Васильева Ксения. Удар с небес

   - Я ведь во Францию летала, в Ниццу, прожила три дня на курорте, сказала Ангел и оглядела всех.
   Матушка побелела, ей, конечно же, представился какой-нибудь хлыщеватый господин, который возил с собой её дочечку...
   Леонид Матвеич загорелся весь, чуть не подпрыгнул на стуле, при его-то толщине!
   - Расскажи, чего же ты молчала! В подробностях.
   Он не был ни завистливым, ни злым, - он был почти святым, а может, и вовсе святым, - пьющим и курящим, и иной раз пуляющим матерком, - как бывает на Руси. Такая уж она, Русь-матушка!
   Папаша презрительно ухмыльнулся, - ну и чего эта Ница твоя? Ерунда! Вот мы были в Сибири, плоты гоняли, в молодости еще, так там, я вам скажу...
   И он долго и неуклюже рассказывал, как сплавляли, как пили вечерами водку у костра, под печеную рыбку, как играли на двух гитарах и пели незабываемые песни, он даже спел куплет "Я люблю тебя жизнь", единственный, который знал.
   Его слушали внимательно, потому что папашу лучше не перебивать.
   Только Леонид Матвеич подморгнул ей, - потом, мол, поговорим. Ангел страшно обрадовалась: Учитель подскажет ей, как дальше жить...
   Ночью Ангел не спала. Непривычно тихо было за окном после Москвы, только брехали собаки да доносились пьяные песни, видно сегодня где-то в городе играли свадьбу. Их квартира опустела к вечеру: кого пригласили, а кто и сам пошел, - поглазеть да ухватить рюмочку с хорошим шматом закуси. На свадьбе ведь не чинятся и не жмутся, а то и жизнь пройдет у молодых жадная да скаредная.
   Ангел думала о Максе. Где он сейчас?.. Она же ничего не знала. Не знала и того, что Макс снимает квартиру и теперь тоже не спит и, как ни странно, думает о ней, вернее, о нем, - странном парнишке по имени Ангел, который как появился из ниоткуда, так и канул в никуда...
   28. КАЗИЕВ НЕ ДОГАДЫВАЕТСЯ, ЧТО САМ ВЕДЕТ ДЕЛО К РАЗГАДКЕ...
   Как фурия ворвался он в свою квартиру.
   Каков старикашка! Не прост, очень далеко - не прост. Похож на сидельца, авторитета, вора в законе! Такому на фига деньги! У него - общак, греби, сколько пригребется.
   Да и стар, - каждый воран принесет долю да ещё поклонится! Чем ему приглянулся Родька? Неумный Родька, не с такими уж большими свободными деньгами?.. Что им друг от друга было надо?
   А вот Казиев, с его талантом, с его известностью, возможностями, ведь он вхож в самые высокие круги, куда того же Родьку на порог бы не пустили!.. - Казиев не нужен.
   Старик, - как его зовут по-настоящему, - не знает, конечно, никто, что-то хочет, но что?..
   Если Казиев догадается, то все окей.
   Он чуть-чуть успокоился, надев свой толстый драный халат, сняв с себя "наряды", которые последнее время стали тяготить его: надо менять имидж, что-нибудь не очень новое, из каких-нибудь сороковых-пятидесятых, но - верх той элегантности, хорошо бы с кожаными настрочками на локтях. Надо посоветоваться с кем-нибудь из наших самых известных кутюрье, скорее всего, со Славой Зайцевым.
   Говорят, таков английский стиль в высоком обществе. Он сам ещё не был в Англии почему-то. Америку извозил только так, - вдоль и поперек, но Америка - фуфляндия, а вот Англия!..
   Сейчас надо выпить и девочку, чтобы снять напряжение и приближение депрессии.
   Где эта Тинка-картинка? Почему её унесло от домишки старикана? И вдруг вспомнил, что, вылетая в злобе из двора, заметил что-то желтенькое в стороне...
   Значит, он сам промчался мимо нее.
   Срочно эту дурочку сюда, иначе он начнет крушить мебель и бить посуду.
   Часа через два она сама появилась, в весьма помятом лимонном наряде и изрядно пьяная. Оказывается, - была в баре на Тверской.
   Находилась в состоянии невменяйки и пришлось отмачивать её в ванной, да и вообще, - кто знает, где и с кем её таскало.
   Она пришла в себя, узнала Казиева и запричитала.
   - Тимоша, миленький, я так расстроилась... Я подумала, что ты меня не любишь!
   И пока Казиев прямо в ванной быстро расправлялся с ней, чувствуя, как с выливающимся напряжением уходят дрожь и стресс, она все бормотала о любви, об их любви...
   Болтовня становилась все тише, а вскоре вовсе замолкла, - Тинка крепчайше спала.
   Казиев же был бодр как никогда, - да неужели он не сломает этого старикашку?
   Да будь он сто раз авторитет и двести - вор в законе!
   Надо выпустить на сцену несравненную Улиту!
   Против неё старик не устоит. А Улиту уговорить - как два пальца... У нее, кажется, все пошло по накату - вниз.
   Захотелось посмотреть все материалы ещё раз, как следует, внимательно, - а вдруг герои сами что-то подскажут?..
   Он совершенно освободил свой большой письменный стол, как делал всегда перед новой работой, и вынул из тайника переснятые материалы.
   Положил письмо, которое начиналось: моя радость. Большей радости у меня в жизни нет...
   И заканчивалось - Твой.
   Без имен. Она - Радость и он - Твой.
   Оно, по видимости, последнее, - "Мне кажется, что все... Твой". Дальше Тим положил кусочек сцены с быком, который брал за сердце, печенку, мозги, - за все точки организма, так и цеплял как на крючок... Друг убивает друга. Снадобье вкалывает быку Хуану, плача и кусая в кровь губы.
   Казиев задумался.
   А как красиво можно это сделать! В зале рыдали бы как резаные, но... Но хоть ещё три слова от старика!
   Ну, не может придумать Казиев то, о чем не имеет никакого представления. Кто они? Что? Испания?..
   Друг убивает за деньги? Какие деньги?!. Это у нас сейчас все за деньги, из-за денег!.. Из-за любви?.. Сто вопросов, а ответов нет. Одна надега - на Улиту. Ей роль, пусть играет, кого захочет, хрен с ней! Если, конечно, она сделает! Сделает, никуда старикан от неё не денется. Она ещё умеет!
   Фото...
   Трое на морском берегу. Кажется, что где-то очень далеко, - на самом краю света... Блондинка. Очень молода. Волосы - серебристые... Платье сороковых... Тридцатых? Туфли не для пляжа... Рядом стоит какой-нибудь Роллс-Ройс... Мужики одеты как с приема: в костюмах, при галстуках. И оба в неё влюблены! И один из них убьет другого! Это - точно! Который?..
   Черный усмехается?.. Он уже решился? Ревность!.. А не деньги. Все трое - богачи, по одежде и - главное - по состоянию раско - ванности и свободы.
   Он бы смог сыграть светлого... Может ещё получится?..
   Казиев встал, потянулся и, не раздумывая, не прикидывая туда-сюда, позвонил Улите.
   Голос у Улиты был какой-то не такой: слабый, с хрипотцой. Неужели заболела? с ужасом подумал Казиев.
   - Улитонька, привет, как сама? - Начал он не слишком льстиво, чтоб не подумала, что очень нужна, но и не жестко, как обычно.
   - Ты, что ли, Казиев? Прямо зайчик-колокольчик. Что-нибудь надобно?
   - Да что перед тобой вилять, ты лично нужна.
   - В каком качестве?
   - В качестве Улиты Ильиной...
   - О-о, милый, - протянула Улита грустно, - тебе бы почаще мне звонить. Я больна.
   - Господи, что такое? - Не на шутку расстроился Казиев, - чем тебя угораздило? Грипп? Так это...
   - Если бы грипп! Я была бы счастливым человеком. Меня избили.
   - Кто? За что? Как? - Заорал Казиев, воочию видя, как лопается мыльный пузырь его надежд.
   - Долго рассказывать... - чуть-чуть живее ответила Улита.
   Надо ехать, смотреть в каком она состоянии!..
   Он крикнул, - немедленно выезжаю к постели "больного Некрасова"! Жди!
   И повесил трубку, чтобы не слышать возражений.
   Не везет! Ну, как он избитую бабу ( неизвестно - как) потащит к старику! Да и не потащится она и он не потащит! Тогда за фигом он к ней прется?
   А к кому? К кому он попрется еще, как не к ней!
   * * *
   Перед весьма невзрачной дверью Улитиной квартиры н чуть не перекрестился, но подумал, что для мужчины его возраста, положения и вида, - не комильфо.
   Но подрагивал сильно. Вдруг не согласится? Или действительно так разбита, что не собрать на поездку?
   Позвонил и откуда-то из глубины квартиры Улита слабо крикнула, входите, открыто!
   Казиев вошел, неся впереди себя букет острых астр, ржаво коричневого цвета.
   Насчет аксессуаров Казиев был знаток и никогда, приходя по серьезному делу, не позволял себе появляться как Ванька-Каин, так он говорил.
   Вид Улиты его поразил: бледная, с пластырем на лбу, с ненакрашенными губами, она была блеклой и неинтересной, - но Казиев знал, что именно таких актрис любят гримеры, - они говорят, что из сизого мотылька получается бразильская бабочка, а из бразильской бабочки - только бразильская бабочка!
   - Здравствуй, дорогая, - наклонился он к бывшей жене и запечатлел на её лбу поцелуй.
   Она рассмеялась.
   - Ты как к покойнице...
   - Что ты! Мне нужно, чтобы ты жила! Без тебя - зарез.
   - Опять? - посмеялась Улита. Каждый раз, после любой ссоры, через какое-то время, они общались так, как будто ничего не было.
   Такая вот интересная деталь.
   - Нет, ты послушай... - Заспешил Казиев, а сам незаметно оценивал её состояние. Вроде бы лежит дома, безо всяких приспособлений, видик, конечно, тот... Так есть гримеры! Ничего, ничего, с горчичкой, как говаривал старик Яншин, ещё ох, как пойдет!
   - Представляешь, это связано с Родей! Ты, наверное, и не вспоминаешь бедолагу, а? - Сходу взялся Казиев, решив не прово - дить лишних ляля-тополя, а брать быка ( Хуана, подумал он) за рога.
   Улита посмотрела на него захолодевшими глазами.
   - Вспоминаю.
   - Ладно, не будем. Живым - живое, ведь так? Скажи, говорил ли тебе Родя, что он связан с каким-то стариком и тот должен что-то ему то ли отдать, то ли продать? Это очень важно - и для тебя, и для меня.
   - Знаешь, у меня сейчас голова не на месте... Не помню.
   - О-о, я с этими делами даже забыл спросить, как ты?
   - Ничего, - усмехнулась она, - или нет, так не говорят теперь. Я в порядке.
   - Скажи, Уленька, - стал ласково подъезжать Казиев, - а не смогла бы ты со мной на машине проехать к этому старику... Ну, который был в Ницце и завязан на чем-то очень серьезном с Родионом. - Родериком, - поправила Улита, но Казиев отмахнулся. - Теперь-то уж, какая разница!
   Да, Казиев как всегда прав. Теперь покойного Родю можно было называть и Пашей, и Степой... - разницы не было. Человека самого нет, чего уж тут с именем уточнять!
   - Я не пойму, в чем моя-то роль? - Спросила Улита, действительно, не поняв ничего.
   - Улита, будь внимательна! У старика колоссальный материал. Там для тебя роль - закачаешься! Но он кочевряжится почему-то, хотя именно этот материал он собирался продать за большие бабки
   - Родьке. У старикана уже крали этот материал, находили, - кстати я, в общем, целая история, а старик прилип к нему и не хочет ни отдавать, ни продавать. Верность Родьке хранит, что ли? Вот посмотри сама, я переснял, кусочек - чуточный, и фото есть, я не взял, забыл... - Казиев стал рыться в кейсе. - Мне почему-то кажется, что если приедешь ты, он скиснет и продаст, - хрен с ним, я готов заплатить ему! Это должен быть классный сценарий, над которым, конечно, работать и работать, ты же понимаешь, - спохватился Казиев, так как в ажитации снизил свою роль режиссера до рольки маленького вороватого продюсера. - На, возьми, почитай.
   И он дал листки Улите.
   Улита нехотя взяла несколько измятых листочков, напечатанных на старой машинке, слабым шрифтом.
   Она окончательно решила отказать Казиеву.
   ... Куда она попрется, такая больная! Зачем? Никакой роли для неё там конечно же нет! Этот сценарий нужен Казиеву, он пронюхивает о нем... И она опять будет помогать ему? Да пошел он!
   Улита посмотрела на своего бывшего мужа. Тот как бы безучастно курил и попивал мартини, который и принес с собой.
   - Дай мне выпить, - попросила она.
   Выпила, и прочла листки...
   История убийства матадора повергла её в ужас. Она почему-то уверилась, что ЭТО ТАК и БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ... Это не МАТЕРИАЛ, как говорит Казиев, это - жизнь. Со стариком надо увидеться, но как-то хитро. Улите вдруг очень не захотелось, чтобы Казиев захапал себе то, что, она чуяла, - ему не отдают. А из неё он хочет сделать подсадную утицу-дуру. Нет уж! Увольте. Но опять же,
   - почему Родя? Он мало чем отличался от Казиева, - ну чуть менее нагл, нахален и груб... Скоро бы это пришло, поставь Родя свой фильм. По материалам старика?.. Здесь - самомалейшая часть?.. Но все-таки почему именно Родя? Завертелась эта история с их помолвкой... Тогда же он сказал Улите, что снимет с ней фильм, от которого упадут все? Квартира, из которой её потом выперли...
   Все это не укладывается в голове и оттого она просто разламывалась от боли. За что убили Родю? За эти листочки?.. Россказни о зависти, мафиози, долге её нисколько не уверили.
   Нет, это не листочки, а чья-то жизнь, наполненная болью, любовью, предательством и кровью, кровью...
   Она встретится со стариком.
   - Ну и как? - Ястребом вонзил в неё свои узкие глаза Казиев.
   - Интересно, ничего не скажешь, но тут так мало, - ответила Улита и добавила, - Тим, дай пожалуйста анальгин, там, в коробочке, голова разболелась.
   - Но ты согласна поехать со мной к старику? Согласна?! - Спросил Казиев, руки его тряслись, когда он подавая ей коробочку и стакан с водой.
   - Ничего сейчас не могу сказать, - больным голосом произнесла Улита, просто ничего...
   - Улита! - Загремел Казиев, - я тебя знаю! Ты притворяешься!
   - Ты считаешь, что я вполне здорова?
   - Нет, - снизил он тон, - ты, конечно, больна, но притворяешься более больной... Ты не хочешь ничего решать, пока не обдумаешь ситуацию. А обдумывать её нечего. Тебе одной - старик не только ничего не даст, но и это отнимет. Он довольно противный тип, но мы с ним как-то, сяк-наперекосяк, - почти договорились. Я хочу взять тебя, чтобы он поменьше кобянился, может, перед дамой ему станет стыдно торговаться?.. Дорогая, ты же знаешь, я сейчас совсем не богат... И ещё я хочу представить тебя как героиню фильма.
   Она усмехнулась, - но тут все мне все в сыновья и дочери годятся...
   - Там есть шикарная роль дамы, как раз для тебя, я смотрел...
   - Соврал тут же Казиев.
   Да он сам допишет для неё несколько реплик, если она своим обаянием и прочими штучками добудет рукопись у старика.
   - Хорошо, - неожиданно согласилась Улита, - только вези его сюда, к больной даме. К нему я даже на самолете не полечу, мне себя, как ты понимаешь, жаль.
   - Ладно уж, попробую, - кивнул Казиев, - как только сговорюсь с ним, позвоню.
   А сам думал о том, что это не цветочки и не ягодки, а волчьи ягоды! Как это он притаранит сюда этого мерзкого типа, который наверное, за год вышел из дома два раза, - за манкой...
   29. ТАЙНАЯ БЕСЕДА НА КОММУНАЛЬНОЙ КУХНЕ.
   Уже на третий день своего пребывания в родном Славинске, Ангел работала в заводоуправлении секретарем.
   Папаша сразу же предупредил её, что нахлебники ему не нужны, что как уехала в Москву дочечка голодранкой, такой и приехала.
   Хорошо, что деньги уворованные вернула, но ещё должна втрое отдать за моральный ущерб.
   Такие понятия были уже известны папане.
   Матушка во время его нравоучения молчала, опустив голову и глядя в тарелку с супом, куда то и дело булькались крупные слезы.
   А утром повела Ангела на завод.
   Работать бы ей в каком-нибудь самом грязном цеху, да подфартило, - на пенсию уходила старейшая работница завода, секретарь директора - особа восьмидесяти лет с хвостиком (или - хвостом...), которая, вставив зубы, могла лишь улыбаться, не могучи выговорить ни одного слова. Ангела взяли на её место.
   Придя с работы, усидев за столом обед в полном молчании, Ангел, еле сдерживая слезы, убежала к Леонид Матвеичу. Учитель выпроводил её, назначив свидание на кухне в полночь, когда ни один житель не появляется в полосе жизни, - пребывая в стране снов.
   В половине первого Ангел натянула халат, взяла сигареты (папаня в комнате курить запретил) и выскользнула в коридор. Позади себя она услышала тяжелый вздох, - не спала матушка, тогда как папаня заливался соловьем и приревывал бычком.
   Леонид Матвеич сидел за их с Нюрой кухонным столиком-шкафчиком. В халате, с пачкой сигарет, бутылочкой водочки, баночкой пивка и закуской, пара малосольных огурчиков и хлеб.
   Ангел, под яркой - без плафона - лампочкой, как следует рассмотрела своего Учителя. Он постарел, обрюзг, растолстел и сквозь его пышную шевелюру просвечивала лысина.
   Это всего-то за несколько месяцев!
   Но глаза - с мешочками под ними и в сетке морщин, - оставались голубыми и сияющими. Только вроде бы чуть подернутые сизоватой пленкой тоски, но пока тонкой, так что для людей не знающих его, - незаметной.
   Они сели, как сиживали раньше.
   Ангел рассказала о своей жизни в Москве коротко. Про рукопись Леонид Матвеича не стала сильно врать, но скрыла подробности "беседы" с Казиевым. И что теперь она знает историю Учителя. Но это ничуть не уменьшило её любви к нему!
   Опустила о Максе, ничего не сказала о причине своего возвращения, о Франции рассказала, но вскользь заметила, что была там,
   - сбоку припека...
   ... И не вся ли моя московская жизнь, - сбоку припека? подумала она. Лезла во все дырки, навязывалась, вот и очутилась теперь на своем настоящем месте.
   Леонид Матвеич слушал внимательно, потихоньку занимаясь своим делом, попивая и закусывая. Только иногда ухмылялся и покачивал головой.
   Ангелу становилось не по себе.
   Чего она несет какую-то полуправду своему самому близкому другу Учителю?..
   И... замолчала.
   Учитель засмеялся, налил в чистую рюмку водки и сказал, - на, выпей, может расслабишься, не будешь так изворачиваться, как уж. Эк, как ты быстро ихние манеры переняла! Много сказать - и ничего не сказать!
   Ангел от водки отказалась и хотела пояснить свое состояние, но Учитель хлопнул ладонью по столу.
   - Стоп, дорогая моя, не хочешь, не говори. Только зачем мы с тобой сидим здесь в час ночи? Тебе вставать в семь. Давай-ка на покой. Бай-бай...
   И он тяжело поднялся с табуретки.
   Тут Ангел заплакала и сказала сквозь слезы и пузыри, - Леонид Матвеич, простите меня, я как-то ещё в себя не пришла. Дайте я выпью.
   - На, - подал он рюмку и Ангел выпила разом грамм пятьдесят водки и через пять минут спиртовое тепло перешло в какую-то неведомую энергию и она рассказала Учителю - ВСЕ, как впрочем, сначала и собиралась сделать. Что застопорило?.. Кто знает!
   Учитель помолчал, выпил ещё и спросил.
   - Ну и чего ты сюда примчалась? Для того, чтобы ТАМ о тебе вспомнили? Не надейся, не вспомнят. Что тебе мой славный друг Казиев сказал, а? Но о нем после, сначала о тебе. Ну, погрустит твой Макс, что дружок исчез, да и забудет. Хорошо, что ты маль - чишкой прикинулась! Это тебе - большой плюс. Из этого может что и вышло бы... А то, что ты появилась снова здесь, глупость и ещё раз глупость. Ты вроде меня когда-то... Ах, я уеду и меня станут искать! Стали, как же!
   Ну, и что же ты здесь собралась делать? После Москвы, и прочего работать в заводоуправлении? Или учиться в химтехникуме при том же заводе? И выйти замуж за такого же бравого как твой папаня или за ханурика из техникума? Я для этого тебя растил и воспитывал? Если так - иди спать и больше мне ни о чем не рассказывай и советов не спрашивай. Поняла?
   - Но я же им не нужна! - чуть не завопила Ангел.
   - А ты сделай так, чтобы стала нужна... Тебе говорит человек, который прошел ту же дорогу гордыни, и что я сейчас? Нюра? Дальше что? С опоя в больницу, потом в морг и на погост? И кто приедет? Никто. Это я тебе говорю. Короче, убирайся отсюда вон, немедленно.
   - Но Леонид Матвеич, а вы? Вы же живете здесь? И я буду... - заявила Ангел.
   - Я?.. Я живу? - Загремел Леонид Матвеич, - Я ДО-ЖИ-ВАЮ! Да будет тебе известно!
   - Не всем же жить в Москве... - Вздохнула Ангел.
   - Верно, правильно, но есть те, кому НАДО, ясно? Ладно, вижу,
   - не ясно тебе. Теперь поговорим о моем. В назидание. Историю.
   Довольно страшненькая историйка...
   - Только все-все расскажите, Учитель! - выкрикнула Ангел.
   - Какой я, хрен, учитель! Больше чтобы я не слышал этого! Учитель! Нашла... Давай ещё по рюманчику... Рассказ будет называться как старый венгерский фильм: "История моей глупости".
   Это то, что рассказал тебе Великий Казиев, - с точностью наоборот.
   Мы с ним учились в одной группе, на сценарном, во ВГИКе. Он был из глубинки, кажется, из Тюмени... Очень неглуп, умнее меня. Но вот что интересно: умные люди очень часто, я говорю о гуманитариях, неталантливы.
   Они умны, добиваюся чего-то в этой жизни, но почти никогда не бывают Моцартами, Эйнштейнами, Пушкиными, Достоевскими... Думаешь, все эти гении был умными? Фиг тебе! Ну, ладно, это моя те - ория. Короче, он был умен, я - талантлив. Он высиживал какие-то пятерки, а я валялся на диване и сочинял очередную историю, которую потом, раскрыв рты, слушали на группе.
   Наш руководитель говорил мне, - тебе бы энергию и упорство Казиева цены бы тебе, Ленька, не было, а так ведь пропадешь! Я ржал как конь и продолжал шляться по ДЖ, Дому Кино - ресторанам, естественно, и сочинял разное-всякое.
   Перед дипломом нам сказали: если сценарий будет отличным, дадут запустить фильм. Точка.
   Я придумал сценарий, моя прелестная жена, балерина Большого, перепечатала его одним пальчиком и мы с ней пили шампанское за успех, мой успех. Потому что то, что я придумал, было ничего себе, честно скажу. Да ты видела наверное это кино, недавно крутили: "Светлые росы" называлось... Ну, с названиями тогда была - труба.
   - Да! - закричала Ангел, - а мне понравилось!.. Но это же...
   Она хотела сказать, что это фильм Казиева, там даже не упоминался её Учитель...
   Он заметил её смущение.
   - Вот-вот, именно. Казиев примчался с розами жене, коньяком - мне, чуть не плача, а то и плача... Ему, оказывается, предложили поступить сразу на Высшие сценарные. А у него ничего не было стоющего. Так, ерунда! Остальное - мое. Что я ему от широты моей тогдашней души дарил. Он умолял отдать ему мою дипломную. То есть - написал её он. Я отдал, наскоро себе слепил что-то другое. У него был фурор. И он попросил меня никому ничего не говорить И я, в принципе, трепло, ничего никому не сказал.
   Он поставил фильм. Все восторгнулись.
   Я ленив был до безобразия. Мне бы пошляться по ресторациям, а потом неделю отмокать в дому, ничего не делая, только забавляясь со свой милой женой. Не буду дальше ничего описывать. Он стал платить мне за идеи и разработки. Потом снимал, вытаскивая меня отовсюду, на съемки, а со стороны виделось, - пытался меня спасти. А он платил мне. Дальше совсем неинтересно.
   Меня бросила жена, она перестала меня уважать, - а знаешь, без уважения любви не существует! Есть только желание, но и оно уходит... Я оказался в вакууме. Один Казиев "дружил" со мной и все этим просто до мокрых штанов восторгались: какой он друг и как он прекрасно относится к спившемуся сокурснику!
   Мне ВСЕ надоело и я, считая, что за мной бросятся в погоню, - хотя бы тот же Казиев, - уехал сюда, где когда-то в молодости служил мой отец.
   Квартира моя осталась жене, идеи - Казиеву, а я стал твоим незабвенным Учителем... И он, рассказывая обо мне, в чем-то говорил правду, не всю. половину сочинил и не бездарно.Вот так.
   Теперь все. Хватит. Устал. Давно не вспоминал я свое прошлое... Но я ни на кого не в претензии. Только на себя. Сценарий, то бишь, роман, который я послал с тобой, была, прости, подстава. Я хотел, чтобы ты поехала в Москву и там познакомилась с Казиевым... Что я хотел? Не знаю. ЧТО-ТО. Но не получилось. А роман, истинно, - барахло. Мы с ним вдвоем писали, я, вернее, - как пародию что ли на современные производственные произведения... Так вот, дорогой мой Ангел. Потому ещё он и разозлился. Я-то думал,
   - посмеется... Жлобом видно стал совсем. Привет, пока. Спать. Сейчас только спать.
   Ангел в ужасе молчала.
   Он посмотрел на нее.
   - И я ещё тебе скажу - я не несчастлив.
   - Но тогда и я смогу быть счастлива здесь?.. - полуспросила полуутвердила Ангел.
   - О-о, миленькая моя, до понимания, что и это, - такое вот,
   - тоже счастье, - надо дорасти, дожить. Понимание появляется после пятидесяти, иногда - сорока, но в двадцать такого счастья не понять. Ну так что? Увольняешься ты или нет? Уезжаешь в Москву? - Загремел снова Учитель.
   Ангел разозлилась.
   - Что вы на меня кричите! Никуда я не поеду! Да, выйду здесь замуж, буду рожать детей, окончу техникум, потом институт... И стану нормальным человеком!
   - А-а, ну если так, - Ради Бога! - Поклонился ей пьяный уже Учитель, спокойной вам ночи, мадемуазелль, хороших снов.
   Шатаясь, он вышел из кухни.
   30. "БОГАТЫЕ НА ГРАНИ БЕЗУМИЯ".
   Издательский Дом "НАТТА" лихорадило.
   Когда сотрудники слышали бешеный постук каблучков по коридору, каждый из них, - будь то мужчина или женщина, - как солдат оглядывал себя перед приходом, к примеру, фельдмаршала: все ли заправлено, уложены ли волосы, не дай Бог накинется какой-нибудь нервный кашель, который надо незаметно задавить, - возможно и вместе с жизнью...
   На службе все должны только служить.
   Такой слоган, - как теперь называют старое доброе слово лозунг-девиз, - был наиглавнейшим.
   Но, как бы там не было, - акции издательства постепенно сползали с первых рядов вниз на капризном, - как девица с дурным ха - рактером, книжном рынке.
   Ибо есть точная русская пословица: рыба тухнет с головы, а "голова" Издательского Дома "НАТТА" давно протухла, то есть - свихнулась окончательно.
   И хоть велено было строжайше никаких потусторонних работе тем не трогать, - сотрудники знали все, или почти все. Откуда? Да как всегда - из воздуха, от птички, которая вечно что-нибудь приносит на своем хвостике! И понимали что беда пришла и к ним, а как же иначе?
   Наталья, решив, что поскольку её жизнь кончена, то и издательская деятельность никчему. Нет наследника, разбита семья,
   - без любви нет жизни. Ее единственной любовью был сын - Макс. Она с прежней доброжелательностью принимала рукописи от авто - ров, но, как только те выходили из кабинета, тут же сваливала их в дальний шкаф, в растущую кипу бумаг.
   Девочке-уборщице приказала, чтоб та постепенно стащила всю эту макулатуру во двор, в сарай.