Васильева Ксения
Удар с небес
КСЕНИЯ ВАСИЛЬЕВА
УДАР С НЕБЕС
Роман
ПРОЛОГ.
"Я стоял в вонючем загоне для быков. Стоял так, чтобы до поры Хуан меня не учуял. Он бил своей тяжелой ногой по утрамбованной быками земле и хрипел. Будто понимал, зачем я здесь. А ведь понимал, скотина! Стоп. Скотина - ты, а он - бык, попавший случайно в поганое дело.
Все-таки я заплакал, как ни крепился. Не плакал я лет двадцать или больше.
Поминки по Рафаэлю...
А Рафаэль, счастливый, смеется и раскланивается перед публикой, проводя почти по земле своей треуголкой. Этот бой он посвятит Дагмар, сказал он вчера. Дагмар всегда ждала его в машине у театра, никогда на заходя внутрь, к арене.
Свихнулся Раф, слишком отдался чувству. Нельзя. И вот теперь я, его брат и друг, обязан его... убрать. Подлым способом. Через взбесившегося неожиданно, внезапно, Хуана, которому я...
Стоп! Никаких размышлений! Бери ампулу. Пока тебя никто не застукал.
Хуан, мне казалось, с удивлением посмотрел на меня.
В его бычьих, вроде бы дурных глазах, что-то сверкнуло, типа: а ты оказался дерьмом, братец...
Я не ответил ему."
1. "АНГЕЛ ИЗ АВОСЬКИ".
- Чего пристал? - зашипела я, резко обернувшись к дряхлому старикашке, давно плетущемуся за мной по бульварам.
- Молодой человек, я... - забормотал он и скоренько от меня отодвинулся, испугавшись, видно, что я тресну его по лысому кумполу ( что "молодой человек", - меня не удивило и порадовало: значит, похожа на мальчишку лет шестнадцати, как говорят... А я
- девчонка, семнадцати, сбежавшая из дома, из нашего тихого городочка, но об этом потом...).
Я шастала по центру в поисках объявлений о сдаче комнаты, но уже поняла, что за мои пятьдесят долларов ( которые я увела у матушки, из её заветной железной коробочки) никакой квартирки я не сниму.
На бульварах я и заметила этого дедка и теперь готова была и вправду пихануть его, чтоб отстал.
Но он, отойдя от меня на пару шагов, остановился и опять обратился ко мне.
- Молодой человек, не сердитесь, прошу вас... Вы не москвич? Впервые в Москве?
Большей пакости старикашка не мог бы придумать! Значит я так выгляжу! Занюханным парнишкой из Тьмутараканьска, которому негде преклонить голову ( не удивляйтесь, что я правильно говорю оп-русски, не так, как мои сверстники. Это все незабвенный мой учитель литературы в нашей школе и сосед по квартире. Случай привел в наш городок, - и Леонид Матвеич почему-то выбрал меня из всего класса и старался передать мне все, что сам знал. А знал он немало).
Я не ответила старику, но почему-то не ушла, - так и стояла перед ним со своим рюкзачком за спиной, в старых джинсах и чер - ной майке. Дедок увидев, что я не убегаю и не собираюсь, вроде бы, его бить, начал быстро бормотать.
- Я ничего дурного вам не желаю, молодой человек, я просто вижу своими старыми глазами, много видевшими на своем веку, что вот молодой симпатичный человек, скорее всего, совсем недавно в Москве, в поисках пристанища. А я таковое имею и мог бы...
Я стала обдумывать его не лишенную для меня интереса болтовню.
Сам старик мне не понравился ( как вообще могут "нравиться" такие старики!). Он был очень старый, лысый, горбатый - или сильно горбился, - с висячим носом и брюхом, с мешками под маленькими неопределенного цвета глазками, которые почти были скрыты бровями, как у скотч-терьеров, и разглядеть эти глазенки и что в них, - было почти невозможно.
Костюм на нем был черный, лоснящийся от старости, скрученный черный галстук, белая затрепанная, но достаточно чистая рубашка и пыльные, какие-то все кривые штиблеты.
Нет, он мне определенно не нравился.
Ну, а где мне приткнуться хотя бы на ночь?..
И потому я стояла, смотрела на противного старика и молчала, но сама-то уже почти решилась, а что мне оставалось?..
Разыскивать Алену из нашего класса, которая меня давно забыла?
И в Москве ли она?
Ее папашу, директора нашего единственного, но очень "серьезного", завода в городке, вызвали в Москву и они все быстро собрались и уехали.
Меж тем старик продолжал свой нескончаемый рассказ.
... Что живет он в центре, недалеко, что очень это удобно и он каждый день гуляет бульварами и что я ему глубоко симпатичен и он просто хочет помочь мне... Что одинок и...
А я, помня ежеминутно о своих долларах, завернутых в платочек и приколотых булавкой к изнанке джинсов, пробурчала, что денег у меня нет. Хотя ещё деревянный стольник у меня был, тоже маменькин... Когда я вспоминала свою милую, тихую матушку, сердце у меня сжималось и хотелось плакать, плакать и мчаться на вокзал, купить билет обратно в наш городок и никуда! никогда! не уезжать!
Но жизнь все равно тянет и тащит своими путями и я понимала, что не уеду я из Москвы и буду здесь жить. И слово, данное Леонид Матвеичу, сдержу... А вот как, - не знаю. Но найду его друга (забыла фамилию... У меня записано!).
Среди какого-то длинного описания, - то ли старикова дома, то ли его квартиры, я сказала охрипшим от долгого молчания голосом,
- я у вас переночую и заплачу.
- Ну, вот и ладненько, ну, вот и хорошо. Я сразу понял, что вы разумный молодой человек! Идемте же! - Обрадованно прокудахтал старик.
И тут же очень бойко затрюхал по бульварам, все время оглядываясь, иду ли я.
Шли мы совсем недолго и попали в переулок, где никем из "новых" ещё было не тронуто.
Дом старика был двухэтажный, деревянный. Халупа.
Мы поднялись на второй этаж.
Прошли длинным коридором и очутились под самой крышей, перед маленькой дверцей, которую старик со скрипом открывал минут пять огромным ржавым ключом.
В комнате, куда мы попали, я ничего сначала не могла разглядеть, потому что стояла кромешная тьма: окна были плотно занавешены.
Старик зажег где-то у пола настольную лампу и я наконец-то огляделась. И удивилась, что у такого древнего старикана может быть так чисто в комнате. Комната была одна и ещё что-то вроде кухни рядом.
И, что меня как-то снова напугало и заставило сомневаться в моем выборе, это то, что в доме, пока мы шли, я не почувствовала присутствия людей.
Я сразу же спросила, - а вы здесь один живете?
- Да. - Гордо ответил старик, - этот дом - мой. Но в силу... И удалился на кухню. А я осмотрелась уже хорошенько, - нас - колько позволяла настольная лампа на полу (он, что, скрывается? Боится воров? А воровать-то у него нечего!).
В комнате был порядок, я бы даже сказала, - военный, хотя не знаю, какой он, этот "военный порядок".
Пустой письменный стол. Три стула. Раскладушка, застеленная байковым одеялом, подогнутым под матрац.
Высокий черный узкий гардероб на замке и клеенчатый старый диван.
Я стояла, не снимая с плеч рюкзачок, потому что не знала - бежать мне отсюда поскорее или все же остаться на одну ночь, а уж завтра мотать отсюда...
Притащился старик ( мы так пока и не познакомились...) с кипящим чайником и тарелкой сушек. Я была голодна до предела, вид сушек меня не вдохновил и я опять пожалела, что появилась здесь.
Но хозяин мой был востер: сразу заметил мое разочарование и успокоил.
- Не волнуйтесь, юноша, голодным спать не ляжете.
Делал он все размеренно и спокойно, исчезла его бывшая на улице суетливость и униженность, он даже как-то распрямился, вроде бы подрос.
Застелил письменный стол клеенкой, чайник угнездил на подставку. Ключиком на цепочке, который висел где-то у него на брюхе, открыл замок на гардеробе и с полочки, застеленной белой бумагой, достал хлеб, колбасу и половинку копченой курицы.
Что ж, конечно, я осталась у старика! Голод не тетка, знаете ли.
Сам он только пососал сушку и выпил чаю. Все остальное срубила я.
И тогда старик спросил меня.
- Юноша, а зовут вас как? Меня - Степан Семенович. Фамилию мою вам знать не обязательно.
- Ангел! - Выпалила я.
Дело в том, что моя матушка, рожавшая меня трудно, и в роддоме напротив церкви, решила назвать меня Ангелина - чтобы, так сказать, сразу определить мой жизненный статус, - не получилось у нее, увы... Звала она меня - Ангел, а девчонки и ребята, вслед за ней, со смехом, правда, тоже: Ангел да Ангел...
Ну, вот я и брякнула старику свое истинное имя, хотя всю дорогу твердила себе, что я - Володя, Володя, и Володя, - как мой папаня.
Старик расхохотался. Он становился все более вальяжным и свободным. И я понимала, что начинаю его очень бояться...
- Значит, Ангел, - повторил он, - вот наверное поэтому я вас и пригласил к себе... Я ведь гостей не люблю. А вот Ангел мне очень нужен. И хихикнул довольно мерзко.
Странный какой!..
И услышала его шепот.
- Не вздумайте что-нибудь украсть, Ангелок! Я вас достану и оторву голову, - он как-то внимательно посмотрел на меня и таин - ственно так спросил, - а вы Ангел, - не девочка ли? Я заподозрил это сразу! Вы думаете, я зазвал бы к себе парня? Чтобы он меня угробил и обворовал?
Я содрогнулась. Так вот какой он, этот старик! Узнал сразу главное...
Старик хохотнул.
- Ну, что вы испугались так, Ангелочек? Я на вас не претендую, мне уже ничего ТАКОГО не надо. Раньше... Раньше у меня были такие женщины, такие, моя радость! Да что вам говорить. Вы же не представляете, каким я был, и ничего не понимаете.
Он полез в свой гардероб и стал рыться на нижней полке.
Я успела заметить, что кроме полки с едой, - все остальные заполнены бумагами и папками. Вот это да!
Но тут мне была сунута под нос старая, однако очень красиво сделанная плотная фотография. На ней были трое: двое мужчин и девушка. Где-то на берегу моря или широкой реки, или... не знаю, чего. Океана.
Девушка в платье старинных годов, как бы газовом, развевающимся.
Она смеялась и волосы её, какие-то серебристые, вьющиеся, трепал ветер.
Толстый волосатый палец с искривленным ногтем ткнул в одного из мужчин: вот он я...
Я всмотрелась в этого мужчину на фото и поняла, что старик разыгрывает меня.
Ну, не мог тот стройный черноволосый красавец стать этой развальней с противным лицом и ужасным телом!..
- Давай сюда, дура! - Вдруг крикнул старик и выхватил фотографию у меня из рук.
Я же ничего же не сказала! Только посмотрела на теперешнего Степана Семеновича! А он сразу ругаться! Сам дурак.
И неожиданно я захлюпала носом: все сказалось, - и мое бегство, и то, что я обокрала маменьку, и то, что мне пришлось придти сюда и - главное! я не знаю, что со мной будет.
- Ладно, не ревите, милый Ангел, - уже насмешливо заявил мой хозяин, уложил фотографию снова в гардероб и запер его на ключ.
- Реветь надо мне. Но старики почему-то не плачут. Давайте ложиться спать.
Он постелил мне на диванчике и я думала, засну мгновенно, но не тут-то было.
Спать расхотелось сразу, как только меня обступила тьма.
Я села на диване и меня затрясло. Вдруг вот так сразу.
И Старик почему-то не спал, он подошел ко мне, наклонился и, зловеще спросил: страшно, Ангел?
- С-стр-ра-а-ашно, - сказала я правду.
А Степан расселся на стуле, закурил ( мне почему-то казалось, что он не курит!) и мечтательно произнес.
- Ты не знаешь, что такое настоящий страх. И как его преодолевают. Ты меня не бойся, Ангелица. Я - уже не страшный. Вот когда я был таким, как на фотографии, - тогда я был страшным.
Он докурил сигарету и сказал, - все, спать. Завтра у нас с тобой дела.
Какие у меня с ним могут быть дела?..
Я убежала из дома не для его дел! Я убежала, чтобы начать красивую, прекрасную жизнь в столице, о которой мне столько рассказывал Леонид Матвеич!
И потом ДЕЛО У МЕНЯ!
Я должна, обязана, найти друга Матвеича - режиссера и передать ему рукопись моего учителя: какой-то потрясающий роман на все века... И рассказать все о несчастной судьбе его создателя. И из этого режиссер тот должен слепить убойное кино.
А там появится и сам Леонид Матвеич, который к тому времени бросит пить, купит костюм, и прибудет в Москву на нанятой машине! (на какие деньги он её наймет, я не задумывалась, но Леонид Матвеич настолько умный фокусник, что все сможет!).
Старик разбудил меня рано, но сам был уже одет в черный костюм, белую рубашку и черный галстук, - как и вчера.
Мы быстренько сели со стариком ( моим новым хозяином? Шиш ему!) за завтрак, - чай с сушками и кусок колбасы.
Позавтракав, старик ( никак он не назывался у меня Степаном Семеновичем!) закурил длинную коричневую сигарету с золотым об - резом и я подумала, что не так он и беден, как подумалось мне сначала. ПРИТВОРЯЕТСЯ бедным... Для чего? Мои мысли прервал его вопрос.
- Ну-с, Ангелица, откуда ты и - главное - зачем? Кстати, - перебил он сам себя, - а паспорт ты уже получила?
Вот уж этого вопроса я не боялась! Мне же было семнадцать!
Я тут же схватила свой рюкзачок, проверив заодно, - на месте ли рукопись, - кто его знает, этого Степана Семеновича! - рукопись была на месте.
Из потайного кармана вытащила паспорт и гордо подала старику...
Дура! Из дур - дура! Говорил же мне Леонид Матвеич, чтобы я никогда, ничего... - никаких документов, бумаг, денег никому в руки не давала, пока не удостоверюсь, что это человек порядочный и достойный.
Старик оказался недостойным.
Он схватил мой паспорт, проглянул его по всем позициям, и засунул себе куда-то в пиджак.
Я, не успев даже ничего сообразить, кинулась к нему, но...
Но у него моментально в руке оказался маленький пистолетик и он с улыбкой динозавра, прикрикнул, хотя я уже и сама, глядя на пистолет, стояла столбом.
- Тихо, крошка моя, не шебуршись. Паспорт твой полежит здесь, пока ты у меня будешь жить. Сбежишь - пеняй на себя.
Он хлопнул меня по ноге ручкой пистолетика.
- Садись, не расстраивайся, ничего плохого я тебе не сделаю. Просто задам несколько вопросиков. Ты ответишь и я объясню, что тебе надо будет делать. А после, - иди на все четыре стороны, куда хочешь. Значит, ты из славного города Славинска. И зачем же сюда явилась?
Я не имела права говорить ему о рукописи Леонид Матвеича и потому пометавшись, сказала.
- Хочу поступать в институт...
Старик приподнял свои огромные брови, блеснули маленькие глазки.
- Значит, учиться? Умница! А то, что все уже документы подали, а платный ВУЗ ты не потянешь, это как? Не ври.
Он встал и подошел ко мне.
Его кривопалая лапа схватила меня зашкирку, приподняла со стула и он, повторив, - не ври мне никогда! - крепко усадил снова на стул, так, что у меня заболел копчик, - старик-то оказался ещё и сильным!
И вообще он не выглядел сейчас тем добреньким дедушкой, который брел вчера со мной по бульварам...
- Что за листочки у тебя в рюкзаке? - Спросил он и я поняла, насколько во всем прокололась! Во всем.
Я сдержалась, чтобы не заплакать. Ведь не была же я ревой! Старик вроде бы сжалился надо мной и сказал, - ладно, можешь не говорить! Я все и так понял, я ведь, глупышка ты моя, умный. Умный, в отличие от того дурня, который понаписал ту дребедень, которую ты, конечно же, привезла, чтобы показывать в Москве и всех поражать его талантами... Как там? Михаил Чекан? Псевдоним, кончено, дохленький, но для такой рукописьки - сойдет. Теперь мне надо знать, почему ты скрываешься под видом мальчишки? Натворила что, там, у себя?
Я захолодела: неужели он догадался и о том, что я обокрала свою семью?..
Конечно, мой злобный и в пьяни жутко агрессивный папаша уже сбегал в милицию и меня ищут по всем местам!
Но я ответила довольно беззаботно, - так мне казалось!
- Потому что меня прозвали "Ангелом из авоськи", а я не хочу...
- Из авоськи? Это ещё что такое?
Я объяснила.
- Когда я родилась, мама быстро пошла на работу, и оставляла меня на папу. А он ходил играть в домино, он тогда не работал. Засовывал меня в авоську и вывешивал за окно, чтоб я гуляла... Соседки нажаловались маме, я перестала так "гулять", но с тех пор...
- Я-асно... - Протянул старик - значит, просто сбежала? А мать оставила проливать слезы? Да и денежек, поди, прихватила из общака домашнего, а? Ну-ка, ну-ка, признавайся во всем. Молчишь, значит, говоришь - да, я украла, да, я - воровка...
Я все-таки заревела, а старик назидательно долбил, - это ещё хорошо, что ты ревешь, - совесть не совсем потеряла. Но такая мне и нужна. Знай тебя ищут и найдут, если я тебе не помогу, и ты сбежишь от меня. Да куда тебе бежать? В тюрьму разве?.. Паспорт твой у меня. Рукопись твоего друга я сейчас могу бросить в печку, у меня на кухне печечка есть... Так что, куда ни кинь,
- всюду Клин, такая вот пословица, "Ангел из авоськи"!
Внезапно наступила тьма - я ничего не видела, не слышала и не чувствовала.
Потеряла сознание и свалилась со стула.
2. ВАЖНЫЕ ПЕРСОНЫ
Тимофей Казиев и Родя ( Родерик! Не как-нибудь) Онисимов сидели в Ницце у самого синего моря, на пляже, - сильно поистертым телами великих людей.
Казиев и Родя пили пиво. Но не "престижно", как пьют теперь из бутылок и банок, а хлебали по-простецки сей напиток из возимых Казиевым с собой общепитовских граненых стаканов!
Казиеву так нравилось, ибо он давно и прочно был Великим кинорежиссером, получившим столько различного рода призов, что ему обрыдли светские приемы, фуршеты, парти, икра ложками, лобстеры (шмобстеры) и хотелось черных корявых сухарей, с бочковым "Жигулевским", где-нибудь в самой занюханной российской пивнухе...
В загранке надо показать этим слабосильным европанам, что такое русский мужик, к тому же Великий режиссер!
А вот Родя, преуспевающий адвокат, не так давно выскочивший по "чьему-то велению, чьему-то хотению" на поверхность с доброт - ным количеством Хороших акций, - с радостью поошивался бы на баллюстраде отеля, где восседала киношная "шушера", как выражался Казиев... Но сидеть по-простецки с самим Казиевым на песке и дуть на глазах фактически всего мира! - пиво, - это вам не кот начихал! Престижнее - некуда!
День был жарчайший, Казиев закатал свои парусиновые штаны до колен (шорты он не носил принципиально, потому что их носили ВСЕ) и своими сизокарими глазами, прищурясь, вглядывался в морскую невыносимо синюю даль, а Родя нет-нет да и посматривал на него, - чего тот зазвал его сюда?
Родя был довольно известен, и консультировал на последнем фильме-римейке Казиева, - "Зона ядовитой стрекозы".
И знал (слышал, скажем точнее), что МАСТЕР задумал новый фильм, с каким-то чудовищно убойным сюжетом. И как будто хочет, чтобы Родя снова был консультом.
Роде надоели и адвокатские дела, и консультации - до самого этого! Он жаждал киномира по-настоящему! Не в качестве десятистепенного юриста, а продюсера или даже - такой облом: режиссера. И на это были кое-какие надежды...
Ну, а если нет, - у Казика всегда можно подсуетиться. И вроде бы у того и сценарий написан, только загвоздка с Главной героиней... Никак не найдет нечто нечеловечески прекрасное! Так Родя слышал.
Но что не "старуху", - свою бывшую теперь жену Улиту Ильину,
- возьмет Тим, - говорил весь околокиношный люд.
Кто-то шепотом, с придыханием, проговаривал рабочее название фильма, "Роскошное убийство фройляйн Ханни"...
И тут, как показалось Роде (который изнемогал от дышащего ядом жара полдня, и ещё пива! - каковое Родя просто ненавидел!),
Казиев как-то подобрался, сильно сощурились его жуткие (так считал Родя) глаза и он спросил, как бы просто так, от нечего делать ( но Родя-то знал "Мага и Кудесника", ой, как хорошо!).
- Слушь, Родька, а что там у тебя за "Цыпа-Дрыпа"?
Прежде чем что-то сообразить с ответом, Родя подумал желчно: узнали, сволочи! Сучье племя эти киношники! Откуда?? Ну, откуда они могли узнать и уже сообщить этому демону о Родиной тайной красотке, дуре непроходимой, но необыкновенной по всем другим статьям, - Тинатин Нугзаровне Шадваридзе! Просто - Тинке.
Это ее! Ее назвал сейчас Казиев "Цыпой-Дрыпой"!
Родя созрел для ответа, с" приветом".
- О чем ты, Тим ? Какая "Дрыпа"?
Казиев со своей волчьей улыбочкой, открывающей все его белые, клыкастые зубы (которые в первые минуты общения с ним ввергали дам в состояние непреходящего сексуального стресса), ответил небрежно.
- Ласточка моя, Родик, Не ежься, все же знают, как ты к ней мотаешь в Сан Тропе, а туда путь не ближний! Влюблен, что ли?
И Казиев захохотал, открыв розовое как креветка небо и все свои сверкающие белизной клыки!
- Чушь какая-то... - пробормотал Родерик, уже понимая, что ему не отвертеться от этого гангстера, если он, Родерик Владимирович, хочет ещё иметь с этим волчарой дела!
- Короче, - разозлился Казиев, - я ведь не сказки пришел тебе на море рассказывать, а там, - он презрительно кивнул на отель с дамами в шляпах ретро, - там подслушает даже комар, которых принципиально здесь нет. Или ты отвечаешь, или я ухожу. Ты мне надоел, впрочем, как и все здесь. Так что Цыпа? И почему ты тогда клеишься к моей старухе, которая, правда, мне абсолютно не нужна, но я должен врубаться в любую ситуацию. А Цыпу я бы у тебя взял... На время. Купил, если хочешь.
Он сказал это серьезно и встал.
Родя от нахлынувшей злости даже не смог встать, а так и сидел в своих тонкой замши роскошных шортах, и "раскололся". Надоел Казя!
- Да, Тим, есть "Цыпа"... В кругах её зовут Тинка-грузинка. Восемнадцать лет, сбежала из своего Тбилисо от папы-мамы, не бедных и довольно-таки знатных, ну, захотела! Тут кантовалась по вокзалам сначала, очень недолго, потому что хороша, - попала к одному, другому... Жениться, как она возмечтала, не хотят. Но она вбила себе в голову, что станет именно здесь Дивой. И папа-мама, и какой-то там Абел узнают, наконец, чего она стоит!
Я её прямо-таки подобрал на улице - деньги все просаживает, мужики бросают, как только видят, что за "товар", хоть и пер - воклассный. Вот и все. А твоя "старуха", как ты говоришь... Она хоть и "старуха", но последний её фильм с дамой "серебряного" века" - это высший класс! Она тебе надоела, я понимаю! Мне - моя давно... Но на "Цыпе", как ты её прозвал, я жениться не собираюсь. Накладно. Жаль, конечно, "Цыпу", - хороша, бесовка, но для друга я...
- ... в воду готов, да жаль, что с воды меня рвет, - зачел Казиев и вдруг спихнул Родю прямо в море. Постыдно и унизитель - но. На виду дам с балюстрады отеля.
Но Родя виду не показал, заржал, смешно выполз из воды. Казиев все стоял, не уходил, о чем-то раздумывая.
... Господи, неужели он эту дурандасину в фильм возьмет? А что, подумал Родя, вполне. Казя сумасшедший.
Сначала Родя вроде бы расстроился, что лишится услад восточных, а теперь как-то прозрение пришло - во время! Все делается во время! Пусть Цыпу берет Казя! И, наконец, можно будет всерьез обсудить с Улитой их помолвку. Тот, кто эту заварушку затевает, торопит. И со своим гонцом, сопляком каким-то, передал записку, что и сюжет есть феерический, какого ещё не бывало, что-то типа Хемингуэй-2000, именно для Улитки. Жутко, как все таинственно и секретно! Никому - ни полслова. Конечно, может розыгрыш... Но уже одно серьезно: Родина вторая квартира - Улитке... И куча тайн и условий. Родя не в накладе - часть баксов уже шуршит в кармане! И ещё будут. А если Кино!! Завтра, сказал сопляк, то ли секретарь, то ли охранник неприметный... Завтра встреча.
Как ни кинь, а в каком-то там Сан Тропе или даже Ницце, - куда спокойнее, чем в родимой России. Никто и носом не ведет! Предложил "место встречи" не Родя, а "тот"... Забирайте, Тимофей Михайлович, "Цыпу-Дрыпу"! А вот в Родином кино, если оно будет!
- тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!.. - станут играть только самые-рассамые! Нет. Пока даже думать страшно.
Еще одно глодало Родю, - как это Улита согласилась, - вроде бы да?! на их помолвку? Боится своего Казиева? Боится остаться одна?.. Еще фильм-два и она выйдет в тираж? А уж мамушек-бабушек она играть никогда не будет.
Как она ему сказала?
... Лягу тогда на стол, поставлю свечу, не буду ни жрать, ни пить, - и подохну.
- Ну, как? - Раздражился его молчанием Казиев. Родя понял: задела девка стареющего Казанову! А как не задеть?! Талия - тростинка, груди как поспевшие груши, личико - иконописное! И кожа! Белизны снега горних вершин! Конечно, на экране это будет нечто! Но "Цыпка" двигаться не умеет, ни тельцем, ни личиком, знает две-три нужные позы и кранты. Все при ней, и ничего нет.
Казиев с актерами работать не любит и, - признался себе в тайне души Родя, - не умеет. Многого не умеет Казя, как оказалось, когда поработал с ним примечающий все Родя. Но об этом - никому и никогда!
Отдаст Родик белоснежную грузинскую княжну!
- Бери. Бесплатно. - Великодушно сообщил Родерик, когда они медленно шли к отелю, - дарю. И почувствовал себя на Белом коне.
И подумал, что Казиеву сейчас жуть как стыдно но вместе с тем
- очень хочется...
- Давай сделаем следующее, - Родя уже гарцевал на Коне, которым всю жизнь владел Казиев, - я сегодня съезжу к ней, скажу, что у нас мол, все...
- Нет. - Резко заявил Казиев. - Никаких сегодняшних твоих поездок и предупреждений! Мы приедем завтра после презентации и просто познакомимся, а там уж будет мое дело, - и он усмехнулся.
- Ну, а с мадам как будем? Баш на баш?
Казиев заржал, опять показав свое креветочное небо, в которое Роде захотелось воткнуть что-нибудь вроде шила или острой отвертки.
- Потрох ты все-таки, Казиев, - неизвестно как вырвалось у Роди, мадам, если хочешь знать, стоит раз в пятьдесят, - это по-малому счету, больше, чем юная "Цыпа"! Мы с самой мадам договорились. Надоело ей болтаться при тебе то ли маразматичной мамашей, то ли домоправительницей, которую вот-вот выпихнут под зад коленом.
К случаю сказать, - не так уж и восторгался Улитой наш Родерик - он и сам любил молоденьких пышненьких девулек, и не влюблен он в неё был, он просто нюхом своим адвокатским учуял, что эта дама, прежде чем совсем уйти в небытие, ещё "даст дрозда" зрителю... Да и беспокоились о ней какие-то силы.
Было, было чутье у, казалось бы, глупого, и, - скажем вперед,
УДАР С НЕБЕС
Роман
ПРОЛОГ.
"Я стоял в вонючем загоне для быков. Стоял так, чтобы до поры Хуан меня не учуял. Он бил своей тяжелой ногой по утрамбованной быками земле и хрипел. Будто понимал, зачем я здесь. А ведь понимал, скотина! Стоп. Скотина - ты, а он - бык, попавший случайно в поганое дело.
Все-таки я заплакал, как ни крепился. Не плакал я лет двадцать или больше.
Поминки по Рафаэлю...
А Рафаэль, счастливый, смеется и раскланивается перед публикой, проводя почти по земле своей треуголкой. Этот бой он посвятит Дагмар, сказал он вчера. Дагмар всегда ждала его в машине у театра, никогда на заходя внутрь, к арене.
Свихнулся Раф, слишком отдался чувству. Нельзя. И вот теперь я, его брат и друг, обязан его... убрать. Подлым способом. Через взбесившегося неожиданно, внезапно, Хуана, которому я...
Стоп! Никаких размышлений! Бери ампулу. Пока тебя никто не застукал.
Хуан, мне казалось, с удивлением посмотрел на меня.
В его бычьих, вроде бы дурных глазах, что-то сверкнуло, типа: а ты оказался дерьмом, братец...
Я не ответил ему."
1. "АНГЕЛ ИЗ АВОСЬКИ".
- Чего пристал? - зашипела я, резко обернувшись к дряхлому старикашке, давно плетущемуся за мной по бульварам.
- Молодой человек, я... - забормотал он и скоренько от меня отодвинулся, испугавшись, видно, что я тресну его по лысому кумполу ( что "молодой человек", - меня не удивило и порадовало: значит, похожа на мальчишку лет шестнадцати, как говорят... А я
- девчонка, семнадцати, сбежавшая из дома, из нашего тихого городочка, но об этом потом...).
Я шастала по центру в поисках объявлений о сдаче комнаты, но уже поняла, что за мои пятьдесят долларов ( которые я увела у матушки, из её заветной железной коробочки) никакой квартирки я не сниму.
На бульварах я и заметила этого дедка и теперь готова была и вправду пихануть его, чтоб отстал.
Но он, отойдя от меня на пару шагов, остановился и опять обратился ко мне.
- Молодой человек, не сердитесь, прошу вас... Вы не москвич? Впервые в Москве?
Большей пакости старикашка не мог бы придумать! Значит я так выгляжу! Занюханным парнишкой из Тьмутараканьска, которому негде преклонить голову ( не удивляйтесь, что я правильно говорю оп-русски, не так, как мои сверстники. Это все незабвенный мой учитель литературы в нашей школе и сосед по квартире. Случай привел в наш городок, - и Леонид Матвеич почему-то выбрал меня из всего класса и старался передать мне все, что сам знал. А знал он немало).
Я не ответила старику, но почему-то не ушла, - так и стояла перед ним со своим рюкзачком за спиной, в старых джинсах и чер - ной майке. Дедок увидев, что я не убегаю и не собираюсь, вроде бы, его бить, начал быстро бормотать.
- Я ничего дурного вам не желаю, молодой человек, я просто вижу своими старыми глазами, много видевшими на своем веку, что вот молодой симпатичный человек, скорее всего, совсем недавно в Москве, в поисках пристанища. А я таковое имею и мог бы...
Я стала обдумывать его не лишенную для меня интереса болтовню.
Сам старик мне не понравился ( как вообще могут "нравиться" такие старики!). Он был очень старый, лысый, горбатый - или сильно горбился, - с висячим носом и брюхом, с мешками под маленькими неопределенного цвета глазками, которые почти были скрыты бровями, как у скотч-терьеров, и разглядеть эти глазенки и что в них, - было почти невозможно.
Костюм на нем был черный, лоснящийся от старости, скрученный черный галстук, белая затрепанная, но достаточно чистая рубашка и пыльные, какие-то все кривые штиблеты.
Нет, он мне определенно не нравился.
Ну, а где мне приткнуться хотя бы на ночь?..
И потому я стояла, смотрела на противного старика и молчала, но сама-то уже почти решилась, а что мне оставалось?..
Разыскивать Алену из нашего класса, которая меня давно забыла?
И в Москве ли она?
Ее папашу, директора нашего единственного, но очень "серьезного", завода в городке, вызвали в Москву и они все быстро собрались и уехали.
Меж тем старик продолжал свой нескончаемый рассказ.
... Что живет он в центре, недалеко, что очень это удобно и он каждый день гуляет бульварами и что я ему глубоко симпатичен и он просто хочет помочь мне... Что одинок и...
А я, помня ежеминутно о своих долларах, завернутых в платочек и приколотых булавкой к изнанке джинсов, пробурчала, что денег у меня нет. Хотя ещё деревянный стольник у меня был, тоже маменькин... Когда я вспоминала свою милую, тихую матушку, сердце у меня сжималось и хотелось плакать, плакать и мчаться на вокзал, купить билет обратно в наш городок и никуда! никогда! не уезжать!
Но жизнь все равно тянет и тащит своими путями и я понимала, что не уеду я из Москвы и буду здесь жить. И слово, данное Леонид Матвеичу, сдержу... А вот как, - не знаю. Но найду его друга (забыла фамилию... У меня записано!).
Среди какого-то длинного описания, - то ли старикова дома, то ли его квартиры, я сказала охрипшим от долгого молчания голосом,
- я у вас переночую и заплачу.
- Ну, вот и ладненько, ну, вот и хорошо. Я сразу понял, что вы разумный молодой человек! Идемте же! - Обрадованно прокудахтал старик.
И тут же очень бойко затрюхал по бульварам, все время оглядываясь, иду ли я.
Шли мы совсем недолго и попали в переулок, где никем из "новых" ещё было не тронуто.
Дом старика был двухэтажный, деревянный. Халупа.
Мы поднялись на второй этаж.
Прошли длинным коридором и очутились под самой крышей, перед маленькой дверцей, которую старик со скрипом открывал минут пять огромным ржавым ключом.
В комнате, куда мы попали, я ничего сначала не могла разглядеть, потому что стояла кромешная тьма: окна были плотно занавешены.
Старик зажег где-то у пола настольную лампу и я наконец-то огляделась. И удивилась, что у такого древнего старикана может быть так чисто в комнате. Комната была одна и ещё что-то вроде кухни рядом.
И, что меня как-то снова напугало и заставило сомневаться в моем выборе, это то, что в доме, пока мы шли, я не почувствовала присутствия людей.
Я сразу же спросила, - а вы здесь один живете?
- Да. - Гордо ответил старик, - этот дом - мой. Но в силу... И удалился на кухню. А я осмотрелась уже хорошенько, - нас - колько позволяла настольная лампа на полу (он, что, скрывается? Боится воров? А воровать-то у него нечего!).
В комнате был порядок, я бы даже сказала, - военный, хотя не знаю, какой он, этот "военный порядок".
Пустой письменный стол. Три стула. Раскладушка, застеленная байковым одеялом, подогнутым под матрац.
Высокий черный узкий гардероб на замке и клеенчатый старый диван.
Я стояла, не снимая с плеч рюкзачок, потому что не знала - бежать мне отсюда поскорее или все же остаться на одну ночь, а уж завтра мотать отсюда...
Притащился старик ( мы так пока и не познакомились...) с кипящим чайником и тарелкой сушек. Я была голодна до предела, вид сушек меня не вдохновил и я опять пожалела, что появилась здесь.
Но хозяин мой был востер: сразу заметил мое разочарование и успокоил.
- Не волнуйтесь, юноша, голодным спать не ляжете.
Делал он все размеренно и спокойно, исчезла его бывшая на улице суетливость и униженность, он даже как-то распрямился, вроде бы подрос.
Застелил письменный стол клеенкой, чайник угнездил на подставку. Ключиком на цепочке, который висел где-то у него на брюхе, открыл замок на гардеробе и с полочки, застеленной белой бумагой, достал хлеб, колбасу и половинку копченой курицы.
Что ж, конечно, я осталась у старика! Голод не тетка, знаете ли.
Сам он только пососал сушку и выпил чаю. Все остальное срубила я.
И тогда старик спросил меня.
- Юноша, а зовут вас как? Меня - Степан Семенович. Фамилию мою вам знать не обязательно.
- Ангел! - Выпалила я.
Дело в том, что моя матушка, рожавшая меня трудно, и в роддоме напротив церкви, решила назвать меня Ангелина - чтобы, так сказать, сразу определить мой жизненный статус, - не получилось у нее, увы... Звала она меня - Ангел, а девчонки и ребята, вслед за ней, со смехом, правда, тоже: Ангел да Ангел...
Ну, вот я и брякнула старику свое истинное имя, хотя всю дорогу твердила себе, что я - Володя, Володя, и Володя, - как мой папаня.
Старик расхохотался. Он становился все более вальяжным и свободным. И я понимала, что начинаю его очень бояться...
- Значит, Ангел, - повторил он, - вот наверное поэтому я вас и пригласил к себе... Я ведь гостей не люблю. А вот Ангел мне очень нужен. И хихикнул довольно мерзко.
Странный какой!..
И услышала его шепот.
- Не вздумайте что-нибудь украсть, Ангелок! Я вас достану и оторву голову, - он как-то внимательно посмотрел на меня и таин - ственно так спросил, - а вы Ангел, - не девочка ли? Я заподозрил это сразу! Вы думаете, я зазвал бы к себе парня? Чтобы он меня угробил и обворовал?
Я содрогнулась. Так вот какой он, этот старик! Узнал сразу главное...
Старик хохотнул.
- Ну, что вы испугались так, Ангелочек? Я на вас не претендую, мне уже ничего ТАКОГО не надо. Раньше... Раньше у меня были такие женщины, такие, моя радость! Да что вам говорить. Вы же не представляете, каким я был, и ничего не понимаете.
Он полез в свой гардероб и стал рыться на нижней полке.
Я успела заметить, что кроме полки с едой, - все остальные заполнены бумагами и папками. Вот это да!
Но тут мне была сунута под нос старая, однако очень красиво сделанная плотная фотография. На ней были трое: двое мужчин и девушка. Где-то на берегу моря или широкой реки, или... не знаю, чего. Океана.
Девушка в платье старинных годов, как бы газовом, развевающимся.
Она смеялась и волосы её, какие-то серебристые, вьющиеся, трепал ветер.
Толстый волосатый палец с искривленным ногтем ткнул в одного из мужчин: вот он я...
Я всмотрелась в этого мужчину на фото и поняла, что старик разыгрывает меня.
Ну, не мог тот стройный черноволосый красавец стать этой развальней с противным лицом и ужасным телом!..
- Давай сюда, дура! - Вдруг крикнул старик и выхватил фотографию у меня из рук.
Я же ничего же не сказала! Только посмотрела на теперешнего Степана Семеновича! А он сразу ругаться! Сам дурак.
И неожиданно я захлюпала носом: все сказалось, - и мое бегство, и то, что я обокрала маменьку, и то, что мне пришлось придти сюда и - главное! я не знаю, что со мной будет.
- Ладно, не ревите, милый Ангел, - уже насмешливо заявил мой хозяин, уложил фотографию снова в гардероб и запер его на ключ.
- Реветь надо мне. Но старики почему-то не плачут. Давайте ложиться спать.
Он постелил мне на диванчике и я думала, засну мгновенно, но не тут-то было.
Спать расхотелось сразу, как только меня обступила тьма.
Я села на диване и меня затрясло. Вдруг вот так сразу.
И Старик почему-то не спал, он подошел ко мне, наклонился и, зловеще спросил: страшно, Ангел?
- С-стр-ра-а-ашно, - сказала я правду.
А Степан расселся на стуле, закурил ( мне почему-то казалось, что он не курит!) и мечтательно произнес.
- Ты не знаешь, что такое настоящий страх. И как его преодолевают. Ты меня не бойся, Ангелица. Я - уже не страшный. Вот когда я был таким, как на фотографии, - тогда я был страшным.
Он докурил сигарету и сказал, - все, спать. Завтра у нас с тобой дела.
Какие у меня с ним могут быть дела?..
Я убежала из дома не для его дел! Я убежала, чтобы начать красивую, прекрасную жизнь в столице, о которой мне столько рассказывал Леонид Матвеич!
И потом ДЕЛО У МЕНЯ!
Я должна, обязана, найти друга Матвеича - режиссера и передать ему рукопись моего учителя: какой-то потрясающий роман на все века... И рассказать все о несчастной судьбе его создателя. И из этого режиссер тот должен слепить убойное кино.
А там появится и сам Леонид Матвеич, который к тому времени бросит пить, купит костюм, и прибудет в Москву на нанятой машине! (на какие деньги он её наймет, я не задумывалась, но Леонид Матвеич настолько умный фокусник, что все сможет!).
Старик разбудил меня рано, но сам был уже одет в черный костюм, белую рубашку и черный галстук, - как и вчера.
Мы быстренько сели со стариком ( моим новым хозяином? Шиш ему!) за завтрак, - чай с сушками и кусок колбасы.
Позавтракав, старик ( никак он не назывался у меня Степаном Семеновичем!) закурил длинную коричневую сигарету с золотым об - резом и я подумала, что не так он и беден, как подумалось мне сначала. ПРИТВОРЯЕТСЯ бедным... Для чего? Мои мысли прервал его вопрос.
- Ну-с, Ангелица, откуда ты и - главное - зачем? Кстати, - перебил он сам себя, - а паспорт ты уже получила?
Вот уж этого вопроса я не боялась! Мне же было семнадцать!
Я тут же схватила свой рюкзачок, проверив заодно, - на месте ли рукопись, - кто его знает, этого Степана Семеновича! - рукопись была на месте.
Из потайного кармана вытащила паспорт и гордо подала старику...
Дура! Из дур - дура! Говорил же мне Леонид Матвеич, чтобы я никогда, ничего... - никаких документов, бумаг, денег никому в руки не давала, пока не удостоверюсь, что это человек порядочный и достойный.
Старик оказался недостойным.
Он схватил мой паспорт, проглянул его по всем позициям, и засунул себе куда-то в пиджак.
Я, не успев даже ничего сообразить, кинулась к нему, но...
Но у него моментально в руке оказался маленький пистолетик и он с улыбкой динозавра, прикрикнул, хотя я уже и сама, глядя на пистолет, стояла столбом.
- Тихо, крошка моя, не шебуршись. Паспорт твой полежит здесь, пока ты у меня будешь жить. Сбежишь - пеняй на себя.
Он хлопнул меня по ноге ручкой пистолетика.
- Садись, не расстраивайся, ничего плохого я тебе не сделаю. Просто задам несколько вопросиков. Ты ответишь и я объясню, что тебе надо будет делать. А после, - иди на все четыре стороны, куда хочешь. Значит, ты из славного города Славинска. И зачем же сюда явилась?
Я не имела права говорить ему о рукописи Леонид Матвеича и потому пометавшись, сказала.
- Хочу поступать в институт...
Старик приподнял свои огромные брови, блеснули маленькие глазки.
- Значит, учиться? Умница! А то, что все уже документы подали, а платный ВУЗ ты не потянешь, это как? Не ври.
Он встал и подошел ко мне.
Его кривопалая лапа схватила меня зашкирку, приподняла со стула и он, повторив, - не ври мне никогда! - крепко усадил снова на стул, так, что у меня заболел копчик, - старик-то оказался ещё и сильным!
И вообще он не выглядел сейчас тем добреньким дедушкой, который брел вчера со мной по бульварам...
- Что за листочки у тебя в рюкзаке? - Спросил он и я поняла, насколько во всем прокололась! Во всем.
Я сдержалась, чтобы не заплакать. Ведь не была же я ревой! Старик вроде бы сжалился надо мной и сказал, - ладно, можешь не говорить! Я все и так понял, я ведь, глупышка ты моя, умный. Умный, в отличие от того дурня, который понаписал ту дребедень, которую ты, конечно же, привезла, чтобы показывать в Москве и всех поражать его талантами... Как там? Михаил Чекан? Псевдоним, кончено, дохленький, но для такой рукописьки - сойдет. Теперь мне надо знать, почему ты скрываешься под видом мальчишки? Натворила что, там, у себя?
Я захолодела: неужели он догадался и о том, что я обокрала свою семью?..
Конечно, мой злобный и в пьяни жутко агрессивный папаша уже сбегал в милицию и меня ищут по всем местам!
Но я ответила довольно беззаботно, - так мне казалось!
- Потому что меня прозвали "Ангелом из авоськи", а я не хочу...
- Из авоськи? Это ещё что такое?
Я объяснила.
- Когда я родилась, мама быстро пошла на работу, и оставляла меня на папу. А он ходил играть в домино, он тогда не работал. Засовывал меня в авоську и вывешивал за окно, чтоб я гуляла... Соседки нажаловались маме, я перестала так "гулять", но с тех пор...
- Я-асно... - Протянул старик - значит, просто сбежала? А мать оставила проливать слезы? Да и денежек, поди, прихватила из общака домашнего, а? Ну-ка, ну-ка, признавайся во всем. Молчишь, значит, говоришь - да, я украла, да, я - воровка...
Я все-таки заревела, а старик назидательно долбил, - это ещё хорошо, что ты ревешь, - совесть не совсем потеряла. Но такая мне и нужна. Знай тебя ищут и найдут, если я тебе не помогу, и ты сбежишь от меня. Да куда тебе бежать? В тюрьму разве?.. Паспорт твой у меня. Рукопись твоего друга я сейчас могу бросить в печку, у меня на кухне печечка есть... Так что, куда ни кинь,
- всюду Клин, такая вот пословица, "Ангел из авоськи"!
Внезапно наступила тьма - я ничего не видела, не слышала и не чувствовала.
Потеряла сознание и свалилась со стула.
2. ВАЖНЫЕ ПЕРСОНЫ
Тимофей Казиев и Родя ( Родерик! Не как-нибудь) Онисимов сидели в Ницце у самого синего моря, на пляже, - сильно поистертым телами великих людей.
Казиев и Родя пили пиво. Но не "престижно", как пьют теперь из бутылок и банок, а хлебали по-простецки сей напиток из возимых Казиевым с собой общепитовских граненых стаканов!
Казиеву так нравилось, ибо он давно и прочно был Великим кинорежиссером, получившим столько различного рода призов, что ему обрыдли светские приемы, фуршеты, парти, икра ложками, лобстеры (шмобстеры) и хотелось черных корявых сухарей, с бочковым "Жигулевским", где-нибудь в самой занюханной российской пивнухе...
В загранке надо показать этим слабосильным европанам, что такое русский мужик, к тому же Великий режиссер!
А вот Родя, преуспевающий адвокат, не так давно выскочивший по "чьему-то велению, чьему-то хотению" на поверхность с доброт - ным количеством Хороших акций, - с радостью поошивался бы на баллюстраде отеля, где восседала киношная "шушера", как выражался Казиев... Но сидеть по-простецки с самим Казиевым на песке и дуть на глазах фактически всего мира! - пиво, - это вам не кот начихал! Престижнее - некуда!
День был жарчайший, Казиев закатал свои парусиновые штаны до колен (шорты он не носил принципиально, потому что их носили ВСЕ) и своими сизокарими глазами, прищурясь, вглядывался в морскую невыносимо синюю даль, а Родя нет-нет да и посматривал на него, - чего тот зазвал его сюда?
Родя был довольно известен, и консультировал на последнем фильме-римейке Казиева, - "Зона ядовитой стрекозы".
И знал (слышал, скажем точнее), что МАСТЕР задумал новый фильм, с каким-то чудовищно убойным сюжетом. И как будто хочет, чтобы Родя снова был консультом.
Роде надоели и адвокатские дела, и консультации - до самого этого! Он жаждал киномира по-настоящему! Не в качестве десятистепенного юриста, а продюсера или даже - такой облом: режиссера. И на это были кое-какие надежды...
Ну, а если нет, - у Казика всегда можно подсуетиться. И вроде бы у того и сценарий написан, только загвоздка с Главной героиней... Никак не найдет нечто нечеловечески прекрасное! Так Родя слышал.
Но что не "старуху", - свою бывшую теперь жену Улиту Ильину,
- возьмет Тим, - говорил весь околокиношный люд.
Кто-то шепотом, с придыханием, проговаривал рабочее название фильма, "Роскошное убийство фройляйн Ханни"...
И тут, как показалось Роде (который изнемогал от дышащего ядом жара полдня, и ещё пива! - каковое Родя просто ненавидел!),
Казиев как-то подобрался, сильно сощурились его жуткие (так считал Родя) глаза и он спросил, как бы просто так, от нечего делать ( но Родя-то знал "Мага и Кудесника", ой, как хорошо!).
- Слушь, Родька, а что там у тебя за "Цыпа-Дрыпа"?
Прежде чем что-то сообразить с ответом, Родя подумал желчно: узнали, сволочи! Сучье племя эти киношники! Откуда?? Ну, откуда они могли узнать и уже сообщить этому демону о Родиной тайной красотке, дуре непроходимой, но необыкновенной по всем другим статьям, - Тинатин Нугзаровне Шадваридзе! Просто - Тинке.
Это ее! Ее назвал сейчас Казиев "Цыпой-Дрыпой"!
Родя созрел для ответа, с" приветом".
- О чем ты, Тим ? Какая "Дрыпа"?
Казиев со своей волчьей улыбочкой, открывающей все его белые, клыкастые зубы (которые в первые минуты общения с ним ввергали дам в состояние непреходящего сексуального стресса), ответил небрежно.
- Ласточка моя, Родик, Не ежься, все же знают, как ты к ней мотаешь в Сан Тропе, а туда путь не ближний! Влюблен, что ли?
И Казиев захохотал, открыв розовое как креветка небо и все свои сверкающие белизной клыки!
- Чушь какая-то... - пробормотал Родерик, уже понимая, что ему не отвертеться от этого гангстера, если он, Родерик Владимирович, хочет ещё иметь с этим волчарой дела!
- Короче, - разозлился Казиев, - я ведь не сказки пришел тебе на море рассказывать, а там, - он презрительно кивнул на отель с дамами в шляпах ретро, - там подслушает даже комар, которых принципиально здесь нет. Или ты отвечаешь, или я ухожу. Ты мне надоел, впрочем, как и все здесь. Так что Цыпа? И почему ты тогда клеишься к моей старухе, которая, правда, мне абсолютно не нужна, но я должен врубаться в любую ситуацию. А Цыпу я бы у тебя взял... На время. Купил, если хочешь.
Он сказал это серьезно и встал.
Родя от нахлынувшей злости даже не смог встать, а так и сидел в своих тонкой замши роскошных шортах, и "раскололся". Надоел Казя!
- Да, Тим, есть "Цыпа"... В кругах её зовут Тинка-грузинка. Восемнадцать лет, сбежала из своего Тбилисо от папы-мамы, не бедных и довольно-таки знатных, ну, захотела! Тут кантовалась по вокзалам сначала, очень недолго, потому что хороша, - попала к одному, другому... Жениться, как она возмечтала, не хотят. Но она вбила себе в голову, что станет именно здесь Дивой. И папа-мама, и какой-то там Абел узнают, наконец, чего она стоит!
Я её прямо-таки подобрал на улице - деньги все просаживает, мужики бросают, как только видят, что за "товар", хоть и пер - воклассный. Вот и все. А твоя "старуха", как ты говоришь... Она хоть и "старуха", но последний её фильм с дамой "серебряного" века" - это высший класс! Она тебе надоела, я понимаю! Мне - моя давно... Но на "Цыпе", как ты её прозвал, я жениться не собираюсь. Накладно. Жаль, конечно, "Цыпу", - хороша, бесовка, но для друга я...
- ... в воду готов, да жаль, что с воды меня рвет, - зачел Казиев и вдруг спихнул Родю прямо в море. Постыдно и унизитель - но. На виду дам с балюстрады отеля.
Но Родя виду не показал, заржал, смешно выполз из воды. Казиев все стоял, не уходил, о чем-то раздумывая.
... Господи, неужели он эту дурандасину в фильм возьмет? А что, подумал Родя, вполне. Казя сумасшедший.
Сначала Родя вроде бы расстроился, что лишится услад восточных, а теперь как-то прозрение пришло - во время! Все делается во время! Пусть Цыпу берет Казя! И, наконец, можно будет всерьез обсудить с Улитой их помолвку. Тот, кто эту заварушку затевает, торопит. И со своим гонцом, сопляком каким-то, передал записку, что и сюжет есть феерический, какого ещё не бывало, что-то типа Хемингуэй-2000, именно для Улитки. Жутко, как все таинственно и секретно! Никому - ни полслова. Конечно, может розыгрыш... Но уже одно серьезно: Родина вторая квартира - Улитке... И куча тайн и условий. Родя не в накладе - часть баксов уже шуршит в кармане! И ещё будут. А если Кино!! Завтра, сказал сопляк, то ли секретарь, то ли охранник неприметный... Завтра встреча.
Как ни кинь, а в каком-то там Сан Тропе или даже Ницце, - куда спокойнее, чем в родимой России. Никто и носом не ведет! Предложил "место встречи" не Родя, а "тот"... Забирайте, Тимофей Михайлович, "Цыпу-Дрыпу"! А вот в Родином кино, если оно будет!
- тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!.. - станут играть только самые-рассамые! Нет. Пока даже думать страшно.
Еще одно глодало Родю, - как это Улита согласилась, - вроде бы да?! на их помолвку? Боится своего Казиева? Боится остаться одна?.. Еще фильм-два и она выйдет в тираж? А уж мамушек-бабушек она играть никогда не будет.
Как она ему сказала?
... Лягу тогда на стол, поставлю свечу, не буду ни жрать, ни пить, - и подохну.
- Ну, как? - Раздражился его молчанием Казиев. Родя понял: задела девка стареющего Казанову! А как не задеть?! Талия - тростинка, груди как поспевшие груши, личико - иконописное! И кожа! Белизны снега горних вершин! Конечно, на экране это будет нечто! Но "Цыпка" двигаться не умеет, ни тельцем, ни личиком, знает две-три нужные позы и кранты. Все при ней, и ничего нет.
Казиев с актерами работать не любит и, - признался себе в тайне души Родя, - не умеет. Многого не умеет Казя, как оказалось, когда поработал с ним примечающий все Родя. Но об этом - никому и никогда!
Отдаст Родик белоснежную грузинскую княжну!
- Бери. Бесплатно. - Великодушно сообщил Родерик, когда они медленно шли к отелю, - дарю. И почувствовал себя на Белом коне.
И подумал, что Казиеву сейчас жуть как стыдно но вместе с тем
- очень хочется...
- Давай сделаем следующее, - Родя уже гарцевал на Коне, которым всю жизнь владел Казиев, - я сегодня съезжу к ней, скажу, что у нас мол, все...
- Нет. - Резко заявил Казиев. - Никаких сегодняшних твоих поездок и предупреждений! Мы приедем завтра после презентации и просто познакомимся, а там уж будет мое дело, - и он усмехнулся.
- Ну, а с мадам как будем? Баш на баш?
Казиев заржал, опять показав свое креветочное небо, в которое Роде захотелось воткнуть что-нибудь вроде шила или острой отвертки.
- Потрох ты все-таки, Казиев, - неизвестно как вырвалось у Роди, мадам, если хочешь знать, стоит раз в пятьдесят, - это по-малому счету, больше, чем юная "Цыпа"! Мы с самой мадам договорились. Надоело ей болтаться при тебе то ли маразматичной мамашей, то ли домоправительницей, которую вот-вот выпихнут под зад коленом.
К случаю сказать, - не так уж и восторгался Улитой наш Родерик - он и сам любил молоденьких пышненьких девулек, и не влюблен он в неё был, он просто нюхом своим адвокатским учуял, что эта дама, прежде чем совсем уйти в небытие, ещё "даст дрозда" зрителю... Да и беспокоились о ней какие-то силы.
Было, было чутье у, казалось бы, глупого, и, - скажем вперед,