Страница:
Роджер понимал, что если архиепископ следующим вечером скажет «нет», то ему будет незачем торопиться в Лондон, так как ситуация, по крайней мере на некоторое время, останется без изменений. С другой стороны, если премьер-министр ответит «да», то новости должны быть сообщены на Даунинг-стрит 131 с максимальной быстротой. Поэтому ему необходимо присутствовать на совещании, которое должно состояться примерно через час после времени, избранного для дуэли.
На какой-то момент Роджер даже подумал, не отказаться ли ему от поединка, но понял, что не сможет этого сделать. Для успокоения совести он написал письмо мистеру Гилберту Максвеллу, в котором подробно изложил замысел маркиза и добавил, что, хотя окончательное решение еще не вынесено, по его мнению, следует принять все возможные меры предосторожности против внезапного захвата Францией Соединенных провинций.
Мысли Роджера занимало также то, каким образом он сможет, если дуэль закончится успешно и если в этом возникнет необходимость, внезапно исчезнуть, не вызвав у де Рошамбо подозрений, что его бегство связано с гибелью де Келюса.
После долгих раздумий Роджер решил, что лучше всего будет сказать, будто он получил известия об опасной болезни матери и должен отбыть во вторник утром в Страсбург. Атенаис и де Перигор по-прежнему были единственными людьми, знающими, что он англичанин, но они не могли догадаться об истинной причине его отъезда. Месье де ла Тур д'Овернь знал лишь то, что Роджер благородного происхождения, и опять же не имел понятия о том, что произошло на недавнем совещании. Месье де Рошамбо все еще считал его лояльным подданным французского короля, хотя и немцем по крови. Он не мог бы отказать Роджеру присутствовать у смертного одра матери и не имел бы причин связывать просьбу о срочном отъезде со смертью де Келюса.
Если, в конце концов, архиепископ Тулузский в понедельник вечером наложит вето на план месье де Рошамбо, Роджер всегда может сказать, что решил подождать с отъездом, пока не получит дополнительных известий о состоянии матери.
В понедельник утром Роджер отправился к виконту де ла Тур д'Овернь и сообщил ему вымышленную причину своего возможного отъезда. Он также передал ему письмо мистеру Гилберту Максвеллу, но в двойном конверте, скрывавшем адрес, и с указанием вскрыть наружный конверт и отправить письмо только в случае его смерти.
Ему было стыдно обманывать честного и прямодушного друга — Роджер и без того испытывал угрызения совести, заставляя виконта предполагать, будто он, как секретарь месье де Рошамбо, никогда не решался признаться Атенаис в своей страстной любви и что она не отвечала на его чувства с таким же пылом. Но в последнем случае пострадала бы честь Атенаис, а в первом Роджер полагал, что, пытаясь предотвратить войну, служит истинным интересам не только Британии, но и Франции.
Вернувшись в особняк, Роджер рассказал о серьезной болезни матери Пентандру и месье Ролану, а также мадам Мари-Анже, с которой столкнулся на лестнице, чувствуя уверенность, что по этому каналу история достигнет Атенаис.
Во второй половине дня маркиз ушел, не требуя услуг Роджера, поэтому юноша поднялся к себе и немного поспал. В шесть часов, умывшись и принарядившись, словно он отправлялся на аудиенцию к королю, Роджер снял со стены шпагу и медленно, но решительно спустился вниз, сознавая, что теперь лишь одному Богу известно, поднимется ли он когда-нибудь по этой лестнице вновь.
Глава 22
На какой-то момент Роджер даже подумал, не отказаться ли ему от поединка, но понял, что не сможет этого сделать. Для успокоения совести он написал письмо мистеру Гилберту Максвеллу, в котором подробно изложил замысел маркиза и добавил, что, хотя окончательное решение еще не вынесено, по его мнению, следует принять все возможные меры предосторожности против внезапного захвата Францией Соединенных провинций.
Мысли Роджера занимало также то, каким образом он сможет, если дуэль закончится успешно и если в этом возникнет необходимость, внезапно исчезнуть, не вызвав у де Рошамбо подозрений, что его бегство связано с гибелью де Келюса.
После долгих раздумий Роджер решил, что лучше всего будет сказать, будто он получил известия об опасной болезни матери и должен отбыть во вторник утром в Страсбург. Атенаис и де Перигор по-прежнему были единственными людьми, знающими, что он англичанин, но они не могли догадаться об истинной причине его отъезда. Месье де ла Тур д'Овернь знал лишь то, что Роджер благородного происхождения, и опять же не имел понятия о том, что произошло на недавнем совещании. Месье де Рошамбо все еще считал его лояльным подданным французского короля, хотя и немцем по крови. Он не мог бы отказать Роджеру присутствовать у смертного одра матери и не имел бы причин связывать просьбу о срочном отъезде со смертью де Келюса.
Если, в конце концов, архиепископ Тулузский в понедельник вечером наложит вето на план месье де Рошамбо, Роджер всегда может сказать, что решил подождать с отъездом, пока не получит дополнительных известий о состоянии матери.
В понедельник утром Роджер отправился к виконту де ла Тур д'Овернь и сообщил ему вымышленную причину своего возможного отъезда. Он также передал ему письмо мистеру Гилберту Максвеллу, но в двойном конверте, скрывавшем адрес, и с указанием вскрыть наружный конверт и отправить письмо только в случае его смерти.
Ему было стыдно обманывать честного и прямодушного друга — Роджер и без того испытывал угрызения совести, заставляя виконта предполагать, будто он, как секретарь месье де Рошамбо, никогда не решался признаться Атенаис в своей страстной любви и что она не отвечала на его чувства с таким же пылом. Но в последнем случае пострадала бы честь Атенаис, а в первом Роджер полагал, что, пытаясь предотвратить войну, служит истинным интересам не только Британии, но и Франции.
Вернувшись в особняк, Роджер рассказал о серьезной болезни матери Пентандру и месье Ролану, а также мадам Мари-Анже, с которой столкнулся на лестнице, чувствуя уверенность, что по этому каналу история достигнет Атенаис.
Во второй половине дня маркиз ушел, не требуя услуг Роджера, поэтому юноша поднялся к себе и немного поспал. В шесть часов, умывшись и принарядившись, словно он отправлялся на аудиенцию к королю, Роджер снял со стены шпагу и медленно, но решительно спустился вниз, сознавая, что теперь лишь одному Богу известно, поднимется ли он когда-нибудь по этой лестнице вновь.
Глава 22
ОТЧАЯННЫЕ МЕРЫ
Роджер обнаружил виконта де ла Тур д'Овернь ожидающим его на улице Ришелье. Оба были серьезны, но старались держаться так, будто встретились лишь для того, чтобы отправиться верхом на ужин к общему другу, живущему в пригороде. Когда они повернули лошадей на улицу Пти-Шан, виконт небрежно заметил, что им повезло с прекрасным вечером, на что Роджер выразил надежду, что сухая погода продержится и далее.
Им предстояло проехать около восьми миль, но времени у них было достаточно, поэтому они пускали лошадей в галоп только на зеленых лужайках Булонского леса. В Сен-Клу они пересекли реку и свернули к Севру. Добравшись до деревни, Роджер вновь заговорил о вымышленной болезни матери.
— Я все еще не решил, уехать ли мне из Парижа завтра утром или же подождать дополнительных известий. Перечитав письмо матери, я подумал, что поначалу чрезмерно встревожился, но я никогда себе не прощу, если она умрет, не дав мне своего благословения.
— На вашем месте я бы ничего не решал до завтра, — посоветовал виконт. — Ваши мысли прояснятся, когда сегодняшнее дело будет улажено.
Нервы Роджера были напряжены, и он с трудом сдержал приступ истерического смеха, услышав выражение, выбранное его другом. Разумеется, виконт имел в виду дуэль, но слова «сегодняшнее дело» еще лучше подходили к совещанию, которое месье де Рошамбо собирался провести в десять вечера. От решения архиепископа Тулузского зависело, останется ли Роджер (если он не погибнет в поединке) в Париже или же уедет завтра утром, объяснив причину маркизу. Как бы то ни было, виконт дал именно такой совет, на который надеялся Роджер, и поэтому он охотно принял его.
В полумиле к югу от Севра, на северной окраине Медонского леса, они увидели на обочине дороги карету аббата. Подъезжая к ней, Роджер надел маску, дабы кучер впоследствии не смог его опознать. В сотне ярдов от кареты они остановились, Роджер спешился, передав виконту поводья, и направился приветствовать аббата.
Подойдя к карете, Роджер увидел, что де Перигор был не один — рядом с ним сидел низенький толстый человечек с плотной повязкой на глазах. Аббат приложил палец к губам, призывая к молчанию, потом взял Роджера под руку и, прихрамывая, двинулся вместе с ним назад к виконту.
— Вижу, вы все-таки захватили с собой друга, — заметил де Перигор, когда они оказались вне пределов слышимости толстяка в карете.
— Это месье де ла Тур д'Овернь, — объяснил Роджер. — Когда я рассказал ему о своем плане, он настоял на том, чтобы сопровождать меня, дабы оказать мне помощь в случае непредвиденных обстоятельств. Но я вижу, у вас также имеется спутник.
Аббат кивнул:
— Мой спутник — врач. Его присутствие не поможет вам избежать обвинения в убийстве, если вы прикончите де Келюса, но, по крайней мере, придаст встрече характер дела чести, а не разбойного нападения. Я также захватил две дуэльные шпаги, чтобы месье граф мог выбрать подходящую ему по длине, на случай если он взял с собой только придворную шпагу.
— Вы подумали обо всем, — с признательностью промолвил Роджер и, когда аббат и виконт приветствовали друг друга, добавил: — Теперь меня беспокоит лишь одно. Де Келюс и его слуги наверняка узнают вас обоих. Если дело закончится его гибелью, то я опасаюсь, что вас могут привлечь в качестве сообщников неизвестного убийцы. Поэтому я хочу, чтобы, как только граф выйдет из кареты, вы оба оставили нас, дабы не оказаться свидетелями схватки.
— В этом нет необходимости, — возразил аббат. — Впоследствии мы можем заявить, что сопровождали вас только с целью договориться о вашей встрече с графом в другое время и в другом месте. Не наша вина, что вы оба впали в бешенство, а когда поединок начался, мы уже не могли его остановить.
Виконт кивнул:
— Это объяснение избавит нас от неприятностей.
— Допустим, — согласился Роджер, — но расследование все равно состоится, и суд потребует от вас назвать человека в маске, которого вы сопровождали. Но для мадемуазель де Рошамбо так же важно, как и для меня самого, чтобы моя личность оставалась в тайне.
— Я подумал и об этом, — улыбнулся аббат. — Если месье де ла Тур д'Овернь не возражает, я предлагаю, чтобы мы оба отказались говорить. Мы дворяне, и даже сам король не может приказать подвергнуть нас пытке. В качестве причины мы дадим понять, что противник де Келюса занимает настолько высокое положение, что его разоблачение может вызвать скандал. Мы даже можем намекнуть, что это один из младших принцев крови, так как в этом случае суд будет только рад замять дело.
— Вы избавили меня от волнения, — облегченно вздохнул Роджер. — Что до меня, аббат, то после нашей последней встречи я получил известия о серьезной болезни моей матери, поэтому не исключено, что я покину Париж завтра утром. Но я еще не пришел к выводу, настолько ли плохи ее дела, чтобы требовать моего срочного приезда. Если утром я все-таки решу ехать, то мне уже не представится возможность поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, поэтому я заранее выражаю вам мою глубочайшую признательность.
Де Перигор поклонился:
— Я буду сожалеть о вашем отсутствии, но не сомневаюсь, что вы напишете мне и вскоре вернетесь, дабы восстановить дружбу, доставлявшую мне искреннюю радость. А теперь, думаю, пришло время занять позицию на дороге, ведущей к petit maison де Келюса. Я поеду вперед, а вы следуйте за моей каретой на некотором расстоянии.
Они ехали рысью в направлении деревушки Шавиль, но в полумиле от нее карета свернула на лесную дорогу к юго-востоку. Проехав по ней три четверти мили, они оказались на широкой поляне. Карета остановилась на перекрестке двух дорог, а Роджер и виконт скрылись за деревьями, чтобы их не заметили подъезжающие. Аббат вылез из кареты и встал на обочине, словно поджидая кого-нибудь, чтобы спросить дорогу. Под мышкой он держал нечто похожее на рулон шелка, и Роджер догадался, что под материей спрятаны две дуэльные шпаги.
В лесу было очень тихо — лишь изредка безмолвие нарушал птичий щебет или шорох в кустах. Время тянулось невероятно медленно. В голове у Роджера мысли беспорядочно сменяли друг друга: Атенаис, недавние тренировки в школе фехтования, детские годы в Лимингтоне, сегодняшнее собрание у месье де Рошамбо, давняя полуночная схватка с шевалье де Рубеком — все это мелькало и смешивалось в его возбужденном уме.
Наконец послышался топот копыт. Роджер вытянул шею, стремясь поскорее увидеть, приближается ли это карета его противника или же какого-то другого путешественника. Вскоре он разглядел между деревьями запряженный шестью лошадьми экипаж и форейтора в зелено-золотой ливрее графа де Келюса.
Аббат шагнул на дорогу и взмахнул свертком; карета с грохотом затормозила. Что произошло потом, не могли видеть ни Роджер, ни виконт, так как де Перигор находился по дальнюю сторону кареты, а тусклый свет не позволял что-либо разглядеть сквозь окна на таком расстоянии.
Следующие три минуты показались Роджеру вечностью. Потом аббат вышел из-за кареты и, хромая, направился к ним. Он прошел полпути, когда карета внезапно тронулась. Роджер и де ла Тур д'Овернь поскакали навстречу де Перигору.
— Все бесполезно! — крикнул аббат. — Я клялся, что вы дворянин и назовете себя, если он отойдет от кареты — вне поля зрения его слуг. Я сказал ему, что месье де ла Тур д'Овернь будет наблюдать, чтобы дуэль велась честно, и что с нами есть врач, но все напрасно. Он заявил, что не станет драться, будь вы даже самим королем.
Карета де Перигора преграждала дорогу, поэтому кучеру де Келюса пришлось направить лошадей по траве, чтобы объехать ее, но к этому времени он уже снова выехал на дорогу.
Роджер бросил укоризненный взгляд на де Перигора. Он рассчитывал, что бойкий язык аббата, могущий в равной степени быть сладкоречивым и ядовитым, убедит де Келюса принять вызов. В голове у него мелькнула мысль, что де Перигор, стараясь уберечь его, затеял с ним игру. С самого начала аббат ясно дал понять, что считает нелепым рисковать жизнью, спасая девушку от брака только потому, что ей не нравится жених, выбранный для нее отцом. Должно быть, он решил передать вызов таким образом, чтобы де Келюс мог его отвергнуть, не роняя при этом лица.
Сообразительный аббат сразу же понял мысль Роджера и с негодованием заявил:
— Клянусь честью, я сделал для вас все, что мог. Я даже бросил к его ногам шпаги — они остались в его карете.
Кучер де Келюса погнал лошадей рысью, и карета исчезла за деревьями, окаймлявшими дорогу на юго-восток.
Внезапно де ла Тур д'Овернь пришпорил лошадь и крикнул:
— Скачите за мной! Мы его догоним!
— Спасибо, аббат! — поблагодарил Роджер и, повернув лошадь, помчался галопом следом за виконтом.
Карета не успела отъехать далеко, но, услышав топот копыт по дерну, двое лакеев, едущих в открытом багажном отделении, повернулись и увидели, что их преследуют. Света было достаточно, чтобы разглядеть на одном из преследователей маску. Лакеи сразу же закричали кучеру и форейтору:
— Allez! Allez! 132 На нас напали разбойники! — И шесть превосходных лошадей перешли с рыси на галоп.
У всадников было преимущество перед тяжелым экипажем, и через пару минут они приблизились к нему, но лакеи вытащили из-под сиденья мушкетоны с широкими дулами и стали целиться.
Роджер упал духом. Казалось почти невозможным проскакать мимо кареты и заставить ее остановиться, не получив при этом порцию свинца. Но де ла Тур д'Овернь извлек из кобуры пистолет, взвел курок и выстрелил в лакея, сидевшего слева. Пуля угодила ему в плечо, и бедняга с криком уронил мушкетон.
Второй лакей выстрелил, но в этот момент карета подпрыгнула на камне, и пуля просвистела над головой Роджера.
Несмотря на стрельбу и крики, кучер, пригнувшись на козлах, продолжал хлестать лошадей. Но в следующую минуту всадники поравнялись с ним по обеим сторонам кареты.
Вытащив из кобуры второй пистолет, виконт направил его на кучера и крикнул:
— Стой, парень! Иначе расстанешься с жизнью!
Кучер понял, что с ним не шутят, и натянул поводья. Неуклюжая карета, скрипя на все лады, остановилась.
Проскакав около двадцати ярдов, Роджер и де ла Тур д'Овернь снова подъехали друг к другу прямо возле взмыленных передних лошадей.
— Дайте мне поводья! — крикнул Роджеру виконт. — Я послежу за этими людьми, пока вы разберетесь с графом. Пусть Бог хранит вас и придаст силы вашей руке!
— Благодарю вас! — отозвался Роджер. Бросив виконту поводья, он соскользнул на землю.
Внезапно Роджер вспомнил, что на нем шпоры. Нагнувшись, он отстегнул их и сунул в карман. К тому времени, как он добрался до дверцы кареты, граф де Келюс распахнул ее и, положив руку на подоконник, высунул наружу смуглую безобразную физиономию.
Переведя дыхание, Роджер церемонно поклонился.
— Сожалею, месье граф, — заговорил он, — что обстоятельства не позволили мне прислать к вам моих секундантов и предложить вам выбор оружия, времени и места, но мы должны драться немедленно. Прошу вас сойти.
— Проклятие! Кто вы такой? — сердито осведомился граф. — И что означает этот фарс?
— Это не фарс, — холодно ответил Роджер. — Надеюсь, вы скоро в этом убедитесь. Что касается меня, то месье аббат де Перигор уже объяснил вам, что вы не опозорите свою шпагу, скрестив ее с моей. Как только мы избавимся от любопытных взглядов, я сброшу маску и отвечу вам на все вопросы относительно моей личности. Поторопитесь, если вы не предпочитаете драться в темноте!
— Без причины я не стану драться ни в темноте, ни при свете, — проворчал де Келюс.
— Я назову вам причину, как только мы отойдем в сторону. И эта причина покажется вам достаточно убедительной.
— Если я сочту ее убедительной, это будет означать вашу смерть, юный нахал!
— Меня вполне удовлетворяет ход ваших мыслей, но позвольте предупредить, что я намерен убить вас, если смогу!
— Следовательно, вы считаете, что я нанес вам смертельное оскорбление, хотя мне о нем ничего не известно?
— Можно сказать и так. Как бы то ни было, я не стану ни просить, ни давать пощады.
На момент показалось, что де Келюс намерен выпрыгнуть из кареты, но он, очевидно, передумал.
— Нет, — твердо заявил граф, — я не стану драться с незнакомцем из-за оскорбления, которое я, возможно, не наносил. В другое время за вашу наглость я проделал бы в вас столько же дырок, сколько бывает в нашпигованном каплуне, но сегодня вечером я не в том настроении. — Он сел и захлопнул дверцу перед носом Роджера.
Ухватившись за ручку, Роджер снова открыл дверцу и просунул голову внутрь.
— Чем этот вечер отличается от других? — крикнул он. — Вы не пользуетесь репутацией труса. Когда же вы успели им стать?
Де Келюс рассмеялся:
— Можете называть меня трусом, если хотите. Мне все равно. Повторяю, сейчас я не стану драться! Через два дня я женюсь и не желаю идти на риск испортить себе наслаждение молодой женой из-за вашего случайного выпада. Через месяц я буду к вашим услугам. Если вам не терпится умереть, найдите меня в начале октября в любое время и в любом месте. Обещаю разрезать вас на мелкие кусочки.
— Именно ваш брак и оскорбляет меня! — гневно воскликнул Роджер. — Вы будете драться немедленно или я убью вас на месте! — Наклонившись вперед, он ухватился за кружевное жабо графа и резко рванул его к себе.
Покуда они орали друг на друга, Роджер заметил, что граф в карете не один. Рядом с ним сидел другой человек, но его черты не были видны в полумраке салона кареты, тем более что Роджер не сводил глаз со смуглого лица графа.
Когда пальцы Роджера вцепились в гофрированное кружево, спутник графа внезапно протянул руку и сорвал маску с его лица.
— Ventre du Pape! 133 — крикнул он де Келюсу. — Так я и думал, что. знаю этот голос! Этот выскочка — Брюк, секретарь моего отца! Вас вызвал парень, которого Атенаис подобрала в сточной канаве!
Роджер отпустил графа и отскочил назад. Но было слишком поздно. Кучер, форейтор и оба лакея, очевидно, слышали крик, так что вред уже был причинен, и ничто не могло помешать им разобраться в причине ссоры. Побледнев от досады и бешенства, Роджер смотрел на красивое надменное лицо графа Люсьена де Рошамбо.
— Проклятый глупец! — воскликнул он. — Если вы догадались, кто я такой, неужели вам не хватило ума понять, что открытие моей личности подвергнет опасности честь вашей сестры?
Де Келюс ошеломленно уставился на Роджера.
— Что, черт возьми, все это означает? — осведомился он, повернувшись к графу Люсьену. — Я видел этого человека в кабинете вашего отца, но почему вы связываете его имя с именем Атенаис?
— Этот пес бросал на нее влюбленные взгляды, когда ей было всего четырнадцать лет, — объяснил молодой граф. — Ему удалось пролезть в наш дом, а отец ничего не замечал. Теперь ясно, что у него хватило наглости возомнить себя вашим соперником, и он решил попытаться убить вас, чтобы не допустить вашего брака с моей сестрой.
— Так вот оно что, — проворчал граф. — Когда аббат сказал, что моего неизвестного противника сопровождает де ла Тур д'Овернь, я подумал, что он, не сумев меня одолеть, обратился за помощью к наемному убийце.
— Ваша мысль достойна вас, — вмешался Роджер. — Но ни месье де ла Тур д'Овернь, ни любому другому истинному дворянину такое и в голову бы не пришло.
— Кто вы такой, жалкий писарь, чтобы судить, какие мысли подобают дворянину? — презрительно усмехнулся граф Люсьен.
— Покончив с графом, я займусь вами, — пообещал рассвирепевший Роджер. — Вы это давно заслужили. Я могу вас заверить, что моя кровь ничем не хуже вашей.
— Чушь! Вы всего лишь ничтожный авантюрист!
— В таком случае вы обвиняете во лжи не только меня, но и аббата де Перигора. Он знаком с моим дядей, графом Килдоненом. Моя настоящая фамилия Брук, и мой отец — контр-адмирал британского флота.
— Мне наплевать, кто вы! — рявкнул де Келюс. — Я не стану драться ни с одним человеком, покуда Атенаис не станет моей.
— А я не допущу этого, пока жив! — крикнул Роджер, обнажая шпагу. — Она заслуживает лучшего мужа, чем распутный внук негра-раба!
Желтая физиономия де Келюса побагровела. Нагнувшись, он схватил одну из шпаг, которые бросил в карету де Перигор, и спрыгнул на землю.
— Так-то лучше! — воскликнул Роджер, шагнув назад. — Давайте подыщем место поровнее и уладим наш спор.
— Я не удостою вас даже подобием настоящей дуэли! — прошипел граф, теперь побелев от злости. — Я убью вас там, где ваше место — в канаве!
Говоря, он сделал резкий выпад. Роджер вовремя отскочил в сторону. Он едва успел занять оборонительную позицию, как граф атаковал его снова. К своему ужасу, Роджер осознал, что позволил застигнуть себя врасплох в крайне неудобном положении. Несколькими футами позади него находилась невысокая насыпь и канава — отступая, он неминуемо споткнется каблуком о насыпь и свалится вниз.
Клинки скрещивались друг с другом с быстротой молнии. Де Келюс опять сделал выпад, но Роджер не отступил ни на шаг. Он согнул колени и слегка присел — клинок пронзил его камзол над плечом и обжег кожу словно раскаленное железо.
Роджер знал, что граф задел его, но рана была слишком легкой, чтобы это имело какие-либо последствия. На момент острие шпаги графа застряло в ткани камзола. Находись Роджер в более выгодном положении, он мог бы воспользоваться случаем и нанести удар снизу вверх, но сейчас он предпочел не рисковать. Вместо этого, прежде чем де Келюс успел опомниться, Роджер отскочил вбок и повернулся на левом каблуке. Благодаря этому, противники совершили полный поворот, и за спиной у Роджера уже не было канавы. Теперь он стоял возле лошадей, а граф снова оказался возле дверцы кареты.
Де Келюс продолжал атаковать, и Роджер полностью осознал, с каким страшным противником он имеет дело. Граф обладал такой чудовищной силой, что Роджер постоянно ожидал, что тот выбьет шпагу из его руки. Между каретой и канавой было достаточно места для отступления, и Роджер оставался в живых лишь потому, что делал шаг назад при каждом свирепом выпаде.
Внезапно он услышал крик виконта де ла Тур д'Овернь:
— Берегитесь! Сзади! Oh, Mere de Dieu! 134
Виконт, все еще сидя верхом, наблюдал за схваткой с напряженным вниманием. Со своего места он видел то, чего не замечали сосредоточенные друг на друге противники.
Граф Люсьен, подобрав с пола кареты вторую шпагу, выскользнул через заднюю дверцу, обошел карету сзади и оказался за спиной у Роджера.
Виконт де ла Тур д'Овернь с ужасом осознал, что молодой человек, очевидно считая схватку не обычной дуэлью, а вооруженным нападением, намерен заколоть Роджера сзади.
Крик застал противников врасплох — они отскочили друг от друга, и Роджер бросил быстрый взгляд через плечо. Де Келюс, ничего не заметив, снова устремился в атаку. Роджер, увидев графа Люсьена, понял грозившую с его стороны смертельную опасность и повернулся кругом, чтобы отразить первый выпад нового противника.
Он едва успел это сделать, как услышал позади топот ног де Келюса. Граф сам по себе был грозным соперником для любого фехтовальщика, а когда к его шпаге прибавлялся второй клинок, пусть даже в руке еще не достигшего восемнадцати лет кадета военной академии, с этим не мог бы справиться никакой чемпион.
Спасая жизнь, Роджер напрочь отринул все правила фехтования. Повернувшись на правом каблуке, он ткнул шпагой в сторону. Клинок просвистел перед глазами графа Люсьена и, описав полукруг, заставил де Келюса отскочить как раз в тот момент, когда он собирался сделать выпад. Быстрым ударом Роджер отбросил шпагу графа Люсьена, после чего сделал то, о чем не мог и помыслить, бросая вызов. Промчавшись мимо юного графа, он повернулся и пустился бежать.
Двое противников с торжествующими воплями устремились следом.
— Позвольте мне с ним разделаться! — крикнул граф Люсьен. — Этот оборванец заслуживает плевка, а не шпаги! Я отучу его изображать разбойника и нападать на кареты!
— Оставь его мне, парень! — отозвался де Келюс. — Это мое дело!
Роджер мчался по дороге, чувствуя, как пылает его лицо. Впрочем, все его тело горело от стыда, смешанного со страхом. Ощущая предательское покалывание в затылке, он каждую секунду ожидал, что клинок вонзится ему в спину и проткнет насквозь легкие. Мысль о столь позорной смерти, да еще на глазах у виконта де ла Тур д'Овернь, была невыносимой. Но Роджер знал, что если он попытается повернуться, то захлебнется собственной кровью, даже не успев занять оборонительную позицию.
Слезы выступили на глазах у Роджера, когда он представил себе, как граф Люсьен будет злорадно описывать эту сцену Атенаис, сообщив ей, что они прикончили ее картонного рыцаря, словно трусливую шавку. Но даже жгучее унижение не могло заставить его остановиться и принести себя в жертву чести, повернувшись к холодной стали клинков.
Ему пришло в голову, что он, возможно, оставил преследователей позади. Продолжая бежать, Роджер заставил себя прислушаться к топоту их ног, чтобы определить, на каком расстоянии они находятся. Судя по крику де Келюса, называвшего его хвастливым английским дворянчиком и призывавшего повернуться и сражаться, граф отстал от него на добрых двадцать шагов.
Роджер рискнул бросить взгляд через плечо. Граф Люсьен бежал быстро и молча, держась не более чем в шести шагах от него и опередив более грузного де Келюса ярдов на двадцать.
Им предстояло проехать около восьми миль, но времени у них было достаточно, поэтому они пускали лошадей в галоп только на зеленых лужайках Булонского леса. В Сен-Клу они пересекли реку и свернули к Севру. Добравшись до деревни, Роджер вновь заговорил о вымышленной болезни матери.
— Я все еще не решил, уехать ли мне из Парижа завтра утром или же подождать дополнительных известий. Перечитав письмо матери, я подумал, что поначалу чрезмерно встревожился, но я никогда себе не прощу, если она умрет, не дав мне своего благословения.
— На вашем месте я бы ничего не решал до завтра, — посоветовал виконт. — Ваши мысли прояснятся, когда сегодняшнее дело будет улажено.
Нервы Роджера были напряжены, и он с трудом сдержал приступ истерического смеха, услышав выражение, выбранное его другом. Разумеется, виконт имел в виду дуэль, но слова «сегодняшнее дело» еще лучше подходили к совещанию, которое месье де Рошамбо собирался провести в десять вечера. От решения архиепископа Тулузского зависело, останется ли Роджер (если он не погибнет в поединке) в Париже или же уедет завтра утром, объяснив причину маркизу. Как бы то ни было, виконт дал именно такой совет, на который надеялся Роджер, и поэтому он охотно принял его.
В полумиле к югу от Севра, на северной окраине Медонского леса, они увидели на обочине дороги карету аббата. Подъезжая к ней, Роджер надел маску, дабы кучер впоследствии не смог его опознать. В сотне ярдов от кареты они остановились, Роджер спешился, передав виконту поводья, и направился приветствовать аббата.
Подойдя к карете, Роджер увидел, что де Перигор был не один — рядом с ним сидел низенький толстый человечек с плотной повязкой на глазах. Аббат приложил палец к губам, призывая к молчанию, потом взял Роджера под руку и, прихрамывая, двинулся вместе с ним назад к виконту.
— Вижу, вы все-таки захватили с собой друга, — заметил де Перигор, когда они оказались вне пределов слышимости толстяка в карете.
— Это месье де ла Тур д'Овернь, — объяснил Роджер. — Когда я рассказал ему о своем плане, он настоял на том, чтобы сопровождать меня, дабы оказать мне помощь в случае непредвиденных обстоятельств. Но я вижу, у вас также имеется спутник.
Аббат кивнул:
— Мой спутник — врач. Его присутствие не поможет вам избежать обвинения в убийстве, если вы прикончите де Келюса, но, по крайней мере, придаст встрече характер дела чести, а не разбойного нападения. Я также захватил две дуэльные шпаги, чтобы месье граф мог выбрать подходящую ему по длине, на случай если он взял с собой только придворную шпагу.
— Вы подумали обо всем, — с признательностью промолвил Роджер и, когда аббат и виконт приветствовали друг друга, добавил: — Теперь меня беспокоит лишь одно. Де Келюс и его слуги наверняка узнают вас обоих. Если дело закончится его гибелью, то я опасаюсь, что вас могут привлечь в качестве сообщников неизвестного убийцы. Поэтому я хочу, чтобы, как только граф выйдет из кареты, вы оба оставили нас, дабы не оказаться свидетелями схватки.
— В этом нет необходимости, — возразил аббат. — Впоследствии мы можем заявить, что сопровождали вас только с целью договориться о вашей встрече с графом в другое время и в другом месте. Не наша вина, что вы оба впали в бешенство, а когда поединок начался, мы уже не могли его остановить.
Виконт кивнул:
— Это объяснение избавит нас от неприятностей.
— Допустим, — согласился Роджер, — но расследование все равно состоится, и суд потребует от вас назвать человека в маске, которого вы сопровождали. Но для мадемуазель де Рошамбо так же важно, как и для меня самого, чтобы моя личность оставалась в тайне.
— Я подумал и об этом, — улыбнулся аббат. — Если месье де ла Тур д'Овернь не возражает, я предлагаю, чтобы мы оба отказались говорить. Мы дворяне, и даже сам король не может приказать подвергнуть нас пытке. В качестве причины мы дадим понять, что противник де Келюса занимает настолько высокое положение, что его разоблачение может вызвать скандал. Мы даже можем намекнуть, что это один из младших принцев крови, так как в этом случае суд будет только рад замять дело.
— Вы избавили меня от волнения, — облегченно вздохнул Роджер. — Что до меня, аббат, то после нашей последней встречи я получил известия о серьезной болезни моей матери, поэтому не исключено, что я покину Париж завтра утром. Но я еще не пришел к выводу, настолько ли плохи ее дела, чтобы требовать моего срочного приезда. Если утром я все-таки решу ехать, то мне уже не представится возможность поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, поэтому я заранее выражаю вам мою глубочайшую признательность.
Де Перигор поклонился:
— Я буду сожалеть о вашем отсутствии, но не сомневаюсь, что вы напишете мне и вскоре вернетесь, дабы восстановить дружбу, доставлявшую мне искреннюю радость. А теперь, думаю, пришло время занять позицию на дороге, ведущей к petit maison де Келюса. Я поеду вперед, а вы следуйте за моей каретой на некотором расстоянии.
Они ехали рысью в направлении деревушки Шавиль, но в полумиле от нее карета свернула на лесную дорогу к юго-востоку. Проехав по ней три четверти мили, они оказались на широкой поляне. Карета остановилась на перекрестке двух дорог, а Роджер и виконт скрылись за деревьями, чтобы их не заметили подъезжающие. Аббат вылез из кареты и встал на обочине, словно поджидая кого-нибудь, чтобы спросить дорогу. Под мышкой он держал нечто похожее на рулон шелка, и Роджер догадался, что под материей спрятаны две дуэльные шпаги.
В лесу было очень тихо — лишь изредка безмолвие нарушал птичий щебет или шорох в кустах. Время тянулось невероятно медленно. В голове у Роджера мысли беспорядочно сменяли друг друга: Атенаис, недавние тренировки в школе фехтования, детские годы в Лимингтоне, сегодняшнее собрание у месье де Рошамбо, давняя полуночная схватка с шевалье де Рубеком — все это мелькало и смешивалось в его возбужденном уме.
Наконец послышался топот копыт. Роджер вытянул шею, стремясь поскорее увидеть, приближается ли это карета его противника или же какого-то другого путешественника. Вскоре он разглядел между деревьями запряженный шестью лошадьми экипаж и форейтора в зелено-золотой ливрее графа де Келюса.
Аббат шагнул на дорогу и взмахнул свертком; карета с грохотом затормозила. Что произошло потом, не могли видеть ни Роджер, ни виконт, так как де Перигор находился по дальнюю сторону кареты, а тусклый свет не позволял что-либо разглядеть сквозь окна на таком расстоянии.
Следующие три минуты показались Роджеру вечностью. Потом аббат вышел из-за кареты и, хромая, направился к ним. Он прошел полпути, когда карета внезапно тронулась. Роджер и де ла Тур д'Овернь поскакали навстречу де Перигору.
— Все бесполезно! — крикнул аббат. — Я клялся, что вы дворянин и назовете себя, если он отойдет от кареты — вне поля зрения его слуг. Я сказал ему, что месье де ла Тур д'Овернь будет наблюдать, чтобы дуэль велась честно, и что с нами есть врач, но все напрасно. Он заявил, что не станет драться, будь вы даже самим королем.
Карета де Перигора преграждала дорогу, поэтому кучеру де Келюса пришлось направить лошадей по траве, чтобы объехать ее, но к этому времени он уже снова выехал на дорогу.
Роджер бросил укоризненный взгляд на де Перигора. Он рассчитывал, что бойкий язык аббата, могущий в равной степени быть сладкоречивым и ядовитым, убедит де Келюса принять вызов. В голове у него мелькнула мысль, что де Перигор, стараясь уберечь его, затеял с ним игру. С самого начала аббат ясно дал понять, что считает нелепым рисковать жизнью, спасая девушку от брака только потому, что ей не нравится жених, выбранный для нее отцом. Должно быть, он решил передать вызов таким образом, чтобы де Келюс мог его отвергнуть, не роняя при этом лица.
Сообразительный аббат сразу же понял мысль Роджера и с негодованием заявил:
— Клянусь честью, я сделал для вас все, что мог. Я даже бросил к его ногам шпаги — они остались в его карете.
Кучер де Келюса погнал лошадей рысью, и карета исчезла за деревьями, окаймлявшими дорогу на юго-восток.
Внезапно де ла Тур д'Овернь пришпорил лошадь и крикнул:
— Скачите за мной! Мы его догоним!
— Спасибо, аббат! — поблагодарил Роджер и, повернув лошадь, помчался галопом следом за виконтом.
Карета не успела отъехать далеко, но, услышав топот копыт по дерну, двое лакеев, едущих в открытом багажном отделении, повернулись и увидели, что их преследуют. Света было достаточно, чтобы разглядеть на одном из преследователей маску. Лакеи сразу же закричали кучеру и форейтору:
— Allez! Allez! 132 На нас напали разбойники! — И шесть превосходных лошадей перешли с рыси на галоп.
У всадников было преимущество перед тяжелым экипажем, и через пару минут они приблизились к нему, но лакеи вытащили из-под сиденья мушкетоны с широкими дулами и стали целиться.
Роджер упал духом. Казалось почти невозможным проскакать мимо кареты и заставить ее остановиться, не получив при этом порцию свинца. Но де ла Тур д'Овернь извлек из кобуры пистолет, взвел курок и выстрелил в лакея, сидевшего слева. Пуля угодила ему в плечо, и бедняга с криком уронил мушкетон.
Второй лакей выстрелил, но в этот момент карета подпрыгнула на камне, и пуля просвистела над головой Роджера.
Несмотря на стрельбу и крики, кучер, пригнувшись на козлах, продолжал хлестать лошадей. Но в следующую минуту всадники поравнялись с ним по обеим сторонам кареты.
Вытащив из кобуры второй пистолет, виконт направил его на кучера и крикнул:
— Стой, парень! Иначе расстанешься с жизнью!
Кучер понял, что с ним не шутят, и натянул поводья. Неуклюжая карета, скрипя на все лады, остановилась.
Проскакав около двадцати ярдов, Роджер и де ла Тур д'Овернь снова подъехали друг к другу прямо возле взмыленных передних лошадей.
— Дайте мне поводья! — крикнул Роджеру виконт. — Я послежу за этими людьми, пока вы разберетесь с графом. Пусть Бог хранит вас и придаст силы вашей руке!
— Благодарю вас! — отозвался Роджер. Бросив виконту поводья, он соскользнул на землю.
Внезапно Роджер вспомнил, что на нем шпоры. Нагнувшись, он отстегнул их и сунул в карман. К тому времени, как он добрался до дверцы кареты, граф де Келюс распахнул ее и, положив руку на подоконник, высунул наружу смуглую безобразную физиономию.
Переведя дыхание, Роджер церемонно поклонился.
— Сожалею, месье граф, — заговорил он, — что обстоятельства не позволили мне прислать к вам моих секундантов и предложить вам выбор оружия, времени и места, но мы должны драться немедленно. Прошу вас сойти.
— Проклятие! Кто вы такой? — сердито осведомился граф. — И что означает этот фарс?
— Это не фарс, — холодно ответил Роджер. — Надеюсь, вы скоро в этом убедитесь. Что касается меня, то месье аббат де Перигор уже объяснил вам, что вы не опозорите свою шпагу, скрестив ее с моей. Как только мы избавимся от любопытных взглядов, я сброшу маску и отвечу вам на все вопросы относительно моей личности. Поторопитесь, если вы не предпочитаете драться в темноте!
— Без причины я не стану драться ни в темноте, ни при свете, — проворчал де Келюс.
— Я назову вам причину, как только мы отойдем в сторону. И эта причина покажется вам достаточно убедительной.
— Если я сочту ее убедительной, это будет означать вашу смерть, юный нахал!
— Меня вполне удовлетворяет ход ваших мыслей, но позвольте предупредить, что я намерен убить вас, если смогу!
— Следовательно, вы считаете, что я нанес вам смертельное оскорбление, хотя мне о нем ничего не известно?
— Можно сказать и так. Как бы то ни было, я не стану ни просить, ни давать пощады.
На момент показалось, что де Келюс намерен выпрыгнуть из кареты, но он, очевидно, передумал.
— Нет, — твердо заявил граф, — я не стану драться с незнакомцем из-за оскорбления, которое я, возможно, не наносил. В другое время за вашу наглость я проделал бы в вас столько же дырок, сколько бывает в нашпигованном каплуне, но сегодня вечером я не в том настроении. — Он сел и захлопнул дверцу перед носом Роджера.
Ухватившись за ручку, Роджер снова открыл дверцу и просунул голову внутрь.
— Чем этот вечер отличается от других? — крикнул он. — Вы не пользуетесь репутацией труса. Когда же вы успели им стать?
Де Келюс рассмеялся:
— Можете называть меня трусом, если хотите. Мне все равно. Повторяю, сейчас я не стану драться! Через два дня я женюсь и не желаю идти на риск испортить себе наслаждение молодой женой из-за вашего случайного выпада. Через месяц я буду к вашим услугам. Если вам не терпится умереть, найдите меня в начале октября в любое время и в любом месте. Обещаю разрезать вас на мелкие кусочки.
— Именно ваш брак и оскорбляет меня! — гневно воскликнул Роджер. — Вы будете драться немедленно или я убью вас на месте! — Наклонившись вперед, он ухватился за кружевное жабо графа и резко рванул его к себе.
Покуда они орали друг на друга, Роджер заметил, что граф в карете не один. Рядом с ним сидел другой человек, но его черты не были видны в полумраке салона кареты, тем более что Роджер не сводил глаз со смуглого лица графа.
Когда пальцы Роджера вцепились в гофрированное кружево, спутник графа внезапно протянул руку и сорвал маску с его лица.
— Ventre du Pape! 133 — крикнул он де Келюсу. — Так я и думал, что. знаю этот голос! Этот выскочка — Брюк, секретарь моего отца! Вас вызвал парень, которого Атенаис подобрала в сточной канаве!
Роджер отпустил графа и отскочил назад. Но было слишком поздно. Кучер, форейтор и оба лакея, очевидно, слышали крик, так что вред уже был причинен, и ничто не могло помешать им разобраться в причине ссоры. Побледнев от досады и бешенства, Роджер смотрел на красивое надменное лицо графа Люсьена де Рошамбо.
— Проклятый глупец! — воскликнул он. — Если вы догадались, кто я такой, неужели вам не хватило ума понять, что открытие моей личности подвергнет опасности честь вашей сестры?
Де Келюс ошеломленно уставился на Роджера.
— Что, черт возьми, все это означает? — осведомился он, повернувшись к графу Люсьену. — Я видел этого человека в кабинете вашего отца, но почему вы связываете его имя с именем Атенаис?
— Этот пес бросал на нее влюбленные взгляды, когда ей было всего четырнадцать лет, — объяснил молодой граф. — Ему удалось пролезть в наш дом, а отец ничего не замечал. Теперь ясно, что у него хватило наглости возомнить себя вашим соперником, и он решил попытаться убить вас, чтобы не допустить вашего брака с моей сестрой.
— Так вот оно что, — проворчал граф. — Когда аббат сказал, что моего неизвестного противника сопровождает де ла Тур д'Овернь, я подумал, что он, не сумев меня одолеть, обратился за помощью к наемному убийце.
— Ваша мысль достойна вас, — вмешался Роджер. — Но ни месье де ла Тур д'Овернь, ни любому другому истинному дворянину такое и в голову бы не пришло.
— Кто вы такой, жалкий писарь, чтобы судить, какие мысли подобают дворянину? — презрительно усмехнулся граф Люсьен.
— Покончив с графом, я займусь вами, — пообещал рассвирепевший Роджер. — Вы это давно заслужили. Я могу вас заверить, что моя кровь ничем не хуже вашей.
— Чушь! Вы всего лишь ничтожный авантюрист!
— В таком случае вы обвиняете во лжи не только меня, но и аббата де Перигора. Он знаком с моим дядей, графом Килдоненом. Моя настоящая фамилия Брук, и мой отец — контр-адмирал британского флота.
— Мне наплевать, кто вы! — рявкнул де Келюс. — Я не стану драться ни с одним человеком, покуда Атенаис не станет моей.
— А я не допущу этого, пока жив! — крикнул Роджер, обнажая шпагу. — Она заслуживает лучшего мужа, чем распутный внук негра-раба!
Желтая физиономия де Келюса побагровела. Нагнувшись, он схватил одну из шпаг, которые бросил в карету де Перигор, и спрыгнул на землю.
— Так-то лучше! — воскликнул Роджер, шагнув назад. — Давайте подыщем место поровнее и уладим наш спор.
— Я не удостою вас даже подобием настоящей дуэли! — прошипел граф, теперь побелев от злости. — Я убью вас там, где ваше место — в канаве!
Говоря, он сделал резкий выпад. Роджер вовремя отскочил в сторону. Он едва успел занять оборонительную позицию, как граф атаковал его снова. К своему ужасу, Роджер осознал, что позволил застигнуть себя врасплох в крайне неудобном положении. Несколькими футами позади него находилась невысокая насыпь и канава — отступая, он неминуемо споткнется каблуком о насыпь и свалится вниз.
Клинки скрещивались друг с другом с быстротой молнии. Де Келюс опять сделал выпад, но Роджер не отступил ни на шаг. Он согнул колени и слегка присел — клинок пронзил его камзол над плечом и обжег кожу словно раскаленное железо.
Роджер знал, что граф задел его, но рана была слишком легкой, чтобы это имело какие-либо последствия. На момент острие шпаги графа застряло в ткани камзола. Находись Роджер в более выгодном положении, он мог бы воспользоваться случаем и нанести удар снизу вверх, но сейчас он предпочел не рисковать. Вместо этого, прежде чем де Келюс успел опомниться, Роджер отскочил вбок и повернулся на левом каблуке. Благодаря этому, противники совершили полный поворот, и за спиной у Роджера уже не было канавы. Теперь он стоял возле лошадей, а граф снова оказался возле дверцы кареты.
Де Келюс продолжал атаковать, и Роджер полностью осознал, с каким страшным противником он имеет дело. Граф обладал такой чудовищной силой, что Роджер постоянно ожидал, что тот выбьет шпагу из его руки. Между каретой и канавой было достаточно места для отступления, и Роджер оставался в живых лишь потому, что делал шаг назад при каждом свирепом выпаде.
Внезапно он услышал крик виконта де ла Тур д'Овернь:
— Берегитесь! Сзади! Oh, Mere de Dieu! 134
Виконт, все еще сидя верхом, наблюдал за схваткой с напряженным вниманием. Со своего места он видел то, чего не замечали сосредоточенные друг на друге противники.
Граф Люсьен, подобрав с пола кареты вторую шпагу, выскользнул через заднюю дверцу, обошел карету сзади и оказался за спиной у Роджера.
Виконт де ла Тур д'Овернь с ужасом осознал, что молодой человек, очевидно считая схватку не обычной дуэлью, а вооруженным нападением, намерен заколоть Роджера сзади.
Крик застал противников врасплох — они отскочили друг от друга, и Роджер бросил быстрый взгляд через плечо. Де Келюс, ничего не заметив, снова устремился в атаку. Роджер, увидев графа Люсьена, понял грозившую с его стороны смертельную опасность и повернулся кругом, чтобы отразить первый выпад нового противника.
Он едва успел это сделать, как услышал позади топот ног де Келюса. Граф сам по себе был грозным соперником для любого фехтовальщика, а когда к его шпаге прибавлялся второй клинок, пусть даже в руке еще не достигшего восемнадцати лет кадета военной академии, с этим не мог бы справиться никакой чемпион.
Спасая жизнь, Роджер напрочь отринул все правила фехтования. Повернувшись на правом каблуке, он ткнул шпагой в сторону. Клинок просвистел перед глазами графа Люсьена и, описав полукруг, заставил де Келюса отскочить как раз в тот момент, когда он собирался сделать выпад. Быстрым ударом Роджер отбросил шпагу графа Люсьена, после чего сделал то, о чем не мог и помыслить, бросая вызов. Промчавшись мимо юного графа, он повернулся и пустился бежать.
Двое противников с торжествующими воплями устремились следом.
— Позвольте мне с ним разделаться! — крикнул граф Люсьен. — Этот оборванец заслуживает плевка, а не шпаги! Я отучу его изображать разбойника и нападать на кареты!
— Оставь его мне, парень! — отозвался де Келюс. — Это мое дело!
Роджер мчался по дороге, чувствуя, как пылает его лицо. Впрочем, все его тело горело от стыда, смешанного со страхом. Ощущая предательское покалывание в затылке, он каждую секунду ожидал, что клинок вонзится ему в спину и проткнет насквозь легкие. Мысль о столь позорной смерти, да еще на глазах у виконта де ла Тур д'Овернь, была невыносимой. Но Роджер знал, что если он попытается повернуться, то захлебнется собственной кровью, даже не успев занять оборонительную позицию.
Слезы выступили на глазах у Роджера, когда он представил себе, как граф Люсьен будет злорадно описывать эту сцену Атенаис, сообщив ей, что они прикончили ее картонного рыцаря, словно трусливую шавку. Но даже жгучее унижение не могло заставить его остановиться и принести себя в жертву чести, повернувшись к холодной стали клинков.
Ему пришло в голову, что он, возможно, оставил преследователей позади. Продолжая бежать, Роджер заставил себя прислушаться к топоту их ног, чтобы определить, на каком расстоянии они находятся. Судя по крику де Келюса, называвшего его хвастливым английским дворянчиком и призывавшего повернуться и сражаться, граф отстал от него на добрых двадцать шагов.
Роджер рискнул бросить взгляд через плечо. Граф Люсьен бежал быстро и молча, держась не более чем в шести шагах от него и опередив более грузного де Келюса ярдов на двадцать.