Уоллер Лесли. Банкир

   — Результат не очень ясен, — сказала Эдис из дальнего конца комнаты, там, где винный чуланчик и бар.
   — Да?
   — Это был своего рода эксперимент, дорогой. Может ли группа из восьми человек заполнить помещение. Вывод: нет.
   — Очень жаль, — пробормотал Палмер.
   — Это не твоя вина, — ответила Эдис, посмеиваясь. — Теперь я знаю. Хотя думаю, что восьмерым более веселым людям это удалось бы несколько лучше.
   — Если шесть из них банкиры и их жены, — задумчиво сказал Палмер, глядя в огонь, — едва ли можно ожидать большого оживления.
   — В следующий раз мы пригласим двенадцать человек. Мне кажется, тогда все будет прелестно.
   Палмер поднял глаза и увидел, что Эдис деловито устанавливает маленький стаканчик для вина в измельченном льду. Сейчас она наполнит стакан драмбуи или бенедиктином, охладит его и выпьет.
   — Сделай еще один, — попросил он.
   — Сейчас.
   — Как я понял из твоих слов, — продолжал он, — сегодня им было скучно.
   — Скучно? Не знаю. Очень может быть, что это из-за комнаты.
   Палмер покачал головой:
   — Виноваты люди. И прежде всего я сам. Ты не знала никого, кроме Джейн и ее мужа. А я знал. За обедом все было в порядке, но потом, когда я позволил Бэркхардту припереть меня к стенке разговорами о служебных делах, наступил холодок.
   — А о чем вы толковали? — спросила она, погружая в лед еще один стаканчик. — Это было похоже не на служебные разговоры, а скорее на философский спор.
   — Я думаю, — сказал Палмер, наблюдая, как она наполняет до половины стаканчики, — именно это и рассердило старого сыча. Он не подкован для философских споров или же считает себя неподкованным.
   — Он, кажется, обвиняет тебя в реакционных наклонностях.
   — Он считает, что я не иду в ногу со временем.
   Некоторое время они молчали. С улицы на каком-то расстоянии от их дома раздался звон церковного колокола, пробившего двенадцать раз.
   — Еще не охладились? — спросил Палмер.
   Эдис покачала головой.
   — Из всех банкиров, которых я знаю, — сказала она, — тебя я меньше всех подозревала бы в реакционности. С каким временем ты не идешь в ногу?
   — О, это один из сложнейших, запутанных вопросов, ответы на которые мы узнаем, как я подозреваю, лишь лет через пятьдесят. Между прочим, вся эта история представляет чисто академический интерес, потому что мои возражения абсолютно не принимаются во внимание.
   — Борьба с ветряными мельницами?
   Он сел на высокий табурет перед баром.
   — Все, с кем я уже говорил об этом, считают, что я не прав. — Он уставился в ведерко с измельченным льдом. Два стаканчика казались глазами в снегу. Они в свою очередь уставились на него.
   — Но ты и сам не убежден.
   — Я совершенно убежден в своей правоте. — Он криво улыбнулся. — Возможно, я не прав с точки зрения узко практической. В крайнем случае я ошибаюсь в отношении этого года и, может быть, следующего.
   — Тебе просто хочется поговорить? — спросила она. — Или же в конце концов ты введешь меня в курc дела?
   — Я думал, ты слышала старого Бэркхардта. Его голос разносился по всем углам.
   — Я честно вела разговоры с остальными.
   — Ладно. Дело идет о неограниченном потребительском кредите. — Он вздохнул. — Наверное, они уже холодные. Эдис вынула один стаканчик и протянула его Палмеру:— Если ты любишь теплый драмбуи…
   Палмер отпил немного и нашел, что ликер достаточно холодный. — Видишь ли, — начал он, — придет день расплаты, когда все должники или выплатят деньги — что невозможно, — или же экономика съежится, как проколотый воздушный шар. Сроки выплаты кредитов так сильно растянуты, а сумма выданных кредитов настолько оторвалась от наличности, что фабриканты в один прекрасный момент будут вынуждены потребовать выплаты у оптовых торговых фирм, которые требуют выплаты у мелких торговцев, а те в свою очередь у потребителей.
   — Но разве потребители не могут заплатить, дорогой?
   — Они работают на предприятиях у фабрикантов, чьи кредиты так просрочены, что здравый смысл больше не позволяет им производить товары. Они свертывают производство, увольняют рабочих. А безработный не может заплатить свои долги. Понимаешь?
   Эдис покачала головой и медленно вынула изо льда свой стаканчик с ликером. — Я думала, автоматика позаботится обо всем этом.
   Палмер рассмеялся коротким злым смехом, так похожим на смех Бэркхардта, что на мгновение замолчал, соображая, когда это он успел подцепить эту манеру.
   — Способ производства товаров не может изменить кредитного цикла, — объяснил он наконец.
   — Тогда мы обречены.
   — Я настолько закрутился во всей этой чепухе, что начал выдавать догмы, — вздохнул Палмер и отпил немного ликера. — Две вещи способны спасти положение. Федеральная резервная система может прижать банки. Банки сократят кредит торговцам, которые в свою очередь урежут потребительский кредит. Или же потребители будут следить за собой и вести себя как взрослые люди, а не как жадные дети.
   — Значит, — промолвила Эдис, держа свой стакан против света и внимательно изучая его, — все зависит от потребителей?
   — Очевидно.
   — А они не будут вести себя как взрослые, — продолжала Эдис, — пока живут в страхе, что сегодня вечером или в какойнибудь особенно солнечный день на следующей неделе все это разлетится на кусочки.
   Они тянули свой ликер в тишине. Какое-то полено в камине надломилось, выбросив в дымоход целый сноп искр. — Я думаю, это не тема, в которую человек может, так сказать, погрузиться с ходу, без подготовки.
   — Она была предметом обсуждения на сегодняшнем заседании в банке. Теперь мои коллеги, должно быть, считают меня помешанным на этом вопросе.
   — А каково их мнение?
   — Честно говоря, я раньше не обсуждал это с ними.
   — Тогда с кем же?
   — Ну, я не знаю. Я разговаривал с нашими работниками из отдела рекламы и информации.
   — Маком Бернсом? — спросила она.
   — Да, кажется. Он и мисс Клэри совершенно ничего не понимают в банковском деле. — Палмер посмотрел на ликер у себя в стакане и понял, что поздний час и, вероятно, весь алкоголь, поглощенный им за вечер, слишком развязали ему язык. Не то чтобы он не мог вести беседу, касающуюся Вирджинии, сказал он себе. Скорее, он просто был глупцом, упомянув ее имя.
   — Она занимается рекламой и информацией?
   «Видишь, — сказал про себя Палмер, — видишь?» И вслух:
   — Она, по существу, мой посредник в отношениях с Бернсом. — Он сделал короткий сдержанный вдох и попытался провести отвлекающий маневр. — Ни один из них не понимает банковского дела. Просто удивительно, как в наши дни люди становятся экспертами. В Олбани я встретил одного так называемого специалиста по атомной энергии. Он член комитета по размещению электростанций. После пятиминутного разговора я увидел, что он знает об атомной энергии столько, сколько может знать человек, прочитавший об этом статью в приложении к воскресной газете. И он эксперт в Олбани.
   — Кто же нанял мисс Клэри? — спросила Эдис, возвращаясь к прерванной мысли.
   Палмер пожал плечами:
   — Она уже работала, когда я пришел.
   — Она привлекательна?
   Палмер негромко рассмеялся. Он вспомнил правильный ответ на этот вопрос первых лет своей супружеской жизни.
   — Честно говоря, я не заметил, — сказал он.
   — Сколько ей лет?
   — Ну, твоих лет.
   — А как она выглядит?
   — Брюнетка. Невысокого роста. — Он на секунду замолчал. — А что?
   Эдис глотнула ликеру.
   — Простое любопытство. Я встречала Мака Бернса, но никогда не встречала мисс Клэри. Мисс?
   — Так ее называют. На самом деле, я думаю, она вдова.
   — Правда?
   Палмер кивнул, не желая углубляться в эту тему. Впрочем, его тоже удивляло, почему Вирджиния пользовалась своим девичьим именем, но он считал дурным тоном спрашивать ее.
   — Звучит очень драматично, — сказала затем Эдис. — Загадочная черная вдова. Что она делает в твоей конторе?
   — Составляет всякие документы и прочее.
   — Речи?
   — Иногда, первые наброски.
   — Я потрясена, — сказала Эдис, — теперь я знаю, откуда идут все эти достойные цитирования атаки на сберегательные банки.
   — Не совсем так. — Палмер встал и налил себе еще немного ликера. — Окончательный вариант я делаю сам.
   Эдис мягко рассмеялась:
   — Бэркхардт прав, дорогой. Ты безнадежно старомоден.
   — Вовсе нет. К банкирам прислушиваются. Их слово не должно быть необдуманно и несерьезно. Если он несдержан, то, атакуя других банкиров, он уничтожает не только своего оппонента, но и бросает подозрение на себя. Я стараюсь, чтобы мои речи были умеренными.
   — Очень хорошо сказано. — Эдис иронически посмотрела на него. — Я была не права, Вуди, ты тоже. В конце концов, ты сын своего отца.
   Палмер встал, выиграв в физической высоте, если ни в чем другом.
   — Совсем нет. Я скажу тебе кое-что о моем отце. Будь он сейчас жив, он был бы на стороне Бэркхардта. Я знаю, потому что у нас с ним были такие же споры.
   — Прости.
   — И я скажу тебе что-то еще, — продолжал Палмер, стараясь держать свой голос на разумно низком уровне. — Если бы я относился к банковскому делу иначе, я давно бросил бы его. Ты думаешь, что удерживало меня? Что удерживает меня сейчас?
   — Ты хорошо в нем разбираешься. И, Вудс, чем бы еще ты занимался?
   Палмер грустно покачал головой. Он отодвинул от себя стакан и подошел к камину. Мгновение он смотрел на огонь, потянулся к кочерге и поправил поленья. Затем повернулся к жене.
   — Каждый строит свою жизнь из того, что у него под рукой, — сказал он. Его голос странным эхом отдавался в огромной комнате. — Даже сыновья хорошо обеспеченных людей. Даже, — добавил он, указывая на нее, — их дочери. У меня под рукой было банковское дело. И я занялся им. Я говорю себе: это почетная профессия. Я верю, что она осуществляет необходимые общественные функции. И когда она перестает это делать, она для меня перестает существовать. Ты понимаешь, о чем я говорю?
   — Понимаю. Это очень грустно.
   — Да, грустно, — согласился он, — потому что банковское дело освобождается от этих необходимых функций, подобно тому как змея сбрасывает тугую, сковывающую ее кожу. Банк должен придавать силу, поддерживать, защищать. Главная функция банковского дела — сберегать.
   — Это было, — сказала Эдис, — функции меняются.
   — Легкие дышат. Сердце гонит кровь. Некоторые функции не меняются. Если же это происходит, результат — смерть.
   — Боже мой, Вудс, я и не представляла, что ты…
   — Я тоже не представлял, — прервал он ее. — Я всегда знал, как отношусь к этому. Я просто не знал, что могу так сильно переживать. Но сегодняшнее заседание снова разбередило все во мне. Я мог бы, пожалуй, рассказать тебе, что происходит.
   — Что же?
   — «Джет-Тех интернешнл». Им нужен беспримерно огромный заем по беспримерно низкой процентной ставке. Мы отказываем им, потому что можем получить от тех же денег гораздо больше прибыли, давая маленьким должникам еще глубже залезать в долги. Если Джет-Тех не получит от нас заем, они попытаются завладеть банком.
   — Ты серьезно?
   — Они серьезно. Борьба со сберегательными банками? Это законная борьба. Но Джет-Тех нарочно подогревает ее до лихорадочного напряжения. Втягивая Бэркхардта, ведя его к проигрышу, они дискредитируют его в глазах акционеров. Сами же между тем спокойно скупают все акции, какие только могут найти.
   — Прекрасно. Бэркхардт знает?
   — Да.
   Эдис помолчала.
   — Акции поднимутся?
   — Они уже поднимаются.
   — Тебе никогда не приходило в голову, — медленно и задумчиво сказала она, — что Бэркхардт может получить хорошенькую прибыль от своих ценных бумаг?
   — Да. Я думал об этом. Отбросил эту мысль. Кто-нибудь другой, только не Бэркхардт.
   — Кто-нибудь вроде тебя?
   Палмер уставился на нее. Она встретила его взгляд. Ее светлокарие глаза под белесыми бровями были совершенно спокойны и неподвижны.
   — Мадам, — сказал он наконец, — вы меня удивляете.
   — Ты бы так не поступил? — спросила она.
   — Нет. Но не по этой причине. Смотри. — Он пододвинул табуретку ближе к бару. — Если я куплю акции ЮБТК ради быстрой наживы, я окажусь в одном лагере с Джет-Тех. Мои руки будут связаны.
   — Но, Вудс, что, если они победят? Могут они?
   — У них отличные возможности.
   Она хлопнула в ладони.
   — Дорогой, разве ты не видишь?
   — Чего не вижу?
   — Что если ты должен что-нибудь покупать, то это акции Джет-Тех. Немедленно.
   Палмер рассматривал свой наполовину наполненный стакан. Завтра, когда известие об отказе Джет-Тех в займе распространится, их акции упадут на три пункта или больше. Послезавтра как раз настанет время покупать их.
   — Эдис, где последний воскресный номер «Таймс»?
   — Не знаю… Может быть, в корзине с дровами.
   Палмер разобрал руками поленья и обнаружил газету, положенную туда для растопки.
   — Здесь. Двухнедельной давности. Не имеет значения. — Он нашел финансовый раздел и стал изучать большую таблицу — обзор за неделю. — Акции Джет-Тех открыли неделю при сорока четырех. Наивысшая точка за неделю — сорок шесть и одна восьмая. Закрыли неделю на сорока трех с тремя четвертями. — Он встал и подошел с газетой к бару. — Послезавтра они должны упасть до сорока или что-то около этого. Потом, если Джет-Тех захватит контроль над ЮБТК, акции могут стремительно подскочить. Десять пунктов — это весьма умеренное предположение.
   — Так сделай это.
   Некоторое время он сидел молча.
   — Я знаю, — продолжала Эдис, — у тебя угрызения совести. — Она изучающе посмотрела в свой пустой стакан, потом снова поставила его в лед и еще раз наполнила ликером. — Я знаю.
   — Тут много всякого, Эдис.
   Она покачала головой:
   — Просто угрызения совести.
   — Угрызения совести здесь ни при чем. Здесь вот что. Как бы Бэркхардт ни относился в Джо Лумису, я знаю, что Джет-Тех делает стоящее дело. Без организаций вроде этой, где бы мы были в так называемой борьбе за космическое пространство?
   — Но если Джет-Тех кооперируется даже с ангелами, это тем не менее не дает ей права украсть банк.
   Палмер встал и направился к окну. Его шаги гулко отдавались в этой огромной комнате. Он прошел мимо огня, хотел было еще раз помешать дрова, но передумал и пошел дальше к окну. Подойдя к нему, он прислонился лбом к холодному стеклу. Снаружи, сквозь бетонный фасад с его резкими изгибами и извилистыми просветами, были видны отдельные куски улицы, фары автомобиля, лампа в окне, железный шпиль забора. Нельзя, сказал он себе, подходить к бизнесу с этическими нормами. Это просто путает все дело. Нереально считать один путь правильным, а другой нет. Единственно правильный путь бизнеса — это делать прибыль, не попадая в тюрьму.
   Он повернулся лицом к жене.
   — Я не прав, — произнес он.
   — Что, дорогой? — Ее голос слабо донесся до него через всю комнату.
   — Я не прав, — повторил он, повышая голос. — Они имеют полное право пытаться перехватить у нас банк.
   — Да? И что же?
   — И я имею полное право попытаться помешать им.
   — И это ты собираешься сделать?
   — Да, — пробормотал он.
   — Я не слышу тебя.
   — Да, — сказал Палмер. И снова так громко, что слово уже прозвучало криком:
   — Да!
   Он повернулся к окну и вдруг обнаружил, что смотрит в глаза мужчины и женщины, уставившихся на него сквозь кружевной фасад. Явно смущенные тем, что они замечены, оба тут же исчезли.
   — Тебе совсем не нужно кричать, — сказала Эдис.

Глава сорок третья

   Совместное заседание с Джет-Тех было назначено в деловом квартале, в зеленом с тиковыми панелями зале правления в главной конторе банка. Палмера опять не пригласили, но на этот раз он не пошел. Вместо этого он потратил почти половину дня, сочиняя речь для Буффало. Черновик, который Вирджиния дала ему, был, по ее признанию, сделанному весьма непринужденно, просто списан с речи в Сиракузах. Теперь без десяти минут пять, Палмер закончил новый набросок и отдал его Вирджинии. Она стояла перед ним и, слегка нахмурившись, читала первую страницу, стараясь разобрать его почерк на разлинованном желтом листе бумаги.
   — Что это за слово? Обороты?
   — Думаю, да.
   — Скорее выглядит, как аборты. Они в Буффало знают, что такое оборот? — Она нежно улыбнулась ему:— Думаю, они лучше знают, что такое аборт.
   — Пойди освежись.
   — Сейчас пойду, — кивнула она. — Мне надо редактировать это, когда буду перепечатывать?
   — Мисс Клэри, — начал Палмер, — вы журналистка, а не машинистка.
   — А вы вице-президент, исполнитель, а не сочинитель речей.
   Он открыл рот, чтобы возразить. В это время тихо прожужжал внутренний телефон.
   — Да? — ответил он.
   — Какой-то мистер Гаусс хочет вас видеть.
   — Кто?
   — Какой-то мистер Гейнц Гаусс. Ему не была назначена встреча.
   — Боже мой, пригласите его ко мне. — Палмер встал и устремился к двери. — Кто бы мог подумать!
   — Ученый Гейнц Гаусс? — спросила Вирджиния.
   — Тот, которого я взял в Пенемюнде. — Палмер открыл дверь в то время, как Гаусс подходил к кабинету. — Гаусс! — воскликнул он, протягивая тому руку.
   Гейнц Гаусс задержался у двери, позволив потрясти свою руку. Он был на целую голову ниже Палмера, худой, маленький человек, немного старше 60 лет, с редеющими черными волосами, у висков грязно-серыми.
   Когда он смотрел на Палмера большими черными глазами, казалось, его узкий, похожий на клюв нос слегка подергивается. Его большой, тонкогубый рот зашевелился, как у заики, затем остановился, потом снова задвигался. Из-под зачесанных назад прядей волос просвечивал серо-желтый череп.
   — Вы не очень изменились, — сказал Палмер.
   — О нет, я изменился.
   Палмер отпустил его руку, но Гаусс продолжал стоять на месте. Теперь он всматривался в огромную комнату. Его взгляд остановился на Вирджинии.
   — Это мисс Клэри, наш сотрудник из отдела рекламы.
   Гаусс выпрямился, но его каблуки не щелкнули. Он слегка поклонился:
   — Очень приятно, мисс Клэри.
   Вирджиния подошла к двери. Палмер видел, что, если бы не ее совершенно очевидное намерение покинуть комнату, Гаусс не изменил бы своей позиции в дверях. Теперь же ему пришлось сделать это, боком войдя в комнату.
   — Исправленный экземпляр будет позже.
   — Вы сейчас не идете домой?
   — Нет, я собираюсь немного поработать над ним.
   — Я зайду к вам попозже.
   — Прекрасно.
   Палмер закрыл дверь и повел Гаусса к стоящему у письменного стола креслу. Маленький человек осторожно сел, как будто стараясь занять по возможности меньше места. Палмер сел в свое кресло.
   — Сигарету?
   Гаусс потянулся было за сигаретой, но остановился на полдороге. — Deja vu [Уже виденное (франц.)], — пробормотал он.
   — Что именно?
   — Вы предлагали мне сигарету, когда мы виделись в последний раз.
   — Предлагал, конечно. И после всех этих лет снова это делаю, — слегка улыбнулся Палмер, — Что привело вас в город?
   Нахмурившись, Гаусс взял сигарету и закурил.
   — Вы должны знать, — сказал он. — Эта история с Джет-Тех. Я руковожу научноисследовательскими работами.
   У Палмера было такое ощущение, будто кто-то провел ему по сердцу холодной тряпкой. Ни одного слова от Гаусса за пятнадцать лет. Это было в порядке вещей. Но его неожиданное появление именно теперь было слишком многозначительно.
   — Вы в городе с Барни Кинчем, я полагаю?
   — Я прямо с заседания. Результат которого вы, вероятно, знаете?
   — Да. — Палмер подвинулся ближе к столу. — Если это вас как-нибудь утешит, я возражал против такого решения. Глаза немца просветлели. — Да? А почему?
   — Думаю, мы могли бы прийти к какому-то соглашению. Может, это было бы не то, чего вы хотели, но по крайней мере вы получили бы кое-какие деньги.
   — Кое-какие деньги. — Уголки тонкого рта Гаусса опустились. — Сказать вам кое-что ради старого знакомства?
   — Если вы считаете нужным.
   — Половина бюджета следующего года на мои экспериментальные работы уже израсходована на эту проклятую богом ракету-носитель «Уотан».
   — Ту, что продолжает взрываться? Это ваше?
   — Mea culpa [Моя вина (лат.)]. — Маленький человек поудобнее уселся на стуле, как будто неудача давала ему определенные привилегии. — Начать с того, что все это — глупая авантюра. Двигатели на жидком топливе устареют прежде, чем сойдут с чертежных досок. Вы не думаете, что другие ученые продолжают возиться с этой детской игрушкой, не правда ли?
   Палмер пожал плечами.
   — Я, честно говоря, не успеваю следить за работами в этой области, — признался он.
   — Но имя Джет-Тех связано с этой проклятой богом ракетой «Уотан», — сказал Гаусс. — И вот ради поддержания нашего реноме я выбрасываю в мусоропровод миллионы научно-исследовательских денег. Поэтому я так надеялся на одобрение займа.
   Палмер приготовился встретить неизбежную просьбу, которая должна была последовать.
   — Я также очень сожалею.
   Немец кивнул:
   — Есть и другие причины. Я надеялся, что вы будете на заседании вместе со мной. Я принес некоторые из наших новых игрушек. Безобидные вещички. Очень увлекательно.
   — Да?
   — Там никто не понял их значения. Вы, я думаю, поняли бы. У вас есть научное образование, нет?
   Палмер покачал головой:
   — Очень элементарное.
   — Тем не менее, — продолжал маленький человек, — вы понимаете принцип ионного двигателя? Он создает ускорение, используя не энергию выхлопных газов, а излучение потока ионов, заряженных частиц. Все компании уже имеют эти двигатели. Но лишь мой способен создать именно то ускорение, которое необходимо. Действенное, неизменное, ощутимое, активное ускорение. Не здесь на земле. Воздух очень плотный. А в космосе, где нет воздуха. Очень увлекательно.
   — Ваше собственное изобретение?
   Гаусс дотронулся до своей груди.
   — Моей группы. Я слишком стар для потрясающих открытий в науке. Открытия совершаются тридцатилетними. Но я еще могу показать, где вбивать первый клин. И они слушают.
   — Это тоже приносит удовлетворение.
   — Только что, — сказал немец, как будто его визит был заранее тщательно разработан, — я говорил, что двигатели на жидком топливе устарели. Вы понимаете преимущества твердого топлива?
   — Для снарядов. С ним они выстреливают быстрее.
   — Для космических ракет то же самое. Твердое топливо требует меньше всяких электронных схем, меньше всех хрупких маленьких устройств, так легко выходящих из строя. В твердом топливе мы имеем нечто совершенно новое, способное унести нас дальше Марса… и обратно.
   — Строжайшая тайна?
   — Правительство, конечно, знает. — Маленький человек поднял руку к голове. — Они не могут понять, по-настоящему понять все возможности этого топлива. Оно спечено. Вы знакомы с этим термином?
   — Спечено? Вы спекаете его маленькими кусочками?
   — Размер не больше аптечной пилюли. Каждая пилюля горит ровно 10 секунд. Ни больше, ни меньше. Она имеет твердую оболочку, которая ограничивает горение и усиливает его эффективность. При равном количестве жидкого и твердого топлива от твердого мы получаем сильнее толчок. Эти пилюли компактны. Хранить их так же легко, как жевательную резинку, что продается в автоматах для штучных товаров. Они поступают в камеру сгорания так медленно или так быстро, как вам это требуется. Фантастический контроль!
   — Из ваших слов может создаться впечатление, что вы уже на полпути к звездам.
   — Не только к звездам. Мы одна из этих проклятых богом разветвленных компаний, чьи деньги вложены в различные предприятия. — Немец произнес слово «разветвленных» подчеркнуто пренебрежительно. — У нас ведется несколько многообещающих работ по электронике. Микроминиатюризация. Это не моя область, но я стараюсь следить и за этим. У нас есть коротковолновый передатчик размером в десятицентовую монету. И приемник размером в спичечную головку. Сегодня днем я показывал эти игрушки. Никто не понял. Я попытался объяснить. Я сказал, что мы можем построить настолько мощный усилитель, что он, работая на энергии маленькой солнечной батареи, может быть использован для посылки радиосигналов с Марса на Землю в течение многих и многих лет. И все это — усилители, батареи, передатчик, приемник — может поместиться в наперстке.
   — Что на это ответил Бэркхардт?
   — Его рот не сказал ничего. Его глаза сказали мне, что я лжец. Я принес с собой фильм о работе нашего нового турбинного двигателя на керосине. Объем его, грубо говоря, с футляр телевизора. Вес 80 фунтов. Мощность 85 лошадиных сил. Вы понимаете, что означает эта фантастическая пропорция веса и мощности? Вы понимаете, что автомобиль с таким легким и таким мощным двигателем может быть сделан таким же легким, а значит, и быстрым и, значит, дешевым? В фильме показано, как мы устанавливаем этот двигатель на «фольксвагене». В машину садятся четыре человека. Она берет сразу со старта огромную скорость. Молния! И на дешевом керосине, а не на бензине.