Васильева Ксения. Удар с небес

   Ей вовсе не хотелось выглядеть перед этим господином вахлачкой, только что слезшей с дерева.
   Родя как-то показал его ей и сообщил, что это Великий режиссер Тим Казиев и его, Роди, друг. Но, возможно, сам Родя станет его соперником в кино - снимет такой фильм, что все качнутся.
   - Да-а? - Как бы совсем без интереса откликнулась Тинка.
   Как только она стала Родиной любовницей, он её предупредил: никаких киношных надежд! Ты - моя женщина, а это, поверь, больше, чем актрисулька, потеющая под софитами, уверяю.
   Тинке до страсти хотелось сниматься в кино! При ее-то красоте! Она даже и снялась в каком-то маленьком эпизодике и получила пятьдесят рублей.
   Но Родькины любовь и щедрость - дороже.
   А теперь вот она - одна.
   Макс - пустой номер, даже с его энергичной как динамомашина мамой. Вот разве этот, подумала Тинка, искоса глянув на Казиева. Даже очень ничего! И явно ждал её. Может, в кино позовет?..
   Известный ведь, режиссер-то!
   Тинка выпрямила спинку, груди сами пошли вперед, в широкий разрез маечки, незаметно сдвинула алый беретон назад, чтоб были хорошо видны кудри и томно попросила сигарету.
   Казиев повернул к ней хищное лицо и улыбнулся белоснежными острыми зубами ( наверно, фарфор, подумала Тинка) и ласково гортанно, - ни у кого такого голоса не слышала! - спросил: ребенок уже курит?
   Тинка приняла игру.
   Она уже знала, что мужчины в возрасте очень любят, чтобы она строила из себя девочку-сопелочку лет тринадцати. Всем мужикам нужна "Лолита", помешались прямо! Жаль, что никто из них даже близко не похож на актера Джереми Айронса, - тому бы Тинка дала за просто так.
   - Уже курю, я - взрослая, - нарочито капризно ответила она и заметила, как сверкнули глаза у этого Казиева.
   Ну, ничего, посверкай, посверкай! Скоро она будет дома, у девчонок, и они обсудят все тинкины успехи. А вот в следующий раз... Что "следующий" будет, Тинка не сомневалась.
   Поэтому когда они подъехали к высотке на Восстания, она удивилась. Потом поняла, - приволок к себе.
   - А где это мы? Я задумалась и - здрасьте, - проскулила она опять в манере соплюшки, но уже соплюшки, которая умеет постоять за себя, - меня ждут дома. Мы обедаем именно в это время.
   Послушная девочка из приличной семьи.
   Казиев рассмеялся нехорошим смехом. Наглым. Нахальным. Очень обидным. Тинка обиделась, чуть слезу не пустила.
   Он тут же сменил пластинку.
   - Тинатин, дорогая, я вовсе не хотел вас обидеть! Наоборот! Я хочу доставить вам массу удовольствий, какие вы только захотите. Хорошо, мы поедем к вам домой на обед, я согласен. Я, конечно, обязан был предупредить вас, что должен быть в это время дома, меня ждет один очень важный звонок! Но если уж так - пусть подождет. Понимаете... Впрочем это долгий и серьезный разговор и говорить надо не наспех, в машине... А у меня, кстати, тоже готов обед, и смею заверить, - неплохой, хотя и сам его готовил (врет)! Мы можем пообедать у меня, а вашим домашним позвоним... Как? Конечно, если возможно являться в незнакомый дом без приглашения... Но это мы как-нибудь устроим, верно?
   Обедать у Алены Тинка вовсе не жаждала, - Егоровна опять наварит щей и нажарит котлет. Алена к потолку от меню взвивается и потребовала у отца денег на повариху.
   У Тинки есть тысяча баксов, которые дала сумасшедшая Ашотовна и наверняка отнимет, если Тинка не сумеет окрутить этого зануду Максика. А Тинка знает, что не сумеет! И тратить первые такие - и последние, наверное, деньги, - на рестораны Тинка не собирается.
   Она согласилась отобедать у Казиева.
   Квартира была огромная и старинная.
   Тинка, конечно, не разбиралась в стилях, но как-то чутьем поняла, что обстановка в хате старинная.
   Новомодными были: телевизор, видак, высокий открытый шкаф с кассетами, журнальный стол, компьютер, факс и ещё что-то такое же... И легкие золотистые занавеси на окнах.
   Тинка умостилась в глубоком кресле.
   Насколько велика квартира, - она понять не могла, - голос Казиева доносился как из недр, он кричал, что ванная и все удобства по коридору налево.
   Тинка давно хотела писать и сразу же бросилась разыскивать сии помещения.
   Когда она вышла, свеженькая, умытая, ненакрашенная, с гладко расчесанными по плечам волнами черных волос, Казиев, несший что-то в огромном казане, даже остановился.
   - Какое же чудо у меня сегодня в гостях! Я и не чаял...
   И он пропустил Тинку вперед, направив её в гостиную.
   Эта комната была ещё страшнее, чем первая.
   Огромный стол, огромные стулья, черного цвета горка, с хрусталями, искусственными цветами, вазонами и черт его знает, ещё чем. На полу лежал тихий толстый ковер темного же цвета, обои в темных квадратах и вообще здесь от прямо-таки зловещей тьмы становилось плохо.
   Казиев понял состояние Тинки.
   - Досталось так от родителей ( врал он. Дали им с Улитой эту квартиру - больше, конечно, Тиму, - после того, как здесь перемерли все старые её обитатели-актеры, без наследников. Дали со всеми причиндалами, а заплатили они с Улитой вместе какую-то смешную сумму. Вот так было дело), как-то сначала не хотелось ничего менять, потом - привык, часто уезжал, некогда было заниматься домом, "моя дама" предпочитала жить у маман... А вот теперь я думаю, если суждено мне ещё раз ввести в свой дом хозяйку, пусть она здесь хоть потолки посшибает, я буду только рад...
   Тинка подумала (но не сказала, конечно!), что "старуха" - Улита могла бы за их совместную жизнь хоть что-нибудь поменять. Как будто и не жила здесь никогда никакая женщина! ( Улита ненавидела эту квартиру. И всякое свободное время она проводила в маминой квартире, с мамой. Как будто не надеясь на долгую счастливую жизнь с Казиевым. Так оно и вышло)
   На обед был плов в казане.
   Казиев походя сказал, что предки его с Востока, и рецепт плова, - уже еле видимый на бумажке, - хранится как реликвия.
   Плов был вкуснющий! Особенно после Егоровниных диетических "разносолов"!
   На столе стояли блюда с овощами, фруктами, в розетках - икра, красная и черная, маслины, мидии, и чего только не было на этом столе!
   И выпивка.
   От английского джина "Гордонс" до сладчайшей испанской "Сангрии".
   Тинка и не помышляла, что попадет на такое изобилие. Наелась она, что говорится, - от пуза, даже выпивать не хотелось. И не заметила, как за столом задремала.
   Очнулась в другой комнате, - на софе, застеленной шкурой какого-то мягкого меха, прикрытая пушистым пледом.
   Горел только ночник и никого, кроме нее, не было. Ну и хорошо, подумала она, завернувшись тепленько в плед и скрутившись клубочком.
   В комнату тихо вошел Казиев, с бутылкой "Сангрии" и блюдом фруктов. Поставил все это на маленький столик у постели, сам же сел на край тахты и легонько тронул Тинку за белоснежное плечико, высунувшееся из-под пледа...
   Она не пошевелилась. Тогда он уже более серьезно потряс её сквозь плед, за уязвимое местечко - бедрышко.
   Тут ей ничего не осталось, как открыть глаза и сделать вид, что она только-только проснулась и пока ещё не понимает, где находится...
   Казиев сладко, что совсем не подходило его гортанному голосу, произнес: выспалась? Я отнес тебя сюда, так ты даже не шелохну - лась, пора подкрепиться, дитя мое...
   После такого обеда Тинке глаза воротило от этих бананов, ананасов, груш... Тем более от сладкой "Сангрии".
   - Я не хочу ничего, - заявила она капризно, - можно мне немножко ещё поспать?..
   - Нет, моя прелесть, иначе я умру от восторга и желания! - Прошептал Казиев и глаза его превратились в фары автомобиля, который наедет на тебя и ни на минуту не смутится, - потому что машина.
   Она не успела ничего сказать, как с неё сорваны были майка, юбка и трусики, - то есть вся её одежка.
   Казиев стоял перед нею тоже абсолютно голый и халат его валялся вокруг ног.
   Фигура у него была поджарая, кожа смуглая и волосы росли лишь на животе, струйкой стекаясь вниз, где уже бушевало отдельное существо красное и грубое, которого Тинка сейчас так не хотела!
   Но пришлось.
   И вот она лежит под ним, распластанная как лягушка на столе экспериментатора, с раскинутыми ногами и руками, - и стонет от грубой страсти, снедающей Казиева.
   Зубами он сжирает мягкую плоть её груди, руками сдавливает нежные белые бедра, а его сумасшедшее отдельное существо уже бьется в Тинке и творит невообразимое, уходя все глубже и глубже,
   - до боли, до крика.
   Но кажется её крики доставляют ему ещё большее наслаждение и Казиев с рыком тяжело падает на нее, - будто придавил Тинку упавший баобаб.
   Некоторое время они лежат - не могучи отдышаться: он - от страсти, она - от неожиданности и боли, которая сейчас ещё пуль - сирует внутри нее.
   До утра, Тинка думала, - не доживет. Чего только не вытворял с ней этот безумный Казиев!
   Она уже не понимала, где она, - на потолке? Свернута змеей?.. Когда под утро, он, хуркая как загнанный конь, отвалился от нее, она осталась распростертой и недвижной. Ни одна косточка, даже под страшным приказом, не сдвинулась бы в ней.
   Господи, Родя, где ты? Милый, довольно темпераментный, но НОРМАЛЬНЫЙ!
   Казиев выкурил подряд две сигареты, выхлебал (опять на ум шел конь) огромную пивную кружку воды и повернулся к ней. Видимо, с желанием поцеловать её или обнять...
   Она дернулась от него, насколько могла, и заплакала.
   Он привстал на локте и всмотрелся в её лицо, искаженное плачем.
   - Ну вот мы и плачем! Какие мы ещё крошки маленькие! Ничего, скоро страшный серый волк дядя Тим научит крошку настоящей любви и крошка будет плакать только слезами счастья!
   Он не стал притрагиваться к ней, только набросил на её истерзанное тело плед.
   Потом быстро, одним махом вскочил с постели и вышел.
   Тинку затрясло от страха. Что ещё придумает этот маньяк? Надо скорее выбираться отсюда, домой! Но вот дома-то своего у неё здесь нет, он далеко, в Тбилиси, у мамы с папой!
   И Тинка зарыдала в голос и затряслась так, что тахта заходила ходуном.
   Казиев вернулся свежий, волосы мокрые, чресла обтянуты банным полотенцем, на плечи накинут синий шелковый халат.
   Он улыбался, сиял и был похож на озорного мальчишку.
   А жертва его "игр" обреченно смотрела на него снизу вверх. Казиев по-хозяйски откинул плед, погладил её тело, осмотрел как врач, и сказал, да, с тобой так нельзя пока. Ты очень нежна, моя принцесса.
   На что Тинка шепотом ответила: княжна...
   - Ну, вот видишь, - ты княжна, а я - серый мужлан и нет мне прощенья. Но все-таки может быть?
   И он надел на её тонкий пальчик тяжелое кольцо, которое тут же соскользнуло на простыню.
   Казиев покачал головой, - попробую найти что-нибудь поизящнее. Просто это кольцо моей мамы и я его очень люблю.
   Сейчас он был просто симпатичный молодой мужчина, нежный и чуть-чуть насмешливый.
   Следующее кольцо, которое он принес, было много тоньше и с бриллиантом, не очень большим, правда.
   Оно подошло к среднему пальцу Тинки.
   Перстенек более-менее примирил её с ночным кошмаром.
   И она спросила, - сдуру, конечно: а со своей женой вы тоже так?..
   О, Боже! Если бы она знала, какую ярость вызовет её невинный вопрос. Лицо его исказилось и стало сразу старым и жутким.
   - Моя бывшая жена - дура и мерзавка. Никогда больше не упоминай о ней, я рассержусь.
   Тинка изругала себя за этот вопрос, она вовсе не хотела, что - бы он сердился, - это, наверное, пострашнее того, что с ней было в ночи.
   - Но хватит, мой розан. Я принесу тебе завтрак. - Мягко улыбнулся Казиев. - Перестань меня бояться.
   Завтракали они уже весело.
   От рюмки виски Тинка развеселилась и у неё прекратились боли. На подносе лежали всякие вкусные вещи, вплоть до жареных пи - рожков, которые Тинка немыслимо любила, рядом сидел Великий режиссер и влюбленно смотрел на нее...
   Жизнь оказалась не страшной, а приятной.
   Хотелось бы, конечно поговорить с ним о чем-нибудь более конкретном, киношном, но Тинка решила, что ещё рано.
   И у Казиева тоже была своя задумка: удержать этот экзотический цветок как можно дольше около себя и показать во всем блеске всем свою новую героиню. Девочка, конечно, малоподвижна и не сильно, скажем так, умна, но это все поправимо. Еще пара-тройка таких ночей и двигаться она научится только так. А ум её ему не нужен. Он сам не дурак. Была у него одна слишком умная... И где она? А этой... Что он ей скажет, то девочка и сделает. Она из подчиняющихся. И к тому же экзотическая красавица! Пожалуй, привяжется, - не отвяжется.
   Отвяжется, подумал он со смешком, никуда не денется. Не таких выкидывали, - если, конечно, надоест. Но пока он очарован.
   Он повалился на спину на тахту, прикрыв полой халата возбужденную плоть, пусть до времени успокоится грузинская княжна - богатства которой, поди, - два барана да две козы?..
   - Ласточка, - сказал он, ласково поглаживая её по белым стоячим холмам грудей с невинно торчащими как бутончики розанов - сосками. (Не удержаться... Нежна как подтаявшее мороженое). - Ласточка моя, а что бы ты сказала, если бы я предложил тебе роль, заметь, не рольку, а роль, - в своем новом фильме, а?
   Тинка, как не было ей больно, привскочила на тахте, прикрывшись пледом. Таким образом она лишила Тима удовольствия от игры с любимой игрушкой, а себя спасла от нависшей над нею опасности.
   - Ой, я была бы так счастлива!
   Здесь следовало бы зацеловать благодетеля, но она боялась и только сжала его руки.
   - У вас уже есть сценарий?
   Вот этого лучше бы она не говорила! Ну, нет у него сценария, нет! И как ей сказать об этом пристойно. Да как угодно, такой-то дурешке!
   - Видишь ли, детка, у меня был прекрасный сценарий, - "Роскошное убийство фройляйн Ханни"... Но... Но сценарий этот куда-то делся. Думаю, его увели и даже предполагаю, кто. Но пусть пока над ним они поколдуют, а я тем временем сделаю новый вариант и предъявлю им свой иск. Вот так.
   - Ой, как интересно! - Пискнула Тинка.
   Казиев даже не глянул на нее, - вот прекрасное средство от потенции: заговорить о сценарии. Будто и не юная красавица с ним лежит!
   - Но это сценарий на мою бывшую жену... А я снимать старух разлюбил, не вижу в них того шарма, какой видят эти отмороженные молодые режиссеришки! Мне нужен сценарий на тебя, юную пери, и такой крутой, чтобы от ужаса люди под стулья залезали, а от сексуальных сцен, - кончали... Вот такой я хочу сценарий.
   - Если я что-то услышу, я... - Только было забормотала Тинка. Казиев так на неё посмотрел, что она тут же стухла. Но через минуту глаза у него сверкнули и он медленно произнес.
   - Хотя... Родя говорил с тобой о кино?
   Она поняла, что Казиев знает о ней и Роде и расстроилась.
   - Говорил, - довольно кисло протянула она, так как Родя именно об этом с ней не больно-то беседовал. Но надо же что-то сказать Тиму, вон как он ждет и напрягся весь!
   - Говорил. - Совсем другим тоном сказала Тинка ( будет врать, как может, а то этот Тим опять к ней полезет. Глупа, глупа, а заметила, что разговоры о кино лишают Тима интереса к противуположному полу). - Он мне сказал вообще, что прилетел В Ниццу не только на открытие отеля, но и по делам. За сценарием! - Вдруг само вырвалось у нее, хотя она об этом никогда не думала.
   Что-то стукнуло в голову Тинке еще, но она пока не стала останавливаться на этом "чем-то", чтобы не утерять нить, которая выскочила - ма-аленьким кончиком.
   - Да, да, я уверена, за сценарием! И он должен был взять его у старика!
   - Какого старика? - Загорелся Казиев, - француза?
   - Нет, - мотнула головой Тинка, - наш старик, с ( тут она поняла, что подставляет свою подругу Ангела)... с девчонкой маленькой, внучкой или правнучкой, - поправилась она.
   - Почему ты решила, что это сценарий? - жестко допрашивал Тинку Казиев.
   - Не знаю. - Ответила она испуганно, - они слово это говорили очень тихо, будто тайна, и Родя мне сказал, что мы скоро улетим в Россию и денег тратить нельзя, они будут очень нужны...
   Казиев потух. Камешки или наркота, а сценарий - их действия. Тут снова прорвалась Тинка, - ой, я вспомнила! Этот старик сказал, - только Улита в главной...
   - Ты не врешь? - Впился в неё глазами Казиев.
   Она перепугалась: не вру. Но больше ничего не знаю. Казиев не видел её и не слышал. Нет, это не наркота! Если было произнесено имя его дражайшей бывшей подруги! Это и впрямь - сценарий! Но что за старик? Может, жив какой-нибудь где-нибудь курилка и держит под задницей последний свой опус? Дрянь, конечно! Но у Родьки были вкус и нюх, этого не отнять. И он уж слишком петушком ходил, сам сват ему не брат, сам папа-король - половая тряпка! Читал он, что ли? И там - все гениально? Может, ворованное?.. И из-за этого его грохнули? Вполне, вполне...
   Мысли вихрились в голове Казиева и он совсем забыл о девчушке, которая мерзла голяком, - плед-то он отбросил, а взять она боялась.
   Тинка решила смотаться. Ну, не на совсем, конечно, на время. Еще одну такую ночь она не выдержит.
   Она тихонько сползла с постели. Казиев крикнул, как собаке.
   - Куда?
   - В туалет, - пролепетала Тинка, а сама собрала свои три вещички в комок и шмыгнула в ванну.
   Там она оделась и просто стояла, пустив воду, и вспоминала, где может находится входная дверь. Но понять ничего не могла.
   Придется "отпрашиваться"! А как не хочется. Но она что-нибудь поднаврет насчет сценария, - вон он как забесился! Может, - от - пустит?..
   Когда она попыталась что-тот объяснять, Казиев отмахнулся от нее. Иди! Ему надо было остаться одному и подумать, выверить клочки информации. Может и сложится какая-никакая картинка.
   Тинка ушла незамеченной, с тоненьким колечком на пальце и с саднящими ранами во всех самых болезненных местах.
   14. СТАРИК.
   ( отступление)
   Среди страшного развала в комнате: раскрытый гардероб и вываленные на пол папки и бумаги, опрокинутый стул и чайник, стоящий на высокой подставке боком, из которого медленно лилась вода...
   - сидел на полу старик, стенал и бормотал совершенно уже что-то неясное.
   Но по виду его однако, нельзя было сказать, что этот человек сошел с ума. Скорее он был в глубочайшей депрессии и, возможно, крутом стрессе.
   - Милая девочка, - шептал он, хлюпая и вытирая сопли, слюни и слезы огромным белым платком, - милая моя, я не сберег ( дальше шло непонятное то ли девочку какую-то не сберег, то ли ещё что-то)... Видишь ли, я стал совсем стар, я не ловлю мышей и они уже меня не боятся... Я-то воображал, что все при мне, но память куда-то исчезает! Я думал, что смогу все вспомнить до точки, но, как видишь, не могу. А эта мелкая сучка украла как раз самое главное, не зная этого! Не зная! Схватила и все... А почему это
   - "не зная"?... - Вдруг остановил он себя, - почему? Тот мерзопакостник, наверняка, оставил после себя кого-то! Но ведь всех убрали! Я - один!
   И хрипло надменно захохотал. Но тут же замолчал.
   - Что ты из себя изображаешь, Андрэ! Кого и Что? Ты - один? Побойся Бога, развалина! Ты скоро предстанешь перед НИМ и должен будешь ответствовать. А ты заявляешь, - я один! Подослали сучку.
   - С уверенностью заключил он. - Вот тебе и все. И паспортов у неё наверное - миллион, и денег около этого! Недаром - то ли мальчик, то ли девочка... Ах, болван, ты, болван...
   Он, кряхтя, еле поднялся на ноги и побрел на кухню.
   Там он пошарил за мусорником, вытащил потрепанную толстенную тетрадь и, усевшись на свой неуютный холодный диван, стал пролистывать страницы, писанные мелким убористым почерком.
   - Да-а, тоска. Разве тут жизнь написана? Разве это ужас? Боль? Любовь?... Придурки! Но как я мог оставлять эту сучонку одну?!
   И старик снова горестно застонал и забормотал, - бедная моя девочка, несчастная моя девочка!.. Даже в конце жизни от меня несет дерьмом и кровью!
   15. НОЧЬ - ПОРА СЕКРЕТОВ...
   Кто-то зацарапался в дверь и донесся шепот: это я, Тинка... Ангел распахнула дверь и встала этакой Немезидой перед греш - ницей.
   - Девочки, девочки, я вам сейчас все расскажу, все!
   Тинка поочередно глядела то а Алену, то на Ангела, кажется, больше боясь вторую.
   - Да пусти её, - сжалилась Алена, - Тина, а ты знаешь, что мы все морги и больницы обзвонили!
   - Может тебя изнасиловали и выбросили где-нибудь на дороге!
   Это сказала Ангел.
   Тинка как-то подскукожилась, побледнела и подумала, а что, и изнасиловали! Разве то, что творил с ней этот "Великий" называется по-другому? Только вот в канаву не выкинул! Почти.
   Она сама по себе его уже не интересовала в конце, это она поняла! Его интересовал сценарий или то, что должен был передать какой-то Старик там, в загранке...
   Так ведь это же дед Ангела!
   И Тинка подумала, что если она постарается выпытать у Ангела про дедовы дела и расскажет о них Казиеву, то сможет делать с Великим, что хочет! Нельзя сказать, что она в него влюбилась, - слишком он груб, но червячок влюбленности, - пока ещё крошка, - все же проник в её сердце-яблочко, - поспевшее и мягкое, - пробраться в него труда не составило.
   Тинка вошла в гостиную, на свет и девчонки тихо ахнули: кровопотеки на шее, черно-фиолетовые синяки на руках!.. Личико уменьшившееся вдвое и на верхней губе кровяной укус!
   Со слезами в голосе Тинка, заметив их перегляд, заорала, - чего уставились? Да, так любят настоящие мужчины!
   И гордо задрала голову.
   Алена стушевалась, Ангел же, будучи провинциально-прямодушной особой, сказала с легким оттенком осуждения, - я бы не позволила себя так...
   С Тинкой началась истерика.
   Она упала на ковер и стала кричать, что посмотрела бы она на них!.. Наткнулась взглядом на тоненькое колечко с бриллиантиком на своем среднем пальце... Всего-то! И зарыдала взахлеб.
   Разумная Алена сказала.
   - Тинка, ты же знаешь, как мы к тебе относимся. Ты выговорись, расскажи все, и увидишь, станет легче, - как будто ничего и не было.
   И уже весело добавила, - и вообще пора обсудить ситуацию. Каждой из нас. Что мы сидим как клуши? Вон, у Ангела дед пропал, а она не хочет звонить его друзьям! Ну, как?
   Первой выступила Тинка.
   Она особо долго не рассказывала.
   Намекнула на дикий необузданный темперамент Тима, его безумную любовь к ней, сказала, что он её прямо-таки умыкнул от Ашотовны, что задарил драгоценностями, но она выбрала вот это скромное колечко, хотел везти её по магазинам за всякой модерновой одежкой и вообще... - хочет снимать в главной роли, жену свою бывшую ненавидит, она, видно, ему столько пакостей наделала! И теперь... хотела она сказать, он ищет для меня сценарий, но почему-то не сказала, а закончила, скромно потупившись: Тим сделал мне предложение. Совсем почти...
   Девчонки слушали, замерев, и все, о чем рассказывала Тинка, выглядело вполне пристойно, вот только эти ужасные укусы и черные синяки...
   Но откуда им, девственницам, знать, в конце-то концов, о темпераменте мужчины, - к тому же человека искусства.
   Главное, что судьба наконец-то повернулась к Тинке своею светлой стороной.
   Заговорила Алена.
   С каким-то надрывом сказала, что ей и рассказывать-то нечего.
   Кого и что она может вспомнить?...
   Покойную маму, которую не очень любила, как и та - её.
   Папа тоже был вечно занят.
   Вот бабушка Алену обожала. (Но увы - люди обычно не очень-то привечают обожание и самих обожателей и скорее злятся на них за это ирреальное чувство, которое некуда прилепить...)
   Потом они переехали в Москву. Заболела мама и очень скоро умерла. И очень скоро отец женился на своей молодой секретарше и у него, наконец-то! - родился сын.
   - Вот и все мои "приключения"... - Грустно сказала Алена. - Главное мое приключение - это вы.
   Ангелу почему-то стало тоскливо... И совестно.
   Перед ними сидела некрасивая девочка, которую любили все, а в сущности - никто.
   А как она завидовала Алене в детстве!
   Что та живет в красивом доме, что у неё такие умные и важные родители, что у неё куча книг и игрушек...
   Наступило молчание, которое оборвалось ехидным вопросом Тинки: ну, а ты что молчишь? Где твой американский дедушка? Почему ты до сих пор живешь...
   Алена быстро и жестко спросила: а ты чего тут живешь?
   Тинка хотела оскорбиться, но поняла, что деваться ей тогда будет некуда и неизвестно, будет ли рад Тим, если она явится к нему со своим баулом.
   Она промолчала.
   Ангел, почувствовав поддержку, крикнула по-дворовому.
   - Не нравится, что я здесь живу, - съеду хоть сейчас!
   А сама решилась. Была-не была, кое-что надо рассказать, не век же ей сидеть за железными или какими там? стальными дверями, не высовывая нос наружу.
   - Ален, помнишь, у нас был учитель литературы Леонид Матвеич? Алена радостно кивнула.
   - Ну вот, он ведь сам-то из Москвы, до нашего городка добрался, не знаю, как... И осел. У нашей соседки Нюрки. Сколько он мне дал! Умный он и очень образованный... Роман написал про жизнь, читал мне. Так все переживательно... Он мне и велел ехать сюда и найти тут режиссера одного, друга его, и отдать роман ему и самой к нему пристроиться, мол, Матвеич просил... Забыла фамилию этого режиссера, а бумажку не найду никак, потерялась.
   Большой режиссер, его картина недавно шла...
   - Казиев? - Выскочила Тинка.
   - Кажется, да... - Ответила удивленно Ангел. - Да! А ты с чего взяла?
   - Так мой Тим ведь Казиев! - завизжала Тинка, танцуя на ковре танец диких белокожих княжен. - Что же ты? Давай! Едем сейчас к нему! Он так ищет сценарий, прямо вот-вот загнется! Никогда не думала, что у режиссеров может быть такое!.. - Вопила Тинка, дергая Ангела за майку.
   Ангел подняла на них свои яркосиние глаза, полные слез.
   - Ты что? - испугалась Алена, - что с тобой, Ангел?..
   - Со мной все в порядке, - с горьким смешком ответила она. - Дело не во мне. Дело в том, что романа этого нет.
   - Как? - крикнули обе, - но ты же...
   - Заткнитесь, вы, дети добропорядочных родителей. И слушайте, как бывает в жизни. Я снова могла бы наврать вам сто верст до небес и все лесом... Но хватит брехни.