Васильева Ксения. Удар с небес

   Он опять взорлил и ещё долго распространялся о чем-то подобном, а Тинка, съев грушу, и боясь взять вторую, решила, что надо уходить.
   - Я пойду... - Прошелестела она, совершенно ослабевшая от голода, и нравоучений Казиева.
   ... Какой же Тим бывает злой, подумала она вдруг.
   А он ущипнул её за сосок, отчего она уже готова была лечь на тахту и стягивать трусики. Но Казиев устал, и все же не тридцать ему, и даже не сорок... Он молча открыл ей входную дверь, сунув подмышку пакет с "бумажками". Фотографию оставив себе.
   Сразу же за воротами Тинка купила у уличного торговца жуткий пирожок с сосиской, наверное, недельной давности, и, запивая слезами, съела эту каменную гадость с таким счастьем, будто отбивную у Казиева. Который в этот момент именно это и делал, - ел отбивную. В микроволновке он моментально разогрел ресторанный обед, - иной раз он себе это позволял - заказывал, и сейчас, в одиночестве, наслаждался горячей, ароматной едой.
   23. "СОШЛИСЯ ТЬМА И ПЛАМЕНЬ"...
   Все девицы оказались дома.
   Возвратилась из "той семейки" Алена,
   Прибыла какая-то злобно-веселая Ангел.
   И тихо вползла Тинка с пластиковым пакетом.
   Алена зазвала подруг в гостиную, - почаевничать как раньше. том, что она побывала у Казиева, Ангел не рассказала, - не хотелось. Рукопись пока засунула в прихожей в комод почему-то.
   Ангел, посмотрев на Тинку, удивленно спросила, - а что это ты с пакетом за стол?
   Тинка покраснела и пробормотала, что совсем о нем забыла...
   - Да брось ты его здесь, что там у тебя золото? - Рассмеялась Алена.
   Тинка хихикнула, только Ангел даже не улыбнулась.
   Никак не могла она пережить свой позорный поход к Казиеву.
   А вообще, подумала она, чего я мельтешусь? Я же решила уехать? Решила. Вот и надо уезжать. Отнесу старику его бумажки, возьму паспорт, а если тот не захочет отдать, то и не надо...
   И уеду. Хватит с меня всего.
   В свой Славинск, к своим. А Леонид Матвеичу расскажет про его "друга", Великого Казиева!
   Тинка вышла, чтобы отнести на кухню пакет и сделать все как было. Там достала рюкзак и всыпала на пол бумажки из пакета.
   ФОТОГРАФИИ НЕ БЫЛО!
   Тинка села на пол и перебрала все. Не было фотографии!
   Ее прошиб холодный пот. Что она теперь скажет? А ничего. Положит сейчас все бумажки, а там пусть Ангел разбирается: может, это она сама потеряла фотку, когда бежала от старика. Она, Тинка, какое отношение имеет к рюкзаку Ангела? Никакого. Ведь какая Ангел хитрая! Ни-че-го не сказала им об этих листках и фотографии! Сама хороша!
   Но все же Тинка расстроилась.
   Всегда она виновата! Вечно её преследуют неприятности, а она? Да она ничего такого не делает! И вообще, пошли все они ( кто - "они"? Все!) к черту!
   И слизывая языком слезы, появившиеся о жалости к себе, Тинка стала раскручивать тесьму.
   Она жутко волновалась, хоть и уговаривала себя, что ни в чем не виновата, все - "они", которых, время от времени, она посылала, куда подальше, - но тесьма не раскручивалась.
   И, когда перед ней выросла фигура Ангела, Тинка сидела на полу как кукла, раскинув ноги, с рюкзаком в руках...
   По мокрым щекам шли грязные разводы, - рюкзак-то был давно пыльный.
   Ангел же увидела перед собой страннейшую и удивительную картинку: Тинка что было сил разматывала её рюкзак, а на полу валялся пакет и лежали какие-то листы... Не какие-то! Нет! Те листы, которые она взяла у старика! (Имела на это право - он не отдавал ей паспорт и рукопись Леонид Матвеича. А что нужно Тинке?)
   - Ты что делаешь? - Заорала Ангел.
   Может быть, она так бы и не заорала, если бы не последнее событие, которое надорвали ей нервы.
   - Ты зачем в мой рюкзак лезешь, а?
   Ангел подняла с пола листки.
   - Это мои листки, почему они у тебя?! Ну, ты, сучка мелкая! Давай, колись!
   И схватила Тинку за удобную вещь - за волосы.
   Тинка завизжала.
   Появилась Алена. Ей не слышны были крики, но что-то как-то ей показалось неблагополучным и она пошла разыскивать исчезнувших подруг.
   - Девочки, куда вы?.. - Начала было она, но увидев всю мизансцену, испуганно спросила, - что здесь происходит?
   Тинка кинулась ей на грудь, обняла за шею, и заистерила.
   - Алена, спаси меня от этой сумасшедшей! Я боюсь ее!
   И спрятала замурзанное мокрое лицо на груди у Алены.
   Алена как-то и сама побаивалась этого Ангела, и сразу, и теперь тем более. Непонятная её история со стариком...
   В ней есть какая-то тайна.
   И чего она налетела на Тинку?..
   Алена обратила внимание на бумаги, разбросанные по полу, рюкзак, снятый с крючка...
   И она повторила, - что здесь произошло? Мне, как хозяйке дома, кто-нибудь расскажет?
   Она сделала строгий вид, какой бывал у мамы, когда она собиралась наказать Алену. Но какой у неё строгий вид! Кто её боится! Нет у Алены защиты.
   - Рассказывай, - грубо сказала Ангел Тинке и, обращаясь к Алене, пояснила, - я знаю столько же, сколько и ты, Алена...
   Тинка молчала, только всхлипывала и не отрывалась от Алены. Надо было брать ситуацию в руки. Не милицию же вызывать?
   - Девочки, мы, - не чужие друг другу люди, мы - друзья и надо во всем разобраться.
   Ангел хмыкнула.
   - Да, друзья. - Повторила Алена, - идемте в гостиную. А ты, Тинка, перестань реветь и отлепись от меня. Ангел тебя бить не собирается, да и я не позволю. Ты - такой же мой гость, как и она.
   Она оторвала руки Тинки от своей шеи, вытерла ей лицо платком и, обняв за плечи, повела в гостиную. Ангел секундно подумала, а пошли вы все!.. Взять рюкзак, рукопись, и уйти. Пусть что хотят, то и делают со всем этим стариковым барахлом.
   Но Алена прихватила с пола листки.
   Вздохнув, Ангел пошла за ними.
   Там они расселись как прежде, для чаепития.
   - Тинка, - обратилась Алена к подружке, которую несмотря ни на что, любила, - скажи, зачем ты лазила к Ангелу в рюкзак?
   Меж тем, Ангел развязала тесемку рюкзака и вытащила оттуда свернутую "Комсомолку".
   Тинка со страхом смотрела на это.
   - Вот, - сказала Ангел, - видишь, Алена, это она всунула вместо того, что там лежало, а сегодня хотела все подложить на место... Я помешала. Зачем это ей? Объяснить-то можно? Или нельзя?
   Тинка была из тех трусих, у которых никогда не возникает даже болезненное "безумство храбрости", она была из тех, - у кого от страха заходит "ум за разум" и человек может впасть в истерику или войти в ступор, или находиться в состояние бреда.
   У Тинки наличествовало, пожалуй, все.
   - Это Родины документы! Мне Тимоша сказал! Он велел мне взять их и принести ему! - Начала она на крике, - чтоб посмотреть! И сказал, что это ты их взяла... - тут Тинка полными слез глазами, огромными от ужаса, глянула на Ангела, - та только усмехнулась.
   Тинка дрожащим пальцем показала на бумаги, лежащие на столе, - они яйца выеденного не стоят, сказал Тимоша, и это совсем не то.
   Последнее она прошептала и замолчала, казалось, навеки. Ангелу очень хотелось посмотреть что же в этих бумагах, но ведь она как бы должна знать, - что?..
   А она - не знает, потому что дура и расхлебайка и только тем и занималась, что страдала по Максу.
   Алена, принявшая на себя роль третейского судьи, взяла бумаги, сложила их ровненько и стала читать.
   Она читала, Тинка подвизгивала с плачем, которого, по правде,
   - уже не было, Ангел со скрытым интересом следила за Аленой, у которой, по мере чтения менялось лицо.
   Из равнодушного - в заинтересованное, потом в жалостливое и вдруг у неё из глаз потекли слезы.
   Алена неожиданно зло посмотрела на Тинку, - и это твой придурок Казиев назвал дерьмом? - она задумалась на минуту... - нет, он не придурок! Он решил тихо-тихо прибрать все к своим рукам, я думаю... А ты, Тинка, дурочка, и твой Казиев отлично это знает и знает, что ты разнесешь его мнение о рукописи - на весь свет... А он поставит фильм и это уже будет ЕГО фильм. Подумаешь, какой-то старик там что-то... Да он этого старика купит-перекупит!
   - Не купит и не перекупит, - обронила Ангел.
   - Ты знаешь, что здесь? - Спросила Алена и Ангел честно покачала головой.
   - Ну и дура?! - Удивилась Алена, - Ну, вы, девки, и дуры! Если б я хоть что-то знала! Но ведь ты, Ангелица, ничего нам про это не сказала! Уничтожающе посмотрела она на Ангела. - Чье это, вообще? Кто это написал?.. Я не о письмах, я о сцене (в это время Ангел схватила листки и стала читать, к ней пристроилась Тинка, боязливо поглядывая из-за её плеча)... Кто-нибудь из вас знает?
   - Я знаю... - ответила замедленно Ангел, - только наверное не все... Я это взяла у старика, когда он отнял у меня паспорт и рукопись Леонид Матвеича!...
   - Так это не Леонид Матвеич написал?
   - Нет...
   Тинка пискнула, - прочти, Ален, вслух. Я не разбираю, мелко... Алена прочла им сцену в загоне у Хуана, и коротенькое письмо, последнее, видимо.
   Ангел и Тинка сидели пришибленные.
   Потом Алена сказала, - надо вернуть это старику. Он-то знает, чье это. Больше мы сделать ничего не можем.
   - Но как же... - пролепетала Тинка, - а Тим сказал...
   - Молчи о своем Тиме ! Он ещё тот хитрован! Я думаю, что он в самом скором времени разыщет старика и заберет у него все остальное... Девочки, это такой фильм! Все будут плакать!
   - Этот материал или роман, или как там, - сценарий, старик хотел продать Роде, - начала Ангел, - я понимаю теперь. Меня взял для прикрытия... Кого-то он боялся! И боится до сих пор.
   Теперь, что ему продавать без этих листков и писем. А где фото?
   - Заорала она снова на Тинку.
   Та захныкала, - я не знаю...
   - Такое фото! Два молодых мужика и девушка, такая красавица!.. И все на берегу моря. Смеются... - Ангел говорила так, будто сама побывала там, на этом берегу. А она просто представила, что та дама - она, а один из мужчин - Макс. Старик сказал, что там на снимке он сам...
   - Да ты что? - Потрясенно вскрикнула Алена.
   - Такой дряхлый гриб? Не может быть! - Заявила Тинка, воспринимая любого старого человека вечно таким, какой он сейчас. Не хватало у бедолаги воображения на другое.
   Затрещал мобильник.
   Алена взяла трубку. - Тину? Сейчас.
   Передавая Тинке телефон Алена просипела, - Этот, твой... Соглашайся на все, а там будем думать. Может, поборемся с ним, а? Девчонки? Жаль, если такому попадет это.
   Что умела делать Тинка, - то умела: мгновенно преображаться.
   Сейчас сидела, зареванная, жалкая, и вот уже стряхнула с себя все в одну секунду и томной красавицей протянула, - да-а, я слушаю вас...
   24. РАЗГОВОР "ПО ДУШАМ".
   Улита Ильина пребывала в некоторой панике.
   Вчера Главный режиссер театра, - с названием простеньким и миленьким "НУ!", извиваясь от благожелательности и восхищения этой своей такой явной благожелательностью, пригласил Улиту к себе в кабинет. Она знала - зачем. Догадывалась.
   Главреж, которого звали Март ( не Марк, не путайте!) Владиленович, вперясь своими синими глазами в её лицо, горестно сказал.
   - Дорогая, любимая наша Улитушка!..
   ... Давай, не тяни резину, подумала Улита с отвращением, - она знала, сколько ещё всякой мути придется ей выслушать, прежде чем Март произнесет фразу, ради которой и проделывается вся эта интермедия.
   - Любимая Улита! - Продолжал меж тем Март, - М-м, я запамятовал, какая у вас последняя роль?
   - Сиделка с тремя словами, - ответила Улита.
   - А-а, да, да... - Март как-то засмущался, - как вам в в этой роли?
   - Прекрасно, - ответила Улита, - весьма комфортно. Никто не замечает.
   - Конечно, это не для вас, я понимаю, - заохал, чуть не зарыдал Март, - но вы сами видите, что за зритель у нас, - наш театр мало, кто понимает, и ы переживаем сейчас не лучшие дни. Надо что-то придумывать...
   Улита почувствовала, что изнемогает, что готова вцепиться в остатки когда-то пышной шевелюры Марта и заорать, как торговка: да не жуй ты, блин, жвачку, давай, говори - увольняешь? Ну и отлично! В таком театре, с таким Главрежем, такими пьесами и постановками служить стыдно!
   Стыдно, однако пришлось. Никуда не брали даму в возрасте с амплуа иолодой красавицы-героини. Да ещё потому, что Март носился за ней со скоростью бешеной собаки, умоляя пойти в театр на все роли, какие она захочет. Теперь вот - "сиделка"...
   Улита встала, одернула пиджак, как солдат старослужащий - кителек, - и сообщила: все мне ясно, господин режиссер, я уволь - няюсь. Но заметьте, Я увольняюсь сама. Увольняюсь, потому что собиралась это сделать. Немыслимо, чтобы Заслуженная актриса, звезда экрана, в помоешном театре , в помоешных тряпках, "играла" сиделку с тремя словами! Пока, привет всем.
   Март остался сидеть с полуоткрытым ртом, а она уже шла по коридору, даря сияющие улыбки направо и налево.
   И вслед слышала шип: чего Он её не выгонит? Ведь играть ей нечего, а она все ходит и ходит...
   И вот теперь она сидит и рассуждает на тему, есть ли что-нибудь, что можно продать, за более-менее приличные деньги, чтобы запереться в дому, никого не впускать и прожить автономно хотя бы месяц. Отмокнуть.
   У неё осталось рублей триста.
   Но при наличии того, что она курит "Кэмел", иногда выпивает, - и не тридцатирублевую водку, - покупает апельсины и кофе...
   Мадам, вы скоро с рукой пойдете! Подумала она совершенно серьезно. Родных - никого. Подружки такие, у которых спросить в долг можно, а вот взять - нельзя. Столько отговорок, - и все, как говорится, настоящие.
   Она обвела комнату глазами, на прикид, что может хоть что-то стоить? Ничего. Все мелочи, ерунда, дешевка... Так они с мамой жили, так потом жила мама. Когда они с Казиевым получали хорошие деньги за фильмы, то шел гулеж на неделю, и к нему пристегивался каждый, кто хоть каким-то боком был на съемках или ещё как-то.
   Казиев, - она сильно подозревает, - не такой как она. Он вечно что-то нес на книжку и загашник у него всегда был.
   У него-то сохранились денежки на жизнь, но сейчас творческие дела его плохи, - сценария нет и видимо не будет. Исписался... Она засмеялась.
   Если попросить у него? Нет, дорогуша, об этом даже во сне не дай Бог увидеть!
   А мальчик Макс отдал бы все.
   Но он ни на секунду не должен усомниться в её благополучии.
   Нельзя.
   Уж если она ЗВЕЗДА Первой Величины в его глазах, должна такой и оставаться.
   ... До какого времени оставаться-то? Спросила она.
   И ответила с грустью, - срок подошел, надо закругляться... А дальше? Пустота, которая потихоньку начнет наползать, и вдруг хлынет как наводнение, и поглотит это прекрасное, как она назы - вает, "нежно-паралитическое" - чувство любви. Небесной любви.
   Чистая правда.
   Такого она не встречала никогда и ни у кого и до сих пор, каждый раз, когда Макс входит и садится по привычке на ковер у её кресла, она обмирает и стынет от изумления.
   ... Так что же продать?...
   И тут в её разболевшуюся, - "возраста элегантности" - голову пришла совершенно крамольная мысль.
   Отца она своего не знала.
   Знала только, что он "где-то далеко работает" и потому не может их навестить, и все друзья у него там же, поэтому к ним никто не приходит, только иногда мама ездит за какими-то посылками, но очень редко.
   У них даже не было его фотографий...
   И однажды мама, на нудные приставучие Улитины вопросы о папе, сказала: папы давно нет, он погиб, летел на самолете, самолет разбился... Так что ты его не жди.
   А на вопрос, кто он был, ответила коротко: летчик.
   Мама как-то не грустила по нему, никогда не вспоминала. Не говорила, к примеру, - а вот папа бы сейчас был тобой недоволен, (или наоборот доволен). Так что его как бы никогда и не было. И Улита по нему не грустила, потому что не знала его и не любила.
   Один раз Улита видела, как мама плакала. Это было, когда она сама была уже довольно взрослая девица, лет двенадцати.
   Пришли какие-то двое военных, закрылись с мамой в комнате и потом позвали её.
   И они вместе - и военные тоже - пили чай с конфетами, каких она никогда не видела в магазине, не то, чтобы пробовала, с тортом и ещё чем-то вкусным, она уже по правде, не помнит, что это было.
   Один из военных, черный, с бородкой, ей пару раз подмигнул. Улита расстроилась, потому что считала, что она уже вполне взрослая, чтобы ей так подмигивать. И старалась от него отворачивать - ся, не признаваясь себе, что он ей понравился, хотя был совсем не такой молодой.
   Когда военные ушли, мама молча встала, взяла с туалетного столика две красные коробочки и раскрыла их перед Улитой.
   - Это то, что твой отец за всю жизнь заработал, - и вот тут мама заплакала.
   В коробочках лежали звезда Героя и орден Ленина.
   Улита ахнула от неожиданности и такой высокой награды, которой удостоился её отец и которого она никогда не видела и не зна - ла.
   Мама ничего больше не сказала, а Улита заплакала вместе с ней, - так, за компанию, а не потому что испытала какие-то чувства.
   Мама была учительницей истории в школе, поэтому жили они очень средненько, пока Улита не начала сниматься и пока не пришла к ней слава.
   ... Хорошо, вдруг подумала Улита, что мамы уже нет, она бы жутко расстроилась, увидев одинокую дочь в возрасте, - без гро - ша в кармане и без работы.
   Крамольная мысль Улиты заключалась в том, что она решила отцовы ордена, - Звезду и Ленина - продать. Она слышала, что они сейчас очень ценятся на "черном рынке". А где он, тот рынок? Найдет!
   Чего они лежат годами, десятилетиями, место пролеживают? Никому они не нужны, если по правде!
   Только не сделала ли это раньше неё - мама? Ну, продала, так продала, что поделаешь!
   Улита помнила, что в тот же день мама заложила их в в коробочку из под конфет и засунула в шкаф, под белье.
   С тех пор они обе ни разу не доставали коробочку из-под конфет "Ассорти", с золотым оленем на крышке.
   Улита нашла коробочку не под бельем, а в старом чемодане с ненужными вещами, безнадежно заглянув туда. Ордена были целы.
   Интересно, маме могла бы придти в голову такая идея - продать ордена? Нет.
   Звезда сияла так, будто её вчера вручили в Кремле.
   Сколько это стоит?
   Надо спросить у Макса, он все про сегодня знает, сказать, что приятельница интересуется...
   * * *
   В дверь раздался тихонький звоночек.
   Улита вздрогнула. Она никого не ждала. Это кто-то чужой... Нужен ли он, этот человек, ей сейчас? А вдруг как раз и нужен!
   Она открыла дверь, не подумав, что на столе у неё лежат орденские знаки, что сама она в теплом халате...
   На пороге стояла небольшого роста, элегантная женщина в притемненных очках, с остреньким носиком, - как у любопытной птички.
   Боже Милостивый, это же мама Макса! подумала Улита с ужасом. Что-то будет? Конечно, будет, поскольку мама явилась без звонка и вообще, - без приглашения, за что, правда, долго извинялась.
   Улита подумывала уже, а не послать ли ее?..
   Отметила, что мама - молода, что одета в костюм явно от кутюр
   - синелиловый, с бабочкой "Олбрайт" на лацкане.
   И что все это, вместе с некрасивым умненьким личиком, густыми, собранными в хвостик, волосами, - создает образ современной деловой женщины, которая может все, - как перефразировано из Некрасова: "и пол помыть, и песню спеть, и посадить, если надо"...
   А она перед этой птичкой стоит как засватанная деревенщина, громоздкая в теплом халате не первой модерновости.
   - Я сейчас, простите, - это уже извинялась Улита, кивнула на комнату, - проходите, пожалуйста, - вспомнив, что ордена валяются на столе, постель не убрана, хорошо, что вчера белье постелила новое почему-то, какое-то иностранное, красивое, - захотелось красивой жизни! И к месту.
   Улита пошла в ванную, где у неё был запасный "гардероб" в стенном шкафу.
   ... Да-а, выглядишь ты, Улитка, вполне хреново, высказалась она и внезапно разозлилась, - а так вваливаются в дом? Может я черт-те чем занимаюсь. Ну и не открывала бы тогда...
   Так, в полном раздрызге, Улита надевала свое "кобедешное" серое платье, подумав только секунду, что и оно совсем не к простому визиту. Ну и ... с ним!
   Когда она вошла в комнату, Наталья сидела на краешке стула и смотрела на ордена..
   Это надо, наверное, как-то пояснять... А вот она не будет!
   Улита быстро, не говоря ничего, убрала ордена в коробку и кинула её на туалетный столик.
   Раскрасневшись от злости и быстрых движений, растрепав свои густые темные волосы, Улита сейчас выглядела на много моложе своих лет, чему очень удивилась Наталья, которая при первом взгляде так и охнула внутренне, так и возрадовалась: старая тетеха!
   А оказалось, - ничего не старая! И не тетеха! Эти актриски умеют в мгновение ока переиначиться и смотреться совсем по-другому! Вот её мальчик и...
   Наталья вздохнула, достала платочек и промокнула замокревший нос.
   Улита села напротив неё и устремила, как показалось Наталье, прямо ей в душу светлые, чуть подкрашенные глаза.
   ... Какая в молодости была красавица, подумала Наталья, вспоминая её по фильмам. Конечно, этому дурачку кажется...
   И опять пришлось доставать платок и промакивать уже глаза. Помогла ей Улита, - она больше не могла смотреть, как мается эта дамочка, не зная, как начать разговор, смыслом которого было одно: оставьте моего сына в покое! что-то в этом роде...
   - Простите...
   - Наталья Ашотовна, - подсказала быстро мама Макса.
   - Наталья Ашотовна, - продолжила Улита, - думаю, мы с вами не будем делать вид, что вы пришли ко мне на чашку чая.
   Наталья кивнула.
   - Вы пришли по поводу сплетен обо мне и вашем юном сыне, ведь так?
   - Но...
   Улита не дала себе вежливости выслушать возражение Натальи.
   - Нет, не "но". Именно по поводу сплетен, а не истинного положения дел. Мы с ним дружны. Не я была инициатором нашего знакомства, как ни покажется это вам странным. Макс мальчик неоднозначный. Может быть, даже, наверное, он немного влюблен в меня, как раньше говорили, - обожает. Обожает актрису такую-то... Но это же не страшно. Неужели вы думаете, что я могу... Боже мой!
   Думаю вам не стоит ужасаться и пугаться. Вам давно надо было придти ко мне и увидеть, что я - совсем иная женщина. А вы - умная, вы бы сразу все поняли, так мне кажется. И пусть влюблен! Мы все в юности бывали влюблены в кого-нибудь старшего. Я, например, влюбилась, мне было тоже лет семнадцать, в хирурга, который делал мне операцию аппендицита. Я мечтала о нем, я ходила встречать его у больницы... Но он не обратил на меня внимания. Он был серьезно болен и вскоре умер. А если бы ему не было плохо? Может быть, мы бы подружились и я была бы намного умнее, чем сейчас, поверьте мне. И не думаю, чтобы он стал, как это... такое противное слово, - "приставать"! ко мне. Есть вопросы?
   Наталья была просто сшиблена агрессивным напором этой женщины и тому, что она, Наталья! - поверила ей!
   - Да, все так, но он может привязаться... - Промямлила она.
   - В таком юном возрасте? Да что вы, право! Не бывает, юные ещё не знают, что такое - привязанность.
   Наталья подумала, что непредсказуемость и у актрисы, не только у Макса. Кто его знает... И кто её знает?..
   Как бы все было сказано, но Наталья не собиралась уходить. ... Денег такой даме не предложишь, подумала она, хотя живет
   "Звезда" бедненько и что-то с той квартирой непонятное. Пустует. Как быть? ( о том, что она "заказывала" Улиту, - Наталья даже не вспоминала. Все прошло, Слава Богу. Хорошо, что она не пожалела денег!)
   Наталья тряхнула хвостом, выпрямилась и сказала, как говаривала в редакции (нечего ей сидеть здесь как бедной родственнице! Вот идиотка! Вечно все делаю не так). - Вы опередили меня с те - мой. А приехала я к вам совсем с другим.
   - Вот как? - Иронически удивилась Улита, - значит зря я бушевала как осенняя гроза?
   Наталья покраснела. - Нет, не зря, потому что и об этом я хотела поговорить, но позже...
   Она быстренько обрисовала рассказала, что они, издательство, начинают новую линию: "Интересный человек", но это пока рабочее название ( конечно, "рабочее", если идея пришла Главному редактору в голову почти сейчас!), книги великих и о великих, актерах, ученых, просто интересных личностей... В виде воспоминаний, романов, размышлений...
   - И я решила, что вы - самая та фигура на первую книгу. И с авансом, лукаво усмехнулась Наталья.
   ( Этот" аванс" предназначался лишь Улите... Другим она шиш бы дала, обожмутся. Выйдет книга, не выйдет, - про эти деньги надо забыть. Деньги этой даме нужны. Ее вчера вышибли или она сама ушла из театра?.. Пока неясно. У Натальи были везде свои каналы.)
   А старая мудрая сова Улита поняла: её покупают.
   Простенько, незатейливо.
   Вон и в сумочку Наталья Ашотовна полезла за денежкой, и вытаскивает баксы, и немало.
   Улита сидела на стуле выпрямившись, только внутри что-то дрожало.
   - Наталья Ашотовна, милая, - сказала Улита тоном Королевы Английской из пьесы того же названия, - пожалуйста заберите свой аванс и быстро уходите из моего дома. Я вас видеть здесь больше не хочу.
   - Мы так поняли друг друга... - забормотала Наталья, совершенно не ожидавшая подобного афронта.
   Но встала и попятилась к двери, потому что у этой сумасшедшей нищей загорелись такие огни в глазах, что из бледносерых они превратились в темносиние.
   - Я ухожу, всего хорошего, - Наталья немного пришла в себя, - но, думаю, вы пожалеете, что не взялись за книгу...
   И стройненько вышла в прихожую.
   Вышла, положив на тумбочку аванс, с копией договора.
   Пусть станет стыдно этой скифской каменной бабе!
   * * *
   Улите бы завыть степной волчихой от унижений, или же - тихо, спокойно, аккуратно, собрав все свои снотворные и транквилизаторы, заглотнуть их со стаканчиком водки и... Здравствуйте, Константин Сергеевич ( Станиславский.)! Вспомнила она старинный дурацкий актерский анекдот.
   Но Улита все-таки была Улитой, которая, по пословице - куда-то едет, но когда-то будет. Не исчезнет насовсем. Притащится.