Виндж Вернор. Ложная тревога

   Конечно, Узе – далеко не самый миниатюрный вариант Межзвездного зонда. В начале двадцатого века Сванте Архениус предположил, что микроорганизмы могли бы пережить межзвездные рейсы, распространяя по Вселенной некоторые формы жизни. Даже если делать это намеренно, «микрозонды» окажутся очень медлительными, а их возможности – ограниченными. С тех пор как был написан «Дальний прицел», я не раз становился свидетелем обсуждения о создании управляемых и функциональных зондов намного меньшего размера, чем Узе. Один такой описал Роберт Л. Форвард: этот прибор предназначался для межзвездных путешествий и весил несколько граммов («Starwisp», Отчет о научной работе № 555, Исследовательская Лаборатория Хьюджес, июнь 1983 года). Марк Циммерманн скомбинировал это с идеей «искусственного интеллекта», чтобы еще уменьшить массу своего разумного зонда… Оглянитесь по сторонам! Видите вон ту гальку на дороге, которую вы так небрежно пнули? А тот клочок пуха, который летает по двору… Вам не кажется, что он выглядит несколько необычно?
 
   Роберт Л. Форвард (1932–2002) – американский фантаст, ученый-астрофизик и изобретатель, к сожалению, почти не знакомый отечественному читателю. Пожалуй, единственный автор, чей жанр был определен как «сверхтвердая фантастика». Научная концепция, которую упоминает Виндж – лишь одна из немногих, предложенных Форвардом: например, идея создания «солнечного паруса» принадлежит ему.

Обособленность^[63]

   Майкл Муркок купил «Обособленность» для «Новых Миров». Это стало моей первой публикацией (хотя «Книжный червь» был написан раньше). Позже «Обособленность» вошла в антологию Дона Уолейма и Тэрри Карра – в один из их сборников «лучшего-в-этом-году». О таком успехе начинающий автор может только мечтать. Но я подозреваю, что главная причина успеха – это вопрос, который побудил меня написать этот рассказ. Вопрос заключался в следующем: почему в Антарктиде нет «эскимосов» – то есть народов, которые обитали бы там длительное время? Может быть, эти земли находятся слишком далеко, чтобы вызвать интерес потенциальных колонистов? Или здесь более суровые условия, чем в Арктике? Я почитал, что пишут по этой теме, и пришел к выводу, что оба положения не лишены оснований. На этом континенте найдется не так много мест, где смогли бы выжить колонисты дотехнической эпохи. У них должен быть по-настоящему серьезный повод, чтобы поселиться там. Таким образом, дело было за немногим: этот повод найти. Учитывая, что рассказ был написан в 1964 году…
   Сюжет сложился сам собой.

* * *

   – Но он видел свет! На берегу. Неужели вы не понимаете, что это означает?
   Диего Рибера-и-Родригес перегнулся через маленький деревянный столик, чтобы подчеркнуть свои слова. Его собеседник сидел темном углу, словно не хотел, чтобы тусклый свет лампы, наполненной ворванью и висящей под потолком каюты, падал ему на лицо. Во время короткой паузы, которая последовала за его словами, Диего мог слышать, как ветер скулит в мачтах и снастях у них над головой. Внезапно Рибера осознал, что палуба мерно переваливается с боку на бок, что медленно, точно маятник, качается лампа. Ощущение было почти болезненным. Но он не сводил взгляда с человека, сидящего напротив, и ждал ответа.
   Наконец капитан Мануэль Дельгадо склонил голову и высунулся из полумрака. Улыбка у него была неприятная. Узкое лицо и жесткие черные усики придавали ему вид человека, который обладает властью – властью в политике, властью военной и властью над людьми. Собственно, таким человеком он и был.
   – Это означает, что там есть люди, – ответил Дельгадо. – И что дальше?
   – Правильно. Люди. На полуострове Палмера. Антарктида обитаема. Да ведь это фантастика. Скорее можно было бы обнаружить людей в Европе…
   – Mire, сеньор профессор. Я приблизительно догадываюсь, насколько важно то, о чем что вы говорите… – снова улыбка. – Но «Виджилансия»…^[66]
   Диего предпринял еще одну попытку.
   – Мы просто должны высадиться и разобраться, откуда этот свет. Только представьте, какую научную ценность…
   Это была ошибка. Циничного безразличия Дельгадо как ни бывало; его лицо – лицо человека молодого, но искушенного – стало жестким.
   – «Научное значение»! Если бы ваши скользкие австралийские друзья пожелали, они поделились бы с нами всеми своими научными знаниями – всем, что им когда-либо было известно. Вместо этого они посылают к нам своих подпевал, – он ткнул пальцем в сторону Риберы, – которые убеждают нас носиться по всему Южному полушарию ради каких-то «исследований». Они исследуют в десять раз больше, чем два века назад. А эти свиньи даже не желают использовать свои знания ради собственной выгоды.
   Более серьезного обвинения Дельгадо выдвинуть не мог.
   Рибера с некоторым усилием удержался от едкого замечания. На сегодняшний вечер хватит и одной ошибки. Он мог понять – но не одобрить – ту ожесточенность, с которой Дельгадо относился к его народу. Народу, которому хватило мудрости (а может быть, это было просто везение) не сжечь свои библиотеки во время бунтов, которые последовали за Северной мировой войной. Отлично, у австралийцев есть знания, думал Рибера, но еще у них есть мудрость. И эта мудрость подсказывает: в человеческом обществе должны произойти некоторые фундаментальные изменения, прежде чем эти знания можно возвратить. Иначе дело закончится Южной мировой войной и гибелью всего рода людского. Это соображение Дельгадо отказывался принять – и не только он один.
   – Но мы проводим исследования, которые прежде не проводились, сеньор капитан. Океанские течения, численность и состав населения изменяются год от года. Наши данные зачастую сильно отличаются от тех, что было получены прежде. И свет, который Жуарес видел сегодня вечером – самое веское тому подтверждение. Мир меняется.
   И для Диего Риберы это было особенно важно. Во время этого рейса антропологу было совершенно нечего делать, к тому же он страдал морской болезнью. Тысячу раз он задавал себе вопрос: чего ради он собрал этих экологов и океанографов, чего ради добивался, чтобы их взяли на борт? Теперь он знал. Если бы только убедить этого твердолобого упрямца…
   Кажется, Дельгадо снова немного смягчился.
   – И вот еще что, сеньор профессор. Вы должны помнить, что вы, ученые, на самом деле лишние в этой экспедиции. Вам просто повезло, что вас вообще пустили на корабль.
   Что верно, то верно. El Presidente Imperial относился к ученым Мельбурнской Школы еще более враждебно, чем Дельгадо. Рибера старался не думать о том, сколько потребовалось низкопробной лести, сколько подхалимажа, сколько уговоров, чтобы его люди вошли в состав экспедиции.
   – Конечно, – антрополог говорил вежливо, почти кротко. – Я знаю, вы делаете что-то действительно важное…
   Рибера осекся. К черту все это, подумал он. Эти заискивания заставляли его ощущать почти физическую слабость. Проклятого болвана не проймешь ни логикой, ни лестью.
   – Да, я знаю, – тон антрополога изменился. – Вы делаете что-то действительно важное. Где-то в Буэнос-Айресе Главный Астролог вашего El Presidente посмотрел в свой хрустальный шар – или куда он еще смотрит – и сказал Альфредо Четвертому своим замогильным тоном: «Сеньор Президенте, звезды говорят: все тайны радости и богатства сокрыты на плавающем Кроличьем Острове. Пошлите своих людей на юг, чтобы найти его». И вот в итоге вы все – лично вы и корабль Президентского Флота «Виджилансия» с доброй половиной умственных калек Судамерики на борту – блуждаете вдоль побережья Антарктиды в поисках этого самого Кроличьего Острова.
   Запас красноречия иссяк одновременно с запасами воздуха в легких. Рибера знал, что не зря держал в узде свой нрав; только что пленник вырвался на волю и разрушил все его планы… а может быть, и поставил под угрозу саму его жизнь.
   Лицо Дельгадо стало ледяным. Его взгляд метнулся куда-то за плечо Риберы – там висело зеркало, в стратегических целях помещенное между дверным косяком и верхним плинтусом. Потом снова устремился на антрополога.
   – Если бы я не был разумным человеком, вы пошли бы на корм касаткам раньше, чем солнце встанет, – капитан улыбнулся, но на этот раз улыбка была искренней и дружеской. – Но вы правы. Эти остолопы в Буэнос-Айресе не способны управлять даже свинарником, не то что Судамериканской Империей. Вот Альфредо Первый – он был человеком, сверхчеловеком. Прежде, чем военная зараза изжила саму себя, он объединил весь континент и держал его в кулаке. Дело, которое было не под силу никому, даже тем, у кого были автоматы и реактивные самолеты. Но его наследники – и особенно нынешний – просто суеверные проходимцы. Откровенно говоря, именно поэтому я не могу высадиться на побережье. Когда мы вернемся в Буэнос-Айрес, Имперский Астролог, этот недотепа Джонс-и-Уррутия, начнет орать, что я угождаю австралийскому прихлебателю – то есть вам. И El Presidente ему поверит. Для меня это, скорее всего, закончится тем, что я отправлюсь в Северное полушарие с билетом в один конец.
   Несколько секунд Рибера не мог произнести не звука, пытаясь сжиться со столь внезапным проявлением дружелюбия. Наконец он рискнул.
   – Как я понимаю, вы хорошо относитесь к астрологам… и недолюбливаете нас, ученых.
   – Вы используете ярлыки, Рибера. За этими ярлыками я ничего не вижу. Вам повезло, вы завоевали мое расположение и сумели погасить мой гнев. Возможно, когда-то давно были времена, когда группа людей, именующая себя астрологами, могла добиться каких-то убедительных результатов. Я этого не знаю, и вопрос этот меня не интересует, поскольку я живу в настоящем. В наше время люди, именующие себя астрологами, не способны добиться каких бы то ни было результатов вообще, а значит, сознательно занимаются мошенничеством. Но вам тоже не стоит задирать нос. Вашим людям, откровенно, говоря, нечем похвастаться. И если когда-нибудь случится так, что успеха добьются именно астрологи, я приму их искусство без колебаний и буду осуждать вас, а ваши хваленые Научные Методы называть суеверием. Потому что они и будут суеверием по сравнению с иным, более действенным методом.
   Законченный прагматик, подумал Рибера. Но, по крайней мере, одна форма убеждения сработала.
   – Я понимаю, что вы имеете в виду, сеньор капитан. Что же касается успешности… Есть одна причина, по которой вы можете безнаказанно разрешить высадку. Вы понимаете, за сотни лет может случиться всякое… – он лукаво улыбнулся. – Что если плавучий остров перестал быть плавучим и пристал к берегу континента? Если астрологи примут эту идею…
   Он позволил себе не договорить.
   Дельгадо погрузился в размышления – но ненадолго.
   – Слушайте! А это мысль. Лично мне тоже любопытно знать, что за существо предпочло этот холодильник остальной части Южного Мира. Замечательно. Я попробую… А теперь выйдите. Я оказываюсь перед необходимостью убедить астрологов, что идея целиком и полностью принадлежит им. А если вы будете маячить на горизонте, эта иллюзия развеется как дым.
   Рибера качнулся, чтобы поймать момент, когда движение палубы могло уравновесить его собственное. Без сомнения, Дельгадо был самым необычным судамериканским офицером, которого Рибера когда-либо встречал.
   – Muchisimasgracias, синьор капитан.
   Он развернулся и нетвердой походкой вышел за дверь, над которой висел штормовой фонарь, в продуваемую всеми ветрами темноту короткой антарктической ночи.

* * *

   Астрологам эта идея и в самом деле пришлась по душе. В два тридцать (сразу после восхода солнца) «Виджилансия», корабль Nave del Presidente^[68], лег на другой курс – в сторону побережья, где вчера заметили свет. Прежде, чем склянки пробили шесть, несколько шлюпок уже плыли к берегу.
   В пылу воодушевления Диего Рибера-и-Родригес сел в первую шлюпку, которая была спущена на воду. Для него уже не имело значения, что Имперские Астрологи воспользовались своим привилегированным положением, чтобы ее оккупировать. День был ясный, но ветер поднимал волну, и ледяные соленые брызги то и дело окатывали гребцов и пассажиров. Крошечная посудинка взлетала и падала, взлетала и падала… с монотонностью, от которой Риберу вскоре начало мутить.
   – Ах, выходит, вы наконец-то заинтересовались нашими Поисками!
   Пронзительный голос прервал размышления Риберы. Антрополог обернулся и узнал того самого Хуана Джонса-и-Уррутию, Второго Субассистента Главного Астролога Е1 Presidente Imperial. Без сомнения, этот бесцветный молодой мистик искренне верил всем этим сказкам о Кроличьем Острове – иначе почему он не захотел остаться в Буэнос-Айресе, при дворе Альфредо, вместе с остальной толпой любителей наслаждений?
   Рядом сидел Дельгадо. Славный капитан, должно быть, хорошо постарался: Джонс выглядел так, словно идея посетить побережье родилась у него еще до начала экспедиции. Рибера попытался улыбнуться.
   – Гм-м-м… Почему бы и нет? Джонс не отступал.
   – Скажите, могло ли вам когда-нибудь прийти в голову, что здесь возможна жизнь? Вам, кто не потрудился обратиться к Фундаментальным Истинам?
   Рибера застонал. Он заметил, как Дельгадо посмеивается, видя его мучения. Еще один скачок, подумал антрополог, и я заору.
   Лодка качнулась снова, но он не заорал.
   – Я полагаю, что мы, скорее всего, этого не предполагали, – Рибера привалился к борту шлюпки. И угораздило же его полезть в первую! Он рассеянно разглядывал линию горизонта – просто для того, чтобы не видеть праздного самодовольства, написанного на лице Джонса. Берег был серым, холодным, усеян огромными валунами. Волны, которые разбивались о них, казались то ли чуть желтоватыми, то ли красноватыми – за исключением венчающей их белоснежной пены. Вероятно, какие-то водоросли… скорее всего, диатомовые, но не только. Вон сидят экологи, они лучше знают.
   – Дым прямо по курсу!
   Крик, долетевший со второй лодки, казался слабым. Рибера бросил на нее косой взгляд, потом с минуту разглядывал берег. Точно! Правда, в этом трудно было узнать дым – скорее, полоса тумана, которой ветер придал причудливые очертания. Место, откуда этот дым – или туман – поднимался, было скрыто пологими прибрежными холмами. А если это просто небольшой вулканчик, который курится себе понемногу? Неприятная мысль, которая до сих пор как-то не приходила ему в голову. Возможно, геологи найдут это любопытным, но в какую лужу сядет он сам… В любом случае, через несколько минут все выяснится.
   Капитан Дельгадо оценил ситуацию, затем что-то коротко скомандовал. Половина весел повисла над водой, и лодка повернула на девяносто градусов, чтобы идти в пяти сотнях метров от берега, параллельно ему и неровным рядам бурунов. Остальные лодки проделали тот же маневр. Скоро береговая линия резко изогнулась, уходя в глубь материка, и показалось длинное, тесное устье канала. Должно быть, прошлой ночью «Виджилансия» проходила именно здесь, поэтому Жуарес смог увидеть свет.
   Одна за другой шлюпки входили в узкий канал. Скоро ветер стих; все, что напоминало о его существовании, – это пронзительный ледяной свист, с которым он прорывался сквозь холмы по берегам канала. Здесь волнение стало куда более мягким. Холодные брызги больше не перелетали через борт шлюпки и не окатывали людей. Впрочем, их парки и без того покрылись соляной коркой и затвердели. Вода, которая до сих пор была желтоватой, теперь казалась оранжевой, почти красной; чем дальше от устья, тем это становилось заметнее. Эти яркие краски, которые указывали на бактериальное загрязнение, резко контрастировали с унылыми холмами, где не оставалось даже намека на растительность. Ни трав, ни деревьев – лишь однородно серые валуны всех размеров. Снега тоже не было – скорее всего, он выпадет месяцев через пять, когда наступит зима. Но Рибере казалось, что даже самым холодным зимним днем в Судамерике не увидишь столь неприветливого пейзажа, как этот. Красная вода, серые холмы. Единственное, что казалось относительно нормальным – это сияющее голубое небо и солнце, которое отбрасывало длинные тени в эту затопленную долину; солнце, которое словно навсегда зависло на полпути к закату – даже сейчас, когда оно только что взошло.
   Пристальный взгляд Риберы был устремлен вглубь канала. Он забыл морскую болезнь, кровавую воду, мертвую землю. Он видел… нет, не смутный огонь в ночи – людей! Он видел их хижины, очевидно, сделанные из камня и шкур, наполовину уходящие в землю. Он видел что-то похожее на каяки – во всяком случае, это были лодки, обтянутые шкурами, и лодку, а что это еще могло быть? – большего размера, с белыми бортами, которые лежали на земле возле маленькой деревни. Люди! Он еще не видел выражения их лиц, не мог разобрать, как они одеты – но он мог видеть их, и на данный момент этого было достаточно. Здесь было нечто действительно новое. Нечто такое, о чем давно почившие ученые Оксфорда, Кембриджа и Лос-Анджелеса^[69] никогда не знали и, возможно, никогда бы не узнали. Здесь было нечто такое, что человечество видело впервые – не во второй, не в третий, не в четвертый раз!
   «Что привело сюда этих людей?» – спросил себя Рибера. Из тех немногих книг, посвященных народам Приполярья, которые ему довелось читать в Мельбурнском Университете, он знал, что чаще всего причиной переселения к полюсу становится конкуренция между народами и племенами. Но какая сила породила именно эту миграцию? Кем были раньше эти люди?
   Шлюпки стремительно скользили по тихой воде. Скоро Рибера почувствовал, как днище его лодки царапает дно. Спрыгнув вместе с Дельгадо в багровую воду, он помог гребцам вытащить шлюпку на берег. Антрополог нетерпеливо ждал, когда прибудут еще две лодки, где сидели его коллеги. Чтобы не терять времени, он начал пристально разглядывать туземцев. Возможно, некоторые особенности их жизни станут ясны сразу.
   Ни один из аборигенов не шевельнулся; никто не бежал; никто не пытался напасть. Они так и стояли там, где он их увидел в первый раз. Они не хмурились, не размахивали оружием, однако Рибера отчетливо понимал, что их настроение отнюдь не было дружелюбным. Никаких улыбок, никаких приветливых оскалов. Наверно, это очень гордые люди… Взрослые были рослыми, а их лица – настолько грязными и загорелыми, настолько изрезаны морщинами, что антрополог мог лишь предположить, к какой расе они принадлежат. Форма их губ указывала, что у большинства из них не хватает зубов. Дети жались к ногам своих матерей – женщин, которые выглядели настолько старыми, что могли быть их прабабушками. Будь эти люди судамериканцами, он оценил бы их средний возраст в шестьдесят-семьдесят лет, но знал, что ни одному из них не могло быть больше двадцати пяти.
   Судя по расположению жировой ткани на их лицах, они были неплохо приспособлены к холоду. Может быть это эскимосы? Вряд ли: никакой народ физически не смог бы перекочевать в разгар Северной Мировой войны с одного полюса на другой. Их парки были сшиты кое-как, а лодки выглядели куда более громоздкими, чем каяки эскимосов – по крайней мере, если судить по картинкам. И гарпуны, которые они держали, были сделаны без той изобретательности, которая ему так запомнилась. Если предположить, что эти люди – потомки угасающей эскимосской расы, то это какая-то очень примитивная ветвь. К тому же, у мужчин слишком густая растительность на лицах. Они не могут быть ни чистокровными индейцами, ни эскимосами.
   В то время как половина его сознания билась над этой загадкой, он заметил, с каким видом астрологи разглядывают деревню. Они прибыли сюда ради Кроличьего Острова, а не кучки вонючих аборигенов. Рибера горько улыбнулся. Какова бы была реакция Джонса, узнай он, что их Кроличий Остров – просто-напросто парк аттракционов^[70]? Столько легенд появилось после Северной Мировой войны… и байка о Кроличьем Острове была далеко не из самых причудливых.
   Джонс вел свою команду вверх по склону одного из ближайших холмов – очевидно, оттуда было лучше видно, – и капитан Дельгадо поспешно направил двенадцать человек из команды корабля, чтобы сопровождать мистиков. Славный моряк догадывался, в каком положении он окажется, если хотя бы один из астрологов потеряется.
   Рибера снова вернулся к загадке. Откуда эти люди? Как они сюда добрались? Возможно, это оптимальный подход к проблеме. Люди из земли не растут. Такие жалкие каяки… Да это и не каяки – у них нет ничего, что закрывало бы полулежащего гребца. Человек сможет проплыть в них не более десяти километров по открытой воде. А вот как насчет той большой белой лодки, что лежит чуть дальше на берегу? Она выглядит куда крепче, чем сделанные из костей и шкур «каяки». Антрополог присмотрелся повнимательнее. Похоже, стекловолокно – его использовали до войны. Возможно, если подойти ближе, можно будет это выяснить.
   Крик привлек внимание Риберы. Антрополог обернулся. Вторая шлюпка, в которой находилось большинство ученых, пристала к скалистом берегу. Рибера подбежал к ней и в двух словах пересказал ход своих размышлений. После объяснений он пригласил экологов – Энрике Кардону и Ари Жуареса – сопровождать его во время переговоров с туземцами.
   Все трое приблизились к самой многочисленной группе уроженцев, которые с каменными лицами наблюдали за пришельцами. Судамериканцы остановились в нескольких шагах от них. Рибера поднял руки в знак мира.
   – Друзья мои, можно нам осмотреть вашу прекрасную лодку – вон ту? Мы ее не испортим.
   Ответа не последовало, однако Рибере показалось, что он почувствовал, как растет напряжение туземцев. Он попытался снова, повторил вопрос на португальском языке, затем на австралийском. Кардона сделал попытку спросить на зуландском, а Жуарес – на ломанном французском. По-прежнему никакого ответа. Однако гарпуны, казалось, дрогнули, а руки чуть заметно потянулись к костяным ножам.
   – Ладно, ну их в бездну, – фыркнул, наконец, Кардона. – Идемте, Диего, давайте посмотрим, что это такое.
   Нетерпеливый эколог развернулся, и направился к таинственной белой лодке. На сей раз ошибки быть не могло. Гарпуны поднялись, несколько человек выхватили ножи.
   – Подождите, Энрике, – торопливо проговорил Рибера.
   Кардона остановился. Антрополог был уверен: еще один шаг – и его коллегу утыкали бы гарпунами.
   – Подождите. У нас масса времени. Зачем создавать проблему? Это будет просто безумие, – и он указал на вооруженных туземцев.
   Кардона тоже заметил оружие.
   – Ладно. Подождем, пока у них ветер переменится.
   Казалось, нацеленные на него гарпуны он воспринимал как затруднение, а не как реальную угрозу. Тем не менее все трое решили, что разумнее будет отступить и не раздувать конфликт. Рибера заметил, что половина людей Дельгадо успели вытащить пистолеты. Участникам экспедиции чудом удалось избежать кровопролития, однако ученым пришлось довольствоваться осмотром окраины деревни.
   В каком-то отношении этому можно было только порадоваться. Хижины буквально заросли грязью и отбросами. Лет через сто на этой территории образуется вполне сносный почвенный слой.
   Минут через десять племя вернулось к прежним занятиям. Взрослые мужчины чинили лодки. Очевидно, предстояла охота на тюленей; однако непохоже, чтобы в окрестностях деревни водились тюлени или морские птицы, которые во множестве обитали почти по всему побережью.
   Найти бы с ними общий язык, подумал Рибера. Обычно аборигены знают о своем происхождении – во всяком случае, могут рассказать об этом легенду. Однако чего нет, того нет, и Рибере оставалось лишь обратиться к косвенным свидетельствам. Он мысленно подытожил факты, которые успел собрать. Расовую принадлежность туземцев установить не удается; у них густая растительность на лице, однако некоторые признаки указывают на физиологическую приспособленность к холоду, что позволяет отнести их к вымершим эскимосам. Что касается всего остального… – это настоящие дикари. Их орудия и техника их применения кажется примитивной по сравнению с изобретениями эскимосов. Далее, туземцы не говорят ни на одном из ныне распространенных языков. Еще один штрих: костер, который горит в центре деревни и огонь которого они поддерживают, не имеет никакого практического применения. Скорее всего, это просто религиозный символ. Таковы факты. А теперь… Черт возьми, кто эти люди?
   Загадка представлялась настолько интригующей, что на какое-то время Рибера забыл о сером пейзаже с вечно заходящим солнцем, который походил на сон безумного художника.
   Прошло примерно полчаса. Геологи, мягко говоря, были в экстазе, однако для Риберы ситуация становилась все более и более невыносимой. Он не смел приближаться ни к обитателям деревни, ни к их белой лодке. Однако положение вещей все более настоятельно требовало это сделать. Возможно, нетерпение сделало его особенно чутким, поскольку он первым из ученых услышал грохот катящихся по склону камней и голоса, которые прорывались сквозь пронзительный свист ветра.