Страница:
Джейн, вы упомянули о копенгагенской школе и теории множественности миров. Мы уже давно не пользуемся этой терминологией, но я понимаю, о чем вы говорите. И должна сказать, что главная проблема так и не решена, потому что нет никакого способа проверить правильность этих теорий.
Эстон и Моррис выразили на своих лицах полнейшее недоумение, и она недовольно поморщилась.
— Потерпите еще минутку, — сказала она, — и я попытаюсь объяснить то, как я сама это понимаю, идет?
Эстон с Моррисом кивнули, и Людмила продолжила:
— Джейн говорит об одной из самых серьезных проблем квантовой механики. С двадцать первого века наука значительно продвинулась вперед, но я ведь всего лишь пилот истребителя…
В общем, спор идет о том, что со времен Эйнштейна мы любовно называем «реальностью». По мнению математиков, любое возможное взаимодействие — точнее, результат любого возможного взаимодействия — является суперпозицией функций, каждая из которых представляет один из возможных исходов взаимодействия. Вы пока следите?
— Ты хочешь сказать, что, с точки зрения математики, любой исход в равной степени возможен?
Эстон был настроен явно скептически, и Людмила шутливо погладила его по лысине.
— Ты не так уж плохо соображаешь, — поддразнила она Эстона. — Нет, не совсем так, но для начала можно принять и такую формулировку. Понимаешь, проблема в том, что при каждом взаимодействии мы наблюдаем один — и только один — исход, в то время как математика утверждает, что в событии заключаются потенциальные возможности всех мыслимых исходов. Так вот, та теория, которую Джейн называет копенгагенской школой, утверждает, что в момент взаимодействия волновая функция… — Она сморщилась и замолчала, а потом продолжила снова, подбирая слова. — В общем, в тот момент, когда происходит взаимодействие, реализуется один из вероятных исходов. Вплоть до этого момента потенциальная возможность разных исходов сохраняется, и ни один из них невозможно с полной уверенностью исключить. Правда, вероятность их можно посчитать и таким образом добиться относительно надежного предсказания осуществления одной из нескольких потенциальных возможностей. Вы следите за ходом мысли?
— Да, хотя и теряюсь немного. А ты, Мордехай?
— Не вынуждай меня выказывать мое невежество. Продолжайте, полковник.
— Хорошо. Альтернативная гипотеза, предложенная в прошлом веке, утверждает, что осуществляется не один из нескольких возможных исходов, а все, независимо от степени их вероятности. Это правда, что мы можем наблюдать только один из них, но это лишь из-за того, что другие возможные исходы осуществляются в других «потоках» реальности.
— Параллельные миры, да? — спросил Эстон. — Наши писатели, сочиняющие научную фантастику, их обожают.
— Наши тоже, — заверила его Людмила. — Как бы то ни было, копенгагенская школа, о которой говорила Джейн — мы ее называем классической школой, — считает, что существует одна и только одна реальность: единственная, линейная реальность, в которой единственный реализующийся исход любого взаимодействия определен и создает необходимые условия для следующего. Однако та школа, которую мы называем ревизионистской — теория множественности миров в терминологии Джейн, — за последние двести лет стала необычайно популярной, и некоторые ее сторонники даже утверждают, что смогут доказать истинность своей теории при помощи каких-то манипуляций с многомерником. Я видела расчеты такого эксперимента, и у меня голова болит при одном воспоминании — понять такое я неспособна. Так вот, ревизионисты утверждают, что существует не одна, а множество реальностей, которые берут начало в одной общей точке. Они в одинаковой степени «реальны», но никогда не взаимодействуют.
— А какое отношение это имеет к перемещению во времени? — спросил Эстон, хотя хитрый огонек, зажегшийся в его взгляде, позволял предполагать, что он уже сообразил, к чему клонит Людмила.
— Есть, в общем, три гипотезы, объясняющие то, что происходит во время трансляции Такешиты, — сказала Людмила. — Одна из них утверждает, что подобное просто невозможно. Тот, кто попытается ее осуществить, попросту теряет когерентность, и для него все на этом заканчивается. Эта гипотеза, по крайней мере, ясна и логична, но тот факт, что я выжила, опровергает ее.
Вторая гипотеза — так называемая «первая гипотеза Такешиты» — утверждает, что путешественник, совершающий трансляцию Такешиты, перемещается в обратном направлении вдоль единственного потока реальности, признаваемого классической школой. Тут есть кое-какие тонкости, но в общем утверждается, что когда путешественник прекращает движение — так сказать, снова совпадает по фазе с реальностью, — он становится событием, наложенным на поток реальности. Он лично существует, откуда бы ни явился и каким бы образом ни попал туда, где находится. Но, так как он существует, он в состоянии воздействовать на мир, а это неизбежно повлияет на природу реальности «дальше» по потоку времени. Из этого следует, что он может, как выразился капитан Моррис, убить своего дедушку, не уничтожив при этом себя. Ведь он родился в реальности, которая существует независимо от той, в которой он никогда не родился.
Такешита потратил много лет на математическое подтверждение своей гипотезы, но в последние годы жизни проникся убеждением, что правы все-таки ревизионисты. Можете себе представить, в какое бешенство пришли его последователи! Как бы то ни было, Такешита создал вторую гипотезу, согласно которой классическая аргументация, отвергающая парадокс, все-таки верна и человек не может оказаться в собственном прошлом. Дело в том, что двигаясь в прошлое, путешественник в самом деле накладывает свое существование на события, но при этом заставляет поток реальности разделиться на два. Парадокса вторая гипотеза Такешиты избегает, утверждая, что дальнейший поток реальности, в которой существует путешественник, отличен от того, в котором он родился.
Разумеется, основная проблема в том, — закончила Людмила, загадочно улыбаясь, — что полностью отсутствуют надежные экспериментальные данные. Точнее, отсутствовали до сих пор.
Казалось, наступившее молчание будет продолжаться вечно, но вот Гастингс заговорила.
— И какая же теория правильна? — негромко спросила она.
— Давайте начнем с неоспоримых фактов, — предложила Людмила. — Я присутствую здесь — и тролль тоже. Двадцать третье оперативное соединение было атаковано и сбило два истребителя троллей. Эти факты, по-видимому, доказывают, что случившееся — реальность и, стало быть, тролль может совершить то, что задумал, если мы ему не помешаем. Таков практический взгляд на вещи. Вы со мной согласны?
Три головы кивнули в ответ, и она продолжала:
— Хорошо. Мне лично кажется, что вторая гипотеза Такешиты верна, а это значит, что ревизионисты были правы. Это значит, кроме того, что сейчас я нахожусь не в моем прошлом, и это прекрасно объясняет, почему мне неизвестно о ядерной атаке на эскадру ВМФ США в 2007 году. Она произошла не в моей реальности, а в вашей.
— Ты хочешь сказать, что явилась не только из будущего, но вдобавок из не нашего будущего? — спросил потрясенный Эстон.
— Почему бы и нет? Ник Мияги смог бы объяснить это все гораздо понятнее — он был приверженцем второй гипотезы Такешиты. — Людмила печально улыбнулась. — Он едва не стал мне доказывать ее истинность в тот самый момент, когда она начала осуществляться. В общем, ответ — да. Я не из вашей реальности, не из вашего мира, Дик.
— Но ведь… — Гастингс нахмурилась, пытаясь разобраться в услышанном. — Извините меня, но вы ведь утверждаете, будто были практически уверены в том, что канги, совершив переход Такешиты, появятся в чьем-то чужом, а не в вашем прошлом.
— Ну, полной уверенности в этом не было и быть не могло.
— Но тогда к чему с ними бороться? — спросила Гастингс, пропустив слова Леоновой мимо ушей. — Вы говорите, что ваша эскадра была полностью уничтожена вместе с многими тысячами ваших людей. Ваша собственная эскадрилья истребителей была уничтожена, и вы — единственный уцелевший человек. Чего ради вам было идти на такие жертвы, если эти канги не могли причинить никакого вреда вашему потоку реальности?
— Для этого, по-моему, есть две причины, — ответила Людмила после некоторого раздумья. — Во-первых — и это главное, — полной уверенности у нас не было. Вспомните, что Такешита предложил две гипотезы, и ни одна из них не была экспериментально проверена. А что, если он был прав в начале и канги в самом деле изменили бы нашу историю?
Гастингс кивнула, но вопросительное выражение не исчезло с ее лица, и Людмила грустно улыбнулась.
— Есть и еще одна причина. В чьем бы прошлом не оказались канги, мы знали, что в нем должно существовать человечество. Возможно, не наши предки, но все-таки целая планета, населенная людьми. Коммодор Сантандер и я не говорили об этом, но это было и ни к чему. Мы знаем, каковы канги и тролли. Мы не смогли бы спокойно жить, зная, что позволили им уничтожить человечество в каком бы то ни было потоке реальности.
В каюте наступило молчание. Эстон, не говоря ни слова, пожал руку Леоновой. Она сжала в ответ его ладонь — достаточно сильно, чтобы выдать свое волнение, скрывавшееся за внешним спокойствием, — и его сердце пронзила жалость к Людмиле. Она не просто оказалась в чужой эпохе: она попала в совершенно иной, неизвестный ей, чуждый мир, в котором ничто из того, что было ей знакомо, уже никогда не станет реальностью. И она навсегда останется единственным в своем роде существом, совершенно одиноким.
Людмила посмотрела на Эстона и улыбнулась. Он оценил мужество, скрывавшееся за ее спокойным выражением лица, и отсутствие малейшего намека на бесконечное одиночество в ровном тоне ее голоса, когда она обратилась к Гастингс:
— Независимо от того, куда и каким образом я попала, коммандер, не забывайте, что вам придется иметь дело с троллем! — Гастингс утвердительно кивнула, и Людмила пожала плечами. — Так вот, это доступно моему пониманию в любом мире, ибо моя профессия — убивать троллей. Так что давайте-ка поразмыслим вместе, как нам покончить с этим троллем!
Глава 15
Обстановка в кабинете адмирала Энсона МакЛейна, главнокомандующего Атлантическим флотом, была почти спартанская: на стенах не висели обычные в подобных местах изображения парусников, плывущих по бурному морю, картины с авианосцами, отбивающими атаки камикадзе во Вторую мировую войну. Зато кабинет украшали фотографии стройных современных военных кораблей флота, которым командовал МакЛейн, а две написанные маслом картины, висевшие над огромным столом, давали возможность полюбоваться линкорами класса «Айова».
МакЛейн был мускулистым, слишком молодым для своего звания и чернокожим. Многие считали его самым способным морским офицером его поколения, и все же ему пришлось приложить особые усилия, чтобы пробиться в ряды высшего командования ВМФ, по традиции состоящего только из белых. Он начал службу на авианосце, сбил четыре самолета противника во время войны в Персидском заливе. Его наградили и повысили в звании, а он, по прошествии времени, оскорбил лучшие чувства капитанов авианосцев, высказавшись за строительство ударных подлодок «Сивулф» и сверхзвуковых истребителей УВВП* [укороченного или вертикального взлета и посадки] вместо тринадцатого по счету авианосца класса «Нимиц». Впрочем, по мнению коммандера Морриса, это было вполне в его характере: Энсон МакЛейн без малейшего колебания поступал так, как считал полезным для дела, на какие бы жертвы при этом ни приходилось идти.
В описываемый день главнокомандующий Атлантическим флотом выглядел чрезвычайно озабоченным. «Рузвельту» требовался ремонт, и это на одну шестую уменьшило общую площадь плавучих аэродромов. А тут еще два атомных авианосца отправились к Фолклендским островам, ситуация вокруг которых стала просто кошмарной. В результате свободные силы флота МакЛейна сократились вдвое, и это в то время, когда напряжение на Балканах нарастало. То, что Китайская Народная Республика только что приняла в строй второй авианосец ситуации тоже не облегчало. Тем не менее МакЛейну, главнокомандующему флота и объединенному комитету начальников штабов удалось выкрутить руки главнокомандующему тихоокеанскими силами, чтобы перевести новейший авианосец класса «Нимиц» — «Мидуэй» из Пёрл-Харбора в Атлантический океан. Корабль был уже на подходе и должен был усилить флот МакЛейна, но до его прибытия ощущался крайний недостаток сил.
Были, впрочем, и более серьезные основания для озабоченности: флот МакЛейна понес серьезные потери в живой силе. Адмирал был хладнокровным аналитиком, но и мстительности ему было не занимать Так или иначе, рано или поздно он узнает, кто убил или лишил зрения тысячи его людей, и тогда…
Вот почему в его обычно спокойном взгляде горел в этот день свирепый, едва сдерживаемый огонь.
— Ну, Мордехай, — приветливо произнес он, вставая и протягивая руку, — надеюсь, ваша маленькая прогулка оказалась плодотворной.
— Очень плодотворной, сэр, — ответил Мордехай.
Главнокомандующий Атлантическим флотом выпустил его руку и жестом пригласил сесть.
— Капитан Эстон действительно знает, что и почему тогда произошло.
— Рад это слышать, — произнес МакЛейн, не повышая голоса, однако от его тона у Морриса по спине побежали мурашки, и он невольно вспомнил полковника Людмилу Леонову. — Но в чем же, позвольте спросить, заключается тайна?
— Сэр, это будет очень непросто объяснить, — медленно сказал Моррис.
Вместе с Гастингс он провел в обществе Эстона и Людмилы двадцать четыре часа, разрабатывая план дальнейших действий, и прекрасно понимал, как много будет зависеть от реакции МакЛейна. Он знал своего начальника лучше, чем кто бы то ни было, но в то же время понимал, что ему придется убедить главнокомандующего Атлантическим флотом поверить в нечто невероятное…
— Тогда вам лучше немедленно приступить к делу, Эм-энд-Эм, — ответил МакЛейн, и капитан глубоко вдохнул.
— Так точно, сэр. Начнем с того…
В отличие от всех тех, кому до сих пор довелось услышать этот рассказ, адмирал МакЛейн сидел молча, не задавая никаких вопросов. Его локти покоились на столе, а подбородок он положил на скрещенные пальцы. Главнокомандующий Атлантическим флотом терпеть не мог людей, которые перебивали чужую речь только для того, чтобы выказать свой ум, не дожидаясь, пока офицер, проводящий совещание, подведет итог. И тем не менее Моррис чувствовал досаду от того, что адмирал смог выслушать это сообщение, не изменяя своей обычной, спокойной манере.
Он дошел до конца и остановился, со страхом сознавая, насколько безумно звучат его слова. Несколько мгновений МакЛейн смотрел на него безо всякого выражения на лице, поигрывая парадным кофейником, преподнесенным ему командой одного из кораблей. Затем откинулся на спинку своего кресла и произнес:
— Хороший доклад, Мордехай. У меня возник лишь один вопрос.
— Слушаю, сэр, — отозвался Моррис, надеясь, что хорошо скрывает охватившее его волнение.
— Вы сами в это верите?
— Да, сэр. Верю. — Моррис прямо посмотрел в глаза адмиралу.
— А возможно ли задать несколько вопросов лично полковнику Леоновой?
— Да, сэр, — ответил Моррис, изумляясь спокойствию адмирала. — Разумеется, мы — капитан Эстон и я — держим ее взаперти.
— Каким это образом?
— Мы отправили ее в Вирджиния-Бич на рейсовом военном самолете как вольнонаемную ВМФ, а спрятали. В настоящее время они с капитаном Эстоном находится у меня дома, и оба наружу носа не кажут.
— В самом деле? — МакЛейн улыбнулся в первый раз с начала доклада Морриса. — А как к этому отнеслась ваша жена?
— Рода считает, что полковник Леонова — племянница капитана Эстона. Мы не знаем, как выглядит ее электроэнцефалограмма.
— Гм-м. — Главнокомандующий Атлантическим флотом выпятил губы. — А вы сами-то понимаете, насколько невероятно звучит ваш рассказ, Эм-энд-Эм?
— Да, сэр. Но я могу вам докладывать только то, что считаю истиной. За это мне и платят жалованье, сэр.
— Понятно. Хорошо. В таком случае начнем с самого важного, — спокойно сказал МакЛейн и поднял трубку телефона, стоявшего на столе. Нарочито неторопливо набрал номер и стал ждать ответа.
— Добрый день, — сказал он через мгновение, слегка покачиваясь в кресле. — Говорит адмирал МакЛейн. Пожалуйста, доложите адмиралу Хорнингу, что мне необходимо с ним поговорить.
Он замолчал на несколько секунд, а затем его лицо окаменело.
— Очень жаль, лейтенант, — сказал он ровным голосом, — но в таком случае вам придется прервать их беседу.
Моррис старался сохранять внешнее спокойствие. Адмирал Франклин Хорнинг был главным медиком армии США, и Моррису было нетрудно вообразить несколько очень неприятных причин, по которым МакЛейн решил позвонить ему.
— Франк? — МакЛейн наклонился вперед, не выпуская Морриса из виду. Кажется, в его глазах загорелся веселый огонек, с тревогой подумал Моррис. Похоже, адмирал мог читать его мысли, и то, что он только что прочел, развеселило его. — Извини, что отвлекаю от дел, но мне необходима твоя помощь. Сразу предупрежу — звучит моя просьба несколько странно.
Он замолчал, слушая ответную реплику адмирала Хорнинга, а затем усмехнулся:
— Не угадал, еще страннее. Понимаешь, Франк, мне необходимо взглянуть на электроэнцефалограмму президента.
Моррис не слышал, что ответил на это Хорнинг, но по тому, как МакЛейн сморщился и отодвинул трубку подальше от уха, догадался, что ответ был весьма эмоционален.
Тролль ощущал привычные пульсации ненависти. Отрывочная информация, которую ему удалось извлечь из сознания капитана Сантьяго, не содержала сведений о том, что зону Панамского канала охраняют многочисленные радарные установки. Чтобы не быть замеченным, троллю пришлось отлететь далеко от побережья и двигаться над океаном, но вскоре он столкнулся с новым затруднением: все западное побережье так называемых «Соединенных Штатов» было покрыто цепью радаров. Тролль даже заподозрил было, что люди каким-то образом прознали о его присутствии, но вовремя заметил, что в воздухе находится множество примитивных летательных аппаратов. Значит радары — это что-то вроде примитивной системы управления полетами? По крайней мере некоторые из них, решил тролль, потому что в мире, где царят враждебность и взаимные подозрения, непременно должны существовать и военные радарные установки.
Необходимость прятаться от столь примитивных устройств приводила тролля в ярость. Его снова охватила жажда разрушения, и он мечтал о ракетах, которые его бывшие повелители выпустили в корабли эскадры. Впрочем, успокоил себя тролль, времени у него предостаточно. Надо набраться терпения и разузнать побольше об этом мире. Тогда он будет готов действовать. А пока что нужно вести себя осторожно.
Так он и поступил. Он опустился на высоту нескольких метров над уровнем океана и медленно двигался вперед, оценивая импульсы радаров и выискивая щели в стене радиоэлектронной защиты. Найдя подходящую брешь в устье реки Роуг-Ривер, он проскользнул в нее и под покровом ночи устремился подальше от побережья. Тролль приземлился в горной цепи Каскейд-Рейндж к югу от национального заповедника Кратер-Лейк и приказал своим роботам замаскировать истребитель. Тролль надеялся, что останется здесь недолго, но до отлета он не мог позволить себе быть обнаруженным.
Он тщательно запрограммировал роботов, а затем начал сканировать окрестности, отыскивая подходящую жертву. Где-то должны найтись люди, с которыми он сможет войти в контакт. Люди, из которых он сможет извлечь необходимую информацию.
Нужно было лишь старательно искать.
— Вы хотите сказать, что к нам проникли чудовища из космоса? — спросил президент Соединенных Штатов глядя на адмирала МакЛейна и растрепанного толстяка-коммандера, стоявшего рядом с ним. — Вы не шутите, адмирал?
— Одно чудовище, — поправил его МакЛейн, пожав плечами. — Когда коммандер Моррис сообщил мне об этом вчера, я не сразу ему поверил. Но после разговора с полковником Леоновой и осмотра артефактов, которые у нее уцелели, я больше не сомневаюсь. Полагаю, она говорит чистую правду.
— Бог ты мой… — Президент уставился на адмирала выпученными глазами, но постепенно оправился от изумления. Он весьма удивился, когда командующий Атлантическим флотом попросил личной встречи «для обсуждения серьезной проблемы, связанной с национальной безопасностью». Его удивление возросло, когда он выяснил, что об этой проблеме ничего не знает ни главнокомандующий военно-морскими силами, ни члены комитета начальников штабов, ни даже его министр обороны. Если бы речь шла о любом другом военном, президент ответил бы отказом, сопроводив его язвительным замечанием о необходимости соблюдать субординацию. Однако МакЛейна президент Армбрастер знал достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что с ним не случился приступ временного помешательства.
Правда, его доверие к адмиралу подверглось тяжкому испытанию, когда он услышал, о чем МакЛейн собирается ему сообщить, и все же его хватило, чтобы не отменить аудиенцию. И вот теперь Армбрастер чувствовал, что хотя и удивлен, но готов поверить адмиралу.
— У меня есть один вопрос, адмирал, — сказал он наконец. — Почему вы не доложили обо всем этом в установленном порядке? Адмирал Джуравски и министр Коун этим несколько недовольны.
— И главнокомандующий военно-морскими силами, и министр уже выразили мне свое недовольство, господин президент, — ответил МакЛейн с легкой улыбкой. — К сожалению, мне не удалось увидеть электроэнцефалограмму адмирала Джуравски. Но я смог раздобыть электроэнцефалограмму министра Коуна. Он не принадлежит к списку надежных.
— Я понял.
Президент откинулся на спинку кресла и кивнул. Адмирал был прав, если, конечно, не сошел с ума. Если во всей этой фантастической истории была хоть капля правды. Но риск в подобной ситуации был недопустим.
— Но я-то в «списке надежных»? — сухо осведомился он.
— Да, сэр. К сожалению, вице-президента в этом списке нет.
— Черт! — Несмотря на твердые республиканские взгляды, манерой выражаться президент Армбрастер напоминал Гарри Трумэна.
— Да, сэр. Министр здравоохранения передал мне ваше медицинское досье. Очень неохотно, должен признаться.
— В это я охотно верю, — фыркнул Армбрастер. — У этого парня представления о честности такие же, какие были в девятнадцатом веке. Это на его посту необходимо.
— Совершенно с вами согласен, сэр. К счастью, он неплохо меня знает, и мне удалось его убедить… в конце концов.
— Если — заметьте, я говорю если, адмирал, у этой истории будет продолжение, то врачам Вашингтона в ближайшие дни работы хватит, — сказал президент.
— Так точно, сэр.
— Ладно. — Армбрастер хлопнул ладонью по столу. — Приведите ко мне полковника Леонову, адмирал. Сегодня после ужина, скажем, около восьми. Я прикажу, чтобы ее впустили. — Он неожиданно рассмеялся. — Лучше, наверное, придумать для нее какое-нибудь другое имя. Что-нибудь не столь русское. — На мгновение он задумался и добавил: — Росс, адмирал. Мисс Элизабет Росс.
— Слушаюсь, сэр.
Вечерний свет чудесно вызолотил ландшафт вокруг тщательно замаскированного истребителя, но троллю не было до этого никакого дела. Его внимание было поглощено найденным наконец субъектом, с которым он мог войти в контакт. Сначала он хотел провести глубокое ментоскопирование, но заставил себя остановиться. С этим человеком нужно обращаться осторожно, его нужно подманить поближе, чтобы получше разобраться в человеческой психике.
Он «прислушался», не включая пока двустороннюю связь, и стал воспринимать внешние ощущения избранного им человека. Он увидел склонившееся над ним лицо мужчины и попытался понять причину охватившего его возбуждения. Лицо придвинулось еще ближе и прижало губы к губам человека, к сознанию которого подключился тролль.
К сожалению, психика мужчины оказалась недоступна для него. Хорошо было бы использовать их обоих, но пока хватит и одного — пока. Тролль тщательно отметил направление и расстояние и выпустил двух боевых роботов.
Они бесшумно удалились, плывя в лесной полутьме на беззвучных антигравах, а тролль снова сосредоточился на чужой психике. «Интересно, — подумал он. — Так вот как выглядит брачный ритуал людей».
Аннетта Форман счастливо вздохнула и прижалась к мужу. Они оба забрались в один спальный мешок. Занимаясь любовью на природе, во время вылазок за город, она всегда с наслаждением чувствовала себя очень испорченной особой — в особенности если они устраивали привал рано. Ощутив, как руки Джеффа гладят ее, она нежно дернула его за ухо.
Эстон и Моррис выразили на своих лицах полнейшее недоумение, и она недовольно поморщилась.
— Потерпите еще минутку, — сказала она, — и я попытаюсь объяснить то, как я сама это понимаю, идет?
Эстон с Моррисом кивнули, и Людмила продолжила:
— Джейн говорит об одной из самых серьезных проблем квантовой механики. С двадцать первого века наука значительно продвинулась вперед, но я ведь всего лишь пилот истребителя…
В общем, спор идет о том, что со времен Эйнштейна мы любовно называем «реальностью». По мнению математиков, любое возможное взаимодействие — точнее, результат любого возможного взаимодействия — является суперпозицией функций, каждая из которых представляет один из возможных исходов взаимодействия. Вы пока следите?
— Ты хочешь сказать, что, с точки зрения математики, любой исход в равной степени возможен?
Эстон был настроен явно скептически, и Людмила шутливо погладила его по лысине.
— Ты не так уж плохо соображаешь, — поддразнила она Эстона. — Нет, не совсем так, но для начала можно принять и такую формулировку. Понимаешь, проблема в том, что при каждом взаимодействии мы наблюдаем один — и только один — исход, в то время как математика утверждает, что в событии заключаются потенциальные возможности всех мыслимых исходов. Так вот, та теория, которую Джейн называет копенгагенской школой, утверждает, что в момент взаимодействия волновая функция… — Она сморщилась и замолчала, а потом продолжила снова, подбирая слова. — В общем, в тот момент, когда происходит взаимодействие, реализуется один из вероятных исходов. Вплоть до этого момента потенциальная возможность разных исходов сохраняется, и ни один из них невозможно с полной уверенностью исключить. Правда, вероятность их можно посчитать и таким образом добиться относительно надежного предсказания осуществления одной из нескольких потенциальных возможностей. Вы следите за ходом мысли?
— Да, хотя и теряюсь немного. А ты, Мордехай?
— Не вынуждай меня выказывать мое невежество. Продолжайте, полковник.
— Хорошо. Альтернативная гипотеза, предложенная в прошлом веке, утверждает, что осуществляется не один из нескольких возможных исходов, а все, независимо от степени их вероятности. Это правда, что мы можем наблюдать только один из них, но это лишь из-за того, что другие возможные исходы осуществляются в других «потоках» реальности.
— Параллельные миры, да? — спросил Эстон. — Наши писатели, сочиняющие научную фантастику, их обожают.
— Наши тоже, — заверила его Людмила. — Как бы то ни было, копенгагенская школа, о которой говорила Джейн — мы ее называем классической школой, — считает, что существует одна и только одна реальность: единственная, линейная реальность, в которой единственный реализующийся исход любого взаимодействия определен и создает необходимые условия для следующего. Однако та школа, которую мы называем ревизионистской — теория множественности миров в терминологии Джейн, — за последние двести лет стала необычайно популярной, и некоторые ее сторонники даже утверждают, что смогут доказать истинность своей теории при помощи каких-то манипуляций с многомерником. Я видела расчеты такого эксперимента, и у меня голова болит при одном воспоминании — понять такое я неспособна. Так вот, ревизионисты утверждают, что существует не одна, а множество реальностей, которые берут начало в одной общей точке. Они в одинаковой степени «реальны», но никогда не взаимодействуют.
— А какое отношение это имеет к перемещению во времени? — спросил Эстон, хотя хитрый огонек, зажегшийся в его взгляде, позволял предполагать, что он уже сообразил, к чему клонит Людмила.
— Есть, в общем, три гипотезы, объясняющие то, что происходит во время трансляции Такешиты, — сказала Людмила. — Одна из них утверждает, что подобное просто невозможно. Тот, кто попытается ее осуществить, попросту теряет когерентность, и для него все на этом заканчивается. Эта гипотеза, по крайней мере, ясна и логична, но тот факт, что я выжила, опровергает ее.
Вторая гипотеза — так называемая «первая гипотеза Такешиты» — утверждает, что путешественник, совершающий трансляцию Такешиты, перемещается в обратном направлении вдоль единственного потока реальности, признаваемого классической школой. Тут есть кое-какие тонкости, но в общем утверждается, что когда путешественник прекращает движение — так сказать, снова совпадает по фазе с реальностью, — он становится событием, наложенным на поток реальности. Он лично существует, откуда бы ни явился и каким бы образом ни попал туда, где находится. Но, так как он существует, он в состоянии воздействовать на мир, а это неизбежно повлияет на природу реальности «дальше» по потоку времени. Из этого следует, что он может, как выразился капитан Моррис, убить своего дедушку, не уничтожив при этом себя. Ведь он родился в реальности, которая существует независимо от той, в которой он никогда не родился.
Такешита потратил много лет на математическое подтверждение своей гипотезы, но в последние годы жизни проникся убеждением, что правы все-таки ревизионисты. Можете себе представить, в какое бешенство пришли его последователи! Как бы то ни было, Такешита создал вторую гипотезу, согласно которой классическая аргументация, отвергающая парадокс, все-таки верна и человек не может оказаться в собственном прошлом. Дело в том, что двигаясь в прошлое, путешественник в самом деле накладывает свое существование на события, но при этом заставляет поток реальности разделиться на два. Парадокса вторая гипотеза Такешиты избегает, утверждая, что дальнейший поток реальности, в которой существует путешественник, отличен от того, в котором он родился.
Разумеется, основная проблема в том, — закончила Людмила, загадочно улыбаясь, — что полностью отсутствуют надежные экспериментальные данные. Точнее, отсутствовали до сих пор.
Казалось, наступившее молчание будет продолжаться вечно, но вот Гастингс заговорила.
— И какая же теория правильна? — негромко спросила она.
— Давайте начнем с неоспоримых фактов, — предложила Людмила. — Я присутствую здесь — и тролль тоже. Двадцать третье оперативное соединение было атаковано и сбило два истребителя троллей. Эти факты, по-видимому, доказывают, что случившееся — реальность и, стало быть, тролль может совершить то, что задумал, если мы ему не помешаем. Таков практический взгляд на вещи. Вы со мной согласны?
Три головы кивнули в ответ, и она продолжала:
— Хорошо. Мне лично кажется, что вторая гипотеза Такешиты верна, а это значит, что ревизионисты были правы. Это значит, кроме того, что сейчас я нахожусь не в моем прошлом, и это прекрасно объясняет, почему мне неизвестно о ядерной атаке на эскадру ВМФ США в 2007 году. Она произошла не в моей реальности, а в вашей.
— Ты хочешь сказать, что явилась не только из будущего, но вдобавок из не нашего будущего? — спросил потрясенный Эстон.
— Почему бы и нет? Ник Мияги смог бы объяснить это все гораздо понятнее — он был приверженцем второй гипотезы Такешиты. — Людмила печально улыбнулась. — Он едва не стал мне доказывать ее истинность в тот самый момент, когда она начала осуществляться. В общем, ответ — да. Я не из вашей реальности, не из вашего мира, Дик.
— Но ведь… — Гастингс нахмурилась, пытаясь разобраться в услышанном. — Извините меня, но вы ведь утверждаете, будто были практически уверены в том, что канги, совершив переход Такешиты, появятся в чьем-то чужом, а не в вашем прошлом.
— Ну, полной уверенности в этом не было и быть не могло.
— Но тогда к чему с ними бороться? — спросила Гастингс, пропустив слова Леоновой мимо ушей. — Вы говорите, что ваша эскадра была полностью уничтожена вместе с многими тысячами ваших людей. Ваша собственная эскадрилья истребителей была уничтожена, и вы — единственный уцелевший человек. Чего ради вам было идти на такие жертвы, если эти канги не могли причинить никакого вреда вашему потоку реальности?
— Для этого, по-моему, есть две причины, — ответила Людмила после некоторого раздумья. — Во-первых — и это главное, — полной уверенности у нас не было. Вспомните, что Такешита предложил две гипотезы, и ни одна из них не была экспериментально проверена. А что, если он был прав в начале и канги в самом деле изменили бы нашу историю?
Гастингс кивнула, но вопросительное выражение не исчезло с ее лица, и Людмила грустно улыбнулась.
— Есть и еще одна причина. В чьем бы прошлом не оказались канги, мы знали, что в нем должно существовать человечество. Возможно, не наши предки, но все-таки целая планета, населенная людьми. Коммодор Сантандер и я не говорили об этом, но это было и ни к чему. Мы знаем, каковы канги и тролли. Мы не смогли бы спокойно жить, зная, что позволили им уничтожить человечество в каком бы то ни было потоке реальности.
В каюте наступило молчание. Эстон, не говоря ни слова, пожал руку Леоновой. Она сжала в ответ его ладонь — достаточно сильно, чтобы выдать свое волнение, скрывавшееся за внешним спокойствием, — и его сердце пронзила жалость к Людмиле. Она не просто оказалась в чужой эпохе: она попала в совершенно иной, неизвестный ей, чуждый мир, в котором ничто из того, что было ей знакомо, уже никогда не станет реальностью. И она навсегда останется единственным в своем роде существом, совершенно одиноким.
Людмила посмотрела на Эстона и улыбнулась. Он оценил мужество, скрывавшееся за ее спокойным выражением лица, и отсутствие малейшего намека на бесконечное одиночество в ровном тоне ее голоса, когда она обратилась к Гастингс:
— Независимо от того, куда и каким образом я попала, коммандер, не забывайте, что вам придется иметь дело с троллем! — Гастингс утвердительно кивнула, и Людмила пожала плечами. — Так вот, это доступно моему пониманию в любом мире, ибо моя профессия — убивать троллей. Так что давайте-ка поразмыслим вместе, как нам покончить с этим троллем!
Глава 15
deception (сущ.) 1. Ввод в заблуждение. 2. Действие того, кто вводит другого в заблуждение, или состояние того, кто введен в заблуждение. 3. Хитрость; ложь; уловка [ср.-англ. decepcioun, от лат. decipere — обманывать]
Обстановка в кабинете адмирала Энсона МакЛейна, главнокомандующего Атлантическим флотом, была почти спартанская: на стенах не висели обычные в подобных местах изображения парусников, плывущих по бурному морю, картины с авианосцами, отбивающими атаки камикадзе во Вторую мировую войну. Зато кабинет украшали фотографии стройных современных военных кораблей флота, которым командовал МакЛейн, а две написанные маслом картины, висевшие над огромным столом, давали возможность полюбоваться линкорами класса «Айова».
МакЛейн был мускулистым, слишком молодым для своего звания и чернокожим. Многие считали его самым способным морским офицером его поколения, и все же ему пришлось приложить особые усилия, чтобы пробиться в ряды высшего командования ВМФ, по традиции состоящего только из белых. Он начал службу на авианосце, сбил четыре самолета противника во время войны в Персидском заливе. Его наградили и повысили в звании, а он, по прошествии времени, оскорбил лучшие чувства капитанов авианосцев, высказавшись за строительство ударных подлодок «Сивулф» и сверхзвуковых истребителей УВВП* [укороченного или вертикального взлета и посадки] вместо тринадцатого по счету авианосца класса «Нимиц». Впрочем, по мнению коммандера Морриса, это было вполне в его характере: Энсон МакЛейн без малейшего колебания поступал так, как считал полезным для дела, на какие бы жертвы при этом ни приходилось идти.
В описываемый день главнокомандующий Атлантическим флотом выглядел чрезвычайно озабоченным. «Рузвельту» требовался ремонт, и это на одну шестую уменьшило общую площадь плавучих аэродромов. А тут еще два атомных авианосца отправились к Фолклендским островам, ситуация вокруг которых стала просто кошмарной. В результате свободные силы флота МакЛейна сократились вдвое, и это в то время, когда напряжение на Балканах нарастало. То, что Китайская Народная Республика только что приняла в строй второй авианосец ситуации тоже не облегчало. Тем не менее МакЛейну, главнокомандующему флота и объединенному комитету начальников штабов удалось выкрутить руки главнокомандующему тихоокеанскими силами, чтобы перевести новейший авианосец класса «Нимиц» — «Мидуэй» из Пёрл-Харбора в Атлантический океан. Корабль был уже на подходе и должен был усилить флот МакЛейна, но до его прибытия ощущался крайний недостаток сил.
Были, впрочем, и более серьезные основания для озабоченности: флот МакЛейна понес серьезные потери в живой силе. Адмирал был хладнокровным аналитиком, но и мстительности ему было не занимать Так или иначе, рано или поздно он узнает, кто убил или лишил зрения тысячи его людей, и тогда…
Вот почему в его обычно спокойном взгляде горел в этот день свирепый, едва сдерживаемый огонь.
— Ну, Мордехай, — приветливо произнес он, вставая и протягивая руку, — надеюсь, ваша маленькая прогулка оказалась плодотворной.
— Очень плодотворной, сэр, — ответил Мордехай.
Главнокомандующий Атлантическим флотом выпустил его руку и жестом пригласил сесть.
— Капитан Эстон действительно знает, что и почему тогда произошло.
— Рад это слышать, — произнес МакЛейн, не повышая голоса, однако от его тона у Морриса по спине побежали мурашки, и он невольно вспомнил полковника Людмилу Леонову. — Но в чем же, позвольте спросить, заключается тайна?
— Сэр, это будет очень непросто объяснить, — медленно сказал Моррис.
Вместе с Гастингс он провел в обществе Эстона и Людмилы двадцать четыре часа, разрабатывая план дальнейших действий, и прекрасно понимал, как много будет зависеть от реакции МакЛейна. Он знал своего начальника лучше, чем кто бы то ни было, но в то же время понимал, что ему придется убедить главнокомандующего Атлантическим флотом поверить в нечто невероятное…
— Тогда вам лучше немедленно приступить к делу, Эм-энд-Эм, — ответил МакЛейн, и капитан глубоко вдохнул.
— Так точно, сэр. Начнем с того…
* * *
В отличие от всех тех, кому до сих пор довелось услышать этот рассказ, адмирал МакЛейн сидел молча, не задавая никаких вопросов. Его локти покоились на столе, а подбородок он положил на скрещенные пальцы. Главнокомандующий Атлантическим флотом терпеть не мог людей, которые перебивали чужую речь только для того, чтобы выказать свой ум, не дожидаясь, пока офицер, проводящий совещание, подведет итог. И тем не менее Моррис чувствовал досаду от того, что адмирал смог выслушать это сообщение, не изменяя своей обычной, спокойной манере.
Он дошел до конца и остановился, со страхом сознавая, насколько безумно звучат его слова. Несколько мгновений МакЛейн смотрел на него безо всякого выражения на лице, поигрывая парадным кофейником, преподнесенным ему командой одного из кораблей. Затем откинулся на спинку своего кресла и произнес:
— Хороший доклад, Мордехай. У меня возник лишь один вопрос.
— Слушаю, сэр, — отозвался Моррис, надеясь, что хорошо скрывает охватившее его волнение.
— Вы сами в это верите?
— Да, сэр. Верю. — Моррис прямо посмотрел в глаза адмиралу.
— А возможно ли задать несколько вопросов лично полковнику Леоновой?
— Да, сэр, — ответил Моррис, изумляясь спокойствию адмирала. — Разумеется, мы — капитан Эстон и я — держим ее взаперти.
— Каким это образом?
— Мы отправили ее в Вирджиния-Бич на рейсовом военном самолете как вольнонаемную ВМФ, а спрятали. В настоящее время они с капитаном Эстоном находится у меня дома, и оба наружу носа не кажут.
— В самом деле? — МакЛейн улыбнулся в первый раз с начала доклада Морриса. — А как к этому отнеслась ваша жена?
— Рода считает, что полковник Леонова — племянница капитана Эстона. Мы не знаем, как выглядит ее электроэнцефалограмма.
— Гм-м. — Главнокомандующий Атлантическим флотом выпятил губы. — А вы сами-то понимаете, насколько невероятно звучит ваш рассказ, Эм-энд-Эм?
— Да, сэр. Но я могу вам докладывать только то, что считаю истиной. За это мне и платят жалованье, сэр.
— Понятно. Хорошо. В таком случае начнем с самого важного, — спокойно сказал МакЛейн и поднял трубку телефона, стоявшего на столе. Нарочито неторопливо набрал номер и стал ждать ответа.
— Добрый день, — сказал он через мгновение, слегка покачиваясь в кресле. — Говорит адмирал МакЛейн. Пожалуйста, доложите адмиралу Хорнингу, что мне необходимо с ним поговорить.
Он замолчал на несколько секунд, а затем его лицо окаменело.
— Очень жаль, лейтенант, — сказал он ровным голосом, — но в таком случае вам придется прервать их беседу.
Моррис старался сохранять внешнее спокойствие. Адмирал Франклин Хорнинг был главным медиком армии США, и Моррису было нетрудно вообразить несколько очень неприятных причин, по которым МакЛейн решил позвонить ему.
— Франк? — МакЛейн наклонился вперед, не выпуская Морриса из виду. Кажется, в его глазах загорелся веселый огонек, с тревогой подумал Моррис. Похоже, адмирал мог читать его мысли, и то, что он только что прочел, развеселило его. — Извини, что отвлекаю от дел, но мне необходима твоя помощь. Сразу предупрежу — звучит моя просьба несколько странно.
Он замолчал, слушая ответную реплику адмирала Хорнинга, а затем усмехнулся:
— Не угадал, еще страннее. Понимаешь, Франк, мне необходимо взглянуть на электроэнцефалограмму президента.
Моррис не слышал, что ответил на это Хорнинг, но по тому, как МакЛейн сморщился и отодвинул трубку подальше от уха, догадался, что ответ был весьма эмоционален.
* * *
Тролль ощущал привычные пульсации ненависти. Отрывочная информация, которую ему удалось извлечь из сознания капитана Сантьяго, не содержала сведений о том, что зону Панамского канала охраняют многочисленные радарные установки. Чтобы не быть замеченным, троллю пришлось отлететь далеко от побережья и двигаться над океаном, но вскоре он столкнулся с новым затруднением: все западное побережье так называемых «Соединенных Штатов» было покрыто цепью радаров. Тролль даже заподозрил было, что люди каким-то образом прознали о его присутствии, но вовремя заметил, что в воздухе находится множество примитивных летательных аппаратов. Значит радары — это что-то вроде примитивной системы управления полетами? По крайней мере некоторые из них, решил тролль, потому что в мире, где царят враждебность и взаимные подозрения, непременно должны существовать и военные радарные установки.
Необходимость прятаться от столь примитивных устройств приводила тролля в ярость. Его снова охватила жажда разрушения, и он мечтал о ракетах, которые его бывшие повелители выпустили в корабли эскадры. Впрочем, успокоил себя тролль, времени у него предостаточно. Надо набраться терпения и разузнать побольше об этом мире. Тогда он будет готов действовать. А пока что нужно вести себя осторожно.
Так он и поступил. Он опустился на высоту нескольких метров над уровнем океана и медленно двигался вперед, оценивая импульсы радаров и выискивая щели в стене радиоэлектронной защиты. Найдя подходящую брешь в устье реки Роуг-Ривер, он проскользнул в нее и под покровом ночи устремился подальше от побережья. Тролль приземлился в горной цепи Каскейд-Рейндж к югу от национального заповедника Кратер-Лейк и приказал своим роботам замаскировать истребитель. Тролль надеялся, что останется здесь недолго, но до отлета он не мог позволить себе быть обнаруженным.
Он тщательно запрограммировал роботов, а затем начал сканировать окрестности, отыскивая подходящую жертву. Где-то должны найтись люди, с которыми он сможет войти в контакт. Люди, из которых он сможет извлечь необходимую информацию.
Нужно было лишь старательно искать.
* * *
— Вы хотите сказать, что к нам проникли чудовища из космоса? — спросил президент Соединенных Штатов глядя на адмирала МакЛейна и растрепанного толстяка-коммандера, стоявшего рядом с ним. — Вы не шутите, адмирал?
— Одно чудовище, — поправил его МакЛейн, пожав плечами. — Когда коммандер Моррис сообщил мне об этом вчера, я не сразу ему поверил. Но после разговора с полковником Леоновой и осмотра артефактов, которые у нее уцелели, я больше не сомневаюсь. Полагаю, она говорит чистую правду.
— Бог ты мой… — Президент уставился на адмирала выпученными глазами, но постепенно оправился от изумления. Он весьма удивился, когда командующий Атлантическим флотом попросил личной встречи «для обсуждения серьезной проблемы, связанной с национальной безопасностью». Его удивление возросло, когда он выяснил, что об этой проблеме ничего не знает ни главнокомандующий военно-морскими силами, ни члены комитета начальников штабов, ни даже его министр обороны. Если бы речь шла о любом другом военном, президент ответил бы отказом, сопроводив его язвительным замечанием о необходимости соблюдать субординацию. Однако МакЛейна президент Армбрастер знал достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что с ним не случился приступ временного помешательства.
Правда, его доверие к адмиралу подверглось тяжкому испытанию, когда он услышал, о чем МакЛейн собирается ему сообщить, и все же его хватило, чтобы не отменить аудиенцию. И вот теперь Армбрастер чувствовал, что хотя и удивлен, но готов поверить адмиралу.
— У меня есть один вопрос, адмирал, — сказал он наконец. — Почему вы не доложили обо всем этом в установленном порядке? Адмирал Джуравски и министр Коун этим несколько недовольны.
— И главнокомандующий военно-морскими силами, и министр уже выразили мне свое недовольство, господин президент, — ответил МакЛейн с легкой улыбкой. — К сожалению, мне не удалось увидеть электроэнцефалограмму адмирала Джуравски. Но я смог раздобыть электроэнцефалограмму министра Коуна. Он не принадлежит к списку надежных.
— Я понял.
Президент откинулся на спинку кресла и кивнул. Адмирал был прав, если, конечно, не сошел с ума. Если во всей этой фантастической истории была хоть капля правды. Но риск в подобной ситуации был недопустим.
— Но я-то в «списке надежных»? — сухо осведомился он.
— Да, сэр. К сожалению, вице-президента в этом списке нет.
— Черт! — Несмотря на твердые республиканские взгляды, манерой выражаться президент Армбрастер напоминал Гарри Трумэна.
— Да, сэр. Министр здравоохранения передал мне ваше медицинское досье. Очень неохотно, должен признаться.
— В это я охотно верю, — фыркнул Армбрастер. — У этого парня представления о честности такие же, какие были в девятнадцатом веке. Это на его посту необходимо.
— Совершенно с вами согласен, сэр. К счастью, он неплохо меня знает, и мне удалось его убедить… в конце концов.
— Если — заметьте, я говорю если, адмирал, у этой истории будет продолжение, то врачам Вашингтона в ближайшие дни работы хватит, — сказал президент.
— Так точно, сэр.
— Ладно. — Армбрастер хлопнул ладонью по столу. — Приведите ко мне полковника Леонову, адмирал. Сегодня после ужина, скажем, около восьми. Я прикажу, чтобы ее впустили. — Он неожиданно рассмеялся. — Лучше, наверное, придумать для нее какое-нибудь другое имя. Что-нибудь не столь русское. — На мгновение он задумался и добавил: — Росс, адмирал. Мисс Элизабет Росс.
— Слушаюсь, сэр.
* * *
Вечерний свет чудесно вызолотил ландшафт вокруг тщательно замаскированного истребителя, но троллю не было до этого никакого дела. Его внимание было поглощено найденным наконец субъектом, с которым он мог войти в контакт. Сначала он хотел провести глубокое ментоскопирование, но заставил себя остановиться. С этим человеком нужно обращаться осторожно, его нужно подманить поближе, чтобы получше разобраться в человеческой психике.
Он «прислушался», не включая пока двустороннюю связь, и стал воспринимать внешние ощущения избранного им человека. Он увидел склонившееся над ним лицо мужчины и попытался понять причину охватившего его возбуждения. Лицо придвинулось еще ближе и прижало губы к губам человека, к сознанию которого подключился тролль.
К сожалению, психика мужчины оказалась недоступна для него. Хорошо было бы использовать их обоих, но пока хватит и одного — пока. Тролль тщательно отметил направление и расстояние и выпустил двух боевых роботов.
Они бесшумно удалились, плывя в лесной полутьме на беззвучных антигравах, а тролль снова сосредоточился на чужой психике. «Интересно, — подумал он. — Так вот как выглядит брачный ритуал людей».
* * *
Аннетта Форман счастливо вздохнула и прижалась к мужу. Они оба забрались в один спальный мешок. Занимаясь любовью на природе, во время вылазок за город, она всегда с наслаждением чувствовала себя очень испорченной особой — в особенности если они устраивали привал рано. Ощутив, как руки Джеффа гладят ее, она нежно дернула его за ухо.