Страница:
— Как ты, должно быть, помнишь, Сенека по этому поводу мудро замечал: «Quoe fuit durum pati, meminisse dulce est» 9. А каковы твои планы?
— У меня их нет, сэр, и я буду охотно руководствоваться вашими указаниями, во всяком случае, что касается обучения в высшей школе. Моя мать, я уверен, согласится с любыми занятиями, которые вы сочтете подходящими для меня.
— Помимо обычного курса, ты уже сейчас изучаешь французский язык. Немногие мальчики проявляют интерес к современным языкам, и меня удивило, когда в прошлом году ты попросил у меня разрешения изучать французский. Зачем тебе это понадобилось, Брук?
— Потому что я надеюсь отправиться в путешествие.
— Для своего возраста ты отлично владеешь латынью и греческим, а так как латынь является языком общения всех образованных людей, то, я думаю, на континенте ты вполне можешь ею обойтись.
— Несомненно, сэр, но, владея латынью, английским и французским, я смогу понимать людей всех сословий.
Старый Тоби окинул задумчивым взглядом худощавую фигуру и энергичное лицо собеседника. Паренек обладал поразительной для столь юных лет уверенностью в себе, был хорошо сложен, обещая стать красивым мужчиной. Эти темно-голубые глаза — несомненно, дар матери-шотландки — вкупе с коротким прямым носом, крепкими белыми зубами и волевым подбородком погубят не одну женщину. Умудренный опытом старик поймал себя на мысли, что недолго ждать того времени, когда парень соблазнит хорошенькую горничную или работницу с молочной фермы. Прежде чем принять духовный сан, дабы обеспечить себя синекурой, Старый Тоби был завзятым бабником, а потому считал шестнадцатилетнего юношу, который не затаскивает девушек на сеновал, либо больным, либо ненормальным. В те годы люди рано начинали сражаться и любить.
При взгляде на руки Роджера ход его мыслей несколько изменился. Красивые, сильные, хотя в данный момент и не Слишком чистые, руки паренька имели интересную особенность — необычайно длинные мизинцы, почти достигавшие ногтей средних пальцев.
Хирогномия — определение характера по форме руки — столь же стара, как гадание, и одно время Старый Тоби питал к ней интерес. Он припомнил, что слишком длинные мизинцы считаются противовесом излишней импульсивности, о которой свидетельствуют сильные большие пальцы, и указывают на умение их обладателя влиять на окружающих. В древности людям с длинными мизинцами не без оснований приписывали качества, присущие богу Меркурию, и утверждали, что они владеют даром на редкость выразительно излагать свои мысли устно и письменно, а также ловко манипулировать другими, прилагая знания к решению касающихся их вопросов.
Старый Тоби удивился, что раньше не заметил длинных мизинцев Роджера, и порадовался этому открытию, так как способность юноши к языкам и легкость, с которой он выражал свои мысли, служили доказательствами жизнеспособности древней, но ныне отвергнутой хирогномии.
— Полагаю, — медленно произнес Старый Тоби, — во время каникул ты должен посоветоваться с матерью, спросить, есть ли у нее какие-либо планы насчет твоего будущего.
— Да, сэр, но был бы очень вам обязан, если бы вы сделали какие-либо предложения, которые я мог бы ей передать.
— У тебя есть собственные деньги или хотя бы шанс их получить?
Роджер покачал головой:
— Родственники лишили мать наследства, когда она вышла замуж против их воли, а отец, помимо жалованья, имеет всего несколько сотен фунтов годового дохода.
— Очень жаль, потому что для джентльмена, не имеющего состояния, доступны немногие карьеры, помимо научной и военной. Ты категорически против поступления на военную службу?
— Боюсь, что да, сэр. Я не смогу всю жизнь подчиняться людям, уважать которых, я уверен, у меня не будет никаких оснований.
— «Fas est et ab hoste doceri» 10, — процитировал Старый Тоби и добавил: — Хотя некоторые королевские офицеры не блещут достоинствами и образованностью, в большинстве своем они честные и храбрые парни, исполняющие свой долг так, как его понимают. Конечно, на какое-то время ты можешь попасть в подчинение к придирчивому невежде, но не следует предполагать, что такое должно происходить постоянно. К тому же в наши дни способных молодых людей быстро повышают в звании, поэтому, мне кажется, тебе следует постараться преодолеть предубеждения. Даже если ты настроен против службы во флоте, мог бы воспользоваться покровительством, которое джентльмены из Лимингтона, несомненно, предоставили бы сыну своего соседа, чтобы стереть пятно якобитства и обеспечить себе возможность вступления в армию. Уверен, что в эти чреватые войнами времена у тебя будет шанс завоевать себе имя.
— Но мы уже не воюем, сэр, — запротестовал Роджер. — За последние полвека мы всего пятнадцать лет не воевали с французами, испанцами, голландцами и колонистами, так что они, должно быть, так же истощены, как и мы. Думаю, что после недавней семилетней бойни 11 можно рассчитывать на длительный период спокойствия.
Старый Тоби состроил гримасу и взял очередную понюшку табака:
— Сомневаюсь, Брук. Конечно, подписание Версальского мира в прошлом январе умиротворило Европу и закрепило независимость Америки, но остались неурегулированными многие спорные вопросы. В течение двух прошлых столетий нам удалось сокрушить мощь Испании и Голландии, низведя их до уровня второстепенных держав. Но Франция, наш извечный враг, по-прежнему сильна и постоянно угрожает нашим интересам во всех уголках мира.
— Позвольте заметить, сэр, что мы уже двадцать лет контролируем Индию, — почтительно возразил Роджер. — И согласно Квебекскому акту, лорд Норт даровал Канаде хартию, освобождающую канадских французов от власти короля Людовика, так что нам едва ли грозят новые неприятности.
— Может, и так, но это длительное соперничество на далеких континентах всего лишь кожура, а не сердцевина яблока. Что касается мер милорда Норта, то, закрепив за Римской Церковью монастырские земли в Канаде и гарантировав полную свободу вероисповедания всем сектам, он, возможно, завоевал расположение канадских папистов, но это вызвало катастрофические последствия в Новой Англии и на родине. Поднялась буря, достигшая кульминации во время мятежа Гордона 12 несколько лет тому назад и способная похоронить надежды на религиозную терпимость для последующих поколений в Англии и тем более в Шотландии. Она сыграла немалую роль и в падении нашего правительства пятнадцать месяцев назад.
— Разумеется, сэр, но разве потеря лордом Нортом поста премьера, который он занимал двенадцать лет, не является еще одним поводом ожидать длительный период мира? Королевский протеже милорд Норт представлял партию войны, но теперь, когда он занимает незначительное место в новой коалиции, его коллеги, и прежде всего мистер Фокс 13, помешают ему снова вовлечь нас в войну.
— Сомневаюсь, что коалиция протянет до конца года. Смерть лорда Рокингема и отставка лорда Шелберна уже вызвали две перетряски кабинета после падения правительства лорда Норта. Его светлость Портленд не более чем номинальный глава, и его теперешнее сотрудничество с лордом Нортом и мистером Фоксом в качестве секретарей слишком неестественно, чтобы продолжаться долго. Норт и Фокс были заклятыми врагами многие годы, и между ними нет ничего общего. Но вернемся к тебе, Брук. Тебя привлекает политика?
— Возможно, я увлекся бы ею, сэр, будь у меня шанс ею заняться.
— В наши дни политическая сфера предоставляет молодым людям широкое поле деятельности. Многим членам парламента чуть больше двадцати, а особенно яркий образец редкого таланта политика демонстрирует нам молодой мистер Питт. В прошлом году, когда ему исполнилось двадцать три года, лорд Шелберн принял его в свой кабинет на пост министра финансов.
Роджер улыбнулся:
— Но его отец был спикером палаты общин, а мать — урожденная Гренвилл, так что он мог пользоваться поддержкой самых могущественных людей королевства.
— Конечно, такое влияние решает многое, особенно в теперешней политике, когда парламент превратился в клуб, половина членов которого выдвинута нашей олигархической аристократией, контролирующей выборы во всех городах. Но никакое влияние не могло побудить лорда Шелберна сделать молодого Билли Питта министром финансов. Карьерой он обязан своим деловым качествам и дару красноречия. — Старый Тоби немного помедлил, потом заговорил вновь: — Ты, я вижу, слишком высокого мнения о себе, так что не стану кружить тебе голову, уверяя, что ты способен стать вторым мистером Питтом. Стань ты министром финансов, твои скромные способности к математике очень скоро разорили бы нас всех. Но у тебя есть прилежание и хорошо подвешен язык, поэтому, если бы тебе удалось попасть в парламент, ты мог бы рассчитывать на хорошо оплачиваемую государственную должность.
— Увы, сэр, в этом-то все и дело. — Роджер в унынии пожал плечами. — Чтобы победить на выборах, нужно покровительство и деньги, а у меня, как я уже говорил, нет ни того, ни другого.
— Хм! Я и забыл, что у тебя нет собственных денег. Hiatus maxime deflendus 14. Покровительство можно завоевать при помощи приятной внешности и бойкой речи, но личное состояние необходимо любому человеку, обладающему политическими амбициями. Выходит, мы снова возвращаемся к выбору между наукой и шпагой. После того как ты оставишь Шерборн, родители смогут послать тебя в какой-нибудь университет?
— Уверен, что смогут, сэр, и мне бы этого хотелось. Но если я поступлю в университет, что мне это даст?
— Возможность продвинуться и получить хорошо оплачиваемую синекуру, где ты мог бы следовать своим склонностям, если, конечно, готов выполнять приказания, ибо это необходимое условие для того, чтобы стать членом совета колледжа. Ты мог бы остаться на этом посту или, если пожелаешь, принять церковный приход либо директорство в школе, так как такие должности обычно распределяют колледжи.
— При всем уважении к вам, сэр, я не испытываю стремления стать духовным лицом, но с удовольствием продолжил бы занятия историей и думаю, что степень бакалавра гуманитарных наук окажется ценным подспорьем в получении прибыльной должности.
— Выбрось это из головы, Брук, — проворчал Старый Тоби. — Как я говорил, мы живем в век войн, и наука сейчас не в почете. Научная степень может обеспечить тебе разве что место наставника сына какого-нибудь аристократа за сорок фунтов в год или, в лучшем случае, младшего учителя в школе. К тому же, боюсь, ты будешь горько разочарован качеством полученных знаний. За последнюю сотню лет оба университета 15 пришли в упадок, и только самые добросовестные преподаватели продолжают читать в них лекции. В наших вместилищах науки царит такая леность, что ни один профессор современной истории в Кембридже не прочитал ни единой лекции с 1725-го по 1773 год, а последний занимавший эту кафедру умер, упав с лошади, когда возвращался пьяным в свой приход в Овере. В Оксфорде дела так же плохи, если не хуже. А студентов обоих университетов можно отнести к двум категориям: те, кто готов выполнять любые распоряжения, дабы в будущем получить приход, и молодые повесы, которых по традиции послали учиться богатые родители.
— Тогда Оксфорд и Кембридж отпадают, — вздохнул Роджер. — У меня нет особого желания отправляться в колонии, но боюсь, что мне только это и остается. В новых землях на джентльмена, занимающегося торговлей, не ставят клеймо позора, и мне, возможно, удастся разбогатеть.
Старый Тоби кивнул:
— Это в самом деле возможно, хотя, чтобы преуспеть в коммерции, тоже нужен капитал. Как бы то ни было, ты мог бы получить пост в Ост-Индской компании или, если предпочитаешь Канаду, на обширных территориях вокруг Гудзонова залива. В том и другом случае твоей шпаге вряд ли удастся подолгу отдыхать в ножнах. Впрочем, это едва ли произойдет, останься ты на родине. В случае войны с Францией любой мужчина понадобится, так что тебе не избежать службы в армии, как бы мало она тебя ни привлекала.
— Вы, кажется, уверены, что начнется новая война, сэр.
— Увы, да! После того как французы и мы несколько лет зализывали раны, я считаю войну неизбежной. Мы враждуем с ними уже семь веков, но никому из нас не удалось уничтожить противника. Зоны наших интересов ширятся, и окончательное решение с каждым годом становится все более настоятельным. Потеря наших старейших колоний в Америке за последние несколько десятилетий была более чем компенсирована приобретениями в Канаде и Индии, а также новыми землями, открытыми капитаном Куком во время его плаваний в южных морях. Британия стала империей, с которой мог бы соперничать только Древний Рим, но наша власть над этими огромными территориями в высшей степени хрупка. Франция тоже нуждается в месте под солнцем, и ее население, заметь, вдвое больше нашего. Заморские базы, над которыми ныне реет флаг Соединенного Королевства, позволяют нам сжимать всю французскую коммерцию мертвой хваткой. Французы понимают, что должны разорвать этот ошейник, в противном случае они утратят лидерство в Европе и превратятся во второклассную державу, где бедность придет на смену изобилию. За морями преимущество на нашей стороне, но здесь лишь узкая полоска воды отделяет нас от многочисленных и хорошо вооруженных легионов короля Людовика XVI. Поверь мне, Брук, не пройдет и десяти лет, как французы предпримут еще одно усилие сокрушить нас и достичь мирового господства. Альтернатива этому — застой, банкротство и смерть.
Некоторое время в комнате царило молчание, потом Старый Тоби посмотрел на часы на каминной полке и воскликнул:
— Боже милосердный! Я и понятия не имел, что уже так поздно. Боюсь, что я слишком тебя задержал. Ну, поговори с матерью о твоем будущем, когда представится возможность, а в начале следующего семестра сообщишь мне, есть ли у тебя новые мысли на этот счет. Счастливых тебе каникул.
— И вам успехов, сэр, благодарю вас. — Роджер поднялся и добавил с улыбкой: — Позвольте еще раз выразить признательность за ваш интерес ко мне. — Он поклонился и вышел.
Шагая по коридору, где недавно столкнулся с Ганстоном, Роджер сознавал, что пришло время выбирать для себя карьеру. Несколько лет его преследовал кошмар поступления во флот, и все же он не осмеливался думать об ином будущем. Когда угроза стала менее реальной, Роджер наслаждался чудесным избавлением от морской службы, не помышляя о каком-либо другом роде деятельности. Но теперь, когда Старый Тоби поторопил его, проблема показалась ему куда более сложной, чем ранее.
Роджер был единственным ребенком в семье, но даже при этом условии ему предстояло унаследовать всего лишь средних размеров дом с несколькими акрами сада и лугов и менее тысячи фунтов годового дохода. А до тех пор он должен был найти способ содержать себя, как подобает джентльмену. Церковь предоставила бы ему досуг для чтения, а служба государству — возможность путешествовать, но, хотя Роджер желал и того и другого, оба варианта карьеры его не прельщали. Однако без собственных денег прочих перспектив у него не было. Проблема и впрямь неразрешима.
Открыв дверь зала для учащихся, Роджер едва не оглох от шума. Его товарищи, горланя вовсю, освобождали свои шкафы. Роджер с облегчением подумал о том, что ему еще целых два года предстоит пробыть в Шерборне, прежде чем сжечь за собой мосты, и в этот момент почувствовал резкую боль в щеке, куда угодила выпущенная из трубочки горошина. Мгновенно забыв обо всем, он с воплем ринулся на обидчика.
Следующим утром Роджер встал и оделся в начале пятого. Если не считать представителей лондонского высшего света и обитателей таких модных курортов, как Бат, которые могли себе позволить буквально жечь деньги, постоянно потребляя множество свечей, в те времена жизнью людей управляло солнце, а потому рано ложиться и рано вставать было всеобщим правилом, однако в то утро мальчики, которым не терпелось отправиться домой, поднялись и вовсе ни свет ни заря.
В просторном школьном дворе и на подъездной дороге кипела жизнь. Конюхи с лошадьми — одни в красивых ливреях, другие в простой одежде из грубой ткани — толкали друг друга в поисках молодых хозяев. На целые полмили тянулась в два ряда вереница частных экипажей, наемных почтовых карет, двуколок, кабриолетов и фаэтонов. Покуда возницы переругивались друг с другом, пытаясь успокоить резвых лошадей, всюду сновали мальчики, ища знакомые экипажи, которые прислали за ними вчера или позавчера, а слуги пробивались сквозь толпу, склоняясь под тяжестью перевязанных веревками ящиков.
Очутившись в центре людского моря, Роджер встал на цыпочки, оглядываясь в поисках Джима Баттона. Чуть поодаль он заметил Друпи Неда, стоящего возле роскошного позолоченного экипажа с большим гербом на дверце, с форейторами и верховым эскортом. Нигде не было видно ни мантий, ни шапок с квадратным верхом — ученики в каникулярной одежде выглядели уменьшенными копиями своих отцов. Большинство мальчиков надели добротные костюмы из тонкого черного сукна, бриджи для верховой езды и лишенные украшений треугольные шляпы, но те, кто побогаче, щеголяли в ярких шелковых и атласных расшитых камзолах и рубашках с кружевными манжетами и воротниками.
Разумеется, Друпи Нед превосходил роскошью всех остальных. На нем был длинный камзол желтого муарового шелка с расшитыми золотом карманами. Локоны пышного белого парика свисали между узкими лопатками» а поверх парика красовалась треуголка с кружевами и плюмажем. В одной руке он держал большой кружевной платок, а другой небрежно опирался на пятифутовую коричневую трость, увенчанную крупным опалом.
Роджер подумал о том, как, должно быть, приятно чувствовать себя несметно богатым лордом Эдуардом Фицдеверелом, отправляющимся в большое путешествие, и тут услышал знакомый голос:
— Эй, мастер Роджер! Я здесь! Думал, вы никогда не придете!
Повернувшись, Роджер пробился сквозь толпу в угол двора, где его ожидал Джим Баттон, держа поводья нанятой для него лошади.
С веселым приветствием «Доброе утро, Джим! Все ли в порядке дома?» Роджер перехватил поводья, сунул ногу в стремя и вскочил в седло.
— Все в порядке, мастер Роджер, — с улыбкой ответил Джим. — И у меня для вас потрясающая новость. Капитан вернулся. Это произошло только вчера, но ваш отец наконец-то дома!
Глава 3
— У меня их нет, сэр, и я буду охотно руководствоваться вашими указаниями, во всяком случае, что касается обучения в высшей школе. Моя мать, я уверен, согласится с любыми занятиями, которые вы сочтете подходящими для меня.
— Помимо обычного курса, ты уже сейчас изучаешь французский язык. Немногие мальчики проявляют интерес к современным языкам, и меня удивило, когда в прошлом году ты попросил у меня разрешения изучать французский. Зачем тебе это понадобилось, Брук?
— Потому что я надеюсь отправиться в путешествие.
— Для своего возраста ты отлично владеешь латынью и греческим, а так как латынь является языком общения всех образованных людей, то, я думаю, на континенте ты вполне можешь ею обойтись.
— Несомненно, сэр, но, владея латынью, английским и французским, я смогу понимать людей всех сословий.
Старый Тоби окинул задумчивым взглядом худощавую фигуру и энергичное лицо собеседника. Паренек обладал поразительной для столь юных лет уверенностью в себе, был хорошо сложен, обещая стать красивым мужчиной. Эти темно-голубые глаза — несомненно, дар матери-шотландки — вкупе с коротким прямым носом, крепкими белыми зубами и волевым подбородком погубят не одну женщину. Умудренный опытом старик поймал себя на мысли, что недолго ждать того времени, когда парень соблазнит хорошенькую горничную или работницу с молочной фермы. Прежде чем принять духовный сан, дабы обеспечить себя синекурой, Старый Тоби был завзятым бабником, а потому считал шестнадцатилетнего юношу, который не затаскивает девушек на сеновал, либо больным, либо ненормальным. В те годы люди рано начинали сражаться и любить.
При взгляде на руки Роджера ход его мыслей несколько изменился. Красивые, сильные, хотя в данный момент и не Слишком чистые, руки паренька имели интересную особенность — необычайно длинные мизинцы, почти достигавшие ногтей средних пальцев.
Хирогномия — определение характера по форме руки — столь же стара, как гадание, и одно время Старый Тоби питал к ней интерес. Он припомнил, что слишком длинные мизинцы считаются противовесом излишней импульсивности, о которой свидетельствуют сильные большие пальцы, и указывают на умение их обладателя влиять на окружающих. В древности людям с длинными мизинцами не без оснований приписывали качества, присущие богу Меркурию, и утверждали, что они владеют даром на редкость выразительно излагать свои мысли устно и письменно, а также ловко манипулировать другими, прилагая знания к решению касающихся их вопросов.
Старый Тоби удивился, что раньше не заметил длинных мизинцев Роджера, и порадовался этому открытию, так как способность юноши к языкам и легкость, с которой он выражал свои мысли, служили доказательствами жизнеспособности древней, но ныне отвергнутой хирогномии.
— Полагаю, — медленно произнес Старый Тоби, — во время каникул ты должен посоветоваться с матерью, спросить, есть ли у нее какие-либо планы насчет твоего будущего.
— Да, сэр, но был бы очень вам обязан, если бы вы сделали какие-либо предложения, которые я мог бы ей передать.
— У тебя есть собственные деньги или хотя бы шанс их получить?
Роджер покачал головой:
— Родственники лишили мать наследства, когда она вышла замуж против их воли, а отец, помимо жалованья, имеет всего несколько сотен фунтов годового дохода.
— Очень жаль, потому что для джентльмена, не имеющего состояния, доступны немногие карьеры, помимо научной и военной. Ты категорически против поступления на военную службу?
— Боюсь, что да, сэр. Я не смогу всю жизнь подчиняться людям, уважать которых, я уверен, у меня не будет никаких оснований.
— «Fas est et ab hoste doceri» 10, — процитировал Старый Тоби и добавил: — Хотя некоторые королевские офицеры не блещут достоинствами и образованностью, в большинстве своем они честные и храбрые парни, исполняющие свой долг так, как его понимают. Конечно, на какое-то время ты можешь попасть в подчинение к придирчивому невежде, но не следует предполагать, что такое должно происходить постоянно. К тому же в наши дни способных молодых людей быстро повышают в звании, поэтому, мне кажется, тебе следует постараться преодолеть предубеждения. Даже если ты настроен против службы во флоте, мог бы воспользоваться покровительством, которое джентльмены из Лимингтона, несомненно, предоставили бы сыну своего соседа, чтобы стереть пятно якобитства и обеспечить себе возможность вступления в армию. Уверен, что в эти чреватые войнами времена у тебя будет шанс завоевать себе имя.
— Но мы уже не воюем, сэр, — запротестовал Роджер. — За последние полвека мы всего пятнадцать лет не воевали с французами, испанцами, голландцами и колонистами, так что они, должно быть, так же истощены, как и мы. Думаю, что после недавней семилетней бойни 11 можно рассчитывать на длительный период спокойствия.
Старый Тоби состроил гримасу и взял очередную понюшку табака:
— Сомневаюсь, Брук. Конечно, подписание Версальского мира в прошлом январе умиротворило Европу и закрепило независимость Америки, но остались неурегулированными многие спорные вопросы. В течение двух прошлых столетий нам удалось сокрушить мощь Испании и Голландии, низведя их до уровня второстепенных держав. Но Франция, наш извечный враг, по-прежнему сильна и постоянно угрожает нашим интересам во всех уголках мира.
— Позвольте заметить, сэр, что мы уже двадцать лет контролируем Индию, — почтительно возразил Роджер. — И согласно Квебекскому акту, лорд Норт даровал Канаде хартию, освобождающую канадских французов от власти короля Людовика, так что нам едва ли грозят новые неприятности.
— Может, и так, но это длительное соперничество на далеких континентах всего лишь кожура, а не сердцевина яблока. Что касается мер милорда Норта, то, закрепив за Римской Церковью монастырские земли в Канаде и гарантировав полную свободу вероисповедания всем сектам, он, возможно, завоевал расположение канадских папистов, но это вызвало катастрофические последствия в Новой Англии и на родине. Поднялась буря, достигшая кульминации во время мятежа Гордона 12 несколько лет тому назад и способная похоронить надежды на религиозную терпимость для последующих поколений в Англии и тем более в Шотландии. Она сыграла немалую роль и в падении нашего правительства пятнадцать месяцев назад.
— Разумеется, сэр, но разве потеря лордом Нортом поста премьера, который он занимал двенадцать лет, не является еще одним поводом ожидать длительный период мира? Королевский протеже милорд Норт представлял партию войны, но теперь, когда он занимает незначительное место в новой коалиции, его коллеги, и прежде всего мистер Фокс 13, помешают ему снова вовлечь нас в войну.
— Сомневаюсь, что коалиция протянет до конца года. Смерть лорда Рокингема и отставка лорда Шелберна уже вызвали две перетряски кабинета после падения правительства лорда Норта. Его светлость Портленд не более чем номинальный глава, и его теперешнее сотрудничество с лордом Нортом и мистером Фоксом в качестве секретарей слишком неестественно, чтобы продолжаться долго. Норт и Фокс были заклятыми врагами многие годы, и между ними нет ничего общего. Но вернемся к тебе, Брук. Тебя привлекает политика?
— Возможно, я увлекся бы ею, сэр, будь у меня шанс ею заняться.
— В наши дни политическая сфера предоставляет молодым людям широкое поле деятельности. Многим членам парламента чуть больше двадцати, а особенно яркий образец редкого таланта политика демонстрирует нам молодой мистер Питт. В прошлом году, когда ему исполнилось двадцать три года, лорд Шелберн принял его в свой кабинет на пост министра финансов.
Роджер улыбнулся:
— Но его отец был спикером палаты общин, а мать — урожденная Гренвилл, так что он мог пользоваться поддержкой самых могущественных людей королевства.
— Конечно, такое влияние решает многое, особенно в теперешней политике, когда парламент превратился в клуб, половина членов которого выдвинута нашей олигархической аристократией, контролирующей выборы во всех городах. Но никакое влияние не могло побудить лорда Шелберна сделать молодого Билли Питта министром финансов. Карьерой он обязан своим деловым качествам и дару красноречия. — Старый Тоби немного помедлил, потом заговорил вновь: — Ты, я вижу, слишком высокого мнения о себе, так что не стану кружить тебе голову, уверяя, что ты способен стать вторым мистером Питтом. Стань ты министром финансов, твои скромные способности к математике очень скоро разорили бы нас всех. Но у тебя есть прилежание и хорошо подвешен язык, поэтому, если бы тебе удалось попасть в парламент, ты мог бы рассчитывать на хорошо оплачиваемую государственную должность.
— Увы, сэр, в этом-то все и дело. — Роджер в унынии пожал плечами. — Чтобы победить на выборах, нужно покровительство и деньги, а у меня, как я уже говорил, нет ни того, ни другого.
— Хм! Я и забыл, что у тебя нет собственных денег. Hiatus maxime deflendus 14. Покровительство можно завоевать при помощи приятной внешности и бойкой речи, но личное состояние необходимо любому человеку, обладающему политическими амбициями. Выходит, мы снова возвращаемся к выбору между наукой и шпагой. После того как ты оставишь Шерборн, родители смогут послать тебя в какой-нибудь университет?
— Уверен, что смогут, сэр, и мне бы этого хотелось. Но если я поступлю в университет, что мне это даст?
— Возможность продвинуться и получить хорошо оплачиваемую синекуру, где ты мог бы следовать своим склонностям, если, конечно, готов выполнять приказания, ибо это необходимое условие для того, чтобы стать членом совета колледжа. Ты мог бы остаться на этом посту или, если пожелаешь, принять церковный приход либо директорство в школе, так как такие должности обычно распределяют колледжи.
— При всем уважении к вам, сэр, я не испытываю стремления стать духовным лицом, но с удовольствием продолжил бы занятия историей и думаю, что степень бакалавра гуманитарных наук окажется ценным подспорьем в получении прибыльной должности.
— Выбрось это из головы, Брук, — проворчал Старый Тоби. — Как я говорил, мы живем в век войн, и наука сейчас не в почете. Научная степень может обеспечить тебе разве что место наставника сына какого-нибудь аристократа за сорок фунтов в год или, в лучшем случае, младшего учителя в школе. К тому же, боюсь, ты будешь горько разочарован качеством полученных знаний. За последнюю сотню лет оба университета 15 пришли в упадок, и только самые добросовестные преподаватели продолжают читать в них лекции. В наших вместилищах науки царит такая леность, что ни один профессор современной истории в Кембридже не прочитал ни единой лекции с 1725-го по 1773 год, а последний занимавший эту кафедру умер, упав с лошади, когда возвращался пьяным в свой приход в Овере. В Оксфорде дела так же плохи, если не хуже. А студентов обоих университетов можно отнести к двум категориям: те, кто готов выполнять любые распоряжения, дабы в будущем получить приход, и молодые повесы, которых по традиции послали учиться богатые родители.
— Тогда Оксфорд и Кембридж отпадают, — вздохнул Роджер. — У меня нет особого желания отправляться в колонии, но боюсь, что мне только это и остается. В новых землях на джентльмена, занимающегося торговлей, не ставят клеймо позора, и мне, возможно, удастся разбогатеть.
Старый Тоби кивнул:
— Это в самом деле возможно, хотя, чтобы преуспеть в коммерции, тоже нужен капитал. Как бы то ни было, ты мог бы получить пост в Ост-Индской компании или, если предпочитаешь Канаду, на обширных территориях вокруг Гудзонова залива. В том и другом случае твоей шпаге вряд ли удастся подолгу отдыхать в ножнах. Впрочем, это едва ли произойдет, останься ты на родине. В случае войны с Францией любой мужчина понадобится, так что тебе не избежать службы в армии, как бы мало она тебя ни привлекала.
— Вы, кажется, уверены, что начнется новая война, сэр.
— Увы, да! После того как французы и мы несколько лет зализывали раны, я считаю войну неизбежной. Мы враждуем с ними уже семь веков, но никому из нас не удалось уничтожить противника. Зоны наших интересов ширятся, и окончательное решение с каждым годом становится все более настоятельным. Потеря наших старейших колоний в Америке за последние несколько десятилетий была более чем компенсирована приобретениями в Канаде и Индии, а также новыми землями, открытыми капитаном Куком во время его плаваний в южных морях. Британия стала империей, с которой мог бы соперничать только Древний Рим, но наша власть над этими огромными территориями в высшей степени хрупка. Франция тоже нуждается в месте под солнцем, и ее население, заметь, вдвое больше нашего. Заморские базы, над которыми ныне реет флаг Соединенного Королевства, позволяют нам сжимать всю французскую коммерцию мертвой хваткой. Французы понимают, что должны разорвать этот ошейник, в противном случае они утратят лидерство в Европе и превратятся во второклассную державу, где бедность придет на смену изобилию. За морями преимущество на нашей стороне, но здесь лишь узкая полоска воды отделяет нас от многочисленных и хорошо вооруженных легионов короля Людовика XVI. Поверь мне, Брук, не пройдет и десяти лет, как французы предпримут еще одно усилие сокрушить нас и достичь мирового господства. Альтернатива этому — застой, банкротство и смерть.
Некоторое время в комнате царило молчание, потом Старый Тоби посмотрел на часы на каминной полке и воскликнул:
— Боже милосердный! Я и понятия не имел, что уже так поздно. Боюсь, что я слишком тебя задержал. Ну, поговори с матерью о твоем будущем, когда представится возможность, а в начале следующего семестра сообщишь мне, есть ли у тебя новые мысли на этот счет. Счастливых тебе каникул.
— И вам успехов, сэр, благодарю вас. — Роджер поднялся и добавил с улыбкой: — Позвольте еще раз выразить признательность за ваш интерес ко мне. — Он поклонился и вышел.
Шагая по коридору, где недавно столкнулся с Ганстоном, Роджер сознавал, что пришло время выбирать для себя карьеру. Несколько лет его преследовал кошмар поступления во флот, и все же он не осмеливался думать об ином будущем. Когда угроза стала менее реальной, Роджер наслаждался чудесным избавлением от морской службы, не помышляя о каком-либо другом роде деятельности. Но теперь, когда Старый Тоби поторопил его, проблема показалась ему куда более сложной, чем ранее.
Роджер был единственным ребенком в семье, но даже при этом условии ему предстояло унаследовать всего лишь средних размеров дом с несколькими акрами сада и лугов и менее тысячи фунтов годового дохода. А до тех пор он должен был найти способ содержать себя, как подобает джентльмену. Церковь предоставила бы ему досуг для чтения, а служба государству — возможность путешествовать, но, хотя Роджер желал и того и другого, оба варианта карьеры его не прельщали. Однако без собственных денег прочих перспектив у него не было. Проблема и впрямь неразрешима.
Открыв дверь зала для учащихся, Роджер едва не оглох от шума. Его товарищи, горланя вовсю, освобождали свои шкафы. Роджер с облегчением подумал о том, что ему еще целых два года предстоит пробыть в Шерборне, прежде чем сжечь за собой мосты, и в этот момент почувствовал резкую боль в щеке, куда угодила выпущенная из трубочки горошина. Мгновенно забыв обо всем, он с воплем ринулся на обидчика.
Следующим утром Роджер встал и оделся в начале пятого. Если не считать представителей лондонского высшего света и обитателей таких модных курортов, как Бат, которые могли себе позволить буквально жечь деньги, постоянно потребляя множество свечей, в те времена жизнью людей управляло солнце, а потому рано ложиться и рано вставать было всеобщим правилом, однако в то утро мальчики, которым не терпелось отправиться домой, поднялись и вовсе ни свет ни заря.
В просторном школьном дворе и на подъездной дороге кипела жизнь. Конюхи с лошадьми — одни в красивых ливреях, другие в простой одежде из грубой ткани — толкали друг друга в поисках молодых хозяев. На целые полмили тянулась в два ряда вереница частных экипажей, наемных почтовых карет, двуколок, кабриолетов и фаэтонов. Покуда возницы переругивались друг с другом, пытаясь успокоить резвых лошадей, всюду сновали мальчики, ища знакомые экипажи, которые прислали за ними вчера или позавчера, а слуги пробивались сквозь толпу, склоняясь под тяжестью перевязанных веревками ящиков.
Очутившись в центре людского моря, Роджер встал на цыпочки, оглядываясь в поисках Джима Баттона. Чуть поодаль он заметил Друпи Неда, стоящего возле роскошного позолоченного экипажа с большим гербом на дверце, с форейторами и верховым эскортом. Нигде не было видно ни мантий, ни шапок с квадратным верхом — ученики в каникулярной одежде выглядели уменьшенными копиями своих отцов. Большинство мальчиков надели добротные костюмы из тонкого черного сукна, бриджи для верховой езды и лишенные украшений треугольные шляпы, но те, кто побогаче, щеголяли в ярких шелковых и атласных расшитых камзолах и рубашках с кружевными манжетами и воротниками.
Разумеется, Друпи Нед превосходил роскошью всех остальных. На нем был длинный камзол желтого муарового шелка с расшитыми золотом карманами. Локоны пышного белого парика свисали между узкими лопатками» а поверх парика красовалась треуголка с кружевами и плюмажем. В одной руке он держал большой кружевной платок, а другой небрежно опирался на пятифутовую коричневую трость, увенчанную крупным опалом.
Роджер подумал о том, как, должно быть, приятно чувствовать себя несметно богатым лордом Эдуардом Фицдеверелом, отправляющимся в большое путешествие, и тут услышал знакомый голос:
— Эй, мастер Роджер! Я здесь! Думал, вы никогда не придете!
Повернувшись, Роджер пробился сквозь толпу в угол двора, где его ожидал Джим Баттон, держа поводья нанятой для него лошади.
С веселым приветствием «Доброе утро, Джим! Все ли в порядке дома?» Роджер перехватил поводья, сунул ногу в стремя и вскочил в седло.
— Все в порядке, мастер Роджер, — с улыбкой ответил Джим. — И у меня для вас потрясающая новость. Капитан вернулся. Это произошло только вчера, но ваш отец наконец-то дома!
Глава 3
ДОМ АНГЛИЧАНИНА
«Потрясающая новость» покончила с радостным настроением Роджера так же стремительно, как колпачок гасит свечу. Нет, дело было вовсе не в том, что он не любил отца. Пока объявление о предстоящей службе во флоте не внушило ему тайный страх перед своим родителем, Роджер был горячо к нему привязан и не уставал восхищаться этим энергичным и добродушным человеком, рассказывавшим ему увлекательные истории о пиратах и других опасностях, которые подстерегают на океанских просторах. Эта привязанность оставалась достаточно сильной, однако новая волна беспокойства о своем будущем загасила радость.
Роджер рассчитывал, что они получат известия о предстоящем возвращении отца прежде, чем его корабль отплывет из Вест-Индии. Плавание занимало от шести до восьми недель, поэтому, даже получи капитан Брук приказ о возвращении этим летом — что, судя по его письмам, казалось маловероятным, — он едва ли смог бы прибыть в Англию до сентября. В этом случае у него оставалось чуть более трех месяцев, чтобы воспользоваться связями в Адмиралтействе для ходатайства за сына, и, зная медлительность, с которой чиновники рассматривали столь незначительные просьбы, Роджер не сомневался, что до 8 января 1784 года — дня его шестнадцатилетия — он успеет предстать перед комиссией по производству в гардемарины. Но теперь капитан располагал шестью месяцами, и у Роджера появились серьезные основания для беспокойства.
К тому времени как они сменили лошадей в Блэндфорде, утреннее солнце и поездка верхом порядком рассеяли его мрачность, а когда часом позже они, оставив большую дорогу, устремились к Нью-Форесту, Роджер почти позабыл о дурных предчувствиях.
Дорога вела через лес. Впрочем, вряд ли можно было назвать дорогой изрытую колеями тропу, кое-где обрамленную поросшими мхом и папоротниками насыпями, чаще же путь пролегал по переходящим одна в другую полянам. В конце каждой поляны они слегка поворачивали и снова ехали между исполинскими дубами, каштанами и буками, ветви которых то смыкались друг с другом над головами путешественников, то расступались на несколько сотен ярдов, позволяя видеть устремленные в небо зеленые вершины.
Роджер любил лес за тишину и таинственность. Казалось, неожиданное открытие ждет повсюду, за каждым кустом, кроется в каждой тени. Предоставляя Джиму ехать иноходью, он то и дело уносился вперед или обследовал боковые поляны, где зеленую траву под копытами его кобылы усеивали золотистые пятна солнечного света. Роджер вспугивал то кролика, то белку, а несколько раз видел мчавшихся от него ланей.
Добравшись до берега Эйвона, они перекусили снедью, которую привез с собой Джим, и, перейдя поток вброд, продолжили путь через кажущийся бесконечным лес. Разбойники им не попадались, но один раз они наткнулись на лагерь «египтян», как в ту пору называли цыган. Эти странные смуглые люди с черными вьющимися волосами, золотыми серьгами и яркими платками казались в Англии чужаками, но тем не менее веками жили в лесу в свое удовольствие. Конечно, цыгане были конокрадами, поговаривали, что они иногда воруют и детей, но на путешественников никогда не нападали. Роджер дружески помахал им рукой, и женщины заулыбались в ответ, сверкая белыми зубами. Дети некоторое время бежали следом за ним, попрошайничая на своем причудливом языке. Он бросил им несколько монет и поскакал дальше.
Солнце стояло в зените, когда Роджер и его сопровождающий выехали из леса и пересекли Сетли-Хит, а в начале второго они прибыли в Лимингтон.
Город располагался у западной оконечности острова Уайт, в четырех милях от моря. Полсотни домов теснилось вокруг причалов там, где река Лим образовала естественную маленькую гавань, и длинной улицы, взбиравшейся на крутой холм к западу от старого города. На вершине холма Хай-стрит разбегалась на две узкие аллеи, огибавшие ратушу, а миновав склады и бойни, они вновь сливались в широкий проспект, ведущий к церкви. За ней извивалась Сент-Томас-стрит.
Роджер въехал в город с западной стороны и, добравшись до церкви, свернул на Черч-Лейн. Его дом находился в нескольких сотнях ярдов, на склоне холма. От Хай-стрит его отделяли сады, полоска леса и большой луг.
С незапамятных времен сохранилось облицованное красными плитками здание, ныне используемое под кухонные помещения. Дед Роджера, купив земельный участок, снес почти все старые постройки и соорудил основную часть теперешнего дома — квадратного строения с высокими окнами, которые в большинстве были обращены на юг и откуда открывался великолепный вид на остров Уайт. Дом состоял всего из двух этажей, зато комнаты были просторными, двенадцати футов в высоту. Согласно тогдашним понятиям, здание не считалось крупным особняком, но в объявлениях о продаже его квалифицировали бы как удобный жилой дом для знатных и состоятельных людей.
С западной стороны к дому примыкал маленький фруктовый сад, с северной — огород, с восточной — конюшни и сараи, а с южной — длинная терраса с балюстрадой, украшенной резными каменными вазами. Две лестницы вели с террасы на широкую лужайку, где деревья и кусты образовывали тенистые аллеи. Участок окружала высокая кирпичная стена, делающая его, несмотря на близость к городу, настолько уединенным, как будто он находился в миле от ближайшего населенного пункта.
Роджер, жаждущий поскорее увидеть мать, спешился у ворот сада, предоставив Джиму отвести его кобылу в конюшню, промчался по дорожке и ворвался в дом через боковой вход. Он не сомневался, что мать сейчас в кухне наблюдает за приготовлением праздничного обеда в честь возвращения героя.
Роджер рассчитывал, что они получат известия о предстоящем возвращении отца прежде, чем его корабль отплывет из Вест-Индии. Плавание занимало от шести до восьми недель, поэтому, даже получи капитан Брук приказ о возвращении этим летом — что, судя по его письмам, казалось маловероятным, — он едва ли смог бы прибыть в Англию до сентября. В этом случае у него оставалось чуть более трех месяцев, чтобы воспользоваться связями в Адмиралтействе для ходатайства за сына, и, зная медлительность, с которой чиновники рассматривали столь незначительные просьбы, Роджер не сомневался, что до 8 января 1784 года — дня его шестнадцатилетия — он успеет предстать перед комиссией по производству в гардемарины. Но теперь капитан располагал шестью месяцами, и у Роджера появились серьезные основания для беспокойства.
К тому времени как они сменили лошадей в Блэндфорде, утреннее солнце и поездка верхом порядком рассеяли его мрачность, а когда часом позже они, оставив большую дорогу, устремились к Нью-Форесту, Роджер почти позабыл о дурных предчувствиях.
Дорога вела через лес. Впрочем, вряд ли можно было назвать дорогой изрытую колеями тропу, кое-где обрамленную поросшими мхом и папоротниками насыпями, чаще же путь пролегал по переходящим одна в другую полянам. В конце каждой поляны они слегка поворачивали и снова ехали между исполинскими дубами, каштанами и буками, ветви которых то смыкались друг с другом над головами путешественников, то расступались на несколько сотен ярдов, позволяя видеть устремленные в небо зеленые вершины.
Роджер любил лес за тишину и таинственность. Казалось, неожиданное открытие ждет повсюду, за каждым кустом, кроется в каждой тени. Предоставляя Джиму ехать иноходью, он то и дело уносился вперед или обследовал боковые поляны, где зеленую траву под копытами его кобылы усеивали золотистые пятна солнечного света. Роджер вспугивал то кролика, то белку, а несколько раз видел мчавшихся от него ланей.
Добравшись до берега Эйвона, они перекусили снедью, которую привез с собой Джим, и, перейдя поток вброд, продолжили путь через кажущийся бесконечным лес. Разбойники им не попадались, но один раз они наткнулись на лагерь «египтян», как в ту пору называли цыган. Эти странные смуглые люди с черными вьющимися волосами, золотыми серьгами и яркими платками казались в Англии чужаками, но тем не менее веками жили в лесу в свое удовольствие. Конечно, цыгане были конокрадами, поговаривали, что они иногда воруют и детей, но на путешественников никогда не нападали. Роджер дружески помахал им рукой, и женщины заулыбались в ответ, сверкая белыми зубами. Дети некоторое время бежали следом за ним, попрошайничая на своем причудливом языке. Он бросил им несколько монет и поскакал дальше.
Солнце стояло в зените, когда Роджер и его сопровождающий выехали из леса и пересекли Сетли-Хит, а в начале второго они прибыли в Лимингтон.
Город располагался у западной оконечности острова Уайт, в четырех милях от моря. Полсотни домов теснилось вокруг причалов там, где река Лим образовала естественную маленькую гавань, и длинной улицы, взбиравшейся на крутой холм к западу от старого города. На вершине холма Хай-стрит разбегалась на две узкие аллеи, огибавшие ратушу, а миновав склады и бойни, они вновь сливались в широкий проспект, ведущий к церкви. За ней извивалась Сент-Томас-стрит.
Роджер въехал в город с западной стороны и, добравшись до церкви, свернул на Черч-Лейн. Его дом находился в нескольких сотнях ярдов, на склоне холма. От Хай-стрит его отделяли сады, полоска леса и большой луг.
С незапамятных времен сохранилось облицованное красными плитками здание, ныне используемое под кухонные помещения. Дед Роджера, купив земельный участок, снес почти все старые постройки и соорудил основную часть теперешнего дома — квадратного строения с высокими окнами, которые в большинстве были обращены на юг и откуда открывался великолепный вид на остров Уайт. Дом состоял всего из двух этажей, зато комнаты были просторными, двенадцати футов в высоту. Согласно тогдашним понятиям, здание не считалось крупным особняком, но в объявлениях о продаже его квалифицировали бы как удобный жилой дом для знатных и состоятельных людей.
С западной стороны к дому примыкал маленький фруктовый сад, с северной — огород, с восточной — конюшни и сараи, а с южной — длинная терраса с балюстрадой, украшенной резными каменными вазами. Две лестницы вели с террасы на широкую лужайку, где деревья и кусты образовывали тенистые аллеи. Участок окружала высокая кирпичная стена, делающая его, несмотря на близость к городу, настолько уединенным, как будто он находился в миле от ближайшего населенного пункта.
Роджер, жаждущий поскорее увидеть мать, спешился у ворот сада, предоставив Джиму отвести его кобылу в конюшню, промчался по дорожке и ворвался в дом через боковой вход. Он не сомневался, что мать сейчас в кухне наблюдает за приготовлением праздничного обеда в честь возвращения героя.