Ван Ластбадер Эрик. Белый Ниндзя

   - Полиции города Токио нет дела до того, что вам хочется или не хочется, сержант, - резко возразил Сендзин. - У нее своя жизнь и свои соображения об использовании личного состава, независимо от ваших желаний. - Он с удовлетворением отметил, что щеки Томи густо покраснели. - Есть ли необходимость напоминать, кто вам предоставил эту возможность свободно заниматься этим делом в течение этих месяцев, хотя мы с первого дня считали его неразрешимым? Будьте довольны тем временем, которое я вам дал на ваши частные изыскания.
   - Да, господин, - согласилась Томи. - Я глубоко признательна вам за поддержку. Просто при жизни у Марико не было никого, кто захотел бы ей помочь. Жаль, что она не может знать, что сейчас такой человек есть, - это я.
   - Вы сделали все, что было в ваших силах, сержант. Но долг прежде всего.
   - Да, господин.
   Сендзин резко встал, и лицо его оказалось как раз против той точки на стене, к которой был прикован взгляд Томи. - Мои подчиненные недолюбливают меня, не так ли, сержант?
   - Что господин имеет в виду?
   - Это из-за возраста? - этот вопрос Сендзина был явно риторическим. Через шесть недель мне будет двадцать девять. Конечно, меня здесь считают слишком молодым, чтобы возглавлять отдел по раскрытию убийств. Вы тоже так считаете, сержант?
   - Возраст не всегда связан напрямую со способностями человека.
   Слушая ответ Томи, Сендзин смотрел ей прямо в глаза, и вдруг в нем зародилось странное предчувствие. У него появилось неприятное смущение, какое, вероятно, бывает у хищника, пропустившего врага на свою территорию. Может, он недооценил способностей Томи Йадзавы? Сендзин всегда гордился тем, что верно оценивал возможности своих врагов. Правда, этот сержант-детектив не была его врагом. По крайней мере пока.
   - Может, они полагают, что успешная работа этого отдела по раскрытию убийств не имеет никакого отношения к таланту его руководителя, сержант?
   - Нет, господин, это не так.
   Сендзин кивнул:
   - Вот это уже кое-что. - Он немного подождал. - А теперь скажите свое мнение, сержант. Здесь нас только двое.
   - А как насчет записывающих устройств?
   Сендзин вскинул голову и улыбнулся про себя. Да, подумал он, она не только сообразительная, но у нее еще и реакция приличная. Ему это понравилось. Похоже, работать с ней будет одно удовольствие.
   Сендзин вышел из-за своего стола. Он стоял так близко к ней, что слышал ее дыхание, ощущал запах ее тела.
   - В этой комнате их нет. - Он взглянул ей в глаза. - А на вас их, часом, нет?
   - Не беспокойтесь. Все чисто, господин.
   - Ну, тогда, - сказал Сендзин, - продолжим.
   Томи глубоко вздохнула, но приток кислорода в легкие, казалось, ничуть ей не помог. Его близость явно возбуждала ее. Она вдруг ощутила в нем человеческое существо - причем мужского пола. Раньше она наблюдала за ним с расстояния, и это ей нравилось, но теперь, когда он оказался совсем рядом, она почувствовала вроде как легкое опьянение. Ее ноздри расширились, впитывая его мужской запах. Слегка встряхнув головой, она взяла себя в руки.
   - Извините, господин, знаете ли вы значение своего имени, Омукэ?
   Сендзин улыбнулся, но тепла не стало больше в его улыбке.
   - Предположим, нет.
   Томи кивнула.
   - Омукэ - это посланник из другого мира. Что-то вроде демона.
   - Или ангела.
   - Да, - ответила Томи, чувствуя, что у нее все во рту пересохло. - Или ангела. Но в любом случае "омукэ" - не от мира сего. - Сендзин понял, что под словами "сей мир" она подразумевала Японию. - В отделе считают, что начальник... - Она остановилась, почувствовав, как натянулись вожжи социальной субординации, согласно которой критика начальника считалась грехом.
   - Продолжайте, сержант, - в голосе Сендзина появились стальные нотки, - Как я вам уже говорил, вы можете высказать свое мнение, не стесняясь ничем.
   - В отделе считают, - снова начала Тони, - что их начальник иногда исполняет свои обязанности, как будто он действительно "омукэ". Будто он печется о себе больше, чем о службе вообще и руководимом им отделе - в частности.
   - Скажите, сержант, вы тоже такого мнения? Томи растерялась. От такого сочетания официальности темы разговора и доверительности, интимности манеры его ведения у нее дух захватило. Только бы он не заметил... - Если быть до конца откровенно...
   - Подождите, - резко прервал ее Сендзин, заставив замолчать. - Это нечестный вопрос. Я беру его обратно. Видите ли, сержант, у нас с вами есть что-то общее. Мы оба, каждый в своем роде, - отверженные. Внезапный и безвременный уход из жизни нескольких начальников, совпавший с моими успехами по сыскной части, привел меня к выдвижению на этот пост. Возможно, к нежелательному выдвижению, как считают некоторые, м-м?
   Томи ничего не ответила. Она была премного благодарна начальнику, что он не стал обсуждать ее собственное шаткое положение в отделе, зная, что они оба понимают его истоки. Она также подумала о стечении обстоятельств, которое, как уже указал Сендзин, помогло его выдвижению. В течение многих месяцев преступный клан Якудза орудовал прямо под самым носом Токийской полиции. Все попытки арестовать членов клана были неудачными.
   Так было до тех пор, пока Сендзин Омукэ не провел тайную операцию. Тайную в том смысле, что о ней ничего не было известно в отделе. Он раскрыл целую серию вымогательств, коррупции, укрывательства преступников и, наконец, убийств, совершенных несколькими офицерами отдела по расследованию убийств, связанными с "оябуном" (главой клана) Якудза. Сендзин фактически один раскрыл всю эту группировку.
   Отдел находился перед ним в неоплатном долгу. Благодаря его работе, дело было улажено без особой огласки. Вездесущая пресса даже не унюхала скандала, и репутация была спасена. Томи знала, что после этого многие в отделе подали прошение об отставке.
   Сендзин разомкнул их интимный круг, вернувшись обратно за свой стол. Томи испытала облегчение, смешанное с чувством потери, - тоже не очень хороший знак.
   Сендзин задумался на мгновение, вяло затянувшись уже почти совсем выкуренной сигаретой.
   - Нестандартные методы защиты закона, - произнес он, - нельзя рассматривать как нечто предосудительное. Это сугубо МОЯ точка зрения, а вы можете цитировать ее в разговорах с другими работниками этого отдела.
   Сендзин сделал последнюю затяжку и затушил окурок в пепельнице.
   - Но раз уж вы заговорили об этом, я тоже кое в чем могу вас просветить. Наши обязанности здесь весьма разнообразны. Но среди них наиболее жизненно важной является предотвращение, насколько это возможно, террористических актов в городе Токио. Если вы не спали на лекциях в полицейской академии, вы знаете, что террористы мыслят иначе, чем все остальные наши сограждане. Они действуют хаотично, они - анархисты, а это значит, что их мышление лишено коллективистского начала, характерного для японцев. Они - индивидуалисты. Мой долг, НАШ долг, сержант, арестовать этих террористов, пока они не успели нанести ущерб обществу. Я обнаружил, что лучший способ делать это - это научиться думать, как они. И мой послужной список, да и послужной список всего отдела, свидетельствует о правильности моей стратегии. - Его глаза снова встретились с глазами Томи. - Я понятно объясняю?
   - Абсолютно, господин.
   - Хорошо, - удовлетворенно кивнул головой Сендзин. Он снова отвернулся и стал смотреть в окно. - Теперь, когда дело Марико закрыто, у меня есть для вас новое задание. Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Николас Линнер?
   - Да, - ответила Томи. - Думаю, нет человека в Токио, который не слышал.
   - И не только в Токио, - сказал Сендзин многозначительным тоном. Он снова повернулся к ней лицом. - Короче, Линнер-сан - ваше новое задание. Присматривайте за ним. Охраняйте его.
   - Охранять?
   - Не делайте такого удивленного лица, сержант, - сказал Сендзин, снова приближаясь к ней. - Сегодня утром мы перехватили шифровку советской военной разведки. Двадцать минут назад она была расшифрована. Вот это послание. - Он передал ей текст, напечатанный на тонкой бумаге, и, забирая его, Томи коснулась своими пальцами его руки. В ту же секунду их глаза встретились. Томи тут же решила сосредоточить свое внимание на чтении текста. А Сендзин тем временем продолжал: - Кажется, Линнер является мишенью Советской Армии и в ближайшее время должен быть ликвидирован. Как вы поняли из шифрограммы, покушение запланировано на следующую неделю.
   Бани "Шакуши" находились в Роппонги - сверкающем огнями районе Токио, где иностранец чувствует себя не таким уж иностранцем, а любой японец старше восемнадцати лет - довольно-таки неуютно. Эти бани находились недалеко, по крайней мере, по токийским масштабам, от конторы Нанги, на одной из боковых улочек, изобилующих ультрамодерновыми кафе и дискотеками, делающими этот район центром ночной жизни города. На углу через дорогу находился магазин аудиовидеоаппаратуры, чьи пятнадцатифутовые витрины были оборудованы синхронно работающими телевизорами, на которых пара таленто принимали позы, которые в наши дни вполне сходят за шоу. "Таленто" - это типично японская разновидность современных телезвезд, одаренных множеством талантов, но не владеющих ни одним из них. Они появляются и исчезают в мгновение ока, как некоторые прически и стили одежды, сегодня являющиеся последним писком моды, а завтра забытые.
   Войдя в баню, Нанги приобрел номерок с ключом на резиночке, прошел в предбанник и стал медленно раздеваться. Это тривиальное для большинства людей дело давалось ему с трудом. Во время войны что-то случилось с точками соединения нервных клеток его нижних конечностей, и от этого их движения стали дергающимися и, как казалось, плохо координированными. Опираясь на трость с головой дракона, Нанги аккуратно опустил свое худое, как у гончей, тело на полированную деревянную скамью, тянущуюся вдоль ряда металлических запирающихся шкафчиков.
   Раздевшись, он подумал о том, каким образом Кузунда Икуза узнает его. Без сомнения, ему описали приметы Нанги. Он знает о правом глазе Нанги, с навеки застывшим веком, наполовину приоткрывающим бесполезный мутный молочно-голубой белок. Ему, вероятно, даже показали его фотографию. Но для Нанги самый первый момент, когда он взглянет в лицо Кузунды Икузы своим здоровым глазом, будет началом знакомства с этим человеком. И он должен будет сразу же понять, что тот из себя представляет, и можно ли победить его в психологической схватке.
   Минуту Нанги сидел совсем неподвижно. Ему хотелось курить. Но в день похорон Сейчи Сато он бросил курить. Это было не как временная епитимья, а как знак вечной скорби - как огонь над солдатской могилой - об ушедшем друге. Как только Нанги тянуло закурить, он вспоминал Сейчи. Во время войны старший брат Сейчи пожертвовал собой, чтобы спасти Нанги. Теперь, после смерти Сейчи, никто, кроме самого Нанги, не знал об этом, даже Николас.
   Нанги вспоминал буддистскую церемонию над могилой Сейчи, не имеющую для него никакого смысла, но необходимую в этой стране, где большинство людей поклоняется Будде и синтоистским духам. Он вспомнил, как читал про себя молитву по-латыни, когда были зажжены палочки и священники затянули литанию.
   После похорон, опустошив свой серебряный портсигар в ближайшую урну, Нанги вернулся на поезде в Токио, но не пошел в контору сразу, а отправился в церковь.
   Война изменила Нанги во многом: она лишила его одного глаза, нормальной работоспособности ног, и, кроме того, она отняла у него лучшего друга. Но самой серьезной переменой было его обращение в католичество. Один на плоту посреди Тихого океана, когда смерть Готаро была все еще свежей раной, он думал о том, как найти успокоение, и дух его взалкал. В Боге нуждался в тот момент Нанги, но и буддизм, и синтоизм отрицали идею Бога. После войны первое, о чем он вспомнил, так это о Библии.
   Прошли годы, и вот, схоронив Сейчи, Нанги входит в свою церковь и направляется к исповедальне.
   "Прости меня, отче, ибо я согрешил..."
   Он чувствует себя смягчившимся и успокоившимся. Ему сказали, что Господь с ним, и, ухватившись за эту мысль, он нашел утешение... Но иногда, как, например, теперь, в заполненной паром бане, Нанги посещали сомнения. Он не знал, укрепил ли его или, наоборот, ослабил католицизм. Это правда, что во время испытаний вера в Бога поддерживала его. Но в другие моменты, как, например, теперь, он начал беспокоиться за свою беспрекословную веру в силу католической литании, за свою приверженность Римской церкви. В такие моменты он попадал в замкнутый круг. С одной стороны, он понимал, что должен подчиняться воле Божией и требованиям церкви, а с другой стороны иногда начинал чувствовать себя примерно так же, как наркоман, попавший в зависимость от сил, которыми он не может управлять, и чувствующий, как потихоньку умирает его воля. Это - пугало Нанги.
   И, что еще хуже, он чувствовал, что ему трудно исповедоваться священнику в своих сомнениях. Это уже само по себе было грехом. Но он не мог себя заставить признаться в своем поражении, тем более в том, что он сомневался, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ли это было поражение. Значило ли это, что он предал Бога, или это значило, что Бог предал его?
   Нанги не мог дать ответа на этот вопрос и часто в последнее время думал, есть ли какая-нибудь разница между тем и другим. В своем смятенном состоянии он счел невозможным принять причастие, что еще больше усугубило его чувство отчужденности. Его душу смущали предчувствия: он понимал, что над ним и над его близкими сгущаются сумерки.
   Здоровый глаз Нанги сфокусировался на металлической двери шкафчика прямо перед ним. С усилием он заставил себя вернуться в настоящее. Он постарался сосредоточиться, сделав несколько глубоких вдохов. Ему потребуются все его внутренние ресурсы, чтобы эта встреча с Кузундой Икузой прошла достойно.
   Раздевшись полностью, Нанги запер шкафчик, привязал ключ к запястью руки и пошел, опираясь на трость тяжелее обычного. Обычно он всегда прибегал к этому трюку, когда ему надо было встретиться с кем-либо в общественном месте. Умный человек должен уметь извлекать пользу даже из физических недостатков. Герой войны все еще пользовался почетом в Японии, и Нанги взял себе за правило пользоваться любым преимуществом, которое его собственное трудолюбие, судьба или случай посылали ему.
   Его зрячий глаз, глубоко запавший среди складок и морщин, образующих почти правильный треугольник, внимательно оглядывал отделанные керамическими плитками своды коридора, по которому шел Нанги. Пол был деревянный, и постукивание его трости глухим эхом отдавалось в насыщенном влагой воздухе.
   Внутри отдельного маленького кабинета молодая женщина приняла трость Нанги и, когда он сел рядом с наполненной водой бадьей, стала черпать ушатом воду и поливать его сверху, пока другая женщина намыливала и терла его тело огромной натуральной морской губкой. Вода была упоительно горячей, и он прямо-таки млел под ее струями.
   Вымытому - очищенному, как сказали бы синтоисты - Нанги помогли подняться на ноги, подали его трость и провели в другую часть бани, где его ждал Кузунда Икуза.
   Нанги был поражен, как говорится, до мозолей: Икуза оказался совсем молодым человеком, прямо-таки ребенком по масштабам Нанги, который детьми считал всех моложе тридцати. Неужели такой молодой человек представляет могущественную "Нами" и, соответственно, императора Японии?
   Наверно, раньше Икуза собирался стать профессиональным борцом сумо. Его облепленные мускулами короткие ноги выгнулись дугой под тяжестью огромного тела. Розовая плоть каскадом все расширяющихся складок сбегала от рук к бедрам. Но при всем при этом он казался подвижным, напористым и стремительным, как пуля, выпущенная из ружья.
   Бритая голова, более темного цвета в тех местах, где должны были быть волосы, украшена маленькими, почти женскими ушами и ротиком в форме лука Купидона, который скорее можно было ожидать увидеть у гейши или у актера, исполняющего женские роли в японском национальном театре. Но угольно-черные глаза на этом довольно широком лице были необычайно живыми, они как бы излучали невидимый свет, проникающий в самые потайные уголки вашей души. Он обладал необычайной внутренней силой - по-японски "хара" - и Нанги сразу же почувствовал, что его надо остерегаться.
   - Тандзан Нанги, для меня большая честь познакомиться с Вами, приветствовал его Кузунда Икуза, слегка наклонив голову в официальном приветствии. - Я представляю "Нами", и голос мой - это голос "Нами", приветствующий Вас.
   Это почти ритуальное приветствие было произнесено низким, но режущим слух голосом, в котором угадывались напевные интонации, характерные для речи синтоистских священников.
   - Кузунда Икуза, для меня большая честь познакомиться с Вами, откликнулся Нанги ему в тон. - Свидетельствую свое уважение "Нами" в Вашем лице. Готов внимать ее голосу.
   Кузунда Икуза наклонил голову, довольный, что приветственный ритуал был соблюден должным образом. Он поднял руку, всю в жировых складках.
   - Я зарезервировал здесь место, которое будет целиком в нашем распоряжении. Так что никто не помешает нашей беседе.
   Он провел Нанги в бассейн - широченную комнату со сводчатым потолком, полную голосов, отбрасываемых покрытыми керамической плиткой стенами.
   Икуза остановился у небольшой ниши. Крохотные зеленые волны лизали зеленые бортики бассейна. На все семь футов глубины уходил барьер, сделанный из непрозрачного стекла. Свет проходил сквозь него, и какие-то таинственные тени двигались медленно и торжественно по водной глади.
   Без малейшего усилия Икуза скользнул в воду, и Нанги, положив на кафельный бортик трость, тоже спустился в воду. Это ему было сделать не так просто, и он подумал, что место встречи выбрано Икузой не случайно, а с целью выставить напоказ физическую немощь Нанги.
   Какое-то время они плавали в восхитительно теплой воде, сбрасывая с себя память о безумствующем за стенами этого здания мире, как мертвую кожу. Здесь царили покой и благодать - атмосфера, которую Икуза, по-видимому, считал наиболее благоприятной для их беседы.
   Нанги закрыл свой здоровый глаз и распластался у бортика, не думая ни о чем. Так и лежал на воде, не открывая глаза и не фокусируя сознание на чем-то определенном, пока не почувствовал, что Икуза готов заговорить.
   И тотчас же почувствовал направленный на него, как луч лазера, взгляд и даже заморгал, будто ему было трудно выносить, когда его так пристально рассматривают. Блики от воды падали на лицо Кузунды, как на экран, в вечно изменяющемся сочетании света и тени.
   Воистину это был экран, отражающий не только свет. Нанги понимал, что ему надо научиться читать это лицо, как книгу, если он хочет отстоять свои интересы на этой конференции, которая должна вот-вот начаться.
   - Нанги-сан, - начал наконец Икуза - "Нами" поручила мне переговорить с Вами по вопросу необычайной важности.
   - Это я уже понял из нашего телефонного разговора, - откликнулся Нанги голосом, искусно маскирующим его чувства.
   - У "Нами" есть некоторая озабоченность - весьма серьезная озабоченность - тем, как Вы ведете свои дела. Лицо Нанги сохраняло непроницаемость. - Не думал, что у "Нами" появятся причины изучать положение дел на "Сато Интернэшнл".
   - Два фактора вызвали необходимость этого, - пояснил Икуза. Во-первых, Ваши связи с компанией "Тенчи". Все исследовательские программы, связанные с нефтедобычей, поддерживаются правительством, так что интерес "Нами" здесь вполне естествен.
   Видя, что Икуза не очень торопится перейти ко второму фактору, Нанги опять прикрыл свой здоровый глаз и расслабился, погрузившись в задумчивость, как будто он был один в бассейне. Ему не очень понравилось начало разговора, в котором прозвучали обвинительные нотки в его адрес правда, не вполне конкретные, что делало их тем более оскорбительными. А теперь Икуза опять преднамеренно поддевает его, не спеша высказать вторую причину, по которой "Нами" интересуется "Сато Интернэшнл".
   Нанги показалось, что тактика Икузы с самого начала направлена на то, чтобы обидеть его. Чего он хочет добиться этим? Вызвано ли это желанием сразу завладеть положением, или же за этим скрывается более коварный замысел?
   Однако Нанги решил не морочить себе голову этими и подобными вопросами. Главное сейчас - внимательно наблюдать за Икузой, прислушиваться к нему, стараясь уловить, что он хочет из него вытянуть. Тогда и ответы на эти вопросы придут сами собой.
   - Три года назад, - наконец продолжил Икуза, - проект "Тенчи" был на волосок от того, чтобы быть скомпрометированным русскими. С тех пор производительность "Тенчи" остается значительно ниже ожидаемой.
   Нанги пошевелился в воде. - Это верно. Но секреты "Тенчи" были спасены от Советов благодаря мужеству и решительности Николаса Линнера, который фактически один спас проект. Во-первых, оказалось, что шельф в районе Курильских островов оказался более твердым, чем это обычно бывает в таких местах. Наши геологи считают, что это от постоянных землетрясений в этих районах. Так что структура шельфа там совсем другая.
   Затем последовала небольшая пауза. На перегородке из непрозрачного стекла играли тени. Вкупе с бликами от волн, плещущихся о бортик, они создавали впечатление абстрактного фильма, смысл которого каждый волен интерпретировать по своему собственному разумению.
   - "Нами" имела возможность изучить доклады геологов, - сказал Икуза голосом, в котором прозвучал упрек.
   Нанги почувствовал, что его опять поддевают. Икуза не выдвинул никаких обвинений ни против него самого, ни против компании "Сато". Скорее всего, и не выдвинет. Да и вообще, известно ли ему что-либо? Нанги подозревал, что его собеседник просто наудачу закидывает удочку: авось клюнет. Не имея ничего конкретного против "Сато", он уповает на то, что Нанги сам себя выдаст каким-то образом и сам даст материал против своей компании.
   - В таком случае, - заметил Нанги, - "Нами" также должно быть известно, что мы делаем все возможное, чтобы заставить "Тенчи" работать на полную мощность.
   - "Тенчи" является лишь одним из аспектов проблемы, - как-то вяло сообщил Икуза. Он помолчал, поработав ногами в воде так, что во все стороны пошли волны. Когда они достигли Нанги, он прибавил: - Причины озабоченности "Нами" - употребить слово "тревоги" в данном случае было бы не совсем верно - лежат не в этом.
   Надо проявить терпеливость, подумал Нанги, и Икуза сам скажет, зачем они встретились. У Нанги были кое-какие секреты - надежно скрытые секреты и он был уязвим, как и всякий человек, обладающий секретами. Несмотря на его решимость устоять, методика ведения допроса, выбранная Икузой, могла сработать, и он выдаст свою собственную озабоченность, сыграв, таким образом, на руку этому человеку.
   Единственный здоровый глаз Нанги одарил собеседника проницательным взглядом.
   - Я готов ответить на все интересующие Вас вопросы.
   - Даже если Ваши личные интересы не совсем совпадают с интересами "Нами"?
   - Я знаю, в чем состоит мой долг, - сказал Нанги ровным голосом. - Мой долг полностью вписывается в те же самые концентрические круги, что определяют жизнь каждого японца: император, страна, фирма, семья.
   Икуза удовлетворенно кивнул.
   - В этом я не сомневаюсь, - заверил он. - Но в каком порядке?
   Затем представитель "Нами" прибавил довольно жестким голосом: - Если Ваше сердце чисто, Нанги-сан, Вам нечего бояться.
   Нанги понял, что ему предстоит пройти испытание огнем. Также он понял, что ему не удастся отмолчаться: с Икузой эта тактика не пройдет, для этого он слишком ушлый. Чтобы заставить его выявить свои цели, надо переходить в наступление. Но это палка о двух концах: такая тактика чревата непредсказуемостью. Не исключено, что Икуза только и ждет, чтобы Нанги переключился на нее, и чем больше он будет говорить, тем скорее выдаст себя.
   - Чистота намерений, - сказал Нанги после небольшого колебания, - не всегда может компенсировать дефицит благородства. Ему надоело, что разговор все время крутится вокруг его персоны. - "Идзи о хару", - сказал он, используя этот японский фразеологизм, означающий упорствование в деле, оказавшемся проигрышным, - хорошо для ронина6 эпохи Токугавы или какого-нибудь другого романтического разбойника, но в наше сложное время "идзи о хару" чаще всего используется для того, чтобы заграбастать побольше личной власти.
   Икуза вытаращил глаза, явно удивленный неожиданной атакой Нанги. Он прекрасно понял, что его собеседник поставил под сомнение не только его собственные мотивы, но и мотивы самой "Нами".
   - "Нами" выше подозрений и критики, - выдавил наконец из себя Икуза.
   - Предательство, - осторожно заметил Нанги, - есть предательство. Его надо выводить на чистую воду, где бы оно ни находило себе прибежище.
   Кузунда Икуза зашевелился в воде, как кит, и на какое-то мгновение Нанги показалось, что вот он сейчас на него бросится. Но человек-гора вновь осел в воде. Волны, поднявшиеся от его резких движений, достигли края бассейна и перехлестнулись через бортик.
   - Это верно, - согласился Икуза. - Предательство не может быть терпимо на любом уровне. - И Нанги с удовлетворением отметил напряженные нотки в его голосе. - И именно поэтому мы с Вами встретились, именно поэтому мы сейчас здесь.