше на юг — в Бретань. Эта древняя провинция — одна из немногих во Франции, где поместья еще соответствуют своему предназначению. Более того, тамошнее дворянство никогда не чувствовало себя обязанным королевскому двору, поэтому и богатые и бедные среди них редко покидают свои владения. Не скажу, что ты найдешь бретонских крестьян зажиточными, но по крайней мере о них заботятся лучше, чем в деревнях, которые мы посещали до сих пор.
На следующий день, пополнив запасы мазей, бальзамов и прочих необходимых снадобий в Кане, они двинулись на юго-запад через Вир и Авранш в направлении Бретани, а 20 сентября уплатили пошлину за въезд в провинцию. Несмотря на расходы в Кане, казна партнеров увеличилась до сорока луидоров, частично в результате нескольких приватных консультаций, данных доктором пациентам после наступления темноты.
Роджер больше не принимал участия в этих малоприятных беседах. Они внушали ему отвращение, а кроме того, он пришел к выводу, что в этом нет особого смысла, так как знал, сколько подобных посетителей доктор принимает каждый вечер и сколько приблизительно денег ему удастся из них вытянуть. Более того, теперь Роджер чувствовал уверенность, что старший партнер может попытаться его обмануть только во время их пребывания в городе, где страсть к коньяку способна одержать верх над лучшими чувствами старика.
Перейдя границу провинции, они направились на юг в сторону Рена, намереваясь сделать широкий круг по Бретани, пополнив запас лекарств в ее столице.
Как и предсказывал доктор, Роджер нашел бретонских крестьян куда более сытыми и смышлеными, чем их северные соседи. Они проявляли больше независимости, а временами даже прерывали речи великого Аристотеля Фенелона критическими замечаниями, подвергая сомнению его энциклопедические знания и безмерную мудрость. Иногда появлялся деревенский священник и прогонял незваного благодетеля, называя его безбожником и шарлатаном. Но, несмотря на это, бретонцы оказались доверчивыми людьми, и их женщины охотно приобретали косметику доктора, поэтому, когда 5 октября компаньоны прибыли в Рен, у Роджера было пятьдесят четыре луидора, которые он хранил за поясом, как ранее драгоценности Джорджины — в специальном длинном мешочке, обернутом вокруг талии.
В Рене партнеры направились в «Дю Геклен» — хорошую гостиницу с видом на Марсово поле. Прибыв в город утром, они успели насладиться отличным завтраком, во время которого Роджер, однако, заметил, что его компаньон странно молчалив.
Закусив, они, как обычно в крупном городе, отправились на прогулку, дабы доктор мог показать Роджеру исторические достопримечательности. Когда они шли к собору Святого Петра, старик все еще оставался необщительным, поэтому Роджер спросил, хорошо ли тот себя чувствует.
— Хорошо, но я немного обеспокоен, — ответил доктор.
— Чем? — осведомился Роджер.
— Надеюсь, это окажется пустяком, но не заметил ли ты человека в сером костюме, который сидел один в столовой за маленьким столиком слева от камина, — высокого тощего субъекта с рыжими волосами и кислой физиономией?
— Да, — кивнул Роджер, — я обратил на него внимание из-за странной бледности его лица. Он в общем не урод, но в его маленьком рте и глазах с тяжелыми веками, которые он отводил в сторону каждый раз, когда я на него смотрел, было что-то отталкивающее. Кто он такой?
— Его зовут Жозеф Фуше 61. Он светский проповедник Ораторианского ордена 62 и уроженец Нанта. Его отец, по-моему, был капитаном корабля и оставил ему маленькое имение в Бретани и плантацию в Сан-Доминго, так что этому человеку незачем зарабатывать на жизнь. Тем не менее его интересуют полицейские дела, и он для забавы играет роль то частного сыщика, то осведомителя. Поэтому я с ним и столкнулся.
— А вы тут при чем? — спросил Роджер, у которого появились дурные предчувствия.
— Я был в Нанте в конце прошлой зимы, и… э-э… мои финансы почти иссякли. Поэтому я взялся за… один трудный случай, и больная умерла. К сожалению, у нее оказались состоятельные родственники, и месье Фуше в качестве их друга взялся расследовать дело. Он вышел на меня, вытянул кое-какие признания, и на основании его информации полиция выдала ордер на мой арест.
— Да, вас загнали в угол. Как же вам удалось выкрутиться?
Доктор вздохнул:
— Пожертвовав солидной суммой. Как тебе, возможно, известно, полицейские агенты почти поголовно продажны. Я подкупил агента, которого прислали арестовать меня, и получил возможность бежать. Но должен признаться, что расстроен новой встречей с месье Фуше.
— Понимаю ваше беспокойство, — сказал Роджер, — но все же не думаю, что вам следует опасаться этого месье Фуше. Судя по вашим словам, в подобных делах этого человека интересует только сам процесс расследования. А если так, то в вашем случае он уже получил все, что могло его удовлетворить.
— Возможно, я испугался без причины, но ордер на мой арест, должно быть, все еще существует. Если месье Фуше окажется мстительным…
— Черт возьми! — воскликнул Роджер. — Все это случилось давно, мы находимся далеко от Нанта, и я думал, что вам ничего не грозит. Но вы полагаете, что он может донести в полицию Рена и вас арестуют?
— Сделай он это — и мне не спастись от виселицы.
— Тогда мы должны как можно скорее покинуть Рен, — решительно заявил Роджер.
— Он мог не узнать меня, — заметил доктор. — К тому же, возможно, я несправедлив к нему, полагая, что, не имея со мной личных счетов, он станет преследовать меня с такой мстительностью.
— Тем не менее нам, я считаю, следует покинуть город, прежде чем вы столкнетесь с ним снова. Наши деньги при мне, и если мы отправимся немедленно, то до темноты сможем добраться до какой-нибудь деревни к югу или западу.
— Но как мы продолжим торговлю, не пополнив запасы? — запротестовал доктор.
— Имея деньги, мы сможем все приобрести в следующем городе, куда доберемся через несколько дней.
— Ты забыл о Месье де Монтене. Как покинуть столь преданное существо? Кроме того, в гостинице мои инструменты. Многие из них нелегко раздобыть, и пройдут недели, прежде чем удастся их заменить. Мы бы столкнулись с более серьезными препятствиями, оставив их здесь.
— Мне тоже не хотелось бы отдавать бедного Месье де Монтеня в лапы живодерам, — подумав, сказал Роджер. — Но если мы должны за ним вернуться, не лучше ли дождаться сумерек? Проскользнем в боковую дверь гостиницы, возьмем наши вещи, выведем мула из конюшни и потихоньку уберемся, если ваш полицейский осведомитель не натолкнется на нас на лестнице или не увидит в окно.
Доктор согласился, что это предложение позволяет максимально избежать риска, и партнеры продолжили осмотр древних памятников бретонской столицы. Но обоим было не по себе, поэтому они вздохнули с облегчением, когда сгущающиеся тени подали им знак, что пришло время возвращаться в гостиницу.
Роджер чувствовал, что выбрал подходящий час для их бегства, так как сумерки скрывали лица встречных пешеходов даже на небольшом расстоянии, в то же время окна большинства домов еще оставались темными, и были все основания надеяться, что коридор и лестница гостиницы окутаны полумраком.
Сначала они отправились в конюшню и быстро оседлали Месье де Монтеня, потом вошли в гостиницу со двора и осторожно двинулись по темному коридору. Так как они уже оплатили завтрак, им не нужно было улаживать вопрос со счетом. «Дю Геклен» была дорогой гостиницей, поэтому партнеры сняли самые дешевые комнаты под карнизом. Оставалось забрать два старых чемодана с инструментами доктора и спуститься по лестнице, не нарвавшись на месье Фуше.
Роджер первым вошел в комнату. Так как в ней имелось только слуховое окно, там было почти совсем темно, и, открыв дверь, он едва мог различить очертания мебели. Доктор последовал за ним и стал искать свою трутницу.
— Поторопитесь! — воскликнул Роджер, передавая ему свечу. — Жаль, что придется зажечь свет, но нам нужно лучше видеть, чтобы быстрее уложить вещи.
— Нам конечно же понадобится свет, чтобы видеть друг друга, но к чему так спешить? — послышался негромкий голос.
Повернувшись, они увидели лежащего на кровати человека в сером.
— Уверен, месье доктор, что вы не собирались оставить Рен, не дав мне возможности засвидетельствовать вам свое почтение, — насмешливо продолжил он. — С вашей стороны это было бы невежливо.
— Что вы, месье Фуше, у меня и в мыслях не было ничего подобного, — пролепетал доктор, когда Роджер поставил свечу на комод.
— Вот и отлично. Как видите, я избавил нас обоих от хлопот по устройству встречи, придя к вам в комнату. Я прождал вас здесь почти всю вторую половину дня. К счастью, ваша кровать оказалась вполне удобной. Скажите, месье доктор, чем вы занимались все это время? Неужто до сих пор бродите по дорогам?
— Да, месье.
— Я так и понял, обнаружив в конюшне вашего старого мула и корзины, набитые зловонными смесями, которые вы продаете крестьянам. Откуда вы прибыли?
— Из Гавра, месье, через Руан и Кан.
— Приятное путешествие и, не сомневаюсь, прибыльное. После столь длительного перехода ваши карманы наверняка набиты деньгами. — После небольшой паузы человек в сером небрежно осведомился: — Вы убили кого-нибудь еще за последнее время?
— Вы несправедливы ко мне, месье! — воскликнул доктор. — Мои лекарства не могут причинить вреда, если их принимать, как указано. Трагический инцидент в Нанте прошлой зимой случился потому, что бедная девушка приняла слишком много лекарства, которое я ей дал.
— Подобные инциденты приводят стариков, вроде вас, к утренней встрече с палачом. Вы отлично знали, что мадемуазель Брасье на пятом месяце беременности, и у вас не было ни малейшего шанса избавить ее от результатов ее нескромности на таком позднем сроке.
— Я знал аналогичные ситуации, которые имели благоприятный исход, а бедная девушка умоляла меня помочь ей.
— И предложенные десять луидоров смягчили сердце старого мошенника.
— Нет, месье, не только они. Бедняжка клялась, что родители заточат ее в монастырь до конца дней, если откроют ее позор. Я предупредил, что это рискованно, но и девушка, и ее любовник решили, что риск для нее меньшее зло. Глупое нетерпение побудило ее принять чрезмерную дозу, что и привело к несчастью.
— Ваша беда, друг мой, не в самом факте убийства, а в том, кого вы убили. Преврати вы в трупы дюжину деревенских девок, это сошло бы вам с рук, но верхом глупости было пойти на такой риск с дочерью парламентского советника. — Снова помолчав, Фуше добавил: — Но теперь все кончено и забыто, не так ли, месье доктор?
— Да, месье Фуше, — ответил доктор со вздохом облегчения. — Благодаря объяснению, данному мною полиции, они воздержались приводить в действие ордер на мой арест, которого добился советник Брасье.
— Но ордер все еще в силе, поэтому на вашем месте я бы год-другой не появлялся в Нанте.
— Да-да. Не сомневайтесь, что я буду обходить стороной этот прекрасный город.
— Это разумно, но я думал, мне следует вас предупредить.
— Очень любезно с вашей стороны, месье Фуше, было провести здесь несколько часов с целью предостеречь меня от возвращения в Нант.
— Не стоит благодарностей, — промолвил человек в сером, продолжая, однако, лежать на кровати, опираясь на локоть.
При свете свечи Роджер мог разглядеть его лицо. Фуше выглядел года на двадцать четыре и был по-своему красив. Черты его были правильными, несмотря на торчащие скулы, но худоба и смертельная бледность указывали на слабое здоровье. Самое неприятное впечатление производили бегающие глаза, которые он, казалось, намеренно отводил в сторону от собеседника.
— Тогда, если больше ничего… — неуверенно начал доктор.