Воронцова Наталья. Маринкина любовь

   Маринка посидела на полу еще немного, так ничего и не решив для себя, и снова начала пробовать приподниматься. Медлить было нельзя. На сей раз ей это удалось. Она обратила внимание, что по ногам у нее снова течет кровь. Кое-как останавливая ее полотенцем, она принялась убираться. Сложила в пакет бутылки, вытерла кровь с пола. Грязное белье затолкала в целлофановый мешок — на выброс. И в этот момент силы оставили ее, Маринку закружило, и она снова потеряла сознание.
   Очнулась она от долгого звонка во входную дверь. Еще ничего не соображая, она с трудом приподнялась и подошла к порогу. Там уже сидела Серафима, громко мяукая и выжидательно глядя на дверь. Если вдруг это соседи или мать — открывать нельзя. Никто не должен видеть ее в таком состоянии.
   — Маринка, Маринка, открой! — настойчиво прозвучало тем временем из-за двери. — Я знаю, что ты здесь. Я не уйду, пока не откроешь!
   Этот уверенный мужской голос показался Маринке очень знакомым. Серафима снова требовательно мяукнула.
   — Кто там? — тихо спросила Смирнова.
   — Это я, Борька Смелое. Приехал на выходные, дай, думаю, зайду…
   Маринка открыла дверь и прислонилась к косяку. В квартиру вошел сияющий Борька с большим букетом цветов. Кошка моментально бросилась ему под ноги и громко замяукала, как будто жалуясь. После первого взгляда на Маринку лицо Смелова вытянулось и посерело. Он бросил цветы на полку для обуви, отодвинул кошку и обнял бывшую одноклассницу. Она обмякла в его руках как неживая.
   — Маринка, что с тобой? — только и мог спросить Борька. — Кто это сделал? Скажи — я найду!..
   Смирнова сделала запрещающий знак рукой:
   — Я прошу, не спрашивай ни о чем. Я заслужила… Помоги, мне нужно убраться…
   Борька взял невесомую почти Маринку на руки и отнес в комнату. От его взгляда не укрылись подсохшие пятна крови на старой кровати и на полу, беспорядок и перегар в воздухе. Молодой человек еще раз пытливо посмотрел на Маринку, но она закрыла глаза и отрицательно покачала головой:
   — Только не спрашивай, пожалуйста…
   Борька изо всех сил стукнул кулаком по столу, побледнел и вышел в ванную. Там тоже повсюду были размазанные пятна крови. Он стремительно вернулся в комнату:
   — Маринка, тебе нельзя здесь оставаться! Я отвезу тебя к своим родителям. Поживешь немного у них.
   Девушка подняла на него глаза, полные слез:
   — А родители тебе что скажут?
   — Не бойся, ничего. Тебе не придется им ничего объяснять, я обещаю. У меня мировые предки. А я займусь тут уборкой.
   — Мне надо отлежаться, — слабым голосом сказала Маринка. — У меня завтра воскресные занятия с детьми…
   — Не волнуйся, все отменим. Куда ты пойдешь в таком состоянии? Ты себя в зеркало видела?
   — Нет…
   Борис молча принес ей пудреницу из ванной. Маринка глянула на себя и отшатнулась. Все лицо было в свежих багровых царапинах, под глазами зажглись синяки, губы разбитые, распухшие. Она с отвращением отбросила зеркало и зарыдала:
   — Борька, ты только прости меня, что я такая… Я ужасная, страшная, грязная!
   Смелов попытался ее обнять и успокоить, но Маринка оттолкнула его:
   — Не прикасайся ко мне! Ты не представляешь, что со мной было! Я вся заразная, чумная — с ног до головы! Я ненавижу себя, ненавижу…
   — Тихо, Мариночка, тихо, — шептал Борька, пытаясь взять девушку за руку. — Ты совсем не такая, совсем. Я знаю, какая ты… Сейчас ты успокоишься, оденем тебя и отвезем ко мне…
   Маринка упала ему на плечо, тихо всхлипывая.
   — Я не могу идти. Смотри, что у меня. — Она вытащила из-под халата окровавленное полотенце. Борька снова изменился в лице и скривился как от боли. Ладонью он осторожно тронул ее пылающий лоб:
   — У тебя еще и температура! Тебе срочно нужен врач!
   — Нет, я не пойду ни к какому врачу! Лучше я тут умру, только бы никто не узнал. — Маринка снова разразилась рыданиями.
   — Ну не плачь же ты! — У Борьки тоже выступили слезы отчаяния. — Я еще только учусь, но у меня мама врач. Она тебя выходит. А к тебе я на отцовской машине приехал. Тебе не надо будет идти, я донесу. Только поедем со мной, умоляю, тебе нельзя тут оставаться!
   Маринка посидела в задумчивости еще несколько минут. Борька между тем взял покрывало и бережно завернул в него девушку. Она пыталась протестовать.
   — Мне надо еще взять… сумку учительскую, тетради…
   — Сиди тихо и не выступай! — сказал Смелов, как пушинку поднимая Маринку на руки. — Я тебе потом все привезу, что будет нужно. А сейчас молчи и расслабься.
   Под кроватью кто-то жалобно мяукнул.
   — Боря, а как же кошка Серафима? — воскликнула Смирнова. — Ее же нельзя одну оставлять. Я сняла квартиру с условием ухаживать за ней… Ей, бедной, тоже досталось!
   — Ладно, бери свою Серафиму, — вздохнул парень.
   — А она ко мне на руки не идет. Это сиамская кошка, она хоть и домашняя, но немножко дикая… Я ее поймать не смогу!
   — Ничего, справимся! Эй, Серафима, иди сюда! — громко и строго позвал кошку Борька. — Мы уезжаем!
   — Да не придет она к тебе просто так, — зашептала Маринка, — она гордая.
   Из-под кровати высунулся маленький влажный нос, потом вопросительно сверкнули голубые глаза.
   — Серафима, быстро лезь сюда! Иначе останешься тут одна. И бока твои никто не подлечит!..
   Кошка мяукнула, оглядываясь, вылезла из-под кровати и потерлась о Борькину штанину. Смелов подхватил ее одной рукой и прижал к груди. Серафима даже бровью не повела, повисла на нем, как воротник.
   — Все в сборе, можно ехать!
   — А если соседи увидят? — снова подала голос девушка.
   — Не увидят, мы быстро.
   И действительно, Маринка и охнуть не успела, как, укрытая с головой покрывалом, очутилась вместе с Серафимой на заднем сиденье старенькой «Волги». Борька домчал их до своего дома в мгновение ока.
   — Все, вылезаем, приехали! — Он так же легко вытащил закутанную до бровей Смирнову из машины, кошка сама забралась к нему на руки. Борька легко поднял их обеих на третий этаж. Дверь открыла его мать, Светлана Яковлевна.
   — Что случилось, Борис? — тихо спросила она, глядя на его ношу.
   — Потом расскажу, мама. Приготовь для Марины мою комнату… Ей плохо.
   Борька временно положил девушку на диван в гостиной и слегка отогнул покрывало. Увидев ее лицо, Светлана Яковлевна сдавленно охнула и исчезла. Маринка снова начала плакать:
   — Боречка, милый, что же теперь будет? Что я скажу твоей маме?
   — Ни о чем не волнуйся. Можешь ей абсолютно доверять. Она знает, что ты в свое время для меня сделала…
   — Все готово. — Борькина мать вошла через несколько минут. — Неси ее туда.
   Смелов снова подхватил Маринку и отнес в свою комнату. Она была небольшая, но очень светлая. Серафима медленно последовала за ними, подволакивая лапу и настороженно принюхиваясь.
   — Все в твоем полном распоряжении. Маме можешь все рассказать, она поможет. За кошкой тоже поухаживает. А я пойду наведу порядок у тебя на квартире. И скажи, кому позвонить, чтобы отменить занятия завтра и на следующей неделе…
   Маринка назвала несколько телефонных номеров учеников.
   — А маме моей я позвоню сама, только не знаю, что сказать…
   — Скажи, что в командировку в Москву по райкомовской линии на две недели срочно уехала, — раздался сзади спокойный голос Светланы Яковлевны. — Отец поможет все командировочные бумажки сделать…
   Маринка подняла заплаканные глаза и с благодарностью посмотрела на Борькину мать.
   — Не волнуйся, девочка, — продолжила та, — я сейчас посмотрю, и мы решим, что делать. Безвыходных ситуаций не бывает. Давай мне ручки…
   Маринка доверчиво протянула присевшей к ней на кровать Смеловой горячие ладони.
   — А ты, Борис, — Светлана Яковлевна к сыну, — иди занимайся своими делами. Нам тут надо посекретничать…
   Смелов кивнул головой, робко подмигнул Маринке и вышел. Серафима вышла за ним. В коридоре он что есть силы молотил ребром ладони по перилам.
   — Подонки! — шептал он. — Если бы знал кто — убил бы своими руками!
   Так в жизни Маринки начался очередной нелегкий период, но ангелы-хранители ее не оставили. На сей раз в роли неожиданных помощников выступила семья Борьки Смелова в полном составе. Светлана Яковлевна, едва узнав, что случилось с Маринкой, начала действовать быстро и хладнокровно.
   — Оставайся здесь на несколько дней, — сказала она Смирновой, — а потом отправим тебя к моей сестре. Она главный врач хорошей больницы в Красногорске, недалеко от Москвы. Я уже с ней созвонилась. Тебе нужно сделать разные анализы, а здесь это нереально. Городок маленький, все сразу всё узнают. Так что отлеживайся пока, а дальше будем думать.
   Она принесла из больницы Маринке каких-то таблеток, от которых той незамедлительно полегчало. Царапины и синяки тоже не оставили без внимания. Светлана Яковлевна помогла девушке надеть новую хрустящую ночную рубашку в цветочек. Кошку Серафиму накормили какими-то снадобьями, после чего она неподвижно спала в коридоре почти целые сутки. Больше всего Маринка боялась, что Светлана Яковлевна будет ее расспрашивать о произошедшем, но Борькина мать не задала ни одного вопроса, только грустно глядела на нее и опускала глаза, встречаясь с ней взглядом. Было видно, что она думает о чем-то своем.
   Ближе к ночи Маринка почувствовала в себе силы говорить и позвонила матери, чтобы та не волновалась.
   — Мам, я в Москву уезжаю, меня райком отправляет… Важная командировка, — неуверенно сказала она.
   — А что же заранее не предупредила? — обиделась мать. — Всегда все последней узнаю. Надолго?
   — На пару недель.
   — А как же Лешенька без тебя будет? Нехорошо мужа одного оставлять. Вот я бы на твоем месте от такой командировки отказалась. Смотри у меня!..
   Маринка помолчала в трубку и собралась было уже попрощаться, но мать продолжила разговор:
   — Кстати, где вы были вчера вечером? Я к вам заходила, а вас никого дома не было…
   — В гостях были, мама! — раздраженно ответила Маринка. — Извини, мне надо идти…
   После разговора Светлана Яковлевна дала Смирновой еще лекарств, Маринка послушно выпила и начала засыпать. Борькина мать сидела рядом, держала за руку и смотрела на нее при свете ночника. Сознание девушки постепенно стало расплывчатым, зыбким, жуткие воспоминания о недавних событиях отступили. Двое суток Маринка спала, изредка улыбаясь во сне. Ей снилось детство, Димка, поездки на велосипеде, теплый ветер в лицо и потрясающее ощущение беззаботности и абсолютного счастья.
   Проснулась она оттого, что возле постели стояла Светлана Яковлевна и осторожно трогала ее за плечо:
   — Проснись, Маришенька! Тебе надо ехать в больницу… У Борькиной матери были удивительные ясные глаза. В них было столько сочувствия и скорби! Маринка осторожно пошевелилась и села в кровати.
   — Идти сможешь?
   Девушка оперлась на руку Светланы Яковлевны и осторожно привстала с кровати.
   — Вроде бы да…
   — Хорошо. Я тут принесла кое-какую одежду, выбери что тебе понравится. Потом позавтракаешь, и я тебе помогу спуститься. Машина уже ждет. Поедем с тобой в Красногорск.
   Дорога показалась Маринке необыкновенно долгой. Машину вел Борькин отец, Андрей Семенович, которого Смирнова очень стеснялась. За всю дорогу он не проронил ни слова, только беспокойно поглядывал изредка на Маринку в зеркало заднего обзора. От каждого ухаба по ее телу пробегала волна острой боли, она морщилась и постанывала. Светлана Яковлевна снова держала ее за руку.
   — Не надо было ехать, — шептала девушка, — дома бы все прошло само собой… Отлежалась бы — и все.
   — Ну потерпи немного, дорогая, — уговаривала ее Борькина мать, — уже совсем скоро приедем. Поверь, тебе обязательно надо в больницу.
   Наконец приехали. Маринке помогли выйти из машины и провели в приемный покой. Там уже ждала сестра Борькиной мамы, Мария Яковлевна Сикорская, высокая, стройная женщина с тонкой сеточкой морщин вокруг темных глаз. Она уже была в курсе происходящего и не задала Маринке ни одного вопроса. Скользнув внимательным взглядом по девушке, быстро кивнула Борькиной матери.
   — Молодец, что вовремя привезла.
   Светлана Яковлевна кивнула и обратилась к Маринке:
   — Можешь полностью довериться Маше. Она тебя поставит на ноги. Мы тебя заберем, как только будешь в порядке. И можешь не беспокоиться, никто ничего не узнает. Даю слово. Все документы Андрей сделает…
   — А теперь садись в это кресло, — деловито сказала Сикорская, — отвезем тебя в палату. Вижу, что на ногах еще не слишком уверенно стоишь. Сегодня же сделаем все анализы.
   — Позвони мне сразу, Маша! — попросила Смелова сестру.
   — Обязательно!
   Маринку увезли в палату. Перед этим она быстро обняла Светлану Яковлевну и умоляюще взглянула на нее:
   — Только о Серафиме позаботьтесь, пожалуйста, я бабульке обещала! Извините меня, что все так…
   — Не волнуйся, ничего не будет с твоей кошкой! Ветеринар даст лекарство, я уже говорила с ним. Она скоро поправится. Отдыхай.
   По тому, как вокруг нее сразу забегали, озабоченно перешептываясь, врачи, Маринка поняла, что легко отделаться не удастся. Она покорно сдавала кровь, позволяла себя осматривать, а в голове обрывками кошмаров проплывали события той жуткой ночи, от одного воспоминания о которых сразу хотелось повеситься. Смирнова давилась слезами, осознавая, что все это случилось именно с ней. Как теперь вообще можно вернуться назад в Петровское? Как смотреть в глаза матери и — упаси господи! — Алексею? Как войти в ту страшную квартиру?
   — Не плачь, девочка! — На кровать к Маринке присела Сикорская. — Выпей успокоительного, поспи. Со всеми случаются неприятности… Сейчас нам, главное, вылечить тебя, чтобы ты была здоровенькая, а дальше все образуется.
   — Что, что образуется? — зарыдала в голос Маринка. — Ничего не образуется! Вы же не знаете, что со мной произошло! Это катастрофа! Ее невозможно пережить!
   — Я все знаю, Мариночка! — тихо сказала врач. — Ты такая в мире не единственная, посмотри на меня. Я пережила то же самое. Поэтому решила стать врачом, чтобы помогать другим людям выкарабкиваться из их бед… Очень много женщин вокруг подвергаются насилию. Это был твой первый раз? Маринка кивнула и снова захлюпала носом.
   — Спи, бедняжка, завтра мы с тобой обо всем поговорим. Наутро Сикорская пришла снова. Она выглядела усталой и задумчивой.
   — Тебе придется у нас остаться пока, — мягко сказала она, — у меня есть одно нехорошее подозрение… Но мы со всем справимся! А пока займемся твоим лечением.
   И начались капельницы, уколы, пилюли, растирания… Через неделю Маринка смогла выходить в больничный двор. Она стояла и смотрела на заснеженное, холодное пространство перед собой. В душе было примерно так же безжизненно. Казалось временами, что худшее уже позади, хотя итогом случившегося стала гулкая, глухая пустота и полное отсутствие любых эмоций. Часами Смирнова лежала, уставившись в потолок. Никакого смысла в ее жизни после той ночи не осталось.
   Но и это было еще не последнее испытание.
   — У меня плохие известия! — огорошила Маринку однажды утром Сикорская. — Держись, девочка. Но я должна тебе это сказать. Ты беременна…
   Маринка подняла на Марию Яковлевну глаза, полные немыслимой боли.
   — От кого? — равнодушно спросила она.
   — Я не знаю… Их же, наверно, было несколько? — но подбирая слова, ответила врач.
   — Да… Несколько. Сколько точно — не помню.
   — Мариночка, у тебя тяжелое воспаление, инфекции, разрывы и много всего еще. Тебе нельзя сейчас рожать.
   — А что делать?
   — Надо сделать аборт по медицинским показаниям…
   — Аборт? — До Маринки только-только начал доходить смысл разговора. — Я не согласна на аборт! Я не могу убить ребеночка! Моего ребеночка! Нет, никогда! Лучше самой умереть…
   Девушка уткнулась в подушку и зарыдала. Со стороны казалось, что сейчас Сикорская зарыдает вместе с ней.
   — Мариночка, но у нас нет выбора…
   — Как — нет? Я буду рожать, буду! Я не могу его убить! Я одна во всем виновата! Лучше меня убейте! Да, я умереть хочу!
   — Успокойся! Послушай! — Сикорская осторожно взяла Маринку за руку. — Ты же как женщина не имеешь права рожать больного ребенка. Подумай, в каком состоянии находились тогда эти изверги и ты сама!
   И на Смирнову словно въяве нахлынул тяжелый запах перегара, она ощутила во рту горький вкус водки. И на мгновение перестала рыдать.
   — И что?
   — Девяносто процентов из ста, что ребенок родится больной, если вообще родится. Я не говорю даже, что мы не знаем, кто отец… Он может быть алкоголиком или просто очень больным человеком. У тебя инфекции, которые лечатся только с помощью антибиотиков… Все это очень плохо для ребенка. Скорее всего, ты его даже выносить не сможешь. А муж-то у тебя есть?
   Маринка довольно долго думала. Потом тряхнула головой:
   — Нет больше!
   — Тем более. Соберись с духом. Я понимаю, что это непростое решение. Но посмотри на меня. Я сама в такой же ситуации никого не послушала, решилась рожать. Ребенка не спасли, меня еле-еле откачали. После операции я на всю жизнь осталась бесплодной… А тот ребенок почти семь месяцев мучился у меня в животе и безумно страдал! У него с самого начала не было шансов. — Сикорская все-таки не выдержала и заплакала. — Ты подумай обо всем хорошенько. Я не буду настаивать. Завтра сама мне все скажешь. Надо решать быстро.
   Эта ночь в больнице была для Маринки едва ли не тяжелее, чем ночь изнасилования. Она лежала без сна и разговаривала сама с собой. Наверно, она действительно не имеет права подвергать опасности жизнь ребенка. Смирнова сто раз подумала про Ольгу Маслову. Сейчас она понимала ее гораздо лучше, чем когда навещала в больнице. Она тоже должна была много выстрадать… Почему выбор в жизни всегда настолько тяжел?
   Перед глазами проплывали искаженные лица мужчин из той кошмарной ночи. Маринке казалось, что она до сих пор ясно различает в тишине их голоса, чувствует прикосновения чужих рук. Эти удары по лицу, отвратительные рожи прямо над ней, страшная, все затмевающая боль… Хватит! Нет, она не позволит никому из этих извергов стать отцом ее ребенка, искалечить едва зародившуюся в ней жизнь! Это будет слишком дорогая расплата за ее собственный грех.
   Рано утром Маринка уже стучалась в кабинет к Сикорской. Ее глаза воспаленно блестели после бессонной ночи. Врач медленно подняла голову от бумаг и внимательно посмотрела на нее:
   — Марина, что с тобой?
   — Я решилась, — глотая слезы, объявила Смирнова, — будем делать аборт. Сегодня же, быстрее, чтобы ребенок не мучился ни одной лишней минуты.
   Сикорская тоже прослезилась и кивнула:
   — Марина, это взрослое решение. Я думаю, что ты права.
   Последнее, что помнила Смирнова об этом дне, — разбегающиеся перед ее глазами ряды ламп на потолке, после того как ей ввели наркоз.

Глава 5
ВОССТАНИЕ ИЗ АДА

   Маринка пришла в себя на удивление быстро. Уязвленная душа срочно требовала перемен, хотя тело еще страдало. Уже на третий день она настойчиво запросилась домой.
   — Ну все, вы же вылечили меня от главной болезни, — жестко сказала она, глядя прямо в глаза Сикорской, — значит, мне можно уехать.
   — Марина, нам надо понаблюдать тебя еще несколько дней, чтобы не было осложнений, — запротестовала врач. — Ты принимаешь лекарства, мы наложили швы… За тобой нужен особый уход!
   — Это все пройдет, — махнула рукой Смирнова, — я тут больше не могу. Иначе с ума сойду! Вы-то меня понимаете?
   Сикорская понимала. Поэтому и отпустила девушку в Петровское на свой страх и риск, хотя не имела права этого делать. Но каким-то шестым чувством она, опытный врач, ощутила, наверное, что нельзя больше держать девушку в больничных стенах — иначе может быть нервный срыв. За Маринкой приехал Борька, который по-прежнему ее ни о чем не спрашивал.
   Он, слегка смущаясь, вручил ей букет цветов. Первые весенние тюльпаны! Где он только достал их?
   — Ну что, тебе стало легче?
   — Стало! — выдохнула Маринка. Она ощущала себя постаревшей лет на десять. — Вези меня скорее домой, я так устала!
   По дороге Борька сообщил Маринке интересные новости.
   — Я убрался у тебя в квартире, — он помолчал, — а еще связался с хозяйкой, сказал, что ты там больше жить не будешь.
   Маринка рот открыла от удивления:
   — Как же… Я ведь ей обещала…
   — Все нормально, не волнуйся. Она как раз собралась ее продавать. Окончательно осела в Москве бабка. Ну я взял да вывез твои вещи и нашел новое жилье. Цена вполне сносная, я заплатил за два месяца вперед. Только Серафима осталась тебе в нагрузку — хозяйка слезно умоляла ее оставить и позаботиться о ней. Впрочем, и тут все решилось. Мама за это время так к ней привязалась!;
   — Борька… — прошептала Маринка, — как мне тебя благодарить?
   — Никак. Просто живи спокойно — и все. Выздоравливай, о случившемся не вспоминай, — отрезал тот.
   На следующий день после возвращения в Петровское Маринка уже вышла на работу. Больше всего она боялась вопросов коллег. Но на удивление — никто в школе ничего не знал.
   — Что-то исхудали вы в командировке на казенных харчах, Марина Васильевна! Такая бледненькая! — сочувственно смотрели на нее преподаватели.
   — Это Москва на меня плохо действует, не привыкла я к столичной жизни, — оправдывалась Смирнова, не поднимая глаз. — И стажировка там была очень серьезная…
   Дети по Маринке просто истосковались. Когда она вошла в класс, поднялся оглушительный радостный рев:
   — Ура! Марина Васильевна приехала! — Некоторые дети даже выбежали к доске, чтобы поприветствовать ее. — Мы так вас ждали! Без вас нам плохо было!
   Целый урок они проболтали о том о сем. Дети рассказали ей все последние школьные новости: что успели пройти по программе, кто болел, кто какие оценки получил. Знакомая атмосфера стала для Маринки лучшим лекарством от всех болезней тела и души. В первый день после возвращения, оказавшись снова с детьми, она быстро смирилась со своими горестями и с головой погрузилась в любимое дело. К тому же по тону преподавателей стало очевидно, что ее история не стала достоянием широкой общественности. От этого Маринке тоже стало чуть легче.
   И в райкоме с ней общались спокойно, расспрашивали о поездке в Москву. Борькин отец и виду не показывал, что знает о ее жизни больше остальных, — как всегда, приветливо здоровался в коридорах, вызывал ее на совещания. И ни разу больше не вспомнил вслух того болезненного эпизода, хотя иногда она ловила на себе его пристальный, озабоченный взгляд. Каждый день Маринка с благодарностью думала о Смеловых, которые не нарушили данный ими обет молчания, — наученная историей с Димкой, она ожидала от окружающих чего угодно… И Алексей, значит, тоже никому ничего не рассказал, иначе весь город бы уже на ушах стоял.
   Снятое Борькой жилье оказалось просто чудесным. Маринка ахнула от изумления, когда вошла в квартиру. Большая, просторная гостиная, маленькая, уютная спальня, хорошая ванная и кухня. Мебель замечательная, практически новая, и телефон, и даже телевизор есть! Много света, под окном — кусты сирени. Как только Борька умудрился снять такую шикарную квартиру за совсем смешные деньги? — изумлялась девушка. Только вот Серафиму Борькина мать попросила у них оставить — очень уж она привязалась к кошке, выхаживала ее, как ребенка. Маринка не стала возражать, — наверно, им там вдвоем скучно без Борьки, пусть хоть кошка их порадует!
   И работа, и новая квартира были для Смирновой в тот момент как нельзя более кстати. Больше всего на свете ей хотелось забыть те тяжкие дни. Просто сделать так, чтобы их не было — ни в календаре, ни в памяти. Но она отлично понимала, что это не в ее силах и что долго тянуть с разводом с Алексеем у нее не получится. Ну и ладно. Твердое решение она уже приняла, а дальше — будь как будет. Только на одно не хватало Маринкиных сил: сходить в общежитие и сообщить об этом самому Алексею. Да все откладывала разговор с матерью — а ну как она уже что-то знает…
   Но, как оказалось, Лидия Ивановна вообще была не в курсе ситуации и сама ждала от дочери каких-то разъяснений. Больше всего матери не нравилось упускать из своих рук контроль над чем бы то ни было, особенно над личной жизнью Маринки.
   — С приездом, дочь! — по-прежнему обиженно сказала она в трубку, когда Маринка ей позвонила. — Ну как там Москва? Не отвыкла ты еще от нас, от провинции?
   — Ну что ты, мамочка! — ответила Маринка. — Я приехала даже на несколько дней раньше, чем планировалось. Волновалась, как вы все тут…
   — Ну-ну, — удовлетворенно хмыкнула мать и сразу полюбопытствовала: — А как Алексей? Что-то я его целую неделю не видела. Как ты уехала — так он и пропал. Даже ни разу не заходил к нам… И дверь в общежитии не открывает. Я у Филиппова спросила, он его тоже ни разу не видел. С ним вообще-то все в порядке?
   — Не знаю, — тихо ответила Маринка. — Мама, я должна тебе кое-что сказать.
   — Что еще случилось? — сразу насторожилась Лидия Ивановна.
   — Скажи, ты можешь сходить со мной в общежитие к Алексею?
   — Как это — сходить в общежитие? — изумилась мать. — А ты сама где сейчас живешь?
   — Я же тебе говорю, все объясню потом. Сходи, пожалуйста…