Страница:
— Будьте же разумной! — рассмеялся Роджер. — Лучше это сделаю я, чем старуха, от которой разит коньяком. Вот ваш robe-de-chambre 113. Накиньте его и завернитесь в duvet 114. Обещаю не смотреть, как вы будете это делать.
— Нет! — Она покачала головой.
— В таком случае я сам вытащу вас из грязной постели. Выбор за вами, мадемуазель.
— Вы клянетесь, что не будете смотреть?
— Клянусь.
Роджер отошел и отвернулся. Через две минуты он услышал хриплый шепот:
— Месье Брюк, я в вашем распоряжении.
Повернувшись, Роджер увидел, что перина превратилась в большой шар в середине постели, откуда торчала розовая ножка. Просунув под шар обе руки, Роджер легко перенес драгоценный груз к камину и осторожно опустил в кресло. Поменяв простыни и наволочки, он отнес девушку назад.
— Можете ложиться. Я ухожу за ширму.
Дав Атенаис пару минут, Роджер вышел из-за ширмы, обнаружив девушку сидящей в постели.
— Надеюсь, — сказал он, — вы хотя бы доставите мне удовольствие, признав, что чувствуете себя лучше.
Роджер собирался что-то добавить, когда дверь открылась и вошла матушка Сюффло.
Несколько секунд смущенный Роджер молча смотрел на нее.
— Пожалуйста, спуститесь снова, — велел он старухе, — и попросите кого-нибудь принести ко мне в комнату горячую воду.
Женщина неловко присела и снова вышла.
Подойдя к Атенаис, Роджер заговорил, стараясь вложить в свои слова все испытываемые им чувства:
— Мадемуазель, меньше всего мне хочется утомлять вас лишними разговорами, но я должен кое-что вам сказать. Я ждал этого момента почти год… Это касается того дня, когда ваша лошадь понесла и вы по моей вине свалились в реку. Вы были абсолютно правы, рассердившись на меня за мою дерзость. Впоследствии я это понял и собирался сказать вам, как я сожалею о содеянном, но прежде, чем мне представилась возможность это сделать, вы уехали в Париж. Я хочу смиренно принести вам свои извинения и заверить вас, что я никогда бы так не поступил, если бы любовь к вам не лишила меня рассудка.
Покрытое язвами лицо девушки оставалось бесстрастным.
— Вы поцеловали меня не из-за любви, а из-за ненависти ко мне, — медленно произнесла она. — Из-за того, что я презирала ваши попытки ухаживания. Вы хотели унизить меня и избрали низкий способ мести.
— Нет, мадемуазель! — воскликнул Роджер. — Я полюбил вас с того момента, как увидел впервые. Именно любовь в тот день довела меня до безумия.
— Вы будете утверждать, что по-прежнему меня любите? — спросила она. Ее глаза блестели, словно жар начался снова.
— Конечно!
— Вы лжете! Все дело в том, что вы втерлись в доверие к моему отцу и боитесь, что я расскажу ему о вашем нападении на меня. Вы просите прощения, опасаясь за свое место.
— Это неправда! Меня не заботит, останусь я на службе у вашего отца или нет! Если не считать того, как это отразится на возможности видеть вас. Только любовь заставила меня мчаться сюда сломя голову, и только любовь заставляет меня молить вас о прощении.
— Не верю!
— Клянусь вам!
Ее глаза яростно сверкнули.
— Тогда поцелуйте меня снова! Сейчас! Сию секунду! Такую, как я есть — обезображенную заразной болезнью!
Без малейших колебаний Роджер наклонился и прижал свои губы к сухим и горячим губам девушки. Он полностью сознавал, какой опасности подвергается, но прошел бы через огонь, чтобы доказать свою любовь, и заставил себя продлить поцелуй.
Звук открывающейся двери вынудил их оторваться друг от друга, и Роджер успел шагнуть назад, прежде чем матушка Сюффло вышла из-за края ширмы.
Покрытое ранками лицо Атенаис густо покраснело. Она опустила взгляд и не подняла его, когда Роджер заговорил:
— Еще одна вещь, мадемуазель, — боюсь, неприятная, но необходимая, если вы хотите избавить ваше лицо от шрамов. Теперь, когда ваши язвы начинают заживать, они будут жестоко зудеть. Чтобы вы не поддались искушению почесать их, придется связать вам руки за спиной.
Атенаис не ответила — она казалась ошеломленной.
Взяв длинную полосу материи, специально приготовленную для этой цели, Роджер обвязал один конец вокруг левого запястья девушки и, протянув второй конец под ее спиной, привязал его к правому запястью. Это давало Атенаис возможность поднимать руки на уровне груди и, как надеялся Роджер, не слишком помешает ее сну.
Пригвоздив матушку Сюффло к полу стальным взглядом, он приказал:
— Не развязывайте эту повязку даже по приказу мадемуазель. Вы должны держать окна открытыми и ни в коем случае не позволять огню погаснуть. Если мадемуазель ночью станет хуже, сразу же пошлите за мной. Сейчас я здесь хозяин, и вы должны меня слушаться. Если будете выполнять мои приказания, я позабочусь, чтобы вас хорошо наградили, но если вы не станете подчиняться, пеняйте на себя.
Глаза Атенаис блеснули, а рот слегка приоткрылся, но она ничего не сказала и лишь чуть склонила голову, когда Роджер с поклоном пожелал ей доброй ночи, прежде чем покинуть комнату.
Поднявшись к себе, Роджер промыл уксусом лицо и руки, прополоскал им горло, разжевал до мякоти головку чеснока и выплюнул остатки. Он ненавидел чеснок, но справедливо считал его природным абсорбентом ядов, помня советы старого Аристотеля Фенелона.
Оказавшись в кровати, где спал многие месяцы, Роджер припомнил свой сон о Джорджине. Он не получил ответ на длинное послание, которое написал ей в прошлом апреле, и его интересовало, была ли она слишком поглощена собственными делами, чтобы продолжать беспокоиться о нем, или же письмо сбилось с пути. Несомненно, мысли о Джорджине явились причиной того, что этой ночью Роджер увидел ее снова.
Она стояла рядом с кроватью, тряся его за плечо и говоря:
— Вставай, Роджер. Вставай немедленно! Маленькая дурочка нуждается в тебе!
Роджер проснулся с сердитым криком:
— Она не маленькая дурочка! Она…
Не договорив, он рассмеялся. Несомненно, Джорджина сочла бы Атенаис глупой, тщеславной и избалованной, но Роджер от этого не стал меньше любить ее и без колебаний воспринял сон как предупреждение.
Часы показывали час ночи. Накинув халат, Роджер спустился этажом ниже и направился в комнату Атенаис. Открыв дверь, он на цыпочках вошел внутрь. Выглянув из-за ширмы, Роджер увидел, что Атенаис спит, слегка посапывая маленьким носом. Но матушка Сюффло также крепко спала; огонь в камине, возле которого она сидела, почти погас, и холодный ночной воздух, проникающий сквозь открытые окна, заставил юношу поежиться.
Роджер мог быть абсолютно безжалостным, если дело касалось интересов его возлюбленной. Приблизившись кошачьей походкой к старой повитухе, он внезапно стиснул ей шею руками так, что она не могла вскрикнуть. Старуха вздрогнула и проснулась. Усилив хватку, Роджер грубо встряхнул ее и, наклонившись, прошипел на ухо:
— Становитесь на колени и разведите огонь. Если бревно упадет и разбудит мадемуазель, я прикажу содрать с вас кожу. А если я приду в следующий раз и снова застану вас спящей, то задушу вас собственными руками.
Роджер знал, что женщина подобного типа, пренебрегающая своими обязанностями, должна ожидать именно таких слов и что лишь подобное обращение способно подействовать на ее пропитанный алкоголем старческий мозг. Увидев, что глаза матушки Сюффло вылезают из орбит, он отпустил ее, и она послушно склонилась перед камином.
Вернувшись в постель, Роджер немного подремал и около четырех часов утра снова спустился в комнату Атенаис. Девушка повернулась на бок и теперь спала беззвучно. Воздух был свежим, но приятно теплым, а старая карга бодрствовала, сидя на стуле. При виде Роджера, она испуганно заморгала, но он только потрепал ее по плечу и вышел на цыпочках.
С четырех до семи Роджер крепко спал и проснулся, только когда ему принесли завтрак. Одевшись, он разыскал старого Альдегонда и настоял, чтобы мажордом проводил его в комнаты прислуги. Роджер обнаружил, что пятнадцать молодых слуг поражены болезнью, но некоторые из старших, уже перенесшие оспу, заботливо ухаживают за ними. «Вполне естественно, — не без цинизма подумал он, — что эти люди охотно помогают друг другу, но легко оставляют хозяйскую дочь на попечение глупой старой повитухи».
Избавившись от беспокойства о больных слугах, Роджер поднялся повидать Атенаис. Она не спала, но при виде его тотчас же закрыла глаза и повернулась к нему спиной, поэтому он воздержался от разговора с ней, а обратился к матушке Сюффло:
— Теперь можете поспать, если хотите, а я буду приходить и поддерживать огонь в камине. — После этого Роджер спустился в библиотеку и стал с нетерпением ждать врача.
Было половина двенадцатого, когда появился доктор Гоне, проехавший верхом десять миль из Монфора. На Роджера он не произвел особого впечатления. Это был хотя и довольно толковый, но обычный старый сельский врач, не скрывавший, что живет за счет лечения крестьян, и не располагавший досугом для знакомства с последними открытиями в области медицины. Он сообщил, что Атенаис начинает поправляться, и, одобрив меры, принятые Роджером, с сомнением покачал головой, глядя на открытые окна.
После его ухода Роджер отправился к конюшням в поисках Шену. Они приветствовали друг друга как старые друзья.
— Слава Богу, что вы приехали к нам, месье Брюк, — с чувством промолвил старший егерь. — Мы попали в скверную передрягу и очень нуждались а человеке, который взял бы на себя ответственность за то, что творится в доме. Я бы сам этим занялся, но терпеть не могу вторгаться на территорию месье Альдегонда. Если я могу вам чем-нибудь помочь, говорите не стесняясь.
— Конечно, можете, — отозвался Роджер. — Я хочу, чтобы вы сразу же отправились верхом в Рен, но прежде распорядились, чтобы за вами следовала карета. Когда доберетесь до Рена, идите к мэтру Леже и попросите его рекомендовать самого лучшего врача в городе. Найдите этого врача и предложите ему любую цену за то, чтобы он приехал сюда вместе с вами и оставался в замке, покуда не выздоровеет мадемуазель Атенаис. Потом отправляйтесь в монастырь сестер милосердия и повидайте настоятельницу. Скажите ей, что прибыли по поручению монсеньера, и попросите прислать с вами самых опытных сестер-сиделок. Привезите в карете врача и монахинь и сделайте все, что от вас зависит, чтобы они были здесь к ночи.
— Все будет выполнено, месье, или я съем собственную бороду, — заявил Шену и пошел искать конюхов.
Остаток дня Роджер лично наблюдал за обслуживанием Атенаис. Она не обращалась к нему ни с единым словом, и он старался не заговаривать с ней. В десять вечера Шену вернулся, отмахав сорок миль в Рен и обратно, и привез с собой моложавого доктора Олье и двух сестер милосердия. Роджер отослал матушку Сюффло, выдав ей луидор, и разместил в доме вновь прибывших. Потом он поднялся к себе и крепко заснул.
На следующий день Роджер перевел больных слуг из их душных комнат в танцевальный зал, превратив его в больничную палату под присмотром доктора Олье. Потом он написал маркизу, дав ему полный отчет о ситуации в Бешреле и уведомив, что готов остаться в замке до выздоровления Атенаис.
В последующие дни Роджер ощущал беспокойство и неуверенность. Он не чувствовал себя вправе появляться в комнате Атенаис, но каждое утро с нетерпением ожидал сообщений доктора Олье о язвах на коже девушки. Один-два часа в день Роджер ездил верхом вместе с Шену, а остальное время проводил с мадам Мари-Анже, читая ей романы мадам де Вильдье — любимые книги ее молодости.
Бедро доброй женщины постепенно заживало, и с уменьшением боли она становилась более внимательной к происходящему в доме. Мадам предложила, чтобы Атенаис, достаточно поправившись для путешествий, вместо поездки на зиму в Париж отправилась бы в замок своей тети в Сен-Брие, где морской воздух поможет девушке восстановить силы.
Через двенадцать дней после прибытия в Бешрель Роджер получил ответ на свое письмо маркизу, где говорилось следующее:
«Я одобряю меры, предпринятые Вами в отношении моей дочери, и Вы имеете мою санкцию на любые другие действия, которые сочтете необходимыми для ее выздоровления. Тем не менее, так как сейчас она в хороших руках, я не вижу причин для Вашей дальнейшей задержки в Бешреле, поэтому чем скорее Вы вернетесь в Париж с документами, касающимися поместья Сент-Илер, тем лучше».
Не было ни письма для Атенаис, ни каких-либо признаков, что болезнь дочери задела каменное сердце маркиза; он по-прежнему был поглощен собственными делами. Роджер с отвращением сунул послание в карман и забыл о нем.
Неделей позже он получил еще одно письмо от месье де Рошамбо, на сей раз с курьером. Оно гласило:
«К моему величайшему огорчению, я обнаружил, вернувшись в Париж, что Вы все еще отсутствуете. В чем причина? Пентандр — форменный болван, ничего не смыслящий в моих делах. Немедленно садитесь на лошадь и отправляйтесь в Париж».
Снова никаких вопросов о состоянии Атенаис, не говоря уже о здоровье слуг. Тем не менее Роджер понимал, что если он хочет сохранить работу, то должен повиноваться без промедления. Он сел и написал письмо Атенаис:
«Мадемуазель, я получил приказ Вашего отца немедленно возвращаться в Париж. Зная о Вашем состоянии от доктора Олье, я очень рад тому, что Вы почти поправились. Я бы счел за великую честь, если бы Вы позволили мне проститься с Вами перед отъездом».
Спустя пять минут Роджер получил устный ответ через лакея, который отнес его записку. Слуга поклонился и сказал:
— Месье, мадемуазель желает, чтобы вы посетили ее после ужина.
Курьер маркиза прибыл после полудня, и Роджер не собирался отказываться от обещанной встречи с Атенаис ради того, чтобы приехать в Париж на несколько часов раньше. Поэтому он попросил Шену к рассвету приготовить для него карету и вынес в холл для погрузки большой железный сундук с документами. Вечером Роджер надел свой лучший костюм, который благоразумно захватил с собой, тщательно причесал волосы и прилепил мушку на левую щеку. Посмотревшись в зеркало, он с удовлетворением убедился, что даже аббат де Перигор не мог соперничать с ним в его новой роли изысканного щеголя.
После ужина Роджер с колотящимся сердцем поднялся по лестнице. Он не сомневался, что Атенаис согласилась повидаться с ним, чтобы выразить ему благодарность за наведение порядка в замке, но будет ли эта благодарность чисто формальной или же окрашенной в теплые тона возобновленной дружбы, еще предстояло выяснить.
Одна из сестер милосердия впустила его в комнату. Обогнув ширму, Роджер увидел, что Атенаис сидит в постели аккуратно причесанная и что последние следы оспы полностью скрылись под слоем румян и пудры.
Не глядя на него, она обратилась к монахине:
— Сестра Анжелика, я должна обсудить одно дело с секретарем моего отца. Пока мы будем разговаривать, вам, несомненно, захочется помолиться. Можете воспользоваться моей молельней.
Монахиня послушно встала и исчезла за занавесом, который скрывал альков, превращенный в маленькую домашнюю часовню. Молясь там, она теоретически находилась в комнате, но практически Роджер остался наедине со своим божеством.
Ему казалось, что никогда еще Атенаис не выглядела более прекрасной, чем теперь. Она посмотрела на него большими голубыми глазами и произнесла:
— Месье, узнав о том, что вам приказано вернуться в Париж, я воспользовалась возможностью написать отцу. Пожалуйста, передайте ему письмо сразу по прибытии.
Роджер с поклоном взял письмо, которое девушка протянула ему. Он рассчитывал узнать, что вернул ее расположение, прежде чем покинет Бешрель, но, выходит, она задержала его отъезд только с целью написать послание отцу. Его охватило горькое разочарование.
— Мне пришло в голову, — продолжала Атенаис, — что вы задержались в Бешреле значительно дольше, чем требовала ваша первоначальная миссия, и я подумала, что отцу следует знать причину этого. Доктор Олье рассказал мне, что вы сделали для восстановления порядка и здоровья слуг, поэтому мы все у вас в долгу.
Роджер снова поклонился:
— Я не мог поступить иначе, мадемуазель, и так как монсеньор сердит на меня за долгую задержку, ваше письмо умерит его недовольство.
— Надеюсь. — Перебирая пальцами ленты кофты, она неуверенно добавила: — Вы хотели что-то мне сказать перед отъездом?
— Только то, мадемуазель, как я счастлив, что вы поправились после болезни и нуждаетесь лишь в отдыхе, чтобы полностью восстановить ваше здоровье.
— И больше вам нечего сказать?
— Увидев вас, я благодарю Бога за то, что Он сохранил вашу красоту.
Ее слова вновь прозвучали несколько неопределенно:
— Благодаря Его милосердию, месье, я обязана этим вам. И так как вы не обнаруживаете желания затрагивать тему, касающуюся нас обоих, это придется сделать мне.
Сердце Роджера бешено забилось, когда она опустила глаза и продолжала почти шепотом:
— В ту ночь, когда вы прибыли сюда, я сделала ужасную вещь, и с вашей стороны весьма великодушно, что теперь, когда я выздоровела, вы избавили меня от ваших упреков. Поцеловав меня, когда я лежала в жару, вы чудом не заразились оспой.
— Это была моя вина, — мягко произнес Роджер, обезоруженный таким внезапным проявлением чувств. — Я должен был дождаться более подходящего момента, чтобы попросить прощения за то, что произошло раньше. Вы были в полубреду и не знали, что делаете. Умоляю больше не думать об этом.
— Но я должна думать. Я знаю, что вы любите меня по-настоящему и что я не заслужила этого, будучи к вам так жестока и сурова.
— Пожалуйста! — взмолился Роджер, не смея взглянуть на нее. Но она подняла глаза и заговорила более твердо:
— Я могу исправить это только одним способом. Чтобы стереть воспоминания о других поцелуях, вы можете, если хотите, поцеловать меня снова.
Дрожа всем телом, Роджер взял девушку за руку, а другой рукой обнял ее за плечи. Склонившись к ней, он сделал глубокий вдох, но, когда она приблизила свое лицо к нему, прошептал:
— Нет, я не сделаю этого ради себя одного, а только в том случае, если вы тоже этого хотите
— Конечно хочу, Роже! — внезапно воскликнула Атенаис, обвивая своими нежными руками шею Роджера и прижимая губы к его губам.
На несколько секунд они застыли в безмолвном объятии, потом девушка тихо заплакала.
— Почему ты плачешь, любимая? — пробормотал Роджер, слегка отодвинувшись.
— Потому что я так счастлива, — всхлипывала она, — и в то же время так огорчена.
— Что огорчает тебя, моя принцесса?
Сдерживая слезы, Атенаис улыбнулась ему:
— То, что я хотела бы стать твоей принцессой, но, каких бы успехов ты ни достиг, мой дорогой младший сын мельника, мы никогда не будем вместе.
— Значит… значит, ты любишь меня? — выдохнул Роджер.
— Всем сердцем, — кивнула Атенаис. — Только глупая гордость не позволяла мне признаться в этом раньше. Годами я мечтала о тебе как о моем верном рыцаре.
Они снова поцеловались не один, а множество раз, и следующие полчаса в комнате не было слышно ничего, кроме нежных признаний.
Наконец Атенаис сняла руки с плеч Роджера и мягко отодвинула его от себя.
— Пришло время расставаться, — вздохнула она, — иначе любопытство сестры Анжелики пересилит ее благочестие.
— Так скоро! — запротестовал Роджер. — Нет, она еще будет долго молиться, а я должен сказать тебе еще тысячу вещей.
— И я тебе. Но чтобы она не застигла нас врасплох, мы должны быть осторожны, так что ты лучше сядь на тот стул, как будто мы и впрямь обсуждаем дела.
Атенаис стала приводить себя в порядок, а Роджер уселся и спросил:
— Скажи, любимая, каковы твои планы и когда я смогу увидеть тебя вновь?
— В Париж я приеду только после Нового года, — ответила она. — В письме отцу я прошу его позволения отправиться, когда я полностью выздоровею, в замок моей тети в Сен-Брие. Это идея мадам Мари-Анже. Она сообщила о ней в одной из записок, которые присылает мне каждый день. Хотя близится зима, морской воздух поможет моему выздоровлению, так что отец, безусловно, согласится.
— А когда ты приедешь в Париж, мы сможем найти способ видеться наедине?
— Надеюсь. Конечно, теперь, когда мне семнадцать, отец устроит для меня выгодный брак. Но я вряд ли выйду замуж до лета, а тем временем мы будем жить под одной крышей.
— Одна мысль о твоем замужестве внушает мне ужас, — вздохнул Роджер. — Жестокая судьба поставила между нами слишком много преград.
Атенаис покачала головой и улыбнулась:
— Не думай об этом. Какой прок сетовать на то, что предопределено Богом? Я очень рада, что ты добился успеха, завоевав доверие моего отца, но отсутствие у тебя герба и земли делает брак между нами абсолютно невозможным.
Роджер склонился вперед и снова взял ее за руку:
— Слушай меня, любимая. У меня в самом деле нет ни земли, ни денег, кроме тех, которые платит мне твой отец, но я благородного происхождения и имею право носить шпагу. Я бы рассказал тебе об этом раньше, но мне не представлялось возможности, и до сих пор я боялся, что ты мне не поверишь.
Дрожа от возбуждения, Атенаис слушала рассказ Роджера о том, почему он покинул Англию и скрыл от нее правду при их первой встрече.
— Как странно, — пробормотала она, когда Роджер умолк. — Только подумать, что моя нелепая кукла заставила тебя так долго скрывать, что ты англичанин. Это еще больше похоже на волшебную сказку, чем то, что мой младший сын мельника внезапно превратился в шевалье.
Хотя Роджер знал, что ступает на зыбкую почву, блеск глаз возлюбленной побудил его спросить:
— Думаешь, если я открою правду твоему отцу, он сможет счесть меня достойным просить твоей руки? Конечно, нам придется ждать несколько лет, но если он даст согласие, я смогу за это время заработать достаточно денег, чтобы купить поместье.
— Нет, Роже, — печально промолвила Атенаис. — Выкинь эти мысли из головы. Мой отец никогда не согласится, чтобы я так долго оставалась незамужней. Кроме того, он намерен выдать меня за представителя одной из лучших семей Франции, так что даже если свершится чудо и король завтра сделает тебя графом, отец все равно не сочтет тебя подходящим мужем для меня. К тому же все англичане протестанты, не так ли?
— Не все, но значительное большинство, и я в том числе. Я посещал церковь Сен-Мелен, только чтобы видеть тебя, и ходил в другие католические церкви во Франции, чтобы меня не сочли неверующим.
— А ты согласился бы стать католиком?
Этот вопрос никогда не приходил ему в голову, а учитывая его воспитание, такой шаг выглядел ужасным.
— Я… я никогда не думал об этом, — пробормотал Роджер. — Но боюсь, мне было бы трудно сменить религию.
— Вот видишь! — Она стиснула его руку. — Даже без запрета отца я никогда бы не смогла выйти замуж за еретика. То, что мы не можем пожениться, предопределено Небом, так что нам лучше смириться с этим.
— Должен признать, что ты права, хотя это разбивает мне сердце, — тяжко вздохнул Роджер. — Но мне невыносима мысль, что ты выйдешь замуж за другого.
Некоторое время они молчали, потом Атенаис сказала:
— Ну, пора прощаться. Поцелуй меня еще раз и не думай слишком мрачно о будущем. Такие браки, как мой, совершаются не по любви, а по необходимости, только ради объединения двух знатных семейств. Какое имеет значение, за кого я выйду замуж, если ты знаешь, что я люблю тебя и мое сердце принадлежит тебе?
Глава 19
— Нет! — Она покачала головой.
— В таком случае я сам вытащу вас из грязной постели. Выбор за вами, мадемуазель.
— Вы клянетесь, что не будете смотреть?
— Клянусь.
Роджер отошел и отвернулся. Через две минуты он услышал хриплый шепот:
— Месье Брюк, я в вашем распоряжении.
Повернувшись, Роджер увидел, что перина превратилась в большой шар в середине постели, откуда торчала розовая ножка. Просунув под шар обе руки, Роджер легко перенес драгоценный груз к камину и осторожно опустил в кресло. Поменяв простыни и наволочки, он отнес девушку назад.
— Можете ложиться. Я ухожу за ширму.
Дав Атенаис пару минут, Роджер вышел из-за ширмы, обнаружив девушку сидящей в постели.
— Надеюсь, — сказал он, — вы хотя бы доставите мне удовольствие, признав, что чувствуете себя лучше.
Роджер собирался что-то добавить, когда дверь открылась и вошла матушка Сюффло.
Несколько секунд смущенный Роджер молча смотрел на нее.
— Пожалуйста, спуститесь снова, — велел он старухе, — и попросите кого-нибудь принести ко мне в комнату горячую воду.
Женщина неловко присела и снова вышла.
Подойдя к Атенаис, Роджер заговорил, стараясь вложить в свои слова все испытываемые им чувства:
— Мадемуазель, меньше всего мне хочется утомлять вас лишними разговорами, но я должен кое-что вам сказать. Я ждал этого момента почти год… Это касается того дня, когда ваша лошадь понесла и вы по моей вине свалились в реку. Вы были абсолютно правы, рассердившись на меня за мою дерзость. Впоследствии я это понял и собирался сказать вам, как я сожалею о содеянном, но прежде, чем мне представилась возможность это сделать, вы уехали в Париж. Я хочу смиренно принести вам свои извинения и заверить вас, что я никогда бы так не поступил, если бы любовь к вам не лишила меня рассудка.
Покрытое язвами лицо девушки оставалось бесстрастным.
— Вы поцеловали меня не из-за любви, а из-за ненависти ко мне, — медленно произнесла она. — Из-за того, что я презирала ваши попытки ухаживания. Вы хотели унизить меня и избрали низкий способ мести.
— Нет, мадемуазель! — воскликнул Роджер. — Я полюбил вас с того момента, как увидел впервые. Именно любовь в тот день довела меня до безумия.
— Вы будете утверждать, что по-прежнему меня любите? — спросила она. Ее глаза блестели, словно жар начался снова.
— Конечно!
— Вы лжете! Все дело в том, что вы втерлись в доверие к моему отцу и боитесь, что я расскажу ему о вашем нападении на меня. Вы просите прощения, опасаясь за свое место.
— Это неправда! Меня не заботит, останусь я на службе у вашего отца или нет! Если не считать того, как это отразится на возможности видеть вас. Только любовь заставила меня мчаться сюда сломя голову, и только любовь заставляет меня молить вас о прощении.
— Не верю!
— Клянусь вам!
Ее глаза яростно сверкнули.
— Тогда поцелуйте меня снова! Сейчас! Сию секунду! Такую, как я есть — обезображенную заразной болезнью!
Без малейших колебаний Роджер наклонился и прижал свои губы к сухим и горячим губам девушки. Он полностью сознавал, какой опасности подвергается, но прошел бы через огонь, чтобы доказать свою любовь, и заставил себя продлить поцелуй.
Звук открывающейся двери вынудил их оторваться друг от друга, и Роджер успел шагнуть назад, прежде чем матушка Сюффло вышла из-за края ширмы.
Покрытое ранками лицо Атенаис густо покраснело. Она опустила взгляд и не подняла его, когда Роджер заговорил:
— Еще одна вещь, мадемуазель, — боюсь, неприятная, но необходимая, если вы хотите избавить ваше лицо от шрамов. Теперь, когда ваши язвы начинают заживать, они будут жестоко зудеть. Чтобы вы не поддались искушению почесать их, придется связать вам руки за спиной.
Атенаис не ответила — она казалась ошеломленной.
Взяв длинную полосу материи, специально приготовленную для этой цели, Роджер обвязал один конец вокруг левого запястья девушки и, протянув второй конец под ее спиной, привязал его к правому запястью. Это давало Атенаис возможность поднимать руки на уровне груди и, как надеялся Роджер, не слишком помешает ее сну.
Пригвоздив матушку Сюффло к полу стальным взглядом, он приказал:
— Не развязывайте эту повязку даже по приказу мадемуазель. Вы должны держать окна открытыми и ни в коем случае не позволять огню погаснуть. Если мадемуазель ночью станет хуже, сразу же пошлите за мной. Сейчас я здесь хозяин, и вы должны меня слушаться. Если будете выполнять мои приказания, я позабочусь, чтобы вас хорошо наградили, но если вы не станете подчиняться, пеняйте на себя.
Глаза Атенаис блеснули, а рот слегка приоткрылся, но она ничего не сказала и лишь чуть склонила голову, когда Роджер с поклоном пожелал ей доброй ночи, прежде чем покинуть комнату.
Поднявшись к себе, Роджер промыл уксусом лицо и руки, прополоскал им горло, разжевал до мякоти головку чеснока и выплюнул остатки. Он ненавидел чеснок, но справедливо считал его природным абсорбентом ядов, помня советы старого Аристотеля Фенелона.
Оказавшись в кровати, где спал многие месяцы, Роджер припомнил свой сон о Джорджине. Он не получил ответ на длинное послание, которое написал ей в прошлом апреле, и его интересовало, была ли она слишком поглощена собственными делами, чтобы продолжать беспокоиться о нем, или же письмо сбилось с пути. Несомненно, мысли о Джорджине явились причиной того, что этой ночью Роджер увидел ее снова.
Она стояла рядом с кроватью, тряся его за плечо и говоря:
— Вставай, Роджер. Вставай немедленно! Маленькая дурочка нуждается в тебе!
Роджер проснулся с сердитым криком:
— Она не маленькая дурочка! Она…
Не договорив, он рассмеялся. Несомненно, Джорджина сочла бы Атенаис глупой, тщеславной и избалованной, но Роджер от этого не стал меньше любить ее и без колебаний воспринял сон как предупреждение.
Часы показывали час ночи. Накинув халат, Роджер спустился этажом ниже и направился в комнату Атенаис. Открыв дверь, он на цыпочках вошел внутрь. Выглянув из-за ширмы, Роджер увидел, что Атенаис спит, слегка посапывая маленьким носом. Но матушка Сюффло также крепко спала; огонь в камине, возле которого она сидела, почти погас, и холодный ночной воздух, проникающий сквозь открытые окна, заставил юношу поежиться.
Роджер мог быть абсолютно безжалостным, если дело касалось интересов его возлюбленной. Приблизившись кошачьей походкой к старой повитухе, он внезапно стиснул ей шею руками так, что она не могла вскрикнуть. Старуха вздрогнула и проснулась. Усилив хватку, Роджер грубо встряхнул ее и, наклонившись, прошипел на ухо:
— Становитесь на колени и разведите огонь. Если бревно упадет и разбудит мадемуазель, я прикажу содрать с вас кожу. А если я приду в следующий раз и снова застану вас спящей, то задушу вас собственными руками.
Роджер знал, что женщина подобного типа, пренебрегающая своими обязанностями, должна ожидать именно таких слов и что лишь подобное обращение способно подействовать на ее пропитанный алкоголем старческий мозг. Увидев, что глаза матушки Сюффло вылезают из орбит, он отпустил ее, и она послушно склонилась перед камином.
Вернувшись в постель, Роджер немного подремал и около четырех часов утра снова спустился в комнату Атенаис. Девушка повернулась на бок и теперь спала беззвучно. Воздух был свежим, но приятно теплым, а старая карга бодрствовала, сидя на стуле. При виде Роджера, она испуганно заморгала, но он только потрепал ее по плечу и вышел на цыпочках.
С четырех до семи Роджер крепко спал и проснулся, только когда ему принесли завтрак. Одевшись, он разыскал старого Альдегонда и настоял, чтобы мажордом проводил его в комнаты прислуги. Роджер обнаружил, что пятнадцать молодых слуг поражены болезнью, но некоторые из старших, уже перенесшие оспу, заботливо ухаживают за ними. «Вполне естественно, — не без цинизма подумал он, — что эти люди охотно помогают друг другу, но легко оставляют хозяйскую дочь на попечение глупой старой повитухи».
Избавившись от беспокойства о больных слугах, Роджер поднялся повидать Атенаис. Она не спала, но при виде его тотчас же закрыла глаза и повернулась к нему спиной, поэтому он воздержался от разговора с ней, а обратился к матушке Сюффло:
— Теперь можете поспать, если хотите, а я буду приходить и поддерживать огонь в камине. — После этого Роджер спустился в библиотеку и стал с нетерпением ждать врача.
Было половина двенадцатого, когда появился доктор Гоне, проехавший верхом десять миль из Монфора. На Роджера он не произвел особого впечатления. Это был хотя и довольно толковый, но обычный старый сельский врач, не скрывавший, что живет за счет лечения крестьян, и не располагавший досугом для знакомства с последними открытиями в области медицины. Он сообщил, что Атенаис начинает поправляться, и, одобрив меры, принятые Роджером, с сомнением покачал головой, глядя на открытые окна.
После его ухода Роджер отправился к конюшням в поисках Шену. Они приветствовали друг друга как старые друзья.
— Слава Богу, что вы приехали к нам, месье Брюк, — с чувством промолвил старший егерь. — Мы попали в скверную передрягу и очень нуждались а человеке, который взял бы на себя ответственность за то, что творится в доме. Я бы сам этим занялся, но терпеть не могу вторгаться на территорию месье Альдегонда. Если я могу вам чем-нибудь помочь, говорите не стесняясь.
— Конечно, можете, — отозвался Роджер. — Я хочу, чтобы вы сразу же отправились верхом в Рен, но прежде распорядились, чтобы за вами следовала карета. Когда доберетесь до Рена, идите к мэтру Леже и попросите его рекомендовать самого лучшего врача в городе. Найдите этого врача и предложите ему любую цену за то, чтобы он приехал сюда вместе с вами и оставался в замке, покуда не выздоровеет мадемуазель Атенаис. Потом отправляйтесь в монастырь сестер милосердия и повидайте настоятельницу. Скажите ей, что прибыли по поручению монсеньера, и попросите прислать с вами самых опытных сестер-сиделок. Привезите в карете врача и монахинь и сделайте все, что от вас зависит, чтобы они были здесь к ночи.
— Все будет выполнено, месье, или я съем собственную бороду, — заявил Шену и пошел искать конюхов.
Остаток дня Роджер лично наблюдал за обслуживанием Атенаис. Она не обращалась к нему ни с единым словом, и он старался не заговаривать с ней. В десять вечера Шену вернулся, отмахав сорок миль в Рен и обратно, и привез с собой моложавого доктора Олье и двух сестер милосердия. Роджер отослал матушку Сюффло, выдав ей луидор, и разместил в доме вновь прибывших. Потом он поднялся к себе и крепко заснул.
На следующий день Роджер перевел больных слуг из их душных комнат в танцевальный зал, превратив его в больничную палату под присмотром доктора Олье. Потом он написал маркизу, дав ему полный отчет о ситуации в Бешреле и уведомив, что готов остаться в замке до выздоровления Атенаис.
В последующие дни Роджер ощущал беспокойство и неуверенность. Он не чувствовал себя вправе появляться в комнате Атенаис, но каждое утро с нетерпением ожидал сообщений доктора Олье о язвах на коже девушки. Один-два часа в день Роджер ездил верхом вместе с Шену, а остальное время проводил с мадам Мари-Анже, читая ей романы мадам де Вильдье — любимые книги ее молодости.
Бедро доброй женщины постепенно заживало, и с уменьшением боли она становилась более внимательной к происходящему в доме. Мадам предложила, чтобы Атенаис, достаточно поправившись для путешествий, вместо поездки на зиму в Париж отправилась бы в замок своей тети в Сен-Брие, где морской воздух поможет девушке восстановить силы.
Через двенадцать дней после прибытия в Бешрель Роджер получил ответ на свое письмо маркизу, где говорилось следующее:
«Я одобряю меры, предпринятые Вами в отношении моей дочери, и Вы имеете мою санкцию на любые другие действия, которые сочтете необходимыми для ее выздоровления. Тем не менее, так как сейчас она в хороших руках, я не вижу причин для Вашей дальнейшей задержки в Бешреле, поэтому чем скорее Вы вернетесь в Париж с документами, касающимися поместья Сент-Илер, тем лучше».
Не было ни письма для Атенаис, ни каких-либо признаков, что болезнь дочери задела каменное сердце маркиза; он по-прежнему был поглощен собственными делами. Роджер с отвращением сунул послание в карман и забыл о нем.
Неделей позже он получил еще одно письмо от месье де Рошамбо, на сей раз с курьером. Оно гласило:
«К моему величайшему огорчению, я обнаружил, вернувшись в Париж, что Вы все еще отсутствуете. В чем причина? Пентандр — форменный болван, ничего не смыслящий в моих делах. Немедленно садитесь на лошадь и отправляйтесь в Париж».
Снова никаких вопросов о состоянии Атенаис, не говоря уже о здоровье слуг. Тем не менее Роджер понимал, что если он хочет сохранить работу, то должен повиноваться без промедления. Он сел и написал письмо Атенаис:
«Мадемуазель, я получил приказ Вашего отца немедленно возвращаться в Париж. Зная о Вашем состоянии от доктора Олье, я очень рад тому, что Вы почти поправились. Я бы счел за великую честь, если бы Вы позволили мне проститься с Вами перед отъездом».
Спустя пять минут Роджер получил устный ответ через лакея, который отнес его записку. Слуга поклонился и сказал:
— Месье, мадемуазель желает, чтобы вы посетили ее после ужина.
Курьер маркиза прибыл после полудня, и Роджер не собирался отказываться от обещанной встречи с Атенаис ради того, чтобы приехать в Париж на несколько часов раньше. Поэтому он попросил Шену к рассвету приготовить для него карету и вынес в холл для погрузки большой железный сундук с документами. Вечером Роджер надел свой лучший костюм, который благоразумно захватил с собой, тщательно причесал волосы и прилепил мушку на левую щеку. Посмотревшись в зеркало, он с удовлетворением убедился, что даже аббат де Перигор не мог соперничать с ним в его новой роли изысканного щеголя.
После ужина Роджер с колотящимся сердцем поднялся по лестнице. Он не сомневался, что Атенаис согласилась повидаться с ним, чтобы выразить ему благодарность за наведение порядка в замке, но будет ли эта благодарность чисто формальной или же окрашенной в теплые тона возобновленной дружбы, еще предстояло выяснить.
Одна из сестер милосердия впустила его в комнату. Обогнув ширму, Роджер увидел, что Атенаис сидит в постели аккуратно причесанная и что последние следы оспы полностью скрылись под слоем румян и пудры.
Не глядя на него, она обратилась к монахине:
— Сестра Анжелика, я должна обсудить одно дело с секретарем моего отца. Пока мы будем разговаривать, вам, несомненно, захочется помолиться. Можете воспользоваться моей молельней.
Монахиня послушно встала и исчезла за занавесом, который скрывал альков, превращенный в маленькую домашнюю часовню. Молясь там, она теоретически находилась в комнате, но практически Роджер остался наедине со своим божеством.
Ему казалось, что никогда еще Атенаис не выглядела более прекрасной, чем теперь. Она посмотрела на него большими голубыми глазами и произнесла:
— Месье, узнав о том, что вам приказано вернуться в Париж, я воспользовалась возможностью написать отцу. Пожалуйста, передайте ему письмо сразу по прибытии.
Роджер с поклоном взял письмо, которое девушка протянула ему. Он рассчитывал узнать, что вернул ее расположение, прежде чем покинет Бешрель, но, выходит, она задержала его отъезд только с целью написать послание отцу. Его охватило горькое разочарование.
— Мне пришло в голову, — продолжала Атенаис, — что вы задержались в Бешреле значительно дольше, чем требовала ваша первоначальная миссия, и я подумала, что отцу следует знать причину этого. Доктор Олье рассказал мне, что вы сделали для восстановления порядка и здоровья слуг, поэтому мы все у вас в долгу.
Роджер снова поклонился:
— Я не мог поступить иначе, мадемуазель, и так как монсеньор сердит на меня за долгую задержку, ваше письмо умерит его недовольство.
— Надеюсь. — Перебирая пальцами ленты кофты, она неуверенно добавила: — Вы хотели что-то мне сказать перед отъездом?
— Только то, мадемуазель, как я счастлив, что вы поправились после болезни и нуждаетесь лишь в отдыхе, чтобы полностью восстановить ваше здоровье.
— И больше вам нечего сказать?
— Увидев вас, я благодарю Бога за то, что Он сохранил вашу красоту.
Ее слова вновь прозвучали несколько неопределенно:
— Благодаря Его милосердию, месье, я обязана этим вам. И так как вы не обнаруживаете желания затрагивать тему, касающуюся нас обоих, это придется сделать мне.
Сердце Роджера бешено забилось, когда она опустила глаза и продолжала почти шепотом:
— В ту ночь, когда вы прибыли сюда, я сделала ужасную вещь, и с вашей стороны весьма великодушно, что теперь, когда я выздоровела, вы избавили меня от ваших упреков. Поцеловав меня, когда я лежала в жару, вы чудом не заразились оспой.
— Это была моя вина, — мягко произнес Роджер, обезоруженный таким внезапным проявлением чувств. — Я должен был дождаться более подходящего момента, чтобы попросить прощения за то, что произошло раньше. Вы были в полубреду и не знали, что делаете. Умоляю больше не думать об этом.
— Но я должна думать. Я знаю, что вы любите меня по-настоящему и что я не заслужила этого, будучи к вам так жестока и сурова.
— Пожалуйста! — взмолился Роджер, не смея взглянуть на нее. Но она подняла глаза и заговорила более твердо:
— Я могу исправить это только одним способом. Чтобы стереть воспоминания о других поцелуях, вы можете, если хотите, поцеловать меня снова.
Дрожа всем телом, Роджер взял девушку за руку, а другой рукой обнял ее за плечи. Склонившись к ней, он сделал глубокий вдох, но, когда она приблизила свое лицо к нему, прошептал:
— Нет, я не сделаю этого ради себя одного, а только в том случае, если вы тоже этого хотите
— Конечно хочу, Роже! — внезапно воскликнула Атенаис, обвивая своими нежными руками шею Роджера и прижимая губы к его губам.
На несколько секунд они застыли в безмолвном объятии, потом девушка тихо заплакала.
— Почему ты плачешь, любимая? — пробормотал Роджер, слегка отодвинувшись.
— Потому что я так счастлива, — всхлипывала она, — и в то же время так огорчена.
— Что огорчает тебя, моя принцесса?
Сдерживая слезы, Атенаис улыбнулась ему:
— То, что я хотела бы стать твоей принцессой, но, каких бы успехов ты ни достиг, мой дорогой младший сын мельника, мы никогда не будем вместе.
— Значит… значит, ты любишь меня? — выдохнул Роджер.
— Всем сердцем, — кивнула Атенаис. — Только глупая гордость не позволяла мне признаться в этом раньше. Годами я мечтала о тебе как о моем верном рыцаре.
Они снова поцеловались не один, а множество раз, и следующие полчаса в комнате не было слышно ничего, кроме нежных признаний.
Наконец Атенаис сняла руки с плеч Роджера и мягко отодвинула его от себя.
— Пришло время расставаться, — вздохнула она, — иначе любопытство сестры Анжелики пересилит ее благочестие.
— Так скоро! — запротестовал Роджер. — Нет, она еще будет долго молиться, а я должен сказать тебе еще тысячу вещей.
— И я тебе. Но чтобы она не застигла нас врасплох, мы должны быть осторожны, так что ты лучше сядь на тот стул, как будто мы и впрямь обсуждаем дела.
Атенаис стала приводить себя в порядок, а Роджер уселся и спросил:
— Скажи, любимая, каковы твои планы и когда я смогу увидеть тебя вновь?
— В Париж я приеду только после Нового года, — ответила она. — В письме отцу я прошу его позволения отправиться, когда я полностью выздоровею, в замок моей тети в Сен-Брие. Это идея мадам Мари-Анже. Она сообщила о ней в одной из записок, которые присылает мне каждый день. Хотя близится зима, морской воздух поможет моему выздоровлению, так что отец, безусловно, согласится.
— А когда ты приедешь в Париж, мы сможем найти способ видеться наедине?
— Надеюсь. Конечно, теперь, когда мне семнадцать, отец устроит для меня выгодный брак. Но я вряд ли выйду замуж до лета, а тем временем мы будем жить под одной крышей.
— Одна мысль о твоем замужестве внушает мне ужас, — вздохнул Роджер. — Жестокая судьба поставила между нами слишком много преград.
Атенаис покачала головой и улыбнулась:
— Не думай об этом. Какой прок сетовать на то, что предопределено Богом? Я очень рада, что ты добился успеха, завоевав доверие моего отца, но отсутствие у тебя герба и земли делает брак между нами абсолютно невозможным.
Роджер склонился вперед и снова взял ее за руку:
— Слушай меня, любимая. У меня в самом деле нет ни земли, ни денег, кроме тех, которые платит мне твой отец, но я благородного происхождения и имею право носить шпагу. Я бы рассказал тебе об этом раньше, но мне не представлялось возможности, и до сих пор я боялся, что ты мне не поверишь.
Дрожа от возбуждения, Атенаис слушала рассказ Роджера о том, почему он покинул Англию и скрыл от нее правду при их первой встрече.
— Как странно, — пробормотала она, когда Роджер умолк. — Только подумать, что моя нелепая кукла заставила тебя так долго скрывать, что ты англичанин. Это еще больше похоже на волшебную сказку, чем то, что мой младший сын мельника внезапно превратился в шевалье.
Хотя Роджер знал, что ступает на зыбкую почву, блеск глаз возлюбленной побудил его спросить:
— Думаешь, если я открою правду твоему отцу, он сможет счесть меня достойным просить твоей руки? Конечно, нам придется ждать несколько лет, но если он даст согласие, я смогу за это время заработать достаточно денег, чтобы купить поместье.
— Нет, Роже, — печально промолвила Атенаис. — Выкинь эти мысли из головы. Мой отец никогда не согласится, чтобы я так долго оставалась незамужней. Кроме того, он намерен выдать меня за представителя одной из лучших семей Франции, так что даже если свершится чудо и король завтра сделает тебя графом, отец все равно не сочтет тебя подходящим мужем для меня. К тому же все англичане протестанты, не так ли?
— Не все, но значительное большинство, и я в том числе. Я посещал церковь Сен-Мелен, только чтобы видеть тебя, и ходил в другие католические церкви во Франции, чтобы меня не сочли неверующим.
— А ты согласился бы стать католиком?
Этот вопрос никогда не приходил ему в голову, а учитывая его воспитание, такой шаг выглядел ужасным.
— Я… я никогда не думал об этом, — пробормотал Роджер. — Но боюсь, мне было бы трудно сменить религию.
— Вот видишь! — Она стиснула его руку. — Даже без запрета отца я никогда бы не смогла выйти замуж за еретика. То, что мы не можем пожениться, предопределено Небом, так что нам лучше смириться с этим.
— Должен признать, что ты права, хотя это разбивает мне сердце, — тяжко вздохнул Роджер. — Но мне невыносима мысль, что ты выйдешь замуж за другого.
Некоторое время они молчали, потом Атенаис сказала:
— Ну, пора прощаться. Поцелуй меня еще раз и не думай слишком мрачно о будущем. Такие браки, как мой, совершаются не по любви, а по необходимости, только ради объединения двух знатных семейств. Какое имеет значение, за кого я выйду замуж, если ты знаешь, что я люблю тебя и мое сердце принадлежит тебе?
Глава 19
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
По прибытии Роджера в Париж месье де Рошамбо уделил всего минуту письму Атенаис. Быстро прочитав его, он заметил, что задержка возвращения Роджера абсолютно оправданна, и велел ему написать ответ с указаниями, что мадемуазель может отправляться в сопровождении Шену к своей тете в Сен-Брие, как только будет чувствовать себя в состоянии это сделать. После этого маркиз обратился к текущим делам.
Вскоре выяснилось, что месье де Рошамбо, потерпев неудачу в блокировании англо-французского торгового договора, перенес внимание на Соединенные провинции и в течение прошедшего месяца получал подробные доклады о положении в этой беспокойной стране, так что Роджеру предстояло разобраться в этой информации.
Он уже знал, что французское влияние на тамошнюю республиканскую партию втянуло Голландию в войну с Англией в 1780 году, и хотя эта война дорого обошлась Соединенным провинциям, она сильно увеличила антибританские настроения. Французское вмешательство в спор из-за открытия Шельды избавило Голландию от смертельно опасного конфликта с Австрией, а последовавший затем франко-голландский альянс за прошедший год значительно усилил дружбу между двумя государствами в ущерб Британии.
Тем временем с ростом французского влияния положение штатгальтера стало еще более шатким. Его мать была английской принцессой, а жена, после недавней кончины Фридриха Великого, стала сестрой нового короля Пруссии Фридриха Вильгельма II, но никакая власть не могла поколебать в его пользу мнение непокорных Генеральных штатов. Восемнадцать месяцев назад ему пришлось покинуть Гаагу и искать убежище в Гелдерланде — единственной провинции, оставшейся верной ему. С тех пор страна пребывала в состоянии непрерывно усиливавшейся нестабильности.
Вникая в дела, Роджер обнаружил, что новый кризис произошел перед его отъездом в Бешрель. Парламент Гелдерланда посоветовал Вильгельму V взять под военный контроль два города этой провинции, которые, в нарушение его прерогативы, назначили собственных магистратов. В ответ на эти действия мятежные Генеральные штаты лишили штатгальтера поста верховного главнокомандующего, и он обратился за помощью к своему шурину. Вместо того чтобы оказать вооруженную поддержку, король Пруссии всего лишь отправил своего эмиссара в лице барона Гёртца для дискуссий с лидерами республиканской партии.
Вскоре выяснилось, что месье де Рошамбо, потерпев неудачу в блокировании англо-французского торгового договора, перенес внимание на Соединенные провинции и в течение прошедшего месяца получал подробные доклады о положении в этой беспокойной стране, так что Роджеру предстояло разобраться в этой информации.
Он уже знал, что французское влияние на тамошнюю республиканскую партию втянуло Голландию в войну с Англией в 1780 году, и хотя эта война дорого обошлась Соединенным провинциям, она сильно увеличила антибританские настроения. Французское вмешательство в спор из-за открытия Шельды избавило Голландию от смертельно опасного конфликта с Австрией, а последовавший затем франко-голландский альянс за прошедший год значительно усилил дружбу между двумя государствами в ущерб Британии.
Тем временем с ростом французского влияния положение штатгальтера стало еще более шатким. Его мать была английской принцессой, а жена, после недавней кончины Фридриха Великого, стала сестрой нового короля Пруссии Фридриха Вильгельма II, но никакая власть не могла поколебать в его пользу мнение непокорных Генеральных штатов. Восемнадцать месяцев назад ему пришлось покинуть Гаагу и искать убежище в Гелдерланде — единственной провинции, оставшейся верной ему. С тех пор страна пребывала в состоянии непрерывно усиливавшейся нестабильности.
Вникая в дела, Роджер обнаружил, что новый кризис произошел перед его отъездом в Бешрель. Парламент Гелдерланда посоветовал Вильгельму V взять под военный контроль два города этой провинции, которые, в нарушение его прерогативы, назначили собственных магистратов. В ответ на эти действия мятежные Генеральные штаты лишили штатгальтера поста верховного главнокомандующего, и он обратился за помощью к своему шурину. Вместо того чтобы оказать вооруженную поддержку, король Пруссии всего лишь отправил своего эмиссара в лице барона Гёртца для дискуссий с лидерами республиканской партии.