Воронцова Наталья. Маринкина любовь

   И вот однажды поздно вечером это случилось. Маринка в домашнем халате как раз читала Илье перед сном «Тома Сойера». Вдруг услышала, как распахнулась входная дверь и в коридоре послышались смех и веселые голоса — мужа, Жени и еще кого-то незнакомого. Маринка не на шутку разозлилась: что за моду взял Павел, с тех пор как начался у него этот роман с Женей, — опять на ночь глядя кого-то приволок! Она вышла в коридор и приготовилась было выставить поздних гостей из квартиры или по крайней мере попросить их вести себя тише, и осеклась, онемела… Прямо перед ней в прихожей ее квартиры стоял совсем молодой Димка. То есть это был, конечно, не Димка, но как он был на него похож! Те же светлые волосы, только более золотистые, те же смешные веснушки и серо-голубые огромные глаза! Да и ростом он был повыше Димки — почти подпирал потолок… Но все это было заметно не с первого взгляда. Сначала же Маринка просто остолбенела.
   — О, знакомься, жена! — громко начал Голубев. Он был явно в легком подпитии, что с ним случалось крайне редко. — А мы с Женей гостей привели. Вот Розочка, наша завуч по внеклассной работе. И Славик Весельцов, ее военный друг, защитник Родины! Товарищи, это моя жена, Маринка.
   — Здрасте! — сказала Розочка и протянула Маринке тонкую ручку с ярким маникюром.
   — Добрый вечер! — смущенно пробасил рыжий Славик откуда-то сверху.
   — Очень приятно! — еле выдавила Маринка, машинально запахивая поплотнее полы халата.
   Про эту самую Розочку она многократно слышала от мужа: тот добродушно посмеивался над ней. Ей было уже тридцать семь, а она ни разу не была замужем. Роль старой девы пугала ее отчаянно. Вот и стремилась Розочка заарканить любого, кто был в штанах. Видимо, на этот раз все сложилось удачно.
   Маринке вдруг стало очень плохо. Ноги подкашивались, ее била крупная дрожь. Она никак не могла отвести глаз от Вячеслава — как будто прилипла к нему взглядом. А он, замечая это, отчаянно смущался, старался казаться незаметным, не понимая, чем обязан такому вниманию хозяйки к своей скромной персоне.
   — Что-то ты бледненькая сегодня. Устала? — участливо поинтересовался Голубев. — Не волнуйся, мы долго не задержимся. Просто сегодня у меня юбилей работы в образовании, решили немного отметить… Посидим недолго и разойдемся. Хочешь, посиди с нами…
   — Сначала мне надо пожелать ребенку спокойной ночи, — сухо сказала она. — Я вернусь. Наверное…
   — Марина, не беспокойся, мы сейчас попьем чаю и сразу разойдемся. Постараемся не шуметь, — заверила Женя.
   Маринка кивнула и быстро ушла в спальню. Казалось, что ее сейчас просто удар хватит. Уложив Илью и отдышавшись немного, она все-таки вышла на кухню. Там в самом разгаре был какой-то пикантный разговор. Раскрасневшаяся Женя смущенно хихикала, прикрывая рот ладошкой. Чаем, естественно, дело в этот вечер не ограничилось. Гости потягивали из чашек какое-то дешевое вино, а Голубев сидел в обнимку с бутылкой коньяка.
   — О, наконец-то! — сказал он. — Мы только тебя и ждали. Садись. Славка, налей моей жене вина!
   — Только не шумите, пожалуйста! Илье надо выспаться!
   Вообще-то пить Маринке совсем не хотелось, но она, глядя на Весельцова, который своими загорелыми большими руками щедро плеснул ей в чашку ядовито-малиновой жидкости, сдуру зачарованно хлопнула все одним глотком. Голова закружилась. Чем я хуже других, подумала она, они, похоже, набрались к этому времени уже достаточно…
   — Так вот, я продолжаю историю нашего знакомства, — весело сообщила Роза и закурила. — Со Славкой меня свела одна моя подруга. Она живет в том городе, где размещается Славкино училище. Сказала, что этот лейтенантик просто обалденный! И преподаватель, представьте себе, да! Но и я тоже не промах. Славка, подними майку!
   Тот смущенно огляделся, посмотрел почему-то на Маринку и отрицательно покачал головой:
   — Да что с тобой, Роза? Неудобно же…
   — Чего неудобного? Все свои, сто лет знакомы. Давай! Роза энергично задрала Весельцову футболку. На его спине краснели свежие ярко-красные полосы. Роза горделиво обвела взглядом всех присутствующих и продемонстрировала свои наманикюренные ногти. Маринке снова стало плохо. Ей на секунду померещилось, что никакой это не Розин Славка, а самый что ни на есть настоящий ее Димка, которого демонстрируют общественности как породистого жеребца. Обида сжала горло.
   — Ну все, посидели — и хватит, — раздраженно сказала она, — пора расходиться. Третий час.
   — Марина права. — Женя интеллигентно закивала. — Ребята, нужно уходить. Всем завтра на работу.
   — Я провожу Женю и останусь у нее, если ты не будешь возражать. Оттуда до работы ближе добираться, — прошептал жене Голубев, целуя ее в щеку.
   — Конечно, только возьмите такси. Метро давно закрылось.
   — И нас подбросьте по пути! — причмокнула Роза. — Впереди продолжение бурной ночи, правда ведь, Славик?
   Тот кивнул тяжелой головой и снова покраснел. Его серо-голубые глаза увлажнились и потемнели, и у Маринки снова перехватило дыхание.
   Гости ушли, распрощавшись. Маринка задумчиво перемыла посуду и села на кухне у стола. Вылила в чашку остатки вина и залпом выпила. Сегодняшняя встреча поселила в ее сердце предчувствие, которое властно подчинило все ее мысли, а главное — желания. Маринку снова куда-то несло, а она барахталась, не понимая, что ей делать.
   На следующей неделе Маринка поехала навестить тетку в Подмосковье. В воскресенье, собираясь отправляться назад, купила почему-то билет в Петровское. Позвонила мужу, сказала, что тетка плохо себя чувствует, ей надо задержаться. Обещала быть к вечеру. Пыталась объяснить себе, что соскучилась по матери, по Кристинке… Но на самом деле прекрасно осознавала, что ей обязательно надо увидеться с Димкой, обнять его, почувствовать родной запах, прижаться к груди. Встреча с красавцем Весельцовым словно пробудила тщетно подавляемые воспоминания. Маринка точно рассчитала время: три часа туда, три обратно, два с половиной с ним… Бешеной собаке сто верст — не крюк!
   Она приехала в Петровское и сразу, не заходя к матери, пошла на берег реки, к лодочному ангару, где Димка обычно проводил большую часть времени. Похоже, предчувствие ее не обмануло: ангар был открыт и кто-то брякал там железом, наверное, возился с мотором. Первой Маринку заметила гончая собака Найда, которую Димка прикупил некоторое время назад для походов в лес. Найда была еще молодая и глупая, поэтому, выскочив из ангара, она радостно прыгнула на Маринку, лизнула ее в лицо горячим языком и тут же умчалась прочь — только пыль полетела. Затем из ангара выбежал озабоченный Димка. Едва кивнув Маринке, он крикнул ей:
   — Жди здесь! — и помчался вслед за собакой. Маринка осталась растерянно стоять у ангара, не понимая, «что ей теперь делать.
   — Найда, девочка моя! — раздавался из кустов встревоженный Димкин голос. — Куда же ты убежала? Иди ко мне, иди скорее!
   Минут через десять он появился, одной рукой придерживая собаку за ошейник. Он присел, собака начала лизать ему лицо. Димка не уворачивался, довольно подставляя ей щеки.
   — Моя красавица, Найдочка, смотри, это Марина… Как я тебя люблю, моя девочка! Не убегай больше!
   Это было слишком даже для терпеливой, все прощающей Маринки. Она оказалась хуже какой-то гончей! Зачем она приехала? Он ее вовсе не ждал, ему без нее было очень хорошо с другой «девочкой» — Найдой…
   Маринка круто развернулась на каблуках и побежала через кусты к дороге, смахивая с лица слезы обиды. Димка через мгновение понесся за ней следом. Рядом, высунув мокрый язык, радостно бежала Найда.
   — Куда ты? Что с тобой, принцесса моя?
   Маринка не отзывалась, ускоряя бег. Димка догнал ее довольно скоро и попытался в шутку повалить на траву. Она серьезно сопротивлялась:
   — Дим, уйди. Я дура, полная дура! Я никогда не была тебе нужна! Мне не стоило приезжать к тебе!
   — Да что ты мелешь? — взвился Соловьев. — Ты просто истеричка. Что я сделал не так? У меня просто собака убежала! Я ее догнал. Ничего же не случилось…
   — Я для тебя хуже собаки!
   Димка чертыхнулся и ушел. Найда еще раз облизала Маринку и покорно побежала следом за хозяином. Голубева кое-как успокоилась, села в автобус и вернулась в Москву. Настроение было самое отвратительное. Наконец она осознала свое подлинное место в его жизни — после всех жен, лодки, велосипеда и даже собаки! Дальше так продолжаться не могло. Маринка сжалась как пружина и с головой погрузилась в работу и быт.
   А уже в следующие выходные в квартире Голубевых как гром среди ясного неба снова появился Весельцов. Маринка только-только начала успокаиваться, убеждая себя, что все самое страшное уже позади, что она наконец отрывается от болезненной, тяжелой зависимости от Димки. Но оказалось, что это далеко не так…
   Вячеслав приехал в гости к Розе на выходные, и в субботу Павел Иванович затащил его к себе домой. Причина была какая-то абсурдная: у Голубевых были бесконечные проблемы с унитазом, а Славик якобы слыл непревзойденным мастером этого дела. В общем, часа три он, согнувшись в три погибели, ковырялся в сортире, а Маринка приносила по его просьбе какие-то инструменты. Потом он долго и шумно мылся, вытирал полотенцем красивое, загорелое тело, а Маринка не сводила с него глаз. И каждый раз вздрагивала, когда довольный починкой унитаза Голубев нежно называл его Славиком. В ее глазах это был Димка — и только он!
   Когда сели обедать, благодарный Павел Иванович попытался завязать с гостем разговор. Но Весельцов не был словоохотлив. Говоря что-то, он густо краснел и немного заикался, стараясь отделываться междометиями. Он даже ложку держал как Димка! Маринке снова показалось, что она видит сон, который непременно скоро закончится.
   Но не тут-то было. Роман Вячеслава с Розой развивался, он часто мотался к ней в Москву. Вероятно, дело у них шло к свадьбе. По крайней мере, такой счастливой и окрыленной, по оценкам Павла Ивановича, Розочку еще никогда не видели. Они вместе приходили к Голубевым, несколько раз всей компанией ездили за город на шашлыки… Вряд ли Маринка и Вячеслав обмолвились за все это время даже десятком предложений. Наоборот, в компании они старались вовсе не смотреть друг на друга.
   А потом Маринка как-то сразу с ним переспала. Дело было по осени, когда все выехали в лес за грибами. Так получилось, что Маринка и Славик сначала немного отбились от остальных и ходили рядом по какой-то поляне, потом он нагнулся срезать найденный гриб, она инстинктивно опустила руку потрепать его по густым светлым волосам… Она любила в этот миг вовсе не его, ей бы такое в голову не пришло, и тянулась совсем не к нему. Перед ней был живой, милый, знакомый до каждой ложбинки Димка, по которому она снова отчаянно соскучилась.
   — Ничего себе! — потрясенно сказал Весельцов, когда все закончилось. — Вот уж не ожидал от тебя! Казалась такой холодной!
   — Димка! — Маринка, не открывая глаз. — Как же мне хорошо!
   Славик непонимающе посмотрел на нее, но ничего не сказал. Издалека послышались голоса. Женский требовательный голос громко звал Славика.
   — Вставай скорее! Там Роза…
   Эти его слова мгновенно привели растаявшую Маринку в чувство. Ощущение было такое, как будто на нее среди ночи вылили ушат холодной воды.
   — Боже, что я сделала! — Округлившимися от ужаса глазами она смотрела на себя, на застегивающего брюки мужчину, на густой хвойный лес вокруг. — Прости, прости! Я не знаю, что это было!
   Она вскочила и начала лихорадочно приводить себя в порядок. Славик удивленно смотрел на нее. Своими метаниями она напоминала сумасшедшую.
   — Да нет, все очень даже ничего было, — наконец сказал он, — не волнуйся ты так.
   От этих слов у Маринки началась истерика. Она рыдала в голос и не могла остановиться. А Славик, не зная, что делать, кругами ходил вокруг нее. А к ним уже быстро приближались Маринкин муж, Роза, Женя…
   — Что с ней? — обеспокоенно спросил Павел Иванович.
   — Упала, ногу поранила, — после секундного колебания флегматично сказал Славик. — Я вот поднял…
   — Ты идти-то можешь? — озабоченно спросила Женя. — Или лучше мужчины донесут тебя? Славка, давай!
   — Нет, только не надо нести! — испуганно вскрикнула сквозь слезы Маринка. — Я сама.
   И опять зарыдала. Добрая, заботливая Женя усадила ее на сухую коряжку и, задрав штанину Маринкиных спортивных штанов, внимательно осмотрела ногу.
   — Вроде бы ничего страшного, даже царапин не вижу! Не плачь! — вынесла она свой вердикт.
   Голубев гладил жену по голове, успокаивая. И только Роза сразу что-то инстинктивно почуяла и все переводила недоверчивый взгляд с пунцового, понурого Славика на рыдающую Голубеву и обратно.
   В следующий раз Вячеслав приехал к Маринке, когда Голубева дома не было. Он привез ей небольшой букетик полевых цветов. Маринка мялась на пороге, не зная, что ей делать.
   — Но Павла нет дома… Заходи вечером, — наконец вымучила она.
   — А мне не нужен Павел. Я к тебе приехал. Мне кажется, нам надо поговорить.
   Еще секундное колебание, взгляд прямо в серо-голубые глаза — и Маринка распахнула перед ним дверь:
   — Прошу. Только ты приехал в неурочный час. У меня не прибрано. И учти, у меня нет времени. Мне нужно скоро бежать… Мы не будем долго разговаривать!
   — А долго и не надо! И беспорядком меня не испугаешь! Я вообще в общежитии, в части живу, насмотрелся всего. — Он обезоруживающе улыбнулся ей пухлыми, влажными губами.
   Голубева снова почувствовала, что почти теряет сознание от его присутствия. Не было рядом никакого чужого Славика — был только Димка, помолодевший, коротко стриженный, родной. Такой, о каком она мечтала всю свою жизнь.
   — Прости, я не знаю, что со мной, — прошептала она, медленно склоняя голову ему на плечо.
   А он обнял ее своими огромными руками, поднял высоко — точно как Димка — и легко отнес в спальню. Только через несколько часов безумства странный дурман начал рассеиваться.
   — Боже мой! Что же это опять? Что я делаю? — вдруг встрепенулась Маринка и села, встревоженно оглядываясь.
   — По-моему, ты все очень хорошо делаешь, — улыбнулся Весельцов и вытянулся в кровати.
   — Нет-нет, так нельзя! Сейчас же Илюшка придет… — Голубева взялась за голову, которая мучительно гудела. — Уходи!
   Она вскочила, заметалась по комнате и стала швырять ему прямо в постель брюки, носки, рубашку.
   — Да что с тобой?
   — Уходи немедленно! И не смей здесь появляться. Никогда! Ты слышишь?
   — Хорошо, хорошо… Ты только успокойся…
   — Уходи!
   Маринка побежала в ванную и закрылась там. Слава медленно оделся, аккуратно по-армейски заправил сбитую постель и постучал ей в дверь:
   — Эй, ты там в порядке? Какая вожжа тебе под хвост попала? Ладно, не сердись, я уже ухожу…
   И действительно — тихо закрыл за собой входную дверь и ушел. Маринка несколько дней снова была сама не своя. Присутствие рядом второго Димки лишало ее разума и воли, возвращало к тому, что она настойчиво пыталась забыть. Только инстинкт самосохранения еще кричал, что надо бежать от этой новой беды. От душевных метаний у нее поднялась температура, которая держалась несколько дней, несмотря на все лекарства. В бреду Маринка видела, как к ней приближается любимый, улыбающийся Димка, лет двадцати пяти от роду, но вдруг его лицо становится искаженным, незнакомым, изо рта выглядывают клыки — и он впивается ими прямо ей в шею…
   Когда ей стало получше, Весельцов однажды днем приехал ее навестить. И Маринка его снова впустила — не понимая, зачем это делает. Она лежала в постели, а он сидел рядом на стуле и улыбался.
   — Я же ничего не знаю о тебе, — слабым голосом сказала она, пытаясь скрыть свою радость от новой встречи, — расскажи.
   — Что рассказывать? Не умею я. Я военный… Меня служить учили, а не языком болтать. Ну родился в Саратове. Мать умерла через три года…
   — Умерла? — Маринка даже на локте приподнялась. — Быть такого не может!
   — Почему ты удивилась? Я что-то не то сказал? — смутился Славик.
   — Нет, продолжай, продолжай!
   — Меня воспитали отец и мачеха. Отец тоже был военный, я его почти не видел. Разъезды сплошные. Мачеха занималась другими детьми. Меня в шестнадцать лет отдали в военное училище. Потом поездил по стране. И вот осел в училище, про которое ты знаешь…
   — И где тебя все знают как отличного мужика! — съязвила Маринка.
   — Это неправда… Вот. Отец умер три года назад. С мачехой не общаюсь, у них своя жизнь. А еще я от Розы ушел… Не могу больше разрываться!
   Слава снова густо покраснел и затих. Голубева невольно залюбовалась его красивым, гладким лбом, светлыми ресницами, загнутыми кверху… Она потянулась к нему губами и прикоснулась к щетинистой щеке… Димка, Димка! Все возвращается на круги своя.
   После болезни Маринка попыталась как-то собрать разбегающиеся мысли. В конце концов, она уже далеко не девочка. У нее семья, сын, работа. Устоявшийся, в целом благополучный быт. А тут в ее жизнь врывается нечто, что ставит под сомнение все дальнейшее существование в прежнем режиме. Разум твердил, что нельзя этого допускать. А душа… Душа ликовала, исполненная каким-то гибельным, но могучим женским торжеством. Ну и пусть настоящий Димка дважды отвергал ее детей и тысячу раз — ее саму. Теперь перед ней — его улучшенная копия. Красивый, сильный, молодой. Даже чересчур — на целых семь лет моложе Соловьева, а значит — ее тоже… Это не та жалкая месть, которую она устроила ему, выйдя замуж за Голубева! Теперь она может общаться с самим Димкой, только с лучшим — ах как хотелось ей тогда в это верить! Это лине главное доказательство женской силы — изменить любимому с ним самим? Пережить заново все то, что судьба не дала ей пережить с тем, единственным, незабвенным? Разум постепенно перестал сопротивляться, запутавшись в собственной аргументации, и, наконец, тихо сдался.
   Бежали дни. Вячеслав стал приезжать все чаще. Маринка ходила с ним в кино и в дешевые кафе — на рестораны денег не было. Однажды они засиделись в таком заведении, и Весельцов опоздал на свою электричку, которая отправлялась полвторого ночи.
   — Что теперь будет? Мне же даже пойти тут не к кому… Он стоял на перроне, как будто заблудившийся школьник,
   с недоуменно-обиженным выражением лица. Маринка невольно рассмеялась:
   — Как это — не к кому? У тебя тут Роза есть…
   — Ты шутишь! — Славка поднял на нее глаза и покраснел. — Ну что я теперь буду делать?
   — Да не дрожи ты так, герой-любовник! Не оставлю тебя на вокзале куковать. Поехали ко мне!
   — Как — к тебе? А Павел?
   — Павел уже спит. Едем!
   — Ну если… Но…
   Голубева рассмеялась и закрыла ему рот ладонью:
   — У вас в армии все такие трусы? А кто же тогда родину защищает?
   Они поймали такси и минут через сорок добрались до района, где жила Маринка.
   — Сплошное разорение с тобой! Я еще не настолько богата, чтобы на такси ночами разъезжать… — Маринка улыбнулась, беря Славку за руку.
   Когда входили в подъезд, Весельцов дрожал как осиновый лист. У квартиры Голубева сделала ему знак рукой, прислушалась и стала осторожно отпирать дверь.
   — Марин, а может, я все-таки пойду? Неудобно как-то!
   — Молчи!
   В квартире было тихо, все спали. Славка быстро разделся у порога и замер, не зная, что делать дальше.
   — Бери свои вещи и иди за мной! — прошептала Маринка.
   Она на цыпочках прошла в гостиную, быстро разделась и, не зажигая света, нырнула под одеяло.
   — А где же Павел?
   — Мы давно не спим вместе. Он спит в одной комнате с Ильей. Иди ко мне! — Маринка весело протянула из-под одеяла руки. Славка осторожно залез к ней, нервно мотая рыжей головой.
   — И все-таки это нехорошо!
   — Кто бы говорил!
   Не сомкнувшая за ночь глаз Маринка слышала, как Павел Иванович встал — как обычно рано. Из гостиной хорошо было слышно, как он умывался, возился с чайником на кухне. Потом проснулся Илья, прошлепал на кухню, где отец накормил его завтраком.
   — А вдруг они зайдут сюда? — прошептал дрожащим голосом проснувшийся Весельцов.
   Маринка отрицательно помотала головой и улыбнулась:
   — Тоже мне Казанова! Не дрейфь!
   И действительно, на кухне и в коридоре Голубев с сыном разговаривали приглушенным шепотом, даже собрались и вышли из дома быстрее, чем обычно.
   — Фу! Отлегло, — шумно вздохнул Вячеслав. — Ну и ночка! Я так нервничал, что даже вспотел! У меня так в первый раз — чтобы при живом муже…
   — А обычно при мертвых бывает? Нечего с чужими женами спать, тогда и потеть не придется! — парировала Маринка.
   Она встала, весело напевая, набросила халат и вышла на кухню. Там для нее лежали, как обычно, приготовленные мужем два бутерброда. Чайник был еще горячий.
   — Эй, герой! Тебе чай или кофе сделать?
   Весельцов не отозвался, и Маринка, пританцовывая, вернулась в гостиную. Вдруг сердце у нее оглушительно стукнуло и упало в пятки. В коридоре у трюмо, аккуратно подвинутые в угол, стояли огромные Славкины ботинки. Не заметить их было невозможно.
   — Это что такое? — строго спросила Голубева появившегося из гостиной любовника.
   — Это мои… Ой, извини, забыл убрать… Что теперь будет?
   — Ну и дурень ты все-таки, Димка!
   — Какой я тебе Димка? И почему ты меня всегда Димкой зовешь? — мгновенно взъелся Вячеслав.
   — Прости, у меня что-то с головой… Ты просто очень похож на одного человека… Я вас все время путаю.
   — Хорошее объяснение! Ладно, пошли завтракать. Мне в училище пора…
   — А ботинки ты зря оставил. Теперь объясняться придется… Через полчаса Славка уехал, а Маринка осталась хлопотать по дому. Уроков у нее в этот день не было. Она весело перемыла посуду, убрала постель и, сладко вздыхая, уселась у окна, с улыбкой вспоминая приключения прошедшей ночи.
   Вечером ее ждал неприятный разговор с Голубевым. Она знала о том, что разговор этот неминуем, с того самого момента, когда увидела утром Славкины ботинки. Но отчего-то ей было вовсе не страшно. Она совершенно не собиралась ссориться с мужем, была намерена, как многократно прежде, перевести маленькую семейную драму в шутку. В первый раз, что ли, у них в семейной жизни происходят курьезы? Но в этот раз все обернулось совершенно иначе.
   — Марина, — краснея, начал муж, когда Илья уснул, — мы с тобой должны кое-что обсудить… Мы так не договаривались… Это пошло!
   — Как?
   — У нас с тобой сын. Мы, несмотря ни на что, все-таки семья и должны соблюдать правила… Я вовсе не против, чтобы ты с кем-то встречалась, ты знаешь, но дома… В квартире моей мамы!
   — То есть где-нибудь на грязной кровати в гостинице — это нормально, а тут — пошло?
   — Мариночка, ты же понимаешь, что я имею в виду… Ты не нервничай, пожалуйста, выслушай. Давай раз и навсегда обо всем договоримся.
   — Паша! Я не хочу ни о чем договариваться! Мне осточертела такая жизнь! Я очень хорошо отношусь к тебе, но я не могу так больше жить. Я не люблю тебя, Паша!
   — Как? — У Голубева даже очки упали с носа. — Почему? Я же все делал для тебя… Я тебя из этой задницы в столицу вывез, женился на тебе! У нас же все было так хорошо!
   — Паша, мужчину любят не за то, что он что-то делает. Его просто любят! А в столицу я не рвалась, просто так сложилось. Ты же знаешь…
   — Что ты говоришь? Это неправда! У нас же сын… Марина, я не хочу ничего менять!
   — А я хочу! Знаешь, я думаю, что нам лучше разъехаться…
   — Нет-нет, это бред какой-то. Столько лет счастливой жизни… Мамочка, помоги мне! — бормотал Голубев, нервно протирая очки салфеткой. — Марина, у тебя припадок. Я отказываюсь тебя слушать! Ты назавтра пожалеешь о своих словах!
   — Какая счастливая жизнь, очнись! Когда мы вместе спали в последний раз?
   — Когда? А какая разница? Разве все в жизни измеряется постелью? Секс — это не главное. Мы с тобой прекрасно жили, у нас было взаимопонимание! Я тебе никогда, слышишь, никогда не вспомнил ту кошмарную ночь в Петровском, когда у меня чуть разрыв сердца не случился! — И тут внезапная догадка обожгла Павла Ивановича. — Я знаю, почему ты так говоришь! Я понял! Это все из-за денег. Я не нужен тебе потому, что не могу зарабатывать, как другие, потому, что тебе всегда хотелось большего! Ты тут в столице нагляделась на всех, кто на «мерседесах» ездит, и тебе тоже захотелось! Что ж… Я тогда…
   — Паша, успокойся, — Маринка испугалась не на шутку, глядя на багровое лицо мужа; казалось, сейчас Голубева хватит удар, — это все не так, ты же знаешь.
   — Нет! Ты всегда презирала меня, когда я потерял работу. Ты хотела лучшего! Ты достойна такого. Я немедленно ухожу!
   — Остановись! Что ты делаешь?
   — Не видишь, собираю вещи!
   Голубев с грохотом достал с антресолей старый, помятый чемодан и начал беспорядочно запихивать туда вещи: мамину большую фотографию, носки, Библию, зубную щетку. Маринка стояла у дверного косяка, скрестив руки, и не знала, что предпринять. Она как будто одеревенела, внутри раскрылась черная, гулкая пустота.
   — Хорошо. Уходишь — уходи. Но что я скажу завтра сыну?
   — Я сам ему все скажу! — буркнул Павел Иванович. — Остальное заберу потом. Приду, когда тебя дома не будет.
   Он накинул на плечи плащ и буквально вылетел из дома, хлопнув дверью. Маринка еще долго стояла, опершись на косяк, в коридоре. Она понимала только одно: ее жизнь снова на крутом повороте, последствия которого совершенно неочевидны. Да еще как Илюшка это все переживет… Как ему объяснить?.. Уход отца для ребенка в таком возрасте, говорят, большая психологическая травма.