Нанги почувствовал, что кто-то опустился на скамью рядом с ним. Машинально он поднял глаза посмотреть, кто это, и, к своему величайшему изумлению, увидел, что это Жюстина.
   - Миссис Линнер, - промямлил он, быстро опуская глаза, чтобы она не заметила застывшего в них шока, - а я и не знал, что вы католичка.
   - Я вовсе не католичка, - возразила Жюстина и тут же прикусила язык, осознав, что Нанги просто давал ей возможность естественным образом объяснить ее присутствие в церкви и, как говорят в Японии, "спасти лицо". Конечно, он сразу понял действительную причину ее прихода сюда, но в Японии не принято говорить о действительных причинах. Каждый слишком озабочен тем, чтобы спасти свое лицо. - То есть, - начала она и опять замялась, - сказать по правде... - Она опять остановилась. Кто же говорит правду в Японии? Здесь если н говорят ее, то таким образом, что слова можно интерпретировать и так, и эдак - шестью различными способами.
   - Пожалуйста, простите меня. Я как раз заканчиваю свои молитвы, миссис Линнер, - сказал Нанги и склонил голову.
   Жюстина чуть было не бросилась извиняться: "Ах, простите, ради Бога!" - но вовремя остановила себя. Нанги дает ей возможность собраться с мыслями и подойти к разговору приличным способом, "восстановив утраченное лицо". Жюстина была ему за это благодарна. Она начинала понимать, что пришла сюда не только потому, что это наиболее удобное место для ее разговора с Нанги. Она вспомнила, как горячо молилась Богу, когда Николас лежал на операционном столе. Если она не верила в Бога, то зачем было молиться? Кроме того, она и вправду получила тогда утешение, помолясь. Значит, не такая уж она неверующая, какой ей хотелось бы казаться. Сейчас, склонив голову рядом с застывшим в молчании Нанги, она мысленно обратилась к Богу, чтобы он помог ей и дал силы в ее нелегкой ситуации.
   К тому времени, как Нанги поднял голову, Жюстина была уже готова.
   - Нанги-сан, - начала она, поборов американскую привычку обращаться к людям по имени, - в прошлом мы никогда не могли найти общего языка.
   - Не думаю, что это так, миссис Линнер, - вежливо возразил Нанги.
   Чертова вежливость!
   - И это, я думаю, сугубо по моей вине, - продолжала Жюстина. Она знала, что ей надо продолжать говорить во что бы то ни стало. Стоит ей замолчать, как она уже не соберется с мужеством закончить. - Я не понимаю Японии. Я не понимаю японцев. Я здесь чужая. Иностранка.
   - Вы жена Николаса Линнера, - возразил Нанги, как будто этот факт был единственным, который мог оправдать ее земное существование.
   ДА ВЫСЛУШАЙ ЖЕ МЕНЯ, НАКОНЕЦ! - хотелось ей закричать. Но она только глубоко вздохнула и сказала:
   - Нанги-сан, я хочу учиться. На самом элементарном уровне. Я буду очень стараться.
   Нанги, кажется, почувствовал себя неловко от такого самоунижения.
   - Да что Вы, миссис Линнер! У Вас прекрасная репутация.
   Жюстина не сдавалась:
   - Я хочу измениться и стать своим человеком в здешнем обществе.
   Нанги ответил не сразу. Спевка церковного хора закончилась. Был слышен легкий шорох и перешептывание расходящихся по домам детей. С левой стороны, в нише, зажигали свечи. Легкий шумок шел по церкви, как звук падающего дождя.
   - Перемены, - вымолвил наконец Нанги, - часто бывают к лучшему, если им предшествовало серьезное раздумье.
   - Я думала достаточно.
   Нанги удовлетворенно кивнул головой.
   - А Вы обсуждали это с мужем?
   Жюстина вздохнула про себя. Печаль царапнула ее сердце.
   - Мы с Николасом последнее время не очень-то разговариваем.
   Нанги резко повернул голову в ее сторону и уставился на нее своим здоровым глазом. Человек западной культуры в такой ситуации спросил бы, а что, собственно, у них стряслось? Нанги сказал:
   - Я и сам не имел возможности по-настоящему поговорить с ним. Он стал... немного другим. Врачи...
   Тут Жюстина вздохнула уже вслух:
   - В этом случае врач не поможет. Он говорит, что Николас страдает от какого-то послеоперационного синдрома. Мне кажется, что он совершенно неверно оценивает ситуацию.
   - А что Вы о ней думаете?
   - Право, не знаю, - призналась она. - Во всяком случае, я не уверена. Но мне кажется, что вечно подавленное настроение Николаса проистекает из того, что он не может, как прежде, заниматься своими боевыми искусствами.
   Нанги невольно затаил дыхание. Господи, подумал он, - спаси и сохрани. Было предчувствие надвигающейся большой беды. Вроде как сумерки сгущаются над ним и его близкими.
   - Вы уверены в этом, миссис Линнер?
   - Да, - твердо ответила Жюстина. - Я видела его в спортзале. У него ничего не получается.
   - Вы имеете в виду, v него какие-то неудачи физического характера?
   - Нет, не думаю, что физического.
   Нанги, кажется, поверил ей на слово, и во взгляде его Жюстина увидела самую настоящую боль.
   Она чуть было не спросила: "Что с Вами?" - но осеклась.
   - Мне кажется, у нас с Вами возникло одно подозрение, - сказала она.
   - Возможно, - согласился Нанги. - Видите ли, миссис Линнер, в боевых искусствах нравственный аспект контролирует физический. Если ваше сознание не настроено должным образом, вы не сможете овладеть им. Людям западной культуры это трудно понять. - Он виновато улыбнулся. - Простите меня, я не хочу Вас обидеть. Но ведь Вы сами сказали, что хотите учиться. То, что я говорю, является основой основ боевых единоборств, в этом их суть.
   Он помолчал немного, как будто собираясь с мыслями.
   - Когда приходит новичок, желающий овладеть боевыми искусствами, его часто заставляют сразу же выполнять самые трудные задания. День ото дня он чувствует, что жизнь его становится невыносимой. Некоторые при этом бросают тренировки. Другие - те, кто потом сами становятся сэнсэями - овладевают трудной наукой терпения и скромности. Без этих качеств никаким из видов боевых искусств не овладеешь.
   - Но моральный аспект тренировок имеет еще более важное значение, а в случае с Николасом он вообще становится самодовлеющим. - Жюстина отметила про себя, что Нанги назвал Николаса по имени, а не "Линнер-сан", и подумала, с чего бы это. - Видите ли, Ваш муж является одним из редких людей, которые овладели сложнейшей наукой, которая называется "ака-и-ниндзютсу". Он занимался теми аспектами этой древней науки, которые обращены к добру, и поэтому его называют красным ниндзя.
   - Вы хотите сказать, что есть и другие формы ниндзютсу? - спросила Жюстина.
   Нанги кивнул головой:
   - Есть еще и черные ниндзя. Многие из них являются адептами школы Кудзи-кири, где их обучают, кроме всего прочего, черной магии. Сайго был типичным черным ниндзя.
   - Ух! Меня до сих пор в дрожь бросает, как вспомню его гипноз.
   - Еще бы! - Нанги теперь надеялся, что ее любовь к Николасу и знание его как личности, поможет ей понять то, о чем он теперь собирался рассказать. Он повернулся к Жюстине лицом, и - при этом освещении морщины и шрамы, оставленные войной, вырисовывались резче, чем обычно. - Николас освоил "гецумей но мичи", что в переводе значит "лунная дорожка". Это необычайное состояние души, которое для человека, обладающего им, является поддержкой и опорой в выполнении самых сложных вещей. Вы недавно сказали, что проблемы Николаса, по Вашему мнению, вряд ли имеют физическую основу и являются следствием перенесенной операции, не так ли?
   Жюстина чувствовала, что страх закрался ей в грудь и свернулся там, как змея. Но в то же время она ощущала странную пустоту, будто эта змея не имела физических параметров, потому что они не существуют в мире, откуда приползла эта мерзкая тварь.
   - Что Вы хотите сказать? - прошептала она.
   - Если человек овладел "гецумей но мичи", - пояснил Нанги, - и если в один прекрасный день он пытается вызвать это состояние и обнаруживает, что не может этого сделать... - Он замолчал, будто не зная, как лучше закончить фразу. - Горечь такой потери, миссис Линнер, невозможно себе вообразить. Представьте себе, что Вы одновременно потеряли все пять чувств - зрение, обоняние, осязание, вкус и слух - и только тогда это может в какой-то степени сравниться с потерей "гецумей но мичи". Но только в какой-то степени. Это потеря еще горше. Гораздо горше.
   - Не могу себе такого представить, - призналась Жюстина. - И Вы хотите сказать, что именно это происходит с Николасом?
   - Только он сам может что-то сказать наверняка, миссис Линнер, ответил Нанги. - Но я молю Бога, чтобы мое предположение оказалось ошибочным.
   - После того, как Лью Кроукер потерял руку, - сказала Жюстина, - мне казалось, что Николас твердо решил навсегда оставить ниндзютсу. Что фаза его жизни, связанная с боевыми искусствами, кончилась.
   - Она может кончиться, - тихо сказал Нанги, - только с самой жизнью. Он сжал руки перед собой в молитвенном жесте. - Поймите, ниндзютсу - это не просто отрасль знания, которую каждый может освоить, если захочет. И это не игрушка, которую можно приобрести для забавы. И это, конечно, не занятие, которое можно забросить, когда надоест. Ниндзютсу тесно переплетается со всем образом жизни, интегрируется с ним. Раз войдя в твою жизнь, оно поселяется навечно.
   Нанги опять повернулся к ней лицом:
   - Миссис Линнер, Вы, без сомнения, слышали или видели написанным слово "мичи".
   Жюстина кивнула.
   - Оно означает путь или странствие.
   - В каком-то смысле, - прибавил Нанги, - оно может также означать и долг. Поэтому, когда мы употребляем его в значении путь, то это такой путь, с которого можно сойти только в случае необычайной опасности. "Мичи" фактически есть странствие по жизни. Раз начавшись, оно необратимо.
   - Но ведь всякий волен переменить свою жизнь.
   - О да, - согласился Нанги, - но только в пределах "мичи".
   На сердце Жюстины легла свинцовая тяжесть. - Вы хотите сказать, что раз Николас выбрал путь ниндзя, то это на всю жизнь?
   - Пожалуй, правильнее будет сказать, что это ниндзютсу выбрало Николаса, - лицо Нанги еще более посуровело. - И если это так, то карма Николаса все еще не исчерпана.
   - Но почему так? Каким образом ниндзютсу приобретает такую власть над человеком?
   Нанги немного подумал, прежде чем ответить, но все-таки решил сказать всю правду. - Ниндзютсу - древнее искусство, - осторожно начал он. Древнее, чем сама Япония.
   - А разве не японцы изобрели его?
   - Нет. Мы, японцы, не очень большие мастера изобретать. Наш конек усовершенствовать. Наш язык, очень многое из нашей культуры - все это пришло из Китая. Например, мы взяли китайский язык, расчленили его, приспособили к нашим нуждам, усовершенствовали систему иероглифов. Вот так же и с ниндзютсу. Это искусство зародилось в Китае, хотя, насколько я знаю, никто точно не может сказать, в какой провинции и какие сэнсэи стояли у его истоков. Скорее всего, ниндзютсу явилось синтезом многих древнейших видов боевых искусств. Такой почтенный возраст, я думаю, является одной из причин власти этой дисциплины над ее адептами. Кроме того, мистический элемент в ее структуре способствует тому, что она становится делом всей их жизни. Он слегка улыбнулся, - Чтобы подкрепить мою мысль, могу сослаться на пример из вашей, западной культуры. Вы можете представить себе, что Мерлин бросил свою работу, превратившись из волшебника, скажем, в фермера?
   Жюстину этот пример не успокоил. Наоборот, он нагнал на нее еще больше страху.
   - Знать бы побольше о корнях ниндзютсу, может, мы смогли бы лучше помочь Николасу.
   - Это невозможно, миссис Линнер. Это значило бы познать непознаваемое.
   У Жюстины было ощущение, что они попали в лабиринт, и она пошла по одному из коридоров, пытаясь найти выход.
   - Вы упомянули о красных и черных ниндзя и о структурах, связывающих их крепче, чем обеты католических священников. - Жюстина внимательно изучала лицо Нанги, говоря это. - А не мог ли Николас перейти от красных к... А может, есть и еще какие-нибудь разновидности ниндзя?
   - Нет. - К этому Нанги хотел что-то добавить, но потом, видно, раздумал.
   Жюстина учуяла что-то неладное.
   - Наверно, ученику не стоит требовать слишком много знаний за раз, сказала она, не отрывая глаз от его лица. - Но жене должны быть даны некоторые преимущества перед обычными учениками.
   Прямо у нее на глазах - лицо Нанги постарело. Он думал, что, вероятно, недооценил силы ее интеллекта и интуиции. Она, очевидно, смотрит в корень. Он кивнул, и лицо его опять скрыли тени.
   - Хорошо, - сказал он. - Я не погрешил против истины, сказав, что есть только два типа ниндзя: красный и черный. Тем не менее есть еще термин "широ ниндзя", который означает "белый ниндзя".
   Пауза, последовавшая за этими словами, так затянулась, что Жюстина была вынуждена переспросить:
   - Белый ниндзя? Что это значит?
   - Термин указывает на ниндзя, который утратил свою силу. - Нанги говорил, будто превозмогая боль. Он не мог - по крайней мере пока - сказать ей, что у "широ ниндзя" утрата физических сил является вторичным явлением по отношению к утрате веры.
   Вот теперь Жюстина начала постепенно понимать причины странного поведения Николаса.
   - Может быть, поэтому Николас решил отгородиться от меня?
   - Возможно, - согласился Нанги. - Для человека типа Николаса состояние "широ ниндзя" - кошмар, ставший явью. Он не хотел бы, чтобы Вы были рядом в такое время.
   - Но почему? Я бы могла помочь хоть чем-нибудь. А так, целиком уйдя в себя, он совсем одинок.
   Глаза Нанги беспокойно оглядывали церковь, переходя от ниши, в которой горели свечи, к рядам скамеек с высокими спинками.
   - Пожалуйста, постарайтесь понять, миссис Линнер. Он сейчас совершенно беззащитен, если кому-нибудь вздумается напасть на него. Естественно, заботясь о Вашей же безопасности, он хочет, чтобы Вы держались от него подальше.
   - Напасть? - Жюстина опять почувствовала, как в груди ее зашевелилась змея страха. - Но кому это надо? Сайго и Акико мертвы. Кто еще может захотеть напасть на него?
   На это Нанги ничего не ответил.
   Жюстина, чьи нервы были напряжены до предела, опять почувствовала что-то неладное.
   - Вы мне не все сказали, Нанги-сан. Пожалуйста. Я должна знать. Моя жизнь разваливается на части, и я не знаю почему. А Вы знаете?
   Здоровый глаз Нанги смотрел ей прямо в лицо. - Миссис Линнер, состояние "широ ниндзя" не может возникнуть естественным образом. Оно вызывается кем-то извне. Вы меня понимаете? Это атака, вроде вирусного вторжения в компьютерную систему, выводящего ее из строя. Кто-то, владеющий техникой темной стороны ниндзютсу, сделал из Николаса белого Ниндзя.
   - Так, значит, есть еще один враг? Сэнсэй черного ниндзютсу?
   Здоровый глаз Нанги закрылся на мгновение.
   - Даже сэнсей школы Кудзи-кири не имеет достаточно знаний, чтобы вызвать состояние "широ ниндзя".
   Жюстина лишилась дара речи. Ужас, подобного которому она не испытывала никогда в жизни, захватил ее своими щупальцами. Она вздрогнула, как будто с улицы потянуло холодом зимы.
   - Так кто же это может быть, ради всего святого? - спросила она внезапно осипшим голосом.
   - Терпение. - И тут произошло нечто невообразимое:
   Нанги на мгновение взял ее руку в свою.
   - Давайте найдем Николаса, миссис Линнер. Пусть сам скажет, что с ним происходит. Если он и в самом деле стал белым ниндзя, то Вам будет необходимо узнать все.
   Коттон Брэндинг и Шизей ели омаров, которые сам "кок" приготовил в газовой духовке, пока она перемешивала в китайской кастрюле нарезанные овощи. Приготовленный обед Шизей так аппетитно украсила зеленью и обложила толстыми ломтями итальянского подового хлеба, что Брэндингу захотелось даже запечатлеть такой шикарный стол на фотопленке. От этого у них аппетит еще пуще разыгрался.
   Они усидели упаковку пива (6 банок!), и он принес из холодильника еще одну, прежде чем сообразил, что делает.
   Брэндинг чувствовал, что захмелел - от пива, от вкусной пищи, от секса в изобилии - но главным образом от Шизей. Кажется, так бы и провел остаток жизни, хотя с ней из спальни на кухню и из кухни в спальню. Это было как сон, и Брэндинг упивался им до самозабвения.
   Они говорили обо всем на свете. Развалившись в шезлонге на открытой веранде, слыша удары волн прибоя о прибрежный песок, ощущая на лице соленые брызги моря, прилетающие на крыльях ветра, Брэндинг старался говорить поменьше. Хоть он и погрузился в этот омут с головой, но где-то глубоко внутри него продолжал работать датчик, изучающий его новую подругу.
   В течение этого долгого дня и вечера Брэндинг, чувствуя себя счастливее, чем когда-либо со времен первых лет их брака с Мэри до рождения дочери, которая, хоть он и очень любил ее, принесла своей дислексией8 горе и хаос в семью, все ожидал, что Шизей затронет вопрос о его работе, а особенно о его политических баталиях с Дугласом Хау.
   Слишком уж Шизей была хороша, чтобы в нее можно было поверить. То, что она пришла в его жизнь как раз в такой неблагоприятный для карьеры момент, запал ему в душу и, как жемчужина, вырастающая потихоньку в своей раковине, время от времени просился на волю, когда экстатическое состояние, в которое он был в последнее время погружен, давало трещину.
   В этой жизни запросто станешь параноиком. Брэндинг подозревал, что Дуглас Хау и, главное, упрямое противодействие Дугласа Хау АСИКСу в конце концов начали его доставать. Основываясь на докладе Джонсоновского института по поводу пятилетней работы Агентства по стратегическому использованию компьютерных систем, Брэндинг затребовал у правительства четырехмиллиардную субсидию на финансирование проекта "Пчелка", имеющего оборонное значение. Будучи председателем сенатской бюджетной комиссии, Брэндинг первым ознакомился с этим докладом и первым дал ему ход.
   Проект "Пчелка" предусматривал создание компьютера, базирующегося не на одном процессоре, как обычно, а на целой сети процессоров, связанных друг с другом способом, аналогичным мозгу пчелы, - отсюда и название проекта.
   Этот компьютер фактически будет мыслить. Используя радар, гидролокатор, систему наведения ЛОРАН и ее новейшие модификации, он сможет, по мнению экспертов Джонсоновского института, отличать друга от врага, выбирая стратегию и менять ее в зависимости от складывающейся ситуации, он будет понимать и реагировать на человеческую речь. Возможности у системы практически неисчерпаемые.
   Дуглас Хау, председатель сенатской комиссии по делам обороны, встретил предложение Брэндинга в штыки, аргументируя это нежеланием поощрять очередную спекуляцию по поводу идеи разработки так называемого "искусственного интеллекта". На эту затею уже выброшено четыреста миллионов долларов, и все эти деньги, взятые из карманов налогоплательщиков, перекочевали в бездонные карманы шефов исследовательских лабораторий, которые ума не могли приложить, что с ними делать. В результате большая часть денег просто растворилась, и никто не знает как. Вот такая была позиция у Хау, эффектная и бьющая на эмоции. Но назвать ее возражениям по существу дела было нельзя.
   Эти баталии на Капитолийском холме, ведущиеся с переменным успехом, теперь грозили превратиться в нечто вроде личной вендетты, поскольку Хау вознамерился, пользуясь этим предлогом, уничтожить или хотя бы покалечить Брэндинга политически, подорвав его влияние в сенате. Это влияние теперь, как на волоске, висело на законопроекте по поводу АСИКС.
   Этот конфликт перерос в нечто большее, чем противостояние демократов республиканцам или даже либералов консерваторам. Шла позиционная война, когда бойцы врылись в землю, вооруженные до зубов, и каждый верил, что именно он выживет в последней схватке.
   Но Шизей продолжала удивлять его. С той самой их первой встречи на вечеринке у Типпи Норт она ни разу не затронула вопросов, связанных с его работой, а говорила исключительно о двух проблемах, которые, по-видимому, представляли для нее интерес: об экологии и о сексе. Уже начиная понемногу понимать личность Шизей, Брэндинг связывал и то и другое с ее одержимостью здоровьем. Ее девиз можно было сформулировать так: в здоровом мире здоровая жизнь. По ее мнению, активная половая жизнь была так же необходима, как нормальная экология, рациональное питание и занятия спортом.
   Опять и опять Брэндинг поражался истинно детским чертам, прячущимся под роскошными женскими формами. Она обладала потрясающей душу наивностью чистотой цели, которая волновала Брэндинга и которая казалась ему целительным бальзамом от всех болячек мира.
   Внутри дома Джордж Ширинг выдавал "Настроение цвета индиго" в своей характерной сочной аранжировке. Глаза Брэндинга закрылись. Сквозь мечтательную полудрему он услышал слова Шизей о том, что она, пожалуй, пойдет и примет душ.
   Брэндинг почувствовал, как она прошла мимо. Оставшись на веранде наедине с ночью, морем и музыкой, он глубоко вдохнул соленый воздух, радуясь его чистоте.
   Джордж Ширинг замолк на полуноте, и через мгновение выразительный голос Грейс Джоунз наложился на неумолчный однообразный шум прибоя. Брэндинг сразу вспомнил о том, как они и Шизей до самозабвения занимались любовью под эту мелодию.
   К своему величайшему удивлению, он почувствовал, что опять возбуждается. Он представил себе тело Шизей, раскинувшееся на постели, и желание побежало по венам, как впрыснутый наркотик.
   Он поднялся с шезлонга, чувствуя, как оттопырились на нем брюки. Толкнув рукой дверь, он впустил на веранду мощный поток мелодии Грейс Джоунз. Воспоминания всколыхнулись в нем с новой силой.
   Он шел через кухню, через гостиную, через холл, а музыка следовала за ним, как верный товарищ. Из ванной доносилось журчание воды, и он, распахнув дверь, вошел туда.
   В ванной было жарко и парно. Брэндинг расстегнул брюки и стащил их с себя. Потом и рубашку. За занавеской душа он видел темнеющее тело Шизей. Она сидела спиной к нему. Ее вытянутые руки сжимали воронку душа, направляя струю воды на тело. Вот и его эти руки только недавно так держали кое за что.
   Эрекция была что надо. Он чувствовал мучительную пульсацию в паху и судорожно втянул в себя воздух. Настоящая секс-машина. Будто ему снова двадцать пять.
   Наблюдая, как Шизей моется, Брэндинг улыбнулся. Он вспомнил, как воспротивилась она, когда он хотел развернуть ее к себе спиной. Наверно, не хотела, чтобы он овладел ею сзади, как это делают животные. А вот сейчас он проделает с ней эту штуку, хотя он никогда не пробовал так заниматься любовью ни с Мэри, ни с женщинами, с которыми он встречался до нее.
   Он весь дрожал от нетерпения, видя ее силуэт сквозь полупрозрачную занавеску с нарисованными на ней фиалками...
   Брэндинг быстрым движением отодвинул занавеску и замер, уставившись на голую спину Шизей.
   Это было одно из тех мгновений в жизни, которые длятся не более доли секунды, но кажутся длиннее вечности. Они врезаются в сознание и жгут его расплавленным свинцом. Вот такое с ним было, когда он узнал, что у его дочери дислексия. И когда узнал, что Мэри, женщина, которую он любил, фригидна. Крохотные мгновения жизни, но в то же время насыщенные такой энергией, что безвозвратно меняют все на свете.
   Брэндинг смотрел в остолбенении на спину Шизей, вернее, на ту мерзкую тварь, что была вытатуирована в мельчайших подробностях на этой спине, - на паука. Паук был гигантский, покрывая почти всю спину. Восемь красных отвратительных глаз красовались на маленькой головке. Две пары сочащихся ядом отростков, которыми паук обезвреживает и убивает свою жертву. Восемь волосатых лапок протянулись от одной лопатки до другой, от верхней части одной ягодицы до другой.
   Затем Шизей почувствовала его присутствие. Она повернула к нему голову. Торс при этом немного изогнулся, и мышцы спины привели в движение паучьи лапки, - и это отвратительное существо изобразило танец под сладкую мелодию Грейс Джоунз.
   И тут Брэндинг не выдержал. Он страшно закричал.
   "Я, наверное, схожу с ума", - подумала Томи. Стемнело, и пошел дождь, будто занавес упал на последнюю немую сцену, знаменующую окончание спектакля. Дождь был красным или голубым, смотря по тому, мимо какой светящейся вывески она проходила.
   Невероятное количество зонтиков заполонило улицы Токио, превратив их в поля, на которых произрастают странные черные цветы, которые шевелятся и дергаются под порывами ветра то вверх, то вниз и по натянутым нейлоновым лепесткам которых стекают круглые капли дождя.
   Фары проезжающих машин освещали, как юпитеры во время киносъемок, эту живую, копошащуюся человеческую массу, время от времени вырывая из темноты то руки, то лица, будто сегменты гигантской сороконожки, спешащей к себе домой по улицам ночного Токио.
   Томи шла домой с работы и заскочила в ярко освещенный зал игральных автоматов. У нее промокли ноги, и ей надоело, что ее постоянно швыряет в лужи эта изгибающаяся на бегу чудовищная сороконожка.
   Целый день она пыталась узнать местонахождение Николаса Линнера. Сначала она позвонила ему на работу в "Сато Интернэшнл", но там ей сказали, что его нет, и никто не знает, когда будет. Домашний телефон не отвечал. Она опять позвонила в "Сато" и попросила соединить ее с вице-президентом фирмы. На этот раз ей удалось узнать причину отсутствия Николаса, и наудачу она спросила номер телефона его лечащего врача. Позвонив в клинику, она поняла, что ей наконец повезло. Ей сказали, что Николас там часто бывает и что завтра утром он придет на консультацию к д-ру Ханами. Томи решила встретиться с Николасом в приемной врача.
   Но, по правде говоря, Николас Линнер не особенно занимал ее мысли. Она больше думала о Сендзине Омукэ. Этот человек получал все больше и больше власти над сердцем сержанта полиции, и этот факт весьма ее смущал. Надо положить этому конец и в будущем, думала Томи, уметь справляться с такими проявлениями, которые ей казались нарушением служебного долга.