Страница:
– Поехали уже, – просит Далила, ее начинает трясти.
Полчаса женщины едут молча. На скоростной Полина, покосившись на Далилу, замечает:
– Расслабься. Нельзя так стискивать оружие, рука устанет, выстрелишь, сама не заметишь как. А ты превышаешь скорость, – это Еве. – Я бы хотела до Москвы добраться живой.
– А ты когда летаешь, не боишься упасть? – Ева смотрит в зеркальце и подмигивает Далиле.
– Лучше тебе эту тему не трогать. Она недоступна для некоторых.
– Для тех, которые не летают? – теперь Ева смотрит на Полину, ее глаза в узком зеркальце настороженно светятся синим огнем.
– Да. Люди вроде тебя определили свое положение в жизни раз и навсегда. Шаг в сторону считается аномалией.
– Ты отличная аномалия. С фантазиями и боевой подготовкой. Ты какое оружие предпочитаешь? Я думаю, небольшие автоматы. Чешские? Израильские?
– Я могу и ногами забить, – пожимает плечами Полина, приподнимает коленки и шевелит под ними затекшими ладонями. – Ты не радуйся так, а то лопнешь от гордости. Поймала ты меня случайно, повезло. Я очень хотела еще раз повидать твою подругу. Такая вот глупость.
– А как бы ты с моей подругой расставалась, вот интересно? Забила бы ногами? Оружия в твоей машине я не обнаружила.
Далила переводит расширенные глаза с зеркальца на лицо Полины рядом.
– Мы бы расстались друзьями, – тихо говорит Полина.
– А что ты делаешь со своими друзьями такого, что потом страшно вспомнить? Отчего это ты теряешь память?
– Отвали. – Полина сползает вниз и укладывает голову на спинку, закрыв глаза. – Патриотизм в стадии дебилизма. Родину любишь или подрабатываешь таким образом? Ты что, не понимаешь, что все, в чем мы копаемся, – театр?
– Ну, можно уж совсем банально: «Что наша жизнь? – Игра!..» И так далее.
– А далее ты слова не помнишь, как это ни банально. Штампы, условное образование, чрезвычайное самомнение, но вот красотой и умом бог не обидел, это да.
– Ты тоже ничего себе, – улыбается Ева. – И кто в этом театре ты? Актер, уборщик сцены или поднимаешь и опускаешь занавес?
– Я знаю, кто в этом театре ты, – не сдается Полина. – Сейчас ты суфлер. Думаешь, что над тобой нет режиссера, ты всемогуща, потому что можешь поменять любую фразу, актер с перепугу скажет, как ты хочешь. Думаешь, ты Родину защищаешь, да? Ну-ка брось реплику о долге и чести! А театр очень любит абсурд. Любит, чтобы война и любовь были понарошку. Вот сейчас в Европе идет спектакль под названием «гады американцы вмешиваются в личную жизнь народов Югославии». Со спутника подают заранее подготовленное изображение взрывов и полетов, на декорации Ирака или пригородов Белграда падают понарошку бомбы, материал монтируется с применением компьютерной графики, а настоящие операторы показывают с места происшествий одни и те же два-три кадра, как будто им пленки не хватило. Журналистов в театр военных действий не пускают, тебе показывают взорванные города, жертв бомбежек почти нет. Сколько людей на планете знают, что происходит на самом деле? Даже живущие в горячих точках люди не знают, что именно происходит, потому что после объявления действий они либо уже беженцы, либо видят что-то и где-то там, за горизонтом.
– Зачем и кому это нужно? – удивляется Далила. – А как же сбитые самолеты, я сама видела по телевизору! Сбили самолет с антирадарной защитой.
– Видела, конечно, видела. Если ты хорошенько смотрела, то крыло у этого самолета было фанерное. Тебе показывают взлет самолета, а потом некоторые останки. Посмотри для интереса по спутниковому телевидению репортажи из Белграда, из Америки и наши, это же Акутогава! – три удивительные и невероятные истории в одной. А насчет того, кому это нужно… – Полина вздохнула и замолчала.
– Ты убила двоих специалистов по космосу, чтобы обеспечить передачу направленно подобранной информации?
Полина напрягается и смотрит сквозь щелочки прикрытых глаз.
– Кто я? – спрашивает она шепотом.
– Или все-таки надо было полностью поменять на станции приборы слежения? Ведь «Дружба» – это единственное наше космическое достижение, которое осталось! Единственная возможность контролировать спутники.
– Кто я?
– Ева, – вертится Далила, – за нами едут два джипа уже давно.
– Вижу.
– Если это не твои друзья, – замечает Полина, – то лучше расстегни мне наручники.
– А если это твои друзья? – интересуется Ева. Полина смотрит удивленно.
На шоссе встречных машин мало, один из джипов обгоняет, другой пристроился вплотную в хвосте. Ева открыла «бардачок» и достала пару гранат, свой пистолет она спрятала под пиджак. Сигналя и тормозя, джип впереди прижимал их к обочине, второй шел уже рядом. Далила с ужасом смотрела на толстошеих веселых молодых людей, вчетвером они полностью заполнили большую машину.
– Сними наручники! – зашипела Полина, когда Ева остановилась.
Из джипа впереди вышел молодой человек в тесном костюме, джип сзади освещал его фарами. Ева вдруг подумала, что сзади – осветитель. Остановившись на расстоянии и не переставая улыбаться, человек показал пустые ладони и прокричал.
– Девочки! А посмотрите туда! – Он махнул куда-то назад, фары задней машины переместились и освещали теперь встречную полосу, по которой навстречу медленно подъезжала «Нива» с покореженными боками. Машина словно выбрала зону с освещением получше, остановилась, из нее вышел человек и приладил на плече гранатомет. – И что это такое, а?! – давился от смеха молодой человек, все еще показывая ладони. – Не слышу!
– Гранатомет, – пробормотала Ева, Полина протащила руки под ступнями и требовала ключи от наручников.
– Все равно не слышу!
– «Муха»! – крикнула Ева и подумала, что человечек на дороге с тяжелой трубой на плече как бутафор добавил кое-что в оформлении.
– Теперь слышу, умница. Сидите тихо-тихо, мы на вас посмотрим, ладно, девочки!
Из переднего джипа вышел еще один человек, он заглянул в машину Евы бесстрастным бледным лицом и помог себе фонариком.
– Куница, – произнес он неожиданно резким тонким голосом, – Апельсин, а третью не знаю.
– Ты уверен? – поинтересовались у него еще двое, вышедшие из переднего джипа.
– Я не знаю третью.
– А которая Куница? – возбужденно потирал руки самый высокий.
– Сзади.
Полина сцепила зубы и зажмурилась от яркого света. «Помощник режиссера», – подумала она.
– Деточка, ты опусти пистолет, будь умницей, а то вдруг пристрелишь кого-нибудь, а мы дяди добрые, с хорошими манерами, – сказали Далиле. – Вон у тебя ручка как дрожит, опусти, ну и умница! Я очень осторожно залезу тебе за пазуху, – это Еве, – мне нужно посмотреть твое удостоверение, у тебя ведь есть удостоверение?
– В кармане пиджака.
– Жаль, я думал за пазухой. Посмотрим… Да, Курганова Ева Николаевна, все верно. А расскажи-ка мне, Ева Николаевна, как тебя угораздило сняться в «Плейбое»?
– Что? – не поверила Ева.
– Ну просто расскажи в двух словах, быстренько, а то мой товарищ устал держать эту штуку на плече, двенадцать килограммов все-таки!
– Не говори, вдруг они из отряда по борьбе за нравственность, – пробормотала Полина.
– Это была… Это плата за инсценировку самоубийства. Один режиссер изобразил накладку на голову, как будто я покончила с собой, а за это…
– Достаточно, это она, – голос сзади. Человек невидим.
– А теперь ты, Полина, или как там тебя?
– У меня на этот счет проблемы, я не знаю, как меня зовут на самом деле, – заявила Полина.
– Это ничего, какая разница, в конце концов, – сказали ей. – Ответь, куколка, в каком лагере ты в прошлом году проходила подготовку? Ты не молчи, ты зря молчишь, – вздохнул добрый дядя с хорошими манерами, – если ты не докажешь, что ты именно и есть Куница, мы тебя просто пристрелим, потому что живыми нам нужны Куница и Апельсин.
– Иордания, – выдохнула Полина.
– И главный там?
– Старик Хоттабыч.
– И что ты сделала плохого этому милому старику?
– Я его укусила в одно место. – Полина закрывалась руками в наручниках от яркого света фонаря.
– Вот и ладненько, вот и хорошо. Вы девочки опасные, но не дуры, правильно? Сидите тихо-тихо, пока я вам сделаю укольчик, видите, я все рассказываю заранее, в плечо, инструмент стерильный. Вы заснете, мы вас отвезем в нужное место. Все!
– А я? – осипшим голосом поинтересовалась Далила.
– А ты кто, куколка?
– Отпустите ее, она здесь случайно. – Ева смотрела в зеркало на Далилу, прощаясь, впечатывая в память испуганное бледное лицо.
– Она мой психоаналитик, – заявила Полина, – она должна быть со мной рядом. Слушай, толстый, ты же возишь с собой этого кастрата, который нас знает в лицо, еще у тебя наверняка есть парочка охранников.
– У меня нет охраны. У меня только единомышленники!
– А у меня психоаналитик! У меня проблемы, понимаешь? Если я нужна тебе живой и в действии, ты меня не огорчай, ладно?
– А почему она наставила на тебя пистолет? – поинтересовался добрый дядя.
– У нее свои методы.
Мужчины убрали фонарики, сгрудились кучей и совещались.
– Какого черта тебе надо, пусть она уйдет! – прошипела Ева и бросила назад ключи от наручников, Далила нащупала их на сиденье и отдала Полине.
– Дура. Думаешь, ее просто оставят на обочине, да?! Ты знаешь метод Келмана?
– Это проходят в лагере Хоттабыча?
– Давай работай. Говори, что у тебя аллергия на снотворное, шевелись!
– И что это будет? – удивилась Ева.
– Нет времени объяснять. Создавай проблемы, капризничай, требуй условий, тяни время, раз мы нужны живыми! Мы не должны вырубиться, если ты хочешь, чтобы твоя подруга осталась жива!
– Эй, – крикнула Ева, – мальчики, есть предложение! – Она открыла дверцу и вышла. – Я тут подумала, что не хочу засыпать, но с вами поеду, и сделаем так. Берем гранату, выдергиваем чеку. – Ева зубами дернула кольцо и выплюнула его. – Гранату бросаем в любое место! – Она присела и резким движением запустила гранату вдоль дороги к «Ниве». Четверо совещавшихся упали на асфальт и закрыли головы руками, из заднего джипа ударила автоматная очередь, стреляли по земле, с шумом сдувались колеса ее машины. Ева присела и закрыла голову руками, пережидая взрыв, ударной волной ее швырнуло к дверце, она заползла внутрь и спросила у Полины, достаточно ли капризно себя ведет.
– Ева хотела только сказать, – объясняла Полина в бледное до синевы лицо вставшего с асфальта «помощника режиссера», – что у нее аллергия на снотворное. Мы поедем куда хотите, только не надо уколов.
Мужчина вытащил клетчатый платок и вытирал мокрое лицо.
– Что у вас? – крикнул он.
– Пушку бросили, теперь ищем! – сообщили ему. – Посвети, что вы там, совсем взбесились? Полмашины разнесло!
– Я могу посветить, пожалуйста, – предложила Ева и включила дальний свет. – Так хорошо?
– Кенгуру долбаный! – кричал «помощник режиссера» вышедшему из заднего джипа длинному и нескладному мужику. – Ты зачем ей шины пробил? У нас теперь на четырнадцать человек две машины!
– Сам кенгуру! А куда я должен был стрелять? Если очень умный, шмякнулся бы пузом на гранату!
– Я могу сесть кому-нибудь на колени, я – пожалуйста, – предложила Ева.
– Нашел! – крикнули из темноты. По небу, слегка подсвеченному на горизонте, чиркнул, визжа, снаряд. Затаив дыхание и приоткрыв рты, молодые люди в тесных пиджаках дождались взрыва. Ярким всплеском осветило машины и поднятые вверх лица мужчин, в ста метрах от дороги, в клубах огня и дыма летела, кружась и медленно падая, то ли крыша, то ли стена невидимого дома.
– Работает техника, – кивнула Ева. – Ее уронили, а она работает. Вот что значит наше, отечественное. Если бы они бросили вот так в яму у дороги американский «зонтик», хана бы ему была. Очень сложная система наведения. А как только она выходит из строя…
– И у нас есть неплохие экземпляры средней дальности, – возразила Полина, – «Копье», например, и «Джи-эй-120». Я однажды с таким под воду ушла, и ничего!
– Под воду – это одно, а швырнуть на землю…
– Заткнитесь! – заорал «помощник режиссера», багровея лицом.
– Да пожалуйста, – дернула плечиком Ева.
– Перестань говорить «пожалуйста»! – прошипел он в открытое окно, наклонившись.
– Ты моя лапочка, – улыбнулась Ева в близкие бешеные глаза, – тяжело с придурками работать, да?
– Можно я брошу ключик? – спрашивает Полина.
– Какой ключик? – Рука с фонарем чуть дрожит, свет мечется в салоне машины, пахнет гарью и тяжелым одеколоном.
– Вот этот, – Полина размахивается и выбрасывает что-то в окно.
– Так, все! Хватит этого цирка! Выйти из машины!
Первой выходит Ева. Она смотрит, оторопев, как Полина тянет за собой пристегнутую наручниками к ее руке Далилу.
– Оказывается, это даже не театр. Оказывается, это цирк. Тебе удобно? – Полина надела туфли на высоких каблуках и смотрит на Далилу сверху вниз.
– Удобно. Мне удобно.
«Помощник режиссера» приказывает обыскать женщин. Вызываются трое, но Ева требует, чтобы ее обыскивал тот мужчина, которого она сама выберет.
– Ты тоже так думаешь, да? – радостно спрашивает Полина. – Ты тоже считаешь обыск эротическим гротеском?
– Ну как тебе сказать, – Ева задумчиво трогает пальцами подбородок, – не то чтобы это было очень эротично, но некоторые скрытые инстинкты мужского и женского начал в этом действии, несомненно, проявляются.
– Я, как психолог, могу сказать одно: подсознательно мужчина, обыскивающий женщину, всегда готов к сексу, он ощущает воздействие ее организма на свой путем непосредственного контакта чувствительными окончаниями пальцев, он вдыхает запах, само тело женщины находится предельно близко, а действие, которое он совершает в этот момент, крайне возбуждает. Он ведь ищет какое-либо проявление агрессии либо животного испуга, и то и другое очень заразительно… – Далиле пришлось перевести дух, она слегка дрожала и старалась не поднимать глаз.
– А женщина, обыскивающая мужчину, должна ощущать сильное возбуждение при осмотре некоторых мест. Мне лично нравится невзначай провести ладонью по попке, – мечтательно говорит Полина, – мужчина обычно дергается и протестует, потому что на попке у них есть такие зоны…
– С кем они разговаривают? – спрашивает кто-то из стоящих рядом мужчин. «Помощник режиссера» смотрит на часы.
– Осветите, пожалуйста, всех! – требует Ева, а поскольку ее требование не выполняется, она на ощупь выдергивает на свет первого мужчину, осматривает его и отталкивает обратно в темноту. Потом второго. – Ты, – говорит она в молоденькое лицо с подтеками пота на висках, – обыщи меня!
– Мужики, – неуверенно предлагает «бутафор» с гранатометом на плече, – может, смотаемся отсюда как-нибудь, а то ведь скоро разбираться приедут.
– Мы-то смотаемся, мы смотаемся! А ты пешком пойдешь, проверяльщих хренов.
– Начни с подмышек, – предлагает Ева замявшемуся молодцу. – Скажи, чтобы я подняла руки.
– Тебя заводит стеснительность, да? – интересуется Полина. – Я бы выбрала вон того, самого толстого.
– А ты, Далила? Ты которого хочешь для обыска?
Внизу по дороге едут, мерцая синими огоньками, милицейские машины.
– Ну вот, доигрались, – уныло бормочет «декоратор», – хоть пушку заберите в багажник, вы ж не звери!
В первый джип торопливо заталкивают трех женщин. Обыскивают их второпях сзади, Ева не видит, кому принадлежат цепкие руки, вытаскивающие у нее из-за пояса пистолет. Вторая машина тоже укомплектовывается под завязку – пятеро. Еще трое садятся в машину Евы, чтобы дождаться патруля, а «бутафор», избавившись от пушки, идет к взорванной машине.
– Скажешь, что на «универсале» проскочили бритоголовые и шарахнули по мне очередями, а по тебе гранатой! – кричит с переднего сиденья «Москвича» не успевший обыскать Еву.
– А дом? – кричит «декоратор».
– Говори поменьше и не усложняй!
Джипы уходят на огромной скорости, Далила сидит между Полиной и Евой и зажмуривает глаза.
– У кого пушка в багажнике? – спрашивает шофер.
– У нас и пушка в багажнике, и смертельное оружие в количестве двух штук на сиденье сзади, – сообщает ему напарник.
– Боишься?
– Чего мне бояться, ты только скорость не сбавляй, они же не самоубийцы – нам шеи ломать на такой скорости.
– Не дрожи, – говорит Ева Далиле и берет ее ладонь в свою.
– А что! Та, которая сзади тебя, может запросто и удавочку накинуть на шею, а, Ева Николаевна? Ты ведь любишь удавочкой?
– Разве что в прачечной, – тихо говорит Ева, справившись с нахлынувшим страхом. Но самая неприятная неожиданность ждет ее через десять минут.
У поста ГАИ дорога перекрыта. Машины осматривают. Шофер, включив свет в салоне, достает документы.
– У нас плановая операция, пропустите и предупредите следующий пост. – Он достает красное удостоверение. – Одна женщина сзади тоже на задании, а двое в наручниках задержанные. – Теперь у него в руках два удостоверения. Одинаковых. Его и Евы.
В одиннадцать двадцать воскресного вечера отстрельщик Хрустов в синей униформе обслуживающего персонала гостиницы, в кепке с козырьком, тонких трикотажных перчатках и с небольшим ящичком в руке открыл отмычкой дверь номера, соседнего с номером адвоката. На огромной двуспальной кровати скорчился и посапывал лысый мужичок, в свете фонарей его лысина и голые пятки блестели выпуклостями на темном постельном белье. Хрустов, двигаясь очень медленно, подошел к окну и осторожно открыл его. Дыхание города, не сдерживаемое шумонепроницаемой рамой, показалось оглушительным, Хрустов присел, чтобы не светиться силуэтом на фоне окна, и прислушался. Посапывание сменилось возмущенным бормотанием, переходящим в свист выдыхаемого храпа. Хрустов приготовил на всякий случай пузырек и марлевую накладку, достал «шмеля» на длинной тонкой проволоке, раскачал его в воздухе и резким движением забросил в сторону. Мягко ударившись о стекло соседнего окна, «шмель» прилип. Хрустов открыл ящик, подсветил экран с мигающим табло, надел наушники. Вращая ручку настройки, отстрельщик косился в сторону кровати на беспокойного постояльца. Через пару минут слова стали различимы, Хрустов расслабился. Еще через восемь минут Хрустов узнал из разговоров и по голосу человека, поджидающего его в номере адвоката. Это был Хамид-паша, в публичном доме которого Ева Курганова зарезала в танце друга детства Хамида Федю Самосвала, за что Хрустова, нанятого охранять Федю, должны были утопить. Разговор в номере рядом шел о двух женщинах, адвокат удивлялся, что Хрустов опаздывает, а Хамид предположил, что Хрустов подслушивает их где-то рядом, поймет, что его не собираются кончать, и появится. Хрустов улыбнулся, снял наушники и втащил отлипшего «шмеля». Закрыв окно, он почувствовал тишину легким толчком страха в спину. Медленно повернулся и обнаружил на постели сидящего с приоткрытым ртом пожилого человека.
– Э-э-э… – Хрустов лихорадочно вспоминал, как будет по-английски «таракан».
– Мужик! – прошептал сидящий. – Ты чего, мужик?
– А, извините, проверка. Мыши, тараканы есть? – Хрустов убрал все в чемоданчик, кроме пузырька с марлевой накладкой.
– Ну посмотри в ванной, честное слово!
Закрыв одну дверь, Хрустов постучал в соседнюю. Кроме Хамида и адвоката, в номере были еще двое, они открывали дверь, обыскивали и старались всегда быть рядом и чуть сзади.
– Ну, что я говорил! – показал на него рукой Хамид.
Хрустов снимал комбинезон и заталкивал его в пакет. Оставшись в шортах до колен и футболке, нацепил на нос очки с маленькими круглыми стеклами, сел в кресло и закинул ноги в кроссовках на журнальный столик.
– Хай! – произнес он, устраиваясь поудобней. – Как поживаете, турецкоподданные?
– Хорош, да? – сцепил длиннющие пальцы адвокат. – А вы бы видели его в одежде священника!
– Обыграть вас до нитки? – Хрустов взял нераспечатанную колоду.
– Нет, извини, милейший, ты опоздал, играть некогда. – Хамид жестом приказал охране расслабиться. – Давай сразу по делу. За тобой должок.
– Нет, – сказал Хрустов.
– Нет?
– Не ты нанимал меня. Меня тогда нанял секретарь Феди, Никитка. А если бы меня нанимал ты, то уж я бы постарался, чтобы мои условия были услышаны. Я не работаю против контор. Никогда. Если этой стрелялке заказали убрать Федю, значит, так тому и быть. Я не убил ее, даже когда удрал из тюрьмы, в которую попал из-за нее.
– Ты попал из-за нее в тюрьму?
– Да. В аэропорту она подложила мне в сумку героин и позвонила в Москву в отдел по наркотикам. Меня тепленького взяли при посадке, и даже не надо было изображать удивление и возмущение, я совершенно честно обалдел.
Хамид посмотрел на адвоката. Дэвид Капа вздохнул, закрыл морщинистыми веками выпуклые глаза и объяснил:
– Она думала, что везет наркотики. Три килограмма. Ей нужна была подставка, она выбрала его, это правда.
– А ты откуда знаешь?
– Я это сделал, – развел Капа руками. – Все было договорено с Никиткой, ему надо было, чтобы женщины провезли наркотик, они его провезли. Эта прекрасная милиционерка тащила на себе три килограмма крахмала, отстрельщику она подкинула в сумку немного чистого героина, его арестовали в аэропорту в Москве, а настоящий синтетик везла психолог в журнале. Ею, конечно, заинтересовались, потому что на шее женщины было целое состояние – черный жемчуг, остальной багаж досматривали кое-как.
– Вы мне хотите втолковать, что этот… – Хамид нервно дернул рукой в сторону Хрустова, – уже пострадал и свое отутюжил, так? Зачем ты меня выставляешь дураком, адвокат? Я же пришел сюда в полной уверенности, что он мне должен! И не надо мне тюльку травить, Хрустов, ты не знал тогда, что она из органов!
– Не надо было отнимать у меня оружие, – пожал плечами отстрельщик. – Я мог бы ее пристрелить, если бы ты не понадеялся на своих идиотов в шароварах с саблями. Экзотику любишь, да?
– А когда ты узнал, что она не утонула, когда ты нашел ее! – заорал Хамид.
– А тогда, – повысил голос Хрустов, – я уже понял, с кем имею дело!
– Мальчики, я прошу, не надо кричать. – Адвокат скривился и вцепился согнутыми пальцами в виски. – Никто никому не должен. Мы собрались здесь на условиях партнерства. Мы знаем друг друга как отличных специалистов, причем специалистов редкого профиля; если вы уже обменялись приветствиями, давайте перейдем к делу.
– Давно пора! – бурчит Хамид и смотрит на часы. – Уже полночь!
Понедельник
Полчаса женщины едут молча. На скоростной Полина, покосившись на Далилу, замечает:
– Расслабься. Нельзя так стискивать оружие, рука устанет, выстрелишь, сама не заметишь как. А ты превышаешь скорость, – это Еве. – Я бы хотела до Москвы добраться живой.
– А ты когда летаешь, не боишься упасть? – Ева смотрит в зеркальце и подмигивает Далиле.
– Лучше тебе эту тему не трогать. Она недоступна для некоторых.
– Для тех, которые не летают? – теперь Ева смотрит на Полину, ее глаза в узком зеркальце настороженно светятся синим огнем.
– Да. Люди вроде тебя определили свое положение в жизни раз и навсегда. Шаг в сторону считается аномалией.
– Ты отличная аномалия. С фантазиями и боевой подготовкой. Ты какое оружие предпочитаешь? Я думаю, небольшие автоматы. Чешские? Израильские?
– Я могу и ногами забить, – пожимает плечами Полина, приподнимает коленки и шевелит под ними затекшими ладонями. – Ты не радуйся так, а то лопнешь от гордости. Поймала ты меня случайно, повезло. Я очень хотела еще раз повидать твою подругу. Такая вот глупость.
– А как бы ты с моей подругой расставалась, вот интересно? Забила бы ногами? Оружия в твоей машине я не обнаружила.
Далила переводит расширенные глаза с зеркальца на лицо Полины рядом.
– Мы бы расстались друзьями, – тихо говорит Полина.
– А что ты делаешь со своими друзьями такого, что потом страшно вспомнить? Отчего это ты теряешь память?
– Отвали. – Полина сползает вниз и укладывает голову на спинку, закрыв глаза. – Патриотизм в стадии дебилизма. Родину любишь или подрабатываешь таким образом? Ты что, не понимаешь, что все, в чем мы копаемся, – театр?
– Ну, можно уж совсем банально: «Что наша жизнь? – Игра!..» И так далее.
– А далее ты слова не помнишь, как это ни банально. Штампы, условное образование, чрезвычайное самомнение, но вот красотой и умом бог не обидел, это да.
– Ты тоже ничего себе, – улыбается Ева. – И кто в этом театре ты? Актер, уборщик сцены или поднимаешь и опускаешь занавес?
– Я знаю, кто в этом театре ты, – не сдается Полина. – Сейчас ты суфлер. Думаешь, что над тобой нет режиссера, ты всемогуща, потому что можешь поменять любую фразу, актер с перепугу скажет, как ты хочешь. Думаешь, ты Родину защищаешь, да? Ну-ка брось реплику о долге и чести! А театр очень любит абсурд. Любит, чтобы война и любовь были понарошку. Вот сейчас в Европе идет спектакль под названием «гады американцы вмешиваются в личную жизнь народов Югославии». Со спутника подают заранее подготовленное изображение взрывов и полетов, на декорации Ирака или пригородов Белграда падают понарошку бомбы, материал монтируется с применением компьютерной графики, а настоящие операторы показывают с места происшествий одни и те же два-три кадра, как будто им пленки не хватило. Журналистов в театр военных действий не пускают, тебе показывают взорванные города, жертв бомбежек почти нет. Сколько людей на планете знают, что происходит на самом деле? Даже живущие в горячих точках люди не знают, что именно происходит, потому что после объявления действий они либо уже беженцы, либо видят что-то и где-то там, за горизонтом.
– Зачем и кому это нужно? – удивляется Далила. – А как же сбитые самолеты, я сама видела по телевизору! Сбили самолет с антирадарной защитой.
– Видела, конечно, видела. Если ты хорошенько смотрела, то крыло у этого самолета было фанерное. Тебе показывают взлет самолета, а потом некоторые останки. Посмотри для интереса по спутниковому телевидению репортажи из Белграда, из Америки и наши, это же Акутогава! – три удивительные и невероятные истории в одной. А насчет того, кому это нужно… – Полина вздохнула и замолчала.
– Ты убила двоих специалистов по космосу, чтобы обеспечить передачу направленно подобранной информации?
Полина напрягается и смотрит сквозь щелочки прикрытых глаз.
– Кто я? – спрашивает она шепотом.
– Или все-таки надо было полностью поменять на станции приборы слежения? Ведь «Дружба» – это единственное наше космическое достижение, которое осталось! Единственная возможность контролировать спутники.
– Кто я?
– Ева, – вертится Далила, – за нами едут два джипа уже давно.
– Вижу.
– Если это не твои друзья, – замечает Полина, – то лучше расстегни мне наручники.
– А если это твои друзья? – интересуется Ева. Полина смотрит удивленно.
На шоссе встречных машин мало, один из джипов обгоняет, другой пристроился вплотную в хвосте. Ева открыла «бардачок» и достала пару гранат, свой пистолет она спрятала под пиджак. Сигналя и тормозя, джип впереди прижимал их к обочине, второй шел уже рядом. Далила с ужасом смотрела на толстошеих веселых молодых людей, вчетвером они полностью заполнили большую машину.
– Сними наручники! – зашипела Полина, когда Ева остановилась.
Из джипа впереди вышел молодой человек в тесном костюме, джип сзади освещал его фарами. Ева вдруг подумала, что сзади – осветитель. Остановившись на расстоянии и не переставая улыбаться, человек показал пустые ладони и прокричал.
– Девочки! А посмотрите туда! – Он махнул куда-то назад, фары задней машины переместились и освещали теперь встречную полосу, по которой навстречу медленно подъезжала «Нива» с покореженными боками. Машина словно выбрала зону с освещением получше, остановилась, из нее вышел человек и приладил на плече гранатомет. – И что это такое, а?! – давился от смеха молодой человек, все еще показывая ладони. – Не слышу!
– Гранатомет, – пробормотала Ева, Полина протащила руки под ступнями и требовала ключи от наручников.
– Все равно не слышу!
– «Муха»! – крикнула Ева и подумала, что человечек на дороге с тяжелой трубой на плече как бутафор добавил кое-что в оформлении.
– Теперь слышу, умница. Сидите тихо-тихо, мы на вас посмотрим, ладно, девочки!
Из переднего джипа вышел еще один человек, он заглянул в машину Евы бесстрастным бледным лицом и помог себе фонариком.
– Куница, – произнес он неожиданно резким тонким голосом, – Апельсин, а третью не знаю.
– Ты уверен? – поинтересовались у него еще двое, вышедшие из переднего джипа.
– Я не знаю третью.
– А которая Куница? – возбужденно потирал руки самый высокий.
– Сзади.
Полина сцепила зубы и зажмурилась от яркого света. «Помощник режиссера», – подумала она.
– Деточка, ты опусти пистолет, будь умницей, а то вдруг пристрелишь кого-нибудь, а мы дяди добрые, с хорошими манерами, – сказали Далиле. – Вон у тебя ручка как дрожит, опусти, ну и умница! Я очень осторожно залезу тебе за пазуху, – это Еве, – мне нужно посмотреть твое удостоверение, у тебя ведь есть удостоверение?
– В кармане пиджака.
– Жаль, я думал за пазухой. Посмотрим… Да, Курганова Ева Николаевна, все верно. А расскажи-ка мне, Ева Николаевна, как тебя угораздило сняться в «Плейбое»?
– Что? – не поверила Ева.
– Ну просто расскажи в двух словах, быстренько, а то мой товарищ устал держать эту штуку на плече, двенадцать килограммов все-таки!
– Не говори, вдруг они из отряда по борьбе за нравственность, – пробормотала Полина.
– Это была… Это плата за инсценировку самоубийства. Один режиссер изобразил накладку на голову, как будто я покончила с собой, а за это…
– Достаточно, это она, – голос сзади. Человек невидим.
– А теперь ты, Полина, или как там тебя?
– У меня на этот счет проблемы, я не знаю, как меня зовут на самом деле, – заявила Полина.
– Это ничего, какая разница, в конце концов, – сказали ей. – Ответь, куколка, в каком лагере ты в прошлом году проходила подготовку? Ты не молчи, ты зря молчишь, – вздохнул добрый дядя с хорошими манерами, – если ты не докажешь, что ты именно и есть Куница, мы тебя просто пристрелим, потому что живыми нам нужны Куница и Апельсин.
– Иордания, – выдохнула Полина.
– И главный там?
– Старик Хоттабыч.
– И что ты сделала плохого этому милому старику?
– Я его укусила в одно место. – Полина закрывалась руками в наручниках от яркого света фонаря.
– Вот и ладненько, вот и хорошо. Вы девочки опасные, но не дуры, правильно? Сидите тихо-тихо, пока я вам сделаю укольчик, видите, я все рассказываю заранее, в плечо, инструмент стерильный. Вы заснете, мы вас отвезем в нужное место. Все!
– А я? – осипшим голосом поинтересовалась Далила.
– А ты кто, куколка?
– Отпустите ее, она здесь случайно. – Ева смотрела в зеркало на Далилу, прощаясь, впечатывая в память испуганное бледное лицо.
– Она мой психоаналитик, – заявила Полина, – она должна быть со мной рядом. Слушай, толстый, ты же возишь с собой этого кастрата, который нас знает в лицо, еще у тебя наверняка есть парочка охранников.
– У меня нет охраны. У меня только единомышленники!
– А у меня психоаналитик! У меня проблемы, понимаешь? Если я нужна тебе живой и в действии, ты меня не огорчай, ладно?
– А почему она наставила на тебя пистолет? – поинтересовался добрый дядя.
– У нее свои методы.
Мужчины убрали фонарики, сгрудились кучей и совещались.
– Какого черта тебе надо, пусть она уйдет! – прошипела Ева и бросила назад ключи от наручников, Далила нащупала их на сиденье и отдала Полине.
– Дура. Думаешь, ее просто оставят на обочине, да?! Ты знаешь метод Келмана?
– Это проходят в лагере Хоттабыча?
– Давай работай. Говори, что у тебя аллергия на снотворное, шевелись!
– И что это будет? – удивилась Ева.
– Нет времени объяснять. Создавай проблемы, капризничай, требуй условий, тяни время, раз мы нужны живыми! Мы не должны вырубиться, если ты хочешь, чтобы твоя подруга осталась жива!
– Эй, – крикнула Ева, – мальчики, есть предложение! – Она открыла дверцу и вышла. – Я тут подумала, что не хочу засыпать, но с вами поеду, и сделаем так. Берем гранату, выдергиваем чеку. – Ева зубами дернула кольцо и выплюнула его. – Гранату бросаем в любое место! – Она присела и резким движением запустила гранату вдоль дороги к «Ниве». Четверо совещавшихся упали на асфальт и закрыли головы руками, из заднего джипа ударила автоматная очередь, стреляли по земле, с шумом сдувались колеса ее машины. Ева присела и закрыла голову руками, пережидая взрыв, ударной волной ее швырнуло к дверце, она заползла внутрь и спросила у Полины, достаточно ли капризно себя ведет.
– Ева хотела только сказать, – объясняла Полина в бледное до синевы лицо вставшего с асфальта «помощника режиссера», – что у нее аллергия на снотворное. Мы поедем куда хотите, только не надо уколов.
Мужчина вытащил клетчатый платок и вытирал мокрое лицо.
– Что у вас? – крикнул он.
– Пушку бросили, теперь ищем! – сообщили ему. – Посвети, что вы там, совсем взбесились? Полмашины разнесло!
– Я могу посветить, пожалуйста, – предложила Ева и включила дальний свет. – Так хорошо?
– Кенгуру долбаный! – кричал «помощник режиссера» вышедшему из заднего джипа длинному и нескладному мужику. – Ты зачем ей шины пробил? У нас теперь на четырнадцать человек две машины!
– Сам кенгуру! А куда я должен был стрелять? Если очень умный, шмякнулся бы пузом на гранату!
– Я могу сесть кому-нибудь на колени, я – пожалуйста, – предложила Ева.
– Нашел! – крикнули из темноты. По небу, слегка подсвеченному на горизонте, чиркнул, визжа, снаряд. Затаив дыхание и приоткрыв рты, молодые люди в тесных пиджаках дождались взрыва. Ярким всплеском осветило машины и поднятые вверх лица мужчин, в ста метрах от дороги, в клубах огня и дыма летела, кружась и медленно падая, то ли крыша, то ли стена невидимого дома.
– Работает техника, – кивнула Ева. – Ее уронили, а она работает. Вот что значит наше, отечественное. Если бы они бросили вот так в яму у дороги американский «зонтик», хана бы ему была. Очень сложная система наведения. А как только она выходит из строя…
– И у нас есть неплохие экземпляры средней дальности, – возразила Полина, – «Копье», например, и «Джи-эй-120». Я однажды с таким под воду ушла, и ничего!
– Под воду – это одно, а швырнуть на землю…
– Заткнитесь! – заорал «помощник режиссера», багровея лицом.
– Да пожалуйста, – дернула плечиком Ева.
– Перестань говорить «пожалуйста»! – прошипел он в открытое окно, наклонившись.
– Ты моя лапочка, – улыбнулась Ева в близкие бешеные глаза, – тяжело с придурками работать, да?
– Можно я брошу ключик? – спрашивает Полина.
– Какой ключик? – Рука с фонарем чуть дрожит, свет мечется в салоне машины, пахнет гарью и тяжелым одеколоном.
– Вот этот, – Полина размахивается и выбрасывает что-то в окно.
– Так, все! Хватит этого цирка! Выйти из машины!
Первой выходит Ева. Она смотрит, оторопев, как Полина тянет за собой пристегнутую наручниками к ее руке Далилу.
– Оказывается, это даже не театр. Оказывается, это цирк. Тебе удобно? – Полина надела туфли на высоких каблуках и смотрит на Далилу сверху вниз.
– Удобно. Мне удобно.
«Помощник режиссера» приказывает обыскать женщин. Вызываются трое, но Ева требует, чтобы ее обыскивал тот мужчина, которого она сама выберет.
– Ты тоже так думаешь, да? – радостно спрашивает Полина. – Ты тоже считаешь обыск эротическим гротеском?
– Ну как тебе сказать, – Ева задумчиво трогает пальцами подбородок, – не то чтобы это было очень эротично, но некоторые скрытые инстинкты мужского и женского начал в этом действии, несомненно, проявляются.
– Я, как психолог, могу сказать одно: подсознательно мужчина, обыскивающий женщину, всегда готов к сексу, он ощущает воздействие ее организма на свой путем непосредственного контакта чувствительными окончаниями пальцев, он вдыхает запах, само тело женщины находится предельно близко, а действие, которое он совершает в этот момент, крайне возбуждает. Он ведь ищет какое-либо проявление агрессии либо животного испуга, и то и другое очень заразительно… – Далиле пришлось перевести дух, она слегка дрожала и старалась не поднимать глаз.
– А женщина, обыскивающая мужчину, должна ощущать сильное возбуждение при осмотре некоторых мест. Мне лично нравится невзначай провести ладонью по попке, – мечтательно говорит Полина, – мужчина обычно дергается и протестует, потому что на попке у них есть такие зоны…
– С кем они разговаривают? – спрашивает кто-то из стоящих рядом мужчин. «Помощник режиссера» смотрит на часы.
– Осветите, пожалуйста, всех! – требует Ева, а поскольку ее требование не выполняется, она на ощупь выдергивает на свет первого мужчину, осматривает его и отталкивает обратно в темноту. Потом второго. – Ты, – говорит она в молоденькое лицо с подтеками пота на висках, – обыщи меня!
– Мужики, – неуверенно предлагает «бутафор» с гранатометом на плече, – может, смотаемся отсюда как-нибудь, а то ведь скоро разбираться приедут.
– Мы-то смотаемся, мы смотаемся! А ты пешком пойдешь, проверяльщих хренов.
– Начни с подмышек, – предлагает Ева замявшемуся молодцу. – Скажи, чтобы я подняла руки.
– Тебя заводит стеснительность, да? – интересуется Полина. – Я бы выбрала вон того, самого толстого.
– А ты, Далила? Ты которого хочешь для обыска?
Внизу по дороге едут, мерцая синими огоньками, милицейские машины.
– Ну вот, доигрались, – уныло бормочет «декоратор», – хоть пушку заберите в багажник, вы ж не звери!
В первый джип торопливо заталкивают трех женщин. Обыскивают их второпях сзади, Ева не видит, кому принадлежат цепкие руки, вытаскивающие у нее из-за пояса пистолет. Вторая машина тоже укомплектовывается под завязку – пятеро. Еще трое садятся в машину Евы, чтобы дождаться патруля, а «бутафор», избавившись от пушки, идет к взорванной машине.
– Скажешь, что на «универсале» проскочили бритоголовые и шарахнули по мне очередями, а по тебе гранатой! – кричит с переднего сиденья «Москвича» не успевший обыскать Еву.
– А дом? – кричит «декоратор».
– Говори поменьше и не усложняй!
Джипы уходят на огромной скорости, Далила сидит между Полиной и Евой и зажмуривает глаза.
– У кого пушка в багажнике? – спрашивает шофер.
– У нас и пушка в багажнике, и смертельное оружие в количестве двух штук на сиденье сзади, – сообщает ему напарник.
– Боишься?
– Чего мне бояться, ты только скорость не сбавляй, они же не самоубийцы – нам шеи ломать на такой скорости.
– Не дрожи, – говорит Ева Далиле и берет ее ладонь в свою.
– А что! Та, которая сзади тебя, может запросто и удавочку накинуть на шею, а, Ева Николаевна? Ты ведь любишь удавочкой?
– Разве что в прачечной, – тихо говорит Ева, справившись с нахлынувшим страхом. Но самая неприятная неожиданность ждет ее через десять минут.
У поста ГАИ дорога перекрыта. Машины осматривают. Шофер, включив свет в салоне, достает документы.
– У нас плановая операция, пропустите и предупредите следующий пост. – Он достает красное удостоверение. – Одна женщина сзади тоже на задании, а двое в наручниках задержанные. – Теперь у него в руках два удостоверения. Одинаковых. Его и Евы.
В одиннадцать двадцать воскресного вечера отстрельщик Хрустов в синей униформе обслуживающего персонала гостиницы, в кепке с козырьком, тонких трикотажных перчатках и с небольшим ящичком в руке открыл отмычкой дверь номера, соседнего с номером адвоката. На огромной двуспальной кровати скорчился и посапывал лысый мужичок, в свете фонарей его лысина и голые пятки блестели выпуклостями на темном постельном белье. Хрустов, двигаясь очень медленно, подошел к окну и осторожно открыл его. Дыхание города, не сдерживаемое шумонепроницаемой рамой, показалось оглушительным, Хрустов присел, чтобы не светиться силуэтом на фоне окна, и прислушался. Посапывание сменилось возмущенным бормотанием, переходящим в свист выдыхаемого храпа. Хрустов приготовил на всякий случай пузырек и марлевую накладку, достал «шмеля» на длинной тонкой проволоке, раскачал его в воздухе и резким движением забросил в сторону. Мягко ударившись о стекло соседнего окна, «шмель» прилип. Хрустов открыл ящик, подсветил экран с мигающим табло, надел наушники. Вращая ручку настройки, отстрельщик косился в сторону кровати на беспокойного постояльца. Через пару минут слова стали различимы, Хрустов расслабился. Еще через восемь минут Хрустов узнал из разговоров и по голосу человека, поджидающего его в номере адвоката. Это был Хамид-паша, в публичном доме которого Ева Курганова зарезала в танце друга детства Хамида Федю Самосвала, за что Хрустова, нанятого охранять Федю, должны были утопить. Разговор в номере рядом шел о двух женщинах, адвокат удивлялся, что Хрустов опаздывает, а Хамид предположил, что Хрустов подслушивает их где-то рядом, поймет, что его не собираются кончать, и появится. Хрустов улыбнулся, снял наушники и втащил отлипшего «шмеля». Закрыв окно, он почувствовал тишину легким толчком страха в спину. Медленно повернулся и обнаружил на постели сидящего с приоткрытым ртом пожилого человека.
– Э-э-э… – Хрустов лихорадочно вспоминал, как будет по-английски «таракан».
– Мужик! – прошептал сидящий. – Ты чего, мужик?
– А, извините, проверка. Мыши, тараканы есть? – Хрустов убрал все в чемоданчик, кроме пузырька с марлевой накладкой.
– Ну посмотри в ванной, честное слово!
Закрыв одну дверь, Хрустов постучал в соседнюю. Кроме Хамида и адвоката, в номере были еще двое, они открывали дверь, обыскивали и старались всегда быть рядом и чуть сзади.
– Ну, что я говорил! – показал на него рукой Хамид.
Хрустов снимал комбинезон и заталкивал его в пакет. Оставшись в шортах до колен и футболке, нацепил на нос очки с маленькими круглыми стеклами, сел в кресло и закинул ноги в кроссовках на журнальный столик.
– Хай! – произнес он, устраиваясь поудобней. – Как поживаете, турецкоподданные?
– Хорош, да? – сцепил длиннющие пальцы адвокат. – А вы бы видели его в одежде священника!
– Обыграть вас до нитки? – Хрустов взял нераспечатанную колоду.
– Нет, извини, милейший, ты опоздал, играть некогда. – Хамид жестом приказал охране расслабиться. – Давай сразу по делу. За тобой должок.
– Нет, – сказал Хрустов.
– Нет?
– Не ты нанимал меня. Меня тогда нанял секретарь Феди, Никитка. А если бы меня нанимал ты, то уж я бы постарался, чтобы мои условия были услышаны. Я не работаю против контор. Никогда. Если этой стрелялке заказали убрать Федю, значит, так тому и быть. Я не убил ее, даже когда удрал из тюрьмы, в которую попал из-за нее.
– Ты попал из-за нее в тюрьму?
– Да. В аэропорту она подложила мне в сумку героин и позвонила в Москву в отдел по наркотикам. Меня тепленького взяли при посадке, и даже не надо было изображать удивление и возмущение, я совершенно честно обалдел.
Хамид посмотрел на адвоката. Дэвид Капа вздохнул, закрыл морщинистыми веками выпуклые глаза и объяснил:
– Она думала, что везет наркотики. Три килограмма. Ей нужна была подставка, она выбрала его, это правда.
– А ты откуда знаешь?
– Я это сделал, – развел Капа руками. – Все было договорено с Никиткой, ему надо было, чтобы женщины провезли наркотик, они его провезли. Эта прекрасная милиционерка тащила на себе три килограмма крахмала, отстрельщику она подкинула в сумку немного чистого героина, его арестовали в аэропорту в Москве, а настоящий синтетик везла психолог в журнале. Ею, конечно, заинтересовались, потому что на шее женщины было целое состояние – черный жемчуг, остальной багаж досматривали кое-как.
– Вы мне хотите втолковать, что этот… – Хамид нервно дернул рукой в сторону Хрустова, – уже пострадал и свое отутюжил, так? Зачем ты меня выставляешь дураком, адвокат? Я же пришел сюда в полной уверенности, что он мне должен! И не надо мне тюльку травить, Хрустов, ты не знал тогда, что она из органов!
– Не надо было отнимать у меня оружие, – пожал плечами отстрельщик. – Я мог бы ее пристрелить, если бы ты не понадеялся на своих идиотов в шароварах с саблями. Экзотику любишь, да?
– А когда ты узнал, что она не утонула, когда ты нашел ее! – заорал Хамид.
– А тогда, – повысил голос Хрустов, – я уже понял, с кем имею дело!
– Мальчики, я прошу, не надо кричать. – Адвокат скривился и вцепился согнутыми пальцами в виски. – Никто никому не должен. Мы собрались здесь на условиях партнерства. Мы знаем друг друга как отличных специалистов, причем специалистов редкого профиля; если вы уже обменялись приветствиями, давайте перейдем к делу.
– Давно пора! – бурчит Хамид и смотрит на часы. – Уже полночь!
Понедельник
– А ты меня, адвокат, считаешь специалистом какого именно профиля? – Хрустов, потянувшись, взял горсть орешков из вазочки.
– Я вас считаю отличным охранником.
– А я так не считаю! – не успокаивался Хамид.
– Не перебивайте. Можно иметь собственное мнение по тому или иному поводу, но нельзя отрицать, что наше партнерство уже довольно продолжительно. Это раз, – вздохнул адвокат и показал Хрустову на открытую бутылку коньяка. Хрустов покачал головой. – Я не знаю в Москве специалиста, которого можно нанять по этому делу. Наемных киллеров полно, а стоящего охранника, и чтобы он еще решал дело переговорами, а не стрельбой, найти трудно.
– Да какие тут могут быть переговоры, какие переговоры! – Хамид встал и возбужденно шагал по ковру туда-сюда. – С кем ему переговариваться! Это он в Москве может подкупить кого надо, а что он значит в разведке Ирака?!
Хрустов высоко поднял бровь и перестал двигать челюстями.
– Не надо ему никого подкупать в разведке Ирака. Ему надо будет охранять, просто охранять, это понятно? – Адвокат смотрел в удивленное лицо Хрустова с улыбкой. – Я надеюсь, ваше табу не распространяется на службу безопасности Ирака?
Хрустов закашлялся, подавившись орешком. Он ничего не понимал, но кивнул: перед конторами Ирака у него не было никаких обязательств.
– Вы должны охранять человека, которого разыскивает Интерпол и все отделы мира по борьбе с терроризмом. Что вы хотите за это? – Адвокат перестал улыбаться, прикрыл глаза тяжелыми веками и застыл, сцепив перед лицом пальцы подушечками друг к другу.
– Остров хочу, – пошутил Хрустов. – Остров в океане недалеко от Австралии.
– Принято! – хлопнул в ладоши адвокат, Хамид сел в кресло, качая головой и вытирая лоб платком.
– Да нет, ребята, вы меня не так поняли, – улыбнулся Хрустов, – какой из меня международный охранник? Я по-английски лопочу да на славянских языках могу разговор поддержать, это же смешно. Вы за такие деньги можете нанять кого угодно в мире! И кто этот террорист вообще? Он-то по-русски говорит?
– Он говорит, – кивает головой Хамид, с трудом сдерживая раздражение, – он учился тут, в Москве, и ты, никчемный охранник, сто лет бы мне не был нужен, если бы не эта женщина.
– Какая женщина? – напрягся Хрустов.
– Уважаемый Хамид-паша хочет сказать, – медленно проговорил адвокат, делая ударение на слове «уважаемый», – что мы нуждаемся в ваших услугах только в силу определенных обстоятельств. Вы спросите, кто это – «мы»? Знаете ли вы, Виктор Степанович, что не только «конторы» решают судьбу мира и отдельных личностей в нем. Есть координаторы, которые нужны всем, их мало, но они есть. Мир, в котором живет подавляющее большинство людей на этой планете, устроен ими. Это они, фокусники и иллюзионисты, играют в войны и межнациональные проблемы. За громкими названиями «НАТО», «Пентагон», «Кремль» стоят координаторы, играющие в жизнь.
– Я вас считаю отличным охранником.
– А я так не считаю! – не успокаивался Хамид.
– Не перебивайте. Можно иметь собственное мнение по тому или иному поводу, но нельзя отрицать, что наше партнерство уже довольно продолжительно. Это раз, – вздохнул адвокат и показал Хрустову на открытую бутылку коньяка. Хрустов покачал головой. – Я не знаю в Москве специалиста, которого можно нанять по этому делу. Наемных киллеров полно, а стоящего охранника, и чтобы он еще решал дело переговорами, а не стрельбой, найти трудно.
– Да какие тут могут быть переговоры, какие переговоры! – Хамид встал и возбужденно шагал по ковру туда-сюда. – С кем ему переговариваться! Это он в Москве может подкупить кого надо, а что он значит в разведке Ирака?!
Хрустов высоко поднял бровь и перестал двигать челюстями.
– Не надо ему никого подкупать в разведке Ирака. Ему надо будет охранять, просто охранять, это понятно? – Адвокат смотрел в удивленное лицо Хрустова с улыбкой. – Я надеюсь, ваше табу не распространяется на службу безопасности Ирака?
Хрустов закашлялся, подавившись орешком. Он ничего не понимал, но кивнул: перед конторами Ирака у него не было никаких обязательств.
– Вы должны охранять человека, которого разыскивает Интерпол и все отделы мира по борьбе с терроризмом. Что вы хотите за это? – Адвокат перестал улыбаться, прикрыл глаза тяжелыми веками и застыл, сцепив перед лицом пальцы подушечками друг к другу.
– Остров хочу, – пошутил Хрустов. – Остров в океане недалеко от Австралии.
– Принято! – хлопнул в ладоши адвокат, Хамид сел в кресло, качая головой и вытирая лоб платком.
– Да нет, ребята, вы меня не так поняли, – улыбнулся Хрустов, – какой из меня международный охранник? Я по-английски лопочу да на славянских языках могу разговор поддержать, это же смешно. Вы за такие деньги можете нанять кого угодно в мире! И кто этот террорист вообще? Он-то по-русски говорит?
– Он говорит, – кивает головой Хамид, с трудом сдерживая раздражение, – он учился тут, в Москве, и ты, никчемный охранник, сто лет бы мне не был нужен, если бы не эта женщина.
– Какая женщина? – напрягся Хрустов.
– Уважаемый Хамид-паша хочет сказать, – медленно проговорил адвокат, делая ударение на слове «уважаемый», – что мы нуждаемся в ваших услугах только в силу определенных обстоятельств. Вы спросите, кто это – «мы»? Знаете ли вы, Виктор Степанович, что не только «конторы» решают судьбу мира и отдельных личностей в нем. Есть координаторы, которые нужны всем, их мало, но они есть. Мир, в котором живет подавляющее большинство людей на этой планете, устроен ими. Это они, фокусники и иллюзионисты, играют в войны и межнациональные проблемы. За громкими названиями «НАТО», «Пентагон», «Кремль» стоят координаторы, играющие в жизнь.