Васильева Ксения. Удар с небес

   Медленно собирая себя по клочкам и кусочкам, Улита-таки "приехала" к тому, что у неё есть немного водки, её можно и нужно выпить и закусить не транквилизатором, а хотя бы шпротами... И нет сигарет.
   Но есть огромная сумма - триста рублей!
   Она пойдет сейчас в ларек, накупит всякой всячины и, плача и рыдая, или же распевая песни, - будет есть и пить, а потом сладко уснет.
   25. "ЗАКАЗ".
   Она накинула плащик, шел мелкий унылый дождик, и выскочила из подъезда.
   Ларьки были рядом, через дорогу.
   Но до ларьков Улита не дошла...
   Что-то тяжелое ударило её и ещё проехалось, с головы до копчика, и она ПОЧТИ упала, но, как-то удержавшись на ногах, странно ловко развернулась (или её развернуло от удара и боли?), проделала некий, если можно так сказать, - пируэт - и сквозь кровь, заливающую глаза, увидела какую-то мельтешащую фигуру... - и нацеленно ударила коленом прямо в чью-то промежность.
   Хорошо попала, потому что успела услышать почти не мужской визг, сама же почему-то все эти мгновения молчала, - будто губы склеило.
   Очнулась она от разнообразных болей: болела голова, драло спину. А в груди вроде бы работали меха и дышать было неудобно и больно.
   Улита лежала на животе, и приоткрыв, а, скорее, разлепив глаза, она увидела серый асфальт, на который упала, - вспомнила все, и снова отключилась.
   Очнулась... - сказал кто-то.
   Этот "кто-то" склонился к ней, в её комнате. Макс.
   Так быть не могло. Улита зажмурила крепко глаза, а потом снова открыла.
   Но Макс не исчезал, а теперь ещё и улыбнулся.
   - Да, я, не думайте, что у вас галлюцинации. Я позвонил брату, он врач, сейчас приедет.
   Она теперь смогла немного лучше его рассмотреть и увидела, что вовсе он не веселый, как ей показалось, а черта меж бровей, начало будущей морщины, - сделала его лицо взрослее и суровее.
   ... Это она во всем виновата! Если бы не она, Макс жил бы обычной нормальной жизнью юноши своего возраста...
   - Макс, не надо брата-хирурга. Я позвоню соседке, она медсестра в больнице и мы с ней отлично справимся. Я не хочу тебя загружать. По-моему со мной ничего страшного... - прорезался у неё голос. Она хотела было спросить, как он здесь оказался, но решила не спрашивать ни о чем не просить.
   Нельзя взваливать на юного человека свои ноши! Нельзя! Она сама со всеми своими бедами справится, черт побери! - она ещё сильная баба!
   Пришла Ольга с чемоданчиком.
   Обрабатывая ей спину, Ольга болтала, заговаривала боль, - ничего страшного нет, проехался кто-то то ли цепью, то ли ещё чем... Хулиганья полно, милиции не найдешь с собаками! Хорошо, что вы в плаще были... На голове вот гематомка... Да за неделю пройдет! Головка болит? Я вам укольчик сделаю... Это ваш сын?
   - Почти... - Откликнулась Улита. Думать ей было и трудно и не хотелось. Как ответилось - так пусть и ответилось.
   Ольга ничего не переспросила, может, подумала - пасынок. Улита усмехнулась, его мама моложе меня...
   - Вот наша больная и улыбается, но все равно врача надо вызвать, положено при таких травмах. - сказала Ольга Максу, вошедшему в комнату. он ответил, что хирург приедет.
   Макс и молодой человек постарше, с четкой армянской наружностью, прошли на кухню и сели за стол.
   На столе стояла Улитина бутылка Смирнова, которую она собиралась оприходовать ВЧЕРА, - из дома она вышла около десяти вечера, Макс нашел её в начале одиннадцатого.
   Он был дома и в одну секунду почему-то почувствовал дискомфорт...
   Сначала хотел сорваться как всегда куда-нибудь загород, но - Слава Богу, - внезапно резко повернул в сторону Улитиного дома и нашел её около подъезда, без сознания, в крови, а недалеко корчился человек... Макс его узнал.
   Михаил предложил положить Улиту в свою больницу, но она отказалась наотрез и её оставили в покое.
   - Миша, - сказал Макс, - ты сможешь пару часиков посидеть здесь?
   Миша пожал плечами, - я в твоем распоряжении. А что?
   - Мне надо смотаться в одно место...
   - В час ночи? - Несколько удивился Михаил.
   Все-таки он понял, и не кое-что, как предполагал Макс, - из сумбурного короткого сообщения брата.
   - Да ничего особенного... - Не нашел объяснения Макс.
   - К матери. - заключил умный Миша. - Не надо сейчас туда ездить. Напартачишь, - век не простишь. Позвони. Скажи все по телефону. А сюда она не поедет.
   - Поедет, - усмехнулся Макс. - ты мою маман знаешь другой.
   - Не надо тебе с ней сейчас видеться. - Упорствовал Михаил. - Я уверен, что твоя мать не могла такого... У тебя крыша едет, друг мой, брат мой! Что-то тут не то. Поговори с ней по телефону, а уж потом видно будет. Давай.
   Макс решил, что пойдет на улицу и там где-нибудь в телефонной будке проведет весь разговор.
   В передней, на тумбочке, он увидел пачку баксов и какой-то официальный листок при них. Машинально, а может быть, шестым чувством что-то заподозрив, он взял деньги, пересчитал. 800 бак - сов. И издательский договор... Без названия и без подписей.
   ... Притаскивалась! И с деньгами! подумал безнадежно Макс, а Улита её, наверняка, прогнала, вот она и оставила скромненько здесь, мол, возьмет, никуда не денется. А что она интересно предлагала Улите написать? Или о ней?... Нет, мать у него все же сумасшедшая, как и он, пожалуй... Семейка! Один папа нормальный, даже слишком.
   И как говорить после этого всего с мамочкой?..
   - Макс! - Закричала на плаче Наталья Ашотовна, - где ты? Я за тобой еду! Макс, сын мой! Ты жив... - и зарыдала в голос.
   Взял трубку отец.
   Тот был, как мужчина покрепче, но тоже не в себе, это чувствовалось.
   - Максим, не своди мать с ума. Где ты пропадаешь? Приезжай немедленно, покажись матери... Она извелась!
   Макс подумал, что Мишкина идея разговора по телефону абсолютно гнилая.
   Вдали, в трубке, где-то слышны рыдания матери, отец то ей что-то говорит, то ему твердит: приезжай, мать извелась!
   - Ладно, - бросил Макс.
   Он сразу прошел в гостиную, - оба были там.
   Мать вскочила с кресла, где навзрыд рыдала, обложившись носовыми платками, каплями, "транками", и бросилась к нему на грудь.
   Макс мягко отстранил её.
   - Не надо, мама, давай поговорим без истерик.
   Перед ним стал отец.
   - Максим, ты не должен так себя вести, ты ещё не взрослый человек! Смотри, что ты делаешь с матерью... - и пошли знакомые, невзрачные слова, стертые как старые ботинки и столь же не нужные.
   Отец никогда не умел разговаривать с сыном.
   - Папа, - ответил Макс, все ещё стоя у порога, - это никому не нужные разговоры - ни тебе, ни мне. Скажи прямо, что ты, по правде, хочешь сказать мне и я тебе честно отвечу.
   Отец замельтешился, засуетился, - он совсем не знал, что сказать этому взрослому молодому человек - его сыну, с резкой морщиной меж бровей.
   Наталья поняла ситуацию: Макс зол, видимо, за те деньги, что она оставила с договором! И "дама сердца" постаралась все представить "в лучшем виде"! А этот дурила, её муж, ну ничего не уме - ет! Ни в издательстве поговорить с автором, ни с сотрудниками, - вечно мямлит, никого не может прогнать, не может отказать автору...
   Все - она. Вот и сейчас, откуда придти помощи? Только из своих внутренних ресурсов.
   - Макс, - сказала она, перестав рыдать, - я понимаю, мальчик мой, что ты хочешь обвинить нас в чем-то некрасивом. Давай! Я не обижусь. По крайней мере - выясним все. Чтобы больше об этом не упоминать. Я тебя слушаю.
   И глаза её блеснули под очками.
   Макс присел у стены на корточки, он так привык с рокерами. Говорят что это - "посадка" зэков, - наплевать, так ему удобно.
   Наталья, отметив это, не выдержала.
   - Сын, ты не в камере, сядь на стул, если кресло для тебя недостаточно демократично.
   Он молча пересел на стул и сходу начал.
   - Я пришел выяснить, ты совсем свихнулась или только наполовину?
   - Что??. - Закричала Наталья, - ты слышишь, отец, что он несет?
   Отец что-то забормотал.
   - Тише, - поморщился Макс, - тише. Не надо таких всплесков. Твой шофер Сашка вчера пытался убить Улиту Алексеевну.
   Он видел, как побелела мать, что-то хотела сказать, но вдруг резко откинулась в кресле и закрыла глаза рукой. Отец вытаращил глаза.
   - Мочишь?! Хорошо, что я случайно приехал, да и Улита не розовая мышка, - ему тоже досталось! Не пойму, что она тебе плохого сделала? Или мне? Ничего. Ровным счетом. И ты натравливаешь на неё своего шофера! Это как? Не сам же он задумал, верно? Он об Улите и не знает. Тише, тише, поднял он руку, так как Наталья рванулась, - то ли крикнуть, то ли снова рыдать... - Этот твой Саша ударил её чем-то вроде резиновой дубинки. И если бы меня туда что-то не погнало, то лежать бы Улите Ильиной в красивом дорогом гробу, - тут бы уж мамочка расстаралась! А цветов?! - море... Это все устроила Наталья Ашотовна! Такая милая сердечная женщина! Не так? Я что-то преувеличил? Преуменьшил?
   Он еле сдерживался, чтобы не выхватить из кармана кастет и не начать крушить фарфор, стекла картин, японский чайный сервиз на столе...
   Сдержался.
   - Ну, что молчишь? Она, к твоему сожалению, выжила!
   Наталья теперь только рыдала.
   ... Значит Сашка все-таки устроил! Но она же заплатила, чтобы ничего!.. Его убить мало, мерзавца! А потом шантажировать бы стал... Прозорливо подумала Наталья. Но как оправдаться? И Александр слышал...
   Рыданья бились в середине груди, пот лил с лица и ещё начался удушающий кашель. Разве возможно теперь все объяснить?..
   Наталья Ашотовна была в состоянии шока, или ещё чего-то такого же. А папаша вообще плохо понимал, в чем дело.
   Макс знал, что сейчас уйдет, он не мог здесь находиться. Только одну фразу, последнюю.
   - Ни я к вам, ни вы ко мне. Где я буду жить, вас не должно касаться. Да, - он достал из кармана 800 долларов и незаполненный договор. - Улита просила передать, что никаких книг она писать не будет.
   Тут Наталья обрела дар речи.
   - Макс! Это все не так! Все не так! Я все расскажу... - и вдруг завопила истерично, - Она тебя погубит!
   ... Это не Сашка! Может быть, мадам избил какой-нибудь сумасшедший поклонник? Или любовник... А что?.. Не может быть? Может. Она - дамочка ещё хоть куда, только не для её, Натальиного, сына! Объяснение как-то выстраивалось.
   - Да, да, - спохватившись, наконец поддержал жену Александр Божко, она погубит тебя.
   - Ну и отлично, пусть губит, - нарочито бесшабашно заявил Макс.
   - Макс! - Наталья не могла подняться с кресла, - у неё как отнялись ноги. - Ма-акс! Я ничего не делала, поверь мне! Я все поняла, сын! Это...
   Но Макс ничего уже не слушал и не слышал, - он мчался по лестнице, скорее! Чтобы не натворить чего-нибудь, о чем потом пожалеть.
   26. СТАРИКОВСКИЕ ИНТРИГИ
   Старик встретил Казиева с Тинкой на пороге свой хибары.
   На нем был все тот же засаленый черный костюм, перекрутившийся черный галстук, но сверкающая белая рубашка, хотя и с обтрепанными манжетами.
   - Прошу, - сказал он достойно и наклонил лысую голову, как бы в знак уважения к гостям.
   Гости пестрели радугой южноафриканских попугаев.
   На Казиеве была голубовато серая лайковая куртка и блестящий синий платок, небрежно завязанный у горла, а Тинка нарядилась в лимонножелтый костюм и туфли на шпильке.
   Старик ввел их в комнату, которая нисколько не изменилась с тех пор, как здесь проживала Ангел.
   - Присаживайтесь, - пригласил старик, - я поставлю чайник, он, знаете ли, долго греется...
   Казиев мигнул Тинке и та выставила на стол корзинку, которую держала в руках.
   - Ничего не нужно, Степан Семенович, - самым своим красивым и обольстительным голосом воскликнул Казиев, потому что старик уже плелся на кухню. - у нас все с собой! Омнеа меа, мекум порто, - блеснул он знанием латыни, - все свое ношу с собой...
   - А-а, - равнодушно протянул старик, - хорошо, но чай-то все равно?
   - Потом! Сначала мы будем пить шампанское, да не какое нибудь, а саму "Вдовушку Клико"!
   Старик усмехнулся, - вот не ожидал, что когда-нибудь в такой клетухе буду пить "Клико"... Ну, что ж, давайте.
   Тинка расстаралась.
   На столе появилось все, чем богаты наши ночные магазины. Старик выхлебал, за так, без слов и пожеланий, бокал шампанс - кого, кинул в пасть четыре оливки и с интересом уставился на гостей, которые ни слова не успели сказать, ни тост предложить.
   - Ну, - сказал старик, изредка ловко кидая себе в рот оливку,
   - за чем пожаловали?
   Казиев, - даже Казиев! - был смущен и ошарашен.
   Он ожидал всего, но не такого вот достаточно грязного, нищего, препротивного старикана, в такой вот хибаре, - и с таким чувством превосходства!
   И, честно говоря, не знал, как начать разговор.
   Он-то думал, что крутиться станет старик и они довольно быстро прейдут к торгам... Старик, конечно, будет требовать колоссальную сумму, но вряд ли он что-нибудь понимает в кинороманах и его можно будет уболтать и на гораздо меньшее.
   А тут сидит этакий фон-барон и смотрит насмешливо и с легким презрением, будто заранее зная, что они пришли торговаться, жульничать и врать.
   Но начинать было надо.
   - Видите ли, Степан Сергеевич (Казиев подзабыл стариково отчество..), так, кажется?..
   - Как хотите, так и называйте, соглашаюсь на любое имя, - усмехнулся старик как добрый волк, который только что отобедал козленком и потому других козлят любит платонически. До поры.
   Казиев терпеливо шел дальше.
   - Видите ли, мне посчастливилось прочесть часть вашей рукописи ( Казиев находу перестраивался. Идя сюда, он представлял себя этаким важным инвеститором, а старика - просто стариком, не более...), мне она показалась забавной. Но...
   Тут старик невежливо перебил его, ещё кинув в рот пару оливок, - если только - "забавной", как вы заметили, то незачем было вам киселя хлебать в мою хибару, да ещё брать с собой этакого розанчика!
   Старик вовсе без ласки посмотрел на "розанчика" и ещё добавил, - я, мне помнится, видел вас, демуазель, в Сан - Тропе, вместе с моим неудавшимся клиентом, Родионом, кажется? Бедолага! Кто его кокнул? Какой-то нашенский завистник? А чему там было завидовать? Непонятно...
   Тинка покраснела и опустила голову, - вот сволочной старик, говорила же про него Ангел, взял и полил Тинку перед Тимошей, хотя он и знает. Но зачем лишний раз напоминать?
   Казиев собрал себя, как говорят, в кучку и с достоинством ответил, Родерик был моим другом, и потому мне бы хотелось продолжить его дело.
   Тут он заткнулся, так как не знал, - это ли, другое ли какое дело было у старика с Родькой. Но что было - точно, сам старик признался.
   - Давайте по-деловому, Степан Сергеевич...
   - Абрам Исмаилович... - хихикнул старик.
   ... Сумасшедший? пронеслось в голове у Казиева, тогда - руки в ноги...
   Но старик попрежнему бодро и осмысленно смотрел на Казиева.
   - Сколько вы хотите за весь материал? - Жестко как мог, спросил Казиев.
   И, только теперь вспомнив о Тинке, обернувшись к ней нежно попросил, Тиночка, девочка, пойди посмотри, не заблудились ли твои подружки...
   - А, ещё и подружки будут? - засмеялся старик как бы заинтересованно, а на самом деле - издеваясь.
   Тинка встала и, глотая слезы, вышла.
   Прогнал как собачонку. А потому, что разговор пойдет о деньгах и Тим не хочет, чтобы Тинка что-то узнала.
   Никогда он на ней не женится!
   Старик меж тем сообщил, как бы по доброте душевной.
   - Дорогой мой, Тимофей Михайлович, эта рукопись - бесценна. У неё нет цены, понимаете? Я могу подарить её, просто отдать, завещать, но не ПРОДАВАТЬ!
   - Но Роде вы хотели её продать! - Чуть не завопил Казиев.
   - Там были другие дела, которые - увы - не закончились как надо. Но я не отчаиваюсь.
   Старик замолчал.
   Встрепенулся.
   - Это все украла у меня одна девчонка! Мне жаль фото, оно единственное... От неё вы все и узнали? - Вцепился старик глазами как крючьями в лицо Казиеву.
   - Совсем нет. Родерик мне рассказал... - Вдохновенно соврал Казиев.
   - Родерик? Все? - Прищурился старик, будто бы для того, чтоб лучше рассмотреть Казиева.
   Казиев заерзал.
   - Ну, не все. Многое...
   - Значит, ничего. - Уточнил старик, - ничего он вам не рассказал.
   Казиев пошел в атаку снова. Неужели он не сразит этого старого гриба? Да быть этого не может!
   - Но каково ваше предложение? - Казиев старался, чтобы голос его звучал твердо, но доброжелательно, - ведь с Родей вы нашли об - щий язык?
   - Да-а... - Старик будто засыпал. - Как с адвокатом...
   Казиев уже собирался трясти его за плечо, но старик сам взбодрился.
   - Так получилось... - Усмехнулся он, продолжая какую-то свою мысль.
   - Вас не интересуют деньги? Причем довольно крупная сумма... - Опять стал подъезжать Казиев. Нет, он не должен уйти отсюда с пустыми руками! В конце концов... Но это на крайний случай. Об это сейчас думать не надо. Возьмите с меня тоже, что должен был вам дать Родерик!
   - Эк, вы, молодой человек, как расходились! И всего лишь за "забавную" штучку? - хихикнул старик. - Не надо никогда пытаться обмануть старого человека. Кажется - старый, ему можно наврать кучу соленых арестантов, ан нет, старый, - если он, конечно, не был дураком в свое время, - это человек мудрый, который видит на полметра вниз.
   Казиев чувствовал, ощущал одним местом, которое первым всю правду-матку чует, что ничего у него со стариком этим - почему-то?! - не выгорает. Чем-то он старику не пофартил. Чем??
   Придется убираться восвояси и думать, думать о том, как вытащить этот явно шикарный материал из этого полудурка. Мудрый он! Был бы мудрым, поимел бы сейчас тысячу баксов и жил кум-королю.
   Откуда тебе известно, что у старика НЕТ этой тысячи баксов, вдруг подумалось Казиеву. Ну, а как он живет? Хочет так. Может, период у него застойный! А сам он - тайный миллионер или даже миллиардер... Между прочим, к разговору о деньгах он отнесся вполне равнодушно. И это не был наигрыш, Казиев следил.
   - Не смею вас задерживать, - сказал официально старик, вставая.
   Встал и Казиев, а что ему оставалось делать?
   - Я, собственно, ждал еще, что ваша эта девочка-мальчик Ангел принесет материалы, которые она у вас стащила...
   - Ничего, мы с ней разберемся. Она стащила, я стащил... Но, наверное, не она вам давала материалы? Скажите честно, не виляйте. Она девчонка не воспитанная еще, но неплохая... Подокрали у нее, а? Эта ваша цыпочка? Я ошибаюсь?
   - А хороша? Скажите, я уверен, вы - знаток женской красоты...
   - решил Казиев уйти от зыбкой темы.
   И тут старик разозлился. Был такой вальяжный тигр, а стал - злобным шакалом.
   - Мне ценить теперь разве только саму ту, которая с косой ходит! А ваша красавица к тридцати раскоровеет, как бомба и все с ней. Грузинские женщины таковы. Они не выдерживают возраста: либо делаются коровами, либо тощими клячами... Но в юности - это цветы Эдема! Кстати, моя Ангелица получше вашей будет.
   Казиев только плечами пожал. У каждого, мол, свой вкус.
   Старик, уже прощаясь, спросил, - вы, конечно, копийки-то поимели? Не надо, не надо головкой трясти! Поимели. Так вот, будьте так любезны, верните мне фото. Оно дорого мне как память.
   И Казиев молча вытащил из кейса фото и отдал старику.
   Хотел показать, что он тоже из "благородных"? Или что? Сам не понял до конца.
   Но старик не расстрогался, не кинулся ему на шею, а просто запихнул фото в карман.
   Страннейший человек! Страннейшее дело!
   Но Тим Казиев тоже не лыком шит, найдет он ходы-выходы к это - му пню замшелому. Замшелому, да не очень, подумал он, обернувшись ещё раз на старика, как бы для последнего - "прости" и увидев острый недобрый взгляд, устремленный ему в спину.
   Так и захолодило меж лопатками, - будто уперлось туда дуло пистолета.
   * * *
   Казиев мчался так, что не заметил Тинку, которая как потерянная бродила по чахлому скверику, с тремя хилыми березками.
   Она крикнула ему вслед - Тим! Но он не услышал.
   Идея, однажды приходившая ему в голову, снова завертелась в мозгу. Можно продумать и другие. Но - потом.
   27. СЛАВИНСК.
   Ангел стояла у замызганного вагонного окна и смотрела, как прощаются люди через окна вагонов.
   Губами, руками что-то выписывают, рисуют, пытаются объяснить нечто совершенно необходимое, досказать то, что не было сказано дома.
   На самом-то деле все по двадцать раз сказано, но стоять и смотреть друг на друга в молчанку, - как бы неудобно, даже с близкими родственниками.
   Ангела никто не провожал. И хорошо!
   Хотела поехать Алена ( Тинка куда-то опять исчезла), но Ангел отказала ей.
   Алена взяла слово, что к Новому Году Ангел приедет к ним, - она включает Ангела в расчет гостей.
   От Ангела она ждет мамины малосольные огурцы, - таких Алена нигде больше не пробовала, помнила.
   Пока Ангел собиралась ни о чем ТАКОМ не говорили. О чем говорить? Все ясно.
   Макс куда-то испарился... Даже не попрощались они. Зачем? Ему это надо?
   Старик отдал паспорт, она ему - часть рукописи и письма.
   Он не сердился, был грустный, как ни странно, и дал ей триста долларов, сказав, чтобы она возместила матушке свое воровство.
   Ангел ни о чем его не спрашивала, он ей ничего не рассказывал.
   Чужая она приехала, чужой и уезжает.
   Поезд тронулся, замелькали грязные подъездные пути к столице, серые домишки, чахлая растительность, помойки...
   Дальше, - там, где есть природа и воздух, - пойдут дворцы новых русских и разных высоких персон.
   Она вошла в купе, легла на верхнюю полку и проспала до Славинска.
   Воскресенье. Она специально так подгадала, чтобы сразу всех увидеть и со всем разобраться.
   И с матушкой, и с отцом, и с бедным Леонид Матвеичем, рукопись которого она везла.
   Ангел постарается нанести Матвеичу чего-нибудь обнадеживающего, нельзя же человеку столько времени голову морочить и - ничего, пустота.
   Осень подступила вплотную...
   С нею придет неизбывная тоска в городе Славинске. А в Москве никто толком и не вспомнит Ангела.
   И хороша же она будет, когда явится как деревенская родственница на Новый Год с огурцами, грибами и другими солениями-варениями, в мешке через плечо! Хороша!
   Ни на какие Новые Года она в Москву не поедет.
   Никогда.
   Во двор своей пятиэтажки она вошла как в чужой. И как на чужую загляделись и зашептались бабки, сидящие у всех четырех подъездов.
   Только одна, самая востроглазая, выкрикнула, - да это Зойки и Володьки девка! Которая в Москву сбежала и деньги ещё скрала, мать-то как выла!
   ... Ну, как говорится, началось, подумала Ангел и злобно глянула на старушку, но та глаза не отвела, а нахально, с улыбочкой, продолжала смотреть. Остальные сделали вид, что ничего не слышали и не знают.
   Вот так и будет.
   Одни будут гадости в глаза говорить, - да чего там, "гадости"! правду! Другие за спиной шептаться. Что лучше и что хуже
   - неизвестно.
   В квартиру она вошла до странности незаметно, - проскользнула к своей двери и открыла её. Немая сцена как в "Ревизоре".
   За столом, накрытым к выпивке, с селедочкой и лучком, с горячей картошечкой и знаменитыми малосольными огурцами, - посередине красовалась литровая бутыль водки, - сидели все трое, кого она, Ангел, обидела и обманула: мать, отец и Леонид Матвеич.
   Она бросила рюкзак в угол, достала из внутреннего кармана триста баксов, положила их на стол и сказала, - принимаете, про - щаете, блудную дочь или как?
   Отец молчал, явно наливаясь злобой, - он уже "принял", это было заметно по его красному лицу и яркости синих глаз, которые будто плавали в маленьких озерцах воды.
   Он ещё свое слово скажет, это не ходи к гадалке!
   Матушка охнула и боязливо глянув на мужа, все же встала за столом, и сказала, проливая светлые слезы, - дочушка моя, родимая, вернулась, и денежки привезла, да сколько! Я же говорила, не за так она в Москву поехала! Что ей здесь...
   - Заткнись! - Грохнул кулаком по столу папаша, - мы ещё с ней поговорим, что она там заработала и где!
   Леонид Матвеич молчал, улыбался пьяноватой улыбкой и в глазах его была сплошная доброжелательность и никаких вопросов.
   Вся эта картина так диранула Ангела за сердце, что она кинулась в ноги матушке, положила голову ей на колени и заплакала и зашептала, прости меня, мамочка, прости меня, дуру, если можешь...
   А сама думала, что, сложись по-другому её обстоятельства в Москве, она бы ещё год-два, а может и никогда, не приехала сюда.
   Посылала бы деньги, - это да, но что деньги по сравнению с самой дочечкой, которая вот она, здесь, рядом.
   - Ну что вы так Ангелку принимаете! - загудел Леонид Матвеич,
   - ей с дороги умыться да за стол. А мы послушаем, чем Москва дышит! А то один орет, другая нюни пустила... Вы чего?
   И как-то все стало на свои места, как всегда бывало, когда Леонид Матвеич брал бразды в свои руки.
   Учитель, - одно слово.
   С прежним обожанием смотрела на него Ангел. Только свербило на сердце, что ничего хорошего она ему сказать не может.
   Он, кажется, и сам понял это, но смотрел на Ангела добро и с любовью. Знал он эту Москву, столицу нашей Родины!
   Ангел сейчас остро почувствовала, что не усидит она в родном дому, уедет. Не в Москву, так в Питер или работать за границу, нянькой, кем угодно, чтоб заработать денег, а там купить в Москве скромную квартирку, и быть на равных со всеми. И дружить с кем хотеть.
   Дружить ей хотелось с Аленой, а любить - Макса.
   Но то заоблачные мечты.
   Папаша больше не стал собачиться, матушка утерла слезы, лишь подшмыргивала изредка носом, улыбался Матвеич.
   За столом стало как бы и весело.
   Ангел сказала, что приехала насовсем, но к Новому Году её ждут, что Леонид Матвеич получит от Казиева письмо, не успел написать, все работа, работа...
   В общем красно врала, как она умела, а матушка все разглаживала рукой деньги, привезенные дочкой, - они для неё были и не деньги, а символы. Честности, заботы и любви дочери.
   Знали бы они, что их дочери пришлось пережить!
   А что если рассказать о Сан - Тропе?..