Васильева Ксения. Удар с небес

   Ангел сел, но не рядом, а чуть поодаль.
   И тут появилась Звезда! Улита.
   В невероятном наряде: серебряное платье до земли, с длинным узким разрезом на груди, серебряные длинные серьги, сверкающие в свете огня.
   Она была так молода и прекрасна!
   И ей он сказал: садись, - на "ты", - я так одинок.
   Она села на землю в своем тонком платье и он тут же бросил ей небольшой плед, который теперь всегда возил в кармане Харли - для нее.
   Она подложила плед и обняв руками колени, стала смотреть на огонь.
   Ангел исчез, истаяла его тонкая фигурка вдали...
   Тогда Макс, томясь всем телом и сердцем, и душой - сказал ей, сядь рядом со мной. А она прилегла к нему, - легла.
   И он прижался к её почему-то холодному телу и сказал: я согрею тебя, тебе будет тепло со мной...
   И правда - её тело стало согреваться и она прижалась к Максу вплотную, так, что он смог обнять её всю, скрестив руки на спине, а она обхватила его за шею.
   И они поцеловались.
   Ее губы и поцелуй были будто из воздуха, чуть более плотного, чем настоящий, а он целовал её сильно и часто, чтобы её губы хоть немного согрелись, как согрелось тело, и не были столь неуловимо воздушны... И губы под его поцелуями стали плотнеть, теплеть, и он целовал уже настоящие женские губы, губы его Улиты...
   Их тела вдруг поднялись в воздух и свились вместе. И он не чувствовал, где руки, ноги, её, его... - все обвилось как лианы...
   А сердце наполнилось таким необычайным восторгом, что слезы полились и из его и её глаз и это были их общие слезы.
   Неведомый восторг перешел в безумство их общего тела и охватил их. Они потерялись в нем, этом восторге, колыхаясь своим телом все выше и выше, в небеса...
   Очнулся Макс от холода. Костер загас. Стояла тьма и его трясло от холода, но все его существо помнило их соединение в воздухе, их поцелуй, из воздушного превратившийся в настоящий... Он любил ее! И она любила его!
   Они любили друг друга как мужчина и женщина! - Но - странно и совсем не так, как он делал это на земле, с земными красавицами.
   У него ещё оставалась марихуана, но он высыпал её в маленький костерок, который разжег, иначе бы заледенел.
   Часы показывали половину второго ночи.
   Ого! Значит он грезил здесь два часа! Но так грезить он готов был бы всю жизнь, и не просыпаться...
   - Значит, ты хочешь ее?
   - Значит, да, - ответил он тому, кто его спросил.
   - И давно?
   - Не знаю. Возможно, всегда.
   - Ты расскажешь ей об этой ночи?
   - Нет, я никогда не расскажу ей об этом... Это была марихуана...
   - Всякие видения посещают нас... Во всякие времена... - сказал голос, который здесь в лесу разговаривал с ним, - но не все они - одинаковы в смысле правды...
   - Марихуана не может дать правду? - спросил он.
   - А это ты должен сам понять, - рассыпался тихим смехом голос, удаляясь.
   И только посвист ветра говорил с ним на своем непонятном языке.
   Что он ей скажет, когда увидит ее?..
   Он скажет, что такая любовь посещает земных людей, наверное, раз в столетие. Не смейтесь, - скажет он ей, это правда, я знаю. Я ведь совсем не такой, как с вами... Я - другой. Не очень хоро - ший. И с женщинами иной раз веду себя так, что потом мне стыдно, но прощения никогда не прошу... Но не будем говорить об этом.
   Будем - о любви... Любовь и страсть - до познания добра и зла...
   До змия... Так не бывает, возразит она. Но если у нас с вами так, то значит - бывает? - ответит он.
   Адам и Ева до познания греха?.. А теперь ты один сидишь в холодном предутреннем лесу и рядом с тобой никого. Но была!.. Это зависит от твоего воображения... Была!
   Он вскочил на Харли и помчался в город.
   А в семь утра позвонил Улите.
   Она не спала всю ночь, какие бы снадобья не принимала. Сон не шел. Она думала обо всем и обо всех. О тех троих из сценария и их трагической любви, о себе и Максе, что надо, необходимо, прямо завтра сказать ему, что она уезжает.
   И прятаться от него то время, пока она в действительности не уедет. В Питер!
   Но почему она так всполошилась?
   Потому что идет время и Макс надолго пропадает куда-то. И есть какая-то девочка-мальчик... И не должно быть в его жизни - Улиты.
   ... Надо, надо уехать, твердила она себе так же, как несколько недель назад твердила Ангел.
   Улита схватила трубку и, услышав голос Макса, какой-то странно взбудораженный.
   - Улита, - сказал он, - простите, что я так рано, но мне... Мне очень нужно вас видеть. Можно?
   - Макс, конечно! - Чуть не закричала она. Именно этого она хотела всю ночь: чтобы он позвонил и приехал. В какое угодно время.
   Он ворвался в квартиру как вихрь.
   Она даже немного отступила. Тогда он чуть посушел и спросил: вы испугались? Я вас напугал?
   - Нет. Почему я должна пугаться? - Удивилась она, а сама подумала, что он точно определил её отношение к нему именно теперь: она испугалась. Потому что боялась и его, и себя. Себя - больше. Войдет он и у неё не станет сил сопротивляться желанию обнять его за шею и прижаться щекой к щеке.
   Себя, себя она боялась.
   Так они стояли - не близко и недалеко - и что-то вдруг толкнуло их друг к другу.
   Длинные крепкие руки Макса скрестились у неё на спине и она оказалась окруженной им, а её руки сами, странно тягучим движением обвили его шею и его губы прижались к её губам.
   Как в видении Макса.
   Только у него губы были сухие и холодные, а у неё теплые и мягкие.
   Через минуту они отпрянули друг от друга.
   - Боже мой... - Прошептала она, - Какой ужас.
   Макс отступил к двери, лицо его побледнело.
   - Мне лучше уйти.
   Она помолчала и потом как-то неуверенно произнесла, - мне много надо сказать тебе...
   Он усмехнулся, - а мне так мало!.. Одно слово.
   - Молчи. - Она подняла руку, как бы ограждаясь, - где же небесная любовь?..
   Он удивился, - но она здесь. Разве вы не чувствуете?
   - Нет.
   - Улита, тогда я ухожу?.. - Полуспросил он, не двигаясь.
   Она молчала, опустив голову, чтобы не видеть его.
   Услышала шорох, шаги, захлопнулась дверь. Ушел.
   ... Все правильно, все верно, - шептала она себе сквозь слезы, - ты сделал все верно, мальчик мой, так надо. Я не имею права застить тебе светлый свет юности. Пока это было немного игрой и защищено прекрасной придуманной теорией, тогда было можно. А сейчас - нет никакой защиты.
   Тело победило дух. Как всегда.
   И может быть, когда-то, через время, мы с тобой честно раскроем все карты. Не станем обманывать друг друга, что мы делали последнее время. А может и не нужно будет разговора?..
   Я никого любить не смогу, а ты сможешь, но это для меня уже не будет играть никакой роли...
   Через час Улите позвонил старик, попросил разрешения приехать и, извинившись, выдвинул условие, - чтобы они были только вдвоем.
   Макс, почти не видя дороги от слез и ветра в лицо, мчался на своем Харли в Славинск, где жил, как оказалось вдруг, самый нужный сейчас ему человек - молоденький парнишка по имени Ангел.
   34. ОТЕЦ, МАТЬ И ДЯДЯ.
   Опять этот неуемный Казиев и с тем же опросом, - ну, как?? Ты же прочла? За ночь можно прочесть!
   - Не забывай, в каком я состоянии, - напомнила ему Улита.
   - Ах, да, - с досадой воскликнул он, - но все же сказать что-то можешь?
   - Пока - ничего. - Отрезала она, - дай мне отлежаться.
   - Сколько же ты намерена "отлеживаться"? - Еле сдерживаясь, чтобы не заорать, с натужной иронией спросил он.
   - Сколько нужно, - бросила она.
   - Даю тебе час! - Завопил уже он.
   Она бросила трубку.
   Казиев был уверен, - Улитка крутит.
   Она, конечно, прочла сценарий. И хочет сама договориться со стариком.
   Каким же идиотом стал он вдруг, - он, умница и хитрец, - когда обратился за помощью к Улите!
   Он все ещё считает её принадлежащей ему сердцем и душой! А она давно думает только о себе. И её вовсе не греет, что он обещал ей роль, - не верит. И правильно делает, усмехнулся ядовито
   Казиев.
   Она хочет захапать сценарий, найти сама режиссера и вертеть им, как ей того будет надо.
   Большая роль и участие в сценарии, соавторство!.. Они со стариком два сапога! Истинно живоглоты!
   Казиев бегал как настеганный по квартире.
   И не знал, что предпринять.
   Ехать к Улите? И нагло сидеть у нее?.. Нет, так пожалуй не пойдет. Может появиться этот её юный сволоченок, которого почему-то Казиев не слабо - побаивается. Почему? А потому что бандит, с красивеньким личиком, кучей адвокатов, вышибал и охраны!
   Хорошо же, Улитка! - Он засечет время! И ровно через час позвонит и пусть-ка она попробует отвертеться!
   Ведь это он привлек её, она ж в этом деле - ни му-мур! И ни хрена бы не узнала! Мало, что мог болтать Родя! Его давно нет.
   Казиев сел с бутылкой джина на тахту, - и стал ждать.
   Улита озверела от того, что её бывший муж так нагло лезет в общем-то ни с какой стороны не принадлежащее ему дело!
   Она поняла, что со стариком у неё будет какой-то серьезный и необычный разговор. Потому он и попросил, чтобы кроме неё никого не было.
   Ей показалось ещё вчера, а теперь почти на сто уверена, что старику нужна именно она, - Улита Ильина. И ей он нужен, чтобы проверить свои фантастические, однако ей казалось, вполне реальные догадки. В общем, сумбур и страх. Да именно так: ею владели сумбур и страх.
   Старик приехал скоро.
   Сегодня он был более скованным, чем вчера, при Казиеве.
   Он скромно уселся на стул, никаких подношений, никаких цветочков, она этому удивилась: этот человек не мог забыть, он мог СПЕЦИАЛЬНО не принести, но почему? Скоро она узнает. Надо снять напряжение.
   - Так как мне вас называть? - Спросила она, пытаясь быть ироничной, хотя было не до ироний. - Абрам Исмаилович, как вы вчера подсказали?
   Он посмотрел на неё каким-то собачьим затравленным взглядом и спросил, скорее - попросил, - прошу, никто, кроме вас, не должен знать, - кто я. Даже ваш очаровательный мальчик. Никто.
   Она ответила серьезно, - конечно, никто. Да я и не знаю, кто вы.
   - Да, да, я вам полностью доверяю, это так, старые привычки дают себя знать... Зовите меня.... - Он осмотрел ей прямо в глаза, - Андрей Андреевич.
   Ее током ударило. В сценарии тот, кто... - Андрэ, Андрей! И Алекс! Алексей! Значит... Возможно ли такое, что все это - документ, а не закрученный умело сценарий?! И на фото - он, то этот старик, Андрей Андреевич, и тореро - Алекс-Рафаэль?.. Но тогда??!
   Она задрожала и ей захотелось немедленно прогнать старика, пихнуть ему в руки "сценарий" и никогда-никогда этого монстра не видеть! Но надо пройти весь путь. Надо.
   Старик внимательно смотрел на неё и видел изменения её лица. Когда на нем появился ужас, он вздохнул: я так и знал. Но все равно. Я ждал этого момента всю жизнь. Я должен. Обязан вам все сообщить.
   Ей ещё страшнее стало от его слов и она вскрикнула, - не надо! Это было так давно! Давайте забудем о сценарии, обо всем!.. Прошу... Забудем... - совсем тихо попросила она.
   - Давайте забудем, - согласился спокойно Старик. - Как скажете. И о вас и обо всех тех, кто... Страшнее мне. Но, как вы захотите. - Поставил он твердую точку и как бы утерял что-то к ней, - почитание что ли, интерес...
   - Но мне страшно. - Призналась она.
   - Так я пойду... - Откликнулся он глухо. Встал и потянулся за своей папкой. - Всего вам доброго. Прощайте, Улита Алексеевна.
   Она поняла, сто если он сейчас уйдет, она никогда себе этого не простит!
   - Нет! - Закричала она, - Нет! Останьтесь! Простите меня... - слезы вдруг появились у неё на глазах.
   - Да, я понимаю... - вздохнул он с каким-то надрывом.
   Она довольно неуклюже постаралась сгладить момент, - может быть, чаю, кофе?
   А хотелось спросить совсем другое: это вы приходили к нам, принесли ордена?
   Но почему-то испугалась вопроса и, главное, - ответа.
   Он прошелестел, - ничего не надо.... - Помолчал и спросил, - может быть, тогда не все рассказывать вам, а прояснить что-то?..
   - Нет, нет! - Снова вскрикнула Улита. - Все!
   - Хорошо, все. - Согласился опять спокойно старик.
   Она крепко сжала руки.
   - Начинается эта давняя история, как начинаются сказки: много, много лет назад жили два сводных брата, младший и старший. Отслужили в Армии и им предложили, как способным, грамотным парням работать в организации, которая находилась на Лубянке. Первым, по идейным соображениям, пошел старший, за ним потянулся и младший, - братья любили друг друга и были друзьями. Оба оказались талантливыми в своем деле и быстро пошли в гору. Скоро они работали за границей - нелегалами. Чтобы вам было понятнее, назову их старым героическим словом - разведчики.
   Братьев разбросали по разным странам, далеко друг от друга. Младший свое самое главное время пробыл в Испании ( испанский он знал как свой родной, - очень способный был к языкам). Старший был то в Аргентине, то в Канаде и последний год во Франции и Швейцарии... Они были классными шпионами... Асами своего дела. Там все сказано, вы читали. Кстати, это не сценарий и не роман.
   Записано это все для того, чтобы ничто не было забыто.
   Ну, и сумасшедший тореро (младший стал знаменитым тореро в Мадриде!) влюбился, нет, вломился, не знаю даже, какое тут подобрать слово самое точное, - в "Принцессу Дагмар" - так называли в Испании дочь шведского посланника, весьма ученого и богатого человека, а женой его была пра или как там? - внучка самой Герцогини Альба, той самой, которую писал Гойя.
   Даг стала его любовницей, красавица Дагмар... - это она на фото. На море под Барселоной. Даг забеременела. И младший решил на ней жениться, бросить все и уехать с ними в Швецию. Посланник уезжал. Он вызвал старшего из Франции особым, их тайным кодом, но потом, много позже, старший узнал, что этот код знал ещё кое-кто, пронюхать - тоже талант в своем деле, старик усмехнулся и закурил. - Этого нет в записях. Вообще о ТОМ человеке не написано. Это из всех нас был самый страшный типаж, хотя и мы не были пташками-милашками.
   Он замолчал.
   Молчала и Улита, с бьющимся, как колокол, сердцем.
   - Рафаэль ( младший брат, это было его имя тореро) совсем сбрендил: он сказал о том, что они с Даг любят друг друга... И что даже сама Альба не против их романа, хотя Даг не была целиком испанка и отец собирался навсегда увезти её из этой "средневековой страны", каковой он считал Испанию. И что он, младший, готов бросить все ради любви и их будущего ребенка!
   Старший предупредил его, чтобы он не делал эту страшную ошибку, и впрямую сказал, что с этой историей надо кончать, потому что она может иметь слишком тяжелую цену. Пусть Даг едет к себе в Швецию и... все. В то страшное время их всех втроем и сфотографировал, случайно, а, скорее, как раз и не случайно, бродячий фотограф, - на берегу моря, в Коста-Даурада. Я рассказываю вам все подробно, ведь там, - он кивнул на папку, - многое затемнено специально, или написано эзоповым языком, а я хочу, чтобы вы в точности поняли и время, и братьев, и ситуацию, в которую они попали...
   - Прошу вас, я слушаю... - прошептала Улита и ещё больнее сжала руки
   Старик замял сигарету и сразу же закурил другую.
   - Младший на слова старшего отреагировал счастливым смехом, он прямо-таки поглупел от любви... Он сказал, что ГДЕ надо, - там знают и наоборот довольны, что он подружился с дочерью господина Бильдта. Старший испугался страшно, - именно "благожелательность", - значила, что дела младшего плохи. А тот как бы и не помнил уже, что за ОРГАНИЗАЦИЯ, вернее, ОРГАНИЗМ, винтиками которого они оба были, каковы там правила и каковы... казни.
   Старший уехал, а в душе его поселилась черная кошка с когтями тигра...
   Старик разволновался. Старческие обвислые щеки порозовели, глаза раскрылись и оказалось, что они светлокоричневые, довольно большие, и он сразу же стал очень похож на того, с бородкой. Ошибки не было!
   Улита онемела, она понимала, что сейчас не сможет вымолвить ни слова, только ждала... Она прочла сценарий, но когда вот так человек рассказывает, кажется, что что-то будет иначе... Вдруг! Как в сказке все окончится счастливо?..
   Старик сильно затянулся сигаретой.
   - Не буду пересказывать, что вы знаете: как старший прибыл в Москву и получил задание... Сообщили, что Рафаэль раскрылся и стал двойным агентом. Это было вранье. Даже умирая, лежа в крови на арене, он смог сказать только три слова. М сказал их по-испански: амор, Даг, Патриа (любовь, Даг, Родина)... Это уже поверх всех человеческих возможностей.
   Ни слова по-русски, умирая, в полубреду, корчась от дикой боли, - Хуан разворотил ему весь живот, и сам валялся рядом, с мулетой в холке... Вы не понимаете, но это... - Он помолчал - это очень... большой профессионализм. Именно в таком вот бреду прокалываются даже асы из асов, - последнее слово говорят на родном языке, - человек уже не контролирует себя, а тут... Дальше вы знаете. Даг родила дочь и младенца отвезли в деревню, где девочка скоро умерла. Даг была в нервной клинике...
   Но вот чего нет в записях.
   Он замолчал и сказал Улите, - дайте, мне Ради Христа, выпить,
   - так и сказал: Ради Христа...
   Улита метнулась к буфету и вытащила бутылку виски, которую они же и принесли вчера. Он сделал два больших глотка.
   - Так вот, дорогая моя девочка. Дочка Рафаэля и Дагмар не умерла. Ей дали имя - Соледад. Ее вывезли тайком, со страшными сложностями, - в Союз. О том, КАК это все происходило, позвольте умолчать. Привезли к вдове младшего... Привез девочку старший.
   Ты смотришь на меня с ужасом, я понимаю. Но ты не знала того времени, дорогая! Если бы ТО не сделал старший, то кто-то другой обязательно, - и тогда уже всех. И Даг... И, конечно. старшего. Старшему нет оправданий и... все же они есть, по тем черным временам. последний год Сталина, он в паранойе, правит Берия...
   Он снова выпил виски. Улита тоже. И подумала вдруг, а может все-таки лучше было бы ничего не знать?
   - А за что же тогда Звезда Героя? Ведь это мой отец?.. - наконец решилась она, - а я...
   Старик кивнул, - да, Соледад.
   Улита содрогнулась, но попыталась взять себя в руки.
   - Отец, - предатель? По тем временам?.. Его даже... казнили тайно?
   На глазах Улиты закипели горючие слезы, именно горючие, - горькие, горячие, почти как кипяток. и жгучие как огонь.
   - Нет. - Покачал головой старик, - он никого не предал и об этом хорошо знали в сером здании на площади... Ордена настоящие за настоящую беспорочную и верную службу Родине. "Они" знали, на каком языке и что он сказал перед смертью. Мне думается, что и Звездочку Героя ему посмертно дали именно за его последние слова, произнесенные на испанском.
   Потому ещё я и должен был быть рядом, чтобы в другом случае прикрыть его... Но прикрывать, оказалось, не надо. А для них "то", - так старик обозначил убийство, - профилактика. Чтобы неповадно было любить. На службе. Спать - да, по необходимости обязательно! Любить преступление!
   - А... мама? - Уже впрямую спросила Улита, ей стало обидно за приемную мать, Ольгу Николаевну, которая всю жизнь прожила одиноко бедной учительницей, с чужой девочкой...
   Старик понял, о ком говорит Улита, Дагмар как мать для неё ещё не существовала. И будет ли?..
   - Девочка моя, я должен сказать тебе всю правду. Приемную твою маму младший, я буду называть его по-настоящему, - Алексей, Алекс, - он никогда не любил. Их поженили, так было надо... А потом что-то у Ольги не сложилось с родственниками и её сразу отчислили. И брат прекратил с ней всякую связь, даже чисто товарищескую. По приказу. А ордена? Она, твоя мама, - их заслужила своей разбитой жизнью, хотя бы... Но ты знай: Даг была замечательной и не её вина что она была богата, легкомысленна, ничего не боялась... До определенного времени... - как-то кривовато усмехнулся старик. - Я устал, - он вытер большим клетчатым платком мокрый лоб. - Самым несчастливым оказался Алексей, твой отец, а потом и я, твой дядя... Боже, я кажется сейчас упаду... Так тяжко, я не думал, что ТАК...
   - Ложитесь, - засуетилась Улита, она видела как старик превращается на глазах в древнюю развалину. Испугалась. И пожалела его. - полежите здесь на тахте... Помогла ему подняться из кресла и довела до тахты.
   - Спасибо, моя девочка, - просипел старик, говорить он уже не мог. Тебе все понятно? - озаботился он вдруг, - кто есть кто?
   - И да, и нет... - Медленно произнесла Улита, - что такое Родя? Или это - другое?..
   - Нет, не другое... - Пробормотал старик. - Многое... - Как у вас в кино говорят? - Осталось за кадром. Пожалуй, и останется там, так лучше. Но... Родя. Родя - это я. Квартира, фильм, сценарий... Ваша несостоявшаяся женитьба, фиктивная, - на тебе... Наследство... Я понимал, что Родя не то... Но я не должен был показываться и-за кулис, потому что... Потому что не пришло время, ОДИН из ТЕХ был жив. И, будучи старым как я, собрал-таки около себя шваль, которая... Ладно, не буду... Но Родя оказался дураком, Полным. А я его выбрал не просто так, ведь он дальний твой родственник, не по крови, по Ольге Николаевне... Он этого не знал, но я-то знал все и решил сделать именно так. Лучше все же родственник, чем чужой. Я бы ему рассказал. Но он - трепло, бабник и без царя - уж совсем... Вот так.
   - За это не... - Улита не договорила.
   Старик усмехнулся, как - перекосился. - Не бойся, я доскажу. Убивают за меньшее.
   - Это - вы?.. Как на смогла это произнести! Ведь старик - её дядя!
   - Не будем пока, времени немного, но ещё есть, - вздохнул он,
   - ты устала, устал я, разговор дальше может не сложиться.
   - Да, вы правы, - откликнулась она.
   - Кстати, твоя мама, Дагмар, - жива. В Испании. Я - твой дядя, Андрей Андреевич...
   Это было последнее, что сказал старик перед тем, как уснуть.
   Соледад... Ее имя.
   И Улита - тоже её имя. Бедная мама! Бедные все!..
   А она говорит с убийцей своего отца и совестно сказать, - не испытывает к нему ненависти, а только жалость вместе с изумлением, каким-то всеобъемлющим изумлением. И ещё - её всю пронизывает ужас.
   Ее настоящая мать, Дагмар, жива! Ото всего можно сойти с ума! Ее бедная больная голова не могла все вобрать в себя.
   И вдруг Улите опять стало обидно за маму, настоящую, как она считала, Ольгу Николаевну Ильину! Не нужна ей Дагмар! И ничего ей не нужно! Зачем? Зачем ей это все на "старости годах"!
   Потом мысль её перекинулась на отца, - на братьев... Интересно, а если бы полюбил так Андрей, - ныне старик - пос - тупил бы с ним так же Алексей, её отец?.. Возможно и наверное... Штука в чем, что ей кажется: с Андреем никогда никакой любви бы не приключилось, - он в самом зародыше задавил бы ту любовь, да и "зародыша" бы не было...
   В этом она почему-то была уверена. А вот о Роде она думать не хотела, не могла. Надо иметь свежую голову и во всем разобраться самой, без подсказки. Боже мой, и нет Макса! Нет и не будет. Для нее.
   Улита поняла, что если не напьется сию секунду, то свихнется, и соседям придется взламывать дверь и везти её в психушку, потому что к тому времени она и со стариком что-нибудь сотворит!
   Она схватила бутылку виски, там осталась половина, - мало! Сегодня полбутылки было мало!
   Она нарыскала ещё какой-то джин.
   Сделала смесь, без всяких финтифлюшек, - лед там, сок...
   И выпила разом полстакана, а через минут пять остальные полстакана. Не только "захорошело", а "поехала крыша". Она пошла на кухню и включила любимую, под настроение, песню Любы Успенской:
   "Кабриолет". И подпела:"А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь, ты приедешь, - меня здесь нет, а уедешь - меня забудь"...
   И, бухнувшись растрепавшейся головой на стол, зарыдала, а потом сразу обо всем, - что было, что случилось, - забыла.
   Сидя, заснула.
   Так они и спали: он, освободившийся от многолетнего груза своего адского наследия, она, - приняв его, нагрузившись ужас - ными и тяжкими чужими, но получалось, своими! - бедами, - ощутила на своих слабых плечах будто мешок с камнями, который ей теперь нести до конца дней.
   Мама - оказалась - не мама...
   Улита всегда чувствовала в маме какую-то холодноватость и не было в ней сумасшествия любящих матерей, нежной ласковости... Не было в ней хотя бы капли Натальи Ашотовны.
   Были справедливость, строгость, радость, что Улита смышленая и хорошенькая... Ну и конечно удовольствие от того, что дочь стала известной актрисой.
   Вот сейчас, возвратившись на мгновение туда, в годы с мамой, в полусне, она поняла это своими пьяными мозгами.
   А телефон заходился, как будто сам ощущая нервную напряженность звонившего.
   Но в квартире Улиты было благостно и тихо.
   Никто не просыпался. И не проснулись бы до вечера, а то и до поздней ночи, если бы в дверь не стали барабанить кулаком и не скандировать в дверную щель: У-ли-та, У-ли-та!!
   Улита подняла свою обезумевшую голову, и не могла вникнуть, что происходит. Кто-то её зовет, но где и кто, - неизвестно.
   И день ли, ночь?..
   Она встала со стула, её качнуло, увидела на столе бутылки и стакан, постепенно стало все проясняться и она застонала.
   О, Господи, как же она с этим со всем будет теперь существовать?..
   Мозги ещё были расплавлены, но она узнала голос Казиева за дверью и чтобы он не переполошил вконец её соседок-бабулек, она крикнула ему хрипато: да подожди ты, сейчас открою!
   И, уже освобождаясь от тумана, схватила со стола сценарий и письма и запихнула все в шкаф, а на стол, пометавшись, положила другой сценарий, завалявшийся у неё с давних пор.
   "Береженого Бог бережет", подумала она.
   Платье было мятое, но черт с ним!
   Она впустила обезумевшего Казиева, который диким оком стал оглядывать переднюю, будто Улита за это время пригласила к себе, по крайней мере группу ОМОНа для захвата Казиева!...
   - Да входи же, - Раздражилась Улита, - никого, кроме Андрея Андреевича нет. А он спит.
   - Все-таки не Абрам Исмаилович, - бормотнул Казиев и вдруг поморщился, - мать, ты что, напилась как сапог?
   - Напилась, - подтвердила она, - тут не так напьешься...
   - А что, что? - застрекотал Казиев.
   Она ничего не ответила, - слишком глобален ответ и не для Казиева, - а снова повторила, - проходи же на кухню.