Страница:
– Объяснять ничего не буду. Если хочешь, можешь все сам увидеть.
IX
X
IX
(Ленинград, 1973)
– Ну, выбрали что-нибудь? – нелюбезно спросила продавщица сувенирного отдела.
Ее раздражение было нетрудно понять: посетители Гостиного двора проходило мимо этого хилого отдельчика, немногие останавливались на несколько секунд и, окинув беглым взглядом выставленный товар – топорных мишек с перекошенными физиономиями, горбатые шкатулки, вырубленные из полена в артели безруких инвалидов, красные флажки с бахромой и великое множество изображений одного и того же плешивого, раскосого гражданина с жиденькой бородкой, исполненных на бумаге, ткани, металле, пластмассе и стекле, – отворачивались и шли дальше. Иногда безмятежный покой продавщицы нарушали растрепанные, запыхавшиеся тетки с длинными списками в руках. Сверяясь со списками, тетки брали сразу по несколько десятков вымпелов, жестяных значков, медалек, а иногда и мишек со шкатулками, тщательно отсчитывали мятые купюры и непременно требовали товарные чеки. Это было продавщице близко и понятно: профсоюзные активистки, готовятся к какому-нибудь торжественному мероприятию или же спешно расходуют подотчетные средства в последние дни отчетного периода. Люди при деле, да и покупатели основательные. Эта же парочка юных оболтусов крутится возле прилавка уже минут десять, глазеет непонятно на что, покупать ничего явно не собирается, только держит несчастную женщину в напряжении...
Парень мотнул головой, положил на место бронзовую медаль с изображением ракеты и словами «Ленин жив вечно!» и начал отходить. Но девка, оказавшаяся намного наглее, удержала спутника и заявила продавщице:
– Еще нет. Покажите вон ту ложку. Продавщица в сердцах хлопнула о прилавок длинную деревянную ложку с облупившейся краской, а парень неожиданно схватил девку за рукав и, показывая за окно, взволнованно зашептал:
– Ой, Линда, смотри, это же Стефанюк!
– Тиш-ше, – зашипела она и оттащила его в сторонку. – Стой так! – тихо сказала она, встав между Нилом и застекленным выходом на галерею. – Обними меня и смотри поверх моей головы. Ты будешь его видеть, а он тебя нет... Ну, что там?
– Стоит, мается. В ногах сумка... Какой-то типчик рядом крутится. Так, подошел. Стефанюк достает диски... Слушай, это ж не мои диски!
– Естественно, не твои. Что я, по-твоему, полная дура?
– Но я думал... Ой, смотри, никак Катя?!
– Правильно. Явление второе. Все идет по плану. Рассказывай, что она?
– Подходит к Стефанюку, осматривается. В руках пакет. Что-то говорит, он кивает. Она раскрывает пакет... Ага, вот и мои пластинки!
– Дальше! – Стефанюк рассматривает... Трясет их, гад, нюхает даже. Слушай, зачем он их нюхает?
– Потом расскажу. Что сейчас?
– Два отложил, взял третий. Что-то спрашивает, она, похоже, не соглашается.
– Торгуются. Все верно. Теперь?
– Кладет в сумку. Деньги достал, пересчитывает. Озирается.... Ох, атас!
– Что такое?
– Дружинники. Или менты переодетые. Здоровые, гады. Хватают его, руки выворачивают. В сумку лезут! Господи!..
– Спокойней, Баренцев!
– Но они же... Это же мое!..
– Да успокойся ты, дурила! Сколько прихватчиков?
– Д-двое... Один – совсем шкаф. Второй тоже не слабый!
– Этот второй – он в серой кепке с завязками на макушке?
– Да. Лица не вижу, спиной стоит... А что?
– А то, что все хорошо! Идем отсюда.
– Как это – идем?
– Ногами. Потом на троллейбусе.
– И куда?
– К нам, естественно. Бабки подбивать. Если точнее – делить... Ну, что дрожишь, маленький мой? Она поцеловала Нила в щеку и потащила к лестнице.
Дверь им открыл Ринго, чем, похоже, очень удивил Линду.
– Ты уже здесь?! Как успел?
– Элементарно. «Волга», она побыстрей троллейбуса будет. И на остановке загорать не требуется. Теперь черед удивляться настал Нилу.
– Так и ты там был?
– А как же! Кто, по-твоему, задерживал злостных спекулянтов импортными товарами?
– Но один-то мент был здоровый, как слон, а второй – в кепке и вроде без усов.
Ринго самодовольно усмехнулся и потянул за черный висячий ус. Усы отклеились.
– Сбрил! – ахнул Нил.
– Искусство требует жертв. А уж если искусство еще и навар дает...
Нил кивнул, а Линда сразу посерьезнела и спросила:
– Сколько взяли?
– Триста наличными и кое-что натурой, – столь же серьезно ответил Ринго.
Деловитая обыденность этого диалога подействовала на Нила, как ушат ледяной воды. Истерическая эйфория, в которой он пребывал в течение всего дня, моментально улеглась, и ему вдруг открылась неприглядная реальность сегодняшнего приключения. Мошенничество! Он стал соучастником мошенничества! Они обманом отняли у Стефанюка деньги и вещи, а теперь пришли делить награбленное.
«Но ты здесь не при чем. Ты же ничего не делал... А вдруг он тебя узнал? Или Линду?.. Но какова Линда! Во что меня втянула!»
Нестройный хор внутренних голосов заглушил один – взрослый, холодный, словно бы чужой: «Хорош прикидываться! Последний кретин бы понял, что эти денежки не с неба свалились. И ты прекрасно это понял, только не захотел в этом признаться. А теперь, когда деньги достанутся не тебе, ни с того ни с сего и ум пробудился, и совесть заработала. Большая ты скотина, Баренцев...»
– Эй, да что с тобой? – Линда подергала его за рукав. – Очнись, спящий красавец!
Он дал увести себя в комнату. На тахте лежала Катя и листала иллюстрированный модный журнал, а за столом, держа в руке литровую пивную кружку, восседал монументальный парень с открытым, несколько грубоватым лицом, будто срисованным с плаката «Если тебе комсомолец имя...» Нил даже не удивился, узнав в нем сегодняшнего напарника Ринго.
– Что ж, господа, все в сборе, прошу к столу, – провозгласил Ринго и обратился к сидящему за столом гиганту: – Леша, знакомься, это Нил, хозяин дисков.
– Образцов, – пробасил плакатный комсомолец и придвинул к Нилу полиэтиленовый пакет с пластинками. – Получите.
– Убедительно у вас получилось сегодня, – робко заметил Нил.
– Леша профессионал, социальной герой из областного драмтеатра, – пояснила Линда, а на выразительном лице Ринго появилась скептическая гримаса. Ценнейший кадр... Но пластинки на всякий случай проверь.
Леша хмыкнул.
– Не доверяешь?.. И правильно делаешь. – Он достал из стоящей на полу черной сумки еще один яркий плоский квадрат и метнул его поверх пакета. – Очинно я Фрэнка Заппу люблю, дорогой товарищ. Презентовали бы.
– Не вздумай, – строго сказала Линда. – А тебе, Образцов, стыдно. Своих не динамят. А Нил – свой в доску. Между прочим, мы с ним весной расписываемся.
– Поздравляю! – Социальный герой обаятельно улыбнулся, нисколько, похоже, не смущенный тем, что его только что поймали на мелком крысятничестве. – За это надо выпить.
– Сначала с делами закончим. – Ринго достал из кармана мятую стопку купюр и занялся подсчетом. – Значит, тебе полтинник обломился, держи... Нам с Катюшей – стольник на двоих, остальное, как договорились, Линде..., Нил, тебе, дружок, не обессудь, в прошлый раз перепало. – Да я и не претендую..
– А что натурой взяли? – осведомилась Линда, пересчитав свою долю.
Ринго кивнул Образцову, и тот водрузил черную сумку на стол.
– Боевой трофей, – сказал Ринго и похлопал сумку по кожаному боку.
– Премия! – радостно добавил Образцов.
– Которой тебе-то как раз и не полагается.
– Это еще почему?
Гигант набычился и грозно нахмурил брови. Он был здесь самый старший по возрасту и, вероятнее всего, самый сильный физически, но Нил с полной определенностью почувствовал, что никакой разборки не будет, а будет так, как скажет Ринго. И только так.
– А потому, что ты своими творческими находками чуть не запорол операцию. Ну, сунул ты этому марамою под нос красную книжечку, – Ринго постучал пальцем по лежащему на столе удостоверению с золотым гербом СССР, под которым Нил разглядел маленькие буквы «ДСО „Спартак“». – Но зачем при этом было вопить ему в ухо «КГБ!»? Зачем было меня называть «товарищ майор»? Тебе что, ставили задачу довести клиента до инфаркта? А черную «Волгу» зачем пригнал? «Москвича» достать не мог?
– Ну, для солидности... – пробубнил Образцов.
– Нам твоя солидность едва боком не вышла. КГБ, майоры, начальственная тачка. Еще бы пистолетом махать начал. Ты не в Голливуде, придурок! Катеньке, умнице, спасибо скажи, что смекнула бучу поднять, когда мы ее в машину запихивали, нас как бы отвлекла и успела крикнуть ему, чтобы сматывался по-быстрому. Если бы не она, куда бы нам его девать было? В Большой дом сдавать?
Образцов угрюмо молчал. Ринго распахнул сумку и принялся доставать оттуда пакеты и свертки. –О, водолазочка «Made in Finland». Катюша, примерь, это тебе приз... Блок «Мальборо» – ну, это на команду.
Ринго распаковал красно-белый блок и выдал Линде, Нилу и Кате по две пачки, а оставшиеся четыре спрятал обратно в сумку. Образцов выразительно посмотрел на него, Ринго ответил не менее выразительным взглядом, но одну пачку все же вытащил и швырнул артисту. Тот ловко поймал сигареты, тут же распечатал пачку и с довольным видом закурил.
– Чуингама никто не желает? Американский... А вот и музычка. Нил, по твоей части. Разберись.
Нил придвинул к себе пачку пластинок и принялся придирчиво их изучать. Конверты были изрядно потрепаны, но сами виниловые диски блестели как новенькие, и выскальзывали из рук, оставляя на пальцах маслянистый след. Нил принюхался, точь-в-точь как Стефанюк два часа назад, и ощутил еле заметный запах постного масла.
– Леченые? – понимающе усмехнулся Ринго, взглянув на него.
– Полный идиотизм! – не выдержал Нил. – Их же теперь вообще нельзя слушать.
– Зато приобрели товарный вид, – заметил Ринго и сгреб пластинки обратно в сумку. – Вроде все, деловая часть закончена. Не послать ли нам гонца за бутылочкой...
– Винца! – радостно закончил Образцов и посмотрел на Нила. – Идет самый младший.
– Хрен тебе! – заявил Ринго. – Нил не участвует, ему пить нельзя. Сам сбегаешь. Артист крякнул.
– Ладно, сгружайте по червончику. Он собрал деньги и исчез в прихожей.
– Я тоже пойду, пожалуй, – сказал Нил. – Сессия скоро, готовится надо.
– Пластинки заберешь или оставишь? – спросил Ринго.
– А что, опять для дела нужны? – напряженно спросил Нил.
– Нет пока. – Ринго встал и с хрустом потянулся. – Такие схемы часто повторять не рекомендуется.
Пластинки Нил забрал.
Ее раздражение было нетрудно понять: посетители Гостиного двора проходило мимо этого хилого отдельчика, немногие останавливались на несколько секунд и, окинув беглым взглядом выставленный товар – топорных мишек с перекошенными физиономиями, горбатые шкатулки, вырубленные из полена в артели безруких инвалидов, красные флажки с бахромой и великое множество изображений одного и того же плешивого, раскосого гражданина с жиденькой бородкой, исполненных на бумаге, ткани, металле, пластмассе и стекле, – отворачивались и шли дальше. Иногда безмятежный покой продавщицы нарушали растрепанные, запыхавшиеся тетки с длинными списками в руках. Сверяясь со списками, тетки брали сразу по несколько десятков вымпелов, жестяных значков, медалек, а иногда и мишек со шкатулками, тщательно отсчитывали мятые купюры и непременно требовали товарные чеки. Это было продавщице близко и понятно: профсоюзные активистки, готовятся к какому-нибудь торжественному мероприятию или же спешно расходуют подотчетные средства в последние дни отчетного периода. Люди при деле, да и покупатели основательные. Эта же парочка юных оболтусов крутится возле прилавка уже минут десять, глазеет непонятно на что, покупать ничего явно не собирается, только держит несчастную женщину в напряжении...
Парень мотнул головой, положил на место бронзовую медаль с изображением ракеты и словами «Ленин жив вечно!» и начал отходить. Но девка, оказавшаяся намного наглее, удержала спутника и заявила продавщице:
– Еще нет. Покажите вон ту ложку. Продавщица в сердцах хлопнула о прилавок длинную деревянную ложку с облупившейся краской, а парень неожиданно схватил девку за рукав и, показывая за окно, взволнованно зашептал:
– Ой, Линда, смотри, это же Стефанюк!
– Тиш-ше, – зашипела она и оттащила его в сторонку. – Стой так! – тихо сказала она, встав между Нилом и застекленным выходом на галерею. – Обними меня и смотри поверх моей головы. Ты будешь его видеть, а он тебя нет... Ну, что там?
– Стоит, мается. В ногах сумка... Какой-то типчик рядом крутится. Так, подошел. Стефанюк достает диски... Слушай, это ж не мои диски!
– Естественно, не твои. Что я, по-твоему, полная дура?
– Но я думал... Ой, смотри, никак Катя?!
– Правильно. Явление второе. Все идет по плану. Рассказывай, что она?
– Подходит к Стефанюку, осматривается. В руках пакет. Что-то говорит, он кивает. Она раскрывает пакет... Ага, вот и мои пластинки!
– Дальше! – Стефанюк рассматривает... Трясет их, гад, нюхает даже. Слушай, зачем он их нюхает?
– Потом расскажу. Что сейчас?
– Два отложил, взял третий. Что-то спрашивает, она, похоже, не соглашается.
– Торгуются. Все верно. Теперь?
– Кладет в сумку. Деньги достал, пересчитывает. Озирается.... Ох, атас!
– Что такое?
– Дружинники. Или менты переодетые. Здоровые, гады. Хватают его, руки выворачивают. В сумку лезут! Господи!..
– Спокойней, Баренцев!
– Но они же... Это же мое!..
– Да успокойся ты, дурила! Сколько прихватчиков?
– Д-двое... Один – совсем шкаф. Второй тоже не слабый!
– Этот второй – он в серой кепке с завязками на макушке?
– Да. Лица не вижу, спиной стоит... А что?
– А то, что все хорошо! Идем отсюда.
– Как это – идем?
– Ногами. Потом на троллейбусе.
– И куда?
– К нам, естественно. Бабки подбивать. Если точнее – делить... Ну, что дрожишь, маленький мой? Она поцеловала Нила в щеку и потащила к лестнице.
Дверь им открыл Ринго, чем, похоже, очень удивил Линду.
– Ты уже здесь?! Как успел?
– Элементарно. «Волга», она побыстрей троллейбуса будет. И на остановке загорать не требуется. Теперь черед удивляться настал Нилу.
– Так и ты там был?
– А как же! Кто, по-твоему, задерживал злостных спекулянтов импортными товарами?
– Но один-то мент был здоровый, как слон, а второй – в кепке и вроде без усов.
Ринго самодовольно усмехнулся и потянул за черный висячий ус. Усы отклеились.
– Сбрил! – ахнул Нил.
– Искусство требует жертв. А уж если искусство еще и навар дает...
Нил кивнул, а Линда сразу посерьезнела и спросила:
– Сколько взяли?
– Триста наличными и кое-что натурой, – столь же серьезно ответил Ринго.
Деловитая обыденность этого диалога подействовала на Нила, как ушат ледяной воды. Истерическая эйфория, в которой он пребывал в течение всего дня, моментально улеглась, и ему вдруг открылась неприглядная реальность сегодняшнего приключения. Мошенничество! Он стал соучастником мошенничества! Они обманом отняли у Стефанюка деньги и вещи, а теперь пришли делить награбленное.
«Но ты здесь не при чем. Ты же ничего не делал... А вдруг он тебя узнал? Или Линду?.. Но какова Линда! Во что меня втянула!»
Нестройный хор внутренних голосов заглушил один – взрослый, холодный, словно бы чужой: «Хорош прикидываться! Последний кретин бы понял, что эти денежки не с неба свалились. И ты прекрасно это понял, только не захотел в этом признаться. А теперь, когда деньги достанутся не тебе, ни с того ни с сего и ум пробудился, и совесть заработала. Большая ты скотина, Баренцев...»
– Эй, да что с тобой? – Линда подергала его за рукав. – Очнись, спящий красавец!
Он дал увести себя в комнату. На тахте лежала Катя и листала иллюстрированный модный журнал, а за столом, держа в руке литровую пивную кружку, восседал монументальный парень с открытым, несколько грубоватым лицом, будто срисованным с плаката «Если тебе комсомолец имя...» Нил даже не удивился, узнав в нем сегодняшнего напарника Ринго.
– Что ж, господа, все в сборе, прошу к столу, – провозгласил Ринго и обратился к сидящему за столом гиганту: – Леша, знакомься, это Нил, хозяин дисков.
– Образцов, – пробасил плакатный комсомолец и придвинул к Нилу полиэтиленовый пакет с пластинками. – Получите.
– Убедительно у вас получилось сегодня, – робко заметил Нил.
– Леша профессионал, социальной герой из областного драмтеатра, – пояснила Линда, а на выразительном лице Ринго появилась скептическая гримаса. Ценнейший кадр... Но пластинки на всякий случай проверь.
Леша хмыкнул.
– Не доверяешь?.. И правильно делаешь. – Он достал из стоящей на полу черной сумки еще один яркий плоский квадрат и метнул его поверх пакета. – Очинно я Фрэнка Заппу люблю, дорогой товарищ. Презентовали бы.
– Не вздумай, – строго сказала Линда. – А тебе, Образцов, стыдно. Своих не динамят. А Нил – свой в доску. Между прочим, мы с ним весной расписываемся.
– Поздравляю! – Социальный герой обаятельно улыбнулся, нисколько, похоже, не смущенный тем, что его только что поймали на мелком крысятничестве. – За это надо выпить.
– Сначала с делами закончим. – Ринго достал из кармана мятую стопку купюр и занялся подсчетом. – Значит, тебе полтинник обломился, держи... Нам с Катюшей – стольник на двоих, остальное, как договорились, Линде..., Нил, тебе, дружок, не обессудь, в прошлый раз перепало. – Да я и не претендую..
– А что натурой взяли? – осведомилась Линда, пересчитав свою долю.
Ринго кивнул Образцову, и тот водрузил черную сумку на стол.
– Боевой трофей, – сказал Ринго и похлопал сумку по кожаному боку.
– Премия! – радостно добавил Образцов.
– Которой тебе-то как раз и не полагается.
– Это еще почему?
Гигант набычился и грозно нахмурил брови. Он был здесь самый старший по возрасту и, вероятнее всего, самый сильный физически, но Нил с полной определенностью почувствовал, что никакой разборки не будет, а будет так, как скажет Ринго. И только так.
– А потому, что ты своими творческими находками чуть не запорол операцию. Ну, сунул ты этому марамою под нос красную книжечку, – Ринго постучал пальцем по лежащему на столе удостоверению с золотым гербом СССР, под которым Нил разглядел маленькие буквы «ДСО „Спартак“». – Но зачем при этом было вопить ему в ухо «КГБ!»? Зачем было меня называть «товарищ майор»? Тебе что, ставили задачу довести клиента до инфаркта? А черную «Волгу» зачем пригнал? «Москвича» достать не мог?
– Ну, для солидности... – пробубнил Образцов.
– Нам твоя солидность едва боком не вышла. КГБ, майоры, начальственная тачка. Еще бы пистолетом махать начал. Ты не в Голливуде, придурок! Катеньке, умнице, спасибо скажи, что смекнула бучу поднять, когда мы ее в машину запихивали, нас как бы отвлекла и успела крикнуть ему, чтобы сматывался по-быстрому. Если бы не она, куда бы нам его девать было? В Большой дом сдавать?
Образцов угрюмо молчал. Ринго распахнул сумку и принялся доставать оттуда пакеты и свертки. –О, водолазочка «Made in Finland». Катюша, примерь, это тебе приз... Блок «Мальборо» – ну, это на команду.
Ринго распаковал красно-белый блок и выдал Линде, Нилу и Кате по две пачки, а оставшиеся четыре спрятал обратно в сумку. Образцов выразительно посмотрел на него, Ринго ответил не менее выразительным взглядом, но одну пачку все же вытащил и швырнул артисту. Тот ловко поймал сигареты, тут же распечатал пачку и с довольным видом закурил.
– Чуингама никто не желает? Американский... А вот и музычка. Нил, по твоей части. Разберись.
Нил придвинул к себе пачку пластинок и принялся придирчиво их изучать. Конверты были изрядно потрепаны, но сами виниловые диски блестели как новенькие, и выскальзывали из рук, оставляя на пальцах маслянистый след. Нил принюхался, точь-в-точь как Стефанюк два часа назад, и ощутил еле заметный запах постного масла.
– Леченые? – понимающе усмехнулся Ринго, взглянув на него.
– Полный идиотизм! – не выдержал Нил. – Их же теперь вообще нельзя слушать.
– Зато приобрели товарный вид, – заметил Ринго и сгреб пластинки обратно в сумку. – Вроде все, деловая часть закончена. Не послать ли нам гонца за бутылочкой...
– Винца! – радостно закончил Образцов и посмотрел на Нила. – Идет самый младший.
– Хрен тебе! – заявил Ринго. – Нил не участвует, ему пить нельзя. Сам сбегаешь. Артист крякнул.
– Ладно, сгружайте по червончику. Он собрал деньги и исчез в прихожей.
– Я тоже пойду, пожалуй, – сказал Нил. – Сессия скоро, готовится надо.
– Пластинки заберешь или оставишь? – спросил Ринго.
– А что, опять для дела нужны? – напряженно спросил Нил.
– Нет пока. – Ринго встал и с хрустом потянулся. – Такие схемы часто повторять не рекомендуется.
Пластинки Нил забрал.
X
(Ленинград, 1973-1974)
Сессия неумолимо надвигалась. Нил зарылся в учебники, норовил выступить на каждом семинаре, автоматически зарабатывая зачеты. К тому же Пушкарев подписал «Ниеншанц» на две большие предновогодние дискотеки – на заводе и в техникуме. Две недели Нил встречался с Линдой только на факультете. За всеми заботами невеста временно отошла на второй план. Но в один прекрасный день, морозный и солнечный, ему удалось спихнуть сразу три зачета, два из которых считались легендарно несдаваемыми с первого раза, и тут обнаружилось, что до Нового года осталось четыре совершенно свободных дня и еще несколько дней после – первый экзамен поставили только на восьмое января. И сразу захотелось оказаться рядом с Линдой. Пока голова его была занята науками, он даже не сознавал, насколько истосковался по ее гибкому, сильному телу, острому и недоброму язычку, по чуть жутковатой, и тем более манящей ауре недозволенности, риска, хождения по краю пропасти, которую излучало все ее существо.
Факультет он покинул в восьмом часу, а в четверть девятого уже звонил в дверь дома на Четвертой Советской, держа за ленточку шоколадный торт, купленный по дороге в «Севере». Ему долго не открывали, хотя в квартире определенно кто-то был – на лестничную площадку доносились отзвуки негромкой музыки и оживленных голосов. Он позвонил еще и еще раз, потом повернулся к двери спиной и принялся громко лягать ее тяжелыми зимними ботинками. Кончилось это тем, что он чуть не растянулся на полу прихожей, не уловив момент, когда дверь внезапно распахнулась. От падения его спасла Линда, продемонстрировав отменную реакцию – успела отпрыгнуть назад и выставить руки, принявшие на себя Нила, который влетел спиной вперед. Так оба удержались на ногах, правда, прозрачная ленточка, которой был перевязан торт, не выдержала испытаний и порвалась. Коробка с тортом описала в воздухе пологую дугу, впечаталась в дальнюю стену и лопнула, оставив на обоях шоколадную кляксу.
– Что за шум, а драки нет?! – крикнул из комнаты Ринго грубый, нетрезвый и совершенно незнакомый голос.
– Ерунда, сосед торт уронил, – отозвалась Линда.
Последовал характерный Катин смех, скрип стула и голос Ринго:
– Да сиди, Жора, без тебя разберутся.
– Линда, какой сосед, что вообще?.. – начал Нил, выкарабкиваясь из ее объятий.
Она чмокнула его в ухо и прошептала:
– Т-с-с, так надо. Сегодня побудешь соседом. К Ринго не суйся, сиди на кухне.
Линда отошла от Нила, нагнулась и стала подбирать остатки торта и запихивать их в коробку.
– Объясни все-таки, что все это значит, что за Жора такой...
– Раздевайся и иди на кухню! – приказала она.
– Но я пришел к тебе...
Она выпрямилась, положила руки ему на плечи, заглянула в глаза.
– Потерпи... Прошу тебя, ничему сегодня не удивляйся и не возмущайся. Скоро сам все поймешь. – Она стремительно поцеловала его в губы и вновь занялась тортом. – Ну вот, только помялся немного, и розочка одна расплющилась... Все, ступай...
Он пил крепкий чай, яростно ковырялся ложкой в раздавленном торте и дико злился на Линду. Хороша невеста! Сколько времени не виделись толком, и вот как она его встречает. Нет, надо с ней очень серьезно поговорить, как только... Как только уберется этот неведомо откуда взявшийся Жора.
Заскрипела дверь, и на кухню выгреб тип, настолько неприятный, что Нил сжал зубы. В незнакомце было мерзко все – узкий и короткий дегенеративный лобик, мелкие глазки, разделенные микроскопической переносицей, треугольный нос с вывороченными ноздрями, мощно выпирающие челюсти; бордовый костюмчик с эстрадными блестками, некрасиво облегающий низкорослую, кряжистую, отнюдь не эстрадную фигуру; достающие до колен ручищи; густой алкогольный выхлоп, мгновенно заполнивший кухню. Особенно же взбесили Нила модные аккуратненькие бачки, придававшие гостю вид настоящей гориллы.
– Ты с-сосед? – с присвистом осведомился незнакомец, демонстрируя золотые фиксы в кривогубом рту.
– Ну, – неприязненно отозвался Нил.
Гориллообразный бакенбардист опасливо огляделся и перешел на заговорщицкий шепот:
– Слышь, друган, выручай, а?
– А что надо-то?
Нил напружинился и убрал под стол руку, в которой держал ложку. Если его неприятный собеседник вдруг вздумает заниматься рукоприкладством, то пока на выручку не прибежит Ринго, придется держать оборону. А этот тип, хоть и пьян, но в драке вряд ли оставит Нилу хоть какие-то шансы, если только не подловить его на неожиданности. Ложкой в брюхо или в горло, ногой по яйцам и бежать...
– Азартный я, понимаешь... А уж как поддам... ва-аще того... ну, этого...
Цицерон, блин! Quod tandem, Catilina<Доколе, Катилина (лат.)>...
– Жорик, ay, где вы! – послышался кокетливый Катин голосок, и тут же вступил Ринго:
– Жорж, в самом деле, карты стынут, водочка теплеет.
Жорик встрепенулся, полез в карман. Нил сжался в комок.
– Сховай, будь друг... До утра, а? – Он положил перед Нилом пухлый, замусоленный конверт. – А то ведь до грошика продуюсь... А? В долгу не останусь...
Нил посмотрел на конверт и тяжело вздохнул.
– Ох, дядя, не садился бы ты в карты, раз вовремя остановиться не можешь. Жорик угрожающе поднял брови:
– Учить меня будешь?!
Нил отодвинул конверт, и Жорик мгновенно сменил интонацию:
– Слышь, ну, не сердись, а? Прими на хранение, а? Хочешь, на колени встану, а?
Нил нерешительно положил на конверт два пальца.
– Ляленька, ты не взглянешь, куда там Жорж запропастился? – произнес в комнате Ринго.
Они еще и Ляленьку какую-то притащили... Скрипнула дверь, и послышался голос Линды:
– Заодно чайник поставлю.
– Ладно, давай сюда, – решился Нил и прикрыл конверт номером «Литературной газеты». Жорик мгновенно расслабился, обмяк и плавно завалился под стол. Вошла Линда с чайником в руках.
– А, Сергей Петрович, добрый вечер! – сказала она, отчаянно семафоря Нилу лицом и свободной рукой. – Жора, что с вами, вам плохо?
– Од-дыхаю! – отозвался тот из-под стола.
– А не лучше ли на диванчике?
– От-ставить диванчик! Перекур закончить! Жора поднялся на карачки, со второй попытки встал и преувеличенно твердой походкой направился в комнату. Линда набрала в чайник воды, поставила его на газ, присела Нилу на колени, обняла его и приложилась губами к его губам. От нее пахло сладким вином. На поцелуй Нил отреагировал вяло – просто не отвел губы и все.
– Дуешься? – спросила она с таким простодушным видом, будто и впрямь не могла взять в толк, с чего бы это.
– Нет, счастлив! – прошипел он. – Без ума от того, что Ляленька, оставив Жорика, пришла лизаться с соседом Сергеем Петровичем!
– Дурачок, – ласково проворковала Линда, прикрыв ему рот пальчиками. – Имена у нас с тобой больно приметные, запоминающиеся, а чем меньше этот козел про нас запомнит, тем лучше....
– Так вот, значит, как? Бизнес?
– Дойка, малыш, дойка.
– Дойка пьяного козла?
– Что делать, зайчик. Если хочешь жить красиво... Хочешь?
– Хочу.
Она рассмеялась и поцеловала его. На этот раз он ответил.
– Ладно, пора. Дождешься меня?
– А как же! – Нил улыбнулся. – Иди с Богом, Козлодоева. Если что – я Серега!
Нил не стал говорить Линде про конверт, полученный от Жоры, подозревая, что она начнет убеждать его не возвращать конверта. Если не сумеет убедить, между ними произойдет серьезная размолвка, если же сумеет – он больше не сможет себя уважать. Как бы ни был противен ему этот Жора, доверие есть доверие.
Нилу очень хотелось заглянуть в конверт, но он был заклеен. Уже в комнате Линды Нил разобрал на обмахрившейся поверхности – должно быть, Жора долго таскал в кармане – карандашную надпись «Г. Манюнину». Или Манюхину. Конверт был набит какими-то бумажками, но на ощупь было не разобрать, деньги там или что-то другое. На всякий случай Нил решил убрать его в местечко поукромней и, подумав, засунул глубоко под «филипсовскую» деку. Потом поставил на нее раритетную пластинку с критскими песнями в обработке Брайана Джонса, завалился на диван с томиком пьес Сартра и под заунывные песнопения и занудных «Мух» незаметно заснул.
Первое, что он увидел, проснувшись, была Линда. Она стояла во всегдашнем своем траурном облачении перед распахнутой створкой шкафа и придирчиво изучала в зеркале свое личико.
– Да хороша, хороша, – с усмешкой сказал Нил.
– Гутен морген, либер цушауэр!<Доброе утро, дорогие зрители! (нем.)>
– От Шниперсон слышу! Линда рассмеялась.
– Да это я к зачету по немецкому готовлюсь... Посмотри, не сильно я потрепанная?
– Сообразно возрасту и образу жизни. – Нил едва увернулся от полетевшей в его голову расчески. – Как вчерашний надой?
– Рекордный! Золотой человечек попался. – Она облизнулась. – Побольше бы таких Жориков.
– Еще спит или уже опохмеляется?
– Кто?
– Ну, Жорик, естественно. Золотой козел. Она махнула рукой.
– Вот еще! Продулся, с горя употребил все наши припасы и в половине пятого отправился искать добавки.
– И до сих пор не вернулся?
Линда выразительно покрутила пальцем у виска.
– А нам это надо? Мы что, по-твоему, просто так его до утра в двойной дупель накачивали? Просто так на дорожку четвертной подарили? Ты бы видел его под конец – натуральный коматозник, не соображал, на какой планете находится, не говоря уж в каком доме.
– Но ведь он мог замерзнуть, в вытрезвитель попасть...
– В вытрезвителе уют, сапогом по морде бьют... – пропела Линда на мотив известной песенки. – Это не наши проблемы. Пойми, золотко мое, такие Жорики – продукт одноразовый... Ладно, я побежала, пожелай мне ни пуха, ни пера.
– Иди к черту!
Как только дверь за Линдой закрылась, Нил вскочил с дивана, вытащил из-под проигрывателя конверт и торопливо вскрыл его. В конверте оказалась туго завернутая в газету пачка бумажек. Газета называлась «Северный путь», а бумажки назывались чеками Внешпосылторга. Эти бумажки были Нилу неплохо знакомы – такими с матерью расплачивались за выступления за рубежом. Те же деньги, только намного лучше, потому что на них в специальном магазине можно было купить то, что на рубли не враз купишь. Хорошая импортная одежда и обувь, всякая домашняя техника. Да те же фирменные сигареты, которые обычный человек мог купить только с рук рубля за полтора и за которые Ринго с Линдой платили по десятке за блок, стоили в том магазине на набережной Макарова семнадцать копеек. А здесь... Нил торопливо пересчитал. Шестьсот семьдесят два рубля! Значит, если на всю эту сумму купить сигарет, а потом продать хотя бы по рублю... Дрожащими руками Нил вытащил из портфеля ручку и занялся подсчетами прямо на «Северном пути». Цифра получалась умопомрачительная – почти четыре тысячи рублей! Так, спокойно, спокойно, спокойно...
Во-первых, это еще не его деньги. Что бы там не говорила Линда о вчерашней (точнее, уже сегодняшней) невменяемости Жорика, нет и не может быть никакой гарантии, что тот не проспится и не припомнит, где именно он был и что именно делал. А припомнив, явится... Но даже если и не явится – разве не полагалось бы самому Нилу разыскать этого самого Г. Манюнина или Манюхина и отдать то, что было ему передано на сохранение?.. С другой стороны... Где ж его искать-то теперь? И вообще, кому надо кого искать? Кому это выгоднее? Вот пусть Манюнин и ищет, раз уж так фраернулся. Надо выждать. Найдет его Манюнин – получит назад свои сокровища, а не найдет – ну что ж...
Его терпения хватило ровно на три дня. Тридцать первого декабря, мотаясь по городу в поисках новогодних подарков и не найдя ничего, достойного внимания, он зарулил в чековый магазин и после мучительных колебаний приобрел-таки блок любимого Линдой «Кента», а заодно уж серебряный кулон в форме льва для матери (та была по гороскопу львицей) и веселенький вязаный шарф для бабушки. Потом подумал и прикупил яшмовые серьги для Линды. Хотелось, конечно, чем-нибудь порадовать и себя – особенно приглянулись высокие замшевые ботинки с бахромой, – но тут уж Нил нашел в себе силы сказать «нет» и ограничился немецким комплектом струн для акустической гитары. В общем, наследство товарища Манюнина сократилось на сертификатный сороковник. Опять же, сам виноват, козел!
Подарки родным он сложил под мохнатую синтетическую елочку. Натуральную елку в их доме не покупали уже года четыре, когда мать вдруг обнаружила, что ее Нилушка – уже не маленький мальчик, верящий в Деда Мороза и добрые чудеса, а крупногабаритный подросток, имеющий второй взрослый разряд по плаванию и носящий обувь сорок четвертого размера, и подростку этому всякие там елочки до фени. Держать такую позу было проще и престижней, чем признаваться самому себе, что елка неприятна ему именно в этом доме, где создаваемый ею праздничный уют лишь оттенял разлитое здесь ощущение душевного холода, одиночества и неприкаянности.
Новый год всегда усиливал в нем эти чувства, потому что как раз в этот день он становился в доме особенно лишним. Мальчишкой бабушка засветло отводила его к знакомой пожилой бездетной паре, где его утыкали носом в телевизор и закармливали всякими вкусными вещами, так что просыпался он с расстроенным желудком и несвежей головой. Первого января бабушка забирала его, и под елкой он находил что-нибудь дорогое и неизменно практичное. Теперь он называл такие новогодние подарки «отдарками» и сам норовил отдариться, по возможности, непустячно.
Потом, когда он подрос, бабушка стала брать его с собой в Большой зал Филармонии на традиционные концерты, неизменное участие в которых принимала заслуженная, а потом и народная артистка РСФСР Ольга Баренцева. После концертов артисты и «своя» публика отправлялись на грандиозный банкет в Дом актера. Поначалу приподнято-оживленная атмосфера праздника захватывала его, он подпевал взрослым песням, смеялся взрослым шуткам, вместе со взрослыми поднимал бокал с шампанским, когда часы били полночь, но потом быстро уставал, куксился, и бабушка начинала одергивать его, тихо шипеть и грозить, что больше никогда не возьмет его сюда. Да не очень-то и хотелось! Начиная с восьмого класса Нил встречал Новый год только в компании сверстников, а поскольку они обычно отмечали этот праздник в кругу семьи, компания чаще всего получалась случайная...
Но в этом году Ринго с Катей укатили куда-то в другой город, и праздновали они вдвоем. Повариха из Линды была никакая, пировали они при свечах развесными салатами и кулебяками, закупленными в кулинарии на Малой Садовой, но это ровным счетом ничего не меняло Под бой курантов Нил рискнул даже выпить шампанского, точнее, не шампанского, а красного «Игристого донского» и нашел его совершенно восхитительным и нисколько не опасным для печени. Встретив Новый год, они тут же, как малые дети, полезли под елку и чувствительно соприкоснулись головами. Линда пришла от подарков Нила в восторг и пылко расцеловала его; то же, что преподнесла ему Линда, несколько его озадачило.
Факультет он покинул в восьмом часу, а в четверть девятого уже звонил в дверь дома на Четвертой Советской, держа за ленточку шоколадный торт, купленный по дороге в «Севере». Ему долго не открывали, хотя в квартире определенно кто-то был – на лестничную площадку доносились отзвуки негромкой музыки и оживленных голосов. Он позвонил еще и еще раз, потом повернулся к двери спиной и принялся громко лягать ее тяжелыми зимними ботинками. Кончилось это тем, что он чуть не растянулся на полу прихожей, не уловив момент, когда дверь внезапно распахнулась. От падения его спасла Линда, продемонстрировав отменную реакцию – успела отпрыгнуть назад и выставить руки, принявшие на себя Нила, который влетел спиной вперед. Так оба удержались на ногах, правда, прозрачная ленточка, которой был перевязан торт, не выдержала испытаний и порвалась. Коробка с тортом описала в воздухе пологую дугу, впечаталась в дальнюю стену и лопнула, оставив на обоях шоколадную кляксу.
– Что за шум, а драки нет?! – крикнул из комнаты Ринго грубый, нетрезвый и совершенно незнакомый голос.
– Ерунда, сосед торт уронил, – отозвалась Линда.
Последовал характерный Катин смех, скрип стула и голос Ринго:
– Да сиди, Жора, без тебя разберутся.
– Линда, какой сосед, что вообще?.. – начал Нил, выкарабкиваясь из ее объятий.
Она чмокнула его в ухо и прошептала:
– Т-с-с, так надо. Сегодня побудешь соседом. К Ринго не суйся, сиди на кухне.
Линда отошла от Нила, нагнулась и стала подбирать остатки торта и запихивать их в коробку.
– Объясни все-таки, что все это значит, что за Жора такой...
– Раздевайся и иди на кухню! – приказала она.
– Но я пришел к тебе...
Она выпрямилась, положила руки ему на плечи, заглянула в глаза.
– Потерпи... Прошу тебя, ничему сегодня не удивляйся и не возмущайся. Скоро сам все поймешь. – Она стремительно поцеловала его в губы и вновь занялась тортом. – Ну вот, только помялся немного, и розочка одна расплющилась... Все, ступай...
Он пил крепкий чай, яростно ковырялся ложкой в раздавленном торте и дико злился на Линду. Хороша невеста! Сколько времени не виделись толком, и вот как она его встречает. Нет, надо с ней очень серьезно поговорить, как только... Как только уберется этот неведомо откуда взявшийся Жора.
Заскрипела дверь, и на кухню выгреб тип, настолько неприятный, что Нил сжал зубы. В незнакомце было мерзко все – узкий и короткий дегенеративный лобик, мелкие глазки, разделенные микроскопической переносицей, треугольный нос с вывороченными ноздрями, мощно выпирающие челюсти; бордовый костюмчик с эстрадными блестками, некрасиво облегающий низкорослую, кряжистую, отнюдь не эстрадную фигуру; достающие до колен ручищи; густой алкогольный выхлоп, мгновенно заполнивший кухню. Особенно же взбесили Нила модные аккуратненькие бачки, придававшие гостю вид настоящей гориллы.
– Ты с-сосед? – с присвистом осведомился незнакомец, демонстрируя золотые фиксы в кривогубом рту.
– Ну, – неприязненно отозвался Нил.
Гориллообразный бакенбардист опасливо огляделся и перешел на заговорщицкий шепот:
– Слышь, друган, выручай, а?
– А что надо-то?
Нил напружинился и убрал под стол руку, в которой держал ложку. Если его неприятный собеседник вдруг вздумает заниматься рукоприкладством, то пока на выручку не прибежит Ринго, придется держать оборону. А этот тип, хоть и пьян, но в драке вряд ли оставит Нилу хоть какие-то шансы, если только не подловить его на неожиданности. Ложкой в брюхо или в горло, ногой по яйцам и бежать...
– Азартный я, понимаешь... А уж как поддам... ва-аще того... ну, этого...
Цицерон, блин! Quod tandem, Catilina<Доколе, Катилина (лат.)>...
– Жорик, ay, где вы! – послышался кокетливый Катин голосок, и тут же вступил Ринго:
– Жорж, в самом деле, карты стынут, водочка теплеет.
Жорик встрепенулся, полез в карман. Нил сжался в комок.
– Сховай, будь друг... До утра, а? – Он положил перед Нилом пухлый, замусоленный конверт. – А то ведь до грошика продуюсь... А? В долгу не останусь...
Нил посмотрел на конверт и тяжело вздохнул.
– Ох, дядя, не садился бы ты в карты, раз вовремя остановиться не можешь. Жорик угрожающе поднял брови:
– Учить меня будешь?!
Нил отодвинул конверт, и Жорик мгновенно сменил интонацию:
– Слышь, ну, не сердись, а? Прими на хранение, а? Хочешь, на колени встану, а?
Нил нерешительно положил на конверт два пальца.
– Ляленька, ты не взглянешь, куда там Жорж запропастился? – произнес в комнате Ринго.
Они еще и Ляленьку какую-то притащили... Скрипнула дверь, и послышался голос Линды:
– Заодно чайник поставлю.
– Ладно, давай сюда, – решился Нил и прикрыл конверт номером «Литературной газеты». Жорик мгновенно расслабился, обмяк и плавно завалился под стол. Вошла Линда с чайником в руках.
– А, Сергей Петрович, добрый вечер! – сказала она, отчаянно семафоря Нилу лицом и свободной рукой. – Жора, что с вами, вам плохо?
– Од-дыхаю! – отозвался тот из-под стола.
– А не лучше ли на диванчике?
– От-ставить диванчик! Перекур закончить! Жора поднялся на карачки, со второй попытки встал и преувеличенно твердой походкой направился в комнату. Линда набрала в чайник воды, поставила его на газ, присела Нилу на колени, обняла его и приложилась губами к его губам. От нее пахло сладким вином. На поцелуй Нил отреагировал вяло – просто не отвел губы и все.
– Дуешься? – спросила она с таким простодушным видом, будто и впрямь не могла взять в толк, с чего бы это.
– Нет, счастлив! – прошипел он. – Без ума от того, что Ляленька, оставив Жорика, пришла лизаться с соседом Сергеем Петровичем!
– Дурачок, – ласково проворковала Линда, прикрыв ему рот пальчиками. – Имена у нас с тобой больно приметные, запоминающиеся, а чем меньше этот козел про нас запомнит, тем лучше....
– Так вот, значит, как? Бизнес?
– Дойка, малыш, дойка.
– Дойка пьяного козла?
– Что делать, зайчик. Если хочешь жить красиво... Хочешь?
– Хочу.
Она рассмеялась и поцеловала его. На этот раз он ответил.
– Ладно, пора. Дождешься меня?
– А как же! – Нил улыбнулся. – Иди с Богом, Козлодоева. Если что – я Серега!
Нил не стал говорить Линде про конверт, полученный от Жоры, подозревая, что она начнет убеждать его не возвращать конверта. Если не сумеет убедить, между ними произойдет серьезная размолвка, если же сумеет – он больше не сможет себя уважать. Как бы ни был противен ему этот Жора, доверие есть доверие.
Нилу очень хотелось заглянуть в конверт, но он был заклеен. Уже в комнате Линды Нил разобрал на обмахрившейся поверхности – должно быть, Жора долго таскал в кармане – карандашную надпись «Г. Манюнину». Или Манюхину. Конверт был набит какими-то бумажками, но на ощупь было не разобрать, деньги там или что-то другое. На всякий случай Нил решил убрать его в местечко поукромней и, подумав, засунул глубоко под «филипсовскую» деку. Потом поставил на нее раритетную пластинку с критскими песнями в обработке Брайана Джонса, завалился на диван с томиком пьес Сартра и под заунывные песнопения и занудных «Мух» незаметно заснул.
Первое, что он увидел, проснувшись, была Линда. Она стояла во всегдашнем своем траурном облачении перед распахнутой створкой шкафа и придирчиво изучала в зеркале свое личико.
– Да хороша, хороша, – с усмешкой сказал Нил.
– Гутен морген, либер цушауэр!<Доброе утро, дорогие зрители! (нем.)>
– От Шниперсон слышу! Линда рассмеялась.
– Да это я к зачету по немецкому готовлюсь... Посмотри, не сильно я потрепанная?
– Сообразно возрасту и образу жизни. – Нил едва увернулся от полетевшей в его голову расчески. – Как вчерашний надой?
– Рекордный! Золотой человечек попался. – Она облизнулась. – Побольше бы таких Жориков.
– Еще спит или уже опохмеляется?
– Кто?
– Ну, Жорик, естественно. Золотой козел. Она махнула рукой.
– Вот еще! Продулся, с горя употребил все наши припасы и в половине пятого отправился искать добавки.
– И до сих пор не вернулся?
Линда выразительно покрутила пальцем у виска.
– А нам это надо? Мы что, по-твоему, просто так его до утра в двойной дупель накачивали? Просто так на дорожку четвертной подарили? Ты бы видел его под конец – натуральный коматозник, не соображал, на какой планете находится, не говоря уж в каком доме.
– Но ведь он мог замерзнуть, в вытрезвитель попасть...
– В вытрезвителе уют, сапогом по морде бьют... – пропела Линда на мотив известной песенки. – Это не наши проблемы. Пойми, золотко мое, такие Жорики – продукт одноразовый... Ладно, я побежала, пожелай мне ни пуха, ни пера.
– Иди к черту!
Как только дверь за Линдой закрылась, Нил вскочил с дивана, вытащил из-под проигрывателя конверт и торопливо вскрыл его. В конверте оказалась туго завернутая в газету пачка бумажек. Газета называлась «Северный путь», а бумажки назывались чеками Внешпосылторга. Эти бумажки были Нилу неплохо знакомы – такими с матерью расплачивались за выступления за рубежом. Те же деньги, только намного лучше, потому что на них в специальном магазине можно было купить то, что на рубли не враз купишь. Хорошая импортная одежда и обувь, всякая домашняя техника. Да те же фирменные сигареты, которые обычный человек мог купить только с рук рубля за полтора и за которые Ринго с Линдой платили по десятке за блок, стоили в том магазине на набережной Макарова семнадцать копеек. А здесь... Нил торопливо пересчитал. Шестьсот семьдесят два рубля! Значит, если на всю эту сумму купить сигарет, а потом продать хотя бы по рублю... Дрожащими руками Нил вытащил из портфеля ручку и занялся подсчетами прямо на «Северном пути». Цифра получалась умопомрачительная – почти четыре тысячи рублей! Так, спокойно, спокойно, спокойно...
Во-первых, это еще не его деньги. Что бы там не говорила Линда о вчерашней (точнее, уже сегодняшней) невменяемости Жорика, нет и не может быть никакой гарантии, что тот не проспится и не припомнит, где именно он был и что именно делал. А припомнив, явится... Но даже если и не явится – разве не полагалось бы самому Нилу разыскать этого самого Г. Манюнина или Манюхина и отдать то, что было ему передано на сохранение?.. С другой стороны... Где ж его искать-то теперь? И вообще, кому надо кого искать? Кому это выгоднее? Вот пусть Манюнин и ищет, раз уж так фраернулся. Надо выждать. Найдет его Манюнин – получит назад свои сокровища, а не найдет – ну что ж...
Его терпения хватило ровно на три дня. Тридцать первого декабря, мотаясь по городу в поисках новогодних подарков и не найдя ничего, достойного внимания, он зарулил в чековый магазин и после мучительных колебаний приобрел-таки блок любимого Линдой «Кента», а заодно уж серебряный кулон в форме льва для матери (та была по гороскопу львицей) и веселенький вязаный шарф для бабушки. Потом подумал и прикупил яшмовые серьги для Линды. Хотелось, конечно, чем-нибудь порадовать и себя – особенно приглянулись высокие замшевые ботинки с бахромой, – но тут уж Нил нашел в себе силы сказать «нет» и ограничился немецким комплектом струн для акустической гитары. В общем, наследство товарища Манюнина сократилось на сертификатный сороковник. Опять же, сам виноват, козел!
Подарки родным он сложил под мохнатую синтетическую елочку. Натуральную елку в их доме не покупали уже года четыре, когда мать вдруг обнаружила, что ее Нилушка – уже не маленький мальчик, верящий в Деда Мороза и добрые чудеса, а крупногабаритный подросток, имеющий второй взрослый разряд по плаванию и носящий обувь сорок четвертого размера, и подростку этому всякие там елочки до фени. Держать такую позу было проще и престижней, чем признаваться самому себе, что елка неприятна ему именно в этом доме, где создаваемый ею праздничный уют лишь оттенял разлитое здесь ощущение душевного холода, одиночества и неприкаянности.
Новый год всегда усиливал в нем эти чувства, потому что как раз в этот день он становился в доме особенно лишним. Мальчишкой бабушка засветло отводила его к знакомой пожилой бездетной паре, где его утыкали носом в телевизор и закармливали всякими вкусными вещами, так что просыпался он с расстроенным желудком и несвежей головой. Первого января бабушка забирала его, и под елкой он находил что-нибудь дорогое и неизменно практичное. Теперь он называл такие новогодние подарки «отдарками» и сам норовил отдариться, по возможности, непустячно.
Потом, когда он подрос, бабушка стала брать его с собой в Большой зал Филармонии на традиционные концерты, неизменное участие в которых принимала заслуженная, а потом и народная артистка РСФСР Ольга Баренцева. После концертов артисты и «своя» публика отправлялись на грандиозный банкет в Дом актера. Поначалу приподнято-оживленная атмосфера праздника захватывала его, он подпевал взрослым песням, смеялся взрослым шуткам, вместе со взрослыми поднимал бокал с шампанским, когда часы били полночь, но потом быстро уставал, куксился, и бабушка начинала одергивать его, тихо шипеть и грозить, что больше никогда не возьмет его сюда. Да не очень-то и хотелось! Начиная с восьмого класса Нил встречал Новый год только в компании сверстников, а поскольку они обычно отмечали этот праздник в кругу семьи, компания чаще всего получалась случайная...
Но в этом году Ринго с Катей укатили куда-то в другой город, и праздновали они вдвоем. Повариха из Линды была никакая, пировали они при свечах развесными салатами и кулебяками, закупленными в кулинарии на Малой Садовой, но это ровным счетом ничего не меняло Под бой курантов Нил рискнул даже выпить шампанского, точнее, не шампанского, а красного «Игристого донского» и нашел его совершенно восхитительным и нисколько не опасным для печени. Встретив Новый год, они тут же, как малые дети, полезли под елку и чувствительно соприкоснулись головами. Линда пришла от подарков Нила в восторг и пылко расцеловала его; то же, что преподнесла ему Линда, несколько его озадачило.