Страница:
И мы отправились в родной город. Работать.
На хозяйстве за старшего был оставлен Евсеич. И барон Тузенбах, который после рождения такого количества тузиков стал относиться к миру с какой-то философской невозмутимостью и гордостью. И я его понимал: когда твои дети защищают пограничные рубежи необъятной Родины, есть чем гордиться.
Не буду подробно рассказывать об операции «Бижутерия». О ней можно прочитать в любой газете. (Шутка.) А если серьезно, то это было стандартное мероприятие — такое, скажем, как собрание общества книголюбов, посвященное сочинению века «Бешеная команда и бешенство её бейцал» (название романа условное).
Ничего интересного не происходило — никакого искреннего мордобоя, бега по пересеченной местности и шпалам. Об использовании стволов вообще лучше умолчать. Главным оружием в этом деле, как выяснилось, были накладные квитанции на груз. И все прочие бумажные документы. Короче говоря, от такой бюрократической канители у меня появилось желание застрелиться. Чтобы хоть какое-то событие произошло. В окружающем меня мире. И сделал это, но промахнулся. (Шутка.)
И что обидно, вся эта волокита сожрала несколько месяцев моей жизни. Е' дуреха! [268]И когда вся эта затирка [269]закончилась, я обнаружил, что на улице слякотная дождливая зима, а Жены все нет. В чем дело? Может, она решила остаться на другом материке насовсем? Подальше от меня. Это я шучу; занервничал и поэтому так удачно шучу.
Ничего не понимаю. Неужели Полина повела собственное расследование деятельности «козы-ностры»? «Козу» из двух пальцев она мне показывала в аэропорту? Показывала! Это я тоже шутил, идиот, не подозревая, как был близок к истине.
И решил, что пора серьезно поговорить с Женой. По телефону. И потребовать внятных объяснений. С этой светлой целью я и прибыл в гости к Екатерине Гурьяновне. Как бы на блины. Вместе с Никитиным и Резо.
Встреча была радушной. Со стороны тети Кати. А вот Ника почему-то куксилась и дичилась. Мы решили, что это в ней гуляет обида. На долгое наше отсутствие. Хотя мы ей подарили колумбийские клипсы, похожие на океанские ракушечки. Нет, вторую половину понять нам, первой половине, не дано. Никогда.
Понятно, что мы отметили наливочкой, закусывая блинчиками, успешное завершение дела об экзотических стекляшках. Приятно сидеть в теплой, как лето, кухне, болтать невозможную чепуху и слушать, как в окно стучится слякоть.
Но, наверное, в нашем несовершенном мире существует какая-то вселенская сволочь, прячущаяся во мглистой слизи ночи и следящая оттуда, чтобы человек не забывался в своем уютненьком счастье.
Все началось с того, что мы направили Никитина в качестве мирной делегации к Нике. Мол, мирись-мирись, никогда не дерись.
Он отправился заключать перемирие, а мы с Резо и тетей Катей продолжили гулять. И было так хорошо, повторюсь, будто гуляли мы по кокаиновым плантациям. Или райским кущам.
Затем появился Никитин. Вид у него был такой, точно в него вонзили трехгранный штык, запрещенный, между прочим, всеми международными конвенциями по охране здоровья человека. По той причине, что вышеназванное холодное оружие при его умелом использовании наносит очень болезненные ощущения. Не тому, разумеется, кто, а тому — в кого.
— Саша, — проговорил он осторожно. — С тобой можно поговорить?
— Нельзя, — хохотнул я. — Ты чего, Никитушка, блинов объелся? Тетя Катя, ему более не наливать.
— Никитин, — обиделся Хулио. — Тут все свои. И вообще я могу выйти, вах!
— Детки, вы чего? — заволновалась Екатерина Гурьяновна. — Ой, чегось Ника чудит. Вот я ей…
— Ничего, тетя Катя, прорвемся, — поднялся я. Не люблю разговаривать на лестничной клетке. С друзьями. Но, видимо, надо. Может, мне хотят сообщить, что Колумбия решила стать частью Московского княжества.
Мы вышли в холодный общественный коридор. С клавишами ступенек, по которым, помнится, сбегала наша веселая весенняя «свадьба». Никитин закурил; это он делал в крайних случаях, когда собирался взорвать, к такой-то матери, объект стратегического назначения или когда невыносимо скучал.
Дом взрывать не было необходимости, скучать мы ему не давали, тогда что? Я ему напомнил о вреде курения и потребовал объяснений. Никитин начал издалека — с международного положения. (Шутка.)
— Алекс, я тебя прошу… спокойно, — сказал мой боевой друг. Обещаешь?
— Никитушка, ты же меня знаешь, — удивился я. — Говори, в чем дело, еть-переметь, — занервничал. — Что за тайны мадридского двора?
И он сказал. Лучше бы он этого не делал. Как пишут в таких случаях хреновы романисты, земля разверзлась под моими ногами. Было такое впечатление, что подо мной взорвалась ядерная боеголовка «Томагавка» made in USA. Атомные всполохи всеми цветами радуги… Я закрыл глаза от ослепительной вспышки. Есть такая веселая инструкция по гражданской обороне: если ты оказался в эпицентре подобного взрыва, рекомендуется защищать буркалы. Чтобы потом не носить очки.
— Саша, ты как? — поинтересовались моим самочувствием.
— Ха-ха-хакеры, — попытался засмеяться я. — Ну, хакеры, е' их мать! И рявкнул: — Где она?! — И ринулся в квартиру.
Мой друг — за мной. Как бы за компанию. Хотя пытался прервать мое закономерное желание поговорить по душам. С Никой. И только потому, что ему не нравилось мое состояние. А какое оно может быть после отравления ядерными грибочками?
Несмотря на активное сопротивление, я прорвался в комнату девушки. Когда я хочу добиться цели, то легче остановить паровоз ФЭД, чем меня.
При моем появлении (с пыхтящим Никитиным на плечах) несчастная взвизгнула и спряталась за декоративную подушку. Эта подушка меня остановила, как заговор. Я понял, что угрозами делу не помочь.
Любезно поинтересовавшись у Никитина, не устал ли он на мне кататься, я открыл вечер вопросов и ответов.
Сквозь рыдания, всхлипы, сопли и проч. Ника подтвердила все то, что мне уже имели честь сообщить. На лестничной клетке.
В чем же дело? Наверное, это будет кому-то интересно.
Оказывается, Полина, будучи человеком целеустремленным, что само по себе неплохо, решила провести собственное журналистское расследование. Как, черт подери, я был прав! И как не поверил самому себе?! Да и как можно было поверить в такое сумасбродство и самоуверенную дурь? Как можно бороться против стихии? Нет, женщины, даже любимые, — это исчадие ада.
Но не будем нервничать. Хотя очень хотелось захватить ракетно-стратегический комплекс «Тополь» и устроить новый Карибский кризис.
Итак, в чем же дело? А все очень просто — каким-то образом Полина узнала, что в столице нашей Родины возникла российско-американская компания «Трайдед-херайдед ЛЛД» (название условное). Которая как бы занималась торговлей недвижимостью, а на самом деле — контрабандой детьми. Вернее, молодых будущих мам с двух-трехмесячными зародышами в их инкубаторских животах. То есть находили молоденьких, смазливеньких, ладненьких и глупеньких дурех, предлагали им поездку на полгода в США, полный пансион, рождение ребенка в стерильных условиях… А после усыновления дитяти каким-нибудь богатеньким, но импотентным семейством Ротшильда или Моргана мамы-инкубаторы получали на руки по десять тысяч долларов и отправлялись восвояси, на просторы своей отчизны. И все довольны — бизнес как бизнес. Когда есть обоюдное согласие. Хотя, конечно, действо сие криминально по своей сути. Но каждый, повторю, выживает в новых, будто бы демократических условиях как может. И нет в этом ничего плохого, если кто-то решил использовать для собственного процветания собственную молодую п…у. (Хотел выразиться более сдержанно, но не могу, мешает воспитание.)
Прознав про такую интересную для публики коллизию, Полина решила, что её час наступил. Час удачи и успеха. Тем более она отвечала всем предлагаемым требованиям. Была молода, симпатична, здорова и… беременна на третьем месяце. Моим ребенком.
Какие чувства мог испытать я при таком известии? Конечно же, самые положительные. Такие положительные, что «стечкин» уже находился у моего лица и я был готов штурмовать посольство янки.
Меня остановила лишь мысль о том, что во всем виноват я. Я! И только я. Девочка что-то хотела сказать в тот летний день, когда чумовые мальцы поджигали тополиный пух… и не сказала. А я не обратил внимания на её сомнения. И в аэропорту — эта странная группа «журналисток», мать их так. Ну, не бывает журналисток таких, Саша, не бывает. В таком неограниченном количестве. Только крупный идиот мог этого не заметить да ещё на прощание помахать ручкой. Тьфу ты, позор на мою голову. Позор и проклятие! Наверное, это мой крест — получать такие удары судьбы. От женщин. Хакеров моей души.
К чести моей, стенания закончились быстро. Выяснив, что Полина уже вторую неделю не звонила, хотя должна была по уговору, я цапнул трубку. Не с целью объявить готовность № 1 по всем ракетно-стратегическим войскам пока в этом не было необходимости. У меня имелось секретное оружие Орешко. Своим сигналом я поднял его, вероятно, с постели или с жены, или с любовницы, поэтому был он со мной весьма нелюбезен:
— Алекс, ты? Ты с ума спятил? Третий час ночи! Что случилось?
— Случилось, генерал, случилось.
— Что-о-о?!
— Война, генерал, война…
И только после понял, что же я такое сказал. Понял это, когда услышал в трубке какие-то странные звуки, будто мой собеседник провалился в тартарары. Что произошло на самом деле, осталось покрытым мраком ночи, потому что раздались короткие звуки тревоги… То есть, как я понял, объявлялась тревога по всему пространству двух мировых ядерных держав.
Думаю, свободным гражданам USA повезло. И очень. Первым моим естественным желанием было, конечно, посетить райский материк, чтобы воочию убедиться в прелестях капиталистического образа жизни. И устроить там великую февральскую социалистическую революцию. Чтобы благополучные яппи поняли, что счастье не только в ананасах и рябчиках, а в отсутствии оных и прочих продуктов питания. Но, увы, меня убедили, что корень зла находится здесь, на родной стороне. И если вырывать его, то здесь. Во-первых, в Штатах существует один Закон для всех, и есть опасность, что наши действия будут неверно истолкованы местными шерифами. Во-вторых, поскольку нынче в РФ главенствуют сила и беспредел, то шансы умыть кровавой юшкой господ из компании повышаются.
— Мы пока пойдем официальным путем, — сказал Орешко, собравший экстренное совещание. После падения ночью с кровати. — ЦРУ нам поможет.
— И Сидороффа можно подключить, — вспомнил Никитин. — Он всю братию щелкоперную поднимет…
— Ой, только этого не надо, — испугался я. — Повизжат, а толку…
— А ты лучше молчи, папаша молодой, — сказал Резо. — За девушкой смотреть надо, вах! Такой…
— Какой такой? — взбеленился я.
— А вот такой, — и Хулио провел рукой по собственному обвислому брюху.
— А пошел бы ты… к Фро! — рявкнул я. — Там, должно быть, уже готов маленький Резончик-бутончик…
— Вах! Что он такое говорит?.. Какой бутончик?
— Прекратите! — ударил кулаком по столу генерал Орешко. — Стыдно смотреть, бойцы, вашу мать, спецназначения. Чего орать? Лучше шагайте втроем в «Детский мир», — кивнул в сторону окна, там, на уличной площадке, бурлило торговое варево. — Закупайте памперсы, горшки, коляски…
— А мне-то зачем? — оскорбился Никитин. — Я тут вообще при чем?
— А знаю я вас, — отмахнулся генерал. — Кобели!
— Я не кобель, — со слезами на глазах проговорил Никитин.
— Да не кобель он, — защитил друга Резо, — не кобель.
Мы посмотрели друг на друга. В тишине. И такой, что было слышно, как в роддоме № 1 рождается будущий щенок. [270]И потом расхохотались. Не по поводу появления исполнительного участкового, а по причине всей абсурдности происходящего. Подобное не могло произойти нигде, кроме как у нас. И с нами, кобельсдохами. Хотя этого высокого звания мы недостойны. Поскольку Тузик, например, был последователен в своих действиях. И оберегал свою любимую до победного финиша. Благополучного финиша всех маленьких тузикообразных тепленьких существ. И почему я не пес? Никаких бы не было проблем. С сучками.
Мы мечтали совершить скорую канитель, [271]да не тут-то было. В тихом, уютном офисе, позволю себе употребить это словцо, находились только дамы. И когда мы ворвались и заорали дикими голосами:
— Всем лежать! — то команда была понята буквально и несчастные решили, что к ним ворвалась банда насильников.
К счастью, я вовремя понял щекотливость ситуации и брякнул:
— Всем стоять!
И тоже неудачно — дамочки захихикали. Как безумные. Наверное, на нервной почве.
— Всем оставаться на своих местах! — рявкнул я. — Налоговая инспекция!
Это подействовало, как стакан водки. Вот что значит найти точную формулировку. Подавившись смехом, весь женский коллектив принялся вытаскивать документацию… Понятно, что сей офис был прикрытием, не более того. Глава компании некто мистер Дж. Джеферри руководил московским филиалом с берегов Гудзона. Его заместитель, некто Лева Шишинский, появлялся крайне редко — один-два раза в месяц, а чаще всего звонил по телефону.
Я, оставив «налоговых инспекторов» проверять кредитоспособность компании, отправился на поиски знаменитой журналистки Елены А.Борсук. О которой знала общественность не только на земле, но и под, и над, и в Африке, и даже в Антарктиде — пингвины на льдине.
А если о ней все знают, то, следовательно, и она обо всех знает.
Мои поиски неудержимой журналистки по всем редакциям столичных газет закончились тем, что мы устроили автогонки по Садовому кольцу. Вернее, гнался я на разбитом своем драндулете за мощной tojota, которая вела себя на дороге, как эмансипированная дама в светском обществе. Поскакать [272]мне удалось лишь с Божьей помощью. И крепких слов из народной лексики. В конце концов мне удалось подрезать импортную колымагу. С риском для собственной жизни. К счастью, реакция у журналистки и тормоза у автоигрушки оказались отменными. Впрочем, как и знания народной лексики. У приятной во всех отношениях Леночки Борсук, фурией вырвавшейся из коробки машины:
— Ты что, ангел мой! Совсем плох на голову и кое-что другое! Естественно, это перевод, чтобы уши обывателя не завяли. Как бананы на февральском морозе. — Смотреть надо, козел! Ты меня понял, дорогой товарищ, или таки не понял? — и хотела меня подушить из газового баллончика, чтобы, видимо, я вспомнил прекрасное детство и правила уличного движения.
Как известно, я никогда не обижаю женщин. Я их уважаю, как рыцарь без страха и упрека. И поэтому, сдерживая все свои чувства и руку, которая предательски нырнула за «стечкиным», я объяснился как мог. Хорошо, что меня в Конторе научили разговаривать с женщинами. Что-что, а понимают они меня с полуслова.
— Посидим, поокаем, — кивнула знаменитая журналистка на свой лимузин. — А я уж решила, что очередной пострадавший от слова…
— Неужели ещё кто-то обижается?
— А то нет! Народец звереет, а власть жиреет… Вчера была на свадьбе сынка одного «хлебного барона»…
— Не в качестве, надеюсь, невесты? — позволил я себе пошутить.
— Инкогнито, — хмыкнула журналистка. — Морды — во! — Покрутила рулевое колесо. — Ни стыда, ни совести. Пир во время чумы, ей-Богу. — Отмахнулась. — Ааа, что там говорить. Слова нынче как медный грош… — И почти без перехода: — Полина-Полина, разумненькая девочка… Самолюбивая… Ну, я от неё чего-то в этом роде ожидала, если честно. Ох, дурочка… — Покачала головой. — Наша ассоциация может подключиться…
Я поморщился: ассоциации создаются, чтобы пить пиво и писать красиво, и попросил вспомнить последние встречи. А вдруг Полина сообщила ей нечто такое, что тогда не просчитывалось?.. Не помню, пожала плечами Елена А.Борсук, когда это было. Какой журналист будет дарить другому золотую жилу?
Я вздохнул — можно было утешить себя уже тем, что я познакомился с интересным человеком. Но даже он не в состоянии помочь в такой патовой ситуации. Я было открывал дверцу теплого и уютного домика на колесах, когда журналистка сказала:
— Красный «шевроле» помню… возле ворот университета… После нашей последней встречи… Поля туда нырк, а там такой… крупногабаритный бычок… Я ещё удивилась, да-да, удивилась… Несоответствию…
— Такая пачка семь на восемь? — показал я размеры на себе. — Челочка борцовская…
— Не знаю, как челочка, но из бывших, похоже, спортсменов…
— Бармалей, — процедил я сквозь зубы.
— Что?
— Спасибо, — и галантно поцеловал руку. — Елена Анатольевна, если будет девочка… Еленой…
— Будет мальчик, — улыбнулась журналистка.
— Почему? — хмыкнул я.
— А мне так кажется.
— И мне так кажется, — рассмеялся я. — Всего доброго.
— Удачи, — пожелали мне.
Ура! Да-да, удача, кажется, поворачивалась ко мне лучшей своей стороной. Бармалей! Самая надежная рекомендация для компании, поставляющей за бесценок достояние РФ в заморский край, где главная платежеспособная карточка у части мужского населения недействительна.
Теперь задача упрощается — найти Бармалея, взять его за борцовскую челочку и попросить быть откровенным, как на исповеди. Захочет ли он исповедаться? Не знаю. Но, думаю, металлический, пахнущий солидолом и смертью ствол у виска будет куда требовательнее, чем всепрощающий, добренький, католический папа римский.
Нетрудно догадаться, что моим следующим культурным мероприятием было посещение «Националя». Москва мерзла от февральского, порывистого, мокрого ветра. Колеса автомобилей и прохожие месили грязную снежную кашу. Казалось, весь продрогший, сумеречный город потерял веру, что когда-нибудь наступят другие времена. Теплые. Как острова в океане.
Гостиница встретила меня праздничными огнями, нахохлившимися проститутками и строгими фельдмаршалами в ливреях.
— Эй, куда, молодой человек? — подал голос Алешка. [273]
— Батя, бомба в здании, а вы хавы пооткрывали, — пошутил я.
— Бомба? Какая бомба?! — обмерли стражи у дверей.
— Авиационная, — брякнул я.
Тут к отелю подкатили два патрульных «мерседеса» с новогодними сигнальными огоньками на крыше. Как бы в подтверждение моих слов. И я смог спокойно продолжить свой путь. В гостиничных лабиринтах.
Найти человека в здании несложно. Как бомбу. Главное, чтобы он имел место быть. Тем более если его окружение похоже на него самого. Правда, высоким интеллектом спортсмены-братцы не обладали и принялись выпытывать, кто я такой и зачем мне Бармалей. Выразительно при этом играя дубовыми битами, решив, наверное, что моя голова самый удобный предмет для игры в бейсбол.
Пришлось доказывать обратное. С помощью «стечкина», который ржавел без работы. Знал, что оружие отрицательно действует на детскую психику, но, увы, я не Ушинский, это правда. Надо сказать, меня поняли сразу и соединили через космос с господином Бармалеем. Тот вспомнил меня, и я был любезно приглашен на прием. Что само по себе было приятным событием.
Кабинет напоминал выставку спортивных достижений общества «Трудовые резервы» — кубки из дешевеньких сплавов, хрустальные горшки, на стенах дипломы в рамочках. Застывшая память прошлых побед. Хозяин кабинета не изменился — был уверенный, как бандит, и деловой, как государственный чиновник.
Мы сели за столик с видом на Тверскую, погружавшуюся, как океанский лайнер, в пучину мглистой, вечерней пурги. Я коротко изложил проблему. Бармалей задумался, как депутат над нуждами народа. И своими.
— Тухлое дельце, да, — покачал головой. — Меня же уроют в три минуты, если… Сам понимаешь, мужик, да?
— Не понимаю, — проговорил я.
— Эх, Поля-Поля, знал бы… — Вздохнул. — Нет, мужик, ты меня прости… Но шкура мне моя…
Тут раздался хлопок, будто открыли бутылку шампанского. Или далеко взорвалась авиационная бомба. Нет, оказывается, это «стечкин» проявил самостоятельность, выплюнув пулю в сторону музея спортивной славы. И весьма удачно. Хрустальная ваза, искрясь алмазными кусками, разметалась по кабинету.
— Ты что, мужик? — последовал тихий и грустный вопрос. — Я из тебя….
Я занервничал от угрозы, и вторая стекляшка разметалась по стене. Красивым бисером. Такие мишени во всех отношениях удобны — сразу виден положительный результат.
— Ну все, все, да! — заорал Бармалей. — Что тебе надо?
— А ещё есть «шевроле», — вспомнил я. — Люблю взрывать красивый тыхтун с вертуном.
— Ты — мент, да?
— Нет, товарищ, я куда хуже… Ты, детка, крутой, но я ещё круче, как кипяток… — Много говорил, правда, имею такую слабость, но что делать, надо уметь переубеждать собеседников. — Смотри, не ошпарь шкуру…
— Да иди ты…
— Говори, куда, говори, к кому, пойду, родной…
И в этот напряженный момент — тук в дверь. И, не дожидаясь разрешения, проклюнулся дубовый, как бита, колган [274]исполнительного лакея:
— Артем Борисович, эвакуация. В здании бомба.
— Что?!
— Да-да, бомба… Срочная эвакуация.
— Что за бред? — не поверил Бармалей и посмотрел на меня.
— И, может быть, под «шевроле», — хмыкнул я. — С дистанционным управлением. — И похлопал себя по куртке. Аккуратно, но с чувством. — Ну, что? Считаем до трех? Раз…
У моего собеседника был выбор: верить или не верить. Наверное, мои предыдущие действия убеждали в том, что предпочтительнее первый вариант, чем второй.
— Два!
— Ну хорошо-хорошо, — пригладил свой чубчик. (Помнится, и я такой чубчик держал. Эх, Санька-Санька, где твой золотой чубчик, где те золотые деньки?) — Только уговор — я ничего…
— Нет проблем, — ответил я.
Что там говорить, приятно иметь отношения с теми, кто желает помочь. Неважно, по каким причинам он это делает. От чистого сердца или сидя на авиационной бомбе. Главное, чтобы помощь была своевременна. Бармалей, в миру Артем Борисович, герой борцовских ковров, такую помощь мне оказал; и я сказал искреннее «спасибо» за то, что он вспомнил, как его, маленького колобка, водила на тренировки девочка Полина.
Покидая «Националь», я не мог не обратить внимания на некоторую сумятицу, царящую в коридорах и вестибюлях. Было такое впечатление, что в отеле заложена бомба. Видимо, я не ошибался в своих смутных предположениях. Потому что все туристы бегали с выпученными чичи-чиги и заполошно орали: фаер-фаер! Администраторы и обслуга кричали, что вовсе и не пожар, а бомба. Тут ещё появилась группа военизированных людей с псом Алым, который от усердия облаял обкуренную в дым девятую супругу аравийского шейха Аль-Абдуль-Гам-Нассера; понятно, девушка от такого обхождения завизжала, как стадо павлинов в нефтяном дворце супруга.
То есть начался такой бедлам, что я решил удалиться. От греха подальше. Может быть, и вправду какой-нибудь исламский фундаменталист спрятал фугас в покоях обожаемого владыки всей Сахары. Известно, что Восток — дело тонкое, и поэтому кому куда, а мне в западном направлении.
Очевидно, что информация от господина Бармалея меня заинтересовала. В противном случае я бы отправился домой дрыхнуть у знойной батареи отопления, а не квасить вечернее шоссе в промерзшей колымаге. Куда же я ехал на ночь глядя? Вместе с друзьями, которые тоже пожирали холодные километры, как пломбир. На джипе и по другой скоростной трассе. Целью нашей поездки была зимняя избушка ресторана «Русь». По утверждениям Бармалея, там любит отдыхать от трудов воровских Лева Шишинский, по прозвищу Шиш, шестерка сучья, имеющий непосредственный выход на владельцев компании.
Была суббота, а именно по выходным дням Лева любил отдыхать. В обществе двух телохранителей и цесарок. [275]
И мы решили составить ему компанию. Чтобы вечер для именинника проходил весело и с неожиданными по возможности сюрпризами. Ведь так мало радости вокруг, и это печальный факт нашего бытия. Больше праздников, господа, больше и разных!
Островерхая бревенчатая избушка притулилась к лесу задом, а к дороге передом. Гирлянды перед входом, оставшиеся после Нового года, плясали на студеном ветру. Липкий снег покрывал коростой автомобили на площадке. Под родным снежком угадывались импортные металлические коробки, не приспособленные к нашей суровой и простой действительности. Через год-другой от них останется лишь ржавая труха. Впрочем, ржавеет и создатель их, человек. И нельзя остановить этот разлагающий, мерзкий процесс. И каждое мгновение, каждая секунда — минута — час ведет нас к вечному покою. И спасение, повторю, одно — наши подснежники. [276]Право, я никогда не задумывался над тем, что по свету может бегать ещё какой-нибудь Санька, зеркальное отражение мое. Никогда не задумывался, к сожалению.
На хозяйстве за старшего был оставлен Евсеич. И барон Тузенбах, который после рождения такого количества тузиков стал относиться к миру с какой-то философской невозмутимостью и гордостью. И я его понимал: когда твои дети защищают пограничные рубежи необъятной Родины, есть чем гордиться.
Не буду подробно рассказывать об операции «Бижутерия». О ней можно прочитать в любой газете. (Шутка.) А если серьезно, то это было стандартное мероприятие — такое, скажем, как собрание общества книголюбов, посвященное сочинению века «Бешеная команда и бешенство её бейцал» (название романа условное).
Ничего интересного не происходило — никакого искреннего мордобоя, бега по пересеченной местности и шпалам. Об использовании стволов вообще лучше умолчать. Главным оружием в этом деле, как выяснилось, были накладные квитанции на груз. И все прочие бумажные документы. Короче говоря, от такой бюрократической канители у меня появилось желание застрелиться. Чтобы хоть какое-то событие произошло. В окружающем меня мире. И сделал это, но промахнулся. (Шутка.)
И что обидно, вся эта волокита сожрала несколько месяцев моей жизни. Е' дуреха! [268]И когда вся эта затирка [269]закончилась, я обнаружил, что на улице слякотная дождливая зима, а Жены все нет. В чем дело? Может, она решила остаться на другом материке насовсем? Подальше от меня. Это я шучу; занервничал и поэтому так удачно шучу.
Ничего не понимаю. Неужели Полина повела собственное расследование деятельности «козы-ностры»? «Козу» из двух пальцев она мне показывала в аэропорту? Показывала! Это я тоже шутил, идиот, не подозревая, как был близок к истине.
И решил, что пора серьезно поговорить с Женой. По телефону. И потребовать внятных объяснений. С этой светлой целью я и прибыл в гости к Екатерине Гурьяновне. Как бы на блины. Вместе с Никитиным и Резо.
Встреча была радушной. Со стороны тети Кати. А вот Ника почему-то куксилась и дичилась. Мы решили, что это в ней гуляет обида. На долгое наше отсутствие. Хотя мы ей подарили колумбийские клипсы, похожие на океанские ракушечки. Нет, вторую половину понять нам, первой половине, не дано. Никогда.
Понятно, что мы отметили наливочкой, закусывая блинчиками, успешное завершение дела об экзотических стекляшках. Приятно сидеть в теплой, как лето, кухне, болтать невозможную чепуху и слушать, как в окно стучится слякоть.
Но, наверное, в нашем несовершенном мире существует какая-то вселенская сволочь, прячущаяся во мглистой слизи ночи и следящая оттуда, чтобы человек не забывался в своем уютненьком счастье.
Все началось с того, что мы направили Никитина в качестве мирной делегации к Нике. Мол, мирись-мирись, никогда не дерись.
Он отправился заключать перемирие, а мы с Резо и тетей Катей продолжили гулять. И было так хорошо, повторюсь, будто гуляли мы по кокаиновым плантациям. Или райским кущам.
Затем появился Никитин. Вид у него был такой, точно в него вонзили трехгранный штык, запрещенный, между прочим, всеми международными конвенциями по охране здоровья человека. По той причине, что вышеназванное холодное оружие при его умелом использовании наносит очень болезненные ощущения. Не тому, разумеется, кто, а тому — в кого.
— Саша, — проговорил он осторожно. — С тобой можно поговорить?
— Нельзя, — хохотнул я. — Ты чего, Никитушка, блинов объелся? Тетя Катя, ему более не наливать.
— Никитин, — обиделся Хулио. — Тут все свои. И вообще я могу выйти, вах!
— Детки, вы чего? — заволновалась Екатерина Гурьяновна. — Ой, чегось Ника чудит. Вот я ей…
— Ничего, тетя Катя, прорвемся, — поднялся я. Не люблю разговаривать на лестничной клетке. С друзьями. Но, видимо, надо. Может, мне хотят сообщить, что Колумбия решила стать частью Московского княжества.
Мы вышли в холодный общественный коридор. С клавишами ступенек, по которым, помнится, сбегала наша веселая весенняя «свадьба». Никитин закурил; это он делал в крайних случаях, когда собирался взорвать, к такой-то матери, объект стратегического назначения или когда невыносимо скучал.
Дом взрывать не было необходимости, скучать мы ему не давали, тогда что? Я ему напомнил о вреде курения и потребовал объяснений. Никитин начал издалека — с международного положения. (Шутка.)
— Алекс, я тебя прошу… спокойно, — сказал мой боевой друг. Обещаешь?
— Никитушка, ты же меня знаешь, — удивился я. — Говори, в чем дело, еть-переметь, — занервничал. — Что за тайны мадридского двора?
И он сказал. Лучше бы он этого не делал. Как пишут в таких случаях хреновы романисты, земля разверзлась под моими ногами. Было такое впечатление, что подо мной взорвалась ядерная боеголовка «Томагавка» made in USA. Атомные всполохи всеми цветами радуги… Я закрыл глаза от ослепительной вспышки. Есть такая веселая инструкция по гражданской обороне: если ты оказался в эпицентре подобного взрыва, рекомендуется защищать буркалы. Чтобы потом не носить очки.
— Саша, ты как? — поинтересовались моим самочувствием.
— Ха-ха-хакеры, — попытался засмеяться я. — Ну, хакеры, е' их мать! И рявкнул: — Где она?! — И ринулся в квартиру.
Мой друг — за мной. Как бы за компанию. Хотя пытался прервать мое закономерное желание поговорить по душам. С Никой. И только потому, что ему не нравилось мое состояние. А какое оно может быть после отравления ядерными грибочками?
Несмотря на активное сопротивление, я прорвался в комнату девушки. Когда я хочу добиться цели, то легче остановить паровоз ФЭД, чем меня.
При моем появлении (с пыхтящим Никитиным на плечах) несчастная взвизгнула и спряталась за декоративную подушку. Эта подушка меня остановила, как заговор. Я понял, что угрозами делу не помочь.
Любезно поинтересовавшись у Никитина, не устал ли он на мне кататься, я открыл вечер вопросов и ответов.
Сквозь рыдания, всхлипы, сопли и проч. Ника подтвердила все то, что мне уже имели честь сообщить. На лестничной клетке.
В чем же дело? Наверное, это будет кому-то интересно.
Оказывается, Полина, будучи человеком целеустремленным, что само по себе неплохо, решила провести собственное журналистское расследование. Как, черт подери, я был прав! И как не поверил самому себе?! Да и как можно было поверить в такое сумасбродство и самоуверенную дурь? Как можно бороться против стихии? Нет, женщины, даже любимые, — это исчадие ада.
Но не будем нервничать. Хотя очень хотелось захватить ракетно-стратегический комплекс «Тополь» и устроить новый Карибский кризис.
Итак, в чем же дело? А все очень просто — каким-то образом Полина узнала, что в столице нашей Родины возникла российско-американская компания «Трайдед-херайдед ЛЛД» (название условное). Которая как бы занималась торговлей недвижимостью, а на самом деле — контрабандой детьми. Вернее, молодых будущих мам с двух-трехмесячными зародышами в их инкубаторских животах. То есть находили молоденьких, смазливеньких, ладненьких и глупеньких дурех, предлагали им поездку на полгода в США, полный пансион, рождение ребенка в стерильных условиях… А после усыновления дитяти каким-нибудь богатеньким, но импотентным семейством Ротшильда или Моргана мамы-инкубаторы получали на руки по десять тысяч долларов и отправлялись восвояси, на просторы своей отчизны. И все довольны — бизнес как бизнес. Когда есть обоюдное согласие. Хотя, конечно, действо сие криминально по своей сути. Но каждый, повторю, выживает в новых, будто бы демократических условиях как может. И нет в этом ничего плохого, если кто-то решил использовать для собственного процветания собственную молодую п…у. (Хотел выразиться более сдержанно, но не могу, мешает воспитание.)
Прознав про такую интересную для публики коллизию, Полина решила, что её час наступил. Час удачи и успеха. Тем более она отвечала всем предлагаемым требованиям. Была молода, симпатична, здорова и… беременна на третьем месяце. Моим ребенком.
Какие чувства мог испытать я при таком известии? Конечно же, самые положительные. Такие положительные, что «стечкин» уже находился у моего лица и я был готов штурмовать посольство янки.
Меня остановила лишь мысль о том, что во всем виноват я. Я! И только я. Девочка что-то хотела сказать в тот летний день, когда чумовые мальцы поджигали тополиный пух… и не сказала. А я не обратил внимания на её сомнения. И в аэропорту — эта странная группа «журналисток», мать их так. Ну, не бывает журналисток таких, Саша, не бывает. В таком неограниченном количестве. Только крупный идиот мог этого не заметить да ещё на прощание помахать ручкой. Тьфу ты, позор на мою голову. Позор и проклятие! Наверное, это мой крест — получать такие удары судьбы. От женщин. Хакеров моей души.
К чести моей, стенания закончились быстро. Выяснив, что Полина уже вторую неделю не звонила, хотя должна была по уговору, я цапнул трубку. Не с целью объявить готовность № 1 по всем ракетно-стратегическим войскам пока в этом не было необходимости. У меня имелось секретное оружие Орешко. Своим сигналом я поднял его, вероятно, с постели или с жены, или с любовницы, поэтому был он со мной весьма нелюбезен:
— Алекс, ты? Ты с ума спятил? Третий час ночи! Что случилось?
— Случилось, генерал, случилось.
— Что-о-о?!
— Война, генерал, война…
И только после понял, что же я такое сказал. Понял это, когда услышал в трубке какие-то странные звуки, будто мой собеседник провалился в тартарары. Что произошло на самом деле, осталось покрытым мраком ночи, потому что раздались короткие звуки тревоги… То есть, как я понял, объявлялась тревога по всему пространству двух мировых ядерных держав.
Думаю, свободным гражданам USA повезло. И очень. Первым моим естественным желанием было, конечно, посетить райский материк, чтобы воочию убедиться в прелестях капиталистического образа жизни. И устроить там великую февральскую социалистическую революцию. Чтобы благополучные яппи поняли, что счастье не только в ананасах и рябчиках, а в отсутствии оных и прочих продуктов питания. Но, увы, меня убедили, что корень зла находится здесь, на родной стороне. И если вырывать его, то здесь. Во-первых, в Штатах существует один Закон для всех, и есть опасность, что наши действия будут неверно истолкованы местными шерифами. Во-вторых, поскольку нынче в РФ главенствуют сила и беспредел, то шансы умыть кровавой юшкой господ из компании повышаются.
— Мы пока пойдем официальным путем, — сказал Орешко, собравший экстренное совещание. После падения ночью с кровати. — ЦРУ нам поможет.
— И Сидороффа можно подключить, — вспомнил Никитин. — Он всю братию щелкоперную поднимет…
— Ой, только этого не надо, — испугался я. — Повизжат, а толку…
— А ты лучше молчи, папаша молодой, — сказал Резо. — За девушкой смотреть надо, вах! Такой…
— Какой такой? — взбеленился я.
— А вот такой, — и Хулио провел рукой по собственному обвислому брюху.
— А пошел бы ты… к Фро! — рявкнул я. — Там, должно быть, уже готов маленький Резончик-бутончик…
— Вах! Что он такое говорит?.. Какой бутончик?
— Прекратите! — ударил кулаком по столу генерал Орешко. — Стыдно смотреть, бойцы, вашу мать, спецназначения. Чего орать? Лучше шагайте втроем в «Детский мир», — кивнул в сторону окна, там, на уличной площадке, бурлило торговое варево. — Закупайте памперсы, горшки, коляски…
— А мне-то зачем? — оскорбился Никитин. — Я тут вообще при чем?
— А знаю я вас, — отмахнулся генерал. — Кобели!
— Я не кобель, — со слезами на глазах проговорил Никитин.
— Да не кобель он, — защитил друга Резо, — не кобель.
Мы посмотрели друг на друга. В тишине. И такой, что было слышно, как в роддоме № 1 рождается будущий щенок. [270]И потом расхохотались. Не по поводу появления исполнительного участкового, а по причине всей абсурдности происходящего. Подобное не могло произойти нигде, кроме как у нас. И с нами, кобельсдохами. Хотя этого высокого звания мы недостойны. Поскольку Тузик, например, был последователен в своих действиях. И оберегал свою любимую до победного финиша. Благополучного финиша всех маленьких тузикообразных тепленьких существ. И почему я не пес? Никаких бы не было проблем. С сучками.
* * *
Какие могут быть действия у бойцов, обозванных кобелями? Верно, самые решительные. Без труда мы обнаружили нужную нам российско-американскую компанию по недвижимости. Демократия демократией, а учет строгий, как завещал великий Ильич. Слава Богу, не все погубили в чаду всеобщего ликования демоса.Мы мечтали совершить скорую канитель, [271]да не тут-то было. В тихом, уютном офисе, позволю себе употребить это словцо, находились только дамы. И когда мы ворвались и заорали дикими голосами:
— Всем лежать! — то команда была понята буквально и несчастные решили, что к ним ворвалась банда насильников.
К счастью, я вовремя понял щекотливость ситуации и брякнул:
— Всем стоять!
И тоже неудачно — дамочки захихикали. Как безумные. Наверное, на нервной почве.
— Всем оставаться на своих местах! — рявкнул я. — Налоговая инспекция!
Это подействовало, как стакан водки. Вот что значит найти точную формулировку. Подавившись смехом, весь женский коллектив принялся вытаскивать документацию… Понятно, что сей офис был прикрытием, не более того. Глава компании некто мистер Дж. Джеферри руководил московским филиалом с берегов Гудзона. Его заместитель, некто Лева Шишинский, появлялся крайне редко — один-два раза в месяц, а чаще всего звонил по телефону.
Я, оставив «налоговых инспекторов» проверять кредитоспособность компании, отправился на поиски знаменитой журналистки Елены А.Борсук. О которой знала общественность не только на земле, но и под, и над, и в Африке, и даже в Антарктиде — пингвины на льдине.
А если о ней все знают, то, следовательно, и она обо всех знает.
Мои поиски неудержимой журналистки по всем редакциям столичных газет закончились тем, что мы устроили автогонки по Садовому кольцу. Вернее, гнался я на разбитом своем драндулете за мощной tojota, которая вела себя на дороге, как эмансипированная дама в светском обществе. Поскакать [272]мне удалось лишь с Божьей помощью. И крепких слов из народной лексики. В конце концов мне удалось подрезать импортную колымагу. С риском для собственной жизни. К счастью, реакция у журналистки и тормоза у автоигрушки оказались отменными. Впрочем, как и знания народной лексики. У приятной во всех отношениях Леночки Борсук, фурией вырвавшейся из коробки машины:
— Ты что, ангел мой! Совсем плох на голову и кое-что другое! Естественно, это перевод, чтобы уши обывателя не завяли. Как бананы на февральском морозе. — Смотреть надо, козел! Ты меня понял, дорогой товарищ, или таки не понял? — и хотела меня подушить из газового баллончика, чтобы, видимо, я вспомнил прекрасное детство и правила уличного движения.
Как известно, я никогда не обижаю женщин. Я их уважаю, как рыцарь без страха и упрека. И поэтому, сдерживая все свои чувства и руку, которая предательски нырнула за «стечкиным», я объяснился как мог. Хорошо, что меня в Конторе научили разговаривать с женщинами. Что-что, а понимают они меня с полуслова.
— Посидим, поокаем, — кивнула знаменитая журналистка на свой лимузин. — А я уж решила, что очередной пострадавший от слова…
— Неужели ещё кто-то обижается?
— А то нет! Народец звереет, а власть жиреет… Вчера была на свадьбе сынка одного «хлебного барона»…
— Не в качестве, надеюсь, невесты? — позволил я себе пошутить.
— Инкогнито, — хмыкнула журналистка. — Морды — во! — Покрутила рулевое колесо. — Ни стыда, ни совести. Пир во время чумы, ей-Богу. — Отмахнулась. — Ааа, что там говорить. Слова нынче как медный грош… — И почти без перехода: — Полина-Полина, разумненькая девочка… Самолюбивая… Ну, я от неё чего-то в этом роде ожидала, если честно. Ох, дурочка… — Покачала головой. — Наша ассоциация может подключиться…
Я поморщился: ассоциации создаются, чтобы пить пиво и писать красиво, и попросил вспомнить последние встречи. А вдруг Полина сообщила ей нечто такое, что тогда не просчитывалось?.. Не помню, пожала плечами Елена А.Борсук, когда это было. Какой журналист будет дарить другому золотую жилу?
Я вздохнул — можно было утешить себя уже тем, что я познакомился с интересным человеком. Но даже он не в состоянии помочь в такой патовой ситуации. Я было открывал дверцу теплого и уютного домика на колесах, когда журналистка сказала:
— Красный «шевроле» помню… возле ворот университета… После нашей последней встречи… Поля туда нырк, а там такой… крупногабаритный бычок… Я ещё удивилась, да-да, удивилась… Несоответствию…
— Такая пачка семь на восемь? — показал я размеры на себе. — Челочка борцовская…
— Не знаю, как челочка, но из бывших, похоже, спортсменов…
— Бармалей, — процедил я сквозь зубы.
— Что?
— Спасибо, — и галантно поцеловал руку. — Елена Анатольевна, если будет девочка… Еленой…
— Будет мальчик, — улыбнулась журналистка.
— Почему? — хмыкнул я.
— А мне так кажется.
— И мне так кажется, — рассмеялся я. — Всего доброго.
— Удачи, — пожелали мне.
Ура! Да-да, удача, кажется, поворачивалась ко мне лучшей своей стороной. Бармалей! Самая надежная рекомендация для компании, поставляющей за бесценок достояние РФ в заморский край, где главная платежеспособная карточка у части мужского населения недействительна.
Теперь задача упрощается — найти Бармалея, взять его за борцовскую челочку и попросить быть откровенным, как на исповеди. Захочет ли он исповедаться? Не знаю. Но, думаю, металлический, пахнущий солидолом и смертью ствол у виска будет куда требовательнее, чем всепрощающий, добренький, католический папа римский.
Нетрудно догадаться, что моим следующим культурным мероприятием было посещение «Националя». Москва мерзла от февральского, порывистого, мокрого ветра. Колеса автомобилей и прохожие месили грязную снежную кашу. Казалось, весь продрогший, сумеречный город потерял веру, что когда-нибудь наступят другие времена. Теплые. Как острова в океане.
Гостиница встретила меня праздничными огнями, нахохлившимися проститутками и строгими фельдмаршалами в ливреях.
— Эй, куда, молодой человек? — подал голос Алешка. [273]
— Батя, бомба в здании, а вы хавы пооткрывали, — пошутил я.
— Бомба? Какая бомба?! — обмерли стражи у дверей.
— Авиационная, — брякнул я.
Тут к отелю подкатили два патрульных «мерседеса» с новогодними сигнальными огоньками на крыше. Как бы в подтверждение моих слов. И я смог спокойно продолжить свой путь. В гостиничных лабиринтах.
Найти человека в здании несложно. Как бомбу. Главное, чтобы он имел место быть. Тем более если его окружение похоже на него самого. Правда, высоким интеллектом спортсмены-братцы не обладали и принялись выпытывать, кто я такой и зачем мне Бармалей. Выразительно при этом играя дубовыми битами, решив, наверное, что моя голова самый удобный предмет для игры в бейсбол.
Пришлось доказывать обратное. С помощью «стечкина», который ржавел без работы. Знал, что оружие отрицательно действует на детскую психику, но, увы, я не Ушинский, это правда. Надо сказать, меня поняли сразу и соединили через космос с господином Бармалеем. Тот вспомнил меня, и я был любезно приглашен на прием. Что само по себе было приятным событием.
Кабинет напоминал выставку спортивных достижений общества «Трудовые резервы» — кубки из дешевеньких сплавов, хрустальные горшки, на стенах дипломы в рамочках. Застывшая память прошлых побед. Хозяин кабинета не изменился — был уверенный, как бандит, и деловой, как государственный чиновник.
Мы сели за столик с видом на Тверскую, погружавшуюся, как океанский лайнер, в пучину мглистой, вечерней пурги. Я коротко изложил проблему. Бармалей задумался, как депутат над нуждами народа. И своими.
— Тухлое дельце, да, — покачал головой. — Меня же уроют в три минуты, если… Сам понимаешь, мужик, да?
— Не понимаю, — проговорил я.
— Эх, Поля-Поля, знал бы… — Вздохнул. — Нет, мужик, ты меня прости… Но шкура мне моя…
Тут раздался хлопок, будто открыли бутылку шампанского. Или далеко взорвалась авиационная бомба. Нет, оказывается, это «стечкин» проявил самостоятельность, выплюнув пулю в сторону музея спортивной славы. И весьма удачно. Хрустальная ваза, искрясь алмазными кусками, разметалась по кабинету.
— Ты что, мужик? — последовал тихий и грустный вопрос. — Я из тебя….
Я занервничал от угрозы, и вторая стекляшка разметалась по стене. Красивым бисером. Такие мишени во всех отношениях удобны — сразу виден положительный результат.
— Ну все, все, да! — заорал Бармалей. — Что тебе надо?
— А ещё есть «шевроле», — вспомнил я. — Люблю взрывать красивый тыхтун с вертуном.
— Ты — мент, да?
— Нет, товарищ, я куда хуже… Ты, детка, крутой, но я ещё круче, как кипяток… — Много говорил, правда, имею такую слабость, но что делать, надо уметь переубеждать собеседников. — Смотри, не ошпарь шкуру…
— Да иди ты…
— Говори, куда, говори, к кому, пойду, родной…
И в этот напряженный момент — тук в дверь. И, не дожидаясь разрешения, проклюнулся дубовый, как бита, колган [274]исполнительного лакея:
— Артем Борисович, эвакуация. В здании бомба.
— Что?!
— Да-да, бомба… Срочная эвакуация.
— Что за бред? — не поверил Бармалей и посмотрел на меня.
— И, может быть, под «шевроле», — хмыкнул я. — С дистанционным управлением. — И похлопал себя по куртке. Аккуратно, но с чувством. — Ну, что? Считаем до трех? Раз…
У моего собеседника был выбор: верить или не верить. Наверное, мои предыдущие действия убеждали в том, что предпочтительнее первый вариант, чем второй.
— Два!
— Ну хорошо-хорошо, — пригладил свой чубчик. (Помнится, и я такой чубчик держал. Эх, Санька-Санька, где твой золотой чубчик, где те золотые деньки?) — Только уговор — я ничего…
— Нет проблем, — ответил я.
Что там говорить, приятно иметь отношения с теми, кто желает помочь. Неважно, по каким причинам он это делает. От чистого сердца или сидя на авиационной бомбе. Главное, чтобы помощь была своевременна. Бармалей, в миру Артем Борисович, герой борцовских ковров, такую помощь мне оказал; и я сказал искреннее «спасибо» за то, что он вспомнил, как его, маленького колобка, водила на тренировки девочка Полина.
Покидая «Националь», я не мог не обратить внимания на некоторую сумятицу, царящую в коридорах и вестибюлях. Было такое впечатление, что в отеле заложена бомба. Видимо, я не ошибался в своих смутных предположениях. Потому что все туристы бегали с выпученными чичи-чиги и заполошно орали: фаер-фаер! Администраторы и обслуга кричали, что вовсе и не пожар, а бомба. Тут ещё появилась группа военизированных людей с псом Алым, который от усердия облаял обкуренную в дым девятую супругу аравийского шейха Аль-Абдуль-Гам-Нассера; понятно, девушка от такого обхождения завизжала, как стадо павлинов в нефтяном дворце супруга.
То есть начался такой бедлам, что я решил удалиться. От греха подальше. Может быть, и вправду какой-нибудь исламский фундаменталист спрятал фугас в покоях обожаемого владыки всей Сахары. Известно, что Восток — дело тонкое, и поэтому кому куда, а мне в западном направлении.
Очевидно, что информация от господина Бармалея меня заинтересовала. В противном случае я бы отправился домой дрыхнуть у знойной батареи отопления, а не квасить вечернее шоссе в промерзшей колымаге. Куда же я ехал на ночь глядя? Вместе с друзьями, которые тоже пожирали холодные километры, как пломбир. На джипе и по другой скоростной трассе. Целью нашей поездки была зимняя избушка ресторана «Русь». По утверждениям Бармалея, там любит отдыхать от трудов воровских Лева Шишинский, по прозвищу Шиш, шестерка сучья, имеющий непосредственный выход на владельцев компании.
Была суббота, а именно по выходным дням Лева любил отдыхать. В обществе двух телохранителей и цесарок. [275]
И мы решили составить ему компанию. Чтобы вечер для именинника проходил весело и с неожиданными по возможности сюрпризами. Ведь так мало радости вокруг, и это печальный факт нашего бытия. Больше праздников, господа, больше и разных!
Островерхая бревенчатая избушка притулилась к лесу задом, а к дороге передом. Гирлянды перед входом, оставшиеся после Нового года, плясали на студеном ветру. Липкий снег покрывал коростой автомобили на площадке. Под родным снежком угадывались импортные металлические коробки, не приспособленные к нашей суровой и простой действительности. Через год-другой от них останется лишь ржавая труха. Впрочем, ржавеет и создатель их, человек. И нельзя остановить этот разлагающий, мерзкий процесс. И каждое мгновение, каждая секунда — минута — час ведет нас к вечному покою. И спасение, повторю, одно — наши подснежники. [276]Право, я никогда не задумывался над тем, что по свету может бегать ещё какой-нибудь Санька, зеркальное отражение мое. Никогда не задумывался, к сожалению.