Страница:
— Тише! — шикнула Ольга Витальевна, услышав шаги в коридоре. — Идут!
Юля и Алена спустились к завтраку. Хотя очередной режим экономии еды был в разгаре, тарелка Алены была до краев полна самых отборных вкусностей.
— Не нужно, — засмущалась та, — я совсем не голодна!
— Кушай, набирайся сил, — мягко заметила Лариса.
— Конечно, Алена, ведь ты у нас такая… — замялась Надя, не сумев адекватно выразить свою мысль.
И даже Дубровинская доброжелательно воскликнула:
— А ты неплохо выглядишь! — и предложила заискивающе:
— Хочешь, я за тебя подежурю завтра на кухне?
Алена купалась во всеобщей любви. Подруги порхали вокруг нее, подсовывая лучшие куски. То и дело за столом слышалось:
— Алена, выпей еще молока, тебе нужно поправляться.
— Вот, возьми салфетку…
— Хочешь еще немного мяса? Бери еще кусочек, мне что-то не хочется.
Наконец, смутившись от всеобщего внимания, девушка покраснела и произнесла:
— Вообще-то на самом деле меня зовут Алексеем.
— Это не важно, совершенно не важно! — подхватил дружный хор голосов, умело организованный Юлей. — Мы все равно тебя любим!
После завтрака дружная компания отправилась на пляж. Алена смело разделась и бросилась в воду, почти не стесняясь своего тела.
— Представляю, как бедная девочка мучилась все время, пока жила здесь, — сочувственно заметила Ольга Витальевна, глядя, как Алена широкими гребками догоняет отплывшую далеко от берега Юлю.
— Наверно, мальчиком она была бы такой хорошенькой, — предположила Лариса.
— Честно говоря, я чувствую себя намного спокойнее с тех пор, как Алена оказалась Алексеем. Все же хоть один мужчина на острове — уже не так страшно.
— А он?
— Да, если не считать его… Я имею в виду, хоть один мужчина на нашей стороне. В случае чего сможет хотя бы гвоздь забить.
— Ну, на это надежды мало, — возразила Лариса. — Однако согласна: наличие мужчины в женском коллективе в определенном смысле все же как-то греет.
Она оглядела в бинокль статную фигуру на берегу, разглядывая в ней мужские черты, которых не замечала до сих пор.
— А он ничего, — одобрительно заметила Лариса.
— Действительно, Алексей у нас парень что надо! — поддержала Ольга Витальевна. — Только помните уговор? Не нужно ему напоминать о том, что он парень.
Купаясь в лучах всеобщего обожания, Алена с удивлением замечала, что отношение к ней кардинально изменилось. К ней стали относиться немного по-другому, совсем не как к подружке, которой можно выболтать сокровенные тайны.
Однажды, сидя за столом, Надя с кислой миной заметила:
— Ой, что-то живот тянет, наверное, «праздники» начинаются.
Ее тут же одернули, с испуганным смущением оглядываясь на Алену.
— Думай, что говоришь! Оставь свои физиологические откровения на потом.
Опомнившись, Надя пристыженно замолчала. Как-то Ольга Витальевна, с давних пор одержимая манией найти ход в подземный бункер, в котором скрывался от правосудия их похититель, вздумала было ворочать камни в саду и позвала на помощь, естественно, Алену.
— С твоей-то силищей, — комплиментарно высказалась она, уважительно поглядывая на широкие плечи «девушки», — мы быстро доберемся до него.
«До него» они не добрались, но Алене поневоле пришлось почувствовать себя мужчиной. И это было ей отчего-то приятно.
Как-то Алена без стука заглянула к Юле в неурочное время, и ее неожиданно встретил испуганный визг подруги, переодевавшейся после купания.
Раньше такого между ними никогда не случалось.
Вскоре мода разгуливать топлес по острову отмерла сама собой, чем был сильно недоволен их тюремщик, доселе с удовольствием наблюдавший на своих мониторах бесплатный стриптиз.
На хозяина острова известие о том, что одна из его пленниц внезапно оказалась мужчиной, оказало парализующее воздействие. Ведь эту Алену отобрали из десятка кандидатур с проверенным здоровьем и железными нервами — и на тебе, такая ужасная ошибка!
В этот момент его незыблемая вера в свою идею пошатнулась. Часами он обескураженно наблюдал, как пятеро женщин влюбленно хлопочут вокруг нагловатого смазливого типа, который, развалившись в кресле, снисходительно принимает знаки всеобщего внимания.
А ведь на вакантном месте всеобщего кумира и любимца должен был оказаться не этот чертов гермафродит, а он, человек, придумавший и организовавший все это! Мучительно было думать, что его идеей воспользовался этот волк в овечьей шкуре, пробравшийся на остров под видом женщины. Так вот почему Алена танцевала в транс-шоу, а он-то думал… Так вот почему этот тип делал одну операцию за другой!
— Ну, Кедров! Голову тебе мало оторвать за то, что подсунул мне этого типчика, — раздраженно думал Хозяин. — Не мог проверить, все ли у него на месте! — И тут же сокрушенно вздыхал:
— Кто бы мог подумать…
А с мониторов доносился нежный щебет:
— Алена, возьми еще вот этот кусочек…
— Алеша, давай я тебе налью воды…
— Садись сюда, Алена, здесь тебе будет удобней.
— Солнышко, пойдем купаться, Алеша! — Их восхищенный лепет заставлял его белеть от бешенства.
— Алена у нас такая прелесть! То есть Алеша…
— Да, он совсем изменился после того случая.
— Нет, он всегда таким был, просто мы не обращали внимания.
Со временем Алена с готовностью стала отзываться на свое настоящее имя. Поняв, что никто больше не требует от нее сходства с женщиной, она постепенно перестала бриться и даже отпустила небольшие усики. Одевалась она теперь исключительно в шорты и майки, забросив в дальний угол туфли на каблуках, платья и широкополые шляпы. Природное начало постепенно брало свое, пробиваясь сквозь наслоения многих операций. Теперь она уже походила не на девушку, а скорее на юношу с идеально правильными чертами лица и прекрасной, несколько худощавой фигурой. Не стесняясь собственного голоса, она теперь говорила приятным глубоким баритоном, который кое-кто находил очень даже сексуальным. Поведение ее тоже изменилось. В прошлом остались и женские ужимки, и легкое кокетство, и восторженная чувствительность тургеневской барышни.
Казалось, Алена, став Алексеем, наконец-то нашла себя.
Присутствие среди подопечных конкурента мужского пола было как нож в сердце хозяину острова. Пока он не мог придумать никаких контрмер. Все, что приходило ему в голову, — это однажды ночью прокрасться в дом с ножом в руке и насильно произвести ту операцию, о которой некогда мечтал Алексей. Но все же что-то останавливало его. Боязнь крови, страх насилия? Опасение, что этот поступок еще больше восстановит против него женское население острова? О мужской в этом случае говорить не приходилось… Пока он решил махнуть на Алексея рукой.
Между тем на глазах у всех между двумя членами коллектива стал постепенно завязываться роман. Алена и Юля, которые и раньше-то были неразлучны, теперь и вовсе не могли жить друг без друга. Целыми днями они гуляли по острову рука об руку, купались, слушали музыку и, казалось, больше не помышляли о недавно столь желанной свободе.
— Везет же людям, — однажды завистливо вздохнула Лиза Дубровинская, наблюдая за сладкой парочкой. — Еще детей того и гляди нам настрогают. Вот смеху-то будет!
Но до этого было еще далеко. Метаморфоза с Алешей произошла еще так недавно, что он пока и не помышлял о большем, чем платонические отношения с девушкой, чьи глаза были горячи и темны, словно уголь, опушенные тяжелым золотом выгоревших ресниц.
Первые два дня после объявления бойкота своему надзирателю они прожили словно по привычке, не замечая неудобств. Предусмотрительно сделанные запасы воды были так значительны, что ее нехватка почти не ощущалась, однако в еде все же приходилось ограничивать себя.
По вечерам было ужасно скучно. Свечи давно кончились: в здешних широтах темнело по-южному рано, когда еще не хотелось спать, — вот и приходилось лунными ночами бесконечно прогуливаться по берегу моря, обсуждая друг с другом вечную тему: когда же их отсюда заберут.
Никто не спешил им на помощь.
«Что же Михаил, — мрачно недоумевала Лариса, — неужели он не догадывается, что произошло нечто экстраординарное?»
«Почему Андрей не разыскивает меня? — гадала Ольга Витальевна. — Он давно уже должен был вернуться из Забайкалья».
«Где же мой папа?» — вслух стонала Лиза и уже даже начинала раздражаться на отца за его медлительность. Ей хотелось топнуть ножкой и закатить истерику, чтоб даже чертям стало тошно, но вряд ли кто-нибудь обратил бы внимание на это.
«Почему коллеги не торопятся вырвать меня отсюда? — вздыхала Юля. — Где же пресловутая журналистская солидарность?»
«Ребята из клуба давно должны были поднять шухер, — волновалась Надя. — А Паук? Уж он-то должен беспокоиться обо мне!»
И только Алена, для маленькой коммуны на острове ставшая Алексеем, не желала отсюда уезжать. Как можно уехать от собственного счастья? Она нашла здесь и себя самое, и свою вторую половину. И это было так здорово!
И на четвертый день бойкота обстановка оставалась по-прежнему напряженной. Женщины стали как-то меньше разговаривать друг с другом, экономя силы душевные и физические. Как очумелые, они бродили по дому, пряча друг от друга голодные взгляды. Морские купания были заброшены, прогулки прекращены — все берегли силы для решающего противостояния. Утешало только то, что воды пока было предостаточно, беспокоиться не о чем.
На пятый день бойкота окончательно и бесповоротно кончились продукты. Отныне единственной пищей узниц стали недозрелые персики и вода, слегка протухшая и оттого отдававшая водорослями. Избегая друг друга, пленницы редко выходили из своих комнат, ослабев от голода, и только Алена и Юля проводили вместе долгие часы, сидя на тесном диванчике, наслаждаясь молчаливой поддержкой друг друга.
На седьмой день стало ясно, что запасы воды тают быстрее, чем ожидалось. А в небе опять сияло палящее солнце, не предвещавшее дождя. От зеленоватых персиков мерзко бурчало в животе, желудок отказывался переваривать недозрелую пищу. Вскоре почти все отказались от них, предпочтя острым резям в животе, сгибавшим тело пополам, тупую ноющую боль, которая чем дальше, тем меньше беспокоила голодающих.
Первой не выдержала Лиза.
— Зачем? Зачем мы добровольно мучаем друг друга? — прошептала она упавшим голосом. Она хуже всех переносила лишения, воспринимая их как наказание, придуманное лично для нее. — Мы сами устроили себе эту пытку!
Она уронила голову на тонком стебле ослабевшей шеи, и тихие жалобные слезы покатились по щекам. По утрам у нее перед глазами роились черные мушки с белыми хвостиками — предвестники начинающегося малокровия.
Молчание остальных было больше похоже на согласие, чем на протест.
— Если б хоть это на него действовало, — пробормотала Ольга Витальевна, постепенно сдаваясь. Ей было нехорошо, перед глазами то и дело возникали странные фиолетовые круги, которые казались настолько реальными, что их можно было потрогать рукой.
Теперь она не была уверена в необходимости борьбы.
— Действительно, голодовка — это не метод, — вздохнула Лариса. Она тоже тяжело переживала вынужденные ограничения в еде. Ей казалось, что от этого она блекнет и стареет прямо на глазах. Что скажет Михаил, когда она выберется отсюда? Кого он увидит? Поседевшую старуху с обвисшими брылями на лице?
Желтоватую мумию с пергаментной кожей?
— Дурацкая идея! — буркнула Надя. — Небось он там хихикает над нами, обжираясь всякими деликатесами. А мы чего ради дохнем без жратвы? Ради чего? Все равно никуда нам отсюда не деться!
Грустный вздох пронесся по воздуху — было ясно, что даже смерть не избавит пленниц из неволи.
— Но если мы сдадимся теперь, то так ничего и не добьемся от него, — убежденно проговорила Юля, последняя из сторонниц бойкота. — Надо держаться дальше!
— А если мы умрем, — запальчиво выкрикнула Лиза, — он выбросит наши тела в море, а на наше место привезет других, более сговорчивых!
И все мрачно замолкли, осознавая ее правоту. В тот вечер никто так и не осмелился предложить закончить этот чудовищный эксперимент, боясь показаться малодушным.
Слабо сжав бессильную руку Юли, Алена молчала.
В глубине души ей хотелось умереть на этом острове, чтобы только не возвращаться домой, в тот чужой и враждебный мир. В мир, где было столько непонятного и неприятного, в мир, где она не знала, кем была на самом деле. Она ненавидела тот мир и желала остаться здесь навсегда вместе с Юлей. И горячо молилась об этом, не смея высказать вслух кощунственную мысль.
А тот, кто наблюдал за ними, удовлетворенно улыбнулся: затянувшемуся протесту скоро конец. И тогда жизнь наконец-то войдет в нормальную колею.
Поднявшись с постели, девушка на цыпочках прокралась из комнаты.
Дом мирно спал. Стараясь не шуметь, она поплотнее затворила дверь и спустилась в холл. В темноте ослабевшие руки с трудом нашарили пульт. Телевизор с готовностью озарился голубоватым свечением. Встав лицом к экрану, Лиза дрожащим голосом начала заготовленную речь:
— Игорь Георгиевич, я бы хотела поговорить с вами. — робко произнесла она, запинаясь от волнения. — Я хотела сказать… Что я полностью на вашей стороне! Вы знаете, честно говоря, я вас очень уважаю. Я вами восхищаюсь!
Я полностью согласна с вами и принимаю все ваши условия.
Экран вздрогнул, на нем появилось зевающее лицо небрежно одетого человека с наспех приглаженными волосами.
— И на что же ты согласна? — прозвучал насмешливый вопрос.
Лиза на секунду смутилась, но тут же нашлась:
— На все! Я больше не хочу бороться против вас, я согласна дружить с вами. Может быть, если мы познакомимся поближе, я даже смогу вас полюбить…
— произнесла она тоскливо.
Жесткое выражение лица на экране заметно смягчилось.
— Хорошо. Я рад, что недоразумения между нами закончились и ты наконец образумилась. Но я не могу ради одной тебя простить твоих подруг!
— Они мне не подруги! — возмутилась Лиза.
— Это не имеет значения. Заговор был коллективным, и именно коллектив должен явиться ко мне с повинной.
— Но я же не могу… Я хочу кушать! И мыться! И слушать музыку. Вы, наверное, не понимаете, но мой папа… Он очень богат! Он меня так любит! Он все сделает для меня, он даст вам кучу денег! Он… Он, если хотите, может сделать вас министром!
Лицо на экране заметно поскучнело.
— Не хочу! И денег мне не нужно, и в министры не хочу…
— Но чего же вы хотите?
— Вас всех!
Экран погас. Лиза еще долго щелкала пультом в надежде снова выйти на связь, но все было бесполезно. Горько расплакавшись, она уныло побрела в свою комнату.
«Одна готова!» — решил безжалостный экспериментатор по ту сторону экрана. И это было только начало!
Потом не выдержала Ольга Витальевна. Промучавшись полночи без сна, она решилась. «Я готова на все, — подумала она, направляясь в холл. Ей стоило большого труда придать своему лицу выражение дружелюбной покорности. — Пусть он заберет даже „Насос трейд“, только пусть выпустит меня из этого ада. Только бы он согласился!»
Экран с готовностью отозвался на ее призыв, на нем появилось изображение. Ольга Витальевна приветливо улыбнулась. Правда, ее улыбка слегка напоминала злобный оскал, но в ее оправдание можно сказать, что она старалась изо всех сил.
— Добрый вечер! Вот, решила с вами поговорить, — смутилась она, но быстро нашлась:
— Я хотела сказать, что я признаю свою ошибку. Да, очевидно, тогда, во время той сделки, я была не права. Ну, знаете, как это бывает в бизнесе, — она натянуто усмехнулась, — если не ты съешь, тогда тебя съедят…
Знаете, я сейчас так сожалею о своем поступке! Я готова все немедленно исправить. Дело в том, что я обладаю значительным капиталом, и при условии немедленного освобождения…
— Условия здесь диктую я! — прервал ее властный голос.
— О, простите… Конечно… Да-да… Может быть, если вы согласитесь меня освободить, то, в свою очередь, я с радостью уступила бы вам владение своей фирмой. Она приносит хороший доход… Вы не пожалеете, производство насосов — действительно стоящее дело!
— Меня это не интересует, — равнодушно отозвался голос. — У вас все?
— В принципе да, но… Чего же вы хотите от меня? — изумилась Ольга Витальевна. Ее великая жертва оказалась напрасной.
— Покорности.
— Но я уже согласна на все! — Она вдруг покраснела от осенившей ее догадки. — А если вы хотите этого… Тогда тоже… Я в вашей власти… Но только с перспективой освобождения в будущем!
— Мне не нужны ни ваша фирма, ни ваше тело! — отозвался человек на экране. — Мне нужны вы все, вместе! Вместе поднимали бунт, вместе выбрасывайте белый флаг. А по отдельности вы мне не нужны!
Экран безжалостно погас.
Перед важной встречей Лариса привела себя в полную боевую готовность. Она знала, что именно нравится ее мужу, и постаралась соответствовать его идеалу. На ней было красивое платье с глубоким вырезом, высокие каблуки, сложная прическа. Добрых полкилограмма косметики на лице призваны были исправить последствия насильственной диеты.
Он оценил ее маленькую уловку.
— Вообще-то я вела себя глупо… О Господи, как я теперь жалею, что пошла на это! — Ее голос звучал с бархатистой кошачьей нежностью. — Но ты же понимаешь, что было причиной… Ревность, только ревность! Я не могла вынести твоей неверности, у меня все внутри переворачивалось при мысли о сопернице. Я сходила с ума от любви, а ты отталкивал меня своей скрытностью, дорогой!
Она несла что попало. Она знала, что сейчас слова не важны. Слова — это разлетающаяся по ветру шелуха, не имеющая значения. Имеют значения лишь ее влажные призывные взгляды, нежные интонации, имеет значение лишь кошачья вибрация ее голоса и пластичные движения тела, чью красоту умело подчеркивал выбранный наряд.
— А помнишь как тогда, когда мы только поженились… Мы заблудились в лесу, потом набрели на избушку лесника и грелись там у огня, а потом наслаждались друг другом, лежа прямо на полу… Как бы я хотела вновь оказаться вместе с тобой там… Чтобы в очаге буйствовал огонь, чтобы за окном металась непогода, а мы, пригубив вина, бесконечно пили бы дыхание друг друга и не могли напиться…
Однако романтическая картина, нарисованная ею, не произвела никакого впечатления. Ее муж лишь усмехнулся и по-свойски заметил:
— Да ладно тебе заливать… Лучше скажи честно, раз уж мы остались одни, какого черта ты вообще притащилась сюда? И как тебе это удалось?
— Понимаешь, любимый, я не находила себе места от ревности, — пела Лариса затверженную песню. — Я не спала ночами, сходя с ума от мысли, что ты можешь покинуть меня навсегда…
— Брось притворяться, все равно я тебе не верю, — оборвал он ее. — Скорее всего ты просто надеялась разузнать, куда я припрятал денежки. По глазам вижу, что дело обстояло именно так. Так вот, я тебе отвечу. Вот они, денежки! — Он широким жестом обвел вокруг себя рукой. — Все до копеечки зарыты здесь, на этом острове. Ну, конечно, еще осталось немного в банке. На пропитание, так сказать. До конца жизни должно хватить. До конца нашей жизни! — Он выразительно усмехнулся.
— Но ведь ты не можешь запереть меня здесь пожизненно! — возразила Лариса. — Я попала сюда по ошибке, поэтому ты должен меня отпустить. — Она привела последний убедительный аргумент.
— Ты больше других знала, на что шла. Так что… Пеняй на себя. — Экран погас.
— На что? — прозвучал с экрана сдержанный вопрос.
— Да на все! — Надя через силу улыбнулась. Улыбка должна была выглядеть вызывающей, но вместо этого она получилась кривой и жалкой, печально сползая набок. — Ну, вы раньше предлагали перепихнуться разок… Так вот, я не прочь.
Она замолчала, ожидая реакции. Реакции не было. Девушка набрала полную грудь воздуха и продолжала более уверенно:
— В общем-то вы мне даже нравитесь. Мне вообще нравятся самостоятельные мужики. И потом, мне так жалко, что я тогда вашу тачку долбанула, честное слово. Знать бы, как оно будет, так я бы вас не тронула…
Так что приношу свои извинения… Ну, вы как, согласны? Согласны отпустить меня, если я с вами разок пересплю? Вообще-то не в моих правилах предлагать это самой, но раз уж такое дело…
— Нет! — прозвучал в тишине резкий возглас.
— Но почему?
— Я бы тебе объяснил, но, боюсь, ты не поймешь. — Ее собеседник мягко улыбнулся. — Но все равно, меня радует твое предложение. Ты на правильном пути, моя девочка. Я рад, что твоя огненная головка работает в нужном направлении. Не переживай, осталось совсем немного. Скоро мы все заживем дружно, как одна семья. Помоги своим подругам понять, что они не правы, и все будет хорошо.
Несколько дней с утра до вечера Алена провела на берегу моря с импровизированной удочкой и сетью, сделанной из кружевного белья. Итогом трехдневного подвижничества стало несколько мелких рыбешек и парочка пахнущих нефтью тощих креветок. Тайком, чтобы драгоценную пищу у нее не отняли, Алена сварила улов в комнате и принесла еду возлюбленной, надеясь вырвать ее из цепких лап голода.
Уловив рыбный запах, Юля приподнялась в кровати и проговорила слабым голосом, от которого у Алены мучительно заныло сердце:
— Неужели ты сам наловил, Алеша?
— Кушай! — только и нашлась сказать Алена, поднося к бледным губам подруги ложечку бульона. Сама она, глотая слезы нежности, мужественно отказалась от еды.
Похлебав бульонную невкусную водичку, Юля немного оживилась.
Смородиновые глаза ее вновь заблестели.
— А другие ели? — спросила она слабым голосом.
— Да, — солгала Алена, отводя взгляд. Ведь ей мало нужды до остальных, когда она видит ослабевшую от голода подругу.
— Хорошо! — улыбнулась Юля и заметила:
— Ну, если у нас будет хотя бы такая еда, тогда нам удастся довести бойкот до конца… Вот увидишь, он скоро пойдет на попятный!
А вечером Алена в урочный час прокралась в комнату, где стоял телевизор.
— Я прошу не для себя, — проговорила она, от волнения сжимая руки.
— Пожалуйста, ради всего святого… Ей так плохо! Ей нужен врач! Отправьте ее туда, где ей смогут помочь. Я боюсь, что она умрет…
— А ты сам что же? — немного погодя, точно очнувшись от тягостных раздумий, осведомился человек на экране. — Что же ты не просишь для себя?
— Мне все равно, что будет со мной, — проговорил Алеша. — Только бы с ней все было хорошо. Мне свобода без нее не нужна. Если хотите, я могу остаться здесь в заложниках навсегда.
— Вот тебя бы я с удовольствием отправил отсюда, чтобы ты не портил мне жизнь! — раздраженно отозвался голос. — Не прощу себе, что сразу не понял, кто ты на самом деле. Слушай, какого черта ты бабой рядился, а? Я же видел тебя на пляже, у тебя все в порядке с этим делом?
Тяжелый вздох был ему ответом. Чтобы дать ответ на этот вопрос, пришлось бы рассказать целую жизнь, с самого-самого начала…
— Ладно, — пробурчал голос. — Раз уж ты попал сюда — живи. Хоть ты и торчишь здесь у меня, как бельмо в глазу, но отпустить я тебя не могу.
Убивать мне тебя особой охоты нет, так что живи… Будешь помогать по хозяйству. Должен же кто-то управляться со всем этим беспорядком!
— Но я прошу не за себя, а за Юлю… — возразил Алеша, но экран уже погас.
Глава 7
Юля и Алена спустились к завтраку. Хотя очередной режим экономии еды был в разгаре, тарелка Алены была до краев полна самых отборных вкусностей.
— Не нужно, — засмущалась та, — я совсем не голодна!
— Кушай, набирайся сил, — мягко заметила Лариса.
— Конечно, Алена, ведь ты у нас такая… — замялась Надя, не сумев адекватно выразить свою мысль.
И даже Дубровинская доброжелательно воскликнула:
— А ты неплохо выглядишь! — и предложила заискивающе:
— Хочешь, я за тебя подежурю завтра на кухне?
Алена купалась во всеобщей любви. Подруги порхали вокруг нее, подсовывая лучшие куски. То и дело за столом слышалось:
— Алена, выпей еще молока, тебе нужно поправляться.
— Вот, возьми салфетку…
— Хочешь еще немного мяса? Бери еще кусочек, мне что-то не хочется.
Наконец, смутившись от всеобщего внимания, девушка покраснела и произнесла:
— Вообще-то на самом деле меня зовут Алексеем.
— Это не важно, совершенно не важно! — подхватил дружный хор голосов, умело организованный Юлей. — Мы все равно тебя любим!
После завтрака дружная компания отправилась на пляж. Алена смело разделась и бросилась в воду, почти не стесняясь своего тела.
— Представляю, как бедная девочка мучилась все время, пока жила здесь, — сочувственно заметила Ольга Витальевна, глядя, как Алена широкими гребками догоняет отплывшую далеко от берега Юлю.
— Наверно, мальчиком она была бы такой хорошенькой, — предположила Лариса.
— Честно говоря, я чувствую себя намного спокойнее с тех пор, как Алена оказалась Алексеем. Все же хоть один мужчина на острове — уже не так страшно.
— А он?
— Да, если не считать его… Я имею в виду, хоть один мужчина на нашей стороне. В случае чего сможет хотя бы гвоздь забить.
— Ну, на это надежды мало, — возразила Лариса. — Однако согласна: наличие мужчины в женском коллективе в определенном смысле все же как-то греет.
Она оглядела в бинокль статную фигуру на берегу, разглядывая в ней мужские черты, которых не замечала до сих пор.
— А он ничего, — одобрительно заметила Лариса.
— Действительно, Алексей у нас парень что надо! — поддержала Ольга Витальевна. — Только помните уговор? Не нужно ему напоминать о том, что он парень.
Купаясь в лучах всеобщего обожания, Алена с удивлением замечала, что отношение к ней кардинально изменилось. К ней стали относиться немного по-другому, совсем не как к подружке, которой можно выболтать сокровенные тайны.
Однажды, сидя за столом, Надя с кислой миной заметила:
— Ой, что-то живот тянет, наверное, «праздники» начинаются.
Ее тут же одернули, с испуганным смущением оглядываясь на Алену.
— Думай, что говоришь! Оставь свои физиологические откровения на потом.
Опомнившись, Надя пристыженно замолчала. Как-то Ольга Витальевна, с давних пор одержимая манией найти ход в подземный бункер, в котором скрывался от правосудия их похититель, вздумала было ворочать камни в саду и позвала на помощь, естественно, Алену.
— С твоей-то силищей, — комплиментарно высказалась она, уважительно поглядывая на широкие плечи «девушки», — мы быстро доберемся до него.
«До него» они не добрались, но Алене поневоле пришлось почувствовать себя мужчиной. И это было ей отчего-то приятно.
Как-то Алена без стука заглянула к Юле в неурочное время, и ее неожиданно встретил испуганный визг подруги, переодевавшейся после купания.
Раньше такого между ними никогда не случалось.
Вскоре мода разгуливать топлес по острову отмерла сама собой, чем был сильно недоволен их тюремщик, доселе с удовольствием наблюдавший на своих мониторах бесплатный стриптиз.
На хозяина острова известие о том, что одна из его пленниц внезапно оказалась мужчиной, оказало парализующее воздействие. Ведь эту Алену отобрали из десятка кандидатур с проверенным здоровьем и железными нервами — и на тебе, такая ужасная ошибка!
В этот момент его незыблемая вера в свою идею пошатнулась. Часами он обескураженно наблюдал, как пятеро женщин влюбленно хлопочут вокруг нагловатого смазливого типа, который, развалившись в кресле, снисходительно принимает знаки всеобщего внимания.
А ведь на вакантном месте всеобщего кумира и любимца должен был оказаться не этот чертов гермафродит, а он, человек, придумавший и организовавший все это! Мучительно было думать, что его идеей воспользовался этот волк в овечьей шкуре, пробравшийся на остров под видом женщины. Так вот почему Алена танцевала в транс-шоу, а он-то думал… Так вот почему этот тип делал одну операцию за другой!
— Ну, Кедров! Голову тебе мало оторвать за то, что подсунул мне этого типчика, — раздраженно думал Хозяин. — Не мог проверить, все ли у него на месте! — И тут же сокрушенно вздыхал:
— Кто бы мог подумать…
А с мониторов доносился нежный щебет:
— Алена, возьми еще вот этот кусочек…
— Алеша, давай я тебе налью воды…
— Садись сюда, Алена, здесь тебе будет удобней.
— Солнышко, пойдем купаться, Алеша! — Их восхищенный лепет заставлял его белеть от бешенства.
— Алена у нас такая прелесть! То есть Алеша…
— Да, он совсем изменился после того случая.
— Нет, он всегда таким был, просто мы не обращали внимания.
Со временем Алена с готовностью стала отзываться на свое настоящее имя. Поняв, что никто больше не требует от нее сходства с женщиной, она постепенно перестала бриться и даже отпустила небольшие усики. Одевалась она теперь исключительно в шорты и майки, забросив в дальний угол туфли на каблуках, платья и широкополые шляпы. Природное начало постепенно брало свое, пробиваясь сквозь наслоения многих операций. Теперь она уже походила не на девушку, а скорее на юношу с идеально правильными чертами лица и прекрасной, несколько худощавой фигурой. Не стесняясь собственного голоса, она теперь говорила приятным глубоким баритоном, который кое-кто находил очень даже сексуальным. Поведение ее тоже изменилось. В прошлом остались и женские ужимки, и легкое кокетство, и восторженная чувствительность тургеневской барышни.
Казалось, Алена, став Алексеем, наконец-то нашла себя.
Присутствие среди подопечных конкурента мужского пола было как нож в сердце хозяину острова. Пока он не мог придумать никаких контрмер. Все, что приходило ему в голову, — это однажды ночью прокрасться в дом с ножом в руке и насильно произвести ту операцию, о которой некогда мечтал Алексей. Но все же что-то останавливало его. Боязнь крови, страх насилия? Опасение, что этот поступок еще больше восстановит против него женское население острова? О мужской в этом случае говорить не приходилось… Пока он решил махнуть на Алексея рукой.
Между тем на глазах у всех между двумя членами коллектива стал постепенно завязываться роман. Алена и Юля, которые и раньше-то были неразлучны, теперь и вовсе не могли жить друг без друга. Целыми днями они гуляли по острову рука об руку, купались, слушали музыку и, казалось, больше не помышляли о недавно столь желанной свободе.
— Везет же людям, — однажды завистливо вздохнула Лиза Дубровинская, наблюдая за сладкой парочкой. — Еще детей того и гляди нам настрогают. Вот смеху-то будет!
Но до этого было еще далеко. Метаморфоза с Алешей произошла еще так недавно, что он пока и не помышлял о большем, чем платонические отношения с девушкой, чьи глаза были горячи и темны, словно уголь, опушенные тяжелым золотом выгоревших ресниц.
Первые два дня после объявления бойкота своему надзирателю они прожили словно по привычке, не замечая неудобств. Предусмотрительно сделанные запасы воды были так значительны, что ее нехватка почти не ощущалась, однако в еде все же приходилось ограничивать себя.
По вечерам было ужасно скучно. Свечи давно кончились: в здешних широтах темнело по-южному рано, когда еще не хотелось спать, — вот и приходилось лунными ночами бесконечно прогуливаться по берегу моря, обсуждая друг с другом вечную тему: когда же их отсюда заберут.
Никто не спешил им на помощь.
«Что же Михаил, — мрачно недоумевала Лариса, — неужели он не догадывается, что произошло нечто экстраординарное?»
«Почему Андрей не разыскивает меня? — гадала Ольга Витальевна. — Он давно уже должен был вернуться из Забайкалья».
«Где же мой папа?» — вслух стонала Лиза и уже даже начинала раздражаться на отца за его медлительность. Ей хотелось топнуть ножкой и закатить истерику, чтоб даже чертям стало тошно, но вряд ли кто-нибудь обратил бы внимание на это.
«Почему коллеги не торопятся вырвать меня отсюда? — вздыхала Юля. — Где же пресловутая журналистская солидарность?»
«Ребята из клуба давно должны были поднять шухер, — волновалась Надя. — А Паук? Уж он-то должен беспокоиться обо мне!»
И только Алена, для маленькой коммуны на острове ставшая Алексеем, не желала отсюда уезжать. Как можно уехать от собственного счастья? Она нашла здесь и себя самое, и свою вторую половину. И это было так здорово!
И на четвертый день бойкота обстановка оставалась по-прежнему напряженной. Женщины стали как-то меньше разговаривать друг с другом, экономя силы душевные и физические. Как очумелые, они бродили по дому, пряча друг от друга голодные взгляды. Морские купания были заброшены, прогулки прекращены — все берегли силы для решающего противостояния. Утешало только то, что воды пока было предостаточно, беспокоиться не о чем.
На пятый день бойкота окончательно и бесповоротно кончились продукты. Отныне единственной пищей узниц стали недозрелые персики и вода, слегка протухшая и оттого отдававшая водорослями. Избегая друг друга, пленницы редко выходили из своих комнат, ослабев от голода, и только Алена и Юля проводили вместе долгие часы, сидя на тесном диванчике, наслаждаясь молчаливой поддержкой друг друга.
На седьмой день стало ясно, что запасы воды тают быстрее, чем ожидалось. А в небе опять сияло палящее солнце, не предвещавшее дождя. От зеленоватых персиков мерзко бурчало в животе, желудок отказывался переваривать недозрелую пищу. Вскоре почти все отказались от них, предпочтя острым резям в животе, сгибавшим тело пополам, тупую ноющую боль, которая чем дальше, тем меньше беспокоила голодающих.
Первой не выдержала Лиза.
— Зачем? Зачем мы добровольно мучаем друг друга? — прошептала она упавшим голосом. Она хуже всех переносила лишения, воспринимая их как наказание, придуманное лично для нее. — Мы сами устроили себе эту пытку!
Она уронила голову на тонком стебле ослабевшей шеи, и тихие жалобные слезы покатились по щекам. По утрам у нее перед глазами роились черные мушки с белыми хвостиками — предвестники начинающегося малокровия.
Молчание остальных было больше похоже на согласие, чем на протест.
— Если б хоть это на него действовало, — пробормотала Ольга Витальевна, постепенно сдаваясь. Ей было нехорошо, перед глазами то и дело возникали странные фиолетовые круги, которые казались настолько реальными, что их можно было потрогать рукой.
Теперь она не была уверена в необходимости борьбы.
— Действительно, голодовка — это не метод, — вздохнула Лариса. Она тоже тяжело переживала вынужденные ограничения в еде. Ей казалось, что от этого она блекнет и стареет прямо на глазах. Что скажет Михаил, когда она выберется отсюда? Кого он увидит? Поседевшую старуху с обвисшими брылями на лице?
Желтоватую мумию с пергаментной кожей?
— Дурацкая идея! — буркнула Надя. — Небось он там хихикает над нами, обжираясь всякими деликатесами. А мы чего ради дохнем без жратвы? Ради чего? Все равно никуда нам отсюда не деться!
Грустный вздох пронесся по воздуху — было ясно, что даже смерть не избавит пленниц из неволи.
— Но если мы сдадимся теперь, то так ничего и не добьемся от него, — убежденно проговорила Юля, последняя из сторонниц бойкота. — Надо держаться дальше!
— А если мы умрем, — запальчиво выкрикнула Лиза, — он выбросит наши тела в море, а на наше место привезет других, более сговорчивых!
И все мрачно замолкли, осознавая ее правоту. В тот вечер никто так и не осмелился предложить закончить этот чудовищный эксперимент, боясь показаться малодушным.
Слабо сжав бессильную руку Юли, Алена молчала.
В глубине души ей хотелось умереть на этом острове, чтобы только не возвращаться домой, в тот чужой и враждебный мир. В мир, где было столько непонятного и неприятного, в мир, где она не знала, кем была на самом деле. Она ненавидела тот мир и желала остаться здесь навсегда вместе с Юлей. И горячо молилась об этом, не смея высказать вслух кощунственную мысль.
А тот, кто наблюдал за ними, удовлетворенно улыбнулся: затянувшемуся протесту скоро конец. И тогда жизнь наконец-то войдет в нормальную колею.
* * *
Луна поднялась высоко над морем и застыла в окне, беспокоя смеженные веки своим фосфорическим сиянием. Лизе не спалось. Море мерно плескалось у подножия утеса, шепча о том, что бесполезно бороться с ветряными мельницами, о том, какая же она, Лиза, дура, если идет на поводу у других. И неужели это она, Лиза, та, которая была известна в артистической тусовке независимостью своих суждений?Поднявшись с постели, девушка на цыпочках прокралась из комнаты.
Дом мирно спал. Стараясь не шуметь, она поплотнее затворила дверь и спустилась в холл. В темноте ослабевшие руки с трудом нашарили пульт. Телевизор с готовностью озарился голубоватым свечением. Встав лицом к экрану, Лиза дрожащим голосом начала заготовленную речь:
— Игорь Георгиевич, я бы хотела поговорить с вами. — робко произнесла она, запинаясь от волнения. — Я хотела сказать… Что я полностью на вашей стороне! Вы знаете, честно говоря, я вас очень уважаю. Я вами восхищаюсь!
Я полностью согласна с вами и принимаю все ваши условия.
Экран вздрогнул, на нем появилось зевающее лицо небрежно одетого человека с наспех приглаженными волосами.
— И на что же ты согласна? — прозвучал насмешливый вопрос.
Лиза на секунду смутилась, но тут же нашлась:
— На все! Я больше не хочу бороться против вас, я согласна дружить с вами. Может быть, если мы познакомимся поближе, я даже смогу вас полюбить…
— произнесла она тоскливо.
Жесткое выражение лица на экране заметно смягчилось.
— Хорошо. Я рад, что недоразумения между нами закончились и ты наконец образумилась. Но я не могу ради одной тебя простить твоих подруг!
— Они мне не подруги! — возмутилась Лиза.
— Это не имеет значения. Заговор был коллективным, и именно коллектив должен явиться ко мне с повинной.
— Но я же не могу… Я хочу кушать! И мыться! И слушать музыку. Вы, наверное, не понимаете, но мой папа… Он очень богат! Он меня так любит! Он все сделает для меня, он даст вам кучу денег! Он… Он, если хотите, может сделать вас министром!
Лицо на экране заметно поскучнело.
— Не хочу! И денег мне не нужно, и в министры не хочу…
— Но чего же вы хотите?
— Вас всех!
Экран погас. Лиза еще долго щелкала пультом в надежде снова выйти на связь, но все было бесполезно. Горько расплакавшись, она уныло побрела в свою комнату.
«Одна готова!» — решил безжалостный экспериментатор по ту сторону экрана. И это было только начало!
Потом не выдержала Ольга Витальевна. Промучавшись полночи без сна, она решилась. «Я готова на все, — подумала она, направляясь в холл. Ей стоило большого труда придать своему лицу выражение дружелюбной покорности. — Пусть он заберет даже „Насос трейд“, только пусть выпустит меня из этого ада. Только бы он согласился!»
Экран с готовностью отозвался на ее призыв, на нем появилось изображение. Ольга Витальевна приветливо улыбнулась. Правда, ее улыбка слегка напоминала злобный оскал, но в ее оправдание можно сказать, что она старалась изо всех сил.
— Добрый вечер! Вот, решила с вами поговорить, — смутилась она, но быстро нашлась:
— Я хотела сказать, что я признаю свою ошибку. Да, очевидно, тогда, во время той сделки, я была не права. Ну, знаете, как это бывает в бизнесе, — она натянуто усмехнулась, — если не ты съешь, тогда тебя съедят…
Знаете, я сейчас так сожалею о своем поступке! Я готова все немедленно исправить. Дело в том, что я обладаю значительным капиталом, и при условии немедленного освобождения…
— Условия здесь диктую я! — прервал ее властный голос.
— О, простите… Конечно… Да-да… Может быть, если вы согласитесь меня освободить, то, в свою очередь, я с радостью уступила бы вам владение своей фирмой. Она приносит хороший доход… Вы не пожалеете, производство насосов — действительно стоящее дело!
— Меня это не интересует, — равнодушно отозвался голос. — У вас все?
— В принципе да, но… Чего же вы хотите от меня? — изумилась Ольга Витальевна. Ее великая жертва оказалась напрасной.
— Покорности.
— Но я уже согласна на все! — Она вдруг покраснела от осенившей ее догадки. — А если вы хотите этого… Тогда тоже… Я в вашей власти… Но только с перспективой освобождения в будущем!
— Мне не нужны ни ваша фирма, ни ваше тело! — отозвался человек на экране. — Мне нужны вы все, вместе! Вместе поднимали бунт, вместе выбрасывайте белый флаг. А по отдельности вы мне не нужны!
Экран безжалостно погас.
* * *
— Ты же знаешь, дорогой, я сюда попала по собственной глупости…Перед важной встречей Лариса привела себя в полную боевую готовность. Она знала, что именно нравится ее мужу, и постаралась соответствовать его идеалу. На ней было красивое платье с глубоким вырезом, высокие каблуки, сложная прическа. Добрых полкилограмма косметики на лице призваны были исправить последствия насильственной диеты.
Он оценил ее маленькую уловку.
— Вообще-то я вела себя глупо… О Господи, как я теперь жалею, что пошла на это! — Ее голос звучал с бархатистой кошачьей нежностью. — Но ты же понимаешь, что было причиной… Ревность, только ревность! Я не могла вынести твоей неверности, у меня все внутри переворачивалось при мысли о сопернице. Я сходила с ума от любви, а ты отталкивал меня своей скрытностью, дорогой!
Она несла что попало. Она знала, что сейчас слова не важны. Слова — это разлетающаяся по ветру шелуха, не имеющая значения. Имеют значения лишь ее влажные призывные взгляды, нежные интонации, имеет значение лишь кошачья вибрация ее голоса и пластичные движения тела, чью красоту умело подчеркивал выбранный наряд.
— А помнишь как тогда, когда мы только поженились… Мы заблудились в лесу, потом набрели на избушку лесника и грелись там у огня, а потом наслаждались друг другом, лежа прямо на полу… Как бы я хотела вновь оказаться вместе с тобой там… Чтобы в очаге буйствовал огонь, чтобы за окном металась непогода, а мы, пригубив вина, бесконечно пили бы дыхание друг друга и не могли напиться…
Однако романтическая картина, нарисованная ею, не произвела никакого впечатления. Ее муж лишь усмехнулся и по-свойски заметил:
— Да ладно тебе заливать… Лучше скажи честно, раз уж мы остались одни, какого черта ты вообще притащилась сюда? И как тебе это удалось?
— Понимаешь, любимый, я не находила себе места от ревности, — пела Лариса затверженную песню. — Я не спала ночами, сходя с ума от мысли, что ты можешь покинуть меня навсегда…
— Брось притворяться, все равно я тебе не верю, — оборвал он ее. — Скорее всего ты просто надеялась разузнать, куда я припрятал денежки. По глазам вижу, что дело обстояло именно так. Так вот, я тебе отвечу. Вот они, денежки! — Он широким жестом обвел вокруг себя рукой. — Все до копеечки зарыты здесь, на этом острове. Ну, конечно, еще осталось немного в банке. На пропитание, так сказать. До конца жизни должно хватить. До конца нашей жизни! — Он выразительно усмехнулся.
— Но ведь ты не можешь запереть меня здесь пожизненно! — возразила Лариса. — Я попала сюда по ошибке, поэтому ты должен меня отпустить. — Она привела последний убедительный аргумент.
— Ты больше других знала, на что шла. Так что… Пеняй на себя. — Экран погас.
* * *
— Привет! Как дела? — Надя волновалась и потому внешне выглядела развязной и даже нагловатой. — Вот, проходила мимо, дай, думаю, поболтаю… В общем так, я пришла сказать, что я согласна.— На что? — прозвучал с экрана сдержанный вопрос.
— Да на все! — Надя через силу улыбнулась. Улыбка должна была выглядеть вызывающей, но вместо этого она получилась кривой и жалкой, печально сползая набок. — Ну, вы раньше предлагали перепихнуться разок… Так вот, я не прочь.
Она замолчала, ожидая реакции. Реакции не было. Девушка набрала полную грудь воздуха и продолжала более уверенно:
— В общем-то вы мне даже нравитесь. Мне вообще нравятся самостоятельные мужики. И потом, мне так жалко, что я тогда вашу тачку долбанула, честное слово. Знать бы, как оно будет, так я бы вас не тронула…
Так что приношу свои извинения… Ну, вы как, согласны? Согласны отпустить меня, если я с вами разок пересплю? Вообще-то не в моих правилах предлагать это самой, но раз уж такое дело…
— Нет! — прозвучал в тишине резкий возглас.
— Но почему?
— Я бы тебе объяснил, но, боюсь, ты не поймешь. — Ее собеседник мягко улыбнулся. — Но все равно, меня радует твое предложение. Ты на правильном пути, моя девочка. Я рад, что твоя огненная головка работает в нужном направлении. Не переживай, осталось совсем немного. Скоро мы все заживем дружно, как одна семья. Помоги своим подругам понять, что они не правы, и все будет хорошо.
* * *
Алена долго не решалась на этот шаг, внутренне терзаясь от того, что собиралась сделать. У нее не хватало душевных сил наблюдать, как ее любимая Юля целыми днями лежит в кровати, скорчившись, точно больной ребенок. У Юли теперь хватало сил лишь на то, чтобы при приближении подруги поднять тяжелые ресницы и приветливо растянуть обметанные губы в некоем подобии улыбки.Несколько дней с утра до вечера Алена провела на берегу моря с импровизированной удочкой и сетью, сделанной из кружевного белья. Итогом трехдневного подвижничества стало несколько мелких рыбешек и парочка пахнущих нефтью тощих креветок. Тайком, чтобы драгоценную пищу у нее не отняли, Алена сварила улов в комнате и принесла еду возлюбленной, надеясь вырвать ее из цепких лап голода.
Уловив рыбный запах, Юля приподнялась в кровати и проговорила слабым голосом, от которого у Алены мучительно заныло сердце:
— Неужели ты сам наловил, Алеша?
— Кушай! — только и нашлась сказать Алена, поднося к бледным губам подруги ложечку бульона. Сама она, глотая слезы нежности, мужественно отказалась от еды.
Похлебав бульонную невкусную водичку, Юля немного оживилась.
Смородиновые глаза ее вновь заблестели.
— А другие ели? — спросила она слабым голосом.
— Да, — солгала Алена, отводя взгляд. Ведь ей мало нужды до остальных, когда она видит ослабевшую от голода подругу.
— Хорошо! — улыбнулась Юля и заметила:
— Ну, если у нас будет хотя бы такая еда, тогда нам удастся довести бойкот до конца… Вот увидишь, он скоро пойдет на попятный!
А вечером Алена в урочный час прокралась в комнату, где стоял телевизор.
— Я прошу не для себя, — проговорила она, от волнения сжимая руки.
— Пожалуйста, ради всего святого… Ей так плохо! Ей нужен врач! Отправьте ее туда, где ей смогут помочь. Я боюсь, что она умрет…
— А ты сам что же? — немного погодя, точно очнувшись от тягостных раздумий, осведомился человек на экране. — Что же ты не просишь для себя?
— Мне все равно, что будет со мной, — проговорил Алеша. — Только бы с ней все было хорошо. Мне свобода без нее не нужна. Если хотите, я могу остаться здесь в заложниках навсегда.
— Вот тебя бы я с удовольствием отправил отсюда, чтобы ты не портил мне жизнь! — раздраженно отозвался голос. — Не прощу себе, что сразу не понял, кто ты на самом деле. Слушай, какого черта ты бабой рядился, а? Я же видел тебя на пляже, у тебя все в порядке с этим делом?
Тяжелый вздох был ему ответом. Чтобы дать ответ на этот вопрос, пришлось бы рассказать целую жизнь, с самого-самого начала…
— Ладно, — пробурчал голос. — Раз уж ты попал сюда — живи. Хоть ты и торчишь здесь у меня, как бельмо в глазу, но отпустить я тебя не могу.
Убивать мне тебя особой охоты нет, так что живи… Будешь помогать по хозяйству. Должен же кто-то управляться со всем этим беспорядком!
— Но я прошу не за себя, а за Юлю… — возразил Алеша, но экран уже погас.
Глава 7
Обостренным нюхом Лиза сразу же уловила запах съестного. Точно лиса, которая сидит у воды и вожделенно вертит хвостом, видя, как рыбка играет на стремнине, она голодно облизнулась, глядя в щель двери, как широкоплечая Алена на краю постели кормит ослабевшую подругу сытным наваристым бульоном.
Лиза, изрядно отощавшая от персикового питания, тут же стремглав бросилась к Ольге Витальевне.
— Они там рыбой обжираются, а мы? — жалобно воскликнула она.
Сообщив эту новость, она поспешила дальше. Читавшая книгу Лариса вздрогнула от ее резкого с визгливыми интонациями голоса.
— Рыбы наловили и тайком вкуснятиной под одеялом лакомятся! — взбунтовалась Лиза, заглянув к ней в комнату.
Потом:
— Алешка-то с Юлькой рыбу едят, а мы слюной давимся! — Эта тирада адресовалась Наде.
Вскоре вся честная компания собралась на месте преступления. Орудие преступления — ковшик, на дне которого еще плавали в серой жидичке три обглоданные тюльки и два розоватых креветочных панциря, — находилось тут же.
Лиза, изрядно отощавшая от персикового питания, тут же стремглав бросилась к Ольге Витальевне.
— Они там рыбой обжираются, а мы? — жалобно воскликнула она.
Сообщив эту новость, она поспешила дальше. Читавшая книгу Лариса вздрогнула от ее резкого с визгливыми интонациями голоса.
— Рыбы наловили и тайком вкуснятиной под одеялом лакомятся! — взбунтовалась Лиза, заглянув к ней в комнату.
Потом:
— Алешка-то с Юлькой рыбу едят, а мы слюной давимся! — Эта тирада адресовалась Наде.
Вскоре вся честная компания собралась на месте преступления. Орудие преступления — ковшик, на дне которого еще плавали в серой жидичке три обглоданные тюльки и два розоватых креветочных панциря, — находилось тут же.