Вельскопф-Генрих Лизелотта. Топ и Гарри (Сыновья Большой Медведицы - 2)

   Завершив не без успеха эту процедуру, Шарлемань, в свою очередь, прищурил глаза, молча уставился на Билла.
   Билл заерзал под этим взглядом, поправил шейный платок и наконец спросил:
   - Ну что ты? Мукой, что ли, меня посыпали, в перьях обваляли?
   - Да вот... припоминаю... а может быть, мне это просто приснилось...
   - С тобой все может быть.
   - Так вот, будто попал я в блокгауз Беззубого Бена... этой весной. Снег уже начал таять - и мы сидели с тобой вечерком под смоляными факелами. Ты помнишь? Сидели с тобой в углу?
   - Ну, ну, как же.
   - Было так уютно, тепло, а Бен подносил нам виски, и мы ели жареную медвежатину. Парни подвыпили и начали плести всякие небылицы.
   - Да, да, так оно и было. Всякую чушь. - Билл вдруг смолк и помрачнел. - И отчего все это взбрело тебе в голову?
   - Ты же сам заговорил о блокгаузе... Так вот, была глубокая ночь. Кто-то рассказывал об индейском вожде, который знал пещеру с золотом. Вождь по пьянке разболтал о золоте - и его прогнали из племени. И случилось же, что вождь этот оказался тут же в блокгаузе, вместе с нами. Несколько крепких парней сразу навалились на него, связали. Хотели выпытать у него тайну пещеры. Но вскоре вился Джим и освободил краснокожего. Ясно, что Джиму улыбалось стать монополистом золотой пещеры. Только, видишь ли, индеец не собирался грабить художника Морриса. Он хотел защитить его от бандитов, но...
   - Тебе так кажется?.. Глупости. Индеец хотел убить и ограбить художника.
   - Эх Билл, Билл! В твоей голове, голове петушиного бойца - петушиные бои, хоть ты и не пил еще виски. Зачем индейцу грабить, если он - хозяин золотой пещеры?
   Билл так и вылупил глаза на Шарлеманя.
   - А может быть, он ничего и не знает о пещере... может быть, люди все выдумали... понимаешь ты?
   - Понимаю, понимаю. Ну, а если знает?
   - Тогда, пожалуй, нужно бы приютить его. В благодарность этот краснокожий, возможно...
   - Помолчал бы ты уж лучше со своими проектами. Нам этот сброд ни к чему. Шарлемань потеребил свою козлиную бородку. - Понимаю, понимаю, отчего это ты на него наворотил. Понимаю и молчу, потому что я твой друг. Молчу!
   - Вот это-то я тебе и хотел посоветовать, Шарлемаиь, иначе ты можешь стать моим бывшим другом.
   Билл поднялся. Шарлемань его раздражал. После беспокойной ночи хотелось спать, но не следовало попадаться на глаза Джо, а то получишь какую-нибудь работу, а это совсем ни к чему. Наконец Билл нашел солнечное местечко, достал свое одеяло и растянулся, чтобы заслуженно, по его мнению, отдохнуть.
   День прошел без новых происшествий. Но люди так привыкли к неожиданностям, что в самом спокойствии для них таилась тревога. Озираясь, они обменивались соображениями по поводу затишья, уверяли друг друга, что идет подготовка к новому налету на лагерь. Только вот - кто?.. С какой стороны засвистят стрелы?..
   Один Джо оставался безразличным ко всяким такого рода предположениям. С прежним фанатизмом он требовал работы и работы. Он считал, что трасса, которую он прокладывал, лучшая, что это единственно возможная трасса для трансамериканской железной дороги. Скоро должно было начаться ее строительство. Честь инженера не позволяла ему из-за каких-то индейцев сворачивать работу.
   К вечеру они настолько продвинулись, что инженер отдал приказ на следующий день разобрать лагерь и перенести его дальше на запад. В предвкушении перемен люди почувствовали себя увереннее и бодрее. Вечером у очагов уже рассуждали о преимуществах трансамериканской железной дороги.
   Ночь прошла тихо. Когда наступил рассвет и подул свежий ветер, все вышли из палаток. Направились к ручью. Вода в последние жаркие дни текла еще медленней.
   Билл стоял на берегу со стаканом в руках.
   - Ну что ты там задумался? - спросил Шарлемань. - Поторопись. Надо поскорей разобрать палатку. Нам же выезжать на разведку!
   - Знаю.
   - Ну и что ж ты стоишь, точно тебя стукнули по башке.
   - Посмотри на рыб.
   - Каких рыб?
   - Вон. Уже вторая дохлая рыба.
   Шарлемань насторожился.
   - Верно! Ну и смех!
   - Нет, это плохой смех... Плохой смех, я тебе говорю.
   - А что... неужели ты думаешь...
   - Думаешь?.. Люди! - заорал Билл. - Не пейте! Не пейте больше! Вода отравлена! Рыба дохнет, плывут мертвые рыбы.
   Все отпрянули от ручья.
   - Проклятье! - крикнул Джо.
   Генри рыгнул - и его от ужаса вырвало.
   - Заканчивайте мытье! - приказал инженер. - Сейчас же сниматься. Посмотрим, далеко ли протянулся район мертвых рыб.
   Хорошее настроение пропало. Люди поспешили разобрать палатки. Инструмент был еще с вечера упакован, поэтому лагерь свернули быстро, и через полчаса экспедиция пришла в движение.
   Всадники направились вверх по течению. Высокие берега позволяли отряду двигаться скрытно, однако они же и ограничивали видимость.
   Билл и Шарлемань, едущие впереди, поднялись на высокий, опаленный солнцем берег. Перед ними простиралась покрытая песком и золой прерия. Билл, лишившийся своего коня, ехал на одной из вьючных лошадей. Животные едва переступали ногами, точно уже с самого утра устали.
   В долине ручья, где двигалась экспедиция, поднялся шум. Доносились проклятия. Билл и Чарльз направили своих спотыкающихся коней вниз, в долину.
   Лошади одна за другой ложились на землю и корчились в судорогах. То же происходило и с людьми. Это было признаком опасного отравления. Санитар, который чувствовал себя не лучше других, ходил от человека к человеку и давал рвотное. Никто не имел понятия, что это был за яд.
   Продвигаться дальше было невозможно. Хорошо себя чувствовали только Билл, Шарлемань, Генри, которого вовремя вырвало, и Джо. Тот, услышав предупреждение Билла, даже не подходил к воде.
   Джо раздумывал, не послать ли ему нарочного назад, в главный лагерь за подкреплением. Но только четверо были на ногах. Пришлось бы оставить без помощи пострадавших. Нет, не в его характере было покидать место происшествия. Билл и Шарлемань согласились с ним, что большой переход пешком тоже таил много опасностей.
   Проклятия стихли, так как они не приносили облегчения. Лучше никому не стало. Билл и Шарлемань сидели рядом, покуривая трубки.
   - Если не отравился, так умрешь от жажды. Неужели нельзя вырыть колодца? сказал Билл.
   - В песке-то? А где найдешь бревна для сруба? Безнадежно. Нет, мы не будем рыть колодец, мы направимся вверх по течению. Чтобы отравить ручей, даже такой маленький, нужно немало яда. Они, вероятно, отравили только небольшой участок, около лагеря.
   - Да, о таком дакота раньше никогда не помышляли.
   - Они научились этому, Билл.
   - Возможно, Чарльз. Старый жрец из рода Медведицы, без которого тут, видно, не обошлось, весной, год тому назад, был у нас...
   - Жрец здесь, жрец - там. Попробуем-ка мы с тобой пробраться вверх по течению и посмотрим, где же кончается участок мертвых рыб.
   - Сейчас?
   - Лучше сейчас. Скажем Джо. Может быть, это и не так далеко.
   Инженер согласился, Билл и Шарлемань отправились в путь. Им обоим, да и Джо с Генри, тоже было нелегко, хоть они и не пили отравленной воды. Все четверо знали, что индейцы нападут если не днем, то ночью.
   МАТЬ ВОЖДЯ
   Матотаупа и Фред на чужих конях неслись галопом по ночной прерии. Каждую минуту они могли ждать встречи с врагами, от которых с трудом спаслись. Когда они отъехали достаточно далеко, стало ясно, что из лагеря их никто не преследует. Они остановились на возвышенности, оставили в низинке стреноженных коней, сами же спрятались в траве. Их глаза были острее, а уши более чуткие, чем у Билла и Шарлеманя, и никому не удалось бы подобраться к ним на расстояние выстрела даже в ночной тьме.
   Стало светать. Фред посмотрел на Матотаупу. "Что дальше?" - говорил его взгляд.
   - Тачунка Витко вероятнее всего в палатках рода Медведицы, - прошептал Матотаупа. - Я проберусь к палаткам, может быть, мой томагавк и найдет Тачунку Витко, как в прошлое лето моя стрела настигла Старую Антилопу.
   - Топ, но ведь это же безумство.
   - Я должен отомстить, а не ты.
   - Если ты хочешь сказать, что мне не надо идти с тобой, - хорошо. Я буду ждать тебя в блокгаузе Беззубого Бена.
   - Неужели нет другого места?
   - Бен - подлец, это я знаю, однако ни тебе, ни мне он ничего не сделает. Но там болтаются люди, у которых можно узнать кое-какие новости.
   - Как хочешь.
   - Договорились. Я сейчас же отправляюсь.
   - Возьми и моего коня.
   Фред сполз по склону, взял коней и быстрой рысью поскакал на северо-восток. Матотаупа продолжал вести наблюдение. Оружие было при нем обоюдоострый нож, стальной томагавк, револьвер, двустволка. Костяной лук подарок вождя сиксиков - он не взял с собой, когда поехал на факторию старого Абрахама. Лук остался в палатках черноногих. Кожаное одеяло и кожаную индейскую одежду Матотаупа потерял вместе с конем. Из провианта у него был только небольшой мешочек с пеммиканом, немного табака. Полотняная рубашка его раздражала. Враги из племени дакота узнали его и в рубашке, - значит, и для маскировки она не годилась. Он с юности привык бороться обнаженным и бросил рубашку.
   Целый день Матотаупа провел на высотке; он съел щепотку пеммикана, пожевал зернышки трав. С наступлением вечера он поднялся.
   Днем не было видно ничего подозрительного, и он без особой осторожности бегом направился к знакомому ему летнему лагерю рода Медведицы у Лошадиного ручья.
   Уже к полуночи Матотаупа рассчитывал достичь палаток рода. Там наконец-то он встретит Тачунку Витко! Хотелось ему, конечно, увидеть мать и свою дочь. Но этому чувству он не позволял разрастаться, ведь возвращение к сиксикам было теперь невозможно, и ему некуда было брать Уинону. Выношенный когда-то план рухнул.
   Все время прислушиваясь и наблюдая, Матотаупа бежал, петляя между холмами. Солнце закатилось. Взошла луна. И он стал избегать мест, освещенных луной.
   Дакота был, как и все его соплеменники, хорошим бегуном на большие расстояния. Он бежал равномерно, без остановок, дыхание его не сбивалось. Метнулась мимо сова. Стайка индюшек кучкой лежала на его пути - Матотаупа обошел их, чтобы не вспугнуть: встрепенувшиеся среди ночи петухи могли предупредить врага.
   Вскоре он узнал очертания небольших холмов у Лошадиного ручья. А вот и долина. Бесшумно струились воды ручья, поблескивая в свете луны. Матотаупа остановился. Пахло водой. Темной лощинкой он скользнул к самому берегу, измученный жаждой, лег на песок и длинными глотками потянул в себя воду. Потом погрузил в нее руки, и ему стало так хорошо, как будто эта вода - близкое живое существо, приветствующее его на родине. Наступила полночь, когда он под прикрытием прибрежного кустарника прополз к окраине лагеря.
   Палатки стояли здесь, как и ожидал Матотаупа, но, увидев их перед собой, он даже вздрогнул, точно от страха.
   Типи - круглые кожаные палатки - были бесцветны в свете луны. От них тянулись длинные тени. Матотаупе казалось, что он различает трофейные шесты перед палатками, видит на них знаки военных и охотничьих подвигов. И только свою собственную палатку, палатку, в которой он, военный вождь, жил со своей матерью, с детьми и женой, он еще не мог различить. Она обычно стояла посреди лагеря, и, видимо, ее скрывали другие палатки.
   Матотаупа знал, где должны располагаться дозорные. Еще будучи вождем, он установил определенный порядок и был уверен, что при соблюдении некоторой осторожности можно пробраться в лагерь незамеченным.
   Матотаупа медленно, как змея, пробрался по заросшей травой земле, и вот он уже на месте, откуда можно спокойно вести наблюдение.
   Он залег, так как услышал с юга топот копыт. Матотаупа приник ухом к земле и понял, что скачет всего один всадник. Топот быстро приближался. Человек не таясь подъехал к поселку. Матотаупа оставался в своем укрытии. Скоро всадник оказался неподалеку от Матотаупы, и его озарил слабый свет луны. Это был индеец, дакота, худощавый, как любой молодой воин. Он что-то крикнул, и с высотки к западу от поселка, а также от табуна крикнули в ответ. Значит, выставлено двое дозорных, а на холме, у подножия которого находился Матотаупа, - никого.
   Как можно быстрее он стал продвигаться по лощинке на высотку. Дозорные, ответившие на крик, все внимание обращали сейчас на всадника. Это был удобный момент для Матотаупы. С возвышенности лагерь был хорошо виден, и можно было рассмотреть все, что там происходит. Всадник направил коня к табуну и только там спрыгнул с него; дозорный позаботился о животном. Молодой всадник поспешил к палаткам. Теперь Матотаупа узнал юношу - это был Четан, друг Харки, вожак союза Красных Перьев. Открылась палатка жреца, стоящая посередине поселка между большой палаткой совета и палаткой вождя, в которой когда-то жил Матотаупа. Да, да, несмотря на слабый свет, Матотаупа различил на соседней палатке большой четырехугольник - символ четырех стран света. Значит, это его палатка. В этой палатке он родился, с этой палаткой он странствовал, перед этой палаткой по-прежнему стоял шест с его охотничьими и военными трофеями.
   Из палатки жреца появилась тощая фигура старого Хавандшиты. Это он обвинил Матотаупу в предательстве и добился изгнания вождя! Матотаупа справедливо считал его виновником всех своих бед и несчастий, но никогда в его мозгу не возникало мысли отомстить жрецу.
   Четан почтительно приветствовал жреца. В это время открылась другая палатка, стоящая несколько в стороне, и вышел мужчина, вид которого удивил Матотаупу. Мужчина был среднего роста. Длинные волосы закрывали уши. У него была большая борода. А одежда - кожаные штаны, как у белого охотника прерий, и мокасины, как у индейцев. Видно, он только что оделся и на ходу затягивал ремень. Быстрыми шагами он прошел через лагерь и остановился перед Хавандшитой и Четаном.
   По-видимому, больше мужчин в лагере не было. Ведь если сообщение Четана очень важно, а это было именно так, потому что сам жрец вышел среди ночи из своей палатки, то, конечно, вышли бы все воины, если бы они были дома.
   Человек с бородой говорил в тишине ночи так громко, что Матотаупа без труда мог его слышать.
   - Отравлены? - с ужасом воскликнул бородатый. - Но дети мои, как можно быть такими варварами, такими бессердечными! Люди ведь только выполняли договор, хотели что-то заработать. О, несчастные!
   Четан ответил ему громче, чем говорил до сих пор:
   - Том Без Шляпы И Сапог должен сначала подумать, а потом говорить. Эти люди пришли на нашу землю, не спросив нас. Они прогнали бизонов, которыми мы живем, а если мы требуем своего, они стреляют в нас. Если они говорят о нас, то называют нас "проклятыми собаками". Их не беспокоит то, что голод ждет наших женщин и детей. Они хотят нас изгнать, уничтожить. Вот почему мы боремся против них, вот почему убиваем их, не дожидаясь, пока они убьют нас. Том живет в наших палатках, и он должен научиться думать и поступать, как краснокожие люди. Или он снова хочет быть нашим пленником?
   - Боже спаси! Вы ко мне хорошо относитесь. Я хочу помогать вам в охоте, я хочу, чтобы трудолюбивая вдова Шешока была моей женой. Я даже взял в свою палатку ее сына Шонку. Я хочу оставаться вашим верным другом. Но я же христианин, я молюсь на крест, и если происходит умерщвление людей при помощи яда!.. О, вы должны понять... Я не могу даже сдержать слез. Я всех их знал: и Джо, и Генри, и Билла, и Шарлеманя... Боже мой! Впрочем, петушиный боец Билл исключение, он лучшего не заслужил. Но юный Генри!..
   - Ты христианин, Том Без Шляпы И Сапог. Почему ты держишь у себя в палатке изображение человека, распятого на кресте? Зачем ты каждый День стоишь перед этим изображением и разговариваешь с ним? Зачем вы, белые люди, празднуете свою победу над этим человеком на кресте? Что он вам сделал? Он убил ваших воинов? Он заставил голодать ваших женщин и детей?
   - О всевышний! Нет, нет! Он...
   - Что же он? - раздался голос Хавандшиты.
   - Он проповедовал мир и любовь. Он благословил хлеб наш!..
   - И за это его убили?
   - Но это не мы.
   - Кто тогда? Может быть, мы?
   - Ну что вы, нет! Все это очень сложно. Я так быстро не могу объяснить. Он принес себя нам в жертву, а что такое жертва - вы знаете.
   - И что же? Вы хотите сохранять любовь и мир? Или нет? - спросил Четан.
   - Я, конечно, хочу. И, несмотря на это, все время стреляют. Я не могу понять, почему это происходит. Это просто проклятье...
   - Итак, вы будете продолжать убивать, а мы не должны защищаться?
   - О боже! Я знаю, что вы правы, конечно, вы правы.
   - Ну, если ты так думаешь, то я могу тебя успокоить. Джо, Генри, Билл и Шарлемань остались живы. Мы только отняли у них оружие, сняли с них одежды и сказали, чтобы они убирались туда, откуда пришли.
   - О всемогущий!.. Да это замечательно! Ну а остальные?
   - Остальных мы застрелили, чтобы они не мучились.
   Том закрыл лицо руками. Он покинул площадку и вошел в свою типи. Скоро он появился снова и, видимо, пошел сменять дозорного у коней.
   Старый жрец кивнул Четану и направился с ним к себе. Вероятно, он хотел услышать более подробное сообщение. Пока они шли, он задал юноше еще несколько вопросов, которых Матотаупа не расслышал, но ответ Четана, который говорил громче, чем обычно, он разобрал:
   - Тачунка Витко и другие воины, - объяснил юноша, - вернутся только к рассвету. Тачунка сразу же направится к своим палаткам, на север, так как борьба с белыми здесь закончена.
   Хавандшита и Четан скрылись в палатке жреца.
   Из этого разговора Матотаупа понял, что Шешока и ее сын Шонка, которые жили в палатке Матотаупы после гибели его жены, теперь живут в палатке Тома, Тачунка Витко вернется только к утру и сейчас же уедет.
   Кто же опекает палатку Матотаупы, кто обеспечивает пищей его семью: мать Унчиду, его дочь Уинону, малыша Харбстену. Об этом никто не говорил. Но перед палаткой Матотаупы все еще стоит шест с его трофеями, и, значит, другой воин туда не вошел. Вероятно, разные семьи заботятся о матери Матотаупы и его детях.
   И Матотаупа решил пробраться в палатку матери.
   Это было безумством, но для изгнанника жизнь потеряла цену. Она была для него не более чем пустяковая ставка в игре ради встречи с матерью. А Унчида была необыкновенной женщиной. Спокойная, умная, владеющая тайнами врачевания, - словом, самая уважаемая женщина поселка. И с тех пор как его изгнали старейшины, Матотаупа не смог с ней перемолвиться ни словом.
   Унчида - это его совесть! Что думает она о нем, своем сыне?
   Он решил побывать у матери, а утром снова спрятаться и тайно последовать за Тачункой Витко, чтобы заставить навсегда замолчать оскорбивший его язык.
   Незамеченным он перешел ручей, миновав крайние типи, выпрямился во весь рост и спокойно пошел через площадь к своей палатке, так, как если бы она ему по-прежнему принадлежала.
   Он открыл ее и вошел.
   Внутри палатки было темно, слышалось дыхание спящих. Привыкшие к темноте глаза при слабом свете прикрытого очага различили детей и мать.
   Дети продолжали спать, но мать Матотаупы, сон которой был чуток, проснулась. Она встала, не торопясь набросила на себя кожаное одеяло, спокойно подошла к очагу и слегка пошевелила уголья. Когда она подняла глаза, перед ней стоял Матотаупа.
   При слабых отблесках огня сын смотрел на мать. Волосы ее стали совсем седыми, хотя она еще не видела и пятидесяти солнц. Она была худа, ее щеки провалились, глаза, казалось, стали еще больше, и в неподвижном взгляде ее виделось глубочайшее горе.
   - Мать.
   - Мой сын.
   Матотаупа не находил слов, хотя знал, что долго оставаться здесь не может. Горло схватила спазма, и мать это почувствовала.
   - Матотаупа, кого ты искал?
   - Тебя.
   - Меня?
   - Да тебя.
   - Что ты хотел мне сказать?
   Только теперь изгнанник сумел найти нужные слова.
   - Мать, я невиновен. Я никогда и никого не предавал. Я хочу это доказать. Что нужно сделать, чтобы мне поверили?
   Женщина плотно закуталась в кожаное одеяло. Теперь, видимо, ей было трудно произнести ответ. Ее губы пересохли. Она приоткрыла было рот и снова закрыла. Наконец к ней вернулся голос.
   - Матотаупа, есть один путь, один-единственный.
   - Мать, есть путь?!
   - Один-единственный.
   - Говори! Говори!
   - Убей того, кто тебя обманул. Принеси нам скальп Рэда Джима.
   Матотаупа ужаснулся. Он молчал.
   - Мой сын, убей! Принеси скальп на собрание старейшин!
   - Мать! - почти беззвучно, словно выдохнул Матотаупа, но в тишине это прозвучало для женщины воплем отчаяния. - Только не это. Он так же невиновен, как и я, и он стал моим братом.
   Женщина опустила веки.
   - Он твой враг, Матотаупа, и он будет твоим убийцей! Убей его и возвращайся!
   - Я никогда не был предателем, мать! Я не буду предателем и моего белого брата, Рэда Джима.
   Женщина больше не отвечала. По ее телу прошла дрожь: так дрожит дерево под ударами топора.
   - Мать...
   Женщина молчала. Ее руки похолодели, как в ту ночь, когда Матотаупа покинул палатку и Харка последовал за ним.
   - Где Харка?
   - У сиксиков. Там он станет великим воином.
   - Врагом дакота!
   - Да! - крикнул Матотаупа так, что дети зашевелились в постелях.
   Уинона открыла глаза.
   Мать и сын стояли друг против друга.
   - Это твой единственный путь, - прошептала женщина. - Возвращайся к нам...
   - Замолчи! Не смей повторять! Вы хотите сделать меня койотом, предателем! Я никогда не был и не буду им!
   Мать сникла. Она ничего больше не слышала и не видела - ни сына, ни вспышек пламени в очаге. И она, и Матотаупа словно отгородились от мира и не слышали, что происходит вокруг них, они вслушивались только в самих себя, видели только друг друга. Они не слышали топота коней, негромких голосов, и оба вздрогнули, когда откинулся полог палатки. Молодой стройный воин вошел, выпрямился и встал у очага. Это был Тачунка Витко.
   Матотаупа повернулся, и они впились глазами друг в друга.
   Мать неподвижно стояла у очага. Угли светились ровным огнем. Уинона не двигалась на своем ложе, но ее широко открытые глаза были устремлены на отца.
   - Не здесь, - наконец сказал Тачунка Витко. - Выйди вон!
   Матотаупа даже не сразу уловил значение этих слов. Кровь стучала у него в висках, сбивала мысли, притупляла слух. И он уловил только последнее слово, дошедшее до его сознания: "Вон!"
   "Вон" из своей собственной палатки!
   "Вон" от матери!
   "Вон" от детей!
   "Вон" из поселка!
   "Вон" из памяти друзей!
   Отчаяние овладело им. Матотаупа схватил двустволку и размахнулся, чтобы раздробить череп Тачунки Витко. Приклад просвистел, но Тачунка успел уклониться, а сам Матотаупа потерял равновесие и покачнулся. И в то же время сильные руки Тачунки Витко обхватили его ноги. Матотаупа упал, как дерево, глухо ударившись о землю. Он тут же был скручен лассо и рванулся было в безумном порыве, но поздно...
   Молча и не шевелясь лежал он вниз лицом. Глаза Матотаупы были закрыты, вокруг него было темно. Его голова болела, а члены, перетянутые лассо, постепенно немели. Его уши не хотели слышать, а глаза видеть. Он сам не знал, как долго он лежал, и вдруг что-то произошло. Были произнесены тихие слова, легкие ноги прошуршали по шкуре, лежащей на земле...
   Вода освежила его лоб. Рука, которую он ощутил на лице, была легкой и мягкой. Матотаупа думал, что все это сон. Он думал о своей дочери Уиноне, которую он так хотел видеть рядом с собой и которую он не мог увезти. Он продолжал лежать с закрытыми глазами, не желая спугнуть эти мысли. Но вот ослабло лассо, и он смог пошевелить руками. Он поднял голову и увидел свое дитя.
   - Отец, скорее! Тачунка и Унчида вызваны в палатку жреца. Но долго они там не пробудут. Харбстену я выслала из палатки. Беги скорей, иначе тебя убьют.
   Матотаупа поднялся. Он искал глазами свое ружье, но его не было. Тачунка забрал его. Угловатым движением точно рука его была парализована, он погладил по волосам Уинону.
   - Бедная девочка, - сказал он сдавленным голосом. - Харка думает о тебе. Когда я буду мертв, он может взять тебя к сиксикам. Ты знаешь, что он у сиксиков?..
   - Отец, скорее! Беги!
   Матотаупа сжался.
   - А ты?
   - Меня охраняет Унчида.
   Матотаупа схватил лассо, которым был связан, и хотел свернуть его в клубок, но руки не подчинялись ему... Он поймал полный страха взгляд Уиноны.
   Матотаупа выскользнул из палатки, и ноги понесли его к коням. Даже в темноте он сразу различил своего лучшего мустанга. Не было ножа, чтобы перерезать путы на ногах коня, а пальцы не повиновались. Тогда он опустился на землю и зубами попытался развязать путы. И тут к нему спокойно подошел дозорный. Это был бородатый Том, который теперь стоял у коней. Он, видимо, не знал того, что произошло в палатке Матотаупы, и принял его за одного из воинов, который приехал вместе с Тачункой Витко.
   - Снова уезжаешь? - безразлично спросил он. - Подожди, я помогу тебе, - и он снял путы с коня.
   - Хау, - ответил Матотаупа, - снова уезжаю. - И его собственные слова кололи сердце.
   Он вспрыгнул на коня и галопом понесся в прерию. Его беспомощные руки не мешали скакать, так как индейцы управляют конем шенкелями. И пока Матотаупа гнал коня по тому же пути, которым пришел в лагерь пешком, все еще было темно.
   Спустя какое-то время он услышал топот. Это, видимо, были преследователи. Он стал поторапливать коня ласковыми словами и горячить его громкими криками. Он ударял коня пятками по бокам. Мустанг любил своего хозяина, который поймал его и заставил служить себе. Он несся, точно за ним горели прерии, бежал, словно спасая собственную жизнь. Топот преследователей не становился громче и скоро начал даже стихать. Мустанг Тачунки Витко не был плох, но конь, на котором ехал Матотаупа, давно отдыхал и был свежее. Так без труда была выиграна скачка за жизнь.