Страница:
– Я... мальчик болен. Врач считает, что он долго не проживет.
Оливер, Боже мой, Оливер, прости меня. Генрих молчал несколько мгновений, затем взгляд его ожесточился.
– Сын Мэг. Он также и твой сын, лорд Уимберлей?
Вопрос полоснул Стивена, словно раскаленное железо. Ему хотелось вскочить и задушить всевластного монарха. Вместо этого он смотрел на короля немигающим взглядом.
– Это мой сын, сир.
– Хорошо, и все же ты сообщил, что ребенок умер при рождении.
Стивен кивнул, чувство стыда переполняло его.
– Я... мне казалось, что так будет лучше, сир. Было так мало надежды, что он выживет. И даже позже он был настолько слаб, что каждый его день мог быть последним.
Толстыми пальцами Генрих барабанил по деревянной ручке кресла.
– В самом деле, милорд?
– Оливер смертельно болен. – Стивен сощурил глаза, стараясь скрыть выражение неповиновения. – У него та же болезнь... что и у Дика.
– Дик. Так звали Ричарда Йоркского, – пальцы Генриха замерли. – Возможно, ты не поверишь, но я, действительно, сожалею о смерти твоего старшего сына.
– Вы правы, сир, я, действительно, в этом сомневаюсь.
– О Боже, я так и думал. И все же я вызвал тебя сюда не для того, чтобы вскрывать старые раны, но чтобы поговорить о твоем втором сыне. Оливер, так его зовут?
Стивен кивнул. Ему очень хотелось узнать, кто сообщил об этом королю.
– Оливер, сын одного из самых моих могущественных лордов, – сказал Генрих, поглаживая свою рыжую бороду. – Он не может быть освобожден от королевской службы. Если об этом узнают другие, они тоже станут требовать для себя особых привилегий.
– Сир, я готов нижайше просить вас об этой милости.
– О чем просить?
Беззаботный женский голос вывел Стивена из глубокой задумчивости. Он вскочил на ноги, в комнату вошла Юлиана.
– Мое почтение, мадам, – холодно произнес барон, разозлившись на себя за то, что говорил вслух.
Юлиана закрыла за собой дверь. Стивен не мог не заметить, что жена выглядела особенно привлекательно в яркой юбке и блузке в тон. Волосы ее были схвачены золотой сеткой, нежная шея была обнажена.
– Необходимо помочь Оливеру.
– Ты не должна говорить о нем, – Стивен четко произносил каждое слово, понимая, что лучше скрыть свои эмоции, чтобы не дать ей еще большую власть над собой. – Ни со мной, ни со своими друзьями-цыганами, ни с кем-либо из слуг.
Сделав три быстрых шага, Юлиана остановилась у стола.
– Он ваш сын, мой господин, и мой пасынок. И я намерена говорить о нем тогда, когда посчитаю нужным.
Стивен встал и схватил Юлиану за плечи, вызвав у нее возглас удивления.
– Я запрещаю.
Вместо того чтобы в испуге отпрянуть от Стивена, девушка наклонилась к нему еще ближе, приблизив свое лицо почти вплотную к его лицу.
– Почему? – требовательно спросила она.
– Потому что мир этот небезопасен для таких детей, как Оливер. – Внезапно ожесточившись, Стивен схватил ее за плечи и оттолкнул от себя.
Юлиана пошатнулась, едва удерживая равновесие. Ему самому не верилось, что он поступил с ней так грубо и жестоко. Стивен захотел попросить прощения, но Юлиана осталась невозмутимой, спокойной и ровной.
– Стивен, я хочу понять, что значит: «мир небезопасен для него»?
– Здорового крепкого мальчика ожидает суровая жизнь. Если станет известно об Оливере, возникнут... обстоятельства.
– Что за обстоятельства?
– Его обяжут явиться ко двору. Плохо уже то, что королю стало о нем известно. Если бы об Оливере узнал Кромвель, он бы убедил Генриха призвать его ко двору.
– Но ведь это большая честь. Двор...
– Это убило его брата. Юлиана, ты назойливая гарпия. Я тебе уже говорил об этом. Дик был слабее остальных детей, и они играли с ним злые шутки, потешались над его слабостью. Если сначала Дик и считал за честь служить при дворе, то мелочное соперничество разрушило его иллюзии. Эта обязанность достаточно тяжела для здорового мальчика.
Стивен резко отвернулся, ударив кулаком по подоконнику. Он с сердитым видом стал рассматривать простирающийся внизу ландшафт. Далеко на лугу Кит и цыганская девушка в красной юбке скакали на неоседланных лошадях. Случались моменты, когда он ненавидел сына Джонатана Янгблада, ненавидел прекрасное здоровье парня, его атлетическое сложение. И все же Стивен благодарил Бога, что Кит живет рядом с ним, как доказательство того, что жизнь прекрасна.
Он слышал, как Юлиана подошла сзади. Стивен удивился. Ему казалось, что она должна была расплакаться и убежать. Почему она не сделала этого, ведь Стивен оскорбил ее?
Юлиана дотронулась до мужа рукой. Сначала Стивен был слишком удивлен, чтобы как-то отреагировать. Ее рука коснулась спины, затем плавно поднялась до напряженных плеч. Ласка Юлианы была неожиданной и подчинила его. Стивен попал в плен ее тонких рук. Юлиане была известна успокаивающая сила человеческого прикосновения. Она знала о странной связи, которая возникает между двумя людьми, объединенными общим горем, когда один страдает, а другой исцеляет.
– Прекрати, – произнес он сердито.
– Нет...
– Юлиана...
– Повернись и посмотри на меня, Стивен. Повернись и скажи, что ты хочешь, чтобы я ушла.
Он обернулся, и пальцы Юлианы коснулись его шеи. Голос изменил Стивену, и он забыл, что должен сказать.
– Я приказываю тебе забыть об Оливере. О нем есть кому позаботиться. Он умирает, Юлиана.
– Мы все смертны, Стивен.
Стивен не нашелся, что ответить. Глаза Юлианы заворожили его. Какие они зеленые, как изумруд или нефрит. Нежные и сверкающие, как молодые листья, освещенные солнцем.
– Стивен?
Он моргнул, поняв, что расслабился и что давно мечтал об этом. Только усилием воли он заставил себя произнести слова, которые должны были опять отдалить Юлиану от него.
– Мы не должны больше говорить о моем сыне, Юлиана. Все останется без изменения, а тебе необходимо забыть, что ты когда-либо видела его.
– Забыть, что у меня есть пасынок? – такой простой вопрос делал приказ Стивена смешным.
Он провел рукой по волосам.
– Я имею в виду, что ты должна оставить в покое, не тревожить его, Юлиана.
– Мой господин, не могу утверждать, что все знаю о маленьких мальчиках, но я уверена, что они не выносят покоя.
Ее слова пробудили в Стивене воспоминания о первой беззубой улыбке Оливера, первых неуверенных шагах, первых словах. Но эти светлые воспоминания сменились мрачными: изнурительные приступы удушья, лихорадка, день и ночь не оставлявшая его. Его болезнь, словно злая сила, предостерегающая в темноте, внезапно набрасывалась на сына, повергая Стивена в отчаяние.
– Я сам не знаю, что лучше для моего сына, – проговорил он сквозь зубы. – Ты не должна в это вмешиваться.
– Он живет как отшельник.
– У него есть все, о чем может мечтать мальчик, – резко выпалил Стивен. – Сад. Полный дом игрушек. Заботливая, внимательная и знающая прислуга.
– А отец? – спросила Юлиана так тихо, что он едва расслышал вопрос. – У него ведь есть отец?
– Конечно, у него есть отец! – крикнул Стивен так громко, что Юлиана от неожиданности отскочила. Я прихожу к нему каждый вечер, а иногда и днем. Большинство мужчин на моем месте отдали бы его в другую семью и навещали раз в год.
– Если бы ты был нормальным отцом, – выпалила она, – ты бы играл с ним, обнимал его вместо того, чтобы прятать от всех. – Юлиана ткнула пальцем, ему в плечо. – Сколько времени прошло с тех пор, как ты держал своего ребенка на руках, целовал его и говорил, что любишь его?
Слова полоснули Стивена, словно плеткой. Никогда. Правдивость этих слов сделала боль еще более жгучей. Разве мог он проявлять такие эмоции по отношению к Оливеру? Мальчик был слишком хрупок, слишком возбудим. Он может умереть во время приступа.
– Не тебе об этом судить, – мрачно заявил Стивен. – Недуг может лишить его жизни в любой момент. А твое назойливое вмешательство только усугубит болезнь.
– Он болен. Я это знаю. Но он остается мальчиком, и ему хочется, чтобы с ним общались как с ребенком. И чтобы его любили сердцем, а не подменяли любовь щедрыми и дорогими игрушками. Позволь мне любить его, если ты не хочешь.
Ее тихая мольба хлестнула его, будто кнутом.
– Мадам, – произнес Стивен, стараясь держать себя в руках, – если бы вы знали, как я близок к тому, чтобы задушить вас, вы бы скрылись отсюда мгновенно.
Юлиана расправила плечи и вскинула подбородок.
– Как можешь ты держать его на расстоянии – свою собственную плоть и кровь, ребенка женщины, которую ты любил несмотря на то, что она в могиле?
Стивен был поражен. Интересно, откуда она это взяла. Затем он вспомнил день, когда Юлиана нашла его в склепе. Бог мой, неужели, она, действительно, думает, что туда привела его любовь. По правде говоря, он пришел тогда в склеп, потому что не знал средства от разочаровавшей его любви.
Боль от потери жены и старшего сына никогда не проходила. Временами притуплялась, но иногда поднималась такая буря чувств, с которой трудно было совладать. Боль разрывала его сердце. Оливер связывал его с прошлым, и Стивен с ужасом думал о том дне, когда мальчик уйдет из жизни.
– Я обращаюсь с моим сыном как с принцем.
– Ты обращаешься с ним, словно он уже на смертном одре. Он живет в ожидании смерти. Каждый прожитый день для него должен быть подарком, Стивен. Почему ты не можешь этого понять? Он живой. И каждая жизнь бесценна. Каждый час, каждая минута, каждое дыхание Оливера. Каждый день должен быть праздником, а не бдением у постели больного, не бесконечным ожиданием, когда придет смерть. – Ее акцент стал более явным, дыхание участилось. Как могла она так искренне беспокоиться о мальчике, которого даже не знала?
– Ты умеешь говорить, Юлиана, – сурово ответил Стивен. – Однако твои мольбы не действуют на меня. Я знаю своего сына. Оливер слишком хрупок, чтобы пользоваться радостями жизни. Необузданное веселье только приблизит его смерть.
Щеки Юлианы ярко вспыхнули. Она встала на цыпочки и схватила Стивена за полу камзола.
– Мой господин, ты заживо похоронил своего сына в тайном укрытии.
И все же каждый день Юлиана бросала вызов Стивену в мыслях и делах. Пренебрегая указаниями мужа, она ежедневно навещала Оливера. Сначала они просто разговаривали, потому что он был осторожен и пуглив, как неприрученный жеребенок.
– Твой отец не должен знать, что я прихожу навещать тебя, – сказала она во время своего первого визита сразу же после ссоры со Стивеном. – Кристина согласна со мной.
Юлиана не упомянула, чего ей стоило добиться ее согласия. До конца жизни она готова платить индульгенцию католической церкви.
Прищурившись, Оливер посмотрел на Юлиану.
– Я могу рассказать ему.
– Будет очень жаль. – Она тяжело вздохнула. – Я хотела познакомить тебя с Павло...
– Кто такой Павло? – спросил Оливер, стараясь казаться безразличным.
Взгляд Юлианы стал загадочным.
– Самый сильный, самый быстрый и самый храбрый друг в мире. Но я не стану больше ничего говорить, раз ты собираешься рассказать папе...
– Я не говорил, что расскажу.
Юлиана спрятала улыбку. Хватило обещания познакомить с Павло, чтобы сделать мальчика своим соучастником.
На следующий день Оливер, как обычно, лежал в затемненной комнате с шахматной доской на коленях, бледное лицо его было хмурым. На подносе у постели стояла нетронутая чашка с кашей. Кристина дремала, сидя в кресле в соседней комнате.
Оливер взглянул на Юлиану.
– Где Павло?
– Он скоро будет здесь.
– Вы сказали, что приведете его.
– Я хотела сначала убедиться, что ты... не спишь.
– Вы хотели сказать: еще живой, – без осуждения открыто заявил мальчик.
Юлиана была рада, что в комнате полумрак, так как боялась, что глаза могут выдать его тревогу.
– Ты не хочешь есть?
Мальчик сморщил нос.
– Я ненавижу кашу. Ненавижу бланманже, ненавижу разбавленное водой вино и эль, ненавижу тушеную репу. А другое она мне не дает, говорит, что все остальное вызывает у меня приступ удушья и сыпь.
Юлиана достала теплую спелую сливу из кармана фартука.
– Попробуй это.
Оливер с подозрением рассматривал плод.
– Что это?
– Слива, – Юлиана перестала дышать. Боже мой, а что если она не права? Что если слива вызовет приступ?
– Я не хочу, – заявил мальчик.
– Ну тогда, – беззаботно сказала Юлиана, – если ты не хочешь ее съесть, остается только одно.
– Что? – прищурился Оливер.
– Жонглировать, – она достала из кармана фартука еще две сливы и начала подбрасывать их двумя руками. Оливер наблюдал за ней как зачарованный.
– Где вы научились этому?
Юлиана достала из кармана четвертую сливу и добавила ее к трем первым.
– От цыгана Ролло. Он делает это гораздо лучше меня. Ты мог бы когда-нибудь увидеть его, но... – в голосе ее звучало сомнение.
– Я хочу увидеть его.
– Тогда увидишь, – она схватила одну сливу и вонзила в нее зубы, сок потек у нее по подбородку. Затем поймала остальные три сливы.
– Вы вовсе не похожи на баронессу, – пробормотал Оливер.
– Боже, это замечательно. В Новгороде у моей матери была подруга баронесса. От нее пахло камфарой, и она никогда не улыбалась. И глаза у нее дергались вот так. – Юлиана заморгала глазами, и Оливер захихикал. Она снова откусила сливу. – Ты уверен, что не хочешь попробовать?
Мальчик взял у нее одну сливу, зажал ее в руке и понюхал. А затем, расхрабрившись, надкусил, и глаза его широко раскрылись.
– Она сладкая и вкусная, – сок потек по шее Оливера. Юлиана наблюдала, как он с жадностью съел сливу. Она не заметила никаких признаков затрудненного дыхания, не услышала никаких хрипов.
– Почему ты думаешь, что фрукты могут вызвать приступ? – спросила Юлиана.
Оливер взялся худыми руками за спинку кровати.
– Доктор Стронг так считает. Мое настроение трудно предугадать. – Оливер казался совсем взрослым, когда говорил о своем здоровье. – Доктор Стронг говорит, что у меня слева скопилось слишком много крови, и если я буду есть темную, пищу, мне будет только хуже.
– Понимаю. Я уверена, что твое настроение улучшится. – Она взяла руку мальчика, наблюдая за выражением его лица. На какое-то мгновение он замер, но потом пожал руку Юлианы.
– Оливер?
– Да?
– Тебе нравится жить здесь?
– Конечно, нравится. Здесь у меня свой собственный мир. Кристина такая ученая, и она никогда не сердится на меня. И папа... Ну, он приходит каждый вечер и всегда приносит подарки.
Ей вспомнились слова, которые Оливер нацарапал в своей тетради.
– Твой папа когда-нибудь сердился на тебя?
– Нет. Ну...
– Да?
– Иногда, когда у меня приступ, он вот так делает кулаком. – Оливер сжал кулак. – И он бьет кулаком в стену.
– Понимаю, – стараясь показать заинтересованность, сказала Юлиана, хотя слова мальчика разрывали ей сердце.
– Он сердится на мою болезнь, – сказал Оливер.
– Нет, – быстро возразила Юлиана. – Он переживает, потому что хочет помочь тебе.
– Может быть, – Оливер пожал плечами.
– Тебе никогда не хотелось побывать в доме отца? Увидеть других мальчиков, поиграть с ними?
Он прикусил нижнюю губу.
– Думаю, что нет. Я не могу бегать и играть.
– Почему нет?
Оливер закатил глаза, явно принимая ее за идиотку.
– Потому что я болен. В любой момент я могу упасть и умереть. Так случилось с Диком.
– Твоим братом?
– Да. Кристина рассказывала, что отец несколько недель ни с кем не разговаривал.
– Должно быть, он очень любил Дика. – Юлиана наклонила голову, чтобы скрыть слезы. – Ты хочешь познакомиться с Павло?
Даже в полутемной комнате она видела, как в улыбке обнажились его зубы.
– О, да! – Но затем Оливер снова ушел в себя. – Думаю, что да.
– Павло не любит темноту. – Юлиана направилась к окну, чтобы открыть его.
– Но мне нельзя...
– Но ты не один в этой комнате, – бросила через плечо Юлиана. – Не будь эгоистом, – беззаботно говорила она, хотя внутри у нее все было напряжено от неуверенности и тревоги. А что если она совершает ошибку?
Но со сливами все обошлось. Надо придерживаться здравого смысла и инстинкта, а не учености доктора Стронга. Цыгане не хуже разбираются в лечении болезней, чем какой-то алхимик.
– Сейчас я позову Павло, – сказала она, осматривая комнату.
Здесь было много вещей: куклы, свистки, игры, книги и все, что только мог пожелать мальчик.
Но почему же тогда комната кажется такой пустой?
Отбросив эту мрачную мысль, Юлиана вышла на лестницу и свистнула. Словно пушистое белое облако, Павло взлетел наверх.
Он прошел с ней по залу, и когда вошел в комнату, Юлиана пожалела, что не умеет рисовать. Не было слов, чтобы описать выражение лица Оливера, – изумление и восторг, усиленные мальчишеским нетерпеливым ожидание.
– Это Павло? – прошептал он, указывая на собаку дрожащим пальцем.
– Да, так и есть.
– Я думал, это человек.
– Я не говорила этого.
Юлиана похлопала себя по бедру.
– Иди сюда, Павло, – обратилась она по-русски. Пес всегда обожал детей. Он радостно вскочил на постель, поставил передние лапы по бокам Оливера, длинный розовый язык лизнул лицо мальчика.
– Нет! Помогите! Он хочет меня съесть!
– Не глупи, – улыбнулась Юлиана. – Собака так проявляет любовь. Павло поздоровался с тобой.
– Я... я... У меня начинается приступ, – задыхаясь произнес Оливер. – Уберите его от меня. Я требую, чтобы вы убрали этого зверя от меня.
Испугавшись, Юлиана направилась к постели.
Но твердая рука удержала ее. Юлиана обернулась и увидела Кристину. Лицо ее выражало интерес.
– Оставьте их, госпожа, – прошептала она.
– Но Оливер говорит...
– Тише. Посмотрите на них.
Юлиана взглянула: мальчик энергично боролся с огромной собакой. Думая, что это игра, Павло весело подпрыгнул и лизнул Оливера в лоб.
– У него нет удушья и кашля, – тихо произнесла Кристина. – И цвет лица розовый.
– Уходи! – Кричал Оливер. – Уберите его! Он убьет меня! – Но вскоре крики мальчика прекратились, и он стал смеяться. Через мгновение он нежно обнимал собаку, смеялся, уткнувшись в пушистую шерсть. И вид у мальчика был такой, словно он нашел давно потерянного друга.
Юлиана снова осмотрела комнату, теперь она уже совсем не казалась пустой.
Юлиана опустила взгляд, притворилась, что рассматривает зубцы насоса.
– Павло никогда не убегает далеко, мой господин. Возможно, он у цыган. – Прошло уже не две, а целых три недели с тех пор, как она взяла с собой собаку к Оливеру. Юлиана на секунду закрыла глаза, вспоминая выражение удивления и восхищения на лице мальчика. Теперь они ежедневно часами играли вместе, и она заметила, как изменился, каким живым стал Оливер.
– Меня удивляет, – заметил Стивен, почти не вдумываясь в свои слова, продолжая налаживать лебедку, как этот зверь умудряется находить дорогу домой и спать в твоей спальне.
Юлиана бросила на него изучающий взгляд. Она любила наблюдать за мужем в такие моменты. Ей очень нравилось, когда Стивен забывал, что он хозяин, и самозабвенно работал над свои изобретением.
– С каких это пор тебя интересует, кто или что спит в моей спальне?
Он даже не взглянул на Юлиану, но она почувствовала, как напряглись его загорелые скулы.
– Нравится нам это или нет, ты моя баронесса, и я бы не потерпел, если бы мое имя было запятнано.
– Факт, что я сплю с борзой, может стать причиной особенно интересных сплетен, – презрительно усмехнулась Юлиана.
Стивен набрал горсть воды, напился и взглянул на нее. Лицо его стало необыкновенно красивым. Затем он снова принялся за насос, что-то бормоча о греке по имени Архимед. Юлиана подумала, что Стивен такой же нетерпеливый, как и его сын.
Ей очень хотелось обсудить улучшение здоровья мальчика. Постепенно, шаг за шагом она покончила с ненужной диетой, состоящей из каш и разбавленного эля. Теперь Оливер ел апельсины, салаты, свежее мясо и пил молоко кобылиц. Благодаря новой пище он немного прибавил в весе. Юлиане удалось уговорить его выходить в сад, по крайней мере, раз в день, щеки его немного порозовели на солнце. Благодаря чаю из особой травы – эфедры, которую привозили торговцы из далекой Азии, ему стало легче дышать.
Они с Кристиной боялись говорить об этом даже между собой, но в последнее время у Оливера было всего лишь несколько приступов кашля, и не таких продолжительных, как раньше.
У Юлианы были сомнения: заметил ли Стивен изменения в здоровье сына? Возможно, что нет. Хотя он часто навещал Оливера, он старался избегать разговоров о здоровье мальчика. Как рассказывала Кристина, от навещавших сына врачей и целителей он слышал только безнадежные прогнозы.
Невозможность поговорить об этом с мужем злила Юлиану. Она чувствовала неловкость из-за того, что приходилось прибегать к обману. Она считала, что пришло время признаться, что она вмешалась в процесс лечения Оливера.
– Мой господин, – начала Юлиана, – ваш сын...
Стивен не взглянул на нее, но спина его напряглась.
– Мы договорились не касаться больше этой темы.
– У мальчика есть имя. Его зовут Оливер, или ты забыл?
Наконец Стивен поднял на Юлиану глаза, взгляд их был безжизненным.
– Я не забыл. Черт бы тебя побрал, Юлиана.
Она отважно смотрела в лицо, стараясь вести себя смелее, чем была на самом деле.
– Стивен, мне кажется, ты зол сам на себя. Как жаль, Стивен. Позволь себе любить его.
– Для чего?
И тут она все поняла. Стивен боялся, боялся потерять Оливера. Конечно, для него было ужасной трагедией потерять жену и первого сына, и теперь он готов был сделать все возможное и невозможное, чтобы уберечь Оливера.
Но Юлиана не должна позволять себе жалеть мальчика, не должна поступать, как Стивен. Оливер не должен страдать из-за того, что его отец пребывает в постоянном страхе за его жизнь.
– Стивен, ты помнишь ярмарку лошадей в Чиппенхэме в прошлый вторник?
Он нахмурился, поставленный в тупик тем, что Юлиана неожиданно сменила тему разговора.
– Конечно, помню.
– А чалого мерина, которого купил Ласло?
– Полумертвую клячу, которая еле держалась на ногах?
– Да, для тебя она была именно такой. Пошли, – она взяла его за руку и повела из деревни, время от времени останавливаясь, чтобы поздороваться с прохожими. Атмосфера радостного труда царила среди новых строений. Прядильня получила большой заказ из Фландерса, и в эти дни ткацкие станки работали непрерывно.
Стивен и Юлиана спустились на луг к реке, где расположились цыгане. День был теплым и ясным, листья на деревьях начинали желтеть, ярко выделяясь на фоне голубого неба.
Великолепный день, подумала она. Прекрасный день для любви. Придя в табор, Юлиана провела Стивена туда, где паслись лошади.
– Вот ваша полумертвая лошадь, мой господин.
Стивен во все глаза смотрел на мерина, и Юлиана наблюдала, как менялось его лицо: вопрос, недоверие и, наконец, откровенное удивление.
Он погладил блестящую шею чалого мерина.
– Боже, как ему это удалось?
– Цыгане умеют лечить больных лошадей, когда другие считают их безнадежными. Фермер, который продал мерина, считал, что его уже нужно вести на живодерню.
– И все же Ласло вылечил его?
– Да. Возможно, мерину уже не быть таким быстрым, как твоя Каприя. Но это еще вполне приличная лошадь. – Юлиана сжала руку Стивена. – Неужели ты не понимаешь? То, что один человек считает безнадежным, отвергая всякую возможность исцеления, другой берется лечить и побеждает болезнь.
Стивен вырвал руку.
– Это совсем разные вещи. Моего сына нельзя сравнить с этой чертовой лошадью.
– Совершенно верно, – ответила она, стараясь не обращать внимания на его холодный тон. – Он маленький мальчик. Ты дал ему все, в чем он нуждается, за исключением одного: того, что ему действительно необходимо, – твоей любви.
– Что это изменило бы?
Теперь Юлиана знала, что ответить. Сначала она лишь слегка касалась руки Оливера. А потом, когда он со смехом наблюдал, как Павло пытался поймать кусочек хлеба, она сжимала его плечо. День за днем, час за часом, она становилась все ближе к нему, пока, наконец, они не обнялись: его теплая щека легла ей на грудь, а меленькие ручки сплелись вокруг ее талии.
– Думаю, что многое изменилось бы в жизни твоего сына... и твоей, – Юлиана гладила красивую шею лошади. Животное прижало уши, слушая, как Юлиана разговаривает с ним на знакомом языке по-цыгански.
Лошадь опустила голову и уткнулась в шею Юлианы, пофыркивая. Юлиана повернулась и улыбнулась Стивену:
– Я считаю, это многое изменило бы.
– Черт тебя возьми, – пробормотал Стивен сквозь зубы. – Все, что нужно моему сыну, это ровное дыхание, но я не могу помочь в этом. Я готов пожертвовать своей судьбой, всей своей жизнью и даже заложил бы душу дьяволу, если бы мог вылечить его. Если бы я знал, что луна может излечить его, я нашел бы способ достать ее. Как смеешь ты утверждать, что я чем-то обделяю сына?
Оливер, Боже мой, Оливер, прости меня. Генрих молчал несколько мгновений, затем взгляд его ожесточился.
– Сын Мэг. Он также и твой сын, лорд Уимберлей?
Вопрос полоснул Стивена, словно раскаленное железо. Ему хотелось вскочить и задушить всевластного монарха. Вместо этого он смотрел на короля немигающим взглядом.
– Это мой сын, сир.
– Хорошо, и все же ты сообщил, что ребенок умер при рождении.
Стивен кивнул, чувство стыда переполняло его.
– Я... мне казалось, что так будет лучше, сир. Было так мало надежды, что он выживет. И даже позже он был настолько слаб, что каждый его день мог быть последним.
Толстыми пальцами Генрих барабанил по деревянной ручке кресла.
– В самом деле, милорд?
– Оливер смертельно болен. – Стивен сощурил глаза, стараясь скрыть выражение неповиновения. – У него та же болезнь... что и у Дика.
– Дик. Так звали Ричарда Йоркского, – пальцы Генриха замерли. – Возможно, ты не поверишь, но я, действительно, сожалею о смерти твоего старшего сына.
– Вы правы, сир, я, действительно, в этом сомневаюсь.
– О Боже, я так и думал. И все же я вызвал тебя сюда не для того, чтобы вскрывать старые раны, но чтобы поговорить о твоем втором сыне. Оливер, так его зовут?
Стивен кивнул. Ему очень хотелось узнать, кто сообщил об этом королю.
– Оливер, сын одного из самых моих могущественных лордов, – сказал Генрих, поглаживая свою рыжую бороду. – Он не может быть освобожден от королевской службы. Если об этом узнают другие, они тоже станут требовать для себя особых привилегий.
– Сир, я готов нижайше просить вас об этой милости.
– О чем просить?
Беззаботный женский голос вывел Стивена из глубокой задумчивости. Он вскочил на ноги, в комнату вошла Юлиана.
– Мое почтение, мадам, – холодно произнес барон, разозлившись на себя за то, что говорил вслух.
Юлиана закрыла за собой дверь. Стивен не мог не заметить, что жена выглядела особенно привлекательно в яркой юбке и блузке в тон. Волосы ее были схвачены золотой сеткой, нежная шея была обнажена.
– Необходимо помочь Оливеру.
– Ты не должна говорить о нем, – Стивен четко произносил каждое слово, понимая, что лучше скрыть свои эмоции, чтобы не дать ей еще большую власть над собой. – Ни со мной, ни со своими друзьями-цыганами, ни с кем-либо из слуг.
Сделав три быстрых шага, Юлиана остановилась у стола.
– Он ваш сын, мой господин, и мой пасынок. И я намерена говорить о нем тогда, когда посчитаю нужным.
Стивен встал и схватил Юлиану за плечи, вызвав у нее возглас удивления.
– Я запрещаю.
Вместо того чтобы в испуге отпрянуть от Стивена, девушка наклонилась к нему еще ближе, приблизив свое лицо почти вплотную к его лицу.
– Почему? – требовательно спросила она.
– Потому что мир этот небезопасен для таких детей, как Оливер. – Внезапно ожесточившись, Стивен схватил ее за плечи и оттолкнул от себя.
Юлиана пошатнулась, едва удерживая равновесие. Ему самому не верилось, что он поступил с ней так грубо и жестоко. Стивен захотел попросить прощения, но Юлиана осталась невозмутимой, спокойной и ровной.
– Стивен, я хочу понять, что значит: «мир небезопасен для него»?
– Здорового крепкого мальчика ожидает суровая жизнь. Если станет известно об Оливере, возникнут... обстоятельства.
– Что за обстоятельства?
– Его обяжут явиться ко двору. Плохо уже то, что королю стало о нем известно. Если бы об Оливере узнал Кромвель, он бы убедил Генриха призвать его ко двору.
– Но ведь это большая честь. Двор...
– Это убило его брата. Юлиана, ты назойливая гарпия. Я тебе уже говорил об этом. Дик был слабее остальных детей, и они играли с ним злые шутки, потешались над его слабостью. Если сначала Дик и считал за честь служить при дворе, то мелочное соперничество разрушило его иллюзии. Эта обязанность достаточно тяжела для здорового мальчика.
Стивен резко отвернулся, ударив кулаком по подоконнику. Он с сердитым видом стал рассматривать простирающийся внизу ландшафт. Далеко на лугу Кит и цыганская девушка в красной юбке скакали на неоседланных лошадях. Случались моменты, когда он ненавидел сына Джонатана Янгблада, ненавидел прекрасное здоровье парня, его атлетическое сложение. И все же Стивен благодарил Бога, что Кит живет рядом с ним, как доказательство того, что жизнь прекрасна.
Он слышал, как Юлиана подошла сзади. Стивен удивился. Ему казалось, что она должна была расплакаться и убежать. Почему она не сделала этого, ведь Стивен оскорбил ее?
Юлиана дотронулась до мужа рукой. Сначала Стивен был слишком удивлен, чтобы как-то отреагировать. Ее рука коснулась спины, затем плавно поднялась до напряженных плеч. Ласка Юлианы была неожиданной и подчинила его. Стивен попал в плен ее тонких рук. Юлиане была известна успокаивающая сила человеческого прикосновения. Она знала о странной связи, которая возникает между двумя людьми, объединенными общим горем, когда один страдает, а другой исцеляет.
– Прекрати, – произнес он сердито.
– Нет...
– Юлиана...
– Повернись и посмотри на меня, Стивен. Повернись и скажи, что ты хочешь, чтобы я ушла.
Он обернулся, и пальцы Юлианы коснулись его шеи. Голос изменил Стивену, и он забыл, что должен сказать.
– Я приказываю тебе забыть об Оливере. О нем есть кому позаботиться. Он умирает, Юлиана.
– Мы все смертны, Стивен.
Стивен не нашелся, что ответить. Глаза Юлианы заворожили его. Какие они зеленые, как изумруд или нефрит. Нежные и сверкающие, как молодые листья, освещенные солнцем.
– Стивен?
Он моргнул, поняв, что расслабился и что давно мечтал об этом. Только усилием воли он заставил себя произнести слова, которые должны были опять отдалить Юлиану от него.
– Мы не должны больше говорить о моем сыне, Юлиана. Все останется без изменения, а тебе необходимо забыть, что ты когда-либо видела его.
– Забыть, что у меня есть пасынок? – такой простой вопрос делал приказ Стивена смешным.
Он провел рукой по волосам.
– Я имею в виду, что ты должна оставить в покое, не тревожить его, Юлиана.
– Мой господин, не могу утверждать, что все знаю о маленьких мальчиках, но я уверена, что они не выносят покоя.
Ее слова пробудили в Стивене воспоминания о первой беззубой улыбке Оливера, первых неуверенных шагах, первых словах. Но эти светлые воспоминания сменились мрачными: изнурительные приступы удушья, лихорадка, день и ночь не оставлявшая его. Его болезнь, словно злая сила, предостерегающая в темноте, внезапно набрасывалась на сына, повергая Стивена в отчаяние.
– Я сам не знаю, что лучше для моего сына, – проговорил он сквозь зубы. – Ты не должна в это вмешиваться.
– Он живет как отшельник.
– У него есть все, о чем может мечтать мальчик, – резко выпалил Стивен. – Сад. Полный дом игрушек. Заботливая, внимательная и знающая прислуга.
– А отец? – спросила Юлиана так тихо, что он едва расслышал вопрос. – У него ведь есть отец?
– Конечно, у него есть отец! – крикнул Стивен так громко, что Юлиана от неожиданности отскочила. Я прихожу к нему каждый вечер, а иногда и днем. Большинство мужчин на моем месте отдали бы его в другую семью и навещали раз в год.
– Если бы ты был нормальным отцом, – выпалила она, – ты бы играл с ним, обнимал его вместо того, чтобы прятать от всех. – Юлиана ткнула пальцем, ему в плечо. – Сколько времени прошло с тех пор, как ты держал своего ребенка на руках, целовал его и говорил, что любишь его?
Слова полоснули Стивена, словно плеткой. Никогда. Правдивость этих слов сделала боль еще более жгучей. Разве мог он проявлять такие эмоции по отношению к Оливеру? Мальчик был слишком хрупок, слишком возбудим. Он может умереть во время приступа.
– Не тебе об этом судить, – мрачно заявил Стивен. – Недуг может лишить его жизни в любой момент. А твое назойливое вмешательство только усугубит болезнь.
– Он болен. Я это знаю. Но он остается мальчиком, и ему хочется, чтобы с ним общались как с ребенком. И чтобы его любили сердцем, а не подменяли любовь щедрыми и дорогими игрушками. Позволь мне любить его, если ты не хочешь.
Ее тихая мольба хлестнула его, будто кнутом.
– Мадам, – произнес Стивен, стараясь держать себя в руках, – если бы вы знали, как я близок к тому, чтобы задушить вас, вы бы скрылись отсюда мгновенно.
Юлиана расправила плечи и вскинула подбородок.
– Как можешь ты держать его на расстоянии – свою собственную плоть и кровь, ребенка женщины, которую ты любил несмотря на то, что она в могиле?
Стивен был поражен. Интересно, откуда она это взяла. Затем он вспомнил день, когда Юлиана нашла его в склепе. Бог мой, неужели, она, действительно, думает, что туда привела его любовь. По правде говоря, он пришел тогда в склеп, потому что не знал средства от разочаровавшей его любви.
Боль от потери жены и старшего сына никогда не проходила. Временами притуплялась, но иногда поднималась такая буря чувств, с которой трудно было совладать. Боль разрывала его сердце. Оливер связывал его с прошлым, и Стивен с ужасом думал о том дне, когда мальчик уйдет из жизни.
– Я обращаюсь с моим сыном как с принцем.
– Ты обращаешься с ним, словно он уже на смертном одре. Он живет в ожидании смерти. Каждый прожитый день для него должен быть подарком, Стивен. Почему ты не можешь этого понять? Он живой. И каждая жизнь бесценна. Каждый час, каждая минута, каждое дыхание Оливера. Каждый день должен быть праздником, а не бдением у постели больного, не бесконечным ожиданием, когда придет смерть. – Ее акцент стал более явным, дыхание участилось. Как могла она так искренне беспокоиться о мальчике, которого даже не знала?
– Ты умеешь говорить, Юлиана, – сурово ответил Стивен. – Однако твои мольбы не действуют на меня. Я знаю своего сына. Оливер слишком хрупок, чтобы пользоваться радостями жизни. Необузданное веселье только приблизит его смерть.
Щеки Юлианы ярко вспыхнули. Она встала на цыпочки и схватила Стивена за полу камзола.
– Мой господин, ты заживо похоронил своего сына в тайном укрытии.
* * *
Юлиана Романова де Лассе жила двойной жизнью. Со своим мужем она старалась общаться как можно меньше, вела себя как должна была вести себя настоящая леди в браке без любви, сохраняя внешние приличия. Она выполняла его приказ и не упоминала об Оливере.И все же каждый день Юлиана бросала вызов Стивену в мыслях и делах. Пренебрегая указаниями мужа, она ежедневно навещала Оливера. Сначала они просто разговаривали, потому что он был осторожен и пуглив, как неприрученный жеребенок.
– Твой отец не должен знать, что я прихожу навещать тебя, – сказала она во время своего первого визита сразу же после ссоры со Стивеном. – Кристина согласна со мной.
Юлиана не упомянула, чего ей стоило добиться ее согласия. До конца жизни она готова платить индульгенцию католической церкви.
Прищурившись, Оливер посмотрел на Юлиану.
– Я могу рассказать ему.
– Будет очень жаль. – Она тяжело вздохнула. – Я хотела познакомить тебя с Павло...
– Кто такой Павло? – спросил Оливер, стараясь казаться безразличным.
Взгляд Юлианы стал загадочным.
– Самый сильный, самый быстрый и самый храбрый друг в мире. Но я не стану больше ничего говорить, раз ты собираешься рассказать папе...
– Я не говорил, что расскажу.
Юлиана спрятала улыбку. Хватило обещания познакомить с Павло, чтобы сделать мальчика своим соучастником.
На следующий день Оливер, как обычно, лежал в затемненной комнате с шахматной доской на коленях, бледное лицо его было хмурым. На подносе у постели стояла нетронутая чашка с кашей. Кристина дремала, сидя в кресле в соседней комнате.
Оливер взглянул на Юлиану.
– Где Павло?
– Он скоро будет здесь.
– Вы сказали, что приведете его.
– Я хотела сначала убедиться, что ты... не спишь.
– Вы хотели сказать: еще живой, – без осуждения открыто заявил мальчик.
Юлиана была рада, что в комнате полумрак, так как боялась, что глаза могут выдать его тревогу.
– Ты не хочешь есть?
Мальчик сморщил нос.
– Я ненавижу кашу. Ненавижу бланманже, ненавижу разбавленное водой вино и эль, ненавижу тушеную репу. А другое она мне не дает, говорит, что все остальное вызывает у меня приступ удушья и сыпь.
Юлиана достала теплую спелую сливу из кармана фартука.
– Попробуй это.
Оливер с подозрением рассматривал плод.
– Что это?
– Слива, – Юлиана перестала дышать. Боже мой, а что если она не права? Что если слива вызовет приступ?
– Я не хочу, – заявил мальчик.
– Ну тогда, – беззаботно сказала Юлиана, – если ты не хочешь ее съесть, остается только одно.
– Что? – прищурился Оливер.
– Жонглировать, – она достала из кармана фартука еще две сливы и начала подбрасывать их двумя руками. Оливер наблюдал за ней как зачарованный.
– Где вы научились этому?
Юлиана достала из кармана четвертую сливу и добавила ее к трем первым.
– От цыгана Ролло. Он делает это гораздо лучше меня. Ты мог бы когда-нибудь увидеть его, но... – в голосе ее звучало сомнение.
– Я хочу увидеть его.
– Тогда увидишь, – она схватила одну сливу и вонзила в нее зубы, сок потек у нее по подбородку. Затем поймала остальные три сливы.
– Вы вовсе не похожи на баронессу, – пробормотал Оливер.
– Боже, это замечательно. В Новгороде у моей матери была подруга баронесса. От нее пахло камфарой, и она никогда не улыбалась. И глаза у нее дергались вот так. – Юлиана заморгала глазами, и Оливер захихикал. Она снова откусила сливу. – Ты уверен, что не хочешь попробовать?
Мальчик взял у нее одну сливу, зажал ее в руке и понюхал. А затем, расхрабрившись, надкусил, и глаза его широко раскрылись.
– Она сладкая и вкусная, – сок потек по шее Оливера. Юлиана наблюдала, как он с жадностью съел сливу. Она не заметила никаких признаков затрудненного дыхания, не услышала никаких хрипов.
– Почему ты думаешь, что фрукты могут вызвать приступ? – спросила Юлиана.
Оливер взялся худыми руками за спинку кровати.
– Доктор Стронг так считает. Мое настроение трудно предугадать. – Оливер казался совсем взрослым, когда говорил о своем здоровье. – Доктор Стронг говорит, что у меня слева скопилось слишком много крови, и если я буду есть темную, пищу, мне будет только хуже.
– Понимаю. Я уверена, что твое настроение улучшится. – Она взяла руку мальчика, наблюдая за выражением его лица. На какое-то мгновение он замер, но потом пожал руку Юлианы.
– Оливер?
– Да?
– Тебе нравится жить здесь?
– Конечно, нравится. Здесь у меня свой собственный мир. Кристина такая ученая, и она никогда не сердится на меня. И папа... Ну, он приходит каждый вечер и всегда приносит подарки.
Ей вспомнились слова, которые Оливер нацарапал в своей тетради.
– Твой папа когда-нибудь сердился на тебя?
– Нет. Ну...
– Да?
– Иногда, когда у меня приступ, он вот так делает кулаком. – Оливер сжал кулак. – И он бьет кулаком в стену.
– Понимаю, – стараясь показать заинтересованность, сказала Юлиана, хотя слова мальчика разрывали ей сердце.
– Он сердится на мою болезнь, – сказал Оливер.
– Нет, – быстро возразила Юлиана. – Он переживает, потому что хочет помочь тебе.
– Может быть, – Оливер пожал плечами.
– Тебе никогда не хотелось побывать в доме отца? Увидеть других мальчиков, поиграть с ними?
Он прикусил нижнюю губу.
– Думаю, что нет. Я не могу бегать и играть.
– Почему нет?
Оливер закатил глаза, явно принимая ее за идиотку.
– Потому что я болен. В любой момент я могу упасть и умереть. Так случилось с Диком.
– Твоим братом?
– Да. Кристина рассказывала, что отец несколько недель ни с кем не разговаривал.
– Должно быть, он очень любил Дика. – Юлиана наклонила голову, чтобы скрыть слезы. – Ты хочешь познакомиться с Павло?
Даже в полутемной комнате она видела, как в улыбке обнажились его зубы.
– О, да! – Но затем Оливер снова ушел в себя. – Думаю, что да.
– Павло не любит темноту. – Юлиана направилась к окну, чтобы открыть его.
– Но мне нельзя...
– Но ты не один в этой комнате, – бросила через плечо Юлиана. – Не будь эгоистом, – беззаботно говорила она, хотя внутри у нее все было напряжено от неуверенности и тревоги. А что если она совершает ошибку?
Но со сливами все обошлось. Надо придерживаться здравого смысла и инстинкта, а не учености доктора Стронга. Цыгане не хуже разбираются в лечении болезней, чем какой-то алхимик.
– Сейчас я позову Павло, – сказала она, осматривая комнату.
Здесь было много вещей: куклы, свистки, игры, книги и все, что только мог пожелать мальчик.
Но почему же тогда комната кажется такой пустой?
Отбросив эту мрачную мысль, Юлиана вышла на лестницу и свистнула. Словно пушистое белое облако, Павло взлетел наверх.
Он прошел с ней по залу, и когда вошел в комнату, Юлиана пожалела, что не умеет рисовать. Не было слов, чтобы описать выражение лица Оливера, – изумление и восторг, усиленные мальчишеским нетерпеливым ожидание.
– Это Павло? – прошептал он, указывая на собаку дрожащим пальцем.
– Да, так и есть.
– Я думал, это человек.
– Я не говорила этого.
Юлиана похлопала себя по бедру.
– Иди сюда, Павло, – обратилась она по-русски. Пес всегда обожал детей. Он радостно вскочил на постель, поставил передние лапы по бокам Оливера, длинный розовый язык лизнул лицо мальчика.
– Нет! Помогите! Он хочет меня съесть!
– Не глупи, – улыбнулась Юлиана. – Собака так проявляет любовь. Павло поздоровался с тобой.
– Я... я... У меня начинается приступ, – задыхаясь произнес Оливер. – Уберите его от меня. Я требую, чтобы вы убрали этого зверя от меня.
Испугавшись, Юлиана направилась к постели.
Но твердая рука удержала ее. Юлиана обернулась и увидела Кристину. Лицо ее выражало интерес.
– Оставьте их, госпожа, – прошептала она.
– Но Оливер говорит...
– Тише. Посмотрите на них.
Юлиана взглянула: мальчик энергично боролся с огромной собакой. Думая, что это игра, Павло весело подпрыгнул и лизнул Оливера в лоб.
– У него нет удушья и кашля, – тихо произнесла Кристина. – И цвет лица розовый.
– Уходи! – Кричал Оливер. – Уберите его! Он убьет меня! – Но вскоре крики мальчика прекратились, и он стал смеяться. Через мгновение он нежно обнимал собаку, смеялся, уткнувшись в пушистую шерсть. И вид у мальчика был такой, словно он нашел давно потерянного друга.
Юлиана снова осмотрела комнату, теперь она уже совсем не казалась пустой.
* * *
– А где твоя собака, Юлиана? – спросил однажды Стивен, когда они шли вместе в деревню, где он с кузнецом устанавливал насос для подачи воды из колодца. – Я не видел твоего пса уже недели две.Юлиана опустила взгляд, притворилась, что рассматривает зубцы насоса.
– Павло никогда не убегает далеко, мой господин. Возможно, он у цыган. – Прошло уже не две, а целых три недели с тех пор, как она взяла с собой собаку к Оливеру. Юлиана на секунду закрыла глаза, вспоминая выражение удивления и восхищения на лице мальчика. Теперь они ежедневно часами играли вместе, и она заметила, как изменился, каким живым стал Оливер.
– Меня удивляет, – заметил Стивен, почти не вдумываясь в свои слова, продолжая налаживать лебедку, как этот зверь умудряется находить дорогу домой и спать в твоей спальне.
Юлиана бросила на него изучающий взгляд. Она любила наблюдать за мужем в такие моменты. Ей очень нравилось, когда Стивен забывал, что он хозяин, и самозабвенно работал над свои изобретением.
– С каких это пор тебя интересует, кто или что спит в моей спальне?
Он даже не взглянул на Юлиану, но она почувствовала, как напряглись его загорелые скулы.
– Нравится нам это или нет, ты моя баронесса, и я бы не потерпел, если бы мое имя было запятнано.
– Факт, что я сплю с борзой, может стать причиной особенно интересных сплетен, – презрительно усмехнулась Юлиана.
Стивен набрал горсть воды, напился и взглянул на нее. Лицо его стало необыкновенно красивым. Затем он снова принялся за насос, что-то бормоча о греке по имени Архимед. Юлиана подумала, что Стивен такой же нетерпеливый, как и его сын.
Ей очень хотелось обсудить улучшение здоровья мальчика. Постепенно, шаг за шагом она покончила с ненужной диетой, состоящей из каш и разбавленного эля. Теперь Оливер ел апельсины, салаты, свежее мясо и пил молоко кобылиц. Благодаря новой пище он немного прибавил в весе. Юлиане удалось уговорить его выходить в сад, по крайней мере, раз в день, щеки его немного порозовели на солнце. Благодаря чаю из особой травы – эфедры, которую привозили торговцы из далекой Азии, ему стало легче дышать.
Они с Кристиной боялись говорить об этом даже между собой, но в последнее время у Оливера было всего лишь несколько приступов кашля, и не таких продолжительных, как раньше.
У Юлианы были сомнения: заметил ли Стивен изменения в здоровье сына? Возможно, что нет. Хотя он часто навещал Оливера, он старался избегать разговоров о здоровье мальчика. Как рассказывала Кристина, от навещавших сына врачей и целителей он слышал только безнадежные прогнозы.
Невозможность поговорить об этом с мужем злила Юлиану. Она чувствовала неловкость из-за того, что приходилось прибегать к обману. Она считала, что пришло время признаться, что она вмешалась в процесс лечения Оливера.
– Мой господин, – начала Юлиана, – ваш сын...
Стивен не взглянул на нее, но спина его напряглась.
– Мы договорились не касаться больше этой темы.
– У мальчика есть имя. Его зовут Оливер, или ты забыл?
Наконец Стивен поднял на Юлиану глаза, взгляд их был безжизненным.
– Я не забыл. Черт бы тебя побрал, Юлиана.
Она отважно смотрела в лицо, стараясь вести себя смелее, чем была на самом деле.
– Стивен, мне кажется, ты зол сам на себя. Как жаль, Стивен. Позволь себе любить его.
– Для чего?
И тут она все поняла. Стивен боялся, боялся потерять Оливера. Конечно, для него было ужасной трагедией потерять жену и первого сына, и теперь он готов был сделать все возможное и невозможное, чтобы уберечь Оливера.
Но Юлиана не должна позволять себе жалеть мальчика, не должна поступать, как Стивен. Оливер не должен страдать из-за того, что его отец пребывает в постоянном страхе за его жизнь.
– Стивен, ты помнишь ярмарку лошадей в Чиппенхэме в прошлый вторник?
Он нахмурился, поставленный в тупик тем, что Юлиана неожиданно сменила тему разговора.
– Конечно, помню.
– А чалого мерина, которого купил Ласло?
– Полумертвую клячу, которая еле держалась на ногах?
– Да, для тебя она была именно такой. Пошли, – она взяла его за руку и повела из деревни, время от времени останавливаясь, чтобы поздороваться с прохожими. Атмосфера радостного труда царила среди новых строений. Прядильня получила большой заказ из Фландерса, и в эти дни ткацкие станки работали непрерывно.
Стивен и Юлиана спустились на луг к реке, где расположились цыгане. День был теплым и ясным, листья на деревьях начинали желтеть, ярко выделяясь на фоне голубого неба.
Великолепный день, подумала она. Прекрасный день для любви. Придя в табор, Юлиана провела Стивена туда, где паслись лошади.
– Вот ваша полумертвая лошадь, мой господин.
Стивен во все глаза смотрел на мерина, и Юлиана наблюдала, как менялось его лицо: вопрос, недоверие и, наконец, откровенное удивление.
Он погладил блестящую шею чалого мерина.
– Боже, как ему это удалось?
– Цыгане умеют лечить больных лошадей, когда другие считают их безнадежными. Фермер, который продал мерина, считал, что его уже нужно вести на живодерню.
– И все же Ласло вылечил его?
– Да. Возможно, мерину уже не быть таким быстрым, как твоя Каприя. Но это еще вполне приличная лошадь. – Юлиана сжала руку Стивена. – Неужели ты не понимаешь? То, что один человек считает безнадежным, отвергая всякую возможность исцеления, другой берется лечить и побеждает болезнь.
Стивен вырвал руку.
– Это совсем разные вещи. Моего сына нельзя сравнить с этой чертовой лошадью.
– Совершенно верно, – ответила она, стараясь не обращать внимания на его холодный тон. – Он маленький мальчик. Ты дал ему все, в чем он нуждается, за исключением одного: того, что ему действительно необходимо, – твоей любви.
– Что это изменило бы?
Теперь Юлиана знала, что ответить. Сначала она лишь слегка касалась руки Оливера. А потом, когда он со смехом наблюдал, как Павло пытался поймать кусочек хлеба, она сжимала его плечо. День за днем, час за часом, она становилась все ближе к нему, пока, наконец, они не обнялись: его теплая щека легла ей на грудь, а меленькие ручки сплелись вокруг ее талии.
– Думаю, что многое изменилось бы в жизни твоего сына... и твоей, – Юлиана гладила красивую шею лошади. Животное прижало уши, слушая, как Юлиана разговаривает с ним на знакомом языке по-цыгански.
Лошадь опустила голову и уткнулась в шею Юлианы, пофыркивая. Юлиана повернулась и улыбнулась Стивену:
– Я считаю, это многое изменило бы.
– Черт тебя возьми, – пробормотал Стивен сквозь зубы. – Все, что нужно моему сыну, это ровное дыхание, но я не могу помочь в этом. Я готов пожертвовать своей судьбой, всей своей жизнью и даже заложил бы душу дьяволу, если бы мог вылечить его. Если бы я знал, что луна может излечить его, я нашел бы способ достать ее. Как смеешь ты утверждать, что я чем-то обделяю сына?