Страница:
– Не будем ничего зажигать. Если я засну, не обижайтесь, очень трудная ночь была. Вы, Далила Марковна, прелесть, просто прелесть.
– По-почему это… С какой стати я прелесть? – Далила шумно раскладывала папки на столике и покрутила пальцем у виска, покосившись на Илию. Илия пожал плечами.
– Прелесть, и все. – Полина повернулась на бок и теперь уже не могла не видеть Илию. Но она его не видела! – Какую музыку любите?
– Музыку? Музыку я слушаю в наушниках! Ночью, перед окном. – Далила села на свою тахту возле противоположной от Полины стены.
– Да, это приятно. – Теперь Далила не видела лица женщины, но улыбку в ее голосе почувствовала.
– У вас есть ко мне вопросы? – Далила тоже легла на бок, подперев голову рукой.
– Никаких вопросов!
– А мне можно спросить?
– Спрашивайте. Если засну, без обид, ладно?
– Без обид. Я хочу узнать, были у вас в детстве близкие друзья? Которые бы знали, что вы летаете?
– Друзья? – тихо спросила Полина. – А как же, у кого их в детстве не было. Мальчик и девочка. Мы были неразлучны. Маленький поселок, черно-белый телевизор, книги, деревья, все ночи – звездные, мальчик и девочка жили рядом…
– Вы были в семье одна, еще дети были?
– Одна. Я была на попечении бабушки, у моих друзей тоже была своя бабушка… Шура? Да, ее звали Шура. Мою бабушку называли Бабушкой, а их – просто Шурой. Шура, почему звезды такие маленькие? Шура… Они не маленькие… У вас в углу кабинета светится звезда.
Далила приподнялась и увидела слабое мерцание медальона, который раскачивал Илия, все так же сидя на корточках. Сильно закружилась голова. Она встала и подошла к Полине. Женщина лежала на спине, широко открыв глаза.
– Уберите звезду, звезда… когда падает, она будет лететь и вырастать? Нет, она сгорит еще по дороге, далеко от земли… Мальчик и девочка, двоюродные брат и сестра… Шура, почему звезды такие маленькие? Я летала. Сначала это было как выдумка, как сон. А потом…Я наперед знала, что с нами случится. Лето, жара, мне шесть лет, Ирке – семь, Жеке тоже шесть. Шура, почему звезды такие маленькие? Они не маленькие. Они огромные. Просто они далеко. Если я уйду далеко, я тоже буду маленькой. Мы с сомнением смотрим на Шуру. Тогда она кряхтит, с трудом встает со скамейки и откладывает нож. Пошли! Мы выходим на дорогу. Шура говорит: стойте здесь. Мы стоим. Шура уходит по дороге к центру поселка. Дорогу разрыли недавно, пыль на ней приятная. Шура идет вразвалочку, тяжело передвигая больные ноги. Наконец она остановилась. Жека подносит к лицу ладонь и смотрит на Шуру. Шура стоит у него на ладони. Жека прикрывает ее другой рукой. Ерунда, говорит Ирка и уходит. Мы с Жекой ждем Шуру. Нам скучно, словно нас обманули, а придраться нельзя. Шура на нас не смотрит, она вытирает пот с лица и садится чистить картошку дальше. Ирка предлагает убить кусачего петуха. Жека молчит, ему жалко петуха, и Шура не даст. Он молчит, а потом спрашивает: а звезда… это… когда падает, она будет лететь и вырастать? Она сгорит еще по дороге далеко от Земли. Жека и Ирка смотрят на меня с недоверием. Звезда – это планета? Планета. Как же она сгорит? Я не знаю, как именно, и злюсь, что они не верят. Потом обижаюсь и ухожу домой. Сумерки. Не люблю. У своей калитки я жду, вдруг они позовут. Не зовут. Я иду к Бабушке и наблюдаю за ней. Поля, поешь. Не хочу.
Далила смотрела на лежащую перед ней женщину и тяжело дышала. Ноги у нее подгибались, она с трудом добрела до своей тахты и свалилась. На нее накатили медленные удушливые сумерки с запахом старого дома. Полина говорила безостановочно, уставившись невидящими глазами в потолок.
Утром Жека говорит: идем, Ирка придумала, как убить петуха. Ирка хочет убить петуха бельевой веревкой. Она стоит за сараем и щелкает этой веревкой, как бичом. Веревка тяжелая. Ирке трудно, но она очень довольная. Она уже убила курицу! Я с ужасом смотрю на Жеку. Да не нашу, соседскую, она ее прогоняла, щелкнула веревкой, а та – брык, и все. Где эта курица? Я закопала. Дура потому что! – говорит Жека. Надо было зажарить и съесть. На костре. Как индейцы. Мы восхищенно смотрим на него. Вдруг выходит Шура и смотрит на нас. Соседка ругается, говорит, что я таскаю ее кур. Ирка прищуривается. Она и на меня орала, говорила, что укокошит нашего красивого петуха. Шура качает головой и уходит. Тактический ход. Жека ничего не понял. Скоро Шура уйдет в магазин. Теперь петуха надо срочно убить. Ирка ходит по двору с веревкой, но петух, как назло, совершенно не хочет драться. Он чувствует! Он же курица, а они все глупые, я читала. Нет, он чувствует. Мне жалко Жеку. Иди приготовь спички, чтобы как индейцы. И как только он ушел, Ирка ка-а-к щелкнет! Я не верила, что так можно убить. Поля, я его убила. Ну да, убила. Поля, я его раз – и все! Ну да. Мы подходим ближе и вглядываемся. Петух смотрит на нас одним глазом. Мы переглянулись. И за эту секунду глаз остыл. Жека молча берет петуха за лапы и тащит. Тяжелый. Где будем жечь костер? Конечно, в посадке. Это я его. С первого раза. Жека отдирает от своего грузовика кузов с колесами и обвязывает ось веревкой. В кузов он кладет петуха. Голова свешивается. Жека думает, а потом приносит Ирке нож. Нет! Зачем это? Давай ее согнем! Тогда Жека усмехается и начинает резать петуху шею. Получилось много крови. Это я его убила. А что он, гад, клевался! И даже когда мы тащим тележку, кровь капает в пыль. И тележка дребезжит. Я хочу уйти домой. Мы закрыли петуха травой, но лапы торчали. И вдруг Ирка говорит, – Жека не спит всю ночь, сидит в саду и не спит. Мы довезли петуха до рынка, а там увидели Шуру с Бабушкой. Мы продрались сквозь кусты и залегли. Петух вывалился, Жека его укладывает. Трогает разноцветные перья.
Ирка предложила бросить петуха в канаву. Жека молча выволок его и повез к посадке. Мы плетемся за ним. Костер разжигал он, но петуха не трогал. А петуха – на палку, да? Нет. Испечем в золе. Вечером будет печеный петух. Я есть хочу. Шура уже, наверное, пришла, а петуха нет. В этой посадке живет садист. Что это – садист? Он всех убивает. Я с сомнением смотрю на абрикосовые деревья. Жека трещит сучьями. Так не годится. Без хлеба. И соли нет. Я смотрю на петуха. Жека тоже не сводит с него глаз. Надо сходить за солью. Я схожу. И хлеба возьму у Бабушки. Я с тобой, а ты – дежурный у костра, да, Жека? А мы – в разведку, да? Мы несемся с Иркой что есть духу. Шура говорит… что у вас растут черные розы… Разве такие бывают? Растут. Только их Топсик все записал. Мы пробираемся в кладовку и берем хлеб из кастрюли. Если попадемся твоей матери – тогда все! Она на работе. Мы немного заблудились и не сразу нашли костер. Жеки не было. Ирка беспокойно прошлась у огня. Я все кричала: Жека! Жека! А он лежал у муравьиной кучи и сосал палочку. Мы сразу же улеглись рядом и засунули в кучу высохшие стебельки. Поля, у тебя дядя милиционер, скажи ему, пусть поймает садиста. Это Ирка из-за Жеки разволновалась. Шура тоже любит Жеку. Шура и Ирку любит, но Жеку больше. А их матерей, своих дочек, она не любит. Я смотрела на огонь и думала, что не смогу есть этого петуха. Мне надо сходить домой показаться. Мать придет с работы и ляжет спать. Если меня не будет – она к Шуре. А нас там нет. Она – искать. А так я скажу, что мы играем. Ирка смотрит обиженно, но бросить Жеку уже боится. Темнеет. Я бегу. Бабушка пугается, когда я врываюсь в кухню. Она прячет мешочки с засушенной травой под себя. Пойди погуляй у Шуры, мать сегодня осталась в ночную, а я пока сварю варево лечебное, его на первой звезде варить надо. Петух лежал в горке золы. Свет пробегал по уголькам – казалось, что петух дышит. Ирка уже давно рвалась к нему. Не лезь. Рано. А ты не командуй! Это что скрипит? Это вагонетка. Скрипит так грустно. А эта дорога испорчена? Мы долго смотрим на одинокую подвешенную вагонетку. В ней возили породу на террикон. В этой вагонетке лежит клад. Тыща рублей. Нет, сто тыщ рублей. Они бы разлетелись от ветра, там золото. Шахтер рубил уголь, вдруг – кусок золота, он его потихоньку засунул в вагонетку с породой, потом – наверх и бежать, а дорога сломалась, и вагонетка все так и висит. Мы очищаем петуха от сгоревших перьев, разламываем розовое мясо и замечаем, что Жека не ест. Ешь, вкусно. Нет. Я не буду. Он отходит, потом возвращается. Да ешь же! Жека не выдерживает, берет черными от золы руками, и я вижу сквозь свечение огня, как текут у него по лицу слезы, и в этом месте остаются чистые полоски. Ест он жадно, а слезы все текут. Мы тщательно маскируем место нашего пиршества. Ирка по-звериному зарывает место от костра. Идем домой медленно. Ночь, а не страшно. Это потому, что мы наелись. Я, когда наемся, ничего не боюсь. А я умею летать… Ври больше. Иногда, когда очень хочется. Это твоя бабка по ночам летает на помеле! Еще ни разу мы не расстались спокойно. Обязательно поссоримся. Бабушка сидит на крыльце. Я сажусь рядом. Чем это ты пахнешь? Мы жгли костер. Бабушка, а ты все можешь? Все. Учись, пока я жива. Бабушка, а ты можешь летать? Могу. Я цепенею и говорю с трудом. Бабушка, а Жека сегодня Шуру на ладони держал, а ты можешь сделать, чтобы я летала? Ты сама можешь. Бабушка, миленькая, не надо так говорить, я боюсь. Чего здесь бояться, вздохни – и летай. Тогда я встала на крыльце на цыпочки и сильно вздохнула, а потом оказалось, что я уже двигаю руками и ногами, как в воде – очень медленно. Потом поселок с горящими квадратиками окон лег набок, а я все еще не выдыхала. Я двигала ногами по-лягушачьи и летела к вагонетке. Я увидела ее перед собой, наклонила голову, перевернулась вверх ногами и уже хотела потрогать рукой краешек, как что-то огромное и черное выпорхнуло и залопотало по-птичьи, ругаясь. Хватит для первого раза. Я почти выдохнула, как вдруг увидела на крыше бани Жеку. Он сидел и смотрел на небо. Он ждал, когда упадет звезда.
Утром шел дождь. Вид у меня – таинственный и важный. Ну вот. Я же говорила, что могу летать. Ври бо! Я видела, что там в вагонетке. Там живет птица, огромная и черная. А золото? Вагонетка очень большая, может, там и золото есть. Ирка пристально уставилась на далекую вагонетку. Какая же она большая? Она большая. Дна не видно, но вообще-то было темно. Мы сидим тихо. Жека говорит: у кошки будут котята, скажи Шуре, что возьмете одного. А то она всех утопит. Скажу. Только у нас уже есть Абрикоска. А когда Абрикоска будет с котятами, я скажу, что возьмем. Эта дорога не работает уже давно, и вагонетка давно скрипит от ветра. И вдруг вагонетка поехала. Мы замерли. Правда едет! Мы бежим к терриконам. Ходить туда нам категорически запрещено, но Ирка уже смотрит на меня злорадно. Мы бежали долго – до синих пятен в глазах. Жека отстал, а мы с Иркой увидели, как вагонетка ткнулась боком и застыла у самого верха террикона. Что-то не сработало, и она не опрокинулась полностью. Мы постояли, шумно дыша, потом не сговариваясь полезли с Иркой вверх. Подбежал Жека. Вернитесь, нельзя! А вдруг она с породой – убьет! Да нет же, она пустая, там живет птица. Нельзя! Потом и он полез. Вагонетка лежала ржавая и страшная. В ее нутре упало набок сплетенное гнездо – старое и большое. Мы задыхались от жары и запаха. Пахнет… как в курятнике. Ирка все таращилась то на меня, то на гнездо. Поля, а ты это – как? Да очень просто, надо вздохнуть сильно, и взлетишь. Зря бежали. Я видел вчера. Что ты видел? Да вот ее видел, когда сидел на крыше. Вы оба рехнулись, ты просто увидела, как к вагонетке подлетает птица, вот и сказала про гнездо! Брехушка! Я плачу и иду домой.
Володя женится, слышишь, Поля! Я бегу сначала к Володе, потом резко поворачиваю к Ирке с Жекой. Мой дядя милиционер женится! А разве милиционеры женятся? Значит, женятся. А ты ее видела? Нет. А как ее зовут? Я ничего не знаю. Наверное, Тэсса. Что это за имя такое? Не знаю, мне просто так кажется. Ерунда, таких именов нет! Не именов, а имен. У нас дома все готовят, наверное, он приведет ее знакомиться. Мы бежим к нам. Подкрадываемся к окну и слушаем. Мама ругается, Бабушка молчит. Мы садимся у окна на землю. И вдруг видим Володю с девочкой, очень худой и маленькой. Ирка вскакивает будто ужаленная и бежит к калитке. Добро пожаловать, а как вас зовут? Таисия. Ирка оборачивается. А вот она сказала, что Тэсса! Девочка вдруг смотрит на меня злобно и отворачивается. Меня мама так называет. Я не люблю. Они заходят в дом. Володя грозит мне из-за спины кулаком. Уходит она быстро. Потом в доме все поднимается вверх дном. Во-первых, Бабушка идет к Шуре, а она ходит к Шуре в исключительных случаях, не хочет встречаться с отцом Жеки. Мама кричит, Володя улыбается, мы бежим к Шуре и подслушиваем под окном. Но тут приходит моя мать и разгоняет нас, а меня отправляет домой. Все равно мы потом собрались, и Ирка нам все рассказала. Жу-у-у-уткая драма. Кровавый роман! Тэсса еще не может жениться, потому что несовершенная… Несовершеннолетняя? Ну да, а что это значит? Ну, ей мало лет, и она еще учится в школе. А Шура говорит, что Жеку родили в 15 лет. А Бабушка говорит: пусть им, лишь бы дети были счастливы. А твоя мать говорит, что это подсудное дело. А Бабушка опять – пусть себе, лишь бы дети были счастливы. Это мой дядя – дите? Не знаю, а твоя мать говорит, что у этой деточки уже, наверное, в животе есть дите. Мы замолкаем. Нет у нее ничего в животе, вон какая она худая. Много ты понимаешь!
Мой дядя женился. Он снял домик в поселке и по утрам, когда наступила осень, отвозил Тэссу на мотоцикле в школу. А пока еще лето. Сухое и жаркое. Трава высыхает, а земля трескается. Теперь мы с утра приходили за Тэссой и все вместе шли купаться, пока Володя наводил порядок и спокойствие в обществе. Тэсса, смотри, черная роза! Какой ужас, фу… Тэсса, а я убила петуха, а Жека зажарил его на костре, а у тебя нет ребеночка? Нет. А ты женилась, чтобы родить ребеночка? Нет, чтобы уйти из дома. А Володя тебя не бьет? Нет, еще не бьет. Тэсса, смотри, ящерица! А почему ты все время молчишь? Володя говорил Бабушке, за весь день слова не скажет. А Бабушка говорит, что ты выздоровеешь и еще будешь смеяться. А ты больна? Нет. Тэсса собирает синие стеклышки, мочит глину у ставка и вдавливает их в глину вперемешку с желтыми и зелеными. Синие попадаются редко. Мы все теперь собираем и отдаем ей синие стеклышки. А потом маскируем ветками этот «секрет». Мама говорит, чтобы мы поменьше якшались с этой «девицей». По субботам Володя и Тэсса уходили на танцы. Тэсса зачесывала волосы назад и красила глаза. Мы пробирались к решетке поближе и смотрели на них. У них любовь? Тэсса красивая… Подумаешь, я когда вырасту, стану еще красивей. Ирка уходит от решетки. А я видел, как Лиса ломал наш секрет. И ты молчал?! Мы трясем Жеку. Убью Лису! – Ирка несется впереди, мы за ней. Лиса не сразу нас заметил и не успел спрятаться. Мы били его, и у него из носа пошла кровь. Поэтому Лиса заорал, а мы удрали. Было темно, когда мы зашли к Шуре. Она ахнула и закрыла глаза руками. Вы все в крови! Что у кого случилось?! Мы били Лису, а у нас все в порядке. Шура быстро толкает нас на улицу к рукомойнику и идет положить валидол под язык. Паршивцы, просто паршивцы! Вы что, его убили? Нет, мы ему нос разбили, будет знать. А что ты, интересно, матери скажешь? Посмотри на свое платье! Мое платье в крови. Я не пойду домой. Еще чего, за тобой уже приходили. Я снимаю платье, и Шура замывает его. Шура, ты в холодной воде? В холодной, поучи меня еще.
Далила устала от напряжения, охватившего тело. Она хочет сделать знак Илие, но, пошевелив с трудом правой рукой, нащупывает мокрый подол короткого ситцевого платья и разбитые коленки шестилетки, к глазам подступают слезы, а большая луна светится в прохладном густом тумане, словно лягушка в молоке.
С утра мы помогаем Шуре собирать абрикосы. Потом везем их на рынок. Ведро абрикосов. Тэсса собирает с нами и ест их немытыми с земли и сидит под деревом, выставив острые коленки. Шура идет медленно. Тэсса собирает репейники и прикалывает их к платью у шеи. Мы разместили Шуру и уходили с рынка, когда очень толстая и красная женщина стала кричать и ругаться. Она кричала и кричала: проститутка! Выродок! И еще много. Тэсса убегала по дороге, сбросив босоножки. Наверное, она украла помидор. Да нет же, я подбираю одну босоножку, потом другую – в пыли. Тэсса убежала далеко и поджидала нас впереди – крошечная фигурка в дрожащем горячем потоке воздуха. Мы ничего не спросили. Помидора у нее не было. Вечером Тэсса плакала навзрыд. Бабушка проводила большими пальцами по ее бровям, а Тэсса все плакала, а Бабушка улыбалась. Тэсса не приходила к нам, когда моя мать была дома. А вот та тетка на рынке – ее мать. Откуда ты знаешь? Шура говорила. А у кошки родились котята. Шура еще не знает. Давай запрячем! Я уже прятал в сарае, но кошка опять перенесла их под крыльцо. Шура заметит – утопит. А топиться – это страшно? Это очень страшно. Страшней всего на свете. Я долго смотрю на Жеку. А ты откуда знаешь? Я тонул один раз. Давно. Меня Ирка вытащила. А я, если захочу, никогда не умру. Тонуть – это очень страшно! Жека терпит до обеда, потом идет к Шуре. Шура, если котята родятся, ты их сразу утопишь? Конечно, сразу. Шура, не надо. Отстань. Не надо, Шура! Ну что я с ними буду делать? Вы поиграетесь, пока они маленькие, а потом эти коты меня съедят.
Ш-у-у-ура-а-а… Жека уже не может остановиться, он плачет, засунув кулак в рот, чтобы не очень громко. И вдруг уходит и замолкает. Шура выглядывает несколько раз. Он сидит на крыльце. Шура понимает, что котята уже родились, и вздыхает.
Мы с Тэссой стоим в коридоре и смотрим в маленькое окно на Топсика. Сейчас, подожди. Топсику жарко. Он лениво таскает цепь. Ты видишь, я его перевязала подальше. Он раньше был вон там. А все равно достает. Топсик, потоптавшись и выбрав устойчивое положение, сильно задирает заднюю лапу и пускает струю, стараясь достать куст черных роз. Это просто цирковой номер. Он старается изо всех сил. Наконец, натянув цепь и изогнувшись, он обливает розы и, довольный, растягивается на земле. Я выбегаю, показываю ему кулак, утаскиваю его и выливаю на розы ведро воды. Ну чего ты привязался! И вдруг Тэсса смеется. Я вижу это первый раз, это странно и некрасиво. У нее гримаса на лице, еще она икает и держится за живот. И тут прибегает мать Жеки – Лора. Она прибежала прятаться от отца Жеки, он когда напьется, то бегает за ней и за Жекой с ножом, они прячутся у нас. Шура тоже ковыляет следом. Тэсса смотрит на них с интересом и перестает смеяться. Правда, что эта тетка на рынке – твоя мать? – спрашиваю я тихо ей в спину. Она поворачивается и бьет меня по лицу. Что я сделала не так? Господи, я люблю ее, что я сделала не так? Теперь прибегает Ирка. Пойдем быстрей… быстрей… там Жека!.. Нам очень страшно. Мы бежим, а страх завязывает нам банты на шее. Что, его отец зарезал? Да нет же, пойдем. Мы обе трясемся и проходим осторожно во двор Шуры. У крыльца лежат шесть задушенных котят. Это Жека. Неправда! Да. Он просил Шуру не топить, а она говорит – утоплю, а когда отец напился, он и задушил их, а теперь я его ищу и не могу найти. Мы видим отца Жеки, он храпит в коридоре на полу. Жека! Жека! Потом я вижу Жеку, он сидит в углу. И, увидев Ирку, бросается на нее, бьет кулаками. Это ты, это все ты, зачем ты убила петуха! Вот тебе, получай! Ирка кричит, отец Жеки просыпается. Мы бежим ко мне, залазим на чердак. На чердаке очень жарко. Мы обнимаемся и сидим и по очереди вздыхаем, чтобы надышаться после слез. Им было бы очень трудно топиться! А так я сделал все осторожно и не больно. Жека… Жека, какая разница, как умирать? Нет! Им было бы тяжело. Тонуть – это очень страшно, я один раз… Мы слышим крики внизу и выглядываем. Отец Жеки стучит в дверь и ругается. Потом из двери выскакивает моя мать и бежит за ним с палкой, потом они начинают бегать вокруг сарая, а Шура обливает водой из ведра обоих, потом они бегут за Шурой, а Топсик лает и срывается с цепи. Ну, все. Теперь все бегут от Топсика, он радостно кусает за ноги отца Жеки и веселится вовсю. Мы смотрим сверху. И Жека говорит: Я хочу умереть. Я тоже хочу умереть, я тебя люблю, а ты меня избил! А ты меня много раз била, я не поэтому хочу умереть! А я поэтому! Замолчите! Поля, а где Тэсса? А давайте все улетим! Здорово. Они нас искать, а мы вверху крылышками машем. Я не смогу летать. Почему, Жека? Мне плохо, я хочу умереть. Но мы… как мы можем умереть? А так – улетим, и все. Это очень просто. Давайте совсем улетим. Навсегда. А Шура? Кто ей будет воду носить, когда ее кондрашка хватит? Может, и не хватит, это она просто так говорит. Мы опять смотрим вниз. Топсик с упоением обливает мою розу, потом воинственно роет лапами землю и заливается лаем. Сначала я вас потащу за руки, а потом вы сами сумеете. И я вздыхаю так, что темнеет в глазах. Ирка хватается за мою руку обеими руками, а Жеку приходится держать, поэтому мне очень тяжело сначала. А потом мы просто летим рядом, держась за руки, чтобы не потеряться.
– Не потеряться! – крикнула Полина и резко села на тахте. Она тяжело дышала и смотрела перед собой безумными глазами. Далила хотела встать, но очень сильно кружилась голова, перед лицом плыла горячая сухая степь, там, далеко внизу, вспухали горками в огромной песочнице терриконы и крутилось игрушечное колесо шахты. Полина упала на пол и подползла к Далиле.
– Это ты сделала? – спросила она шепотом, вытирая мокрое от пота и слез лицо. – Убью, гадина!
– Уйди, меня тошнит. – Далила закрыла рот руками и тоже пыталась встать. Ноги не держали. Она поползла по полу очень медленно, за ней, еле двигая руками и ногами, ползла Полина. У двери Далила сумела подняться на ноги и оттолкнула дверь от себя, открыв яркий прямоугольник в другое пространство света и звуков. Держась за стену, она пошла к туалету, стараясь улыбнуться бескровным лицом Анне Павловне. Илия догнал ее и взял под руку:
– Далила, слушай, это очень важно.
– Не могу, уйди, я сейчас умру!..
– Это пройдет, это ничего, ты только послушай внимательно, мне надо уходить. Эта женщина, которая в коридоре ждет у окна… никогда, слышишь, никогда чтобы ее и близко не было возле твоего Кеши. Повтори!
– Женщина у окна, – покорно забормотала Далила. – Мне плохо, сейчас вырвет… Чтобы ее никогда не было возле Кеши… А чем она тебе не понравилась?
Илия подошел со спины, прижал Далилу к себе и развернул ее назад. Сдерживая рвотные конвульсии, она увидела Соню Талисманову, приоткрывшую от удивления рот и вытаращившую глаза. Соня стояла у окна и смотрела то на Далилу, то на что-то очень интересное в кабинете.
В три часа сорок пять минут Ева Николаевна перебирала бумаги по неопознанным трупам. Папок было всего пять. Самый «свежий» утопленник был найден сегодня утром, тело выловили в пруду на рассвете. Кисти рук отсечены, голова отсутствует. Ева изучала заключение по телу. Смерть наступила ночью. При обнаружении на теле был пиджак иностранного производства, рубашка, галстук, плавки, носки и летние брюки. Оно принадлежало сорока-пятидесятилетнему мужчине средней комплекции, страдающему желчно-каменной болезнью и недавно перенесшему инфаркт. Документов нет, денег нет, нет пробитых талонов на проезд, табачной крошки, носового платка – словом, карманы основательно подчищены. Ева Николаевна закрыла глаза. Она напряглась, восстанавливая в памяти обстановку в спальне убитой заложницы. Таблетки на трюмо. Название… Ева вздохнула. Мало ли людей пьют такое лекарство. У найденного тела было родимое пятно на ягодице и татуировка на плече.
– Набросай запрос о родителях, – Ева назвала Люсе имя, фамилию и отчество мужа убитой заложницы. – Вторым пунктом – опрос друзей на предмет татуировки на плече – якорь, переплетенный змеей, и имя Лиза. Учитывая то, что заложницу звали Лизавета Карловна, пойдем-ка мы с тобой другим путем и осмотрим квартиру еще раз. Оставайся и разберись с делами, я поеду на место.
По дороге в машине Ева обдумывала, почему убийца не осмотрел тщательно тело на предмет особых примет. Она набрала номер телефона Зои.
– Слушай, если убитому отсекают кисти рук и голову…
– Был под следствием и подозревается, что в органах имеются его фотографии и отпечатки! – перебила ее Зоя.
– У него есть особые приметы на теле.
– Убийца очень спешил, все осмотреть не успел. Что там у тебя?
– Так, есть кое-что. А еще почему? Узнай, берут ли отпечатки пальцев у людей, работающих в оборонных областях науки?
– В смысле – в филиалах космических центров, например? – Голос Зои звонкий и напряженный. – У нас не берут, а вот в других странах – обязательно!
– Если мои догадки подтвердятся, то наша подозреваемая очень спешит.
– Мы можем просто искать методом тыка, – предложила Зоя.
– Например?
– Например, собираем всю информацию по космосу за последние месяцы либо по пищевой промышленности, обсуждаем с тобой и отбраковываем то, что не подходит, а самое интересное оставляем как предварительные версии.
– Не поняла, – удивилась Ева, – при чем здесь пищевая промышленность?
– Погибшая заложница – технолог детского питания. Ее запросто могли убить в связи с каким-нибудь дорогим контрактом по детскому питанию. Оно у нас почти все заграничное. Большие деньги, кстати.
– Не огорчай меня так. Зачем потом убивать мужа технолога, инженера космической связи? Отрезать ему голову и руки, чтобы быстро не узнали личность убитого?!
– Ну извини, не подумала. Ты нашла тело мужа?
– Я еду в квартиру. Я почти приехала. – Ева заруливала во двор, который при дневном свете оказался просторным и ухоженным.
– Подожди Аркашу, он подъедет. Он квартиры шмонает артистично!
Это Аркаша нашел закладку в книге – фотографию умершей женщины и ее мужа на пляже. В ярком южном солнце на фоне моря и пальм еще молодая пара улыбалась фотографу, мужчина обнимал женщину мускулистыми руками, татуировка на плече просматривалась отчетливо.
– По-почему это… С какой стати я прелесть? – Далила шумно раскладывала папки на столике и покрутила пальцем у виска, покосившись на Илию. Илия пожал плечами.
– Прелесть, и все. – Полина повернулась на бок и теперь уже не могла не видеть Илию. Но она его не видела! – Какую музыку любите?
– Музыку? Музыку я слушаю в наушниках! Ночью, перед окном. – Далила села на свою тахту возле противоположной от Полины стены.
– Да, это приятно. – Теперь Далила не видела лица женщины, но улыбку в ее голосе почувствовала.
– У вас есть ко мне вопросы? – Далила тоже легла на бок, подперев голову рукой.
– Никаких вопросов!
– А мне можно спросить?
– Спрашивайте. Если засну, без обид, ладно?
– Без обид. Я хочу узнать, были у вас в детстве близкие друзья? Которые бы знали, что вы летаете?
– Друзья? – тихо спросила Полина. – А как же, у кого их в детстве не было. Мальчик и девочка. Мы были неразлучны. Маленький поселок, черно-белый телевизор, книги, деревья, все ночи – звездные, мальчик и девочка жили рядом…
– Вы были в семье одна, еще дети были?
– Одна. Я была на попечении бабушки, у моих друзей тоже была своя бабушка… Шура? Да, ее звали Шура. Мою бабушку называли Бабушкой, а их – просто Шурой. Шура, почему звезды такие маленькие? Шура… Они не маленькие… У вас в углу кабинета светится звезда.
Далила приподнялась и увидела слабое мерцание медальона, который раскачивал Илия, все так же сидя на корточках. Сильно закружилась голова. Она встала и подошла к Полине. Женщина лежала на спине, широко открыв глаза.
– Уберите звезду, звезда… когда падает, она будет лететь и вырастать? Нет, она сгорит еще по дороге, далеко от земли… Мальчик и девочка, двоюродные брат и сестра… Шура, почему звезды такие маленькие? Я летала. Сначала это было как выдумка, как сон. А потом…Я наперед знала, что с нами случится. Лето, жара, мне шесть лет, Ирке – семь, Жеке тоже шесть. Шура, почему звезды такие маленькие? Они не маленькие. Они огромные. Просто они далеко. Если я уйду далеко, я тоже буду маленькой. Мы с сомнением смотрим на Шуру. Тогда она кряхтит, с трудом встает со скамейки и откладывает нож. Пошли! Мы выходим на дорогу. Шура говорит: стойте здесь. Мы стоим. Шура уходит по дороге к центру поселка. Дорогу разрыли недавно, пыль на ней приятная. Шура идет вразвалочку, тяжело передвигая больные ноги. Наконец она остановилась. Жека подносит к лицу ладонь и смотрит на Шуру. Шура стоит у него на ладони. Жека прикрывает ее другой рукой. Ерунда, говорит Ирка и уходит. Мы с Жекой ждем Шуру. Нам скучно, словно нас обманули, а придраться нельзя. Шура на нас не смотрит, она вытирает пот с лица и садится чистить картошку дальше. Ирка предлагает убить кусачего петуха. Жека молчит, ему жалко петуха, и Шура не даст. Он молчит, а потом спрашивает: а звезда… это… когда падает, она будет лететь и вырастать? Она сгорит еще по дороге далеко от Земли. Жека и Ирка смотрят на меня с недоверием. Звезда – это планета? Планета. Как же она сгорит? Я не знаю, как именно, и злюсь, что они не верят. Потом обижаюсь и ухожу домой. Сумерки. Не люблю. У своей калитки я жду, вдруг они позовут. Не зовут. Я иду к Бабушке и наблюдаю за ней. Поля, поешь. Не хочу.
Далила смотрела на лежащую перед ней женщину и тяжело дышала. Ноги у нее подгибались, она с трудом добрела до своей тахты и свалилась. На нее накатили медленные удушливые сумерки с запахом старого дома. Полина говорила безостановочно, уставившись невидящими глазами в потолок.
Утром Жека говорит: идем, Ирка придумала, как убить петуха. Ирка хочет убить петуха бельевой веревкой. Она стоит за сараем и щелкает этой веревкой, как бичом. Веревка тяжелая. Ирке трудно, но она очень довольная. Она уже убила курицу! Я с ужасом смотрю на Жеку. Да не нашу, соседскую, она ее прогоняла, щелкнула веревкой, а та – брык, и все. Где эта курица? Я закопала. Дура потому что! – говорит Жека. Надо было зажарить и съесть. На костре. Как индейцы. Мы восхищенно смотрим на него. Вдруг выходит Шура и смотрит на нас. Соседка ругается, говорит, что я таскаю ее кур. Ирка прищуривается. Она и на меня орала, говорила, что укокошит нашего красивого петуха. Шура качает головой и уходит. Тактический ход. Жека ничего не понял. Скоро Шура уйдет в магазин. Теперь петуха надо срочно убить. Ирка ходит по двору с веревкой, но петух, как назло, совершенно не хочет драться. Он чувствует! Он же курица, а они все глупые, я читала. Нет, он чувствует. Мне жалко Жеку. Иди приготовь спички, чтобы как индейцы. И как только он ушел, Ирка ка-а-к щелкнет! Я не верила, что так можно убить. Поля, я его убила. Ну да, убила. Поля, я его раз – и все! Ну да. Мы подходим ближе и вглядываемся. Петух смотрит на нас одним глазом. Мы переглянулись. И за эту секунду глаз остыл. Жека молча берет петуха за лапы и тащит. Тяжелый. Где будем жечь костер? Конечно, в посадке. Это я его. С первого раза. Жека отдирает от своего грузовика кузов с колесами и обвязывает ось веревкой. В кузов он кладет петуха. Голова свешивается. Жека думает, а потом приносит Ирке нож. Нет! Зачем это? Давай ее согнем! Тогда Жека усмехается и начинает резать петуху шею. Получилось много крови. Это я его убила. А что он, гад, клевался! И даже когда мы тащим тележку, кровь капает в пыль. И тележка дребезжит. Я хочу уйти домой. Мы закрыли петуха травой, но лапы торчали. И вдруг Ирка говорит, – Жека не спит всю ночь, сидит в саду и не спит. Мы довезли петуха до рынка, а там увидели Шуру с Бабушкой. Мы продрались сквозь кусты и залегли. Петух вывалился, Жека его укладывает. Трогает разноцветные перья.
Ирка предложила бросить петуха в канаву. Жека молча выволок его и повез к посадке. Мы плетемся за ним. Костер разжигал он, но петуха не трогал. А петуха – на палку, да? Нет. Испечем в золе. Вечером будет печеный петух. Я есть хочу. Шура уже, наверное, пришла, а петуха нет. В этой посадке живет садист. Что это – садист? Он всех убивает. Я с сомнением смотрю на абрикосовые деревья. Жека трещит сучьями. Так не годится. Без хлеба. И соли нет. Я смотрю на петуха. Жека тоже не сводит с него глаз. Надо сходить за солью. Я схожу. И хлеба возьму у Бабушки. Я с тобой, а ты – дежурный у костра, да, Жека? А мы – в разведку, да? Мы несемся с Иркой что есть духу. Шура говорит… что у вас растут черные розы… Разве такие бывают? Растут. Только их Топсик все записал. Мы пробираемся в кладовку и берем хлеб из кастрюли. Если попадемся твоей матери – тогда все! Она на работе. Мы немного заблудились и не сразу нашли костер. Жеки не было. Ирка беспокойно прошлась у огня. Я все кричала: Жека! Жека! А он лежал у муравьиной кучи и сосал палочку. Мы сразу же улеглись рядом и засунули в кучу высохшие стебельки. Поля, у тебя дядя милиционер, скажи ему, пусть поймает садиста. Это Ирка из-за Жеки разволновалась. Шура тоже любит Жеку. Шура и Ирку любит, но Жеку больше. А их матерей, своих дочек, она не любит. Я смотрела на огонь и думала, что не смогу есть этого петуха. Мне надо сходить домой показаться. Мать придет с работы и ляжет спать. Если меня не будет – она к Шуре. А нас там нет. Она – искать. А так я скажу, что мы играем. Ирка смотрит обиженно, но бросить Жеку уже боится. Темнеет. Я бегу. Бабушка пугается, когда я врываюсь в кухню. Она прячет мешочки с засушенной травой под себя. Пойди погуляй у Шуры, мать сегодня осталась в ночную, а я пока сварю варево лечебное, его на первой звезде варить надо. Петух лежал в горке золы. Свет пробегал по уголькам – казалось, что петух дышит. Ирка уже давно рвалась к нему. Не лезь. Рано. А ты не командуй! Это что скрипит? Это вагонетка. Скрипит так грустно. А эта дорога испорчена? Мы долго смотрим на одинокую подвешенную вагонетку. В ней возили породу на террикон. В этой вагонетке лежит клад. Тыща рублей. Нет, сто тыщ рублей. Они бы разлетелись от ветра, там золото. Шахтер рубил уголь, вдруг – кусок золота, он его потихоньку засунул в вагонетку с породой, потом – наверх и бежать, а дорога сломалась, и вагонетка все так и висит. Мы очищаем петуха от сгоревших перьев, разламываем розовое мясо и замечаем, что Жека не ест. Ешь, вкусно. Нет. Я не буду. Он отходит, потом возвращается. Да ешь же! Жека не выдерживает, берет черными от золы руками, и я вижу сквозь свечение огня, как текут у него по лицу слезы, и в этом месте остаются чистые полоски. Ест он жадно, а слезы все текут. Мы тщательно маскируем место нашего пиршества. Ирка по-звериному зарывает место от костра. Идем домой медленно. Ночь, а не страшно. Это потому, что мы наелись. Я, когда наемся, ничего не боюсь. А я умею летать… Ври больше. Иногда, когда очень хочется. Это твоя бабка по ночам летает на помеле! Еще ни разу мы не расстались спокойно. Обязательно поссоримся. Бабушка сидит на крыльце. Я сажусь рядом. Чем это ты пахнешь? Мы жгли костер. Бабушка, а ты все можешь? Все. Учись, пока я жива. Бабушка, а ты можешь летать? Могу. Я цепенею и говорю с трудом. Бабушка, а Жека сегодня Шуру на ладони держал, а ты можешь сделать, чтобы я летала? Ты сама можешь. Бабушка, миленькая, не надо так говорить, я боюсь. Чего здесь бояться, вздохни – и летай. Тогда я встала на крыльце на цыпочки и сильно вздохнула, а потом оказалось, что я уже двигаю руками и ногами, как в воде – очень медленно. Потом поселок с горящими квадратиками окон лег набок, а я все еще не выдыхала. Я двигала ногами по-лягушачьи и летела к вагонетке. Я увидела ее перед собой, наклонила голову, перевернулась вверх ногами и уже хотела потрогать рукой краешек, как что-то огромное и черное выпорхнуло и залопотало по-птичьи, ругаясь. Хватит для первого раза. Я почти выдохнула, как вдруг увидела на крыше бани Жеку. Он сидел и смотрел на небо. Он ждал, когда упадет звезда.
Утром шел дождь. Вид у меня – таинственный и важный. Ну вот. Я же говорила, что могу летать. Ври бо! Я видела, что там в вагонетке. Там живет птица, огромная и черная. А золото? Вагонетка очень большая, может, там и золото есть. Ирка пристально уставилась на далекую вагонетку. Какая же она большая? Она большая. Дна не видно, но вообще-то было темно. Мы сидим тихо. Жека говорит: у кошки будут котята, скажи Шуре, что возьмете одного. А то она всех утопит. Скажу. Только у нас уже есть Абрикоска. А когда Абрикоска будет с котятами, я скажу, что возьмем. Эта дорога не работает уже давно, и вагонетка давно скрипит от ветра. И вдруг вагонетка поехала. Мы замерли. Правда едет! Мы бежим к терриконам. Ходить туда нам категорически запрещено, но Ирка уже смотрит на меня злорадно. Мы бежали долго – до синих пятен в глазах. Жека отстал, а мы с Иркой увидели, как вагонетка ткнулась боком и застыла у самого верха террикона. Что-то не сработало, и она не опрокинулась полностью. Мы постояли, шумно дыша, потом не сговариваясь полезли с Иркой вверх. Подбежал Жека. Вернитесь, нельзя! А вдруг она с породой – убьет! Да нет же, она пустая, там живет птица. Нельзя! Потом и он полез. Вагонетка лежала ржавая и страшная. В ее нутре упало набок сплетенное гнездо – старое и большое. Мы задыхались от жары и запаха. Пахнет… как в курятнике. Ирка все таращилась то на меня, то на гнездо. Поля, а ты это – как? Да очень просто, надо вздохнуть сильно, и взлетишь. Зря бежали. Я видел вчера. Что ты видел? Да вот ее видел, когда сидел на крыше. Вы оба рехнулись, ты просто увидела, как к вагонетке подлетает птица, вот и сказала про гнездо! Брехушка! Я плачу и иду домой.
Володя женится, слышишь, Поля! Я бегу сначала к Володе, потом резко поворачиваю к Ирке с Жекой. Мой дядя милиционер женится! А разве милиционеры женятся? Значит, женятся. А ты ее видела? Нет. А как ее зовут? Я ничего не знаю. Наверное, Тэсса. Что это за имя такое? Не знаю, мне просто так кажется. Ерунда, таких именов нет! Не именов, а имен. У нас дома все готовят, наверное, он приведет ее знакомиться. Мы бежим к нам. Подкрадываемся к окну и слушаем. Мама ругается, Бабушка молчит. Мы садимся у окна на землю. И вдруг видим Володю с девочкой, очень худой и маленькой. Ирка вскакивает будто ужаленная и бежит к калитке. Добро пожаловать, а как вас зовут? Таисия. Ирка оборачивается. А вот она сказала, что Тэсса! Девочка вдруг смотрит на меня злобно и отворачивается. Меня мама так называет. Я не люблю. Они заходят в дом. Володя грозит мне из-за спины кулаком. Уходит она быстро. Потом в доме все поднимается вверх дном. Во-первых, Бабушка идет к Шуре, а она ходит к Шуре в исключительных случаях, не хочет встречаться с отцом Жеки. Мама кричит, Володя улыбается, мы бежим к Шуре и подслушиваем под окном. Но тут приходит моя мать и разгоняет нас, а меня отправляет домой. Все равно мы потом собрались, и Ирка нам все рассказала. Жу-у-у-уткая драма. Кровавый роман! Тэсса еще не может жениться, потому что несовершенная… Несовершеннолетняя? Ну да, а что это значит? Ну, ей мало лет, и она еще учится в школе. А Шура говорит, что Жеку родили в 15 лет. А Бабушка говорит: пусть им, лишь бы дети были счастливы. А твоя мать говорит, что это подсудное дело. А Бабушка опять – пусть себе, лишь бы дети были счастливы. Это мой дядя – дите? Не знаю, а твоя мать говорит, что у этой деточки уже, наверное, в животе есть дите. Мы замолкаем. Нет у нее ничего в животе, вон какая она худая. Много ты понимаешь!
Мой дядя женился. Он снял домик в поселке и по утрам, когда наступила осень, отвозил Тэссу на мотоцикле в школу. А пока еще лето. Сухое и жаркое. Трава высыхает, а земля трескается. Теперь мы с утра приходили за Тэссой и все вместе шли купаться, пока Володя наводил порядок и спокойствие в обществе. Тэсса, смотри, черная роза! Какой ужас, фу… Тэсса, а я убила петуха, а Жека зажарил его на костре, а у тебя нет ребеночка? Нет. А ты женилась, чтобы родить ребеночка? Нет, чтобы уйти из дома. А Володя тебя не бьет? Нет, еще не бьет. Тэсса, смотри, ящерица! А почему ты все время молчишь? Володя говорил Бабушке, за весь день слова не скажет. А Бабушка говорит, что ты выздоровеешь и еще будешь смеяться. А ты больна? Нет. Тэсса собирает синие стеклышки, мочит глину у ставка и вдавливает их в глину вперемешку с желтыми и зелеными. Синие попадаются редко. Мы все теперь собираем и отдаем ей синие стеклышки. А потом маскируем ветками этот «секрет». Мама говорит, чтобы мы поменьше якшались с этой «девицей». По субботам Володя и Тэсса уходили на танцы. Тэсса зачесывала волосы назад и красила глаза. Мы пробирались к решетке поближе и смотрели на них. У них любовь? Тэсса красивая… Подумаешь, я когда вырасту, стану еще красивей. Ирка уходит от решетки. А я видел, как Лиса ломал наш секрет. И ты молчал?! Мы трясем Жеку. Убью Лису! – Ирка несется впереди, мы за ней. Лиса не сразу нас заметил и не успел спрятаться. Мы били его, и у него из носа пошла кровь. Поэтому Лиса заорал, а мы удрали. Было темно, когда мы зашли к Шуре. Она ахнула и закрыла глаза руками. Вы все в крови! Что у кого случилось?! Мы били Лису, а у нас все в порядке. Шура быстро толкает нас на улицу к рукомойнику и идет положить валидол под язык. Паршивцы, просто паршивцы! Вы что, его убили? Нет, мы ему нос разбили, будет знать. А что ты, интересно, матери скажешь? Посмотри на свое платье! Мое платье в крови. Я не пойду домой. Еще чего, за тобой уже приходили. Я снимаю платье, и Шура замывает его. Шура, ты в холодной воде? В холодной, поучи меня еще.
Далила устала от напряжения, охватившего тело. Она хочет сделать знак Илие, но, пошевелив с трудом правой рукой, нащупывает мокрый подол короткого ситцевого платья и разбитые коленки шестилетки, к глазам подступают слезы, а большая луна светится в прохладном густом тумане, словно лягушка в молоке.
С утра мы помогаем Шуре собирать абрикосы. Потом везем их на рынок. Ведро абрикосов. Тэсса собирает с нами и ест их немытыми с земли и сидит под деревом, выставив острые коленки. Шура идет медленно. Тэсса собирает репейники и прикалывает их к платью у шеи. Мы разместили Шуру и уходили с рынка, когда очень толстая и красная женщина стала кричать и ругаться. Она кричала и кричала: проститутка! Выродок! И еще много. Тэсса убегала по дороге, сбросив босоножки. Наверное, она украла помидор. Да нет же, я подбираю одну босоножку, потом другую – в пыли. Тэсса убежала далеко и поджидала нас впереди – крошечная фигурка в дрожащем горячем потоке воздуха. Мы ничего не спросили. Помидора у нее не было. Вечером Тэсса плакала навзрыд. Бабушка проводила большими пальцами по ее бровям, а Тэсса все плакала, а Бабушка улыбалась. Тэсса не приходила к нам, когда моя мать была дома. А вот та тетка на рынке – ее мать. Откуда ты знаешь? Шура говорила. А у кошки родились котята. Шура еще не знает. Давай запрячем! Я уже прятал в сарае, но кошка опять перенесла их под крыльцо. Шура заметит – утопит. А топиться – это страшно? Это очень страшно. Страшней всего на свете. Я долго смотрю на Жеку. А ты откуда знаешь? Я тонул один раз. Давно. Меня Ирка вытащила. А я, если захочу, никогда не умру. Тонуть – это очень страшно! Жека терпит до обеда, потом идет к Шуре. Шура, если котята родятся, ты их сразу утопишь? Конечно, сразу. Шура, не надо. Отстань. Не надо, Шура! Ну что я с ними буду делать? Вы поиграетесь, пока они маленькие, а потом эти коты меня съедят.
Ш-у-у-ура-а-а… Жека уже не может остановиться, он плачет, засунув кулак в рот, чтобы не очень громко. И вдруг уходит и замолкает. Шура выглядывает несколько раз. Он сидит на крыльце. Шура понимает, что котята уже родились, и вздыхает.
Мы с Тэссой стоим в коридоре и смотрим в маленькое окно на Топсика. Сейчас, подожди. Топсику жарко. Он лениво таскает цепь. Ты видишь, я его перевязала подальше. Он раньше был вон там. А все равно достает. Топсик, потоптавшись и выбрав устойчивое положение, сильно задирает заднюю лапу и пускает струю, стараясь достать куст черных роз. Это просто цирковой номер. Он старается изо всех сил. Наконец, натянув цепь и изогнувшись, он обливает розы и, довольный, растягивается на земле. Я выбегаю, показываю ему кулак, утаскиваю его и выливаю на розы ведро воды. Ну чего ты привязался! И вдруг Тэсса смеется. Я вижу это первый раз, это странно и некрасиво. У нее гримаса на лице, еще она икает и держится за живот. И тут прибегает мать Жеки – Лора. Она прибежала прятаться от отца Жеки, он когда напьется, то бегает за ней и за Жекой с ножом, они прячутся у нас. Шура тоже ковыляет следом. Тэсса смотрит на них с интересом и перестает смеяться. Правда, что эта тетка на рынке – твоя мать? – спрашиваю я тихо ей в спину. Она поворачивается и бьет меня по лицу. Что я сделала не так? Господи, я люблю ее, что я сделала не так? Теперь прибегает Ирка. Пойдем быстрей… быстрей… там Жека!.. Нам очень страшно. Мы бежим, а страх завязывает нам банты на шее. Что, его отец зарезал? Да нет же, пойдем. Мы обе трясемся и проходим осторожно во двор Шуры. У крыльца лежат шесть задушенных котят. Это Жека. Неправда! Да. Он просил Шуру не топить, а она говорит – утоплю, а когда отец напился, он и задушил их, а теперь я его ищу и не могу найти. Мы видим отца Жеки, он храпит в коридоре на полу. Жека! Жека! Потом я вижу Жеку, он сидит в углу. И, увидев Ирку, бросается на нее, бьет кулаками. Это ты, это все ты, зачем ты убила петуха! Вот тебе, получай! Ирка кричит, отец Жеки просыпается. Мы бежим ко мне, залазим на чердак. На чердаке очень жарко. Мы обнимаемся и сидим и по очереди вздыхаем, чтобы надышаться после слез. Им было бы очень трудно топиться! А так я сделал все осторожно и не больно. Жека… Жека, какая разница, как умирать? Нет! Им было бы тяжело. Тонуть – это очень страшно, я один раз… Мы слышим крики внизу и выглядываем. Отец Жеки стучит в дверь и ругается. Потом из двери выскакивает моя мать и бежит за ним с палкой, потом они начинают бегать вокруг сарая, а Шура обливает водой из ведра обоих, потом они бегут за Шурой, а Топсик лает и срывается с цепи. Ну, все. Теперь все бегут от Топсика, он радостно кусает за ноги отца Жеки и веселится вовсю. Мы смотрим сверху. И Жека говорит: Я хочу умереть. Я тоже хочу умереть, я тебя люблю, а ты меня избил! А ты меня много раз била, я не поэтому хочу умереть! А я поэтому! Замолчите! Поля, а где Тэсса? А давайте все улетим! Здорово. Они нас искать, а мы вверху крылышками машем. Я не смогу летать. Почему, Жека? Мне плохо, я хочу умереть. Но мы… как мы можем умереть? А так – улетим, и все. Это очень просто. Давайте совсем улетим. Навсегда. А Шура? Кто ей будет воду носить, когда ее кондрашка хватит? Может, и не хватит, это она просто так говорит. Мы опять смотрим вниз. Топсик с упоением обливает мою розу, потом воинственно роет лапами землю и заливается лаем. Сначала я вас потащу за руки, а потом вы сами сумеете. И я вздыхаю так, что темнеет в глазах. Ирка хватается за мою руку обеими руками, а Жеку приходится держать, поэтому мне очень тяжело сначала. А потом мы просто летим рядом, держась за руки, чтобы не потеряться.
– Не потеряться! – крикнула Полина и резко села на тахте. Она тяжело дышала и смотрела перед собой безумными глазами. Далила хотела встать, но очень сильно кружилась голова, перед лицом плыла горячая сухая степь, там, далеко внизу, вспухали горками в огромной песочнице терриконы и крутилось игрушечное колесо шахты. Полина упала на пол и подползла к Далиле.
– Это ты сделала? – спросила она шепотом, вытирая мокрое от пота и слез лицо. – Убью, гадина!
– Уйди, меня тошнит. – Далила закрыла рот руками и тоже пыталась встать. Ноги не держали. Она поползла по полу очень медленно, за ней, еле двигая руками и ногами, ползла Полина. У двери Далила сумела подняться на ноги и оттолкнула дверь от себя, открыв яркий прямоугольник в другое пространство света и звуков. Держась за стену, она пошла к туалету, стараясь улыбнуться бескровным лицом Анне Павловне. Илия догнал ее и взял под руку:
– Далила, слушай, это очень важно.
– Не могу, уйди, я сейчас умру!..
– Это пройдет, это ничего, ты только послушай внимательно, мне надо уходить. Эта женщина, которая в коридоре ждет у окна… никогда, слышишь, никогда чтобы ее и близко не было возле твоего Кеши. Повтори!
– Женщина у окна, – покорно забормотала Далила. – Мне плохо, сейчас вырвет… Чтобы ее никогда не было возле Кеши… А чем она тебе не понравилась?
Илия подошел со спины, прижал Далилу к себе и развернул ее назад. Сдерживая рвотные конвульсии, она увидела Соню Талисманову, приоткрывшую от удивления рот и вытаращившую глаза. Соня стояла у окна и смотрела то на Далилу, то на что-то очень интересное в кабинете.
В три часа сорок пять минут Ева Николаевна перебирала бумаги по неопознанным трупам. Папок было всего пять. Самый «свежий» утопленник был найден сегодня утром, тело выловили в пруду на рассвете. Кисти рук отсечены, голова отсутствует. Ева изучала заключение по телу. Смерть наступила ночью. При обнаружении на теле был пиджак иностранного производства, рубашка, галстук, плавки, носки и летние брюки. Оно принадлежало сорока-пятидесятилетнему мужчине средней комплекции, страдающему желчно-каменной болезнью и недавно перенесшему инфаркт. Документов нет, денег нет, нет пробитых талонов на проезд, табачной крошки, носового платка – словом, карманы основательно подчищены. Ева Николаевна закрыла глаза. Она напряглась, восстанавливая в памяти обстановку в спальне убитой заложницы. Таблетки на трюмо. Название… Ева вздохнула. Мало ли людей пьют такое лекарство. У найденного тела было родимое пятно на ягодице и татуировка на плече.
– Набросай запрос о родителях, – Ева назвала Люсе имя, фамилию и отчество мужа убитой заложницы. – Вторым пунктом – опрос друзей на предмет татуировки на плече – якорь, переплетенный змеей, и имя Лиза. Учитывая то, что заложницу звали Лизавета Карловна, пойдем-ка мы с тобой другим путем и осмотрим квартиру еще раз. Оставайся и разберись с делами, я поеду на место.
По дороге в машине Ева обдумывала, почему убийца не осмотрел тщательно тело на предмет особых примет. Она набрала номер телефона Зои.
– Слушай, если убитому отсекают кисти рук и голову…
– Был под следствием и подозревается, что в органах имеются его фотографии и отпечатки! – перебила ее Зоя.
– У него есть особые приметы на теле.
– Убийца очень спешил, все осмотреть не успел. Что там у тебя?
– Так, есть кое-что. А еще почему? Узнай, берут ли отпечатки пальцев у людей, работающих в оборонных областях науки?
– В смысле – в филиалах космических центров, например? – Голос Зои звонкий и напряженный. – У нас не берут, а вот в других странах – обязательно!
– Если мои догадки подтвердятся, то наша подозреваемая очень спешит.
– Мы можем просто искать методом тыка, – предложила Зоя.
– Например?
– Например, собираем всю информацию по космосу за последние месяцы либо по пищевой промышленности, обсуждаем с тобой и отбраковываем то, что не подходит, а самое интересное оставляем как предварительные версии.
– Не поняла, – удивилась Ева, – при чем здесь пищевая промышленность?
– Погибшая заложница – технолог детского питания. Ее запросто могли убить в связи с каким-нибудь дорогим контрактом по детскому питанию. Оно у нас почти все заграничное. Большие деньги, кстати.
– Не огорчай меня так. Зачем потом убивать мужа технолога, инженера космической связи? Отрезать ему голову и руки, чтобы быстро не узнали личность убитого?!
– Ну извини, не подумала. Ты нашла тело мужа?
– Я еду в квартиру. Я почти приехала. – Ева заруливала во двор, который при дневном свете оказался просторным и ухоженным.
– Подожди Аркашу, он подъедет. Он квартиры шмонает артистично!
Это Аркаша нашел закладку в книге – фотографию умершей женщины и ее мужа на пляже. В ярком южном солнце на фоне моря и пальм еще молодая пара улыбалась фотографу, мужчина обнимал женщину мускулистыми руками, татуировка на плече просматривалась отчетливо.