Страница:
Вошел Рапно и стал отпускать за едой саркастические замечания насчет моряцких достоинств Роджера, а тот, воспользовавшись притворным недостатком знания французского, делал вид, что ничего не понимает. Юноша был слишком обеспокоен задержкой, угрожавшей цели его путешествия, чтобы обращать внимание на насмешки.
Когда Роджер снова вышел на палубу, все паруса были подняты, и, судя по очертаниям берега, барк находился значительно ближе к нему, чем утром. К двум часам судно проходило мимо восточной оконечности острова Уайт, и Роджер, с тоской глядя на знакомые места, сожалел об отсутствии крыльев, которые позволили бы ему добраться до них. Когда появился мыс Святой Екатерины на южной оконечности острова, Роджеру внезапно пришла в голову блестящая идея. Почему бы не попросить капитана Рапно зайти в гавань на западе острова, спустить шлюпку и высадить его на берег?
Роджер сразу же осознал, какие огромные преимущества это ему бы предоставило. Из Лимингтона он мог бы за ночь добраться верхом до Лондона и дать правительству шесть дней, чтобы заявить Франции о своих намерениях в отношении Соединенных провинций. Более того, высадившись с несколькими франками в кармане в Фалмуте, где он никого не знал, Роджер мог столкнуться с трудностями в добывании денег, необходимых для путешествия в Лондон. С другой стороны, Лимингтон был его домом, и мать наверняка отыскала бы для него несколько гиней. Он мог взять лошадь в конюшне и выехать в течение часа.
Роджер подумал о Рапно. Однорукий капитан не отличался любезностью. Его согласие можно было только купить, а карманы Роджера были почти пусты. Внезапно он вспомнил о кольце де Келюса. Это должно решить проблему.
Расстегнув куртку, Роджер развязал веревку на шее, снял с нее кольцо и сунул его в карман, потом снова завязал узел, чтобы не потерять драгоценный документ, все еще привязанный к веревке. Подойдя к рубке, в которой капитан разговаривал с помощником-марсельцем, он просунул голову внутрь и сказал:
— Будьте любезны, капитан, на два слова.
Рапно поднялся с деревянной скамьи и направился к двери.
— Ну? — осведомился он. — Что вам нужно?
Роджер вежливо коснулся вязаной шапки, потом ткнул большим пальцем через плечо:
— Мой дом недалеко отсюда, и с вашей стороны было бы огромной любезностью, если бы вы высадили меня где-нибудь возле Нидлс.
Капитан скривил губы:
— А почему я должен сворачивать с пути из-за вас? Из-за проклятой погоды я и так опоздаю в Фалмут на пять дней, и часть моего груза гниет в трюме. У меня нет времени высаживать пассажиров.
— Бросьте, — запротестовал Роджер, указывая на маленькую, широкую в поперечнике яхту, которая скользила по их правому борту. — Вам нужно всего лишь ослабить немного парус и окликнуть яхту. Она подойдет к борту и, несомненно, подберет меня.
— Не стану я ослаблять парус, — сердито буркнул Рапно. — Я сговорился доставить вас в Фалмут и сделаю это, но будь я проклят, если потеряю хотя бы один порыв попутного ветра ради кого бы то ни было.
Роджер показал кольцо с сапфиром:
— Мне необходимо поскорее попасть домой. Я очень не хочу расставаться с этим кольцом, но отдам вам его, если вы выполните мою просьбу.
Рапно прищурился при виде драгоценности.
— Если камень подлинный, оно стоит прибыли от дюжины рейсов, — медленно произнес он.
— Сапфир подлинный! — заверил его Роджер. — Клянусь вам.
Марселец подошел к капитану и бросил подозрительный взгляд на Роджера.
— Должно быть, у англичанина на берегу очень срочное дело, — заметил он, — если он предлагает такую драгоценность.
— Англичанин! — воскликнул Рапно, сверкнув глазами. — Mort de la vie! 144 Это же тот самый преступник, объявление про которого мы читали!
— Ventre du diable! 145 Вы правы! — вскричал марселец. — Теперь я узнаю его по описанию!
— Хватайте его! — рявкнул Рапно, бросаясь вперед. — Если мы запрем его в трюме и привезем назад во Францию, то получим в награду тысячу луидоров!
Какой-то момент Роджер был ошарашен неожиданным и ужасающим исходом его плана. Несмотря на все мучения прошедших двух дней, он чувствовал себя в безопасности, по крайней мере, от смерти на французской виселице. Теперь же ему снова угрожала постыдная участь преступника. Если они схватят его, то свяжут и заткнут ему в рот кляп, так что он может проторчать несколько дней в зловонном трюме, покуда барк будет стоять в фалмутской гавани, без всякой надежды на спасение. Мысль о том, что он потерпит неудачу, когда Англия совсем рядом, была для него невыносима. Когда моряки рванулись к нему, Роджер сунул кольцо в карман, отскочил назад и выхватил шпагу.
Оба француза вытащили ножи. Рапно оглянулся и крикнул рулевому:
— Бросай штурвал, Антуан! Зови боцмана! Скажи ему, чтобы принес мушкеты!
Роджер понимал, что не может терять ни секунды. Не дожидаясь нападения, он нанес Рапно молниеносный удар шпагой.
К его радости, клинок пронзил плечо капитана, заставив его с криком боли выронить нож.
Однако хитрый марселец пригнулся, проскользнул под шпагой Роджера и попытался ударить его ножом снизу вверх.
Только крен судна спас Роджера от удара в живот. Шагнув назад он высвободил шпагу и повернулся ко второму противнику.
Теперь крики слышались по всему кораблю. Немногие из матросов понимали причину схватки, но, видя, что их офицеров атакуют, они устремились по трапам на корму.
Роджер вновь сделал выпад. Острие шпаги кольнуло марсельца под подбородок, и он с криком отшатнулся, вцепившись пальцами в кровоточащую шею.
Временно избавившись от двух нападавших, Роджер прыгнул к борту. Ближайший матрос только ступил на корму, но Рапно подобрал свой нож и снова бросился на Роджера.
Перекинув ногу через низкий фальшборт, Роджер внезапно повернулся, склонился вперед и сделал очередной выпад. Рапно взмахнул своим крюком, но было слишком поздно — сверкающий клинок, подброшенный вверх его собственным жестом, порезал ему лицо от подбородка до угла глаза.
Ухватив левой рукой ножны, Роджер спрятал в них шпагу. Тем временем один из матросов кинулся к нему, размахивая тяжелым железным штырем, который, однако, лишь просвистел над головой юноши. Увернувшись от удара, Роджер прыгнул за борт и с плеском упал в воду.
С трудом вынырнув, он жадно втянул в себя воздух, понимая, что опасность отнюдь не миновала. Когда Роджер перелезал через фальшборт, несколько матросов во главе с боцманом бежали по палубе с мушкетами и пистолетами в руках, а до берега оставалось больше мили. -
Его единственная надежда заключалась в маленькой яхте, покачивавшейся на волнах примерно в четверти мили от борта барка. Роджер смотрел на нее, падая в воду. Привлеченный криками и стрельбой на корме барка, экипаж яхты повернул ее в подветренную сторону, чтобы подойти ближе и посмотреть, что происходит.
Быстро плывя к яхте, Роджер поднял голову и закричал:
— A moi! A moi! 146
Вспомнив, что находится в родных водах, он стал кричать по-английски:
— Помогите! Я англичанин! Спасите меня!
Позади раздался выстрел из мушкета, за ним еще один. Пуля угодила в воду на расстоянии фута от головы Роджера, но люди на яхте услышали его и подбадривали криками.
Волна ударила Роджеру в лицо, на момент ослепив его. По необъяснимой причине перед его невидящими глазами возник образ Джорджины, как и в тот незабываемый день, более четырех лет назад, предсказывающей ему судьбу, глядя в стакан воды. «Тебе грозит страшная опасность, — говорила она. — Ты плывешь, сжимая в зубах важный документ».
Роджер тотчас же вспомнил о письме. Если оно промокнет, чернила расплывутся и текст может стать неразборчивым. Повернувшись на спину, он расстегнул пуговицы на шее и вытащил маленький свиток пергамента. Когда еще двое матросов на барке выстрелили в него, Роджер сжал свиток в зубах, снова перевернулся и поплыл к яхте.
Теперь она была почти рядом, и Роджер узнал человека, стоявшего на корме у румпеля. Это был старый генерал Кливленд из Викерс-Хилла. Ветеран побагровел от гнева, грозя кулаком матросам на барке и крича:
— Черт бы вас побрал, безмозглые лягушатники! Как вы смеете стрелять в британских водах? Я магистрат и отдам вас под суд! Я обращусь в Адмиралтейство, и за такие штучки вас высекут, протянут под килем и расстреляют! Я научу вас, проклятые пираты, как стрелять в англичанина!
Брань старика звучала небесной музыкой в ушах Роджера. Спустя минуту незнакомый молодой человек втащил его на палубу яхты. Роджер свалился на доски, тяжело дыша.
Генерал, все еще дрожа от возмущения, продолжал изрыгать угрозы и проклятия в адрес экипажа барка. Он, безусловно, понимал, что является отличной мишенью для пуль французов и что они вряд ли понимают хотя бы одно слово из его криков. Но его поза была достаточно красноречивой. Французы перегнулись через борт с оружием в руках, тупо глядя на генерала, но больше не осмеливались стрелять.
Все еще задыхаясь, Роджер поднялся на ноги и поплелся на корму.
— Вы появились как раз вовремя, сэр, и я чрезвычайно вам признателен, — пропыхтел он. — Грубоватый язык британского генерала — как раз то, в чем нуждались эти негодяи.
Генерал удивленно уставился на него:
— Выходит, вы меня знаете? Кто вы такой, черт побери? — Внезапно его взгляд прояснился. — Провалиться мне на этом месте, если это не мальчишка Кристофера Брука! Ну, будь я проклят!
Экипаж яхты составляли двое племянников генерала, и, когда старик повернул свое судно назад к Соленту, Роджер изложил ему самую сокращенную версию своих приключений, какую только мог придумать, — что французы преследуют его из-за участия в дуэли и что капитан барка пытался не дать ему высадиться в Лимингтоне.
Без четверти шесть Роджер снова поблагодарил спасителей и минутой позже шагнул на британскую землю, сияя от радости, что он смог осуществить свой план и теперь доберется в Лондон достаточно рано, чтобы правительству хватило времени на принятие мер.
Почти бегом Роджер поднялся на холм и направился по усаженной липами улице к своему дому. Калитка в западной стене была приоткрыта. Проскользнув внутрь, он увидел мать, срезавшую с клумбы астры всего в тридцати футах от него. Захлопнув калитку, Роджер бросился к ней, крича:
— Матушка! Матушка, дорогая!
Леди Мэри обернулась, бросила один взгляд на высокую, мокрую и грязную фигуру, уронила корзину и воскликнула:
— Дитя мое!
В следующий момент она плакала от радости в объятиях сына.
Через пять минут Роджер снимал мокрую верхнюю одежду в кухне, покуда кухарка, Полли и еще одна незнакомая служанка суетились, готовя горячий посеет 147, который, как настаивала мать, ему нужно было выпить, дабы уберечься от простуды.
Когда Роджер спросил, остались ли в доме какие-нибудь его старые вещи, которые он мог бы надеть, леди Мэри рассмеялась:
— Мальчик мой, ты забыл, сколько прошло лет. Такой красивый мужчина ни за что не влезет в одежду упрямого мальчугана, которого я потеряла так давно. Иди в комнату отца и возьми один из его халатов, а потом приходи в гостиную,: так как мне не терпится услышать новости.
Сделав, как велела ему мать, и войдя в гостиную, Роджер заметил:
— Вещи отца наверху, значит, он дома. Как он теперь относится ко мне?
Улыбка на лице леди Мэри сменилась обеспокоенным выражением.
— Боюсь, дорогой, что его отношение не изменилось. После того как ты покинул нас, отец даже запретил мне упоминать при нем твое имя. Сейчас он в Пайлуэлле, обедает с мистером Роббинсом, и вернется не раньше половины девятого или девяти. Но я очень прошу тебя, Роджер, чтобы ты повидался с ним и попытался помириться. Мое сердце разрывается из-за того, что двух самых близких мне людей по-прежнему разделяет старая ссора.
— Хорошо, — пообещал Роджер. — Только не сегодня, так как я должен через час отправиться в Лондон.
— Так скоро! — воскликнула леди Мэри.
Роджер кивнул:
— Да, матушка. Мне придется позаимствовать костюм отца и лошадь в конюшне, а также все деньги, которые вы сможете мне дать, так как мое дело отчаянно важное и срочное. Но я обещаю вам, что вернусь, как только выполню то, что должен, и сделаю все возможное, чтобы помириться с отцом ради вас, если не ради самого себя.
— А что у тебя за дело, Роджер? — спросила его мать. — Можешь рассказать мне о нем? До прошлого месяца ты все сообщал мне в письмах. Но меня очень удивляет, что ты вернулся в одежде нищего матроса и оказался втянутым в какие-то отчаянные дела.
Роджер рассказал ей о дуэли и о том, что перед бегством из Парижа он завладел крайне важной информацией, которая, по его мнению, окажется ценной для правительства.
Леди Мэри улыбнулась:
— Как похоже на моего храброго мальчика спасти бедную девушку от ненавистного брака! Не думаю, что твое возвращение без гроша в кармане помешает примирению с отцом. Напротив, это смягчит его куда больше, чем если бы ты вернулся богачом, привезя нам роскошные подарки.
— Если не считать ближайшего будущего, я не собираюсь попрошайничать ни у него, ни у вас, — заверил ее Роджер. — Четыре года во Франции, по крайней мере, научили меня зарабатывать себе на жизнь. Благодаря приобретенному опыту, я не сомневаюсь, что скоро найду себе хорошее место. Но, к сожалению, я не могу задерживаться. Пока я поднимусь наверх и переоденусь, пожалуйста, приготовьте мне что-нибудь поесть.
Спустя полчаса, одетый для верховой езды, Роджер наслаждался доброй английской пищей, покуда его мать хлопотала вокруг него.
Когда он поел, леди Мэри дала ему пятнадцать гиней и сказала:
— Я не смогла приготовить для тебя оседланную лошадь, так как Джим Баттон на свадьбе у своей кузины в Бьюли. Но в конюшне стоит бурая кобыла, на которой ты привык ездить, а также прекрасный гнедой жеребец, недавно купленный твоим отцом. Лучше возьми кобылу, потому что жеребца, наверное, нужно заново подковать.
Поблагодарив мать, Роджер нежно поцеловал ее и поспешил в конюшню. Было около восьми, и уже стемнело, но он знал, где висит конюшенный фонарь и что на полке под ним лежат кремень и трут.
В конюшне царил полный мрак, но Роджер быстро нащупал трут и кремень, высек огонь и зажег фонарь.
Внезапно Роджер услышал сзади какой-то звук. Полуобернувшись, он увидел приближавшуюся к нему темную фигуру. В колеблющемся пламени свечи в фонаре она отбрасывала чудовищную тень на стену и потолок. Верхняя ее часть состояла из конической шляпы с плоским верхом, покрытых плащом плеч и руки, держащей дубинку.
Удар пришелся Роджеру в висок. Он пошатнулся, выронил фонарь и упал. Когда свет погас, фигура склонилась над ним, стиснула его горло, приподняла голову и несколько раз стукнула затылком о каменный пол. С каждым ударом способность Роджера к сопротивлению все уменьшалась, покуда его тело не обмякло и он не лишился сознания.
Когда через несколько минут Роджер пришел в себя, его руки и ноги были стянуты веревками, а рот заткнут носовым платком, завязанным на затылке. Напавший на него, стоя на коленях, обшаривал карманы жертвы и негромко ругался по-французски.
Ничего не обнаружив, он расстегнул жилет Роджера и с торжествующим возгласом извлек маленький свиток пергамента. Разрезая веревку, незнакомец пробормотал:
— Мой инстинкт меня не подвел. Благодаря этому, я завтра утром заработаю больше денег, чем за два года.
Роджер все еще был наполовину оглушен и не способен двигаться. Когда незнакомец отпустил его, он попытался собраться с мыслями, но его затуманенный ум мог осознать лишь одно. Каким-то непостижимым образом он умудрился отстать у самого финиша, и с потерей документа все его надежды спасти свою страну рассыпались в прах.
Глава 25
Когда Роджер снова вышел на палубу, все паруса были подняты, и, судя по очертаниям берега, барк находился значительно ближе к нему, чем утром. К двум часам судно проходило мимо восточной оконечности острова Уайт, и Роджер, с тоской глядя на знакомые места, сожалел об отсутствии крыльев, которые позволили бы ему добраться до них. Когда появился мыс Святой Екатерины на южной оконечности острова, Роджеру внезапно пришла в голову блестящая идея. Почему бы не попросить капитана Рапно зайти в гавань на западе острова, спустить шлюпку и высадить его на берег?
Роджер сразу же осознал, какие огромные преимущества это ему бы предоставило. Из Лимингтона он мог бы за ночь добраться верхом до Лондона и дать правительству шесть дней, чтобы заявить Франции о своих намерениях в отношении Соединенных провинций. Более того, высадившись с несколькими франками в кармане в Фалмуте, где он никого не знал, Роджер мог столкнуться с трудностями в добывании денег, необходимых для путешествия в Лондон. С другой стороны, Лимингтон был его домом, и мать наверняка отыскала бы для него несколько гиней. Он мог взять лошадь в конюшне и выехать в течение часа.
Роджер подумал о Рапно. Однорукий капитан не отличался любезностью. Его согласие можно было только купить, а карманы Роджера были почти пусты. Внезапно он вспомнил о кольце де Келюса. Это должно решить проблему.
Расстегнув куртку, Роджер развязал веревку на шее, снял с нее кольцо и сунул его в карман, потом снова завязал узел, чтобы не потерять драгоценный документ, все еще привязанный к веревке. Подойдя к рубке, в которой капитан разговаривал с помощником-марсельцем, он просунул голову внутрь и сказал:
— Будьте любезны, капитан, на два слова.
Рапно поднялся с деревянной скамьи и направился к двери.
— Ну? — осведомился он. — Что вам нужно?
Роджер вежливо коснулся вязаной шапки, потом ткнул большим пальцем через плечо:
— Мой дом недалеко отсюда, и с вашей стороны было бы огромной любезностью, если бы вы высадили меня где-нибудь возле Нидлс.
Капитан скривил губы:
— А почему я должен сворачивать с пути из-за вас? Из-за проклятой погоды я и так опоздаю в Фалмут на пять дней, и часть моего груза гниет в трюме. У меня нет времени высаживать пассажиров.
— Бросьте, — запротестовал Роджер, указывая на маленькую, широкую в поперечнике яхту, которая скользила по их правому борту. — Вам нужно всего лишь ослабить немного парус и окликнуть яхту. Она подойдет к борту и, несомненно, подберет меня.
— Не стану я ослаблять парус, — сердито буркнул Рапно. — Я сговорился доставить вас в Фалмут и сделаю это, но будь я проклят, если потеряю хотя бы один порыв попутного ветра ради кого бы то ни было.
Роджер показал кольцо с сапфиром:
— Мне необходимо поскорее попасть домой. Я очень не хочу расставаться с этим кольцом, но отдам вам его, если вы выполните мою просьбу.
Рапно прищурился при виде драгоценности.
— Если камень подлинный, оно стоит прибыли от дюжины рейсов, — медленно произнес он.
— Сапфир подлинный! — заверил его Роджер. — Клянусь вам.
Марселец подошел к капитану и бросил подозрительный взгляд на Роджера.
— Должно быть, у англичанина на берегу очень срочное дело, — заметил он, — если он предлагает такую драгоценность.
— Англичанин! — воскликнул Рапно, сверкнув глазами. — Mort de la vie! 144 Это же тот самый преступник, объявление про которого мы читали!
— Ventre du diable! 145 Вы правы! — вскричал марселец. — Теперь я узнаю его по описанию!
— Хватайте его! — рявкнул Рапно, бросаясь вперед. — Если мы запрем его в трюме и привезем назад во Францию, то получим в награду тысячу луидоров!
Какой-то момент Роджер был ошарашен неожиданным и ужасающим исходом его плана. Несмотря на все мучения прошедших двух дней, он чувствовал себя в безопасности, по крайней мере, от смерти на французской виселице. Теперь же ему снова угрожала постыдная участь преступника. Если они схватят его, то свяжут и заткнут ему в рот кляп, так что он может проторчать несколько дней в зловонном трюме, покуда барк будет стоять в фалмутской гавани, без всякой надежды на спасение. Мысль о том, что он потерпит неудачу, когда Англия совсем рядом, была для него невыносима. Когда моряки рванулись к нему, Роджер сунул кольцо в карман, отскочил назад и выхватил шпагу.
Оба француза вытащили ножи. Рапно оглянулся и крикнул рулевому:
— Бросай штурвал, Антуан! Зови боцмана! Скажи ему, чтобы принес мушкеты!
Роджер понимал, что не может терять ни секунды. Не дожидаясь нападения, он нанес Рапно молниеносный удар шпагой.
К его радости, клинок пронзил плечо капитана, заставив его с криком боли выронить нож.
Однако хитрый марселец пригнулся, проскользнул под шпагой Роджера и попытался ударить его ножом снизу вверх.
Только крен судна спас Роджера от удара в живот. Шагнув назад он высвободил шпагу и повернулся ко второму противнику.
Теперь крики слышались по всему кораблю. Немногие из матросов понимали причину схватки, но, видя, что их офицеров атакуют, они устремились по трапам на корму.
Роджер вновь сделал выпад. Острие шпаги кольнуло марсельца под подбородок, и он с криком отшатнулся, вцепившись пальцами в кровоточащую шею.
Временно избавившись от двух нападавших, Роджер прыгнул к борту. Ближайший матрос только ступил на корму, но Рапно подобрал свой нож и снова бросился на Роджера.
Перекинув ногу через низкий фальшборт, Роджер внезапно повернулся, склонился вперед и сделал очередной выпад. Рапно взмахнул своим крюком, но было слишком поздно — сверкающий клинок, подброшенный вверх его собственным жестом, порезал ему лицо от подбородка до угла глаза.
Ухватив левой рукой ножны, Роджер спрятал в них шпагу. Тем временем один из матросов кинулся к нему, размахивая тяжелым железным штырем, который, однако, лишь просвистел над головой юноши. Увернувшись от удара, Роджер прыгнул за борт и с плеском упал в воду.
С трудом вынырнув, он жадно втянул в себя воздух, понимая, что опасность отнюдь не миновала. Когда Роджер перелезал через фальшборт, несколько матросов во главе с боцманом бежали по палубе с мушкетами и пистолетами в руках, а до берега оставалось больше мили. -
Его единственная надежда заключалась в маленькой яхте, покачивавшейся на волнах примерно в четверти мили от борта барка. Роджер смотрел на нее, падая в воду. Привлеченный криками и стрельбой на корме барка, экипаж яхты повернул ее в подветренную сторону, чтобы подойти ближе и посмотреть, что происходит.
Быстро плывя к яхте, Роджер поднял голову и закричал:
— A moi! A moi! 146
Вспомнив, что находится в родных водах, он стал кричать по-английски:
— Помогите! Я англичанин! Спасите меня!
Позади раздался выстрел из мушкета, за ним еще один. Пуля угодила в воду на расстоянии фута от головы Роджера, но люди на яхте услышали его и подбадривали криками.
Волна ударила Роджеру в лицо, на момент ослепив его. По необъяснимой причине перед его невидящими глазами возник образ Джорджины, как и в тот незабываемый день, более четырех лет назад, предсказывающей ему судьбу, глядя в стакан воды. «Тебе грозит страшная опасность, — говорила она. — Ты плывешь, сжимая в зубах важный документ».
Роджер тотчас же вспомнил о письме. Если оно промокнет, чернила расплывутся и текст может стать неразборчивым. Повернувшись на спину, он расстегнул пуговицы на шее и вытащил маленький свиток пергамента. Когда еще двое матросов на барке выстрелили в него, Роджер сжал свиток в зубах, снова перевернулся и поплыл к яхте.
Теперь она была почти рядом, и Роджер узнал человека, стоявшего на корме у румпеля. Это был старый генерал Кливленд из Викерс-Хилла. Ветеран побагровел от гнева, грозя кулаком матросам на барке и крича:
— Черт бы вас побрал, безмозглые лягушатники! Как вы смеете стрелять в британских водах? Я магистрат и отдам вас под суд! Я обращусь в Адмиралтейство, и за такие штучки вас высекут, протянут под килем и расстреляют! Я научу вас, проклятые пираты, как стрелять в англичанина!
Брань старика звучала небесной музыкой в ушах Роджера. Спустя минуту незнакомый молодой человек втащил его на палубу яхты. Роджер свалился на доски, тяжело дыша.
Генерал, все еще дрожа от возмущения, продолжал изрыгать угрозы и проклятия в адрес экипажа барка. Он, безусловно, понимал, что является отличной мишенью для пуль французов и что они вряд ли понимают хотя бы одно слово из его криков. Но его поза была достаточно красноречивой. Французы перегнулись через борт с оружием в руках, тупо глядя на генерала, но больше не осмеливались стрелять.
Все еще задыхаясь, Роджер поднялся на ноги и поплелся на корму.
— Вы появились как раз вовремя, сэр, и я чрезвычайно вам признателен, — пропыхтел он. — Грубоватый язык британского генерала — как раз то, в чем нуждались эти негодяи.
Генерал удивленно уставился на него:
— Выходит, вы меня знаете? Кто вы такой, черт побери? — Внезапно его взгляд прояснился. — Провалиться мне на этом месте, если это не мальчишка Кристофера Брука! Ну, будь я проклят!
Экипаж яхты составляли двое племянников генерала, и, когда старик повернул свое судно назад к Соленту, Роджер изложил ему самую сокращенную версию своих приключений, какую только мог придумать, — что французы преследуют его из-за участия в дуэли и что капитан барка пытался не дать ему высадиться в Лимингтоне.
Без четверти шесть Роджер снова поблагодарил спасителей и минутой позже шагнул на британскую землю, сияя от радости, что он смог осуществить свой план и теперь доберется в Лондон достаточно рано, чтобы правительству хватило времени на принятие мер.
Почти бегом Роджер поднялся на холм и направился по усаженной липами улице к своему дому. Калитка в западной стене была приоткрыта. Проскользнув внутрь, он увидел мать, срезавшую с клумбы астры всего в тридцати футах от него. Захлопнув калитку, Роджер бросился к ней, крича:
— Матушка! Матушка, дорогая!
Леди Мэри обернулась, бросила один взгляд на высокую, мокрую и грязную фигуру, уронила корзину и воскликнула:
— Дитя мое!
В следующий момент она плакала от радости в объятиях сына.
Через пять минут Роджер снимал мокрую верхнюю одежду в кухне, покуда кухарка, Полли и еще одна незнакомая служанка суетились, готовя горячий посеет 147, который, как настаивала мать, ему нужно было выпить, дабы уберечься от простуды.
Когда Роджер спросил, остались ли в доме какие-нибудь его старые вещи, которые он мог бы надеть, леди Мэри рассмеялась:
— Мальчик мой, ты забыл, сколько прошло лет. Такой красивый мужчина ни за что не влезет в одежду упрямого мальчугана, которого я потеряла так давно. Иди в комнату отца и возьми один из его халатов, а потом приходи в гостиную,: так как мне не терпится услышать новости.
Сделав, как велела ему мать, и войдя в гостиную, Роджер заметил:
— Вещи отца наверху, значит, он дома. Как он теперь относится ко мне?
Улыбка на лице леди Мэри сменилась обеспокоенным выражением.
— Боюсь, дорогой, что его отношение не изменилось. После того как ты покинул нас, отец даже запретил мне упоминать при нем твое имя. Сейчас он в Пайлуэлле, обедает с мистером Роббинсом, и вернется не раньше половины девятого или девяти. Но я очень прошу тебя, Роджер, чтобы ты повидался с ним и попытался помириться. Мое сердце разрывается из-за того, что двух самых близких мне людей по-прежнему разделяет старая ссора.
— Хорошо, — пообещал Роджер. — Только не сегодня, так как я должен через час отправиться в Лондон.
— Так скоро! — воскликнула леди Мэри.
Роджер кивнул:
— Да, матушка. Мне придется позаимствовать костюм отца и лошадь в конюшне, а также все деньги, которые вы сможете мне дать, так как мое дело отчаянно важное и срочное. Но я обещаю вам, что вернусь, как только выполню то, что должен, и сделаю все возможное, чтобы помириться с отцом ради вас, если не ради самого себя.
— А что у тебя за дело, Роджер? — спросила его мать. — Можешь рассказать мне о нем? До прошлого месяца ты все сообщал мне в письмах. Но меня очень удивляет, что ты вернулся в одежде нищего матроса и оказался втянутым в какие-то отчаянные дела.
Роджер рассказал ей о дуэли и о том, что перед бегством из Парижа он завладел крайне важной информацией, которая, по его мнению, окажется ценной для правительства.
Леди Мэри улыбнулась:
— Как похоже на моего храброго мальчика спасти бедную девушку от ненавистного брака! Не думаю, что твое возвращение без гроша в кармане помешает примирению с отцом. Напротив, это смягчит его куда больше, чем если бы ты вернулся богачом, привезя нам роскошные подарки.
— Если не считать ближайшего будущего, я не собираюсь попрошайничать ни у него, ни у вас, — заверил ее Роджер. — Четыре года во Франции, по крайней мере, научили меня зарабатывать себе на жизнь. Благодаря приобретенному опыту, я не сомневаюсь, что скоро найду себе хорошее место. Но, к сожалению, я не могу задерживаться. Пока я поднимусь наверх и переоденусь, пожалуйста, приготовьте мне что-нибудь поесть.
Спустя полчаса, одетый для верховой езды, Роджер наслаждался доброй английской пищей, покуда его мать хлопотала вокруг него.
Когда он поел, леди Мэри дала ему пятнадцать гиней и сказала:
— Я не смогла приготовить для тебя оседланную лошадь, так как Джим Баттон на свадьбе у своей кузины в Бьюли. Но в конюшне стоит бурая кобыла, на которой ты привык ездить, а также прекрасный гнедой жеребец, недавно купленный твоим отцом. Лучше возьми кобылу, потому что жеребца, наверное, нужно заново подковать.
Поблагодарив мать, Роджер нежно поцеловал ее и поспешил в конюшню. Было около восьми, и уже стемнело, но он знал, где висит конюшенный фонарь и что на полке под ним лежат кремень и трут.
В конюшне царил полный мрак, но Роджер быстро нащупал трут и кремень, высек огонь и зажег фонарь.
Внезапно Роджер услышал сзади какой-то звук. Полуобернувшись, он увидел приближавшуюся к нему темную фигуру. В колеблющемся пламени свечи в фонаре она отбрасывала чудовищную тень на стену и потолок. Верхняя ее часть состояла из конической шляпы с плоским верхом, покрытых плащом плеч и руки, держащей дубинку.
Удар пришелся Роджеру в висок. Он пошатнулся, выронил фонарь и упал. Когда свет погас, фигура склонилась над ним, стиснула его горло, приподняла голову и несколько раз стукнула затылком о каменный пол. С каждым ударом способность Роджера к сопротивлению все уменьшалась, покуда его тело не обмякло и он не лишился сознания.
Когда через несколько минут Роджер пришел в себя, его руки и ноги были стянуты веревками, а рот заткнут носовым платком, завязанным на затылке. Напавший на него, стоя на коленях, обшаривал карманы жертвы и негромко ругался по-французски.
Ничего не обнаружив, он расстегнул жилет Роджера и с торжествующим возгласом извлек маленький свиток пергамента. Разрезая веревку, незнакомец пробормотал:
— Мой инстинкт меня не подвел. Благодаря этому, я завтра утром заработаю больше денег, чем за два года.
Роджер все еще был наполовину оглушен и не способен двигаться. Когда незнакомец отпустил его, он попытался собраться с мыслями, но его затуманенный ум мог осознать лишь одно. Каким-то непостижимым образом он умудрился отстать у самого финиша, и с потерей документа все его надежды спасти свою страну рассыпались в прах.
Глава 25
ТАИНСТВЕННЫЙ ФРАНЦУЗ
Роджер чувствовал, что у него раскалывается голова. Затылок и висок, куда пришелся первый удар, невыносимо болели. Он слышал топот копыт, когда его таинственный враг выводил из конюшни одну из лошадей, и увидел свет из дверного проема. Потом дверь закрылась, и вновь наступила темнота. Послышался негромкий звон подков по булыжникам двора, вскоре сменившийся мертвой тишиной.
Роджер попытался ослабить путы, но каждое движение вызывало острый приступ боли в голове, поэтому он был вынужден лежать, покуда стук в висках не прекратился и боль не стала тупой.
С трудом приняв сидячее положение, Роджер снова попытался освободить сначала руки, затем ноги, но его связали с истинно профессиональным мастерством. Тонкая и крепкая веревка стягивала его запястья и лодыжки, делая тщетными все усилия ослабить путы.
Вынужденный снова оставить усилия, Роджер расслабился и стал думать, кто мог на него напасть. Мастерски завязанные узлы заставили его заподозрить одного из моряков с барка. Он не мог себе представить, как кто-нибудь из них смог сойти на берег и выследить до самого дома, но это казалось единственно возможным объяснением.
Высадившись около двух часов назад в Лимингтоне, Роджер твердо держал в руках козырную карту предотвращения катастрофы для его страны. Он мог отдать ее на хранение мэру или одному из местных судей, сняв заверенную копию, но теперь уже было поздно. Тем не менее Роджер не чувствовал себя виноватым, так как не имел ни малейших оснований предполагать, что у него могут отобрать документ.
Потеря письма казалась тем более досадной, что ему удалось в такой короткий срок достичь Англии. С отъезда из Парижа прошло всего шесть дней. Сегодня было только 3 сентября, а голландские республиканцы собирались начать восстание 10-го, так что, если бы Роджер передал письмо в Уайтхолл следующим утром, у правительства оставалось бы достаточно времени для действий. Теперь же, не имея никаких доказательств, кабинет министров упустит это время, ища подтверждения из других источников этой кажущейся невероятной истории.
Роджер подумал, что лежит в конюшне уже целый час, если не больше. Потом он снова услышал звон железных подков о булыжник. Дверь открылась опять, и на фоне звездного неба Роджер увидел два силуэта.
Сначала вошедшие не замечали его, а он не мог кричать из-за кляпа. Один из них стал искать фонарь и выругался, не обнаружив его на обычном месте. Вскоре чиркнул кремень, и пламя трутницы осветило разбитый фонарь на полу.
Мужчина снова выругался, поднял фонарь и зажег свечу. Свет упал на связанные ноги Роджера.
— Тысяча чертей! — послышался голос его отца. — Джим! Здесь человек, связанный по рукам и ногам! Что, черт побери, тут творилось в наше отсутствие? Привяжи лошадей к засову и возьми фонарь, пока я развяжу парня.
Когда адмирал вытащил карманный нож, Джим Баттон осветил фонарем лицо Роджера.
— Чтоб мне лопнуть! — воскликнул он. — По-моему, это мастер Роджер!
— Разрази меня гром! — отозвался адмирал. — Ты прав!
Быстрыми уверенными взмахами он разрезал веревки, связывавшие Роджера, и освободил его от кляпа. Роджер с трудом поднялся, но его губы так сильно болели, что он не мог говорить. Отец взял его за руку:
— Спокойно, парень! В жизни не видел такого странного возвращения домой. Клянусь Богом, твоя мать будет счастлива тебя видеть. Пошли в дом.
Какой бы они ни представляли себе их встречу, никто не ожидал, что она произойдет при столь необычных обстоятельствах, поэтому адмирал мог приветствовать блудного сына, не теряя достоинства.
Роджер провел языком по губам и пробормотал:
— Я уже видел ее, сэр. Я собирался оседлать лошадь и отправиться в Лондон, когда на меня напали около часа тому назад.
— Что? — загремел адмирал. — Ты хочешь сказать, что, вернувшись после стольких лет, хотел сбежать, не повидав меня?
— Я намеревался возвратиться из Лондона как можно скорее, — ответил Роджер, сжав руку отца. — Но я прибыл из Франции только в шесть часов и должен мчаться в Лондон по делам мистера Гилберта Максвелла.
Адмирал внимательно посмотрел на него:
— Тогда другое дело. Рад слышать, что ты ставишь долг превыше всего, парень. Но пойдем в дом и объясни мне, почему я нашел тебя в таком отчаянном положении.
— В последний раз я видел вас, мастер Роджер, — неожиданно вмешался Джим Баттон, — в тот день, когда адмирал вернулся с войны. Очень рад, что вы вернулись, и надеюсь, что вы пробудете с нами так же долго, как адмирал.
— Спасибо, Джим. — Роджер пожал конюху руку. — Думаю, я вернусь в середине недели, и мы с тобой еще поскачем вместе. Когда напоишь и почистишь лошадей, оседлай мою кобылу и приведи ее к входу, чтобы я мог сразу же выехать.
— Будет сделано, мастер Роджер, — весело отозвался конюх, и отец с сыном зашагали к дому.
Испуг леди Мэри, вызванный неожиданным возвращением Роджера в весьма потрепанном состоянии, почти сразу же сменился радостью при виде мужа и сына, идущих рука об руку. Быстро осмотрев голову Роджера, она сказала, что повреждения только поверхностные, но тут же поспешила за теплой водой, корпией и бинтами.
Адмирал пребывал в отличном расположении духа. Он превосходно пообедал в Пайлуэлле, и его лицо раскраснелось от портвейна и хорошего настроения. Когда дверь за его женой закрылась, он весело осведомился:
— Ну, мальчик, сопутствовала ли тебе удача в твоих странствиях? Набиты ли твои карманы луидорами?
Роджер рассмеялся:
— Мне грех жаловаться на судьбу, так как последний год я наслаждался доходом в двести сорок луидоров, живя на всем готовом, включая лошадей и слуг, в доме могущественного аристократа. Но колесо Фортуны повернулось, и я потерял все, вернувшись к вам нищим. Так что месяц или два мне придется зависеть от вашей щедрости, пока я не найду себе новую работу.
— Не думай об этом, — махнул рукой адмирал. — Ты молодчина, что сам достиг такого положения. Но тебе незачем искать работу. Теперь я богат и могу обеспечить единственного сына, выделив ему доход в триста фунтов и не ощущая при этом убытка.
— Значит, вы унаследовали состояние? — удивленно воскликнул Роджер.
— Нет, — усмехнулся адмирал. — Это призовые деньги, вырученные от продажи кораблей, которые я захватил за годы войны. Их лордства платили чертовски неохотно, но со всеми французскими, испанскими, голландскими и прочими судами я заработал тысячи, как и большинство британских капитанов. Ты, очевидно, не заметил в темноте, но я пристраиваю еще две комнаты — большую столовую и такую же спальню наверху для тебя.
— Для меня? — ахнул Роджер. — Так вот что означают леса, которые я видел, входя в дом с матушкой. Но откуда вы знали, что я вернусь, сэр?
— Я знал, что ты вернешься рано или поздно, — ответил адмирал. — Не стану отрицать, что твой отказ служить во флоте был для меня тяжелым ударом. Но то, что у тебя хватило смелости идти своим путем, означало, что ты не спустишь флаг и вернешься в порт, как бравый моряк. Я не поощрял надежды твоей матери, но давно поджидал тебя, чтобы сплеснить с тобой грот-брас.
Подобно королю Карлу II 148, Роджер мог только удивляться, что был так глуп, не возвратившись гораздо раньше.
— Но скажи, — продолжал адмирал, — что побудило тебя в такой спешке отказаться от своего надежного положения и что означает это подлое нападение в конюшне?
Роджер едва начал пересказывать свою одиссею, когда вернулась его мать. Промыв ему раны, она приготовила припарку из райских зерен и обвязала ее вокруг его головы. Тем временем Роджер продолжал рассказ.
Когда он умолк, адмирал нахмурился и промолвил:
— Но кто мог быть тот негодяй, который напал на тебя? Каким образом кто-то из твоих врагов узнал, что найдет тебя здесь, и подстерег тебя в конюшне?
— Этот вопрос и мне не дает покоя, — отозвался Роджер. — Сначала я подумал, что, судя по крепким узлам, это один из моряков с барка. Хотя я не понимаю, как ему удалось сойти на берег. Это, безусловно, не капитан Рапно, так как у него крюк вместо левой руки, а тот человек держал меня за горло двумя руками. Кроме того, я слишком серьезно ранил Рапно и его второго помощника, чтобы они рискнули на подобное предприятие.
— Они могли послать на берег первого помощника или кого-то из матросов, — предположил адмирал.
Роджер покачал головой:
— Едва ли это возможно, сэр. Барк плыл прямиком на запад. Пока генерал Кливленд вез меня к берегу, я наблюдал за ним более часа — они не спускали шлюпку и не бросали якорь.
— Барк мог пристать в Крайстчерче.
— Нет. В таком случае один из них не мог бы добраться сюда к половине восьмого. Более того, хотя они догадались, кто я такой, я сказал им только, что мой дом неподалеку от Саутгемптона. Каким образом иностранный моряк мог так быстро выяснить, где я живу? Теперь я уверен, что этот человек явился не с барка.
Роджер попытался ослабить путы, но каждое движение вызывало острый приступ боли в голове, поэтому он был вынужден лежать, покуда стук в висках не прекратился и боль не стала тупой.
С трудом приняв сидячее положение, Роджер снова попытался освободить сначала руки, затем ноги, но его связали с истинно профессиональным мастерством. Тонкая и крепкая веревка стягивала его запястья и лодыжки, делая тщетными все усилия ослабить путы.
Вынужденный снова оставить усилия, Роджер расслабился и стал думать, кто мог на него напасть. Мастерски завязанные узлы заставили его заподозрить одного из моряков с барка. Он не мог себе представить, как кто-нибудь из них смог сойти на берег и выследить до самого дома, но это казалось единственно возможным объяснением.
Высадившись около двух часов назад в Лимингтоне, Роджер твердо держал в руках козырную карту предотвращения катастрофы для его страны. Он мог отдать ее на хранение мэру или одному из местных судей, сняв заверенную копию, но теперь уже было поздно. Тем не менее Роджер не чувствовал себя виноватым, так как не имел ни малейших оснований предполагать, что у него могут отобрать документ.
Потеря письма казалась тем более досадной, что ему удалось в такой короткий срок достичь Англии. С отъезда из Парижа прошло всего шесть дней. Сегодня было только 3 сентября, а голландские республиканцы собирались начать восстание 10-го, так что, если бы Роджер передал письмо в Уайтхолл следующим утром, у правительства оставалось бы достаточно времени для действий. Теперь же, не имея никаких доказательств, кабинет министров упустит это время, ища подтверждения из других источников этой кажущейся невероятной истории.
Роджер подумал, что лежит в конюшне уже целый час, если не больше. Потом он снова услышал звон железных подков о булыжник. Дверь открылась опять, и на фоне звездного неба Роджер увидел два силуэта.
Сначала вошедшие не замечали его, а он не мог кричать из-за кляпа. Один из них стал искать фонарь и выругался, не обнаружив его на обычном месте. Вскоре чиркнул кремень, и пламя трутницы осветило разбитый фонарь на полу.
Мужчина снова выругался, поднял фонарь и зажег свечу. Свет упал на связанные ноги Роджера.
— Тысяча чертей! — послышался голос его отца. — Джим! Здесь человек, связанный по рукам и ногам! Что, черт побери, тут творилось в наше отсутствие? Привяжи лошадей к засову и возьми фонарь, пока я развяжу парня.
Когда адмирал вытащил карманный нож, Джим Баттон осветил фонарем лицо Роджера.
— Чтоб мне лопнуть! — воскликнул он. — По-моему, это мастер Роджер!
— Разрази меня гром! — отозвался адмирал. — Ты прав!
Быстрыми уверенными взмахами он разрезал веревки, связывавшие Роджера, и освободил его от кляпа. Роджер с трудом поднялся, но его губы так сильно болели, что он не мог говорить. Отец взял его за руку:
— Спокойно, парень! В жизни не видел такого странного возвращения домой. Клянусь Богом, твоя мать будет счастлива тебя видеть. Пошли в дом.
Какой бы они ни представляли себе их встречу, никто не ожидал, что она произойдет при столь необычных обстоятельствах, поэтому адмирал мог приветствовать блудного сына, не теряя достоинства.
Роджер провел языком по губам и пробормотал:
— Я уже видел ее, сэр. Я собирался оседлать лошадь и отправиться в Лондон, когда на меня напали около часа тому назад.
— Что? — загремел адмирал. — Ты хочешь сказать, что, вернувшись после стольких лет, хотел сбежать, не повидав меня?
— Я намеревался возвратиться из Лондона как можно скорее, — ответил Роджер, сжав руку отца. — Но я прибыл из Франции только в шесть часов и должен мчаться в Лондон по делам мистера Гилберта Максвелла.
Адмирал внимательно посмотрел на него:
— Тогда другое дело. Рад слышать, что ты ставишь долг превыше всего, парень. Но пойдем в дом и объясни мне, почему я нашел тебя в таком отчаянном положении.
— В последний раз я видел вас, мастер Роджер, — неожиданно вмешался Джим Баттон, — в тот день, когда адмирал вернулся с войны. Очень рад, что вы вернулись, и надеюсь, что вы пробудете с нами так же долго, как адмирал.
— Спасибо, Джим. — Роджер пожал конюху руку. — Думаю, я вернусь в середине недели, и мы с тобой еще поскачем вместе. Когда напоишь и почистишь лошадей, оседлай мою кобылу и приведи ее к входу, чтобы я мог сразу же выехать.
— Будет сделано, мастер Роджер, — весело отозвался конюх, и отец с сыном зашагали к дому.
Испуг леди Мэри, вызванный неожиданным возвращением Роджера в весьма потрепанном состоянии, почти сразу же сменился радостью при виде мужа и сына, идущих рука об руку. Быстро осмотрев голову Роджера, она сказала, что повреждения только поверхностные, но тут же поспешила за теплой водой, корпией и бинтами.
Адмирал пребывал в отличном расположении духа. Он превосходно пообедал в Пайлуэлле, и его лицо раскраснелось от портвейна и хорошего настроения. Когда дверь за его женой закрылась, он весело осведомился:
— Ну, мальчик, сопутствовала ли тебе удача в твоих странствиях? Набиты ли твои карманы луидорами?
Роджер рассмеялся:
— Мне грех жаловаться на судьбу, так как последний год я наслаждался доходом в двести сорок луидоров, живя на всем готовом, включая лошадей и слуг, в доме могущественного аристократа. Но колесо Фортуны повернулось, и я потерял все, вернувшись к вам нищим. Так что месяц или два мне придется зависеть от вашей щедрости, пока я не найду себе новую работу.
— Не думай об этом, — махнул рукой адмирал. — Ты молодчина, что сам достиг такого положения. Но тебе незачем искать работу. Теперь я богат и могу обеспечить единственного сына, выделив ему доход в триста фунтов и не ощущая при этом убытка.
— Значит, вы унаследовали состояние? — удивленно воскликнул Роджер.
— Нет, — усмехнулся адмирал. — Это призовые деньги, вырученные от продажи кораблей, которые я захватил за годы войны. Их лордства платили чертовски неохотно, но со всеми французскими, испанскими, голландскими и прочими судами я заработал тысячи, как и большинство британских капитанов. Ты, очевидно, не заметил в темноте, но я пристраиваю еще две комнаты — большую столовую и такую же спальню наверху для тебя.
— Для меня? — ахнул Роджер. — Так вот что означают леса, которые я видел, входя в дом с матушкой. Но откуда вы знали, что я вернусь, сэр?
— Я знал, что ты вернешься рано или поздно, — ответил адмирал. — Не стану отрицать, что твой отказ служить во флоте был для меня тяжелым ударом. Но то, что у тебя хватило смелости идти своим путем, означало, что ты не спустишь флаг и вернешься в порт, как бравый моряк. Я не поощрял надежды твоей матери, но давно поджидал тебя, чтобы сплеснить с тобой грот-брас.
Подобно королю Карлу II 148, Роджер мог только удивляться, что был так глуп, не возвратившись гораздо раньше.
— Но скажи, — продолжал адмирал, — что побудило тебя в такой спешке отказаться от своего надежного положения и что означает это подлое нападение в конюшне?
Роджер едва начал пересказывать свою одиссею, когда вернулась его мать. Промыв ему раны, она приготовила припарку из райских зерен и обвязала ее вокруг его головы. Тем временем Роджер продолжал рассказ.
Когда он умолк, адмирал нахмурился и промолвил:
— Но кто мог быть тот негодяй, который напал на тебя? Каким образом кто-то из твоих врагов узнал, что найдет тебя здесь, и подстерег тебя в конюшне?
— Этот вопрос и мне не дает покоя, — отозвался Роджер. — Сначала я подумал, что, судя по крепким узлам, это один из моряков с барка. Хотя я не понимаю, как ему удалось сойти на берег. Это, безусловно, не капитан Рапно, так как у него крюк вместо левой руки, а тот человек держал меня за горло двумя руками. Кроме того, я слишком серьезно ранил Рапно и его второго помощника, чтобы они рискнули на подобное предприятие.
— Они могли послать на берег первого помощника или кого-то из матросов, — предположил адмирал.
Роджер покачал головой:
— Едва ли это возможно, сэр. Барк плыл прямиком на запад. Пока генерал Кливленд вез меня к берегу, я наблюдал за ним более часа — они не спускали шлюпку и не бросали якорь.
— Барк мог пристать в Крайстчерче.
— Нет. В таком случае один из них не мог бы добраться сюда к половине восьмого. Более того, хотя они догадались, кто я такой, я сказал им только, что мой дом неподалеку от Саутгемптона. Каким образом иностранный моряк мог так быстро выяснить, где я живу? Теперь я уверен, что этот человек явился не с барка.