Вельскопф-Генрих Лизелотта. Топ и Гарри (Сыновья Большой Медведицы - 2)

   Раздался крик ворона. Нет, это не было началом переклички сытых воронов, сидящих на деревьях над трупами убитых, воронов, собирающихся почистить перья. Этот ворон, что каркнул, вообще не был вороном. Харка хорошо знал этот крик "ворона" и ответил на него точно таким же криком.
   У пасущихся коней появился отец, который до сих пор прятался за деревом. Туго заплетенные косы опускались на его плечи. У него не было перьев в волосах, но скальпы на боковых швах легин - черные скальпы индейцев - висели. Его одежда - куртка из бизоньей кожи до колен, меховые мокасины соответствовала зиме. В руках он держал ружье и смотрел вверх на крону дерева, где притаился Харка. В волосах отца стало больше седых прядей, вокруг глаз и рта залегли тени.
   Харка быстро спустился вниз, спрыгнул с последней ветки на землю и бросился к отцу. Матотаупа смотрел на исхудалого, бледного юношу, с исцарапанной кожей, с синяками на плечах, в мокром платье. Взгляды обоих встретились, и в каждом был один и тот же вопрос, на который пока не было ответа, да и не было таких слов, чтобы ответить на него!
   - Ты один, Харка - Твердый Как Камень?
   - Один.
   У Матотаупы была охотничья добыча, и Харка с удовольствием разделил с ним завтрак. Он снял мокрую одежду и развесил ее просыхать. На плечи он набросил бизонье одеяло, на котором были изображены героические дела его отца, военного вождя рода Медведицы.
   - Я не один, - сказал Матотаупа, как только они поели. - Мы живем с Джимом в пещере. Там мы в безопасности. Дакота считают нас духами и покинули эти места.
   - Они считают духами и лошадей?
   - Наших с тобой мустангов -конечно, нет. Возможно, бродит здесь мустанг и Тачунки Витко. Но я его пока не видел. Почему ты Джиму не сказал, кто ты?
   "Значит, отцу известно о схватке!"
   - Мы встретились в темноте. И Джиму ничего не надо в пещере?.. Только укрытие?..
   - Никто других мыслей ему не давал. Я сам ему предложил на зиму остановиться здесь. Тебя выбросил водопад?
   - Хау.
   - Джим тяжело ранен. Я его перевязал, но пройдет времени не меньше чем полная луна, восстановятся его силы. Хорошо, что теперь мы втроем. Почему ты покинул палатки сиксиков?
   - По той же причине, что и ты, отец. Ты убил режиссера цирка Эллиса. Для белых я - сын убийцы, и до тех, пор, пока я не воин, они могут меня, по их законам, схватить.
   - Ты не должен был говорить старому Бобу в Миннеаполисе, что мы уходим к сиксикам. Он предал нас полиции.
   Харка насторожился. Ему было тяжело справиться с собой, когда приходилось противоречить отцу, подчинение которому он считал своим долгом. Но голос его прозвучал сухо и твердо:
   - Я молчал. Старый Боб ничего не знал. Есть только один человек, который мог нас предать... Это - Джим...
   - Замолчи! Он мой белый брат, и никогда он меня не предаст.
   Харка сдержался и не произнес ни слова, но в нем все кипело.
   Отец и сын еще несколько минут молча сидели друг против друга каждый со своими мыслями. Возможно, это случайность... А может быть, и нет, но они сидели на том же самом месте, где когда-то находился очаг палатки вождя рода Медведицы. И казалось, что земля сама начала говорить, когда люди сидели молча. Все прошедшее точно ожило. Матотаупа ждал встречи с сыном. И Харка пришел. Харка покидал родину, дважды следовал за отцом. И вот этот разговор...
   - Харка - Твердый Как Камень, - сказал медленно Матотаупа. - Ты знаешь, что я доверяю тебе. То, что я сказал тебе два лета тому назад, должно свершиться. Ты должен знать тайну пещеры. Ты один. Как мой отец доверил тайну мне, так я доверяю ее тебе. И эту тайну ты не должен предавать. Никогда!
   - Никогда, отец!
   Снова наступило молчание. Беспокойство Харки улеглось. Он не потерял доверия отца. Должен же наступить такой день, когда ложное представление о белом человеке рассеется. Спокойно и осторожно нужно Харке держать себя до тех пор, пока в его руках не будет такого доказательства коварства Джима, которое убедит отца. Отец принадлежит ему, а не этому белому человеку.
   - Идем, - сказал Матотаупа и поднялся. - Мы пойдем к тайне пещеры, а потом - к Джиму.
   Харка тоже поднялся.
   - А кони?
   - Предоставим их самим себе.
   Харка пошел за отцом.
   Скоро мальчику стало ясно, что Матотаупа не собирается воспользоваться известным ему входом. Они были уже значительно выше его и ушли далеко в сторону. Гораздо дальше, чем этого требовала бы самая большая предосторожность. Матотаупа остановился на каменистой площадке. Деревья здесь были низкорослые, скрюченные стволы их обросли мхом. Тонкий слой снега местами растаял. В надвинувшихся со всех сторон скалах было что-то угрожающее.
   Матотаупа осмотрелся и, ступая по камням, чтобы не оставлять следов, направился к большой скале. Он осторожно отвернул моховой покров, который точно сращивал камни с землей, приподнял довольно крупный камень, и Харка увидел два маленьких камня, которые поддерживали этот большой камень, не давая ему плотно прижаться к земле. А когда Матотаупа полностью поднял камень, открылась темная дыра.
   - Здесь мы войдем.
   Спуск начинался узким входом, но затем становился довольно удобным. Оба маленьких камня, которые были у Харки, Матотаупа, как только они оказались внутри, подложил под камень так, что тот снова стал на свое место.
   Матотаупа опустился вниз, и Харка без особого труда последовал за ним, так как за выступы стены можно было держаться. Двигались ощупью. Они прошли довольно далеко, пока не оказались на перекрестке. Матотаупа свернул в известный ему проход. Затем остановился и стал рассказывать:
   - Путь, по которому мы двигались, ведет вниз к водопаду, но еще раз разделяется. И одно из разветвлений, по которому мы сейчас пойдем, имеет выход наружу под корнями огромного дерева. Туда я тебя не поведу, но ты должен об этом знать. Недалеко от водопада в узком проходе есть ниша...
   - Я знаю ее.
   - Хорошо. Итак, до сих пор тебе дорога известна. Но мы пройдем с тобой еще один небольшой ход, который никто не знает, кроме меня, и никто не узнает, кроме тебя.
   И Матотаупа стал карабкаться по новому проходу. Здесь продвигаться было значительно труднее. Легко крошились каменные сосульки. В одном месте проход, казалось, был совершенно завален, и Матотаупе пришлось осторожно убирать обрушившиеся камни, прежде чем они с Харкой пролезли дальше. Становилось душно. Харка чувствовал растущую усталость.
   Скоро они оказались в большом помещении. Харка глубоко вздохнул: здесь воздух был свежее. Матотаупа присел. Харка придвинулся вплотную к отцу, который возился с огнивом. Полетели искры, и Матотаупа поджег немного сухого бизоньего помета, который индейцы часто применяли для раскуривания трубок. Пещера была значительно больше, чем Харка предполагал в темноте. При свете пламени Харка различил разбросанные вокруг сухие кости. Лежали два огромных медвежьих черепа, гораздо больших, чем череп обычного гризли. Большинство костей были очень старые, давным-давно высохшие, полуистлевшие. Взгляд Харки невольно остановился на проломанном человеческом черепе.
   Матотаупа закурил свою трубку и потушил огонь. Наступила темнота. Была полная тишина, такая, что даже чувствовался вес собственного тела и уши воспринимали малейшее движение суставов.
   - Здесь тайна пещеры, - прошептал Матотаупа. - Никто не видел Большой Медведицы, но она живет здесь, в этой горе, с незапамятных времен. Ее сын был человек. Он - прародитель рода Медведицы, мой и твой прародитель. - Матотаупа сделал паузу. - Здесь, - шептал он, схватив за руку Харку, точно собираясь вести его, - здесь лежат зерна золота. Песок пещеры - золотой песок. Я возьму немного песка с собой. Мы - потомки Медведицы, и нам принадлежит любая часть того, что принадлежит ей. В этой горе - золото. Оно и здесь, и у истоков водопада, куда я хотел провести тебя два года тому назад. Там, в небольшой нише, где начинается один из источников, ты можешь взять золотые зерна, просто протянув руку... Ну, теперь ты знаешь достаточно.
   - Золотые зерна в нише стены я нашел, - сказал Харка.
   Матотаупа резко повернулся к сыну. Харка почувствовал в темноте это движение. Он чувствовал и взгляд отца.
   - Ты... - сказал Матотаупа тихо и оборвал фразу; в наступившей тишине из недр горы донесся звук, от которого Харка задрожал: это было глухое, злое, угрожающее рычание, многократным эхом повторенное в проходах пещеры. - Харка!
   Точно преследуемый духами, заторопился Матотаупа по проходу, по которому они только что пришли с сыном. И Харка поспешил за отцом. Проход был слишком тесен для медведя, но страх, охвативший мальчика, пересиливал его желание оставаться хладнокровным. Снова удушающий воздух сдавливал грудь и тело покрывалось потом. Движения их были быстры и не всегда осторожны, камни из-под ног летели вниз. Но вот и выход. Матотаупа остановился, резко нажал на камень, закрывающий его, и повернул камушки, его поддерживающие. Харка увидел бизонью шкуру - одеяло, которое он оставлял здесь, и оба вылезли наружу... Свет, ветер, тающий снег. Скрюченные деревья снова окружали их.
   Когда Харка и Матотаупа установили на свое место камень, прикрывающий вход в пещеру, и тщательно уложили мох, пот стекал у них со лба и с плеч.
   Матотаупа раскурил трубку.
   - Не знаю, хотела ли Медведица сказать, что я поступил неправильно, открыв тайну ее владений, не знаю... В первый раз в жизни я слышал ее голос... Матотаупа глубоко вздохнул. - Я сказал тебе, Харка, что ты должен узнать тайну. Теперь ты ее знаешь. Хау.
   Матотаупа выбил трубку, встал и вместе с Харкой отправился в путь. Они долго петляли по склону и в конце концов оказались у скалистой стены, где находился главный вход в пещеру.
   Был полдень.
   Рэда Джима не пришлось долго искать. Он сидел в пещере, недалеко от входа, прислонившись спиной к стене и положив ноги на обломок сталагмита. Лицо его осунулось и было пепельно-серым. Взгляд блуждал. Охотничья рубашка - в крови. Не было и следа от его былой самоуверенности.
   - Топ, - сказал он слабым голосом, когда оба индейца подошли к нему, никто и ничто не удерживает меня больше в этой проклятой пещере. Где ты так долго пропадал? И кого ты приволок ко мне? А, Гарри? Ты так элегантно пырнул меня ножом. Ты, может быть, подумал, что я свинья, которую нужно заколоть? Твое счастье, мальчик, что со мной не было револьвера. - И Джим попытался усмехнуться, но это ему не удалось и он закашлялся.
   - Моему белому брату плохо? - Матотаупа озабоченно склонился над Джимом.
   - Да, Топ, твоему белому брату не так хорошо. Тащи меня отсюда к блокгаузу Беззубого Бена, иначе я сдохну, а подыхать у меня нет никакой охоты. И еще этот проклятый медведь! Откуда он тут мог появиться?
   Даже Джим заметил, что Матотаупа помрачнел.
   - Ты что же, видел медведя?
   - Видеть? Нет. Этого еще не хватало. С меня довольно его рычания. У меня даже рана снова стала кровоточить... Здесь душно, Топ. Вытащи меня скорей наружу. И в блокгауз, и в блокгауз к Бену. Я пришел с тобой летом сюда, теперь ты должен идти со мной в блокгауз, к Беззубому. А ты, Гарри, в потемках меня хотел убить! Ну, а теперь, теперь ты должен быть мне другом, а я - твоим другом. Другого выхода нет.
   Джим попытался улыбнуться, но только жалкая гримаса появилась на его лице.
   - Где ты был, когда услышал рычание медведя? - спросил Харка.
   Джим сделал неопределенное движение рукой.
   Матотаупа понял, что означает вопрос Харки.
   Можно ли было слышать рычание медведя у выхода. Или Джим, несмотря на то что был ранен, попытался еще раз проникнуть в глубь пещеры?..
   Матотаупа был готов исполнить желание Джима и доставить его в блокгауз Бена. Харка хотел последовать за отцом, чтобы помочь ему подготовить все для перевозки раненого, но отец отклонил его предложение. Харке пришлось остаться с Джимом в пещере и ждать.
   Когда Матотаупа ушел, раненый закрыл глаза. Харка сел выпрямившись напротив него, прижавшись спиной к стене пещеры. Его глаза были почти закрыты. Он тоже казался спящим. Из глубины пещеры доносились шумы, шорохи и звон падающих капель. Снаружи по небу шли разорванные тучи. В кронах деревьев кричали вороны. Белка, перепрыгивая с ветки на ветку, сбивала облачка снега.
   Джим на мгновение открыл глаза и глянул на Харку. Этого взгляда для юного индейца было достаточно: во взгляде белого была ненависть. Беспощадная. Ненависть, жаждущая крови, убийства!
   Харка не шелохнулся. Несмотря на смертельную усталость, он старался быть начеку, пока не пришел отец. Матотаупа вернулся с одеялом, запасом пищи, с бобровой курткой, луком и револьвером. Мальчик молча взял куртку и надел ее. Взял свой револьвер.
   - Мы тронемся в путь, как только настанет ночь, - сказал Джиму Матотаупа. Белый открыл глаза, но взгляд его на этот раз ничего не выражал, он кивнул головой. - Я пойду постеречь коней. В последнюю минуту они не должны разбежаться.
   - Позволь мне идти к коням, - попросил Харка отца.
   - Ты слишком устал и заснешь.
   - Позволь мне идти к коням, отец.
   Матотаупа был удивлен настойчивостью Харки. Он видел, что мальчик совершенно изможден, и чувствовал, что Харка во время дозора может заснуть. Но видимо, была какая-то причина, отчего Харка не хотел оставаться один на один с Джимом, и Матотаупа не стал упорствовать. Харка сам знал, что он должен хоть немного поспать, вот почему он не хотел остаться с Джимом. Так как отец не возражал, Харка взял легкое кожаное одеяло и еще одно - меховое, отцовское. Затем отец помог ему сбросить вниз лассо, по которому мальчик легко скользнул на поляну, где оба мустанга, как друзья, стояли рядом.
   Харка нашел укромный уголок, завернулся в одеяло и мгновенно заснул. Это было первый раз в его жизни, что он, приняв дозор, тут же заснул, но он ничего не мог с собой сделать.
   Когда наступила совершенная темнота и засияли звезды, Матотаупа завернул Джима в одеяло, обвязал его лассо и без особого труда спустился вниз со скалы. Он думал, что найдет мальчика спящим, и уже решил, что только разбудит его и ничего не станет говорить: он знал, насколько обидчив сын, а за время бездомных скитаний чувствительность Харки еще больше обострилась.
   Когда отец вышел на поляну, Харка не спал. Он сидел на одеяле и присматривал за лошадьми. Возможно, Серый, почуяв Матотаупу, разбудил мальчика и тот успел сесть. Матотаупа взял на руки Джима и помог забраться на своего собственного коня, которого решил вести в поводу. Харку он направил вперед. Незамеченными все трое покинули лес и вышли в открытую прерию. Харка на своем Сером добросовестно вел обзор местности, но в ушах мальчика звучал голос Медведицы.
   Места, через которые они ехали, были свидетелями его юности. Здесь родился он, здесь вырос, здесь издавна стояли палатки его рода, рода Медведицы, здесь жили люди, о которых он постоянно помнил во время своих скитаний. Теперь снова перед ним были эти горы, долины, леса. Образы Уиноны, товарищей детских игр теснились перед ним. После минувшей ночи, посвященный в тайну пещеры - тайну рода, Харка чувствовал себя не только сыном Матотаупы, но и сыном рода, потомком Большой Медведицы. Да, он индеец, дакота, такой же дакота, как его сверстники из рода Медведицы. Нет, не одинокие скитания его удел!
   ТОП И ГАРРИ
   Они везли с собой тяжелораненого, и путь до блокгауза Беззубого Бена занял четыре ночи. Днем они отдыхали. Джим был близок к смерти, и Харке такой исход казался справедливым. Но белый держался за жизнь, как раненый бизон.
   Однажды утром молодой индеец увидел Найобрэру и стоящий на другом берегу блокгауз. Солнце висело в зимнем туманном небе как красный шар. От реки поднимался пар. Вода стояла низко, и выступали песчаные отмели. Харка остановил коня, наблюдал открывшуюся картину и думал. Он знал блокгауз, знал он и Бена. Бен внушал еще меньше доверия, чем старый Абрахам. Ведь это он со своей компанией сбросил мальчика в колодец, и ему едва удалось спастись...
   Да, нужно быть осторожным с Беном. Но несмотря на все пережитое, у Харки не было страха перед этим человеком. Если говорить о страхе, то он испытывал его только перед Джимом, но надеялся, что когда повзрослеет, то преодолеет и этот страх.
   Харка направил коня в воду и переправился на другой берег.
   Бена не было видно, но из двери блокгауза вышли две женщины. Они были очень похожи, но одна из них, повыше ростом, держалась ровно, спокойно. Выражение ее морщинистого лица было мрачным. В руках она сжимала ружье. Вторая была молодая и какая-то вертлявая. Она поглядела на Харку через плечо высокой старухи и улыбнулась. Юный индеец направил коня к дому, но, естественно, не на галопе и не сделал обычной мгновенной остановки. Он подумал, что подобное обычное приветствие индейцев этим женщинам ни к чему. Он подъехал шагом и, предоставив мустангу остановиться как он хочет, обратился к старой женщине.
   - Где Бен? Едет Джим.
   - Лучше бы ты не говорил мне об этом негодяе! - крикнула в ответ женщина, и в ее словах прозвучала давно сдерживаемая злоба. - Откуда тебя несет, краснокожее насекомое? Хватит с нас подонков и бандитов, которые жрут, крадут и ничего не платят! - И она втолкнула девушку назад в дом, сама влетела за ней, с грохотом захлопнула тяжелую дверь.
   Харка заметил, как тотчас же в одну из бойниц высунулся ствол ружья. Он усмехнулся, повернул коня, медленно переехал реку и только тогда пустил Серого в галоп.
   Топ и Джим отдыхали в прерии. Джим жевал снег, чтобы освежить пересохшее горло. Харка остановил коня.
   - В блокгаузе Беззубого, - сообщил он безразличным тоном отцу, - появилась женщина, и она не хочет принимать "ни краснокожих насекомых, ни бандитов".
   - Откуда ты это знаешь?
   - Я повторяю ее слова.
   На лице Матотаупы отразилось разочарование и озабоченность. Харка достаточно хорошо знал своего отца. Это разочарование было связано не только с появлением новой хозяйки. Чувствовалось, что отец и не совсем доверяет сыну.
   - Останься с Джимом, - сказал он Харке. - Я поеду к блокгаузу, и меня женщина так легко не приведет в бегство. Джим не может долго оставаться без крыши.
   Пока в заснеженной прерии происходил этот разговор, в темном блокгаузе на Найобрэре был в разгаре скандал.
   В доме было темно: через бойницы проникало мало света, а огонь в очаге был прикрыт. Едва тлели уголья под дымящимся котлом. За столом, стоящим рядом с очагом, сидел Бен, около сидела дочь, тут же стояла жена. В руке у нее была кочерга.
   - Я сказала - нет! Не будет здесь этой воровской шайки! Или в этом доме в конце концов будет порядочная фактория, или я ухожу!
   - Жена, послушай... Успокойся. Дай мне тебе рассказать...
   - Нечего зря тратить слова. Джим - бандит! Это настоящий подонок, а ты, как койот, дрожишь перед ним. Этот мерзавец придет, нажрется, напьется со всей своей компанией и ни черта не заплатит! Это ж твои собственные слова, Бен!
   - Правильно, все правильно. Ну, а если он найдет золото?..
   - Пока он ничего не нашел!
   - А может быть, что-нибудь? Ведь он же пропадал все лето. Я хочу разузнать. Этот молодой индеец - это, наверное, Гарри... Плохо, жена, если от нас уходит индеец, не сказав ни слова.
   - Что же, хочешь пойти за ним? Отправляйся!
   Бен поднялся. Жена продолжала ругаться и даже замахнулась кочергой. Он вдруг повернулся и вырвал кочергу.
   - Ну, теперь спокойно, моя милая гадюка.
   Дочь подала отцу ружье. Он вышел, резко хлопнув за собой дверью. Бену не пришлось долго ехать по следам Харки, потому что навстречу попался Матотаупа.
   - Топ! - Бен махнул ему шляпой.
   Оба остановились друг перед другом.
   - Где Джим? - спросил Бен.
   - Джим тяжело ранен. Я привез его к тебе.
   - Ну, вы нашли золото?
   Матотаупа побледнел. Сдержав себя, он ответил:
   - Мы искали Тачунку Витко.
   - Э-э, Тачунка! Пустое занятие. А чем вы будете мне платить, если я вас приму? У меня здесь жена и дочка. Они не дадут даром ни куска хлеба, ни глотка водки.
   - А чем расплачиваются белые?
   - Долларами, если они у них есть.
   - У нас есть.
   - Хорошо. Это настоящие слова. Гарри мог бы сразу об этом сказать, тогда моя жена не стала бы бесноваться и свою кочергу она бы сунула в печку, вместо того чтобы испытывать ее прочность на спине мужа.
   Матотаупа с удивлением выслушал последние слова.
   - Мы придем, - сказал он и повернул коня, чтобы ехать за Джимом и Харкой.
   Скоро они подъехали к блокгаузу. Джим был так слаб, что сам идти не мог и позволил внести себя. Ему ничего не надо было, кроме воды, тепла и покоя. Он не припоминал другого случая, когда был бы в столь плачевном состоянии. Матотаупа занялся расчетами с хозяйкой. Он дал ей несколько серебряных долларов, и она смотрела на них круглыми глазами, ведь Джим едва ли был способен много съесть или выпить, а индейцы вообще не пьют вина.
   Джим получил удобное место вблизи очага. Матотаупа ухаживал за ним с заботливостью брата и умением врача. Раны гноились и заживали медленно. Целую неделю Харка был предоставлен самому себе. Он не ел ничего, что готовила женщина. Он не обращал никакого внимания на Джима и очень мало говорил с отцом. День за днем он обследовал окрестности, иногда верхом, иногда пешком. Он ловил рыбу, подстрелил несколько мелких животных, а однажды даже антилопу и добывал себе все, что нужно для поддержания жизни. Он собирал хворост, разжигал костер и приготавливал на угольях обед. На ночлег он возвращался в блокгауз. Только когда разразилась непогода, несколько дней бушевала метель и сыпался град, он отсутствовал целых три дня, а потом появился, но вовсе не для того, чтобы прибегнуть к спасительному крову, а лишь показать, что он жив. После бури он и ночи стал проводить вне дома. На другой стороне реки он выстроил себе снежную хижину, покрыл пол в ней бизоньей шкурой и ночевал там. Он притащил с реки кусок льда и, прорезав дырку в стене хижины, вставил его. Лед слегка пропускал свет. Харка иногда разжигал здесь небольшой костер и, завернувшись в бизонью шкуру, мог спать, не опасаясь замерзнуть. Приходя в блокгауз, он держался в стороне от Бена и его жены и только иногда разговаривал с их дочкой Дженни. Она была ему противна, во-первых, потому, что блондинка, во-вторых, потому, что болтлива, но через нее он мог узнать все, что его интересовало. Он слышал о всех разговорах ее отца и матери, узнал, что родители ее не любят. Иногда он встречался с Дженни в загоне для коней, устроенном с южной стороны дома. Она каждый раз замечала, когда он заходил туда, и тут же прибегала к нему и заводила разговор. Харке было четырнадцать лет, девушке - лет семнадцать или восемнадцать, и все же Харка был гораздо смышленее ее.
   Однажды утром, когда Харка поил коней, она сидела на заборе и смотрела на него, хотя юноша и не обращал на нее внимания.
   - Летом, Гарри, здесь будет весело. Может быть, ты заедешь посмотреть?
   Индеец не отвечал.
   - Джим скоро поправится. Он уже может говорить и хочет взять у моего отца под проценты деньги.
   Индеец не отвечал.
   - Сколько лет Джиму?
   - Спроси его.
   - Он сказал, что он сам не знает.
   - А откуда должен знать я?
   - Джим женат?
   - Спроси его.
   - Я не буду спрашивать, иначе он что-нибудь подумает. Ты не хочешь помочь нам заготовить дров, Гарри?
   - Нет.
   - Ты настоящий бродяга. Ты просто цыган.
   Индеец не ответил, но и не ушел. У него было такое чувство, что девушка хочет сообщить что-то важное. Несколько дней назад блокгауз посетили белые на измученных конях. Харка изучил их следы. Один из них прибыл с запада и отправился на восток.
   - Ты бродяга, ты не хочешь на лето стать скаутом - разведчиком?
   - А для кого?
   - Южные Штаты потерпели поражение. Самое позднее этим летом наступит мир и тогда можно будет строить железную дорогу.
   - Если кончится война, то найдется достаточно людей, чтобы быть скаутами.
   - Правильно. Для нас важнее другое.
   - Что же?
   - Золото.
   - Мне не нужно ваше золото.
   - Наше золото? Ах, если б оно было наше.
   - Чье же оно?
   - Горы. А гора молчит или рычит.
   Харка повернулся вполоборота к девушке, однако так, чтобы она не видела его лица.
   - Отец сказал, что он никогда больше не пойдет в пещеру, да и у Джима охота пропала - сыт по горло.
   - Что же, и отец был в пещере? - Харка постарался, чтобы вопрос прозвучал безразлично, даже несколько иронически, но ему не вполне удалось это.
   - Да, два года тому назад, - ответила она, не заметив интереса Харки. Два года назад он был в пещере. Страшное дело, скажу я тебе, - путаные ходы, вода, тьма. Там-то он и встретил Джима.
   - Ты говоришь - два года?
   - Да, весной. Снег тогда уже почти стаял.
   Харка усилием воли скрыл свое волнение и спокойно гладил коня.
   Девчонка была довольна, что молодой индеец так долго с ней разговаривает. Ей показалось, что она наконец-то нашла тему, которая может его заинтересовать. Кроме того, ей было любопытно, не знает ли и он чего-нибудь об этой пещере и золоте. О золоте, которое отец и Джим без конца ищут. Она резко изменила тему разговора.
   - Топ и ты - вы из рода Медведицы?
   Харка с удовольствием пнул бы девчонку ногой, ведь она коснулась самой больной его раны, но сдержался.
   - Зачем тебе это знать?
   Девчонка ответила не сразу:
   - Летом туда направится карательная экспедиция. Это род Медведицы в прошлое лето отравил изыскателей.
   - Итак - война!
   - Что значит - война? Карательная экспедиция?
   - Свободных воинов никто не может карать. Со свободными воинами воюют.
   - Ах, у тебя есть свои взгляды. Ты индсмен и им останешься... Проклятый дакота.
   - Хау.
   - Отравители! Мерзавцы твои сиу! Их нужно давить, говорит мать!
   - Ну и иди к матери, там тебе и место. - Харка взял лыжи и направился в прерию. Он взял с собой и копье, которое сделал сам.