Страница:
Через десять минут ему пришлось умолкнуть, так как у него пересохло в горле и перехватило дыхание. Наступила полная темнота, и Роджер, видя лишь мачтовые огни двух судов, понимал, что его отнесло от них по меньшей мере на полмили.
Оставалась последняя надежда: продержаться на бревне, пока его не прибьет к берегу или пока не наступит день, а с ним появится и новый шанс на спасение. К счастью, летом вода была теплой, но он все равно опасался, что его руки онемеют и через несколько часов не смогут держать бревно.
Стараясь ухватиться поудобнее, Роджер стал перемещаться вдоль бревна и вскоре наткнулся на свисавший с него обрывок каната. Он ухватился за него сначала одной рукой, затем другой и в конце концов смог привязать себя к бревну достаточно крепко, чтобы держать голову над водой, лишь слегка придерживаясь за скользкую древесину. Впервые с того момента, как его выбросило за борт, Роджер смог расслабиться и не спеша обдумать ситуацию, но размышления не принесли ему особого утешения.
Самое большое впечатление за насыщенный событиями последний час произвело на него гнусное поведение мистера Олли Никсона, выдавшего соотечественников французам. Теперь стало очевидным, что «Экспедишн» прекратил следовать за «Альбатросом», ибо Никсон предпочел добраться до Гавра и сообщить местным властям, что судно контрабандистов находится во французских территориальных водах, идя вдоль берега. После этого неразборчивый в средствах таможенник взялся сопровождать фрегат, желая насладиться несчастьями, которые навлек на злополучного Дэна и его спутников. Прежде Роджер ни за что бы не поверил, будто англичанин способен на такую низость, и дал себе клятву, что если выживет, то рассчитается с Никсоном за Дэна и за себя. Но в данный момент шансы исполнить клятву казались ему иллюзорными.
Огни мачт обоих кораблей исчезли из поля зрения Роджера, и, хотя на небе появились звезды, в окружающем мраке не было видно никаких признаков присутствия людей.
Роджеру казалось, будто он уже целую вечность висит на бревне, погрузившись в воду до подмышек и медленно покачивая ногами в такт движению волн. Ему пришло в голову пророчество Джорджины, что вода всегда будет чревата для него опасностью. Он подумал о том, как бы девушка удивилась, узнав, насколько быстро сбылось ее предсказание. Джорджина, несомненно, представляла его себе в комфортабельной лондонской гостинице, надежно поместившим деньги, вырученные от продажи драгоценностей, в банк господ Хор. Роджер попытался утешить себя мыслью о том, что другие ее пророчества также должны исполниться, но он вспомнил, как Джорджина предупреждала его, что увиденное в стакане воды сбывается лишь в том случае, если человек следует по пути, естественному для его характера и окружения — как поступает большинство людей. Злоупотребление же свободной волей может обернуться бедой: вмешается высшая сила, приговорив человека к смерти.
Взвешивая все за и против, Роджер повеселел при мысли, что он находится у берегов Франции, а именно во Франции Джорджина видела его дерущимся на дуэли. Однако девушка говорила, что дуэль состоится только через несколько лет, а Роджер планировал, если ему, конечно, удастся достичь берега, как можно скорее возвратиться в Англию, так что этот аргумент ни к чему не приводил.
Роджер пробыл в воде уже полтора часа и с приближением ночи начал замерзать. Энергично двигая руками и ногами, чтобы восстановить кровообращение, он повернул голову и внезапно увидел не далее чем в пятидесяти ярдах плывущий над водой огонек. Он принялся кричать. Ему ответили по-французски, затем послышались возбужденные возгласы, свет стал приближаться, и вскоре в темноте проступили очертания маленького судна, идущего под парусами. Через несколько минут Роджера подняли на борт.
Из французского языка Роджер знал только то, что успел усвоить за год обучения в школе, поэтому нормандское наречие, на котором обращались к нему столпившиеся вокруг матросы, оказалось почти недоступным для его понимания. Но природная склонность к языкам помогла справиться с трудностями. Роджер сообщил морякам, что час назад он в темноте упал за борт с английского торгового судна. Как он вскоре догадался, судьба привела его на одно из судов рыбачьей флотилии, которую юноша видел после того, как она перед началом сумерек отплыла из Гавра.
Низкорослый смуглый мужчина с широкими плечами, оказавшийся капитаном судна, проводил Роджера в маленькую каюту. До сих пор ему удавалось держаться, но теперь шок и напряжение последних часов дали о себе знать, и он свалился на койку от слабости. Роджер смог проглотить крепкий кальвадос, который влили ему в горло, и позволить стащить с себя мокрую одежду. Через четверть часа он уже крепко спал, запеленутый, как мумия, в четыре грубых одеяла.
Проснулся Роджер, когда уже рассвело, и обнаружил с каюте смуглого капитана. Они с трудом обменялись несколькими фразами, из которых Роджер узнал, что смэк 30 после удачного ночного лова возвращается в Гавр. Капитан поставил рядом с койкой миску овсяной каши и вышел из каюты.
Первая мысль Роджера касалась денег и драгоценностей, но, к великому облегчению, он увидел, что похожий на колбасу пояс с безделушками Джорджины лежит рядом, все так же перевязанный веревкой, а возле него стоит маленький глиняный горшок с золотыми и серебряными монетами, которые были спрятаны в ботинках. Очевидно, его спасители были людьми честными, а возможно, приняли его за знатного человека и побоялись ограбить. И все-таки у Роджера были все основания благословлять их честность, ибо им ничего не стоило выбросить его за борт, присвоив драгоценности и деньги.
Окинув взглядом тесную каюту, Роджер подумал, что честность рыбаков кажется еще более поразительной, учитывая их явную бедность. Конечно, на люггере Дэна помещения тоже не отличались изысканностью, зато в каюте висела одежда пусть и поношенная, но из добротного материала, стояли крепкие кожаные сапоги, пахло беконом и ромом из бочонка. Здесь же все говорило о нищете. Даже капитан носил рваные хлопчатобумажные брюки и башмаки на деревянной подошве, а овсянка, по-видимому, служила экипажу повседневной пищей, так как в каюте не чувствовалось и намека на добрые английские запахи печенки, лука и бекона.
Одеяла, в которые завернули Роджера, были немногим лучше мешковины, но, так как его одежду унесли, он был вынужден лежать под ними, ожидая ее возвращения.
Около двух часов Роджер, время от времени впадая в дрему, размышлял о своем чудесном спасении, странной цепочке событий, приведших его на борт французской рыбачьей посудины, и злой участи, которая, по всей вероятности, постигла команду «Альбатроса». Потом в каюту спустился капитан и принес Роджеру его одежду, высохшую на утреннем солнце. Если не считать того, что его вещи были измяты, выглядели они вполне прилично. Одеваясь, Роджер с тоской подумал о прекрасном теплом пальто и сумке, где лежали отделанные серебром пистолеты и другие ценные для него вещицы, оставшихся в каюте «Альбатроса», но тотчас же упрекнул себя за сожаление о подобных мелочах, в то время как Провидение сохранило ему жизнь, свободу и даже небольшое состояние.
Выйдя на палубу, он увидел, что смэк и еще два рыбачьих судна, подгоняемые свежим ветром, движутся к полосе на горизонте — очевидно, к берегу Франции. Трюм маленького суденышка был более чем наполовину заполнен серебристой блестящей рыбой — главным образом, пикшей, мерлангом и камбалой. Один из рыбаков бросил несколько рыбин в небольшую корзину и унес ее вниз. Через полчаса капитан подошел к Роджеру, снял шапку, поклонился и пригласил его в каюту.
Стол был уже накрыт, но, к удивлению Роджера, капитан не сел за него вместе с ним. Указав Роджеру на скамью, он выложил из кастрюли рыбу на большое глиняное блюдо, отрезал добрый ломоть ржаного хлеба, положил его рядом с рыбой и застыл в почтительном ожидании.
Поняв, что есть придется руками, Роджер приступил к делу. Рыба, сваренная с зубком чеснока, показалась ему удивительно вкусной. Конечно, он предпочел бы ее в жареном виде, но понимал, что бедные рыбаки не могут позволить себе такую роскошь, как сало. На столе стоял кувшин, но не было стаканов, и, глотнув из него, Роджер обнаружил там невероятно кислый сидр. Из уважения к хозяину он постарался удержаться от гримасы.
Роджер окончил трапезу, капитан кивком пригласил его на палубу и позвал двух рыбаков, дожидавшихся своей доли рыбы.
Теперь берег был уже ясно виден, а час спустя стало возможным разглядеть мачты судов в гаврском порту. Рыбачья флотилия направилась в свою гавань, находившуюся в некотором удалении от военно-морского порта и бухт для торговых кораблей.
Для того чтобы сойти на берег, не требовалось никаких формальностей, и Роджеру оставалось только поблагодарить спасителей. Чувствуя на поясе драгоценности Джорджины, он счет возможным проявить не меньшую щедрость, чем по отношению к Дэну, и вручил смуглому капитану пять из оставшихся у него четырнадцати фунтов. Француз явно не ожидал такого подарка и с бессвязными выражениями признательности проводил Роджера на причал, кланяясь ему, словно принцу.
Роджеру еще предстояло узнать, что бедняки во Франции раболепствовали перед знатью, так что рыбаки без возражений выполнили бы любой его приказ, не ожидая никакого вознаграждения. Теперь же он направился в город, довольный тем, что поддержал честь Англии и уверенность местных жителей в несметном богатстве каждого английского милорда.
Часы били половину четвертого, когда Роджер сошел на берег. Был погожий солнечный день. Свернув на фешенебельную улицу Франциска I, оказавшуюся самой оживленной артерией города, Роджер принялся вертеть головой: то и дело новое зрелище или звук привлекали его внимание. Хотя улица была сравнительно широкой для того времени, верхние этажи домов по обеим сторонам настолько выступали вперед относительно нижних, что почти соприкасались друг с другом. Улица мало отличалась от тех, которые Роджер видел в Уинчестере и Саутгемптоне, но люди на ней казались ему вырядившимися в маскарадные костюмы.
В те дни во Франции знать одевалась куда более цветисто и богато, чем в Англии. Дворяне отказывались от париков только в том случае, если обладали пышной шевелюрой, да и ту обильно пудрили. Сукно все еще считалось материей для буржуазии, исключая дорожные костюмы, и мужчины, выходящие из карет, чтобы сделать покупки, были облачены в атлас или бархат, тогда как их дамы носили цветастые шелковые блузы с широкими юбками и нелепые шляпки, которые торчали на замысловатых прическах, иногда достигавших высоты полтора фута.
Даже простолюдины выглядели более колоритно, чем их собратья в провинциальных английских городах, так как гризетки копировали наряды своих хозяек, форейторы и лакеи носили яркие ливреи, а тусклые платья деревенских женщин, приходивших на рынок, выглядели наряднее, соседствуя с белыми кружевными чепцами местного производства.
Лавочники выставляли товары не только в витринах, но и на подмостках снаружи магазинов. Роджер не уставал удивляться, как разительно контрастировал богатый ассортимент с убожеством и бедностью рыбачьего судна, которое он только что покинул.
Улица была запружена экипажами, а ее обочины забиты прилавками, и Роджеру несколько раз приходилось пробираться под головами лошадей и отскакивать в сторону, чтобы не угодить под колеса кареты. Но при каждом удобном случае он останавливался, чтобы вдохнуть пряные запахи, исходящие из epicerie 31, или заглянуть в витрину с диковинными для него товарами.
В одной из таких витрин Роджер увидел шпаги и задержался поглазеть на них. В Англии гражданские люди редко носили оружие, но здесь Роджеру сразу бросилось в глаза, что у каждого мужчины, одетого как подобает дворянину, на боку болталась шпага. Фактически, она служила отличительным знаком дворян от представителей низших сословий.
Любовь Роджера к оружию часто заставляла его сожалеть, что на его родине ношение шпаги вышло из моды, и день или два, которые он намеревался провести во Франции, предоставляли отличную возможность для потворства этой слабости. Некоторое время Роджер колебался — осторожность, унаследованная вместе с шотландской кровью, заставляла его прикинуть, оправдают ли стоимость покупки несколько часов удовольствия, — но в конце концов решил, что ему не найти лучшего сувенира в память о первом визите во Францию. Войдя в лавку, он, тщательно подбирая фразы, попросил показать ему несколько шпаг.
Оружейник сначала продемонстрировал придворные шпаги, подходящие к росту Роджера, но тот решил купить дуэльное оружие для нормального мужского роста, которым сможет воспользоваться, когда вырастет и получит вызов на поединок.
Лавочник, скрывая улыбку, выложил несколько шпаг на длинный отрез бархата. Их цена варьировалась от одного пистоля до шести луидоров в зависимости от состояния и украшений на эфесе, поэтому большинство было Роджеру не по карману. Осмотрев несколько образцов, он выбрал шпагу ценой в полтора луидора с простой старомодной рукоятью, но с клинком из прекрасной толедской стали.
Доставая английские деньги, Роджер объяснил, что только-только высадился во Франции, и оружейник охотно согласился послать одного из своих подмастерьев обменять их в ближайшем банке. Роджер передал ему три гинеи.
Дожидаясь возвращения парня, Роджер выбрал крючок ценой в крону для прикрепления шпаги к поясу и тут же нацепил оружие. Подмастерье принес двадцать четыре кроны, что слегка озадачило Роджера. Он знал, что французский луидор был равен английскому фунту, но английская крона равнялась пяти шиллингам, так что получалось, будто его три гинеи чудесным образом превратились в шесть луидоров. Оружейник, улыбаясь, объяснил ему, что луидор равен двадцати четырем ливрам или франкам, как их теперь начали называть, пистоль — двадцати, а французская крона — только трем или половине английской кроны, таким образом, он получил французский эквивалент своих Денег за вычетом шиллинга с каждой гинеи за обмен.
Уплатив за покупку тринадцать крон, Роджер спрятал в карман оставшиеся одиннадцать трехфранковых монет, поблагодарил оружейника и вышел из лавки, слегка важничая при мысли, как он импозантен с длинной шпагой на поясе.
Миновав несколько лавок, Роджер наткнулся на магазин головных уборов и внезапно осознал, что, лишившись собственной шляпы, пожалуй, выглядит не так уж импозантно, и поспешил исправить положение, купив красивую треуголку с высокими полями и перьями марабу, обошедшуюся ему в три кроны. Она причудливо контрастировала с костюмом из простого голубого сукна, но определенно соответствовала облику французского дворянина, прогуливающегося по переполненной улице.
Вслед за этим Роджеру пришло в голову, что он нуждается в туалетных принадлежностях и смене белья, поэтому он повернул к набережной и посетил еще несколько магазинов, в том числе лавку дубильщика, где купил кожаную сумку, и торговца шелком, у которого приобрел прекрасное кружевное жабо взамен мятого воротника.
Сделав покупки, Роджер почувствовал голод и свернул в patisserie 32. Оглядевшись, он поразился разнообразию пирожных и прочих сладостей. Такого ему не приходилось видеть в Англии. Расположившись за украшенным позолотой мраморным столиком, Роджер заказал горячий шоколад, а потом совершил набег на печенье и шоколадные эклеры, найдя особенно привлекательным это изобретение знаменитого повара Людовика XIV.
Еще во время похода по магазинам Роджер с облегчением обнаружил, что, хотя нормандский диалект его спасителей был ему почти непонятен, он не испытывал затруднения, объясняясь по-французски с горожанами. Прося их говорить медленно, Роджер по крайней мере со второй попытки улавливал смысл слов и, тщательно обдумав свои фразы, был легко понят собеседниками.
Оплатив счет, он осведомился у облаченного в белое кондитера за прилавком, не может ли тот рекомендовать хорошую и чистую, но не слишком дорогую гостиницу.
— Месье, — с поклоном отозвался кондитер, — лучше меня вам никто не даст совета. Отправляйтесь в «Три лилии» на набережной Кольбера. Там ваша милость найдет мягкую постель и отличный стол за скромную плату по кроне в день, не говоря уже о превосходных винах и изысканном обществе. Хозяин, мэтр Пикар, честный человек и прекрасно вас обслужит. Он дядя моей жены, и я могу за него поручиться. Сошлитесь на меня, и вы ни в чем не будете нуждаться.
Рекомендация казалась надежной, поэтому Роджер без колебаний принял ее и, спросив у кондитера дорогу, направился в «Три лилии».
Добравшись до места назначения, он был слегка разочарован. Гостиница оказалась маленькой и находилась в старом бедном районе, фасадом выходя на гавань Вобан, где грузили торговые суда, однако Роджер решил, что не может рассчитывать на дворец за три франка в день, поэтому вошел внутрь и спросил хозяина.
Мэтр Пикар был толстым и неповоротливым, что не помешало ему почуять запах денег, и способствовала этому модная треуголка и кружевное жабо Роджера. Потирая руки и беспрестанно кланяясь, он подтвердил условия, которые Роджеру сообщил кондитер, и проводил постояльца в мансардную комнату. При виде гримасы отвращения на лице Роджера хозяин поспешно объяснил, что в гостинице есть комнаты, более подходящие для столь важного господина, но они стоят от шести франков до полпистоля в день.
Раскрыв постель, Роджер убедился, что простыни чистые. Даже небольшая экономия могла помочь ему произвести лучшее впечатление в Лондоне, подумал он и сказал хозяину, что комната подойдет, так как понадобится ему всего на несколько дней.
Мэтр Пикар осведомился об ужине. Pot-au-feu 33 с овощами и местный сливочный сыр petits coeurs a la Reine входили в стоимость комнаты, сообщил хозяин, такая буржуазная пища придется конечно же не по вкусу английскому милорду, и он потребует добавить к ней камбалу и цыпленка?
Роджер, переевший шоколадных эклеров, содрогнулся при одном упоминании о столь сытной пище и ответил, что на ужин ему вполне хватит тарелки супа и сыра.
Рассерженный тем, что по ошибке принял нового постояльца за состоятельного человека из-за шляпы с перьями и кружевного жабо, хозяин угрюмо кивнул и вышел, шаркая ногами.
Роджер распаковал немногочисленные вещи, потом, заперев дверь, расстегнул одежду и снял с пояса «колбасу» с золотыми побрякушками. Она ему мешала, но, с радостью избавившись от нее, он принялся размышлять, что делать с драгоценностями. Уложить их в один пакет и носить его в кармане куртки он не мог: слишком объемисты и тяжелы, рассовав же безделушки по разным местам, в многолюдном городе можно запросто лишиться значительной их части, если воры обчистят его карманы. Роджеру не пришло на ум ничего лучшего, чем спрятать драгоценности на ночь где-нибудь в комнате, если удастся присмотреть надежное местечко.
Тщательно обследовав пол, он обнаружил под умывальником расшатанную половицу, приподнял ее и засунул под нее драгоценности. Едва Роджер успел вернуть половицу на место, как в дверь постучали.
Быстро поправив одежду, он открыл дверь и увидел унылую прыщавую физиономию горничной, которая пришла спросить, не нужно ли ему чего-нибудь. Сняв мятый голубой камзол, Роджер попросил выгладить его и вернуть ему как можно скорее.
Горничная ушла, а Роджер стал рассматривать новую шпагу, сделал несколько выпадов, но вскоре это занятие наскучило, и он задумался, как бы скоротать время. Окно мансарды выходило не на гавань, а на узкий и грязный конюшенный двор гостиницы. Время обеда давно миновало, а до ужина, даже если бы ему хотелось есть, было еще далеко. Поэтому Роджер решил пройтись к причалам и посмотреть на корабли, пока еще светло. Как только горничная принесла ему камзол, он надел его и, покинув гостиницу, направился в сторону порта.
После часовой прогулки Роджер вернулся в «Три лилии» и прошел в общий зал. «Изысканное общество», обещанное кондитером, состояло из двух мужчин, похожих на оказавшихся на мели капитанов, старика в синем суконном костюме, с седой шевелюрой, высоким лбом и светло-голубыми глазами, и долговязого парня лет тридцати в поношенном сюртуке из красного бархата. Старик тупо смотрел на рюмку, которую вертел в пальцах, и Роджер решил, что он либо пьяный, либо чокнутый. Человек в красном сюртуке читал плохо отпечатанную газету, но при виде Роджера опустил монокль, бросил на молодого человека резкий взгляд и слегка поклонился:
— Добрый вечер, месье.
Роджер ответил на поклон и приветствие, и мужчина продолжил дружелюбным тоном:
— Пожалуйста, простите мое любопытство, но вы здесь случайный посетитель или сняли комнату в этой зловонной ночлежке?
Роджер ответил и в свою очередь осведомился:
— А вы, месье?
— Похоже, в наказание за мои грехи я проторчал здесь десять дней, — последовал быстрый ответ, — и едва не умер с тоски, так что, увидев новое лицо, я испытал истинное удовольствие.
— Если вам не нравится эта гостиница, то почему вы в ней остаетесь? — с улыбкой спросил Роджер.
— Я вынужден это делать, — с кривой усмешкой отозвался долговязый незнакомец. — Задолжал проклятому трактирщику пустячную сумму — всего-то около восьмидесяти крон, — и у него хватило наглости забрать мой багаж в качестве залога. Так что мне приходится оставаться здесь до тех пор, пока не получу деньги, которых ожидаю со дня на день.
Роджер попросил собеседника повторить объяснение медленнее, сообщив, что он англичанин и лишь сегодня прибыл во Францию.
— Вы меня удивили! — воскликнул человек в красном. — Ваш французский настолько хорош, что я никогда бы не принял вас за иностранца.
— Вы мне льстите, месье, — сказал Роджер, покраснев от удовольствия, — но это истинная правда.
Незнакомец встал и поклонился:
— Позвольте представиться: шевалье Этьен де Рубек к вашим услугам, месье. Счастлив приветствовать вас в моей стране. Сожалею, что временное отсутствие денег лишает меня радости оказать вам достойное гостеприимство.
Роджер тоже встал, поклонился и представился.
— Вы начали рассказывать, месье де Рубек, — напомнил он, когда они снова сели, — почему остаетесь в «Трех лилиях».
— Ах да! — Де Рубек улыбнулся и, стараясь использовать простые фразы, поведал о том, как у него из кармана вытащили кошелек со ста двадцатью луидорами, что явилось причиной его нынешних затруднений.
Пока Роджер слушал, стараясь понять по контексту смысл незнакомых ему слов, ему представилась возможность изучить лицо собеседника. Карие глаза шевалье были подвижными и смышлеными; маленький шрам на щеке слегка оттягивал левый глаз вниз, придавая лицу чуть насмешливое выражение. Рот был полным и чувственным, подбородок — покатым, а зубы — довольно скверными, но он держался весело и дружелюбно, и Роджер, скучавший в одиночестве во время недавней прогулки, был рад случаю с кем-нибудь поболтать.
Этьен, как выяснилось, был младшим сыном маркиза де Рубека и, по-видимому, ожидал, что Роджер, даже будучи англичанином, слышал об этом богатом и могущественном сеньоре. Семейство владело обширными поместьями в Лангедоке, но маркиз пребывал в Версале, где занимал высокий пост при королевской особе. Лишившись денег, Этьен сразу же написал отцу и теперь ожидал от него солидного денежного перевода. Больше всего шевалье беспокоила одежда, так как он отправился в рыболовную экспедицию, надев на себя старье, а чертов хозяин тем временем конфисковал его лучшие наряды, а также то, что безденежье лишало его возможности угостить Роджера выпивкой.
Роджер услужливо предложил восполнить этот пробел и, когда шевалье заявил, что любимый его напиток — малага, заказал пару бокалов. После этого он поведал собеседнику, что этим утром прибыл в Гавр по поручению отца, английского адмирала, на пакетботе из Саутгемптона, надеется покончить с делами завтра и вернуться в Англию в ночь на послезавтра.
Через полчаса маленький сморщенный человечек, исполняющий обязанности бармена и официанта, пригласил к ужину. Старик в синем костюме, продолжавший потягивать выпивку, остался на месте, но оба моряка, де Рубек и Роджер направились через узкий коридор в столовую, где двое последних разделили столик.
Переварив к тому времени съеденные пирожные, Роджер изрядно удивился поданной пище. В Англии, где люди, исключая самых бедных, не считали еду едой, если то не была солидная порция говядины или баранины, подобный ужин вызвал бы всплеск негодования. Но от супа исходил аппетитный аромат, овощи в несоленом масле служили подтверждением того, как вкусно их можно приготовить, не вымачивая в воде, а сливочный сыр был так хорош, что лучше нечего и желать, За скромную сумму в один франк Роджер смог приобрести бутылку бордо, и к тому времени, как она опустела, новые знакомые пребывали в наилучшем расположении духа и весело смеялись, словно дружили много лет.
Вздохнув, де Рубек поставил бокал на стол.
— Теперь, — сказал он, — отсутствие денег кажется мне абсолютно невыносимым. С каким бы удовольствием я показал вам вечерний город! Конечно, Гавр не сравнить с Парижем или Лионом, но и здесь есть премиленькие местечки. Очень жаль, что вы так скоро возвращаетесь в Англию и не сможете на них взглянуть.
Оставалась последняя надежда: продержаться на бревне, пока его не прибьет к берегу или пока не наступит день, а с ним появится и новый шанс на спасение. К счастью, летом вода была теплой, но он все равно опасался, что его руки онемеют и через несколько часов не смогут держать бревно.
Стараясь ухватиться поудобнее, Роджер стал перемещаться вдоль бревна и вскоре наткнулся на свисавший с него обрывок каната. Он ухватился за него сначала одной рукой, затем другой и в конце концов смог привязать себя к бревну достаточно крепко, чтобы держать голову над водой, лишь слегка придерживаясь за скользкую древесину. Впервые с того момента, как его выбросило за борт, Роджер смог расслабиться и не спеша обдумать ситуацию, но размышления не принесли ему особого утешения.
Самое большое впечатление за насыщенный событиями последний час произвело на него гнусное поведение мистера Олли Никсона, выдавшего соотечественников французам. Теперь стало очевидным, что «Экспедишн» прекратил следовать за «Альбатросом», ибо Никсон предпочел добраться до Гавра и сообщить местным властям, что судно контрабандистов находится во французских территориальных водах, идя вдоль берега. После этого неразборчивый в средствах таможенник взялся сопровождать фрегат, желая насладиться несчастьями, которые навлек на злополучного Дэна и его спутников. Прежде Роджер ни за что бы не поверил, будто англичанин способен на такую низость, и дал себе клятву, что если выживет, то рассчитается с Никсоном за Дэна и за себя. Но в данный момент шансы исполнить клятву казались ему иллюзорными.
Огни мачт обоих кораблей исчезли из поля зрения Роджера, и, хотя на небе появились звезды, в окружающем мраке не было видно никаких признаков присутствия людей.
Роджеру казалось, будто он уже целую вечность висит на бревне, погрузившись в воду до подмышек и медленно покачивая ногами в такт движению волн. Ему пришло в голову пророчество Джорджины, что вода всегда будет чревата для него опасностью. Он подумал о том, как бы девушка удивилась, узнав, насколько быстро сбылось ее предсказание. Джорджина, несомненно, представляла его себе в комфортабельной лондонской гостинице, надежно поместившим деньги, вырученные от продажи драгоценностей, в банк господ Хор. Роджер попытался утешить себя мыслью о том, что другие ее пророчества также должны исполниться, но он вспомнил, как Джорджина предупреждала его, что увиденное в стакане воды сбывается лишь в том случае, если человек следует по пути, естественному для его характера и окружения — как поступает большинство людей. Злоупотребление же свободной волей может обернуться бедой: вмешается высшая сила, приговорив человека к смерти.
Взвешивая все за и против, Роджер повеселел при мысли, что он находится у берегов Франции, а именно во Франции Джорджина видела его дерущимся на дуэли. Однако девушка говорила, что дуэль состоится только через несколько лет, а Роджер планировал, если ему, конечно, удастся достичь берега, как можно скорее возвратиться в Англию, так что этот аргумент ни к чему не приводил.
Роджер пробыл в воде уже полтора часа и с приближением ночи начал замерзать. Энергично двигая руками и ногами, чтобы восстановить кровообращение, он повернул голову и внезапно увидел не далее чем в пятидесяти ярдах плывущий над водой огонек. Он принялся кричать. Ему ответили по-французски, затем послышались возбужденные возгласы, свет стал приближаться, и вскоре в темноте проступили очертания маленького судна, идущего под парусами. Через несколько минут Роджера подняли на борт.
Из французского языка Роджер знал только то, что успел усвоить за год обучения в школе, поэтому нормандское наречие, на котором обращались к нему столпившиеся вокруг матросы, оказалось почти недоступным для его понимания. Но природная склонность к языкам помогла справиться с трудностями. Роджер сообщил морякам, что час назад он в темноте упал за борт с английского торгового судна. Как он вскоре догадался, судьба привела его на одно из судов рыбачьей флотилии, которую юноша видел после того, как она перед началом сумерек отплыла из Гавра.
Низкорослый смуглый мужчина с широкими плечами, оказавшийся капитаном судна, проводил Роджера в маленькую каюту. До сих пор ему удавалось держаться, но теперь шок и напряжение последних часов дали о себе знать, и он свалился на койку от слабости. Роджер смог проглотить крепкий кальвадос, который влили ему в горло, и позволить стащить с себя мокрую одежду. Через четверть часа он уже крепко спал, запеленутый, как мумия, в четыре грубых одеяла.
Проснулся Роджер, когда уже рассвело, и обнаружил с каюте смуглого капитана. Они с трудом обменялись несколькими фразами, из которых Роджер узнал, что смэк 30 после удачного ночного лова возвращается в Гавр. Капитан поставил рядом с койкой миску овсяной каши и вышел из каюты.
Первая мысль Роджера касалась денег и драгоценностей, но, к великому облегчению, он увидел, что похожий на колбасу пояс с безделушками Джорджины лежит рядом, все так же перевязанный веревкой, а возле него стоит маленький глиняный горшок с золотыми и серебряными монетами, которые были спрятаны в ботинках. Очевидно, его спасители были людьми честными, а возможно, приняли его за знатного человека и побоялись ограбить. И все-таки у Роджера были все основания благословлять их честность, ибо им ничего не стоило выбросить его за борт, присвоив драгоценности и деньги.
Окинув взглядом тесную каюту, Роджер подумал, что честность рыбаков кажется еще более поразительной, учитывая их явную бедность. Конечно, на люггере Дэна помещения тоже не отличались изысканностью, зато в каюте висела одежда пусть и поношенная, но из добротного материала, стояли крепкие кожаные сапоги, пахло беконом и ромом из бочонка. Здесь же все говорило о нищете. Даже капитан носил рваные хлопчатобумажные брюки и башмаки на деревянной подошве, а овсянка, по-видимому, служила экипажу повседневной пищей, так как в каюте не чувствовалось и намека на добрые английские запахи печенки, лука и бекона.
Одеяла, в которые завернули Роджера, были немногим лучше мешковины, но, так как его одежду унесли, он был вынужден лежать под ними, ожидая ее возвращения.
Около двух часов Роджер, время от времени впадая в дрему, размышлял о своем чудесном спасении, странной цепочке событий, приведших его на борт французской рыбачьей посудины, и злой участи, которая, по всей вероятности, постигла команду «Альбатроса». Потом в каюту спустился капитан и принес Роджеру его одежду, высохшую на утреннем солнце. Если не считать того, что его вещи были измяты, выглядели они вполне прилично. Одеваясь, Роджер с тоской подумал о прекрасном теплом пальто и сумке, где лежали отделанные серебром пистолеты и другие ценные для него вещицы, оставшихся в каюте «Альбатроса», но тотчас же упрекнул себя за сожаление о подобных мелочах, в то время как Провидение сохранило ему жизнь, свободу и даже небольшое состояние.
Выйдя на палубу, он увидел, что смэк и еще два рыбачьих судна, подгоняемые свежим ветром, движутся к полосе на горизонте — очевидно, к берегу Франции. Трюм маленького суденышка был более чем наполовину заполнен серебристой блестящей рыбой — главным образом, пикшей, мерлангом и камбалой. Один из рыбаков бросил несколько рыбин в небольшую корзину и унес ее вниз. Через полчаса капитан подошел к Роджеру, снял шапку, поклонился и пригласил его в каюту.
Стол был уже накрыт, но, к удивлению Роджера, капитан не сел за него вместе с ним. Указав Роджеру на скамью, он выложил из кастрюли рыбу на большое глиняное блюдо, отрезал добрый ломоть ржаного хлеба, положил его рядом с рыбой и застыл в почтительном ожидании.
Поняв, что есть придется руками, Роджер приступил к делу. Рыба, сваренная с зубком чеснока, показалась ему удивительно вкусной. Конечно, он предпочел бы ее в жареном виде, но понимал, что бедные рыбаки не могут позволить себе такую роскошь, как сало. На столе стоял кувшин, но не было стаканов, и, глотнув из него, Роджер обнаружил там невероятно кислый сидр. Из уважения к хозяину он постарался удержаться от гримасы.
Роджер окончил трапезу, капитан кивком пригласил его на палубу и позвал двух рыбаков, дожидавшихся своей доли рыбы.
Теперь берег был уже ясно виден, а час спустя стало возможным разглядеть мачты судов в гаврском порту. Рыбачья флотилия направилась в свою гавань, находившуюся в некотором удалении от военно-морского порта и бухт для торговых кораблей.
Для того чтобы сойти на берег, не требовалось никаких формальностей, и Роджеру оставалось только поблагодарить спасителей. Чувствуя на поясе драгоценности Джорджины, он счет возможным проявить не меньшую щедрость, чем по отношению к Дэну, и вручил смуглому капитану пять из оставшихся у него четырнадцати фунтов. Француз явно не ожидал такого подарка и с бессвязными выражениями признательности проводил Роджера на причал, кланяясь ему, словно принцу.
Роджеру еще предстояло узнать, что бедняки во Франции раболепствовали перед знатью, так что рыбаки без возражений выполнили бы любой его приказ, не ожидая никакого вознаграждения. Теперь же он направился в город, довольный тем, что поддержал честь Англии и уверенность местных жителей в несметном богатстве каждого английского милорда.
Часы били половину четвертого, когда Роджер сошел на берег. Был погожий солнечный день. Свернув на фешенебельную улицу Франциска I, оказавшуюся самой оживленной артерией города, Роджер принялся вертеть головой: то и дело новое зрелище или звук привлекали его внимание. Хотя улица была сравнительно широкой для того времени, верхние этажи домов по обеим сторонам настолько выступали вперед относительно нижних, что почти соприкасались друг с другом. Улица мало отличалась от тех, которые Роджер видел в Уинчестере и Саутгемптоне, но люди на ней казались ему вырядившимися в маскарадные костюмы.
В те дни во Франции знать одевалась куда более цветисто и богато, чем в Англии. Дворяне отказывались от париков только в том случае, если обладали пышной шевелюрой, да и ту обильно пудрили. Сукно все еще считалось материей для буржуазии, исключая дорожные костюмы, и мужчины, выходящие из карет, чтобы сделать покупки, были облачены в атлас или бархат, тогда как их дамы носили цветастые шелковые блузы с широкими юбками и нелепые шляпки, которые торчали на замысловатых прическах, иногда достигавших высоты полтора фута.
Даже простолюдины выглядели более колоритно, чем их собратья в провинциальных английских городах, так как гризетки копировали наряды своих хозяек, форейторы и лакеи носили яркие ливреи, а тусклые платья деревенских женщин, приходивших на рынок, выглядели наряднее, соседствуя с белыми кружевными чепцами местного производства.
Лавочники выставляли товары не только в витринах, но и на подмостках снаружи магазинов. Роджер не уставал удивляться, как разительно контрастировал богатый ассортимент с убожеством и бедностью рыбачьего судна, которое он только что покинул.
Улица была запружена экипажами, а ее обочины забиты прилавками, и Роджеру несколько раз приходилось пробираться под головами лошадей и отскакивать в сторону, чтобы не угодить под колеса кареты. Но при каждом удобном случае он останавливался, чтобы вдохнуть пряные запахи, исходящие из epicerie 31, или заглянуть в витрину с диковинными для него товарами.
В одной из таких витрин Роджер увидел шпаги и задержался поглазеть на них. В Англии гражданские люди редко носили оружие, но здесь Роджеру сразу бросилось в глаза, что у каждого мужчины, одетого как подобает дворянину, на боку болталась шпага. Фактически, она служила отличительным знаком дворян от представителей низших сословий.
Любовь Роджера к оружию часто заставляла его сожалеть, что на его родине ношение шпаги вышло из моды, и день или два, которые он намеревался провести во Франции, предоставляли отличную возможность для потворства этой слабости. Некоторое время Роджер колебался — осторожность, унаследованная вместе с шотландской кровью, заставляла его прикинуть, оправдают ли стоимость покупки несколько часов удовольствия, — но в конце концов решил, что ему не найти лучшего сувенира в память о первом визите во Францию. Войдя в лавку, он, тщательно подбирая фразы, попросил показать ему несколько шпаг.
Оружейник сначала продемонстрировал придворные шпаги, подходящие к росту Роджера, но тот решил купить дуэльное оружие для нормального мужского роста, которым сможет воспользоваться, когда вырастет и получит вызов на поединок.
Лавочник, скрывая улыбку, выложил несколько шпаг на длинный отрез бархата. Их цена варьировалась от одного пистоля до шести луидоров в зависимости от состояния и украшений на эфесе, поэтому большинство было Роджеру не по карману. Осмотрев несколько образцов, он выбрал шпагу ценой в полтора луидора с простой старомодной рукоятью, но с клинком из прекрасной толедской стали.
Доставая английские деньги, Роджер объяснил, что только-только высадился во Франции, и оружейник охотно согласился послать одного из своих подмастерьев обменять их в ближайшем банке. Роджер передал ему три гинеи.
Дожидаясь возвращения парня, Роджер выбрал крючок ценой в крону для прикрепления шпаги к поясу и тут же нацепил оружие. Подмастерье принес двадцать четыре кроны, что слегка озадачило Роджера. Он знал, что французский луидор был равен английскому фунту, но английская крона равнялась пяти шиллингам, так что получалось, будто его три гинеи чудесным образом превратились в шесть луидоров. Оружейник, улыбаясь, объяснил ему, что луидор равен двадцати четырем ливрам или франкам, как их теперь начали называть, пистоль — двадцати, а французская крона — только трем или половине английской кроны, таким образом, он получил французский эквивалент своих Денег за вычетом шиллинга с каждой гинеи за обмен.
Уплатив за покупку тринадцать крон, Роджер спрятал в карман оставшиеся одиннадцать трехфранковых монет, поблагодарил оружейника и вышел из лавки, слегка важничая при мысли, как он импозантен с длинной шпагой на поясе.
Миновав несколько лавок, Роджер наткнулся на магазин головных уборов и внезапно осознал, что, лишившись собственной шляпы, пожалуй, выглядит не так уж импозантно, и поспешил исправить положение, купив красивую треуголку с высокими полями и перьями марабу, обошедшуюся ему в три кроны. Она причудливо контрастировала с костюмом из простого голубого сукна, но определенно соответствовала облику французского дворянина, прогуливающегося по переполненной улице.
Вслед за этим Роджеру пришло в голову, что он нуждается в туалетных принадлежностях и смене белья, поэтому он повернул к набережной и посетил еще несколько магазинов, в том числе лавку дубильщика, где купил кожаную сумку, и торговца шелком, у которого приобрел прекрасное кружевное жабо взамен мятого воротника.
Сделав покупки, Роджер почувствовал голод и свернул в patisserie 32. Оглядевшись, он поразился разнообразию пирожных и прочих сладостей. Такого ему не приходилось видеть в Англии. Расположившись за украшенным позолотой мраморным столиком, Роджер заказал горячий шоколад, а потом совершил набег на печенье и шоколадные эклеры, найдя особенно привлекательным это изобретение знаменитого повара Людовика XIV.
Еще во время похода по магазинам Роджер с облегчением обнаружил, что, хотя нормандский диалект его спасителей был ему почти непонятен, он не испытывал затруднения, объясняясь по-французски с горожанами. Прося их говорить медленно, Роджер по крайней мере со второй попытки улавливал смысл слов и, тщательно обдумав свои фразы, был легко понят собеседниками.
Оплатив счет, он осведомился у облаченного в белое кондитера за прилавком, не может ли тот рекомендовать хорошую и чистую, но не слишком дорогую гостиницу.
— Месье, — с поклоном отозвался кондитер, — лучше меня вам никто не даст совета. Отправляйтесь в «Три лилии» на набережной Кольбера. Там ваша милость найдет мягкую постель и отличный стол за скромную плату по кроне в день, не говоря уже о превосходных винах и изысканном обществе. Хозяин, мэтр Пикар, честный человек и прекрасно вас обслужит. Он дядя моей жены, и я могу за него поручиться. Сошлитесь на меня, и вы ни в чем не будете нуждаться.
Рекомендация казалась надежной, поэтому Роджер без колебаний принял ее и, спросив у кондитера дорогу, направился в «Три лилии».
Добравшись до места назначения, он был слегка разочарован. Гостиница оказалась маленькой и находилась в старом бедном районе, фасадом выходя на гавань Вобан, где грузили торговые суда, однако Роджер решил, что не может рассчитывать на дворец за три франка в день, поэтому вошел внутрь и спросил хозяина.
Мэтр Пикар был толстым и неповоротливым, что не помешало ему почуять запах денег, и способствовала этому модная треуголка и кружевное жабо Роджера. Потирая руки и беспрестанно кланяясь, он подтвердил условия, которые Роджеру сообщил кондитер, и проводил постояльца в мансардную комнату. При виде гримасы отвращения на лице Роджера хозяин поспешно объяснил, что в гостинице есть комнаты, более подходящие для столь важного господина, но они стоят от шести франков до полпистоля в день.
Раскрыв постель, Роджер убедился, что простыни чистые. Даже небольшая экономия могла помочь ему произвести лучшее впечатление в Лондоне, подумал он и сказал хозяину, что комната подойдет, так как понадобится ему всего на несколько дней.
Мэтр Пикар осведомился об ужине. Pot-au-feu 33 с овощами и местный сливочный сыр petits coeurs a la Reine входили в стоимость комнаты, сообщил хозяин, такая буржуазная пища придется конечно же не по вкусу английскому милорду, и он потребует добавить к ней камбалу и цыпленка?
Роджер, переевший шоколадных эклеров, содрогнулся при одном упоминании о столь сытной пище и ответил, что на ужин ему вполне хватит тарелки супа и сыра.
Рассерженный тем, что по ошибке принял нового постояльца за состоятельного человека из-за шляпы с перьями и кружевного жабо, хозяин угрюмо кивнул и вышел, шаркая ногами.
Роджер распаковал немногочисленные вещи, потом, заперев дверь, расстегнул одежду и снял с пояса «колбасу» с золотыми побрякушками. Она ему мешала, но, с радостью избавившись от нее, он принялся размышлять, что делать с драгоценностями. Уложить их в один пакет и носить его в кармане куртки он не мог: слишком объемисты и тяжелы, рассовав же безделушки по разным местам, в многолюдном городе можно запросто лишиться значительной их части, если воры обчистят его карманы. Роджеру не пришло на ум ничего лучшего, чем спрятать драгоценности на ночь где-нибудь в комнате, если удастся присмотреть надежное местечко.
Тщательно обследовав пол, он обнаружил под умывальником расшатанную половицу, приподнял ее и засунул под нее драгоценности. Едва Роджер успел вернуть половицу на место, как в дверь постучали.
Быстро поправив одежду, он открыл дверь и увидел унылую прыщавую физиономию горничной, которая пришла спросить, не нужно ли ему чего-нибудь. Сняв мятый голубой камзол, Роджер попросил выгладить его и вернуть ему как можно скорее.
Горничная ушла, а Роджер стал рассматривать новую шпагу, сделал несколько выпадов, но вскоре это занятие наскучило, и он задумался, как бы скоротать время. Окно мансарды выходило не на гавань, а на узкий и грязный конюшенный двор гостиницы. Время обеда давно миновало, а до ужина, даже если бы ему хотелось есть, было еще далеко. Поэтому Роджер решил пройтись к причалам и посмотреть на корабли, пока еще светло. Как только горничная принесла ему камзол, он надел его и, покинув гостиницу, направился в сторону порта.
После часовой прогулки Роджер вернулся в «Три лилии» и прошел в общий зал. «Изысканное общество», обещанное кондитером, состояло из двух мужчин, похожих на оказавшихся на мели капитанов, старика в синем суконном костюме, с седой шевелюрой, высоким лбом и светло-голубыми глазами, и долговязого парня лет тридцати в поношенном сюртуке из красного бархата. Старик тупо смотрел на рюмку, которую вертел в пальцах, и Роджер решил, что он либо пьяный, либо чокнутый. Человек в красном сюртуке читал плохо отпечатанную газету, но при виде Роджера опустил монокль, бросил на молодого человека резкий взгляд и слегка поклонился:
— Добрый вечер, месье.
Роджер ответил на поклон и приветствие, и мужчина продолжил дружелюбным тоном:
— Пожалуйста, простите мое любопытство, но вы здесь случайный посетитель или сняли комнату в этой зловонной ночлежке?
Роджер ответил и в свою очередь осведомился:
— А вы, месье?
— Похоже, в наказание за мои грехи я проторчал здесь десять дней, — последовал быстрый ответ, — и едва не умер с тоски, так что, увидев новое лицо, я испытал истинное удовольствие.
— Если вам не нравится эта гостиница, то почему вы в ней остаетесь? — с улыбкой спросил Роджер.
— Я вынужден это делать, — с кривой усмешкой отозвался долговязый незнакомец. — Задолжал проклятому трактирщику пустячную сумму — всего-то около восьмидесяти крон, — и у него хватило наглости забрать мой багаж в качестве залога. Так что мне приходится оставаться здесь до тех пор, пока не получу деньги, которых ожидаю со дня на день.
Роджер попросил собеседника повторить объяснение медленнее, сообщив, что он англичанин и лишь сегодня прибыл во Францию.
— Вы меня удивили! — воскликнул человек в красном. — Ваш французский настолько хорош, что я никогда бы не принял вас за иностранца.
— Вы мне льстите, месье, — сказал Роджер, покраснев от удовольствия, — но это истинная правда.
Незнакомец встал и поклонился:
— Позвольте представиться: шевалье Этьен де Рубек к вашим услугам, месье. Счастлив приветствовать вас в моей стране. Сожалею, что временное отсутствие денег лишает меня радости оказать вам достойное гостеприимство.
Роджер тоже встал, поклонился и представился.
— Вы начали рассказывать, месье де Рубек, — напомнил он, когда они снова сели, — почему остаетесь в «Трех лилиях».
— Ах да! — Де Рубек улыбнулся и, стараясь использовать простые фразы, поведал о том, как у него из кармана вытащили кошелек со ста двадцатью луидорами, что явилось причиной его нынешних затруднений.
Пока Роджер слушал, стараясь понять по контексту смысл незнакомых ему слов, ему представилась возможность изучить лицо собеседника. Карие глаза шевалье были подвижными и смышлеными; маленький шрам на щеке слегка оттягивал левый глаз вниз, придавая лицу чуть насмешливое выражение. Рот был полным и чувственным, подбородок — покатым, а зубы — довольно скверными, но он держался весело и дружелюбно, и Роджер, скучавший в одиночестве во время недавней прогулки, был рад случаю с кем-нибудь поболтать.
Этьен, как выяснилось, был младшим сыном маркиза де Рубека и, по-видимому, ожидал, что Роджер, даже будучи англичанином, слышал об этом богатом и могущественном сеньоре. Семейство владело обширными поместьями в Лангедоке, но маркиз пребывал в Версале, где занимал высокий пост при королевской особе. Лишившись денег, Этьен сразу же написал отцу и теперь ожидал от него солидного денежного перевода. Больше всего шевалье беспокоила одежда, так как он отправился в рыболовную экспедицию, надев на себя старье, а чертов хозяин тем временем конфисковал его лучшие наряды, а также то, что безденежье лишало его возможности угостить Роджера выпивкой.
Роджер услужливо предложил восполнить этот пробел и, когда шевалье заявил, что любимый его напиток — малага, заказал пару бокалов. После этого он поведал собеседнику, что этим утром прибыл в Гавр по поручению отца, английского адмирала, на пакетботе из Саутгемптона, надеется покончить с делами завтра и вернуться в Англию в ночь на послезавтра.
Через полчаса маленький сморщенный человечек, исполняющий обязанности бармена и официанта, пригласил к ужину. Старик в синем костюме, продолжавший потягивать выпивку, остался на месте, но оба моряка, де Рубек и Роджер направились через узкий коридор в столовую, где двое последних разделили столик.
Переварив к тому времени съеденные пирожные, Роджер изрядно удивился поданной пище. В Англии, где люди, исключая самых бедных, не считали еду едой, если то не была солидная порция говядины или баранины, подобный ужин вызвал бы всплеск негодования. Но от супа исходил аппетитный аромат, овощи в несоленом масле служили подтверждением того, как вкусно их можно приготовить, не вымачивая в воде, а сливочный сыр был так хорош, что лучше нечего и желать, За скромную сумму в один франк Роджер смог приобрести бутылку бордо, и к тому времени, как она опустела, новые знакомые пребывали в наилучшем расположении духа и весело смеялись, словно дружили много лет.
Вздохнув, де Рубек поставил бокал на стол.
— Теперь, — сказал он, — отсутствие денег кажется мне абсолютно невыносимым. С каким бы удовольствием я показал вам вечерний город! Конечно, Гавр не сравнить с Парижем или Лионом, но и здесь есть премиленькие местечки. Очень жаль, что вы так скоро возвращаетесь в Англию и не сможете на них взглянуть.