Страница:
Теперь, когда у него появилась возможность использовать свои мозги, Роджер обрел интерес к юриспруденции, но его любовные дела пребывали в наихудшем состоянии. За последние два месяца он даже издали не видел Атенаис и, случайно узнав у мэтра Леже, что семейство де Рошамбо всегда проводит лето в их сельском имении, потерял всякую надежду на встречу с ней в следующие пять месяцев.
Роджер уже устал от беззаботного веселья Тонтон Йери и пытался утешиться с высокой и серьезной блондинкой по имени Луиза Ферле. По воскресеньям, когда позволяла погода, они отправлялись на пикник и читали вместе стихи, но, лежа на траве рядом с Луизой, он не мог избавиться от желания, чтобы вместо ее светловолосой головы на его плече покоилась головка Атенаис.
В августе их пикники подошли к концу из-за плохой погоды и шквального ветра. Спустя несколько дней после сильных бурь весь Рен был взбудоражен визитом маркиза де Кастри — маршала Франции и военно-морского министра, который провел в городе ночь по пути в Шербур, где собирался лично обследовать повреждения, нанесенные штормами новым сооружениям бретонского порта.
Из разговоров Роджер узнал, что эта великолепная природная гавань находилась в процессе превращения в мощную военно-морскую базу. Мол был сооружен из восьмидесяти массивных конических контейнеров, набитых камнями, близко прилегающих друг к другу и стоящих по двенадцать тысяч луидоров каждый. По завершении строительства, планировавшемся через восемь лет, мол должен был укрывать не менее сотни линейных кораблей. Впоследствии предполагалось соорудить на возвышенности за портом огромную наблюдательную вышку, откуда в подзорную трубу можно будет разглядывать побережье Англии, а в ясную погоду — держать под наблюдением британские эскадры, прибывающие или покидающие портсмутские рейды. Ясно, что подобные затраты могли быть предприняты только с одной целью — намерением Франции полностью контролировать Ла-Манш.
Так как Роджер продолжал проводить два вечера в неделю занимаясь с Брошаром, он воспользовался случаем и спросил, почему, несмотря на мирный договор и плачевное финансовое положение, Франция несет такие чудовищные расходы на подготовку к очередной войне.
Брошар пожал широкими плечами:
— Хотя говорят, что. король желает мира, но каждые несколько франков, которые ему удается наскрести, он тратит на строительство военных кораблей. Все дело в том, что король слаб и безволен, поэтому легко склоняется на сторону каждого, с кем говорит. Сегодня он поддерживает месье де Верженна, министра иностранных дел, стремящегося к взаимопониманию с Англией; завтра — месье де Кастри и месье де Сегюра, военного министра, которые, естественно, желают использовать на практике свои опасные игрушки. Версальский мир предусматривал, что в течение года Франция и Англия заключат торговое соглашение. Это явилось бы благом для обеих стран, так как уменьшило бы чудовищные долги, благодаря торговле друг с другом. Если бы договор был заключен, партия мира одержала бы победу. Но аристократы рассматривают войну как приятное развлечение, где они могут добыть себе славу и богатство. Другие, вроде нашего клиента маркиза де Рошамбо, считают, что Франция должна властвовать над миром, и проводят жизнь за интригами с целью поссорить нас с какой-нибудь страной, надеясь прибавить кусок территории под знамя с лилиями. Но не заблуждайтесь — если они вовлекут нас в очередной конфликт в течение ближайших десяти лет, Франция превратится в банкрота.
Идея заняться шпионажем в пользу своей страны никогда не приходила в голову Роджеру, а выдать случайно добытую военную тайну Франции, оказавшей ему гостеприимство, было бы низостью. Тем не менее, подумав как следует, Роджер решил, что, поскольку шербурский проект является пистолетом, нацеленным в самое сердце Англии, он не может оставаться спокойным, покуда его страна пребывает в неведении, поэтому написал обо всем матери, сообщив все подробности, которые смог узнать, и прося передать сведения отцу для информации лордов Адмиралтейства.
Сам того не зная, Роджер достиг успеха, ради которого профессиональный шпион не остановился бы перед убийством. Его мать сообщила о получении письма, а неделей позже он, к своему огромному удивлению, получил от отца краткую записку, которая гласила:
«Я не могу простить тебе оскорбление, которое ты нанес мне лично, и намеренное разрушение всех моих надежд в отношении тебя. Тем не менее я доволен, что ты не пал так низко, чтобы забыть о своем долге англичанина. Лорды Адмиралтейства были весьма довольны твоей информацией и велели мне передать тебе благодарность, что я и делаю. Могу добавить, что подобные сведения будут и в дальнейшем приниматься с признательностью, но, так как я, возможно, буду отсутствовать, отправившись на инспекцию, было бы лучше, чтобы ты писал некоему Гилберту Максвеллу, эсквайру, по адресу: Вестминстер, Ворота Королевы Анны, 1. Твое имя ему уже известно».
Роджеру стало ясно, что отец ни за что не написал бы ему, если бы не распоряжение лордов Адмиралтейства, и, так как он не располагал другой интересной информацией, дело можно было считать закрытым.
Лето сменилось осенью, но единственным изменением в жизни Роджера было то, что он прекратил чтение стихов со светлокудрой Луизой и вновь занялся танцами, на этот раз с брюнеткой по имени Женевьева Буланже. Но теперь Роджер ожидал возвращения Атенаис из поместья, и каждый новый день увеличивал его надежду вновь увидеть свою маленькую богиню.
В октябре вся Европа была охвачена страхом перед войной по вине брата Марии Антуанетты, австрийского императора Иосифа II 70, обнаружившего воинственные намерения в отношении Голландии. Газеты были полны противоречивых сообщений о причинах ссоры, поэтому Роджер, как всегда в подобных случаях, обратился за разъяснениями к всеведущему Брошару.
— Все дело в антверпенском порту, — ответил Брошар. — Давным-давно, после того как голландцы восстали против испанского владычества и обрели независимость в виде Соединенных провинций, мюнстерский договор даровал им землю по обоим берегам устья реки Шельды, а за испанцами оставил город Антверпен. Должным образом Антверпен и бельгийские Нидерланды перешли от Испании к Австрии и, как вам известно, все еще остаются частью империи Иосифа II, хотя отделены от основной ее части многочисленными германскими княжествами. Голландия построила форты по обеим сторонам устья реки и уже много лет берет жуткие пошлины со всех торговых судов, плывущих в антверпенский порт или выходящих оттуда в море. Короче говоря, они обложили налогом всю морскую торговлю австрийских Нидерландов, и в результате Антверпен — один из величайших городов Европы — превратился в захолустье с сорока тысячами душ населения, двенадцать тысяч из которых, как говорят, уже просят милостыню.
— Император принял решение открыть порт? — спросил Роджер.
Брошар кивнул:
— Вот именно. В отличие от своей сестры, Иосиф II — великий реформатор. Большую часть своего царствования он провел путешествуя по своим владениям и ища способы улучшить жизнь многочисленных народов, населяющих империю. Посетив австрийские Нидерланды, император пришел в бешенство, узнав, что его подданные отчаянно бедствуют, а голландцы за их счет набивают кошельки. Он потребовал, чтобы Голландия открыла Шельду для австрийской торговли. Так как после целого года споров они все еще отказываются это сделать, Иосиф в качестве проверки направил вверх по реке два австрийских корабля, приказав им не выполнять требований остановиться. Голландцы открыли огонь и вынудили корабли повернуть назад, поэтому говорят, что император мобилизует армию для вторжения в Голландию.
— Несправедливо, когда один народ разоряет другой налогами, — заметил Роджер. — Мне кажется, император прав.
— Ему нельзя не сочувствовать, — согласился Брошар. — Но, как юристы, мы не можем одобрять игнорирование условий договора, а именно это пытается сделать император.
— Допустим. Но почему если австрийцы и голландцы решили из-за этого воевать, то в конфликт, как утверждают газеты, должна втянуться вся Европа?
— Нидерланды всегда были ареной величайших европейских конфликтов, и для этого есть много причин. Во-первых, они представляют собой в расовом отношении «ничью землю», где смешаны латинские и тевтонские корни. Во-вторых, там непосредственно сталкиваются два крупнейших европейских блока — католический и протестантский. В-третьих, кардинальным фактором английской политики всегда было недопущение зависимости Нидерландов от какой-либо крупной державы, так как это создало бы постоянную угрозу безопасности Англии. По той же. причине партия войны во Франции жаждет заполучить Нидерланды.
— Но ни одна из этих причин не имеет отношения к теперешней ссоре.
— Как знать. Австрия — великая держава, и Англия может решить поддержать голландцев силой оружия, дабы Соединенные провинции не оказались под властью Иосифа II. В то же время наша партия войны, несомненно, бросится подстрекать голландцев к сопротивлению в надежде, что они обратятся за помощью к Франции.
— Но в таком случае Франция и Англия окажутся союзниками в борьбе против императора.
Брошар покачал головой:
— Все куда сложнее, ибо между голландцами также нет единства. Власть штатгальтера Вильгельма V Оранского 71 слишком слаба. Генеральные штаты, как именуется голландский парламент, практически игнорируют его и обладают сильными революционными тенденциями. Тем не менее штатгальтер, как и все его семейство, — протеже Англии, поэтому он спит и видит, как англичане вступают в Голландию. С другой стороны, Франция поддерживает богатых бюргеров, желающих установления республики, и использует их как орудие утверждения своего господства в Голландии.
Значительно позже Роджер с признательностью вспомнил этот разговор, который объяснил ему многие важные вещи.
В ноябре он снова увидел Атенаис в проезжавшей мимо карете, и это зрелище пробудило в нем страстные чувства, все лето дремавшие в его душе. Но девушка по-прежнему не появлялась в соборе Святого Петра.
В следующее воскресенье Роджер, как всегда, пришел на мессу и, стоя в толпе, напряженно всматривался в лица прихожан, как вдруг в его голове сверкнула спасительная мысль. Ведь должна же Атенаис по воскресеньям ходить куда-то на мессу. Так почему бы ему не подождать возле особняка Рошамбо, пока не отъедет карета девушки, и не бежать за ней, пока она не остановится возле церкви?
Через неделю, укоряя себя за то, что не подумал об этом раньше, Роджер занял пост на улице Святого Людовика за полчаса до возможного появления Атенаис. Когда наконец ее карета выехала со двора, он выскользнул из арки, в которой прятался, и пустился бежать следом. Как и предвидел Роджер, на узких улицах города громоздкий экипаж не мог развить большую скорость, поэтому ему легко удалось не отставать от него. Проехав около четверти мили, карета остановилась у церкви Сен-Мелен.
Тяжело дыша от усталости и волнения, Роджер последовал за Атенаис, мадам Мари-Анже и лакеем, который нес prie-dieux, и занял место, откуда мог пожирать глазами лицо возлюбленной в течение всей службы. За исключением вечера их первой встречи, ему еще никогда не удавалось наблюдать за ней так долго, и к концу церемонии он совсем потерял голову, опьяненный красотой своей маленькой богини. Засмотревшись, Роджер позабыл вовремя отойти, чтобы успеть обменяться взглядами с Атенаис, когда она будет выходить из церкви. Домой он вернулся в состоянии полубезумной экзальтации.
Роджер едва мог дождаться следующего воскресенья и считал часы до его наступления. На сей раз он ждал прибытия Атенаис на ступенях церкви, и девушка, заметив поклонника, одарила его улыбкой. Под конец службы Роджер быстро направился к выходу — он часто видел, как дворяне в католических церквах обмакивают руки в святой воде и предлагают их знакомым дамам, собирающимся уходить, поэтому храбро решил последовать их примеру.
Приблизившись к Роджеру, Атенаис снова улыбнулась и, поняв его намерение, вытащила руку из муфты. С трудом сдерживая дрожь, Роджер обмакнул пальцы в святой воде, протянул руку девушке и ощутил легкое прикосновение. Опустив блестящие голубые глаза, Атенаис перекрестилась, пробормотала «merci, monsieur» 72 и направилась к двери. Охваченный радостью, Роджер выскочил из церкви. После долгого ожидания он вновь коснулся руки девушки, услышал ее голос.
Женевьеву Буланже уже постигла та же судьба, что и Луизу Ферле, и Тонтон Йери. Теперь Роджер несколько вечеров в неделю проводил с привлекательной молодой женщиной по имени Рен Тренке, но с этого момента решил больше с ней не видеться. Он не мог вынести мысли о том, что любая другая девушка коснется руки, которой касалась Атенаис. С этих пор он должен беречь эту руку, словно святыню.
В следующие два воскресенья Роджер повторил тот же ритуал со своей дамой сердца в церкви Сен-Мелен, но он боялся, что если предпримет дальнейшие шаги, то лишится приобретенной привилегии. Однако, отказавшись ради мечтаний об Атенаис от танцев, которым он привык посвящать два-три вечера в неделю, Роджер стал чувствовать, что время тянется невыносимо медленно.
Однажды вечером, дабы развеять скуку, Роджер взялся чистить свою шпагу. Миновало больше года с тех пор, как он фехтовал в последний раз, пришло вдруг ему в голову, а всю жизнь оставаться клерком. Роджер отнюдь не собирался. Если он хочет стать первоклассным фехтовальщиком, то сейчас самое время попрактиковаться.
Наведя справки, Роджер узнал адрес учителя фехтования — некоего месье Сен-Поля, бывшего мушкетера его величества. Академия месье Сен-Поля в основном предназначалась для местных аристократов, но что касается упражнений со шпагой, в этом они не придерживались классовых предубеждений. Академию посещали многие старые солдаты, и всякий умеющий обращаться с рапирой или саблей был там желанным гостем. Во время первого визита Роджеру удалось пофехтовать с самим месье Сен-Полем — шустрым жилистым коротышкой, и тот, выразив свое удовлетворение навыками молодого человека, позволил ему посещать академию за плату по франку в каждый вечер.
В декабре император Иосиф выступил в направлении Голландии с пятидесятитысячной армией, поэтому, к огорчению миролюбивых жителей Рена, все увольнения из французской армии с 1 января отменялись. Но Роджер был слишком поглощен мыслями о еженедельных встречах с Атенаис, чтобы ломать себе голову, не находится ли Европа на грани военного пожара.
С приближением Рождества Роджер стал подумывать о том, чтобы послать Атенаис подарок, но не мог изобрести ничего, что было бы ему по средствам и одновременно достойно предмета его обожания. По зрелом размышлении он решил отказаться от этой идеи, сочтя ее неудачной. Несомненно, мадам Мари-Анже рассматривала его приношения Атенаис святой воды по воскресеньям как безобидную вежливость, внушенную признательностью, но, если он пришлет подарок, дуэнья может догадаться, что чувства молодого человека к ее подопечной куда более нежны, и станет относиться к нему так же, как граф Люсьен. И все же Роджеру казалось, что он должен во время рождественских праздников как-то выразить свои чувства к Атенаис.
Вдохновение подсказало ему написать стихи, так как вложить сложенную бумажку в руку девушки незаметно для мадам Мари-Анже в ближайшее к Рождеству воскресенье не составит особого труда.
Роджер имел несомненный талант выражать мысли на бумаге, а необходимость прибегнуть к французскому языку не была для него препятствием, так как, проведя во Франции семнадцать месяцев и не произнеся за это время ни единого английского слова, он даже думать стал по-французски, но ему недоставало поэтического дарования. Результат его упорных трудов вызвал бы презрительную усмешку любого мало-мальски серьезного критика. Тем не менее творение никак нельзя было упрекнуть в недостатке чувств, и Роджер, не будучи критиком, очень им гордился.
Роджеру удалось, не привлекая внимания мадам Мари-Анже, сунуть листок со стихотворением в руку Атенаис, и он с величайшим нетерпением ждал следующего воскресенья в надежде, что девушка вознаградит его усилия признанием достоинств их результата. Увы, его постигло разочарование, но, так как Атенаис вновь любезно ему улыбнулась, Роджер понял, что она, по крайней мере, не оскорблена. Окрыленный, он приступил к работе над новым, более длинным опусом, и, хотя корреспонденция оставалась односторонней, с тех пор стал писать для Атенаис по одному стихотворению в неделю.
Зима 1784/85 года выдалась мягкой, и лед на реке бы не настолько прочным, чтобы кататься на коньках, так что Роджер видел свою возлюбленную только в церкви да иногда в карете, но ни разу Атенаис не сопровождал тот молодой человек, который толкал ее санки по льду прошлой зимой, поэтому у Роджера не было поводов для ревности.
К февралю были мобилизованы две французские армии — одна во Фландрии, другая на Рейне, — и теперь война казалась неминуемой. Но Роджер по-прежнему мало внимания уделял подобным новостям, так как был поглощен еженедельным сочинением стихотворений для Атенаис.
Но вот наступила весна, и в середине апреля произошло событие, перечеркнувшее все ожидания Роджера. Как всегда под конец мессы, он держал в руке очередное стихотворение, и когда собирался передать его Атенаис, она уронила служебник и наклонилась, чтобы поднять его. Роджер поспешил прийти ей на помощь. Воспользовавшись этим, Атенаис протянула обе руки, одной взяла очередное стихотворение, а другой вложила в ладонь Роджера записку, свернутую треугольником. Подобрав книгу, девушка с улыбкой кивнула Роджеру и направилась к выходу.
Дрожа от радости и неуемного желания прочитать первое послание возлюбленной, Роджер поспешил в боковую часовню и, развернув клочок бумаги, пробежал глазами несколько малограмотных строчек, написанных корявым почерком, более походившим на плод усилий девятилетнего ребенка, чем на письмо почти шестнадцатилетней девушки:
«Дорогой месье Брюк!
Я наслаждалась Вашими стихотворениями. Очень хотела снова встретиться и поговорить с Вами. Вы кажетесь мне необычным человеком и очень меня заинтересовали, так как видели ту сторону жизни, о которой я ничего не знаю. Но социальные барьеры лишают нас удовольствия подобных бесед. Пишу это письмо, чтобы проститься с Вами. Завтра я уезжаю в наш замок в Бешреле, где мы всегда проводим лето. Следующей зимой я не вернусь в Рен. Мой отец хочет, чтобы я приехала к нему в Версаль, где буду представлена ко двору. Поэтому мы больше не увидимся. Желаю Вам удачи, месье Брюк, и да хранит Вас Бог.
Атенаис Эрмоне де Рошамбо».
Упади на него крыша церкви, Роджер не был бы потрясен сильнее. Атенаис написала ему, что получила удовольствие от его стихотворений и испытывала к нему симпатию, но это признание меркло перед тем фактом, что им больше не суждено увидеться. Во время предыдущих испытаний Роджеру удавалось сдерживать слезы, но теперь, хотя ему уже исполнилось семнадцать, он прислонился к колонне часовни и горько заплакал.
Более двух недель Роджер ни к чему не проявлял интереса. Мадам Леже, Манон, Жюльен и Брошар видели, что у молодого человека тяжело на душе, но он не доверял своих чувств никому из них, и все усилия развеселить его оказывались тщетными.
Этой весной дожди выпадали редко, май был теплым и солнечным, и Францию охватила чудовищная засуха. Даже в Бретани, обычно богатой молочными продуктами, цены на масло, молоко и сыр невообразимо возросли. Нехватка корма для скота была столь велика, что король пошел на беспрецедентный шаг, открыв королевские охотничьи угодья для животных своего страдающего народа. Тем не менее в то время как бедняки голодали, богатые, как обычно, ни в чем не нуждались, и во всех больших городах слышался ропот неимущих против правящей касты.
В один из майских дней Роджер увидел шестьдесят жалких существ, закованных в кандалы, которых вели по улицам под охраной солдат. Они остановились на Марсовом поле у казарм, и Роджер из любопытства вернулся и спросил одного из сержантов, кто эти несчастные.
— Они преступники, приятель, — ответил сержант. — Мы ведем их от самой Бисетрской тюрьмы в Париже и отправляем в Брест, где их поместят на один из кораблей месье Лаперуза 73. Он великий мореплаватель и вскоре отправляется в далекую страну, именуемую Новой Зеландией. Говорят, там есть много твердой древесины для кораблестроения. Адмирал де Сюффрен решил переправить туда всю компанию в качестве колонистов. Они будут рубить деревья, которые раз в год станет забирать один из наших кораблей, и таким образом нам удастся опередить англичан.
Роджер поблагодарил сержанта и двинулся дальше. Он знал, что капитан Кук поднял британский флаг в Новой Зеландии лет пятнадцать тому назад, и, судя по словам сержанта, Франция намеревалась тайно захватить британское владение. Сочтя факт достойным упоминания, Роджер написал о нем другу своего отца, мистеру Гилберту Максвеллу, и получил официальную благодарность.
Австрия и Соединенные провинции все еще пререкались из-за открытия Шельды, пока их и французская армии выжидали на границах, но было ясно, что открытого столкновения удастся избежать, по крайней мере этим летом.
Постепенно горе Роджера утратило остроту, и он снова начал предаваться развлечениям предыдущего лета. Сначала он делал это без особого энтузиазма, но, обнаружив, что общество других молодых женщин дает ему временную передышку от гнетущей тоски по Атенаис, с головой окунулся в бездну распутства, пытаясь окончательно выбросить возлюбленную из головы.
Сильнодействующее лекарство возымело желаемый, но, как оказалось, кратковременный эффект, и к середине июля Роджер испытывал отвращение к самому себе из-за близости с девушками, которые были ему безразличны.
Однажды в воскресенье он снова отправился в церковь Сен-Мелен, где Атенаис столь часто заставляла его сердце бешено колотиться, и после мессы задержался в опустевшем храме, обдумывая свое положение. Прошло без нескольких дней два года с тех пор, как Роджер бежал из дома, и чего же он достиг? Куда девались радужные надежды, которые внушила ему честолюбивая Джорджина? Куда привела его избранная им дорога? Определенно, не к успеху. Он стал младшим клерком адвоката, работающим за гроши.
Роджер сознавал, что в известном смысле ему повезло и что на его месте большинство молодых людей из буржуазии не имели бы оснований жаловаться. Он жил в относительном комфорте, с семьей хозяина и друзьями, которые были добры к нему. Конечно, жалованье ему платили маленькое, но более чем достаточное для его нужд, ибо жизнь в Рене оказалась крайне дешевой. Здесь не было театров, если не считать редких визитов гастролирующих трупп, а спортом французы не интересовались, и почти единственным развлечением молодых людей оставались занятия любовью. Они не думали и не говорили практически ни о чем другом, а так как только девушек из высшего общества держали под строгим присмотром, возможностей для случайных связей было предостаточно. Но существование Роджера скрашивали занятия фехтованием и содержательные беседы с Брошаром о политике и международных делах.
Сознавая, что ему грех жаловаться, Роджер не мог избавиться от беспокойной мысли: движение по линии наименьшего сопротивления ни к чему стоящему его не приведет. Устраиваясь в контору мэтра Леже, он намеревался проработать там лишь до тех пор, когда ему удастся скопить достаточно денег для возвращения в Англию или для поисков многообещающего места службы. Роджер мог приступить к этому уже несколько месяцев назад и внезапно понял, что только любовь к Атенаис удерживала его в Рене так долго. Теперь, когда она уехала, имеет ли смысл оставаться здесь и дальше? Роджер отложил шесть луидоров на черный день. Этих денег хватило бы на двухмесячные странствия, тем более в разгар лета. Покидая церковь, он решил уйти со службы у мэтра Леже и снова отправиться на поиски удачи.
Тем же вечером, после обеда, Роджер спросил адвоката, не может ли тот уделить ему несколько минут для беседы, и, едва они вошли в кабинет, сразу же перешел к делу.
— Надеюсь, месье, вы не сочтете меня неблагодарным за вашу доброту и гостеприимство, но я чувствую, что для меня настало время искать другую работу.
Мэтр Леже соединил кончики пальцев и задумчиво посмотрел на Роджера сквозь очки в стальной оправе:
— Не скажу, что удивился, услышав это, Роже. Уже некоторое время замечаю, что вас что-то беспокоит. Мне очень не хочется вас терять. Вы оставляете брешь в нашем маленьком семейном кругу. Но вы весьма сообразительный юноша и пойдете далеко. Насколько я понимаю, вы решили покинуть нас, не видя для себя сколько-нибудь привлекательных перспектив?
Роджер уже устал от беззаботного веселья Тонтон Йери и пытался утешиться с высокой и серьезной блондинкой по имени Луиза Ферле. По воскресеньям, когда позволяла погода, они отправлялись на пикник и читали вместе стихи, но, лежа на траве рядом с Луизой, он не мог избавиться от желания, чтобы вместо ее светловолосой головы на его плече покоилась головка Атенаис.
В августе их пикники подошли к концу из-за плохой погоды и шквального ветра. Спустя несколько дней после сильных бурь весь Рен был взбудоражен визитом маркиза де Кастри — маршала Франции и военно-морского министра, который провел в городе ночь по пути в Шербур, где собирался лично обследовать повреждения, нанесенные штормами новым сооружениям бретонского порта.
Из разговоров Роджер узнал, что эта великолепная природная гавань находилась в процессе превращения в мощную военно-морскую базу. Мол был сооружен из восьмидесяти массивных конических контейнеров, набитых камнями, близко прилегающих друг к другу и стоящих по двенадцать тысяч луидоров каждый. По завершении строительства, планировавшемся через восемь лет, мол должен был укрывать не менее сотни линейных кораблей. Впоследствии предполагалось соорудить на возвышенности за портом огромную наблюдательную вышку, откуда в подзорную трубу можно будет разглядывать побережье Англии, а в ясную погоду — держать под наблюдением британские эскадры, прибывающие или покидающие портсмутские рейды. Ясно, что подобные затраты могли быть предприняты только с одной целью — намерением Франции полностью контролировать Ла-Манш.
Так как Роджер продолжал проводить два вечера в неделю занимаясь с Брошаром, он воспользовался случаем и спросил, почему, несмотря на мирный договор и плачевное финансовое положение, Франция несет такие чудовищные расходы на подготовку к очередной войне.
Брошар пожал широкими плечами:
— Хотя говорят, что. король желает мира, но каждые несколько франков, которые ему удается наскрести, он тратит на строительство военных кораблей. Все дело в том, что король слаб и безволен, поэтому легко склоняется на сторону каждого, с кем говорит. Сегодня он поддерживает месье де Верженна, министра иностранных дел, стремящегося к взаимопониманию с Англией; завтра — месье де Кастри и месье де Сегюра, военного министра, которые, естественно, желают использовать на практике свои опасные игрушки. Версальский мир предусматривал, что в течение года Франция и Англия заключат торговое соглашение. Это явилось бы благом для обеих стран, так как уменьшило бы чудовищные долги, благодаря торговле друг с другом. Если бы договор был заключен, партия мира одержала бы победу. Но аристократы рассматривают войну как приятное развлечение, где они могут добыть себе славу и богатство. Другие, вроде нашего клиента маркиза де Рошамбо, считают, что Франция должна властвовать над миром, и проводят жизнь за интригами с целью поссорить нас с какой-нибудь страной, надеясь прибавить кусок территории под знамя с лилиями. Но не заблуждайтесь — если они вовлекут нас в очередной конфликт в течение ближайших десяти лет, Франция превратится в банкрота.
Идея заняться шпионажем в пользу своей страны никогда не приходила в голову Роджеру, а выдать случайно добытую военную тайну Франции, оказавшей ему гостеприимство, было бы низостью. Тем не менее, подумав как следует, Роджер решил, что, поскольку шербурский проект является пистолетом, нацеленным в самое сердце Англии, он не может оставаться спокойным, покуда его страна пребывает в неведении, поэтому написал обо всем матери, сообщив все подробности, которые смог узнать, и прося передать сведения отцу для информации лордов Адмиралтейства.
Сам того не зная, Роджер достиг успеха, ради которого профессиональный шпион не остановился бы перед убийством. Его мать сообщила о получении письма, а неделей позже он, к своему огромному удивлению, получил от отца краткую записку, которая гласила:
«Я не могу простить тебе оскорбление, которое ты нанес мне лично, и намеренное разрушение всех моих надежд в отношении тебя. Тем не менее я доволен, что ты не пал так низко, чтобы забыть о своем долге англичанина. Лорды Адмиралтейства были весьма довольны твоей информацией и велели мне передать тебе благодарность, что я и делаю. Могу добавить, что подобные сведения будут и в дальнейшем приниматься с признательностью, но, так как я, возможно, буду отсутствовать, отправившись на инспекцию, было бы лучше, чтобы ты писал некоему Гилберту Максвеллу, эсквайру, по адресу: Вестминстер, Ворота Королевы Анны, 1. Твое имя ему уже известно».
Роджеру стало ясно, что отец ни за что не написал бы ему, если бы не распоряжение лордов Адмиралтейства, и, так как он не располагал другой интересной информацией, дело можно было считать закрытым.
Лето сменилось осенью, но единственным изменением в жизни Роджера было то, что он прекратил чтение стихов со светлокудрой Луизой и вновь занялся танцами, на этот раз с брюнеткой по имени Женевьева Буланже. Но теперь Роджер ожидал возвращения Атенаис из поместья, и каждый новый день увеличивал его надежду вновь увидеть свою маленькую богиню.
В октябре вся Европа была охвачена страхом перед войной по вине брата Марии Антуанетты, австрийского императора Иосифа II 70, обнаружившего воинственные намерения в отношении Голландии. Газеты были полны противоречивых сообщений о причинах ссоры, поэтому Роджер, как всегда в подобных случаях, обратился за разъяснениями к всеведущему Брошару.
— Все дело в антверпенском порту, — ответил Брошар. — Давным-давно, после того как голландцы восстали против испанского владычества и обрели независимость в виде Соединенных провинций, мюнстерский договор даровал им землю по обоим берегам устья реки Шельды, а за испанцами оставил город Антверпен. Должным образом Антверпен и бельгийские Нидерланды перешли от Испании к Австрии и, как вам известно, все еще остаются частью империи Иосифа II, хотя отделены от основной ее части многочисленными германскими княжествами. Голландия построила форты по обеим сторонам устья реки и уже много лет берет жуткие пошлины со всех торговых судов, плывущих в антверпенский порт или выходящих оттуда в море. Короче говоря, они обложили налогом всю морскую торговлю австрийских Нидерландов, и в результате Антверпен — один из величайших городов Европы — превратился в захолустье с сорока тысячами душ населения, двенадцать тысяч из которых, как говорят, уже просят милостыню.
— Император принял решение открыть порт? — спросил Роджер.
Брошар кивнул:
— Вот именно. В отличие от своей сестры, Иосиф II — великий реформатор. Большую часть своего царствования он провел путешествуя по своим владениям и ища способы улучшить жизнь многочисленных народов, населяющих империю. Посетив австрийские Нидерланды, император пришел в бешенство, узнав, что его подданные отчаянно бедствуют, а голландцы за их счет набивают кошельки. Он потребовал, чтобы Голландия открыла Шельду для австрийской торговли. Так как после целого года споров они все еще отказываются это сделать, Иосиф в качестве проверки направил вверх по реке два австрийских корабля, приказав им не выполнять требований остановиться. Голландцы открыли огонь и вынудили корабли повернуть назад, поэтому говорят, что император мобилизует армию для вторжения в Голландию.
— Несправедливо, когда один народ разоряет другой налогами, — заметил Роджер. — Мне кажется, император прав.
— Ему нельзя не сочувствовать, — согласился Брошар. — Но, как юристы, мы не можем одобрять игнорирование условий договора, а именно это пытается сделать император.
— Допустим. Но почему если австрийцы и голландцы решили из-за этого воевать, то в конфликт, как утверждают газеты, должна втянуться вся Европа?
— Нидерланды всегда были ареной величайших европейских конфликтов, и для этого есть много причин. Во-первых, они представляют собой в расовом отношении «ничью землю», где смешаны латинские и тевтонские корни. Во-вторых, там непосредственно сталкиваются два крупнейших европейских блока — католический и протестантский. В-третьих, кардинальным фактором английской политики всегда было недопущение зависимости Нидерландов от какой-либо крупной державы, так как это создало бы постоянную угрозу безопасности Англии. По той же. причине партия войны во Франции жаждет заполучить Нидерланды.
— Но ни одна из этих причин не имеет отношения к теперешней ссоре.
— Как знать. Австрия — великая держава, и Англия может решить поддержать голландцев силой оружия, дабы Соединенные провинции не оказались под властью Иосифа II. В то же время наша партия войны, несомненно, бросится подстрекать голландцев к сопротивлению в надежде, что они обратятся за помощью к Франции.
— Но в таком случае Франция и Англия окажутся союзниками в борьбе против императора.
Брошар покачал головой:
— Все куда сложнее, ибо между голландцами также нет единства. Власть штатгальтера Вильгельма V Оранского 71 слишком слаба. Генеральные штаты, как именуется голландский парламент, практически игнорируют его и обладают сильными революционными тенденциями. Тем не менее штатгальтер, как и все его семейство, — протеже Англии, поэтому он спит и видит, как англичане вступают в Голландию. С другой стороны, Франция поддерживает богатых бюргеров, желающих установления республики, и использует их как орудие утверждения своего господства в Голландии.
Значительно позже Роджер с признательностью вспомнил этот разговор, который объяснил ему многие важные вещи.
В ноябре он снова увидел Атенаис в проезжавшей мимо карете, и это зрелище пробудило в нем страстные чувства, все лето дремавшие в его душе. Но девушка по-прежнему не появлялась в соборе Святого Петра.
В следующее воскресенье Роджер, как всегда, пришел на мессу и, стоя в толпе, напряженно всматривался в лица прихожан, как вдруг в его голове сверкнула спасительная мысль. Ведь должна же Атенаис по воскресеньям ходить куда-то на мессу. Так почему бы ему не подождать возле особняка Рошамбо, пока не отъедет карета девушки, и не бежать за ней, пока она не остановится возле церкви?
Через неделю, укоряя себя за то, что не подумал об этом раньше, Роджер занял пост на улице Святого Людовика за полчаса до возможного появления Атенаис. Когда наконец ее карета выехала со двора, он выскользнул из арки, в которой прятался, и пустился бежать следом. Как и предвидел Роджер, на узких улицах города громоздкий экипаж не мог развить большую скорость, поэтому ему легко удалось не отставать от него. Проехав около четверти мили, карета остановилась у церкви Сен-Мелен.
Тяжело дыша от усталости и волнения, Роджер последовал за Атенаис, мадам Мари-Анже и лакеем, который нес prie-dieux, и занял место, откуда мог пожирать глазами лицо возлюбленной в течение всей службы. За исключением вечера их первой встречи, ему еще никогда не удавалось наблюдать за ней так долго, и к концу церемонии он совсем потерял голову, опьяненный красотой своей маленькой богини. Засмотревшись, Роджер позабыл вовремя отойти, чтобы успеть обменяться взглядами с Атенаис, когда она будет выходить из церкви. Домой он вернулся в состоянии полубезумной экзальтации.
Роджер едва мог дождаться следующего воскресенья и считал часы до его наступления. На сей раз он ждал прибытия Атенаис на ступенях церкви, и девушка, заметив поклонника, одарила его улыбкой. Под конец службы Роджер быстро направился к выходу — он часто видел, как дворяне в католических церквах обмакивают руки в святой воде и предлагают их знакомым дамам, собирающимся уходить, поэтому храбро решил последовать их примеру.
Приблизившись к Роджеру, Атенаис снова улыбнулась и, поняв его намерение, вытащила руку из муфты. С трудом сдерживая дрожь, Роджер обмакнул пальцы в святой воде, протянул руку девушке и ощутил легкое прикосновение. Опустив блестящие голубые глаза, Атенаис перекрестилась, пробормотала «merci, monsieur» 72 и направилась к двери. Охваченный радостью, Роджер выскочил из церкви. После долгого ожидания он вновь коснулся руки девушки, услышал ее голос.
Женевьеву Буланже уже постигла та же судьба, что и Луизу Ферле, и Тонтон Йери. Теперь Роджер несколько вечеров в неделю проводил с привлекательной молодой женщиной по имени Рен Тренке, но с этого момента решил больше с ней не видеться. Он не мог вынести мысли о том, что любая другая девушка коснется руки, которой касалась Атенаис. С этих пор он должен беречь эту руку, словно святыню.
В следующие два воскресенья Роджер повторил тот же ритуал со своей дамой сердца в церкви Сен-Мелен, но он боялся, что если предпримет дальнейшие шаги, то лишится приобретенной привилегии. Однако, отказавшись ради мечтаний об Атенаис от танцев, которым он привык посвящать два-три вечера в неделю, Роджер стал чувствовать, что время тянется невыносимо медленно.
Однажды вечером, дабы развеять скуку, Роджер взялся чистить свою шпагу. Миновало больше года с тех пор, как он фехтовал в последний раз, пришло вдруг ему в голову, а всю жизнь оставаться клерком. Роджер отнюдь не собирался. Если он хочет стать первоклассным фехтовальщиком, то сейчас самое время попрактиковаться.
Наведя справки, Роджер узнал адрес учителя фехтования — некоего месье Сен-Поля, бывшего мушкетера его величества. Академия месье Сен-Поля в основном предназначалась для местных аристократов, но что касается упражнений со шпагой, в этом они не придерживались классовых предубеждений. Академию посещали многие старые солдаты, и всякий умеющий обращаться с рапирой или саблей был там желанным гостем. Во время первого визита Роджеру удалось пофехтовать с самим месье Сен-Полем — шустрым жилистым коротышкой, и тот, выразив свое удовлетворение навыками молодого человека, позволил ему посещать академию за плату по франку в каждый вечер.
В декабре император Иосиф выступил в направлении Голландии с пятидесятитысячной армией, поэтому, к огорчению миролюбивых жителей Рена, все увольнения из французской армии с 1 января отменялись. Но Роджер был слишком поглощен мыслями о еженедельных встречах с Атенаис, чтобы ломать себе голову, не находится ли Европа на грани военного пожара.
С приближением Рождества Роджер стал подумывать о том, чтобы послать Атенаис подарок, но не мог изобрести ничего, что было бы ему по средствам и одновременно достойно предмета его обожания. По зрелом размышлении он решил отказаться от этой идеи, сочтя ее неудачной. Несомненно, мадам Мари-Анже рассматривала его приношения Атенаис святой воды по воскресеньям как безобидную вежливость, внушенную признательностью, но, если он пришлет подарок, дуэнья может догадаться, что чувства молодого человека к ее подопечной куда более нежны, и станет относиться к нему так же, как граф Люсьен. И все же Роджеру казалось, что он должен во время рождественских праздников как-то выразить свои чувства к Атенаис.
Вдохновение подсказало ему написать стихи, так как вложить сложенную бумажку в руку девушки незаметно для мадам Мари-Анже в ближайшее к Рождеству воскресенье не составит особого труда.
Роджер имел несомненный талант выражать мысли на бумаге, а необходимость прибегнуть к французскому языку не была для него препятствием, так как, проведя во Франции семнадцать месяцев и не произнеся за это время ни единого английского слова, он даже думать стал по-французски, но ему недоставало поэтического дарования. Результат его упорных трудов вызвал бы презрительную усмешку любого мало-мальски серьезного критика. Тем не менее творение никак нельзя было упрекнуть в недостатке чувств, и Роджер, не будучи критиком, очень им гордился.
Роджеру удалось, не привлекая внимания мадам Мари-Анже, сунуть листок со стихотворением в руку Атенаис, и он с величайшим нетерпением ждал следующего воскресенья в надежде, что девушка вознаградит его усилия признанием достоинств их результата. Увы, его постигло разочарование, но, так как Атенаис вновь любезно ему улыбнулась, Роджер понял, что она, по крайней мере, не оскорблена. Окрыленный, он приступил к работе над новым, более длинным опусом, и, хотя корреспонденция оставалась односторонней, с тех пор стал писать для Атенаис по одному стихотворению в неделю.
Зима 1784/85 года выдалась мягкой, и лед на реке бы не настолько прочным, чтобы кататься на коньках, так что Роджер видел свою возлюбленную только в церкви да иногда в карете, но ни разу Атенаис не сопровождал тот молодой человек, который толкал ее санки по льду прошлой зимой, поэтому у Роджера не было поводов для ревности.
К февралю были мобилизованы две французские армии — одна во Фландрии, другая на Рейне, — и теперь война казалась неминуемой. Но Роджер по-прежнему мало внимания уделял подобным новостям, так как был поглощен еженедельным сочинением стихотворений для Атенаис.
Но вот наступила весна, и в середине апреля произошло событие, перечеркнувшее все ожидания Роджера. Как всегда под конец мессы, он держал в руке очередное стихотворение, и когда собирался передать его Атенаис, она уронила служебник и наклонилась, чтобы поднять его. Роджер поспешил прийти ей на помощь. Воспользовавшись этим, Атенаис протянула обе руки, одной взяла очередное стихотворение, а другой вложила в ладонь Роджера записку, свернутую треугольником. Подобрав книгу, девушка с улыбкой кивнула Роджеру и направилась к выходу.
Дрожа от радости и неуемного желания прочитать первое послание возлюбленной, Роджер поспешил в боковую часовню и, развернув клочок бумаги, пробежал глазами несколько малограмотных строчек, написанных корявым почерком, более походившим на плод усилий девятилетнего ребенка, чем на письмо почти шестнадцатилетней девушки:
«Дорогой месье Брюк!
Я наслаждалась Вашими стихотворениями. Очень хотела снова встретиться и поговорить с Вами. Вы кажетесь мне необычным человеком и очень меня заинтересовали, так как видели ту сторону жизни, о которой я ничего не знаю. Но социальные барьеры лишают нас удовольствия подобных бесед. Пишу это письмо, чтобы проститься с Вами. Завтра я уезжаю в наш замок в Бешреле, где мы всегда проводим лето. Следующей зимой я не вернусь в Рен. Мой отец хочет, чтобы я приехала к нему в Версаль, где буду представлена ко двору. Поэтому мы больше не увидимся. Желаю Вам удачи, месье Брюк, и да хранит Вас Бог.
Атенаис Эрмоне де Рошамбо».
Упади на него крыша церкви, Роджер не был бы потрясен сильнее. Атенаис написала ему, что получила удовольствие от его стихотворений и испытывала к нему симпатию, но это признание меркло перед тем фактом, что им больше не суждено увидеться. Во время предыдущих испытаний Роджеру удавалось сдерживать слезы, но теперь, хотя ему уже исполнилось семнадцать, он прислонился к колонне часовни и горько заплакал.
Более двух недель Роджер ни к чему не проявлял интереса. Мадам Леже, Манон, Жюльен и Брошар видели, что у молодого человека тяжело на душе, но он не доверял своих чувств никому из них, и все усилия развеселить его оказывались тщетными.
Этой весной дожди выпадали редко, май был теплым и солнечным, и Францию охватила чудовищная засуха. Даже в Бретани, обычно богатой молочными продуктами, цены на масло, молоко и сыр невообразимо возросли. Нехватка корма для скота была столь велика, что король пошел на беспрецедентный шаг, открыв королевские охотничьи угодья для животных своего страдающего народа. Тем не менее в то время как бедняки голодали, богатые, как обычно, ни в чем не нуждались, и во всех больших городах слышался ропот неимущих против правящей касты.
В один из майских дней Роджер увидел шестьдесят жалких существ, закованных в кандалы, которых вели по улицам под охраной солдат. Они остановились на Марсовом поле у казарм, и Роджер из любопытства вернулся и спросил одного из сержантов, кто эти несчастные.
— Они преступники, приятель, — ответил сержант. — Мы ведем их от самой Бисетрской тюрьмы в Париже и отправляем в Брест, где их поместят на один из кораблей месье Лаперуза 73. Он великий мореплаватель и вскоре отправляется в далекую страну, именуемую Новой Зеландией. Говорят, там есть много твердой древесины для кораблестроения. Адмирал де Сюффрен решил переправить туда всю компанию в качестве колонистов. Они будут рубить деревья, которые раз в год станет забирать один из наших кораблей, и таким образом нам удастся опередить англичан.
Роджер поблагодарил сержанта и двинулся дальше. Он знал, что капитан Кук поднял британский флаг в Новой Зеландии лет пятнадцать тому назад, и, судя по словам сержанта, Франция намеревалась тайно захватить британское владение. Сочтя факт достойным упоминания, Роджер написал о нем другу своего отца, мистеру Гилберту Максвеллу, и получил официальную благодарность.
Австрия и Соединенные провинции все еще пререкались из-за открытия Шельды, пока их и французская армии выжидали на границах, но было ясно, что открытого столкновения удастся избежать, по крайней мере этим летом.
Постепенно горе Роджера утратило остроту, и он снова начал предаваться развлечениям предыдущего лета. Сначала он делал это без особого энтузиазма, но, обнаружив, что общество других молодых женщин дает ему временную передышку от гнетущей тоски по Атенаис, с головой окунулся в бездну распутства, пытаясь окончательно выбросить возлюбленную из головы.
Сильнодействующее лекарство возымело желаемый, но, как оказалось, кратковременный эффект, и к середине июля Роджер испытывал отвращение к самому себе из-за близости с девушками, которые были ему безразличны.
Однажды в воскресенье он снова отправился в церковь Сен-Мелен, где Атенаис столь часто заставляла его сердце бешено колотиться, и после мессы задержался в опустевшем храме, обдумывая свое положение. Прошло без нескольких дней два года с тех пор, как Роджер бежал из дома, и чего же он достиг? Куда девались радужные надежды, которые внушила ему честолюбивая Джорджина? Куда привела его избранная им дорога? Определенно, не к успеху. Он стал младшим клерком адвоката, работающим за гроши.
Роджер сознавал, что в известном смысле ему повезло и что на его месте большинство молодых людей из буржуазии не имели бы оснований жаловаться. Он жил в относительном комфорте, с семьей хозяина и друзьями, которые были добры к нему. Конечно, жалованье ему платили маленькое, но более чем достаточное для его нужд, ибо жизнь в Рене оказалась крайне дешевой. Здесь не было театров, если не считать редких визитов гастролирующих трупп, а спортом французы не интересовались, и почти единственным развлечением молодых людей оставались занятия любовью. Они не думали и не говорили практически ни о чем другом, а так как только девушек из высшего общества держали под строгим присмотром, возможностей для случайных связей было предостаточно. Но существование Роджера скрашивали занятия фехтованием и содержательные беседы с Брошаром о политике и международных делах.
Сознавая, что ему грех жаловаться, Роджер не мог избавиться от беспокойной мысли: движение по линии наименьшего сопротивления ни к чему стоящему его не приведет. Устраиваясь в контору мэтра Леже, он намеревался проработать там лишь до тех пор, когда ему удастся скопить достаточно денег для возвращения в Англию или для поисков многообещающего места службы. Роджер мог приступить к этому уже несколько месяцев назад и внезапно понял, что только любовь к Атенаис удерживала его в Рене так долго. Теперь, когда она уехала, имеет ли смысл оставаться здесь и дальше? Роджер отложил шесть луидоров на черный день. Этих денег хватило бы на двухмесячные странствия, тем более в разгар лета. Покидая церковь, он решил уйти со службы у мэтра Леже и снова отправиться на поиски удачи.
Тем же вечером, после обеда, Роджер спросил адвоката, не может ли тот уделить ему несколько минут для беседы, и, едва они вошли в кабинет, сразу же перешел к делу.
— Надеюсь, месье, вы не сочтете меня неблагодарным за вашу доброту и гостеприимство, но я чувствую, что для меня настало время искать другую работу.
Мэтр Леже соединил кончики пальцев и задумчиво посмотрел на Роджера сквозь очки в стальной оправе:
— Не скажу, что удивился, услышав это, Роже. Уже некоторое время замечаю, что вас что-то беспокоит. Мне очень не хочется вас терять. Вы оставляете брешь в нашем маленьком семейном кругу. Но вы весьма сообразительный юноша и пойдете далеко. Насколько я понимаю, вы решили покинуть нас, не видя для себя сколько-нибудь привлекательных перспектив?