Валяев Сергей. Порнограф

   — Вы… вы… полный идиот!
   — Не, он не понимает, — выступает Сосо. — Вот… песик понимает… а человек, вах, не понимает. Думает шутим, да?
   — Пока шутим, да, — и резким движением, перехватив чужую холенную лапку, почти детскую, с коротенькими маникюрными пальчиками, отсекаю фалангу мизинца. Без анестезии. Понятно, что господин банкир пришел в глубочайшую депрессию от столь радикальных операбильных мер. Взвыв дурным голосом, засучил ногами и упрятал под себя оцарапанную ручку. Я посчитал нужным сообщить. — Это первое и последние предупреждение, Маркович. Вы сами не хотите вести конструктивный, прошу прощения диалог… Что? Ах, хотите? Тогда прошу отвечать на вопросы.
   Трудный состоялся разговор, что скрывать. В предутреннем подмосковном лесочке, где участники похода за скальпами решили задержаться. На отдых. Сначала я решил познакомиться с боевой группой, и пока господин банкир пытался пристроить фалангу к укороченному мизинчику, я сделал это. Гранатометчики Шота, Анзор, Коля и Даниил были молоды, безмятежны и походили на студентов МИСИ.
   — Молодцы, — поблагодарил я, — отличная работа. Мне понравилось побывал, точно в геенне.
   — Ну мы старались, — пожали плечами.
   — Можно утром подстраховать? — спросил. — Так, на всякий случай. Враг у нас тяжелый, с вывертами.
   — Ну если с вывертами, то даже нужно, — и, посмеиваясь, ушли дремать в свои автомобильные домики.
   А я вернулся на исходные позиции — в «Шевроле», чтобы продолжить диспут о проблемах, вынудивших всех нас бдить, включая пса, лежащего уютным калачиком на переднем сидении.
   Итак, я и банковский магнат с перевязанной рукой бойца пострадавшего по собственной глупости на передовой возобновили трудный разговор, чтобы поставить, как в таких случаях говорят, все точки над «i». Я задавал вопросы и получал обстоятельные вопросы, из которых следовало, что мы являемся свидетелями грандиозной битвы двух банковских консорциумов, пытающихся скупить государственную собственность на всевозможных залоговых аукционах.
   — Консорциум — это что? — решил проверить себя. — Объединение банков?
   — Да-с, молодой человек, именно так.
   — И кто где? И с кем?
   — Это конфиденциальная информация.
   — А я никому не скажу, Марк Маркович, — поигрывал тигом. — На меня можете положиться, тьфу… в смысле надеяться.
   — Вы хотите моей смерти?
   — Я хочу информации.
   — Нет, вы таки хотите смерти Марка Берковского, — укоризненно констатировал мой собеседник, укачивая поврежденную руку. — Зачем мне такая жизнь? Взрывают, режут и…
   — … и снимают ху-художественный фильм, — прибавил я. — Маркович, будь проще.
   — Проще? Я вам что? Транссибирская магистраль?
   — Нет, — рассмеялся я. — Вы наш богатенький Самоотлор.
   И угадал — про нефть. По утверждению моего нового заклятого друга, нынче возникла очередная «нефтяная война» между двумя крупнейшими финансовыми группировками, которые возглавляют с одной стороны наш покорный слуга господин Берековский, а с другой — Поханин, президент банковской империи ОАЭИЕБАКС.
   — Поханин? ЕБАКС? Так-так, интересно, — задумался я и задал уточняющий вопрос о том, почему таки на моего уважаемого собеседника оказывался такой жесткий прессинг со стороны господина Лиськина? В чем дело?
   — Ох, вы, Лопухин, режете без ножа?!
   — Ножом, Маркович, ножом.
   — Прекратите угрожать, в конце концов, — вспылил. — Я… я тоже человек с определенной гордостью!
   — Верю, но мы отвлекаемся от существа дела.
   — Я не знаю, что вам от меня?..
   — Почему на вас, Марк Маркович, — был спокоен, как буддийский монах в горах Тибета, — наехали, прошу прощения за современный слоган. Мало того, что про вас, повторяю, кино ху-художественное отсняли, так ещё и подорвали… Плешь вон… подсмалили.
   — Прекратите так со мной разговаривать! Ху-художественное кино? Это моя частная жизнь. Частная моя жизнь!
   — Голубая как небо?
   — Вы — мужик, Лопухин! Дурак! Быдло! Хамы!.. Да, я такой — у меня голубая кровь. И этим горжусь, да-с!
   — Тьфу, — не выдержал я. — Голубая? Странно, мне показалось, что она цвета переходного знамени. А не проверить ли нам ещё разок?
   — Не трогайте меня! — завопил магнат, пряча руки под свой беременный животик. — Убивают!.. Караул!
   — Эй, генацвале, нельзя потише, — вскинулся задремавший за рулевым колесом Сосо. — Орет, как кастрируют, да? — и кинул голову на грудь.
   Из темных глубины леса выступали несмелые химеры нового дня. Что он несет? Не будет ли последним для всех нас, актеришек Театра военных действий?.. Переведя дух, мы с банковским магнатом продолжили выяснение отношений. На пониженных тонах.
   — Ну хорошо, Маркович, — согласился я. — Голубизна — это дело каждого, хотя казус этот собрал всех нас здесь, в этой глубинке…
   — Я вас не понимаю? — снова вскричал вздорно. — Что вы от меня хотите? Не говорите загадками.
   — Хорошо, — согласился. — Меня интересует программа «S». Что это такое?
   — Не знаю ни какой программы, — поспешно ответил господин директор, вращая по сторонам лживыми выпуклыми зенками. — Клянусь мамой.
   — А вот маму, мсье Берековский не трогайте, мама — это святое, — и напомнил его невнятный разговор с главным секьюрити Фирсовым. После того, как мы (как бы) журналисты, удалились прочь.
   — Бог мой! В каком обществе живем! Всё слушают, всё вынюхивают, всё… не по-человечески… — захлюпал горбатеньким носом. — Не жизнь — мука!
   — Марк Маркович, право, как баба!
   — Я не баба… не баба я, — закатив глаза, пыхтел, как мужик на мужике на сеновале в тумане, который окутал наше авто и, казалось, мы плывем в облаках; потом признался: да, он, Берековский, слыхал о программе «S», но её цели и задачи ему неведомы, знает лишь то, что разработка проходит на самом высоком уровне и в совершенно секретных условиях. Ему предложили участвовать в этой программе, однако с одним ма-а-аленьким условием: внести вступительный взносец на сумму двести пятьдесят миллионов долларов.
   — Зачем?
   — Этот же вопрос я задал и господину Лиськину и что же я услышал?
   — Что?
   — Меня послали, куда подальше, — горько признался толстосум. — Плати, говорят, а ужо потом…
   — И вы не заплатили? — догадался я. — Почему?
   — Молодой человек, я похож на мудака? — был искренен.
   — Все мы в какой-то степени, понимаешь…
   — Я что — дойная бурена для всех этих молодых, блядь, выдвиженцев, да?
   — Думаю, нет.
   — Они же меняют правила игры каждый Божий день. В интересах, говорят, государства. Не смешите, господа, меня и людей. Знаем мы эти интересы. Я им говорю: четверть миллиарда, конечно, тю-тю для меня, но таки дайте ознакомиться хотя бы с основной, так сказать, идеей, а они смеются: утром деньги — днем идеи, днем деньги, вечером идеи. Они экспериментируют, а я плати? Спрашивается, нах… козе баян?
   — История, — задумался я. — Пожадничали, Марк Маркович, пожадничали и стали жертвой обстоятельств.
   — Так не делают в цивилизованном обществе, — дамским движением пригладил опаленную плешь. — И вы тоже хороши, молодые люди. Резать живого человека.
   — А вы взяли заложницу, — отмел все притязания. — Находчиво, нечего говорить. Думали заполучить идею на блюдце с голубой, тьфу ты, господи, что ж это такое, каемочке? Кто такой большой оригинал?
   — Не я.
   — Кто же?
   — Кто-кто? Сами догадайтесь.
   — Фирсов?
   — И я хорош таки: доверился. И кому? И вот результат…
   — Результат может быть плачевным, — передал в уцелевшую руку собеседника сотовый телефончик. — Для вас, Марк Маркович. Надеюсь, вы это понимаете?
   — А что не понимать, — сварливо пробубнил. — Я его удушу… своими руками. — Сигнал, запущенный из областного предутреннего лесочка, ушел в космос, отразился о невидимую, блесткую звезду и вернулся на голубую (в смысле цвета) планету. — Фирсов?! Ах, ты сука!.. — завизжал не своим голосом. — Ах, ты мудила… блядина… педрила!
   — И горилла, — подсказал я.
   — И горилла! — увлекся Марк Маркович; это было последнее слово, которое я бы осмелился повторить вслух. Более мутного потока из всевозможных словосочетаний, обозначающих известные части человеческого тела, физические действия, химические реакции, породы животных и так далее, я никогда в жизни не слышал. Это была такая виртуозная игра великим и могучим русским словом, что все живое в округе встрепенулось ото сна: бойцы, подхихикивая, ушли в серебристые от росы кусты, а невидимые птахи затёхали песнь во славу новому дню.
   Если перевести с русского на общепринятый, то смысл высказываний господина Берековского был следующий: что же ты, Игорек-херок, делаешь, нехорошо так поступать с хозяином, кой тебе полностью доверился, некрасивая получилась история: мало того, что его, хозяина, хотели отправить известно куда, туда-сюда, так теперь он находится в заложниках, лишившись при этом части собственного тела. Нет, пока обрезанный поц не отчленили, но дело идет к тому. Полное, так сказать, СО и СН на дорогах жизни. А это дело политическое! Политическое это дело, блядь! Ты меня понял, козел? Осел! И косолапый мишка!..
   Признаться, экспрессивная речь господина банкира мне понравилась, я понял, что с этим затейным словесником можно найти общий язык и договориться. Странно, что молодые выдвиженцы не смогли с ним прийти к общему знаменателю. Ах, да, простите-простите, они у нас выражаются исключительно на древнеславянской, понимаешь, вязе или на англо-немецо-французском-сейшельском фуй-фуй. Глухой, как говорится в таких клинических случаях, слепого не уразумеет.
   Наконец и я получил возможность продемонстрировать миру свои лингвистические способности и возможности.
   — Ах, ты мудила… блядина… педрила!.. — не был оригинальным, это правда.
   — И горилла! — подсказал любезный донельзя г-н Берековский.
   Я это повторил и высказал ряд своих претензий к службе безопасности банка «Дельта» и главную: зачем уничтожили Костьку Славича?
   — Это не мы, — уверенно заявил Фирсов. — Зачем? Какая такая нужда. Для нас, во всяком случае.
   — А нужда выбрасывать людишек из окошек?
   — Люди — не птицы, но иногда им надо помогать… летать.
   — Кого-то искали через них?
   — Какая теперь разница?
   — Не Осю ли Трахберга, всем известного?
   — Ося-Мося… А почему я, собственно, должен отвечать на все эти вопросы?
   — Потому, что у нас общие проблемы.
   — Согласен, есть одна проблема: получить хозяина. И не более того.
   — А не связана ли эта цепочка полетов с кино-фото, где ваш хозяин и покойный Жохов?
   — Вы навязчивы, Иван Павлович, — начал раздражаться главный секьюрити «Дельта-банка». — Может быть, вы сексот?
   — Я — порнограф, — честно признался. — И не более того.
   — И я, конечно, поверил, — засмеялся Фирсов. — Чтобы нас так сделать, этим самым… порнографом… мало быть. На кого работаете, мальчишки-кибальчишки?
   — У нас частная компания, — ответил я, тоже раздражаясь. Как можно говаривать с тем, кто тебе не верит. — ЕБАКС называется. Какие ещё вопросы?
   — Вопросов нет, кроме одного: это правда, что нашему хозяину оттяпали палец?
   — Истинная правда.
   — Плохо. Этот пальчик-с-пальчик дорогого будет стоить. Вам, кибальчиши.
   — Не пугай, дядя хранитель. Будешь грозиться — хозяин ещё конечности лишится, — предупредил в рифму. — Маркович, дай-ка другую ручку.
   — Что?! — заблажил не своим голосом банкир, вырывая телефончик — и новый мутный поток заполнил все космическое пространство от Альфы до Центавры.
   В конце концов нам удалось обговорить час, место и условия обмена заложников. В шесть утра. На житном поле, где перехлестываются две проселочные дороги между деревнями Смородино и Пердищево. Машины сближаются, не доезжая друг до друга метров пятнадцати. Выход заложников из авто, их движения и желания, контролируясь нашими переговорами через космическую связь, должны проходить синхронно. Никаких резких движений и глупостей…
   И вот мы на «Шевроле», заняв высотку с сонными березками, ждали обговоренного часа. Вечное светило неспеша всплывало, похожее на киноварный спасательный буй, болтающийся на лазурных морских волнах. Спасение — дело рук самих утопающих?
   Даже не верилось, что эта дикая и так до конца не распутанная история заканчивается. И все ради чего? Чтобы узнать, что так называемые реформы создали уникальную питательную среду для тотального передела собственности, для формирования и укоренения слоя новых собственников — Хозяев. Суть нынешнего времени состоит в том, что завершается первый этап великого передела. Оформилась группа крупнейших банков, ставших штабами новой олигархии. Ими поделены финансовые потоки (включая бюджетные), информационные каналы, устанавливается контроль над большинством ключевых государственных постов. Сейчас Хозяева поглощены войной за нефть. За черное, блядь, золото. И тот, кто победит в этой кровавой бойне, будет заказывать музыку. Как на потенциальных похоронах почившего в бозе Царя-батюшки, так и на будущих президентских выборах…
   Деньги, как и кадры, решают все? Не знаю. Если это так, то пропала великая страна, сгинула в ядовитых испарениях цинизма, ненависти и варварского накопления первичного капитала.
   Эх, Расея-матушка, выдержишь ли ты и на сей раз осаду прожорливого, ссученного племени плешивых макак да кремлевских мальчиков с затопленными кровью соотечественников глазами?
   Кто-то из великих деспотов прошлого признался: если бы народы мира только знали, какие мелкие и жалкие блядишки-людишки управляют ими. И что же в нашем настоящем? Полагаю, ничего не изменилось: рыжая, да плешивая, да кудрявая вошка процветает, мечтая о восхождении на царский престол. Случится ли это? Трудно сказать. Одна надежда, что ноготь в навозе или солидоле расплющит кровососущую гниду.
   Эх, держись, родная сторонушка, дай Бог, выдюжим. Вот только бы малость перевести дух. Не спал вечность. Уснуть и видеть сны о летней и теплой Лопотухе, а после проснуться в другой стране, прекрасной и сказочной, где нет хапуг, предателей и дураков, а дороги… На разбитый, пыльный и петляющий большак выдвинулся бронированный джип «Форд»…
   — А что с песиком? — вспомнил Сосо. — Хорошая собачка… ушки на макушки…
   — Это ему выбирать, — сказал я.
   — Предал, гад пятнистый, — молвил господин Берековский. — Дарю на долгую память.
   Дог приподнял башку, словно смекнувши, что речь о нем, красавчике, нервно зевнул, выбрасывая слюнявый обмылок языка.
   — А как звать-то?
   — Ферри, молодые люди.
   — Как-то не по-нашенски, — передернулся Мамиашвили. — Пусть будет Нодарри…
   — О, Господи, — сказал я, — хрен редьки не слаще. Будет Ванечкой.
   — Ор-р-ригинально, — хохотнул Сосо. — У тебя или все Ванечки, или Ёханы Палычи.
   — Все, Ёхан Палыч, вперед, — оборвал товарища, передергивая затвор АКМ.
   — Молодые люди, только без этих… эксцессов. Мы же договорились? переживал наш попутчик. — Я надеюсь на ваше бла-бла-благоразумие, — клацал челюстью в авто, скачущем на неизбежных, как жизнь, колдобинах.
   — Будем бла-бла-благоразумны, — пообещал я и предупредил по рации нашу невидимую боевую группу. — Готовность один, ребята.
   — Готовность один, — ахнул господин Берековский. — Все это ужасно-ужасно. То-то-товарищи, вы понимаете, что делаете?
   — Маркович, утомил, — признался я. — Мы люди мирные, но нас лучше не не-не-нервировать.
   — Прекратите, меня пере-перде-передразнивать.
   — Я не пере-перде-передразниваю!
   — Пере-перде-передразниваете!
   — Кочки, еп' вашу мать!
   — Это вашу еп' вашу мать, кочки!
   То есть с шутками-прибаутками да матом-перематом мы приближались к главной кочке, где скоро и притормозили. Этот же маневр совершил «Форд», отливающийся многообещающим свинцовым светом. Я же, приготовив к возможному бою «Калаш», вел переговоры по телефончику:
   — Хоп! Открываем дверцы!.. Выходим. — И нашему заложнику. — Спокойно, Маркович, куда нам торопиться? — И по телефону. — Пусть Сашенька отмахнет рукой… рукой… и начинает движение.
   — Нонсенс, — нервничал наш подопечный, придерживаемый мной под локоток. — Кому расскажешь, не поверят.
   — А вы молчите, Берековский, — улыбался. — Это таки в ваших интересах. Особенно о программе «S».
   — А я ничего не знаю. Что я знаю? Ничего не знаю.
   — Хватит того, что мы убедились — она имеет место быть.
   — Отпустите меня, сукины дети, — рвался из захвата. — В конце-то концов… я уважаемый человек.
   Я увидел: Александра в длинном, с чужого плеча свитере поднимает руку… неуверенно отмахивает ею.
   — Начинаем движение, — говорю в мобильный и разжимаю захват. — Марк Маркович, не спешите, у меня пуля-дура.
   — Сами вы… — но к совету прислушивается, осторожно ступая по пыли, аки по воде.
   И они, заложники нелепых обстоятельств, медленно бредут навстречу друг другу. Все ближе и ближе к незримой черте, где ждет их свобода. Черта, которая разделяет два разных мира.
   И вот они, люди, у этой черты, задерживают шаг, меняясь взглядами, как пропусками, и… все: каждый уже на своей стороне.
   Набегающая Александра врезается в меня, словно не веря, что это происходит на самом деле; осунувшаяся и утомленная, пропахшая отчаянием, злостью и горьким дымом выдыхает:
   — Господи, Ванечка!
   — В порядке, родная? — встряхивая, заталкиваю в авто. — Сосо, вперед! В смысле, назад!
   — В порядке, — сдирает с себя свитер Александра. — Лучше не бывает, швыряет тряпку его в окно. — Суки, они у меня…
   — Ав! — заявляет о себе Ванечка.
   — Ой, собака?
   Я вижу: свинцовый болид поспешно пылит по проселочной дороге. В противоположную, к счастью, от нас сторону.
   — Ав! — бухает дог, доказывая всем свой дружелюбный характер.
   — Зверь! — восхищается девушка.
   Ревет мотор — поле и небо плещутся за стеклами: резкий разворот — мы валимся друг на друга, милый песик продолжает бухать, а водитель материться: вах, дороги, ухабины-похабины, вашу мать!..
   — Это тебе подарок, Алекс, — кричу я. — Зовут Ванечкой. Прошу любить и жаловать.
   — Ванечка! — смеется девушка. — Ор-р-ригинально! У тебя все или Ванечки или Ёханы Палычи.
   — Гы-гы, — радуется Сосо.
   И, кажется, все — мы чудом победили в этой беспощадной и кровопролитной бойне, у нас было мало шансов, их практически не было, но нам, наверно, повезло. Такое порой случается с дилетантами на войне, они гуляют по минному полю, собирая ромашки для любимой, и с ними ничего не случается скверного, ничего с ними не может произойти, потому что их оберегает ангел-хранитель.
   Подобное чувство было и у нас, живых и счастливых от мысли, что нам удалось продраться по минно-цветочной зоне без потерь (если, конечно, не считать гибель наших двух друзей), как вдруг возник странный звук, перебивающий шум мотора и наши восторженные вопли. Он ниспадал за спиной, дребезжащий и угрожающий… Что за черт? У нас трактора уже порхают, как бабочки?
   И я был недалек от истины: трактор, но воздушный, с лопастями, разрубающими утренний воздух и наши надежды на благополучный исход. МИ-17 винтокрылая, как пишут газетчики, боевая машина, приспособленная к ведению активных наземных операций. Них… себе, сказал я себе, дрючка с ручкой. Кажется, нас хотят красиво сделать и после возложить ромашечки на нашей братской могиле?
   — Мама моя родная! — вскричала Александра, вжимаясь в сидение. — Что это?
   — Gtryleg daffnam, ese еklmn! — мой друг за рулевым штурвалом матерился, но культурно — на языке забытых предков.
   А летящий монстр приближался с настойчивостью тропического торнадо, с коим человеку совладать невозможно. Без подручных средств. Я рвал автомат из окна дверцы, понимая, что наши силы не слишком равные. И очень даже не равные.
   Вертушка наступала со стороны восходящего солнца и была темна и обезличена; впрочем, не трудно было догадаться чью волю она выполняет. Молодец тот, кто сумел зафрахтовать боевую летательную единицу. Радует, что это не истребитель МИГ-37 с ракетами ядерного залпового огня. Тогда бы у нас точно не было никаких шансов. А так он имеется… если нам споможет Господь наш…
   — Сосо! — орал я. — Стопори машину!.. Стой, е-е-е!
   — Чего, еklmn?!
   — Тормози, а то п… ц!
   — Ав!
   Наш хитровато-простоватый маневр сбил боевой настрой МИ-17: насыщенная пулеметная очередь взбила пыль впереди капота нашего «Шевроле».
   Тараня воздушное пространство, дребезжащая гигантская консервная банка плыла над нами… Я увидел бронированное брюхо в пятнах камуфляжа, увидел на декоративных крылышках нарисованный отличительный знак: трехполосный, как матрац, флажок, увидел стабилизатор с малыми лопастями. И я, разрывая рот от вопля и агрессивного пылевого потока, вскинул старенький АКМ к небу…
   То, что произошло через миг, показалось дурным сном. Для меня и, возможно, других. Однако это был не сон. Монстр в небесах, содрогнувшись, пыхнул ослепительным факелом. Ослепительным даже при солнечном свете утра. Дымяще-горящие обломки, кружа, начали падать вниз, чтобы после влепиться в поле…
   — А!!! — Ликовал невменяемый боец в моем лице. — Как я его сделал!
   — Он?! — возмущался Сосо Мамиашвили. — Это они?!.
   — Кто они?!
   — Совсем плохой, да?
   — Ав, — подал голос пес.
   — Я ору, да, дай сигнал Анзору, да… ребятам, да?.. А он… с автоматом-матом на этот пэздолет!.
   — Чего ты?.. Я ничего… такого… не слыхал, — приходил в себя: Бог мой, какой же я идиот; утешает лишь то, что это не постоянное мое состояние. — И что ты материшься «пэздолетом». Извини его, Александра.
   — Ой, ребятки, — взялась за голову. — Я от вас сейчас умру от смеха.
   — Ав! Не-не, умирать не надо, — загалдели мы, люди и звери. Самое-самое интересное начинается.
   — Что интересное, — искренне трухнула, — самое-самое?
   — Жизнь, моя любимая, жизнь, — и чмокнул её в щеку, пропахшую гарью русского беспредельного и вечного поля.

Кремлевская таблетка
(часть четвертая)

   Победителей не судят. А если это пиррова победа? Какие могут быть победы, когда поражение запрограммировано в наших клетках, когда каждый день — тяжелые бои с самим собой и обстоятельствами, когда теряешь друзей и когда приходит понимание, что все твои попытки тщетны, чтобы изменить законы этой обреченной на разложение среды, где неистовствуют дешевые, в тридцать сребреников, страстишки…
   Я устал. Ничего так не выматывает, как пиррова победа. Единственное, что мы добились: сохранили свои жизни в невнятной сумятице последних событий. И каких событий?! Если на тебя, мелочь в кармане Вечности, поднимают военно-воздушную эскадрилью, это доказывает одно: ты кому-то очень не понравился. Насчет эскадрильи — для красивого слога, но ведь остальное правда? Возникает закономерный вопрос: в чем причина столь радикальных действий? По отношению к нам? Как со стороны любителей воздушных боев, так и тех, кто действует исподтишка?
   Предположим, что люди из «Дельта-банка» орудуют исключительно по корыстным представлениям: они рассчитывали на легкий успех своего мероприятия, а наткнулись на большие хлопоты и неприятности. Если все то, что произошло на спортивной базе «Трудовые резервы» и на дачно-барском барвихинском участке, можно так назвать. С ним, пожалуй, все ясно. С врагом, тебе известным. Как говорится, не так страшен черт, как его малютка. Вот этот неизвестный «малютка» очень агрессивен и беспощаден. Ему нужны наши жизни, и он уже сумел их отобрать у Костьки Славича и Софии. Зачем и почему? Вопросы, не имеющие ответа. Пока.
   После первой радости от удачи, что мы остались целы и невредимы, вспомнили о павших, и наступило горькое похмелье.
   — Вано, мы зашли слишком далеко, — сказал князь Мамиашвили. — Повезло, что вытащили Сашеньку, но потеряли двоих, — помацал воздух руками, как иллюзионист. — Они были, понимаешь, и вот их нет…
   — И что предлагаешь, Сосо? Закрыть сезон охоты, — и поднял стакан с родной и светлой. — Пусть земля им будет пухом. Нашим.
   — Пусть.
   И мы, выпив, продолжили подводить неутешительные итоги. Мои друзья не поняли, о какой охоте речь? Я объяснил:
   — На нас. «Дельта» — это первые цветочки.
   — Цветочки у некоторых на могиле, — заметил Мойша Могилевский. Предлагаю передышку… Во-о-он на Сашеньке лица нет.
   — Да, — призналась Александра. — От судьбы, понятно, не уйти, но и в мешок попадать.
   Когда я пытался наладить связь с «Дельтом-банком», Александра отвлеклась — красила губы. И вдруг — дверца распахнулась: гнилой запах тряпки, и все — провал.
   — Вот что значит украшать себя во время боевого дежурства, — заметил я.
   — Милый, заткнись, — ответила Александра, — Теперь буду ходить только с базукой.
   Прийдя в себя, обнаружила, что находится в холодном оцементированном подвале, похожем на мешок. Первая мысль: ошибка. Отчаяния не было происходящее казалось грубой неприятной игрой. Потом пришло понимание, что все это связано с проблемами, которые решали мы.
   — Ванечка, как я тебя вспоминала, — призналась девушка.
   — Тихим и не злым словом, надеюсь?
   — Очень громким, — вздохнула. — И очень нецензурным.
   — То-то нам всем было так весело на воле, — сказал я и выдал краткую информацию о событиях происшедших за то время, пока наша боевая подруга находилась в плену.
   — Боже мой, — взялась за голову, — и это все из-за меня?
   Мы её успокоили, как могли, ссылаясь на происки империалистического НАТО на восток, и попросили продолжить повествование.