Страница:
Ан нет! Борьба — она и под землей борьба. По слухам, теоретики Лившиц-Лурье отправились к теоретику Ладынину биться не на живот, насмерть.
Через час маяты и неизвестности выяснилось, что профессора Лившиц и Лурье уехали в правительство добиваться правды и самостоятельного финансирования проекта.
Как тут не вспомнить анекдот об эволюции еврейской мысли?
Великий еврей Моисей сказал:
«Все дело там», — и указал на небо.
Великий еврей Соломон сказал:
«Все дело здесь», — и дотронулся пальцем до головы.
Великий еврей Христос сказал:
«Все дело здесь», — и взялся рукой за свое сердце.
Великий еврей Маркс сказал:
«Все дело здесь», — и погладил свой живот.
Великий еврей Фрейд сказал:
«Все дело здесь», — и цапнул себя за то место на брюках, где ширинка.
А великий еврей Эйнштейн сказал:
«Все относительно».
Я это к тому, что коллектив остался в подвешенном состоянии, как космонавты на орбитальной станции. Относительно планеты Земля.
Был объявлен временный перерыв. И мы разбрелись каждый по своим делам. И конурам. Коллега Слава пригрозил, что часа через два явится ко мне в гости. Со специальной литературой.
Я развел руками: всегда рад гостям. (Особенно ночным.)
Вернувшись в свой бокс-шесть, я обнаружил под дверью странную записку: «Зомби на прогулке», — со стрелкой, указывающей как бы наверх.
Хм? Что же мне делать? Карабкаться наверх? Каким образом? А если это провокация? О зомби я говорил только с ночным светящимся Гостюшевым. Следовательно, весточка от него? И что?
В задумчивости я сжевал записку. Так, на всякий случай.
Мои муки были прерваны слащавым мужским голосом по невидимому радиотранслятору:
— Коллега Смирнов-Сокольский, вас ждут на первом блокпосту. Повторяю…
Елки зеленые. Брызги шампанского. Это ещё что за новости по местному радио? Ох, не нравится мне вся эта история. Однако делать нечего — надо идти. Если ждут. Надеюсь, без огневых средств поражения.
Я поплутал по коридорам и с помощью Божьей и указателей вышел-таки на первый блокпост. На этом посту дежурили два бойца Службы безопасности. Видимо, их уронили в детстве, и это отразилось на умственных способностях ушибленных об пол. Больше никого не было. Из людей.
— Я — Смирнов-Сокольский, — сказал я.
— И чего? — спросили меня.
— Это первый блокпост?
— Первый.
— Я — Смирнов-Сокольский.
— И чего?
Я понял, что угодил в тупик, где сидят два болвана, способные вывести из себя даже святой дух. Е', прости мя, грешного, Господи. Я уж хотел бежать без оглядки, да из воздуха явился тот, кому Смирнов-Сокольский был нужен. Небольшого росточка человечек. Типичный представитель НТР. Он протянул бойцам пропуска, и мы без промедления оказались в кабине лифта.
— Я — это я, Саша, — проговорил человечек от науки, и по голосу нетрудно было узнать ночного Гостюшева.
— Что-то случилось? — спросил я.
— Минуточку, — предостерегли меня.
Лифт остановился, створки открылись, и мы попали в блок-карантин, похожий на банно-прачечный комбинат. Здесь нам выдали нашу гражданскую одежду, кажется, обновленную химическими парами, и мы с Гостюшевым, быстро переодевшись, поспешили на выход. Было такое впечатление, что за нами гонится стая циклопов.
Я поперхнулся свежим, зимним, вечерним воздухом и увиденным. Сосновый бор, казалось, был залит вулканической магмой малинового солнца. Такая необыкновенная красота случается только перед концом света. Думаю, финал близок. Мой.
А по дальним дорожкам ходили люди. От неверного освещения они были похожи на механические фигуры. На кукол. На зомби, бредущих к мертвому, темно алеющему закату.
— Куда это мы бежим? — остановился я.
— У вас, Саша, кажется, машина? — спросил Гостюшев.
— Да. А в чем-таки дело?
— Они обнаружили настоящего Смирнова-Сокольского.
— Тьфу ты, черт!.. Ох, Орешко-Орешко, — ругнулся я.
— У нас минут двадцать-тридцать, пока они обработают информацию…
— Это кто? Служба безопасности?
— Она-она, родная.
— Хорошо работают, циклопы, — плюнул я на снег. — Только начал обживаться.
— Саша, это очень серьезно.
— Можно подумать? — спросил я. — Одну минуту.
— Подумать-то можно…
— Красиво, — вздохнул я полной грудью. — Лепота. А кто там бродит среди сосен?
— Это санаторные… товарищи, — ответил Гостюшев. — Или господа!
— На зомби похожие.
— Кто-то из них и есть зомби. Только не подозревает.
— Зомби на прогулке, — задумчиво проговорил я.
— Зомби на прогулке, — эхом повторил мой товарищ.
Солнце тонуло за черным, дальним лесом, малиновым пожарищем освещая облака. Тени удлинялись — мир изменялся. И не в лучшую сторону.
— У нас какие шансы? — поинтересовался я.
— Вы о чем, Саша? — испугался Гостюшев.
Я объяснил, что проникнуть в Центр у нас не будет более никакой возможности. Во всяком случае, мне. И поэтому, ежели имеется хоть малейший шанс на победу, его надо использовать. Мой собеседник по прогулке взялся за голову: шанс — один против тысячи. Электронная система слежения, виртуальная система слежения, компьютерная система слежения…
— На все эти е' системы у меня своя система, — сказал я.
— Какая?
— Самая надежная система из систем, — и ударил кулаком по своей ладони. — Это я сам!
— Саша!
— Толя!
— Это безумие.
— Надеюсь, связь с внешним миром имеется?
— Да, но…
— Тогда какие проблемы? Надо трубить чрезвычайный сбор.
— Ооо! — снова взялся за голову мой товарищ.
Все-таки она, научно-техническая интеллигенция, больше верит машинам, не человеку — Божьему, мать её природу так, творению. И в этом её, науки, принципиальное заблуждение. Человек — он и на созвездии Альтаир человек; и в Марианской впадине он то же самое; и в самой глубокой шахте имени XXI Партсъезда КПСС он самый человечный человек.
Мы обсудили возможный план действий и, надышавшись морозцем, вернулись в подземный Академгородок. Туда, где нас не ждали. Или ждали. С нетерпением. Чтобы свернуть шею.
Да, шанс на победу был. По словам Гостюшева, все управление Систем слежения находилось на Главном блокпосту. Устилая путь к нему трупами, мы, допустим, сможем переключить Системы на обслуживание самих себя. Есть такая возможность. По времени — на час. Но тем самым намертво блокируется зона «Гелио», превращаясь в бронированный банковский сейф. В супербанковское хранилище. Шифр которого неизвестен никому. Даже Господу Богу. А собрать пятерых солнцелюбов, входящих в эту зону и знающих по одной цифре, нереально. Вот такая замкнутая, хитрожопая система. Взрывать бессмысленно. И тут я вспомнил о Булыжнике, помнится, я о нем, товарище по нашей родной, зековской зоне, упоминал как-то. Был он медвежатником, но с интеллектуальным уклоном, то есть не только взрывами курочил сейфовую бронь, но и трудился пальчиками и головой. Никитин найдет Булыжника (в миру Иван Григорьевич Пулыжников), и все будет в порядке. В порядке? сомневался Гостюшев. И был прав: порядок только на кладбище. И то среди покойников.
Вернувшись в подземелье, я первым делом решил посетить отчий блок-шесть. То есть зайти в свою временную обитель. К ужасу коллеги Гостюшева. Однако на такой подвиг у меня были свои уважительные причины. Мой боевой друг «стечкин» томился там, под стеночкой, в ожидании работы. Возникает закономерный вопрос: откуда шпаер? [107]Могу ответить: я его нашел. (Шутка, конечно.) Просто друг «стечкин» случайно завалялся в моем кармане, выбрасывать в снег было жалко, пришлось проносить мимо всевозможных сторожей, используя медитацию, телепатию и удобную проходимость толстой, извините, кишки.
Словом, соблюдая меры предосторожности, я проник в блок-комнату. У койки на коленях стоял человек, уткнувшись лицом в камень подушки. На полу валялись в беспорядке журналы. Было такое впечатление, что человек споткнулся и убился о подушку. Я осторожно приблизился к неудачнику. Он был мертв — пуля пробила шейные позвонки. Я чуть повернул голову потемненного [108]и узнал Славу. И понял, что он оказался жертвой собственной педантичности. Он принес новые журнальные публикации по проблеме паранормальных явлений — и пал от банальной пули, приняв первый, подлый удар на себя. Вместо меня. Прости, Слава. Одно утешает, что его душа не корчилась в муках, а, вырвавшись из поврежденного тела, устремилась в светлую, свободную даль Мирового воздушного океана, где, быть может, обретет вечное успокоение.
Я выцарапал «стечкина» из потайного местечка — начиналась война. И в ней, как это ни цинично звучит, я имел преимущество. Враг был убежден, что я молюсь вечности в блоке-шесть и, следовательно, не способен нанести вреда централизованному зомбированию нуждающихся в этом (по мнению земных божков) граждан.
Я осмотрелся и вспомнил о клятых «светлячках». Пришлось вырвать эту светящуюся дрянь из чужого комбинезона и взять с собой, оставив свой датчик рядом с телесной оболочкой Славы.
Я не стал пугать плохой новостью впечатлительного Гостюшева, который и без того находился в депрессивно-пассивном состоянии. Я взбодрил его словами о долге перед Отечеством, и мы поспешили прочь от опасного места.
Пока нам везло: трудовой день заканчивался и научный люд разбрелся по своим боксам. Мы без проблем проникли в лабораторию, где коллега Гостюшев хранил трубку спутниковой связи. Через несколько минут мы обменивались энергичными мнениями о ситуации с внешним миром в лице Никитина и Орешко. Ор стоял такой, что Служба безопасности имела полное моральное право повязать нас как нарушителей сна дремлющей фауны и флоры. Я доказывал, что пришло время активных действий. Меня убеждали в обратном: рано, требуется более тщательная подготовка к Акции. Тогда я предупредил, что взорву все к такой-то матери!
— Я ему взорву, я ему взорву! — доносился возмущенный голос полковника Орешко, который, вероятно, метался по кабинету в ожидании генеральского звания. — Я ему взорву, сукин он сын!
— Никитин, передай полковнику, что он сам такой и что у меня есть электронно-виртуальная бомба, — пригрозил я. Глаза коллеги Гостюшева полезли на лоб от моих слов. — Будет маленький взрыв, как атомный. Тут рядом со мной товарищ, он подтверждает.
— Да, — выдавил из себя ученый, ничего не понимающий.
Короче говоря, консенсус, если выражаться мудозвонским языком политиканов, был найден. Мы с Гостюшевым прогрызаем ход к бронированной зоне «Гелио», а к нам на помощь идет подкрепление вместе с хакером и медвежатником. Веселая, знаете, такая гоп-компания.
Когда мы закончили активные переговоры с внешним миром, мой коллега Гостюшев заплетающимся языком задал вопрос:
— Саша, вы ещё живы?
— А почему бы мне не жить? — удивился я.
— Где ваш сенсор? — и указал на мою грудь: там темнела рваная рана комбинезона.
— Потерял, — развел я руками.
— Саша, отсутствие оного смерти подобно!
— Я же предупреждал: я крепче любой системы, — улыбнулся и, решив не пугать больше своего товарища по общей борьбе, выудил из кармана «светлячок» цвета оранж.
— О Господи, это откуда? — вскричал Гостюшев.
— Оттуда, — отмахнулся я. — А что такое?
— Такой сенсор дает возможность свободного прохода в секторы Б и В.
— Ну и прекрасно, — сказал я. — Значит, не надо будет бегать нагишом и светиться новогодней елочкой.
Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. (Эх, Слава-Слава!) Никто не знает своей судьбы, это правда. Даже я. Но предчувствие такое, что ночка ожидается тяжелая. Бессонная. Со смертельным исходом.
Мы ждали условленного с внешним миром часа, когда можно нам начинать, и я от скуки развлекал своего утомленного напарника веселыми анекдотами. Например, про жен разных стран, когда муж застает их с любовником.
Испанка. «Родриго, убей его, но не меня!»;
Англичанка. «Милорд, вы не вовремя вошли»;
Француженка. «Ну, что ж, Жан, ложись и ты…»;
Еврейка. «Абрам, это ты? Кто же тогда со мной?»;
Русская. «Иван, ей-Богу, последний раз. Только не по голове…».
Или ещё такой анекдот. Ползут двое пьяных. «Ты меня уважаешь?» — «Нет. Я тобой горжусь».
Мы так смеялись, что позабыли, где находимся. Что и говорить, даже перед расстрелом найдется место шутке. У тех, кто приводит приговор в исполнение.
Напомнил нам о долге сигнал из космоса — мол, пора действовать, господа!
Прогрызать дорогу нашим внешним боевым товарищам мы начали с промежуточного блокпоста между секторами А и Б.
Два удара — два полноценных трупа. (Шутка.) Хотя удары были. Отключив двух бойцов Службы безопасности от текущих проблем, я оттащил их в вентиляционную шахту проветриться. Спуск по крутому желобу был произведен благополучно, без проблем.
Проблемы возникли по дороге к общему блокпосту. К нам неосторожно прицепился боец СБ, требующий дополнительного допуска. Пришлось ему свернуть шею. К ужасу коллеги Гостюшева, который, видимо, по убеждениям был миротворец. Я развел руками: что делать? Если не мы, то нас; такая диалектика.
Потом мы ворвались в помещение, похожее на телевизионную студию (если я верно представляю ее), с громким предупреждением всем лежать во избежание серьезных телесных повреждений. Понятно, что кричал только я и не столь изысканно:
— Всем лежать, суки! Убью, падлы!
Меня прекрасно поняли, и большинство операторов благоразумно выполнили просьбу, упав ниц, однако один из них решил проявить отвагу и доблесть. Наверное, он хотел получить на грудь орден Ленина или звезду Героя. Посмертно. А заработал пулю в лодыжку. Похоже, это был не его день.
Затем, пока я заталкивал в дежурную комнатку-камеру неудачников в количестве шести человек, коллега Гостюшев, словно пианист в момент вдохновения, играл на клавишах Системы защиты. Судя по нагромождению аппаратуры и теле-, видеоэкранов с картинками любого, кажется, уголка Центра, можно утверждать, что это была тотальная слежка за научным людом.
Люди, как рыбки в аквариуме, плавали на экранах, занимаясь каждый своим делом. Читали, писали, лежали, спали, играли в компьютеры, гоняли Дуньку Кулакову [109]— то есть жизнь бурлила энергичным подземным ключом.
— Еще немножко, — приговаривал Гостюшев у пульта. На большом экране мерцала многовитковая спираль, два конца которой близко подходили друг к другу. — Сейчас она, голубушка, должна соединиться. — С ловкостью иллюзиониста мой товарищ перебирал клавиатуру. — Есть контакт!
На экране вспыхнул звездоподобный орнамент с пульсирующими точками. Я взглянул на часы — с начала Акции набежало пять минут сорок секунд. Неплохо для старта.
Дальнейшие наши действия были так же стремительны и динамичны: я зачистил весь путь от зоны «Гелио» до первого блокпоста в секторе А, где находился лифт с выходом во внешний мир. Я работал аккуратно, стараясь не брать лишний грех на душу.
…Встреча двух миров, внешнего и внутреннего, была скоротечна. Из кабины лифта гурьбой вывалилась группа боевиков в черных масках, человек восемь; с ними — Никитин и Резо, но без маскарада; между моими боевыми друзьями находился ещё один человек в шлепанцах на босу ногу, однако с пузатеньким саквояжем в руках. Булыжник, мать его, медвежатника, так! Оказывается, его вытащили из постели. Опять в зону? Ан нет — всюду родные лица-мусала. Какое это счастье! И пока мой друг по юрсам [110]переживал, я предупредил Никитина, что а) у нас осталось пятьдесят минут; б) его люди должны дежурить у каждого блокпоста; в) уничтожать только тех, кто будет агрессивен, особое внимание обращать на носителей алых «светлячков»; г) вперед!
Тренированным галопом наша группа помчалась по лабиринтам коридоров. Впереди, как знамя, мы несли нашего медвежатника в шлепанцах. По той причине, что у сейфа дыхание взломщика должно быть как у младенца. Несли Булыжника двое крепких ребят, в прошлом, наверное, штангисты-тяжеловесы. Бывший зек-милиционер переживал:
— Ой, где это я, Александр? В аду, что ли?
— Почти, Григорьич, — отвечал я. — Готовься вскрывать копилку. И за четверть часа.
— Да я завсегда готов, — кряхтел мой старый друг. — Добежали бы только ребятки. Вроде как Олимпиада в трубе.
Скоро цель была достигнута. Наша поредевшая группа оказалась у люкообразной стальной двери, похожей на вход в банковское хранилище.
— Так-так! — заинтересовался господин Булыжник, спрыгнув с надежных чужих рук. — Современный батюшка Крупп!..
— Пятнадцать минут, Григорьич, — решил напомнить я.
— Попрошу! — энергичным жестом удалил меня и любопытствующую публику от места борьбы человека и машины. — Ну-с, по скачкам и тихой, [111]- и, открыв мягкий потертый саквояж, принялся за работу.
Я взглянул на циферблат — минутная стрелка бежала по кругу, и никакая сила не могла остановить этот вечный бег. Жаль.
— У хакера полчаса, — сказал я. — Хватит?
Никитин пожал плечами: полковник гарантировал высокопрофессиональную работу, а вот что получится?
— А где этот хакер? — спросил я, точно выматерился.
— Да рядом с Резо-Хулио. На корточках.
И действительно, у стеночки сидел молодой человек педерастического толка в дурацкой маске и в камуфляжной форме десантника. Я уже было приблизился к нему, чтобы выдать для бодрости необходимые инструкции, как вдруг в глубине лабиринтов протрещали автоматные очереди.
— О'е! — зарычал я и бросился к месту происшествия.
Хотели как лучше, а получилось как всегда.
Недотепа ученый, нарушив инструкцию сектора В, отправился к приятелю в сектор Б, чтобы обсудить с ним очередную мировую проблему, которая стукнула ему в голову среди ночи.
На общую беду, его «светлячок» был цвета розового приморского заката и был он, человек, конечно, малость к тому же глуховат и слеповат. На приказ остановиться он не обратил внимания, поскольку вообще не воспринимал подобных команд. И получил два сквозных ранения в ляжки. Что привело его в крайнюю степень изумления.
— Анатолий, — обращался он к Гостюшеву, — я не понимаю, это что, кровь? Моя кровь?
Исполнительный малый, вскормленный кашей «Геркулес», виноватился, стащив маску. Добродушный такой, симпатичный убийца басил:
— Я того… не хотел. Я ему кричу…
— Арсен, ты дуб! — ругался Никитин. — Если не можешь отличить ученого от подлипал. [112]
— Я ему!.. А он прет, — обиженно басил боевик.
— Вроде кость цела, — осматривал пострадавшего Никитин. — Робин Гуд хренов.
— Так я ж! — страдал меткий стрелок. — Я ему!.. А он все одно прет!
— Хватит! — зарычал Никитин и приказал удалить поврежденного ученого путем переноса его тела в его же обитель. Для оказания первой помощи. Медицинской.
Разрешив неожиданную проблему, мы с Никитиным вернулись на передовой рубеж. И вовремя: бронированный люк медленно, но верно приоткрывался от нежно-садистских усилий Булыжника и товарищей в масках.
— Дрянная ширма, [113]- пыхтел медвежатник. — Прошу…
— Мастер, Григорьич! — похвалил я его. — На пять минуток раньше…
— На том и стоим, Сашок, — заскромничал Булыжник. Дурануть [114]суку власть за вымя.
Наша группа осторожно проникла в зону «Гелио». На удивление, это был небольшой, овальной формы отсек, похожий, повторюсь, на космический отсек орбитальной станции. Да, видимо, здесь находилась компьютерная Система управления по зомбированию биоиндивидуумов. Какое счастье, что я не имею отношения к наукам, а то бы, определенно, спятил от нагромождения ультрасовременной аппаратуры. По мне — проще заложить под это хозяйство несколько десятков тротиловых шашек да ка-а-ак!.. Нельзя. Народное, мать его, достояние.
Пока я рассуждал, сколько потребуется взрывного вещества, чтобы шандарахнуть к такой-то матери всю эту фантастическо искусственную планету, мимо меня проскользнул хакер сомнительной сексуальной ориентации, оставив после себя терпкий запах духов. Этот запах был мне знаком. Определенно, знаком. На лица, цифры, голоса и запахи у меня память хорошая. Странно. Хотя чему тут удивляться? Импортная парфюмерия широко летает нынче по стране.
Тем временем хакер занял место за пультом Управления и принялся совершать лишь ему одному известные манипуляции. Со сноровкой шулера в казино Монте-Карло или Москвы.
Никитин жестом показал, что присутствие публики излишне. И верно: мы топтались, как кони перед забегом вокруг экватора.
Группа отступила на заранее подготовленные позиции, а проще говоря, вывалилась в коридор. Здесь мы ещё раз обсудили наши действия. Пока все катилось подозрительно отлично, исключая недоразумение с ученым-недотепой. Однако вина наша была минимальна. Не надо шляться где попало во время путчей, переворотов, мятежей и революций. Можно получить пулю в ляжки. И выше.
Затем я, Никитин, Гостюшев и примкнувший к нам Иван Григорьевич Пулыжников прошли по подземным лабиринтам, проверяя обстановку и посты с нашими силами самообороны. Все опять было подозрительно прекрасно. Как в том анекдоте. Сидят в подъезде два киллера. «Клиента» все нет и нет. «Слушай, — говорит один киллер другому, — я уже беспокоюсь. Вдруг с ним что-то случилось?»
Когда мы снова возвращались к зоне «Гелио», Булыжник потянул меня за рукав и со скромной учтивостью поинтересовался, нет ли где ещё работенки. Для него. Он, конечно, готов трудиться ради голой идеи, но дома любимая жена-стерва и детишки на полатях мацают ручонками воздух в поисках заморских арахисов в шоколаде, мать их, капиталистов, так!
Я прекрасно понял старого друга по нарам. И даже прослезился. Образ несчастных детей замутил мой доселе ясный разум. Я потянул за рукав коллегу Гостюшева и поинтересовался с любезной учтивостью: а где находится кабинет уважаемого академика Ладынина Л.Л.? К нашему удивительному везению, кабинет был расположен рядом с «Гелио». И это правильно: зачем богу ЛЛЛ плутать по лабиринтам подземелья? Можно заблудиться навсегда, нанеся вред отечественной научно-популярной мысли о том, что жизнь на планете Земля возникла где-то там, за млечными путями космоса.
Признаюсь, Никитин был против нашей самодеятельности. Равно как и коллега Гостюшев. Они не понимали, что импровизацией можно добиться больших успехов, чем многократно обдуманным, банальным планом. И потом, несчастные дети. Без шоколадного детства на арахисовом поле жизни.
Словом, я настоял на своем. А это я умею делать, моментально превращаясь в недоумка, не принимающего разумных доводов. Тем более я люблю ходить в гости. Без приглашения. Можно вволю наблатоваться и кое-что наблындить. Перевожу для тех, кто ещё не успел побывать за паутинкой: [115]можно завести полезные знакомства и кое-что проверить.
Кабинет академика невнятных наук был похож на своего хозяина: член партии, но демократ в душе, строг, но вальяжен, официален, но дружеская улыбка ломает губы. Ну и так далее. Кабинет также был наполнен компьютерной техникой и прочими наукообразными, техническими новшествами. На стенах яркими пятнами цвели абстракционистские полотна. Видимо, для настроения и улучшения потенции. Под одной из таких абстрактно-идеалистических картин господин Булыжник нанюхал сейф. Пренебрежительно сплюнув на себя, он сказал:
— Ну, это, Сашок, из фанеры. Сейчас мы этот гробик враз! — И вытащил из саквояжа фомку. — Ох, Сашок, была бы тут зеленая фанера [116]или хоть тити-мити, [117]- и налег на орудие производства, — да чую, шнифер [118]голый, как баба в бане!
И при последних словах что-то выразительно хрустнуло; мне показалось, что кости моего друга; нет, это был хруст ломкого сейфового замка. Действительно, шнифер оказался декоративной игрушкой для папы-лоха ЛЛЛ.
— Ну, что нам Боженька прислал? — И любопытный гражданин Пулыжников тиснул свое фото в настенную камеру. — Е', Сашок! Кажись, долляры? — В его руках вспухла пачечка импортных ассигнаций. — Не фальшивые, чай? — Принялся смотреть на свет. — Вроде с полосочками?
— А в клеточку нет? — Я тоже поинтересовался содержимым слабобронированного ящика.
— Сашок, там более ничего, — отмахнулся Булыжник. — Мы эту зелень делим или как?
— Все твое, родной, — успокоил товарища, который ошибся: в сейфе находились компьютерные лазерные дискеты. Их было пять — пять фанер с неведомой пока мне информацией, способной, быть может, взорвать, к чертовой матери, весь наш провинциально убогий шарик. А быть может, на этих дискетах были записаны лазерным лучом детские игры — стрелялки, догонялки, пугалки и сексораздевалки? Этого пока никто не знал. Но что-что, а эта проблема была решаемая. В спокойной обстановке. В кругу друзей и близких.
— Ты чего, Сашко, задумался, как жунг? — насторожился Пулыжников. Если надо, делим зелень.
— Григорьич, не утомляй. — Я взглянул на часы.
— Дергаем?
— Пора, мой друг, пора, — задумчиво проговорил я, осматривая кабинет. Он был удобен во всех отношениях, в том числе и для душевных бесед.
— Тики-так, — сказал медвежатник, поправляя экзотическое полотно, скрывающее сейф для домашних пирожков. — Лепота, мать ее!
Через час маяты и неизвестности выяснилось, что профессора Лившиц и Лурье уехали в правительство добиваться правды и самостоятельного финансирования проекта.
Как тут не вспомнить анекдот об эволюции еврейской мысли?
Великий еврей Моисей сказал:
«Все дело там», — и указал на небо.
Великий еврей Соломон сказал:
«Все дело здесь», — и дотронулся пальцем до головы.
Великий еврей Христос сказал:
«Все дело здесь», — и взялся рукой за свое сердце.
Великий еврей Маркс сказал:
«Все дело здесь», — и погладил свой живот.
Великий еврей Фрейд сказал:
«Все дело здесь», — и цапнул себя за то место на брюках, где ширинка.
А великий еврей Эйнштейн сказал:
«Все относительно».
Я это к тому, что коллектив остался в подвешенном состоянии, как космонавты на орбитальной станции. Относительно планеты Земля.
Был объявлен временный перерыв. И мы разбрелись каждый по своим делам. И конурам. Коллега Слава пригрозил, что часа через два явится ко мне в гости. Со специальной литературой.
Я развел руками: всегда рад гостям. (Особенно ночным.)
Вернувшись в свой бокс-шесть, я обнаружил под дверью странную записку: «Зомби на прогулке», — со стрелкой, указывающей как бы наверх.
Хм? Что же мне делать? Карабкаться наверх? Каким образом? А если это провокация? О зомби я говорил только с ночным светящимся Гостюшевым. Следовательно, весточка от него? И что?
В задумчивости я сжевал записку. Так, на всякий случай.
Мои муки были прерваны слащавым мужским голосом по невидимому радиотранслятору:
— Коллега Смирнов-Сокольский, вас ждут на первом блокпосту. Повторяю…
Елки зеленые. Брызги шампанского. Это ещё что за новости по местному радио? Ох, не нравится мне вся эта история. Однако делать нечего — надо идти. Если ждут. Надеюсь, без огневых средств поражения.
Я поплутал по коридорам и с помощью Божьей и указателей вышел-таки на первый блокпост. На этом посту дежурили два бойца Службы безопасности. Видимо, их уронили в детстве, и это отразилось на умственных способностях ушибленных об пол. Больше никого не было. Из людей.
— Я — Смирнов-Сокольский, — сказал я.
— И чего? — спросили меня.
— Это первый блокпост?
— Первый.
— Я — Смирнов-Сокольский.
— И чего?
Я понял, что угодил в тупик, где сидят два болвана, способные вывести из себя даже святой дух. Е', прости мя, грешного, Господи. Я уж хотел бежать без оглядки, да из воздуха явился тот, кому Смирнов-Сокольский был нужен. Небольшого росточка человечек. Типичный представитель НТР. Он протянул бойцам пропуска, и мы без промедления оказались в кабине лифта.
— Я — это я, Саша, — проговорил человечек от науки, и по голосу нетрудно было узнать ночного Гостюшева.
— Что-то случилось? — спросил я.
— Минуточку, — предостерегли меня.
Лифт остановился, створки открылись, и мы попали в блок-карантин, похожий на банно-прачечный комбинат. Здесь нам выдали нашу гражданскую одежду, кажется, обновленную химическими парами, и мы с Гостюшевым, быстро переодевшись, поспешили на выход. Было такое впечатление, что за нами гонится стая циклопов.
Я поперхнулся свежим, зимним, вечерним воздухом и увиденным. Сосновый бор, казалось, был залит вулканической магмой малинового солнца. Такая необыкновенная красота случается только перед концом света. Думаю, финал близок. Мой.
А по дальним дорожкам ходили люди. От неверного освещения они были похожи на механические фигуры. На кукол. На зомби, бредущих к мертвому, темно алеющему закату.
— Куда это мы бежим? — остановился я.
— У вас, Саша, кажется, машина? — спросил Гостюшев.
— Да. А в чем-таки дело?
— Они обнаружили настоящего Смирнова-Сокольского.
— Тьфу ты, черт!.. Ох, Орешко-Орешко, — ругнулся я.
— У нас минут двадцать-тридцать, пока они обработают информацию…
— Это кто? Служба безопасности?
— Она-она, родная.
— Хорошо работают, циклопы, — плюнул я на снег. — Только начал обживаться.
— Саша, это очень серьезно.
— Можно подумать? — спросил я. — Одну минуту.
— Подумать-то можно…
— Красиво, — вздохнул я полной грудью. — Лепота. А кто там бродит среди сосен?
— Это санаторные… товарищи, — ответил Гостюшев. — Или господа!
— На зомби похожие.
— Кто-то из них и есть зомби. Только не подозревает.
— Зомби на прогулке, — задумчиво проговорил я.
— Зомби на прогулке, — эхом повторил мой товарищ.
Солнце тонуло за черным, дальним лесом, малиновым пожарищем освещая облака. Тени удлинялись — мир изменялся. И не в лучшую сторону.
— У нас какие шансы? — поинтересовался я.
— Вы о чем, Саша? — испугался Гостюшев.
Я объяснил, что проникнуть в Центр у нас не будет более никакой возможности. Во всяком случае, мне. И поэтому, ежели имеется хоть малейший шанс на победу, его надо использовать. Мой собеседник по прогулке взялся за голову: шанс — один против тысячи. Электронная система слежения, виртуальная система слежения, компьютерная система слежения…
— На все эти е' системы у меня своя система, — сказал я.
— Какая?
— Самая надежная система из систем, — и ударил кулаком по своей ладони. — Это я сам!
— Саша!
— Толя!
— Это безумие.
— Надеюсь, связь с внешним миром имеется?
— Да, но…
— Тогда какие проблемы? Надо трубить чрезвычайный сбор.
— Ооо! — снова взялся за голову мой товарищ.
Все-таки она, научно-техническая интеллигенция, больше верит машинам, не человеку — Божьему, мать её природу так, творению. И в этом её, науки, принципиальное заблуждение. Человек — он и на созвездии Альтаир человек; и в Марианской впадине он то же самое; и в самой глубокой шахте имени XXI Партсъезда КПСС он самый человечный человек.
Мы обсудили возможный план действий и, надышавшись морозцем, вернулись в подземный Академгородок. Туда, где нас не ждали. Или ждали. С нетерпением. Чтобы свернуть шею.
Да, шанс на победу был. По словам Гостюшева, все управление Систем слежения находилось на Главном блокпосту. Устилая путь к нему трупами, мы, допустим, сможем переключить Системы на обслуживание самих себя. Есть такая возможность. По времени — на час. Но тем самым намертво блокируется зона «Гелио», превращаясь в бронированный банковский сейф. В супербанковское хранилище. Шифр которого неизвестен никому. Даже Господу Богу. А собрать пятерых солнцелюбов, входящих в эту зону и знающих по одной цифре, нереально. Вот такая замкнутая, хитрожопая система. Взрывать бессмысленно. И тут я вспомнил о Булыжнике, помнится, я о нем, товарище по нашей родной, зековской зоне, упоминал как-то. Был он медвежатником, но с интеллектуальным уклоном, то есть не только взрывами курочил сейфовую бронь, но и трудился пальчиками и головой. Никитин найдет Булыжника (в миру Иван Григорьевич Пулыжников), и все будет в порядке. В порядке? сомневался Гостюшев. И был прав: порядок только на кладбище. И то среди покойников.
Вернувшись в подземелье, я первым делом решил посетить отчий блок-шесть. То есть зайти в свою временную обитель. К ужасу коллеги Гостюшева. Однако на такой подвиг у меня были свои уважительные причины. Мой боевой друг «стечкин» томился там, под стеночкой, в ожидании работы. Возникает закономерный вопрос: откуда шпаер? [107]Могу ответить: я его нашел. (Шутка, конечно.) Просто друг «стечкин» случайно завалялся в моем кармане, выбрасывать в снег было жалко, пришлось проносить мимо всевозможных сторожей, используя медитацию, телепатию и удобную проходимость толстой, извините, кишки.
Словом, соблюдая меры предосторожности, я проник в блок-комнату. У койки на коленях стоял человек, уткнувшись лицом в камень подушки. На полу валялись в беспорядке журналы. Было такое впечатление, что человек споткнулся и убился о подушку. Я осторожно приблизился к неудачнику. Он был мертв — пуля пробила шейные позвонки. Я чуть повернул голову потемненного [108]и узнал Славу. И понял, что он оказался жертвой собственной педантичности. Он принес новые журнальные публикации по проблеме паранормальных явлений — и пал от банальной пули, приняв первый, подлый удар на себя. Вместо меня. Прости, Слава. Одно утешает, что его душа не корчилась в муках, а, вырвавшись из поврежденного тела, устремилась в светлую, свободную даль Мирового воздушного океана, где, быть может, обретет вечное успокоение.
Я выцарапал «стечкина» из потайного местечка — начиналась война. И в ней, как это ни цинично звучит, я имел преимущество. Враг был убежден, что я молюсь вечности в блоке-шесть и, следовательно, не способен нанести вреда централизованному зомбированию нуждающихся в этом (по мнению земных божков) граждан.
Я осмотрелся и вспомнил о клятых «светлячках». Пришлось вырвать эту светящуюся дрянь из чужого комбинезона и взять с собой, оставив свой датчик рядом с телесной оболочкой Славы.
Я не стал пугать плохой новостью впечатлительного Гостюшева, который и без того находился в депрессивно-пассивном состоянии. Я взбодрил его словами о долге перед Отечеством, и мы поспешили прочь от опасного места.
Пока нам везло: трудовой день заканчивался и научный люд разбрелся по своим боксам. Мы без проблем проникли в лабораторию, где коллега Гостюшев хранил трубку спутниковой связи. Через несколько минут мы обменивались энергичными мнениями о ситуации с внешним миром в лице Никитина и Орешко. Ор стоял такой, что Служба безопасности имела полное моральное право повязать нас как нарушителей сна дремлющей фауны и флоры. Я доказывал, что пришло время активных действий. Меня убеждали в обратном: рано, требуется более тщательная подготовка к Акции. Тогда я предупредил, что взорву все к такой-то матери!
— Я ему взорву, я ему взорву! — доносился возмущенный голос полковника Орешко, который, вероятно, метался по кабинету в ожидании генеральского звания. — Я ему взорву, сукин он сын!
— Никитин, передай полковнику, что он сам такой и что у меня есть электронно-виртуальная бомба, — пригрозил я. Глаза коллеги Гостюшева полезли на лоб от моих слов. — Будет маленький взрыв, как атомный. Тут рядом со мной товарищ, он подтверждает.
— Да, — выдавил из себя ученый, ничего не понимающий.
Короче говоря, консенсус, если выражаться мудозвонским языком политиканов, был найден. Мы с Гостюшевым прогрызаем ход к бронированной зоне «Гелио», а к нам на помощь идет подкрепление вместе с хакером и медвежатником. Веселая, знаете, такая гоп-компания.
Когда мы закончили активные переговоры с внешним миром, мой коллега Гостюшев заплетающимся языком задал вопрос:
— Саша, вы ещё живы?
— А почему бы мне не жить? — удивился я.
— Где ваш сенсор? — и указал на мою грудь: там темнела рваная рана комбинезона.
— Потерял, — развел я руками.
— Саша, отсутствие оного смерти подобно!
— Я же предупреждал: я крепче любой системы, — улыбнулся и, решив не пугать больше своего товарища по общей борьбе, выудил из кармана «светлячок» цвета оранж.
— О Господи, это откуда? — вскричал Гостюшев.
— Оттуда, — отмахнулся я. — А что такое?
— Такой сенсор дает возможность свободного прохода в секторы Б и В.
— Ну и прекрасно, — сказал я. — Значит, не надо будет бегать нагишом и светиться новогодней елочкой.
Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. (Эх, Слава-Слава!) Никто не знает своей судьбы, это правда. Даже я. Но предчувствие такое, что ночка ожидается тяжелая. Бессонная. Со смертельным исходом.
Мы ждали условленного с внешним миром часа, когда можно нам начинать, и я от скуки развлекал своего утомленного напарника веселыми анекдотами. Например, про жен разных стран, когда муж застает их с любовником.
Испанка. «Родриго, убей его, но не меня!»;
Англичанка. «Милорд, вы не вовремя вошли»;
Француженка. «Ну, что ж, Жан, ложись и ты…»;
Еврейка. «Абрам, это ты? Кто же тогда со мной?»;
Русская. «Иван, ей-Богу, последний раз. Только не по голове…».
Или ещё такой анекдот. Ползут двое пьяных. «Ты меня уважаешь?» — «Нет. Я тобой горжусь».
Мы так смеялись, что позабыли, где находимся. Что и говорить, даже перед расстрелом найдется место шутке. У тех, кто приводит приговор в исполнение.
Напомнил нам о долге сигнал из космоса — мол, пора действовать, господа!
Прогрызать дорогу нашим внешним боевым товарищам мы начали с промежуточного блокпоста между секторами А и Б.
Два удара — два полноценных трупа. (Шутка.) Хотя удары были. Отключив двух бойцов Службы безопасности от текущих проблем, я оттащил их в вентиляционную шахту проветриться. Спуск по крутому желобу был произведен благополучно, без проблем.
Проблемы возникли по дороге к общему блокпосту. К нам неосторожно прицепился боец СБ, требующий дополнительного допуска. Пришлось ему свернуть шею. К ужасу коллеги Гостюшева, который, видимо, по убеждениям был миротворец. Я развел руками: что делать? Если не мы, то нас; такая диалектика.
Потом мы ворвались в помещение, похожее на телевизионную студию (если я верно представляю ее), с громким предупреждением всем лежать во избежание серьезных телесных повреждений. Понятно, что кричал только я и не столь изысканно:
— Всем лежать, суки! Убью, падлы!
Меня прекрасно поняли, и большинство операторов благоразумно выполнили просьбу, упав ниц, однако один из них решил проявить отвагу и доблесть. Наверное, он хотел получить на грудь орден Ленина или звезду Героя. Посмертно. А заработал пулю в лодыжку. Похоже, это был не его день.
Затем, пока я заталкивал в дежурную комнатку-камеру неудачников в количестве шести человек, коллега Гостюшев, словно пианист в момент вдохновения, играл на клавишах Системы защиты. Судя по нагромождению аппаратуры и теле-, видеоэкранов с картинками любого, кажется, уголка Центра, можно утверждать, что это была тотальная слежка за научным людом.
Люди, как рыбки в аквариуме, плавали на экранах, занимаясь каждый своим делом. Читали, писали, лежали, спали, играли в компьютеры, гоняли Дуньку Кулакову [109]— то есть жизнь бурлила энергичным подземным ключом.
— Еще немножко, — приговаривал Гостюшев у пульта. На большом экране мерцала многовитковая спираль, два конца которой близко подходили друг к другу. — Сейчас она, голубушка, должна соединиться. — С ловкостью иллюзиониста мой товарищ перебирал клавиатуру. — Есть контакт!
На экране вспыхнул звездоподобный орнамент с пульсирующими точками. Я взглянул на часы — с начала Акции набежало пять минут сорок секунд. Неплохо для старта.
Дальнейшие наши действия были так же стремительны и динамичны: я зачистил весь путь от зоны «Гелио» до первого блокпоста в секторе А, где находился лифт с выходом во внешний мир. Я работал аккуратно, стараясь не брать лишний грех на душу.
…Встреча двух миров, внешнего и внутреннего, была скоротечна. Из кабины лифта гурьбой вывалилась группа боевиков в черных масках, человек восемь; с ними — Никитин и Резо, но без маскарада; между моими боевыми друзьями находился ещё один человек в шлепанцах на босу ногу, однако с пузатеньким саквояжем в руках. Булыжник, мать его, медвежатника, так! Оказывается, его вытащили из постели. Опять в зону? Ан нет — всюду родные лица-мусала. Какое это счастье! И пока мой друг по юрсам [110]переживал, я предупредил Никитина, что а) у нас осталось пятьдесят минут; б) его люди должны дежурить у каждого блокпоста; в) уничтожать только тех, кто будет агрессивен, особое внимание обращать на носителей алых «светлячков»; г) вперед!
Тренированным галопом наша группа помчалась по лабиринтам коридоров. Впереди, как знамя, мы несли нашего медвежатника в шлепанцах. По той причине, что у сейфа дыхание взломщика должно быть как у младенца. Несли Булыжника двое крепких ребят, в прошлом, наверное, штангисты-тяжеловесы. Бывший зек-милиционер переживал:
— Ой, где это я, Александр? В аду, что ли?
— Почти, Григорьич, — отвечал я. — Готовься вскрывать копилку. И за четверть часа.
— Да я завсегда готов, — кряхтел мой старый друг. — Добежали бы только ребятки. Вроде как Олимпиада в трубе.
Скоро цель была достигнута. Наша поредевшая группа оказалась у люкообразной стальной двери, похожей на вход в банковское хранилище.
— Так-так! — заинтересовался господин Булыжник, спрыгнув с надежных чужих рук. — Современный батюшка Крупп!..
— Пятнадцать минут, Григорьич, — решил напомнить я.
— Попрошу! — энергичным жестом удалил меня и любопытствующую публику от места борьбы человека и машины. — Ну-с, по скачкам и тихой, [111]- и, открыв мягкий потертый саквояж, принялся за работу.
Я взглянул на циферблат — минутная стрелка бежала по кругу, и никакая сила не могла остановить этот вечный бег. Жаль.
— У хакера полчаса, — сказал я. — Хватит?
Никитин пожал плечами: полковник гарантировал высокопрофессиональную работу, а вот что получится?
— А где этот хакер? — спросил я, точно выматерился.
— Да рядом с Резо-Хулио. На корточках.
И действительно, у стеночки сидел молодой человек педерастического толка в дурацкой маске и в камуфляжной форме десантника. Я уже было приблизился к нему, чтобы выдать для бодрости необходимые инструкции, как вдруг в глубине лабиринтов протрещали автоматные очереди.
— О'е! — зарычал я и бросился к месту происшествия.
Хотели как лучше, а получилось как всегда.
Недотепа ученый, нарушив инструкцию сектора В, отправился к приятелю в сектор Б, чтобы обсудить с ним очередную мировую проблему, которая стукнула ему в голову среди ночи.
На общую беду, его «светлячок» был цвета розового приморского заката и был он, человек, конечно, малость к тому же глуховат и слеповат. На приказ остановиться он не обратил внимания, поскольку вообще не воспринимал подобных команд. И получил два сквозных ранения в ляжки. Что привело его в крайнюю степень изумления.
— Анатолий, — обращался он к Гостюшеву, — я не понимаю, это что, кровь? Моя кровь?
Исполнительный малый, вскормленный кашей «Геркулес», виноватился, стащив маску. Добродушный такой, симпатичный убийца басил:
— Я того… не хотел. Я ему кричу…
— Арсен, ты дуб! — ругался Никитин. — Если не можешь отличить ученого от подлипал. [112]
— Я ему!.. А он прет, — обиженно басил боевик.
— Вроде кость цела, — осматривал пострадавшего Никитин. — Робин Гуд хренов.
— Так я ж! — страдал меткий стрелок. — Я ему!.. А он все одно прет!
— Хватит! — зарычал Никитин и приказал удалить поврежденного ученого путем переноса его тела в его же обитель. Для оказания первой помощи. Медицинской.
Разрешив неожиданную проблему, мы с Никитиным вернулись на передовой рубеж. И вовремя: бронированный люк медленно, но верно приоткрывался от нежно-садистских усилий Булыжника и товарищей в масках.
— Дрянная ширма, [113]- пыхтел медвежатник. — Прошу…
— Мастер, Григорьич! — похвалил я его. — На пять минуток раньше…
— На том и стоим, Сашок, — заскромничал Булыжник. Дурануть [114]суку власть за вымя.
Наша группа осторожно проникла в зону «Гелио». На удивление, это был небольшой, овальной формы отсек, похожий, повторюсь, на космический отсек орбитальной станции. Да, видимо, здесь находилась компьютерная Система управления по зомбированию биоиндивидуумов. Какое счастье, что я не имею отношения к наукам, а то бы, определенно, спятил от нагромождения ультрасовременной аппаратуры. По мне — проще заложить под это хозяйство несколько десятков тротиловых шашек да ка-а-ак!.. Нельзя. Народное, мать его, достояние.
Пока я рассуждал, сколько потребуется взрывного вещества, чтобы шандарахнуть к такой-то матери всю эту фантастическо искусственную планету, мимо меня проскользнул хакер сомнительной сексуальной ориентации, оставив после себя терпкий запах духов. Этот запах был мне знаком. Определенно, знаком. На лица, цифры, голоса и запахи у меня память хорошая. Странно. Хотя чему тут удивляться? Импортная парфюмерия широко летает нынче по стране.
Тем временем хакер занял место за пультом Управления и принялся совершать лишь ему одному известные манипуляции. Со сноровкой шулера в казино Монте-Карло или Москвы.
Никитин жестом показал, что присутствие публики излишне. И верно: мы топтались, как кони перед забегом вокруг экватора.
Группа отступила на заранее подготовленные позиции, а проще говоря, вывалилась в коридор. Здесь мы ещё раз обсудили наши действия. Пока все катилось подозрительно отлично, исключая недоразумение с ученым-недотепой. Однако вина наша была минимальна. Не надо шляться где попало во время путчей, переворотов, мятежей и революций. Можно получить пулю в ляжки. И выше.
Затем я, Никитин, Гостюшев и примкнувший к нам Иван Григорьевич Пулыжников прошли по подземным лабиринтам, проверяя обстановку и посты с нашими силами самообороны. Все опять было подозрительно прекрасно. Как в том анекдоте. Сидят в подъезде два киллера. «Клиента» все нет и нет. «Слушай, — говорит один киллер другому, — я уже беспокоюсь. Вдруг с ним что-то случилось?»
Когда мы снова возвращались к зоне «Гелио», Булыжник потянул меня за рукав и со скромной учтивостью поинтересовался, нет ли где ещё работенки. Для него. Он, конечно, готов трудиться ради голой идеи, но дома любимая жена-стерва и детишки на полатях мацают ручонками воздух в поисках заморских арахисов в шоколаде, мать их, капиталистов, так!
Я прекрасно понял старого друга по нарам. И даже прослезился. Образ несчастных детей замутил мой доселе ясный разум. Я потянул за рукав коллегу Гостюшева и поинтересовался с любезной учтивостью: а где находится кабинет уважаемого академика Ладынина Л.Л.? К нашему удивительному везению, кабинет был расположен рядом с «Гелио». И это правильно: зачем богу ЛЛЛ плутать по лабиринтам подземелья? Можно заблудиться навсегда, нанеся вред отечественной научно-популярной мысли о том, что жизнь на планете Земля возникла где-то там, за млечными путями космоса.
Признаюсь, Никитин был против нашей самодеятельности. Равно как и коллега Гостюшев. Они не понимали, что импровизацией можно добиться больших успехов, чем многократно обдуманным, банальным планом. И потом, несчастные дети. Без шоколадного детства на арахисовом поле жизни.
Словом, я настоял на своем. А это я умею делать, моментально превращаясь в недоумка, не принимающего разумных доводов. Тем более я люблю ходить в гости. Без приглашения. Можно вволю наблатоваться и кое-что наблындить. Перевожу для тех, кто ещё не успел побывать за паутинкой: [115]можно завести полезные знакомства и кое-что проверить.
Кабинет академика невнятных наук был похож на своего хозяина: член партии, но демократ в душе, строг, но вальяжен, официален, но дружеская улыбка ломает губы. Ну и так далее. Кабинет также был наполнен компьютерной техникой и прочими наукообразными, техническими новшествами. На стенах яркими пятнами цвели абстракционистские полотна. Видимо, для настроения и улучшения потенции. Под одной из таких абстрактно-идеалистических картин господин Булыжник нанюхал сейф. Пренебрежительно сплюнув на себя, он сказал:
— Ну, это, Сашок, из фанеры. Сейчас мы этот гробик враз! — И вытащил из саквояжа фомку. — Ох, Сашок, была бы тут зеленая фанера [116]или хоть тити-мити, [117]- и налег на орудие производства, — да чую, шнифер [118]голый, как баба в бане!
И при последних словах что-то выразительно хрустнуло; мне показалось, что кости моего друга; нет, это был хруст ломкого сейфового замка. Действительно, шнифер оказался декоративной игрушкой для папы-лоха ЛЛЛ.
— Ну, что нам Боженька прислал? — И любопытный гражданин Пулыжников тиснул свое фото в настенную камеру. — Е', Сашок! Кажись, долляры? — В его руках вспухла пачечка импортных ассигнаций. — Не фальшивые, чай? — Принялся смотреть на свет. — Вроде с полосочками?
— А в клеточку нет? — Я тоже поинтересовался содержимым слабобронированного ящика.
— Сашок, там более ничего, — отмахнулся Булыжник. — Мы эту зелень делим или как?
— Все твое, родной, — успокоил товарища, который ошибся: в сейфе находились компьютерные лазерные дискеты. Их было пять — пять фанер с неведомой пока мне информацией, способной, быть может, взорвать, к чертовой матери, весь наш провинциально убогий шарик. А быть может, на этих дискетах были записаны лазерным лучом детские игры — стрелялки, догонялки, пугалки и сексораздевалки? Этого пока никто не знал. Но что-что, а эта проблема была решаемая. В спокойной обстановке. В кругу друзей и близких.
— Ты чего, Сашко, задумался, как жунг? — насторожился Пулыжников. Если надо, делим зелень.
— Григорьич, не утомляй. — Я взглянул на часы.
— Дергаем?
— Пора, мой друг, пора, — задумчиво проговорил я, осматривая кабинет. Он был удобен во всех отношениях, в том числе и для душевных бесед.
— Тики-так, — сказал медвежатник, поправляя экзотическое полотно, скрывающее сейф для домашних пирожков. — Лепота, мать ее!