Страница:
Ли Хан пристально наблюдала за Форсайтом, который неторопливо раскачивался в кресле, размышляя над предложением Энрайта. Виллис прав. Необходимо как можно скорее перебросить боевые корабли в Контравийское скопление. Даже самые ярые сторонники Звездных Окраин на флоте не станут спорить с тем, что любые беспорядки необходимо пресекать до того, как понадобится сила оружия.
— Нет, Виллис, — наконец произнес Форсайт. Энрайт открыл было рот, чтобы возразить, но Форсайт едва заметным жестом руки приказал ему хранить молчание. — Я понимаю, что ты хочешь любой ценой не допустить беспорядков, но, если мы отправим вперед отдельную группу, это будет совершенно не похоже на плановые маневры. Кроме того, полагаю, ты переоцениваешь степень напряженности ситуации в Контравийском скоплении. Не сомневаюсь, что ты правильно оценил настроения руководителей Дальних Миров, но все же в своей массе их население верно Земле, и мы успеем добраться туда всей ударной группой еще до того, как их руководители подтолкнут народ к необдуманным действиям.
— Стефан! — сказал Энрайт. — Прошу тебя не путать верность прародине с верностью Законодательному собранию. Для обитателей Звездных Окраин это не одно и то же.
— Вполне возможно, — раздраженно ответил Форсайт, — но, полагаю, эти представления в их сознании совпадают в достаточной степени, чтобы удержать их от необдуманных поступков. Кроме того, ни в коем случае нельзя создавать такое впечатление, словно мы ждем восстания. Нет, Виллис, на этот раз мы все-таки будем действовать по моему плану.
Ли Хан, затаив дыхание, ждала новых возражений от Энрайта, на лице которого была глубокая озабоченность, но он предпочел промолчать.
— Ну что ж, значит, решено! — сказал не терпящим возражений тоном Форсайт и взглянул на хронометр: — Полагаю, самое время поужинать. Не желаете ли к нам присоединиться, капитан Ли?
— С огромным удовольствием, адмирал, — ответила Ли Хан, не возражая против перемены темы, встала и вышла из каюты вслед за адмиралами, бросив через плечо последний взгляд на закрытую папку с секретными документами, оставшуюся на столе Форсайта.
Проходя мимо космического десантника, стоявшего на часах возле адмиральской каюты, Ли Хан почувствовала, как у нее по коже побежали мурашки. Адмирал Форсайт был порядочным человеком и верным присяге военным, заботившимся обо всех гражданах Федерации без исключения. И все же Ли Хан не могла избавиться от тягостного ощущения, что у нее на глазах только что случилось непоправимое.
4
— Нет, Виллис, — наконец произнес Форсайт. Энрайт открыл было рот, чтобы возразить, но Форсайт едва заметным жестом руки приказал ему хранить молчание. — Я понимаю, что ты хочешь любой ценой не допустить беспорядков, но, если мы отправим вперед отдельную группу, это будет совершенно не похоже на плановые маневры. Кроме того, полагаю, ты переоцениваешь степень напряженности ситуации в Контравийском скоплении. Не сомневаюсь, что ты правильно оценил настроения руководителей Дальних Миров, но все же в своей массе их население верно Земле, и мы успеем добраться туда всей ударной группой еще до того, как их руководители подтолкнут народ к необдуманным действиям.
— Стефан! — сказал Энрайт. — Прошу тебя не путать верность прародине с верностью Законодательному собранию. Для обитателей Звездных Окраин это не одно и то же.
— Вполне возможно, — раздраженно ответил Форсайт, — но, полагаю, эти представления в их сознании совпадают в достаточной степени, чтобы удержать их от необдуманных поступков. Кроме того, ни в коем случае нельзя создавать такое впечатление, словно мы ждем восстания. Нет, Виллис, на этот раз мы все-таки будем действовать по моему плану.
Ли Хан, затаив дыхание, ждала новых возражений от Энрайта, на лице которого была глубокая озабоченность, но он предпочел промолчать.
— Ну что ж, значит, решено! — сказал не терпящим возражений тоном Форсайт и взглянул на хронометр: — Полагаю, самое время поужинать. Не желаете ли к нам присоединиться, капитан Ли?
— С огромным удовольствием, адмирал, — ответила Ли Хан, не возражая против перемены темы, встала и вышла из каюты вслед за адмиралами, бросив через плечо последний взгляд на закрытую папку с секретными документами, оставшуюся на столе Форсайта.
Проходя мимо космического десантника, стоявшего на часах возле адмиральской каюты, Ли Хан почувствовала, как у нее по коже побежали мурашки. Адмирал Форсайт был порядочным человеком и верным присяге военным, заботившимся обо всех гражданах Федерации без исключения. И все же Ли Хан не могла избавиться от тягостного ощущения, что у нее на глазах только что случилось непоправимое.
4
Возвращение домой
Межзвездный лайнер «Козерог» только что вышел из узла пространства, у него еще скрипели переборки, а у всех находившихся на борту гудело в ушах, хотя лайнеры никогда и не проходят узлы пространства со скоростью военных кораблей. Не дай бог, нежных и к тому же выложивших кругленькую сумму за перелет пассажиров вырвет завтраком! Миг колоссального напряжения миновал, на мгновение взбесившиеся электронные системы «Козерога» пришли в норму, а металлические листы палубы стали слегка вибрировать, когда мощные двигатели снова заработали во всю силу, — экипаж лайнера дорожил репутацией скоростного межзвездного судна!
Ладислав Шорнинг вышел из каюты в устланный ковром коридор первого класса. После нескольких месяцев пути он уже не оглядывался через плечо на каменное лицо ликтора Палаты Миров, неотступно следовавшего за ним по пятам. За весь бесконечно монотонный перелет Ладислав даже не удосужился спросить, как того зовут. Да это его и не особенно интересовало. Он уже понял, что все ликторы на одно лицо: ни один из них не допускал проявления и малейшего чувства, которое могло бы помешать выполнению профессионального долга.
Задумавшись о своем пренебрежительном отношении к ликторам, Шорнинг нахмурился, понимая, что несправедлив к ним. Все ликтора, начиная с командующего дикторским корпусом и кончая неопытным рекрутом-первогодком, отличались беспристрастностью, они не имели права отдавать предпочтение ни одному из миров. Они состояли на службе у Законодательного собрания, пользовались правами граждан всей Федерации, и ни одна из звездных систем не могла претендовать на их особо благосклонное отношение. Впрочем, даже осознавая несправедливость своего отношения к ликтору, Ладислав не мог не воспринимать это безликое существо как наймита.
Стоило ему вспомнить гнусный фарс, названный Законодательным собранием «отрешением от депутатского мандата», как в душе в очередной раз закипело негодование. Шорнинг даже не пытался отрицать свою вину, a By Лианг, руководитель делегации с Шанхая и защитник Ладислава, построил свою речь на прецеденте Ортлера, требуя аналогичной неприкосновенности для своего подзащитного. На этом настаивали Звездные Окраины, обвинявшие Индустриальные Миры в лицемерии и считавшие убийство Фуше справедливой казнью.
Ладислав понимал, что его жизнь висит на волоске, но он черпал силы в ненависти, подогреваемой потоком лжи, обрушившимся на него со стороны «индустриалов». И в то же время он не мог не восхищаться ловкостью, с которой политическая машина Тальяферро использовала яростную реакцию Звездных Окраин во вред им самим. Дальние Миры пришли в неописуемое негодование и восприняли как пощечину решение вышвырнуть Шорнинга из Законодательного собрания и сослать его обратно на Бофорт, словно это единственное подходящее место для «варваров его пошиба». Депутат за депутатом неистово обличали «индустриалов», а Коренные Миры, до слуха которых донеслись только их яростные возгласы, предпочли закрыть глаза на махинации, спровоцировавшие это негодование. Ладислав наблюдал, как их делегации отшатнулись от представителей Звездных Окраин, испугавшись их ярости и предпочтя поверить в нарисованную «индустриалами» злобную карикатуру на обитателей «звездных задворок».
Шорнинг понял, что Коренные Миры готовы пойти на компромисс, равносильный для них смертному приговору, и не ощущал ничего, кроме мрачной решимости вернуться в не пораженные безумием миры далеких звезд, чтобы приступить там к делу, в неизбежности которого уже убедился.
И все же Ладислав с глубоким уважением следил за действиями немногочисленных умеренных депутатов, пытавшихся повернуть вспять неумолимый ход истории. Его восхищение было искренним, хотя наряду с ним он испытывал и раздражение, понимая, что мечта, которую они пытаются спасти, навсегда погибла. Больше всего среди умеренных депутатов ему понравился Оскар Дитер.
Наверняка и другие депутаты удивились не меньше Шорнинга, услышав, как худенький депутатик с Нового Цюриха призывает к умеренности и благоразумию. Он, руководитель делегации, в которую входил убитый Фуше, отказался выдвигать обвинения против его убийцы и вступил в яростный поединок с Тальяферро, используя все навыки опытного парламентария, чтобы спасти Ладислава и Законодательное собрание. Поражение Дитера в этой схватке было предрешено, но он не желал сдаваться, и жалкие остатки умеренных депутатов присоединились к нему, словно понимая вместе с Ладиславом, как много зависит от исхода этого сражения…
Шорнинг встрепенулся, стараясь отогнать воспоминания, и пошел в опустевший салон. Он был последним пассажиром первого класса на «Козероге», ведь Бофорт — конечный пункт полета, в некотором смысле конец Федерации, ее граница. Многие Дальние Миры отстояли от земли на большее расстояние, но на Бофорте заканчивался маршрут, пролегавший через узлы пространства в Контравийское звездное скопление. Когда-то магнаты, управлявшие всем происходившим в Федерации, не обращали ни малейшего внимания на этот затерянный мир и не понимали, какую прибыль сулит промысел нарвала-убийцы.
Ладислав присел под иллюминатором, оснащенным увеличительным стеклом. Лайнер мчался к его родной планете, и Шорнинг уже различал крошечную на этом огромном расстоянии точку орбитального порта, где космические челноки и грузы ожидали прибытия межзвездных судов. Корабли класса «Козерога» были детищами космического пространства. Им не было суждено войти в атмосферу, ведь до начала промысла нарвала на Бофорте даже не было орбитального порта. Тогда на родную планету Шорнинга спускались только летавшие куда попало грузовые корабли, приспособленные к спуску в атмосферу. Они забирали улов, слишком скудный, чтобы привлечь огромные корпорации типа «Тальяферро Лайн» или хотя бы зафрахтованные почтово-пассажирские корабли корпорации «Мобиус».
Шорнинг пожирал глазами видневшийся за орбитальным портом огромный пурпурный диск Бофорта. Мысленно он уже вдыхал напоенный йодом ветер и чувствовал на своих плечах бремя высокой гравитации. Увидев бескрайние облака, закрывавшие половину видимой части планеты, он улыбнулся. В Хеллборне бушевал шторм, а таких штормов, как на Бофорте, не знала ни одна из планет в известной части Галактики. Большую часть поверхности покрывали до боли знакомые Шорнингу лиловые воды бурных морей. Не считая Грендельсбейна, небольшого южного континента, население ютилось на грядах островов, в беспорядке разбросанных по водному пространству планеты. Некоторые из островов по земным меркам были огромными, но они все равно считались островами — плато и неприступные вершины подводных гор поднимались отвесными стенами из ледяных океанских волн. Человек превратил эти острова в жилище для себя и своего потомства, но и суровый Бофорт наложил неизгладимый отпечаток на своих обитателей. Их воля стала непреклонной, как гранит его каменистых архипелагов, и Ладиславу очень хотелось снова встать на родную почву. Ему не терпелось вновь почерпнуть силы у скал, некогда наделивших его мужеством.
Однако его не покидали мучительные размышления о пережитой катастрофе. Когда-то он отправился на Землю начальником службы безопасности бофортской делегации, а возвращается оттуда изгнанным из Законодательного собрания жалким неудачником, не сумевшим выполнить свой долг. Бофортцы были гораздо сострадательнее и проницательнее обитателей безопасных и укрощенных планет Внутренних Миров, но они всегда доводили начатое дело до конца. В мире, где сила тяжести, атмосферное давление и океанские воды совместными усилиями выживали непрошеного гостя — человека, только смерть могла служить оправданием тем, кто не добился своего. Ладислав понимал и принимал эту черту своего народа, потому что без нее обитатели его родной планеты не были бы бофортцами, да и сам он был бы другим. Поэтому он страшился их немого осуждения не меньше собственных угрызений совести.
Много часов он неподвижно сидел и смотрел, как растет в иллюминаторе орбитальный порт. «Козерог» проследовал мимо украшенной черно-белыми эмблемами фортификационного командования глыбы бофортской космической станции слежения с ее строгими функциональными формами. Неподалеку, поблескивая в лучах далекого солнца, проплыл легкий крейсер пограничной стражи бело-синей опознавательной окраски. Сверкнув эмблемой в виде стилизованной линзы галактического телескопа носовой части корпуса, он лег на новый курс и с огромной скоростью ринулся прочь. Он был похож на уверенную в своей силе породистую борзую, и Ладислав задумался над тем, зачем такой мощный боевой корабль появился в окрестностях Бофорта.
Из-за диска планеты, сверкая отраженными лучами солнца, выплыла огромная луна. Спутник Бофорта назывался Бодич и превышал размерами Марс Солнечной системы. Сила тяжести на Бодиче была вполовину меньше земной, а воздуха в атмосфере достаточно хватало для жизни. Ирония судеб Галактики, в частности, заключалась в том, что вокруг Бофорта, чья атмосфера была едва ли не слишком плотной для человека, вращался спутник с атмосферой, в которой чуть-чуть не хватало плотности для человеческого существования. Ладислав все еще помнил шок, который испытал, увидев Луну возле прародины-Земли и поняв, что именно этот ничтожный каменистый спутник величественно сверкает на знаменах Федерации и является причиной тех жалких перепадов уровня воды в океане, которые на Земле гордо называют приливами. Видели бы земляне приливы на Бофорте!
Наконец двигатели «Козерога» замолчали. Космические буксиры орбитального порта подошли к лайнеру. Он задрожал, когда они погасили его движение и стали тащить к огромным гибким трубам, которые должны были соединить его с портом.
«Через несколько минут откроются грузовые и пассажирские люки!» — подумал Ладислав и, не спеша поднявшись на ноги, вышел из салона. За ним как тень последовал ликтор.
Космический челнок отчалил от орбитального порта и рванулся к Бофорту со стремительностью морского сорокопута, ринувшегося на тунца-мутанта. Ладислав неподвижно сидел и смотрел в иллюминатор. Корабль сложил крылья с ведущими кромками, раскаленными в верхних слоях атмосферы, гася орбитальную скорость. Сбросив скорость, челнок снова выпустил крылья, и Ладислав увидел, как они остывают в ледяном воздухе Бофорта. Скорость упала еще больше, и наконец заработали двигатели, которым предстояло пронести судно еще несколько сот километров вплоть до Беофульфского архипелага с бофортским космопортом.
Внизу замаячил огромный, похожий на морскую звезду, остров Краки, в центре которого приземлялись космические челноки. По меркам Внутренних Миров бофортский космопорт был маленьким. Никто и никогда не пытался разнообразить его аскетический облик, оставшийся практически неизменным с самого начала освоения Бофорта, в природу которого он прекрасно вписывался.
Челнок приземлился, и у Ладислава похолодело внутри, когда он внезапно заметил, что его прибытия ожидает целая толпа народа, окружившего посадочную площадку. На Бофорте бушевал весенний шторм. Ледяной ветер рвал на встречающих одежду, трепал волосы. Челнок трясло до тех пор, пока его захваты не зацепились за кольца, вделанные в бетон посадочной площадки. Поскрипывая корпусом на ветру, челнок замер. Ладислав встал и двинулся к открывающемуся люку. Услышав привычный вой ветра и вдохнув ледяной воздух, ворвавшийся внутрь корабля, он накинул куртку из шерсти морской овцы.
Шорнинг бросил любопытный взгляд на последовавшего за ним ликтора, все это время караулившего и охранявшего его. Присутствия ликтора было достаточно, чтобы показать, что Ладислав под защитой Законодательного собрания и никто не имеет права арестовать его или подвергнуть преследованиям. Однако его ликтор был слишком молчаливым ангелом-хранителем. Он не сказал Ладиславу ни одного доброго слова, ни разу не обругал и не подбодрил его, и тому внезапно стало интересно, не скажет ли что-нибудь охранник теперь, когда его задание выполнено. Однако тот просто проследовал за Ладиславом к люку и остановился. Как только Шорнинг ступит на бофортскую землю, он больше не будет нуждаться в защите! Поэтому ликтор, по-прежнему не проронив ни слова, спокойно наблюдал за тем, как Ладислав, не оглядываясь, выбрался из люка.
Сырой и холодный бофортский воздух хлестнул Шорнинга по щекам, его кости хрустнули под тяжестью мощной гравитации. В последний раз Ладислав был дома пять лет назад и почти забыл, каково приходится на Бофорте людям его роста и веса. Он спустился вниз по трапу, двигаясь очень осторожно, пока его мышцы и рефлексы приспосабливались к силе тяжести, на тридцать процентов превышавшей искусственную гравитацию на борту «Козерога». Встречающие уже толпились у самого трапа. Ладислав увидел отца и брата, возвышавшихся над толпой на целую голову. Потом он ступил на родную землю, и сердце заныло от сладкой боли: он наконец-то дома!
Ладислав повернулся было к отцу, но замер на месте, увидев перед собой худощавую женщину в развевающемся на плечах красочном пледе предводительницы бофортского клана Мак-Таггартов. Преклонный возраст не погасил огня реявших по ветру рыжих волос леди Пенелопы Мак-Таггарт, и все же она казалась маленькой и хрупкой среди завываний неумолимого бофортского шторма. В ее позе ощущалась властность и достоинство. Ладислав остановился перед ней, внезапно почувствовав себя неуклюжим и несуразно громадным под гордым взором ее ярко-зеленых глаз, в которых сквозило безбрежное горе.
— Леди Пенелопа, — негромко начал он едва слышным сквозь свист ветра низким голосом.
— Лад! — тихо произнесла она.
— Я… — начал было Ладислав, но замолчал, почувствовав, как к горлу подступил знакомый комок. — Мне очень жаль, — с подавленным видом проговорил он. — Я был стать предупрежден, но не стал успеть. Она была уехать, до того как я стал обо всем узнать, но это я во всем виноват. Она стала заплатить за мой промах своей жизнью, за которую я буду заплатить своей.
Он склонил голову и почувствовал, как толпа замерла, ведь он только что признал, что повинен в смерти другого человека. В любом бофортском суде такое признание было равносильно смертному приговору. Хотя Ладислав и не стоял в зале суда, он все равно отдал свою участь в руки леди Пенелопы, которая могла теперь делать с ним все, что пожелает. Шорнинг почувствовал, что присутствовавшие содрогнулись от ужаса, но, с его точки зрения, даже самой суровой карой ему было не искупить своей вины.
— Я слышала твои слова, Ладислав Шорнинг! — прозвучал, перекрывая вой ветра, традиционный ответ леди Пенелопы, и Ладислав взглянул ей прямо в лицо, очень напоминавшее своими благородными чертами красоту Фионы. — Но говори мне, Ладислав Шорнинг! Разве оба убийцы не были пасть от ее руки? Разве не ты стал настоять, чтобы она стала быть вооружена? Разве не ты стал предупредить ее? Разве не ты был защищать ее десять долгих лет, пока она не стала убитой?
Ладислав с мрачным лицом выслушал это и кивнул.
— Тогда, Ладислав Шорнинг, не говори, что должен заплатить мне своей жизнью за ее жизнь! — Звонкий голос леди Пенелопы произвел эффект взорвавшейся гранаты в толпе, напряженно ожидавшей развязки. — Мы должны гордиться, гордиться моей дочерью, которая была успеть умертвить своих убийц, и тобой, человеком, который стал дать ей такую возможность. Мак-Таггарты не станут захотеть твоей крови, Ладислав Шорнинг, потому что ты будешь стать один из нас. Ты будешь мой сын!
Ладислав наконец высоко поднял голову. По его бороде и щекам текли слезы, а леди Пенелопа сильными руками обняла его за пояс и прижалась головой к его широкой груди. Последние слова матери Фионы звучали у него в ушах, как голос новой надежды, ведь леди Пенелопа произнесла традиционную формулу усыновления, а к приемным детям на холодном и суровом Бофорте относились, пожалуй, с еще большей любовью и заботой, чем к родным. Ладислав неуверенно погладил худенькие плечи леди Пенелопы. Он почувствовал в ней всю силу Бофорта и вновь склонил голову так, что его светлая борода вплелась в развевающиеся на ветру рыжие волосы Мак-Таггартов.
— Вы потеряли дочь, матушка Пенни, — негромко сказал он прерывистым басом. — Эту утрату ничем не восполнить. Но вы будете для меня матерью, а я буду стать вам сы…
От волнения Ладислав не сумел закончить традиционную формулу, а леди Пенелопа взяла в ладони его лицо и положила к себе на плечо, не скрывая перед толпой своих друзей и соседей слез, катившихся по ее щекам.
— Лад, мой Лад! — прошептала она ему на ухо, гладя его широкие плечи. — Ты всегда был мне сыном. Разве ты этого не знал? — С этими словами она взяла Ладислава за руку и подвела туда, где стоял его отец.
В огромном очаге полыхали поленья морской сосны. Высушенные древообразные бурые водоросли горели синеватым пламенем. Ладислав с благодарностью грелся в волнах тепла, потому что для Бофорта его кровь была жидковатой, а сам он пока еще не отошел от пережитого эмоционального потрясения. Свет от очага играл, как отблески солнца в морской воде, на металле и каменной кладке, которыми бофортцы украшали свои жилища. По другую сторону очага сидел отец Шорнинга Свен. Огонь отбрасывал блики на его волевое лицо, огрубевшее от морского ветра. За ним сидел брат Ладислава Станислав. Он был еще выше и шире в плечах, а на погонах, украшавших его китель, сверкали скрещенные гарпуны капитана китобойного судна. Рядом с Шорнингом — отцом сидела леди Пенелопа.
Ладислав посмотрел на нее и вспомнил свою мать, Ирену Шорнинг, умершую тридцать лет назад во время последней беременности. Несмотря на последние достижения медицины — а для местных жителей они были недоступны вплоть до того момента, когда промысел нарвала принес им благосостояние, — высокая сила тяжести и суровый климат Бофорта постоянно взимали страшную дань: на этой негостеприимной планете выживали только сильнейшие.
— Рад видеть тебя дома, сынок. Я боялся, что они будут потребовать и твою жизнь. — Бас Свена Шорнинга был еще ниже, чем у его сына, и в нем слышалась неукротимая ненависть. Один из его сыновей уже отдал жизнь за Федерацию, погибнув вместе с тяжелым крейсером, на котором служил.
— Я и сам этого долго боялся, — откровенно признался Ладислав. — Но они оказались слишком хитры для этого. Они стали точно выбрать, куда всадить гарпун. Они стали отпустить меня, потому что хотят изобразить нас варварами, а себя — цивилизованными людьми.
Лицо его отца исказила гримаса ненависти, и Ладислав почувствовал, что и остальные тоже затрепетали от гнева.
— Свен! — сказала леди Пенелопа в воцарившейся тишине голосом ледяным, как бофортские моря. — Мы слишком долго ждали. Многие из нас стали пожертвовать самым дорогим, и ради чего? Нас только унижали и эксплуатировали!
Ладислав невольно кивнул, пожирая глазами отца: Свен Шорнинг сурово глядел на огонь.
— Да, — наконец проговорил он. — Ты, как всегда, права, Пенни. Тридцать лет назад я стал поклясться Ирене ничего не предпринимать, но думаю, что сейчас даже она бы с тобой согласилась.
Ладислав чуть не подскочил на стуле. Его отец пользовался большим влиянием среди немногочисленного населения Бофорта, но тридцать три года он держал слово, данное у смертного одра своей жены, сдерживал ненависть, пылавшую в его сердце с момента смерти старшего сына. Тяжелый крейсер «Бесстрашный» погиб только потому, что некий коммерсант из Индустриального Мира оказался настолько влиятельным в политических кругах, что военный корабль отправили эскортировать принадлежавший ему «важнейший» груз в разгар набега тангрийцев.
— Мы не позволили им прибрать к рукам наше богатство! — взревел Свен Шорнинг, как пробудившийся вулкан. — Они лишили нас прав и убивают наших детей! Все, хватит! — Он поднял на Пенелопу сверкавшие синим пламенем глаза. — Сначала погиб мой сын! Потом — твоя дочь! Довольно! Этому будет стать положен конец! — Он с такой силой ударил кулаком по толстому подлокотнику кресла, что ценное дерево, из которого оно было изготовлено, треснуло.
— Я согласен с тобой, отец! — негромко проговорил Ладислав. — Но мы должны стать очень осторожными. У Федерации длинные руки, а сейчас в ней заправляют Индустриальные Миры.
— Так что же нам сидеть и ничего не делать?! — прорычал Свен Шорнинг.
— Нет, отец! Но прежде чем обратиться к правительству, я должен быть говорить с остальными. Торопиться нельзя. Надо ударить неожиданно и в подходящий момент.
— Ты хочешь стать быть бунтовщиком? — негромко спросил Станислав.
— Так есть! — уверенно ответил Ладислав. — Самое время.
— Как скажешь, — сказал Станислав. — Я только думаю о том, что будет стать с Бофортом, если ты будешь потерпеть неудачу.
— Я думаю, — мрачно сказал Ладислав, — что лучше умереть, чем терпеть такое унижение. У меня нет больше сил. С меня хватит! Попробуй это понять!
— Так есть, Лад! Я стану попробовать, — прямо ответил Станислав, сжав плечо брата. — Только подумай как следует, прежде чем вступить в битву, в которой можешь погибнуть. Потому что ты будешь начать гражданскую войну!
— Я понимаю, — негромко проговорил Ладислав. — Я понимаю! И да поможет мне Бог!
Правительство Бофорта было совсем не похоже на погрязшую в бюрократии Земную Федерацию и на правительства Внутренних Миров. На этой планете было менее шести миллионов жителей, и состав бофортского парламента отражал немногочисленность его избирателей. В него входило всего пятьдесят шесть депутатов — по большей части старейшин мощных кланов, возникших в Годы Забвения. Общество, сформировавшееся на планете, почти непригодной для существования человека, представляло собой нечто вроде общинно-родового строя, в то же время отдаленно напоминавшего феодализм своей политической системой.
Ладислав нервничал намного больше, чем когда-либо в Палате Миров. Конференц-зал с трудом вмещал всех парламентариев. За прямоугольным столом президиума сидели их лидеры, смотревшие на Ладислава спокойными и бесстрастными глазами.
Шорнинг прибыл сюда после трех недель осторожных переговоров в узких кругах. Несмотря на то что он старался не вовлекать в эти переговоры правительство, оно, судя по всему, само решило не оставаться в стороне. Вот и сейчас Ладислав видел в зале президента Бьорна Тессена, вице-президента Кнута Хальверсена, а также председателей многих важнейших парламентских комитетов. Все они с нетерпением ожидали возможности задать ему вопросы.
— Ладислав, — начал наконец президент, — за время своего недолгого пребывания на Бофорте ты встретился со многими влиятельными людьми. Мы не понимаем, почему ты не искал встречи с нами.
Ладислав невольно напрягся, услышав, что Тессен старается говорить на стандартном английском. За Годы Забвения бофортский диалект стал чем-то вроде символа, которым гордились обитатели этой планеты. Так они бросали вызов мирам, покинувшим их в трудную минуту. Хотя практически все бофортцы могли говорить на английском почти без акцента, большинство из них ни при каких обстоятельствах не соглашалось это делать — разве что на официальных церемониях, где члены бофортского правительства в какой-то мере чувствовали, что за ними наблюдают их предки с Земли. Следовательно, чистый английский Тессена означал, что он говорит с ним как президент бофортского парламента, то есть официальное лицо, задача которого заключается в том, чтобы защитить и сохранить Федерацию.
Ладислав Шорнинг вышел из каюты в устланный ковром коридор первого класса. После нескольких месяцев пути он уже не оглядывался через плечо на каменное лицо ликтора Палаты Миров, неотступно следовавшего за ним по пятам. За весь бесконечно монотонный перелет Ладислав даже не удосужился спросить, как того зовут. Да это его и не особенно интересовало. Он уже понял, что все ликторы на одно лицо: ни один из них не допускал проявления и малейшего чувства, которое могло бы помешать выполнению профессионального долга.
Задумавшись о своем пренебрежительном отношении к ликторам, Шорнинг нахмурился, понимая, что несправедлив к ним. Все ликтора, начиная с командующего дикторским корпусом и кончая неопытным рекрутом-первогодком, отличались беспристрастностью, они не имели права отдавать предпочтение ни одному из миров. Они состояли на службе у Законодательного собрания, пользовались правами граждан всей Федерации, и ни одна из звездных систем не могла претендовать на их особо благосклонное отношение. Впрочем, даже осознавая несправедливость своего отношения к ликтору, Ладислав не мог не воспринимать это безликое существо как наймита.
Стоило ему вспомнить гнусный фарс, названный Законодательным собранием «отрешением от депутатского мандата», как в душе в очередной раз закипело негодование. Шорнинг даже не пытался отрицать свою вину, a By Лианг, руководитель делегации с Шанхая и защитник Ладислава, построил свою речь на прецеденте Ортлера, требуя аналогичной неприкосновенности для своего подзащитного. На этом настаивали Звездные Окраины, обвинявшие Индустриальные Миры в лицемерии и считавшие убийство Фуше справедливой казнью.
Ладислав понимал, что его жизнь висит на волоске, но он черпал силы в ненависти, подогреваемой потоком лжи, обрушившимся на него со стороны «индустриалов». И в то же время он не мог не восхищаться ловкостью, с которой политическая машина Тальяферро использовала яростную реакцию Звездных Окраин во вред им самим. Дальние Миры пришли в неописуемое негодование и восприняли как пощечину решение вышвырнуть Шорнинга из Законодательного собрания и сослать его обратно на Бофорт, словно это единственное подходящее место для «варваров его пошиба». Депутат за депутатом неистово обличали «индустриалов», а Коренные Миры, до слуха которых донеслись только их яростные возгласы, предпочли закрыть глаза на махинации, спровоцировавшие это негодование. Ладислав наблюдал, как их делегации отшатнулись от представителей Звездных Окраин, испугавшись их ярости и предпочтя поверить в нарисованную «индустриалами» злобную карикатуру на обитателей «звездных задворок».
Шорнинг понял, что Коренные Миры готовы пойти на компромисс, равносильный для них смертному приговору, и не ощущал ничего, кроме мрачной решимости вернуться в не пораженные безумием миры далеких звезд, чтобы приступить там к делу, в неизбежности которого уже убедился.
И все же Ладислав с глубоким уважением следил за действиями немногочисленных умеренных депутатов, пытавшихся повернуть вспять неумолимый ход истории. Его восхищение было искренним, хотя наряду с ним он испытывал и раздражение, понимая, что мечта, которую они пытаются спасти, навсегда погибла. Больше всего среди умеренных депутатов ему понравился Оскар Дитер.
Наверняка и другие депутаты удивились не меньше Шорнинга, услышав, как худенький депутатик с Нового Цюриха призывает к умеренности и благоразумию. Он, руководитель делегации, в которую входил убитый Фуше, отказался выдвигать обвинения против его убийцы и вступил в яростный поединок с Тальяферро, используя все навыки опытного парламентария, чтобы спасти Ладислава и Законодательное собрание. Поражение Дитера в этой схватке было предрешено, но он не желал сдаваться, и жалкие остатки умеренных депутатов присоединились к нему, словно понимая вместе с Ладиславом, как много зависит от исхода этого сражения…
Шорнинг встрепенулся, стараясь отогнать воспоминания, и пошел в опустевший салон. Он был последним пассажиром первого класса на «Козероге», ведь Бофорт — конечный пункт полета, в некотором смысле конец Федерации, ее граница. Многие Дальние Миры отстояли от земли на большее расстояние, но на Бофорте заканчивался маршрут, пролегавший через узлы пространства в Контравийское звездное скопление. Когда-то магнаты, управлявшие всем происходившим в Федерации, не обращали ни малейшего внимания на этот затерянный мир и не понимали, какую прибыль сулит промысел нарвала-убийцы.
Ладислав присел под иллюминатором, оснащенным увеличительным стеклом. Лайнер мчался к его родной планете, и Шорнинг уже различал крошечную на этом огромном расстоянии точку орбитального порта, где космические челноки и грузы ожидали прибытия межзвездных судов. Корабли класса «Козерога» были детищами космического пространства. Им не было суждено войти в атмосферу, ведь до начала промысла нарвала на Бофорте даже не было орбитального порта. Тогда на родную планету Шорнинга спускались только летавшие куда попало грузовые корабли, приспособленные к спуску в атмосферу. Они забирали улов, слишком скудный, чтобы привлечь огромные корпорации типа «Тальяферро Лайн» или хотя бы зафрахтованные почтово-пассажирские корабли корпорации «Мобиус».
Шорнинг пожирал глазами видневшийся за орбитальным портом огромный пурпурный диск Бофорта. Мысленно он уже вдыхал напоенный йодом ветер и чувствовал на своих плечах бремя высокой гравитации. Увидев бескрайние облака, закрывавшие половину видимой части планеты, он улыбнулся. В Хеллборне бушевал шторм, а таких штормов, как на Бофорте, не знала ни одна из планет в известной части Галактики. Большую часть поверхности покрывали до боли знакомые Шорнингу лиловые воды бурных морей. Не считая Грендельсбейна, небольшого южного континента, население ютилось на грядах островов, в беспорядке разбросанных по водному пространству планеты. Некоторые из островов по земным меркам были огромными, но они все равно считались островами — плато и неприступные вершины подводных гор поднимались отвесными стенами из ледяных океанских волн. Человек превратил эти острова в жилище для себя и своего потомства, но и суровый Бофорт наложил неизгладимый отпечаток на своих обитателей. Их воля стала непреклонной, как гранит его каменистых архипелагов, и Ладиславу очень хотелось снова встать на родную почву. Ему не терпелось вновь почерпнуть силы у скал, некогда наделивших его мужеством.
Однако его не покидали мучительные размышления о пережитой катастрофе. Когда-то он отправился на Землю начальником службы безопасности бофортской делегации, а возвращается оттуда изгнанным из Законодательного собрания жалким неудачником, не сумевшим выполнить свой долг. Бофортцы были гораздо сострадательнее и проницательнее обитателей безопасных и укрощенных планет Внутренних Миров, но они всегда доводили начатое дело до конца. В мире, где сила тяжести, атмосферное давление и океанские воды совместными усилиями выживали непрошеного гостя — человека, только смерть могла служить оправданием тем, кто не добился своего. Ладислав понимал и принимал эту черту своего народа, потому что без нее обитатели его родной планеты не были бы бофортцами, да и сам он был бы другим. Поэтому он страшился их немого осуждения не меньше собственных угрызений совести.
Много часов он неподвижно сидел и смотрел, как растет в иллюминаторе орбитальный порт. «Козерог» проследовал мимо украшенной черно-белыми эмблемами фортификационного командования глыбы бофортской космической станции слежения с ее строгими функциональными формами. Неподалеку, поблескивая в лучах далекого солнца, проплыл легкий крейсер пограничной стражи бело-синей опознавательной окраски. Сверкнув эмблемой в виде стилизованной линзы галактического телескопа носовой части корпуса, он лег на новый курс и с огромной скоростью ринулся прочь. Он был похож на уверенную в своей силе породистую борзую, и Ладислав задумался над тем, зачем такой мощный боевой корабль появился в окрестностях Бофорта.
Из-за диска планеты, сверкая отраженными лучами солнца, выплыла огромная луна. Спутник Бофорта назывался Бодич и превышал размерами Марс Солнечной системы. Сила тяжести на Бодиче была вполовину меньше земной, а воздуха в атмосфере достаточно хватало для жизни. Ирония судеб Галактики, в частности, заключалась в том, что вокруг Бофорта, чья атмосфера была едва ли не слишком плотной для человека, вращался спутник с атмосферой, в которой чуть-чуть не хватало плотности для человеческого существования. Ладислав все еще помнил шок, который испытал, увидев Луну возле прародины-Земли и поняв, что именно этот ничтожный каменистый спутник величественно сверкает на знаменах Федерации и является причиной тех жалких перепадов уровня воды в океане, которые на Земле гордо называют приливами. Видели бы земляне приливы на Бофорте!
Наконец двигатели «Козерога» замолчали. Космические буксиры орбитального порта подошли к лайнеру. Он задрожал, когда они погасили его движение и стали тащить к огромным гибким трубам, которые должны были соединить его с портом.
«Через несколько минут откроются грузовые и пассажирские люки!» — подумал Ладислав и, не спеша поднявшись на ноги, вышел из салона. За ним как тень последовал ликтор.
Космический челнок отчалил от орбитального порта и рванулся к Бофорту со стремительностью морского сорокопута, ринувшегося на тунца-мутанта. Ладислав неподвижно сидел и смотрел в иллюминатор. Корабль сложил крылья с ведущими кромками, раскаленными в верхних слоях атмосферы, гася орбитальную скорость. Сбросив скорость, челнок снова выпустил крылья, и Ладислав увидел, как они остывают в ледяном воздухе Бофорта. Скорость упала еще больше, и наконец заработали двигатели, которым предстояло пронести судно еще несколько сот километров вплоть до Беофульфского архипелага с бофортским космопортом.
Внизу замаячил огромный, похожий на морскую звезду, остров Краки, в центре которого приземлялись космические челноки. По меркам Внутренних Миров бофортский космопорт был маленьким. Никто и никогда не пытался разнообразить его аскетический облик, оставшийся практически неизменным с самого начала освоения Бофорта, в природу которого он прекрасно вписывался.
Челнок приземлился, и у Ладислава похолодело внутри, когда он внезапно заметил, что его прибытия ожидает целая толпа народа, окружившего посадочную площадку. На Бофорте бушевал весенний шторм. Ледяной ветер рвал на встречающих одежду, трепал волосы. Челнок трясло до тех пор, пока его захваты не зацепились за кольца, вделанные в бетон посадочной площадки. Поскрипывая корпусом на ветру, челнок замер. Ладислав встал и двинулся к открывающемуся люку. Услышав привычный вой ветра и вдохнув ледяной воздух, ворвавшийся внутрь корабля, он накинул куртку из шерсти морской овцы.
Шорнинг бросил любопытный взгляд на последовавшего за ним ликтора, все это время караулившего и охранявшего его. Присутствия ликтора было достаточно, чтобы показать, что Ладислав под защитой Законодательного собрания и никто не имеет права арестовать его или подвергнуть преследованиям. Однако его ликтор был слишком молчаливым ангелом-хранителем. Он не сказал Ладиславу ни одного доброго слова, ни разу не обругал и не подбодрил его, и тому внезапно стало интересно, не скажет ли что-нибудь охранник теперь, когда его задание выполнено. Однако тот просто проследовал за Ладиславом к люку и остановился. Как только Шорнинг ступит на бофортскую землю, он больше не будет нуждаться в защите! Поэтому ликтор, по-прежнему не проронив ни слова, спокойно наблюдал за тем, как Ладислав, не оглядываясь, выбрался из люка.
Сырой и холодный бофортский воздух хлестнул Шорнинга по щекам, его кости хрустнули под тяжестью мощной гравитации. В последний раз Ладислав был дома пять лет назад и почти забыл, каково приходится на Бофорте людям его роста и веса. Он спустился вниз по трапу, двигаясь очень осторожно, пока его мышцы и рефлексы приспосабливались к силе тяжести, на тридцать процентов превышавшей искусственную гравитацию на борту «Козерога». Встречающие уже толпились у самого трапа. Ладислав увидел отца и брата, возвышавшихся над толпой на целую голову. Потом он ступил на родную землю, и сердце заныло от сладкой боли: он наконец-то дома!
Ладислав повернулся было к отцу, но замер на месте, увидев перед собой худощавую женщину в развевающемся на плечах красочном пледе предводительницы бофортского клана Мак-Таггартов. Преклонный возраст не погасил огня реявших по ветру рыжих волос леди Пенелопы Мак-Таггарт, и все же она казалась маленькой и хрупкой среди завываний неумолимого бофортского шторма. В ее позе ощущалась властность и достоинство. Ладислав остановился перед ней, внезапно почувствовав себя неуклюжим и несуразно громадным под гордым взором ее ярко-зеленых глаз, в которых сквозило безбрежное горе.
— Леди Пенелопа, — негромко начал он едва слышным сквозь свист ветра низким голосом.
— Лад! — тихо произнесла она.
— Я… — начал было Ладислав, но замолчал, почувствовав, как к горлу подступил знакомый комок. — Мне очень жаль, — с подавленным видом проговорил он. — Я был стать предупрежден, но не стал успеть. Она была уехать, до того как я стал обо всем узнать, но это я во всем виноват. Она стала заплатить за мой промах своей жизнью, за которую я буду заплатить своей.
Он склонил голову и почувствовал, как толпа замерла, ведь он только что признал, что повинен в смерти другого человека. В любом бофортском суде такое признание было равносильно смертному приговору. Хотя Ладислав и не стоял в зале суда, он все равно отдал свою участь в руки леди Пенелопы, которая могла теперь делать с ним все, что пожелает. Шорнинг почувствовал, что присутствовавшие содрогнулись от ужаса, но, с его точки зрения, даже самой суровой карой ему было не искупить своей вины.
— Я слышала твои слова, Ладислав Шорнинг! — прозвучал, перекрывая вой ветра, традиционный ответ леди Пенелопы, и Ладислав взглянул ей прямо в лицо, очень напоминавшее своими благородными чертами красоту Фионы. — Но говори мне, Ладислав Шорнинг! Разве оба убийцы не были пасть от ее руки? Разве не ты стал настоять, чтобы она стала быть вооружена? Разве не ты стал предупредить ее? Разве не ты был защищать ее десять долгих лет, пока она не стала убитой?
Ладислав с мрачным лицом выслушал это и кивнул.
— Тогда, Ладислав Шорнинг, не говори, что должен заплатить мне своей жизнью за ее жизнь! — Звонкий голос леди Пенелопы произвел эффект взорвавшейся гранаты в толпе, напряженно ожидавшей развязки. — Мы должны гордиться, гордиться моей дочерью, которая была успеть умертвить своих убийц, и тобой, человеком, который стал дать ей такую возможность. Мак-Таггарты не станут захотеть твоей крови, Ладислав Шорнинг, потому что ты будешь стать один из нас. Ты будешь мой сын!
Ладислав наконец высоко поднял голову. По его бороде и щекам текли слезы, а леди Пенелопа сильными руками обняла его за пояс и прижалась головой к его широкой груди. Последние слова матери Фионы звучали у него в ушах, как голос новой надежды, ведь леди Пенелопа произнесла традиционную формулу усыновления, а к приемным детям на холодном и суровом Бофорте относились, пожалуй, с еще большей любовью и заботой, чем к родным. Ладислав неуверенно погладил худенькие плечи леди Пенелопы. Он почувствовал в ней всю силу Бофорта и вновь склонил голову так, что его светлая борода вплелась в развевающиеся на ветру рыжие волосы Мак-Таггартов.
— Вы потеряли дочь, матушка Пенни, — негромко сказал он прерывистым басом. — Эту утрату ничем не восполнить. Но вы будете для меня матерью, а я буду стать вам сы…
От волнения Ладислав не сумел закончить традиционную формулу, а леди Пенелопа взяла в ладони его лицо и положила к себе на плечо, не скрывая перед толпой своих друзей и соседей слез, катившихся по ее щекам.
— Лад, мой Лад! — прошептала она ему на ухо, гладя его широкие плечи. — Ты всегда был мне сыном. Разве ты этого не знал? — С этими словами она взяла Ладислава за руку и подвела туда, где стоял его отец.
В огромном очаге полыхали поленья морской сосны. Высушенные древообразные бурые водоросли горели синеватым пламенем. Ладислав с благодарностью грелся в волнах тепла, потому что для Бофорта его кровь была жидковатой, а сам он пока еще не отошел от пережитого эмоционального потрясения. Свет от очага играл, как отблески солнца в морской воде, на металле и каменной кладке, которыми бофортцы украшали свои жилища. По другую сторону очага сидел отец Шорнинга Свен. Огонь отбрасывал блики на его волевое лицо, огрубевшее от морского ветра. За ним сидел брат Ладислава Станислав. Он был еще выше и шире в плечах, а на погонах, украшавших его китель, сверкали скрещенные гарпуны капитана китобойного судна. Рядом с Шорнингом — отцом сидела леди Пенелопа.
Ладислав посмотрел на нее и вспомнил свою мать, Ирену Шорнинг, умершую тридцать лет назад во время последней беременности. Несмотря на последние достижения медицины — а для местных жителей они были недоступны вплоть до того момента, когда промысел нарвала принес им благосостояние, — высокая сила тяжести и суровый климат Бофорта постоянно взимали страшную дань: на этой негостеприимной планете выживали только сильнейшие.
— Рад видеть тебя дома, сынок. Я боялся, что они будут потребовать и твою жизнь. — Бас Свена Шорнинга был еще ниже, чем у его сына, и в нем слышалась неукротимая ненависть. Один из его сыновей уже отдал жизнь за Федерацию, погибнув вместе с тяжелым крейсером, на котором служил.
— Я и сам этого долго боялся, — откровенно признался Ладислав. — Но они оказались слишком хитры для этого. Они стали точно выбрать, куда всадить гарпун. Они стали отпустить меня, потому что хотят изобразить нас варварами, а себя — цивилизованными людьми.
Лицо его отца исказила гримаса ненависти, и Ладислав почувствовал, что и остальные тоже затрепетали от гнева.
— Свен! — сказала леди Пенелопа в воцарившейся тишине голосом ледяным, как бофортские моря. — Мы слишком долго ждали. Многие из нас стали пожертвовать самым дорогим, и ради чего? Нас только унижали и эксплуатировали!
Ладислав невольно кивнул, пожирая глазами отца: Свен Шорнинг сурово глядел на огонь.
— Да, — наконец проговорил он. — Ты, как всегда, права, Пенни. Тридцать лет назад я стал поклясться Ирене ничего не предпринимать, но думаю, что сейчас даже она бы с тобой согласилась.
Ладислав чуть не подскочил на стуле. Его отец пользовался большим влиянием среди немногочисленного населения Бофорта, но тридцать три года он держал слово, данное у смертного одра своей жены, сдерживал ненависть, пылавшую в его сердце с момента смерти старшего сына. Тяжелый крейсер «Бесстрашный» погиб только потому, что некий коммерсант из Индустриального Мира оказался настолько влиятельным в политических кругах, что военный корабль отправили эскортировать принадлежавший ему «важнейший» груз в разгар набега тангрийцев.
— Мы не позволили им прибрать к рукам наше богатство! — взревел Свен Шорнинг, как пробудившийся вулкан. — Они лишили нас прав и убивают наших детей! Все, хватит! — Он поднял на Пенелопу сверкавшие синим пламенем глаза. — Сначала погиб мой сын! Потом — твоя дочь! Довольно! Этому будет стать положен конец! — Он с такой силой ударил кулаком по толстому подлокотнику кресла, что ценное дерево, из которого оно было изготовлено, треснуло.
— Я согласен с тобой, отец! — негромко проговорил Ладислав. — Но мы должны стать очень осторожными. У Федерации длинные руки, а сейчас в ней заправляют Индустриальные Миры.
— Так что же нам сидеть и ничего не делать?! — прорычал Свен Шорнинг.
— Нет, отец! Но прежде чем обратиться к правительству, я должен быть говорить с остальными. Торопиться нельзя. Надо ударить неожиданно и в подходящий момент.
— Ты хочешь стать быть бунтовщиком? — негромко спросил Станислав.
— Так есть! — уверенно ответил Ладислав. — Самое время.
— Как скажешь, — сказал Станислав. — Я только думаю о том, что будет стать с Бофортом, если ты будешь потерпеть неудачу.
— Я думаю, — мрачно сказал Ладислав, — что лучше умереть, чем терпеть такое унижение. У меня нет больше сил. С меня хватит! Попробуй это понять!
— Так есть, Лад! Я стану попробовать, — прямо ответил Станислав, сжав плечо брата. — Только подумай как следует, прежде чем вступить в битву, в которой можешь погибнуть. Потому что ты будешь начать гражданскую войну!
— Я понимаю, — негромко проговорил Ладислав. — Я понимаю! И да поможет мне Бог!
Правительство Бофорта было совсем не похоже на погрязшую в бюрократии Земную Федерацию и на правительства Внутренних Миров. На этой планете было менее шести миллионов жителей, и состав бофортского парламента отражал немногочисленность его избирателей. В него входило всего пятьдесят шесть депутатов — по большей части старейшин мощных кланов, возникших в Годы Забвения. Общество, сформировавшееся на планете, почти непригодной для существования человека, представляло собой нечто вроде общинно-родового строя, в то же время отдаленно напоминавшего феодализм своей политической системой.
Ладислав нервничал намного больше, чем когда-либо в Палате Миров. Конференц-зал с трудом вмещал всех парламентариев. За прямоугольным столом президиума сидели их лидеры, смотревшие на Ладислава спокойными и бесстрастными глазами.
Шорнинг прибыл сюда после трех недель осторожных переговоров в узких кругах. Несмотря на то что он старался не вовлекать в эти переговоры правительство, оно, судя по всему, само решило не оставаться в стороне. Вот и сейчас Ладислав видел в зале президента Бьорна Тессена, вице-президента Кнута Хальверсена, а также председателей многих важнейших парламентских комитетов. Все они с нетерпением ожидали возможности задать ему вопросы.
— Ладислав, — начал наконец президент, — за время своего недолгого пребывания на Бофорте ты встретился со многими влиятельными людьми. Мы не понимаем, почему ты не искал встречи с нами.
Ладислав невольно напрягся, услышав, что Тессен старается говорить на стандартном английском. За Годы Забвения бофортский диалект стал чем-то вроде символа, которым гордились обитатели этой планеты. Так они бросали вызов мирам, покинувшим их в трудную минуту. Хотя практически все бофортцы могли говорить на английском почти без акцента, большинство из них ни при каких обстоятельствах не соглашалось это делать — разве что на официальных церемониях, где члены бофортского правительства в какой-то мере чувствовали, что за ними наблюдают их предки с Земли. Следовательно, чистый английский Тессена означал, что он говорит с ним как президент бофортского парламента, то есть официальное лицо, задача которого заключается в том, чтобы защитить и сохранить Федерацию.