Воронцова Наталья. Маринкина любовь

   Однажды вечером позвонила возбужденная Наташка Соловьева:
   — Крестная, привет! Ты знаешь, что ваш школьный выпуск в мае собирается встречаться?
   — Да ты что? — Маринка глубоко вздохнула, кровь прилила у нее к щекам. — Нет, конечно. Мне никто не звонил.
   — Я тебе звоню. Просто там Виктория за это дело ответственная, она отчего-то тебе звонить сама постеснялась. Меня попросили.
   — Еще бы! Знает кошка, чье мясо съела.
   — В общем, я тебе все доложила. Готовься. Там из вашего выпуска почти все будут. Даже Смелое из Германии приехать обещал…
   И как всегда — ни слова про Димку. О том, что он жив и как-то здоров, Маринка узнавала исключительно через свою мать, которая хоть и с неохотой, но иногда рассказывала о нем. Наташка о брате не упоминала принципиально, хотя и виделась с ним регулярно. Известие о предстоящей встрече выпускников всполошило Маринку так, что она не могла уснуть всю ночь: ворочалась, пихая в бок безмятежно храпящего Весельцова. Неужели она снова увидит Димку и всех одноклассников, с большинством из которых ни разу не общалась после ухода из школы?
   Маринка думала о предстоящем мероприятии каждый день. И чем ближе была заветная дата, тем беспокойнее ей становилось. А что, если она увидит Димку — и все начнется по новой? Нет, такого не может быть! После всего, что произошло с тех пор?.. Нет! У нее есть Славка. Чтобы ничего не случилось, надо, чтобы он поехал вместе с ней. Чтобы даже соблазна не было…
   — Что это ты ходишь сама не своя? Не беременная ли? — с подозрением глядя на Маринку, хмуро спрашивал Слава.
   — У меня встреча выпускников скоро!
   — Подумаешь! — зевал Весельцов. — Ерунда какая!
   — Ты поедешь со мной?
   — А что я там забыл? В Подмосковье, что ли, давно не был?
   — Познакомлю тебя со всеми!
   — А банкет будет?
   — Будет — в школьной столовой…
   — Это хорошо. Тогда поедем!
   Вместе с ними неожиданно собрался и Илья. Ему отчего-то очень захотелось посмотреть на одноклассников, о которых он так много слышал от матери.
   Наконец настал долгожданный день. Уже много лет Маринка так никуда не собиралась! Заранее сшила себе длинное черное платье. Первое вечернее, которое у нее за всю жизнь появилось. Вместе с Ташкой долго листали модные журналы, выбирали фасон. У нее же для довершения образа Маринка одолжила длинные сверкающие сережки, потерять которые боялась пуще смерти. О том, какие в них камни, она даже думать боялась. С утра сходила в парикмахерскую, покрасила волосы, уложила тяжелой раковиной на макушке.
   — Чего это ты так готовишься? Как будто на бал собираешься! Подумаешь, встреча… Посидим да выпьем.
   — Слава, я тебя с Димой познакомлю. Помнишь, я тебе рассказывала?
   — С тем самым, что ли? Ну познакомь. И с ним тоже выпьем. Еле-еле заставила его Маринка надеть приличный костюм.
   Все думала, как они увидятся с Димкой, как она представит ему Весельцова и повзрослевшего сына… Будет держаться достойной московской дамой. Очень степенной и светской, как Ташка учила. Немножко равнодушной, которая давно выше ситуации…
   Получилось все, естественно, совершенно наоборот. Когда они вошли в здание школы, в котором Маринка не была столько лет, у нее из глаз тут же хлынули слезы. Она убежала в туалет отплакаться, а Весельцов ее дожидаться не стал и отправился в столовую, где кое-кто уже начал отмечать встречу по-русски. В итоге, когда Маринка с Илюшкой наконец тоже вошли туда, Слава и Наташкин Серега, который тоже зачем-то притащился на вечер встречи, непринужденно болтали за стопкой водки с какой-то незнакомой, вульгарно накрашенной дамой. Несколько музыкантов в углу что-то наигрывали.
   — Неужели Смирнова? — раздался вдруг громкий возглас, и на мгновение в столовой повисла гробовая тишина, как будто даже музыканты замолчали. — А мы гадали, приедешь — не приедешь? Не ждали…
   — Вот приехала! — Маринка обвела присутствующих глазами, покраснела и улыбнулась.
   К ней подходили люди, здоровались, целовались, выражали свою радость. Половину из них она узнавала с трудом. Какие-то двадцать лет, а люди изменились до неузнаваемости.
   — Мариночка, милая! Здравствуй! — к ней, распихивая остальных, бросилась немолодая седая женщина.
   — Ирина Николаевна! — Маринка улыбнулась и поцеловала ее. — Сто лет вас не видела!
   — А ты такая красивая! И почти совсем не изменилась. И волосы не обрезала, молодец! Дай хоть полюбоваться на тебя!
   У бывшей классной даже слезы на глазах выступили. Маринка еще раз обняла ее, а к ней уже подходили другие учителя, родители бывших одноклассников, и все о чем-то спрашивали, спрашивали… Лица завертелись как в карусели. В какой-то момент Маринка увидела, что Весельцов уже нежно обнимает за талию сидящую рядом даму, а Серега прилаживается к ней с другой стороны, почти опустив голову в ее глубокое декольте. Этого выдержать было уже невозможно. Голубева извинилась, улыбнулась и пошла к их столику. Она сразу поняла, что Слава уже хорошо набрался.
   — Знакомьтесь, ребята, это Вячеслав Весельцов. Мой муж, — громко объявила она, резко выдергивая Славку из-за стола.
   — Как вам повезло! Марина была самой красивой девочкой в классе, — сказал кто-то из угла. — Мы все о ней мечтали!
   Весельцов довольно покивал головой и широко улыбнулся, продолжая почему-то смотреть в сторону дамы с декольте. Маринка отвела его в сторону:
   — Ты что себе позволяешь?
   — А что? — задиристо спросил Весельцов. — С женщиной уже поговорить нельзя?
   — Поговорить можно, а вот лапать ее за сиськи совершенно необязательно.
   — Да кто же ее лапал? Просто Вичка — классная баба…
   — Кто? — Маринка просто обомлела.
   — Вичка, Виктория… Твоя лучшая школьная подруга. Она сама так сказала. Грех не выпить с твоей подругой…
   — Все понятно. Сиди здесь и не пей больше!
   И тут Маринка поймала взгляд, на который сразу пошла через всю столовую — как в первый раз, с прежней неизбежностью. Она даже не поняла до конца, кому он принадлежал, этот взгляд, — просто пошла, и все. Потом только разобрала, что хмурый, лысоватый человек в свитере, тоскливо сидящий в дальнем углу с бутылкой, это Димка, ее Димка!
   — Здравствуй! — Он быстро ткнулся ей в щеку обветренными губами. — Ты все-таки приехала. Вот уж не ожидал тебя увидеть.
   — Все не ожидали! Димка, Димочка! Как я рада тебя видеть!
   — А почему это ты рада? — Он покосился на нее с опаской.
   — Потому что давным-давно тебя не видела и ужасно соскучилась!
   — Как ты вообще?
   — Ничего, нормально, а ты?
   Димка нервно закинул стопарик водки.
   — Вот женился снова. Там блондинка, со Светкой стоит… Помнишь Светку-то?.. Это моя жена Ленка.
   Маринка посмотрела в указанном направлении. Рядом с безобразно располневшей, с трудом узнаваемой первой женой Димки стояла невысокая, хрупкая девочка лет двадцати пяти. При этом беременная!
   — Ты как всегда… — разочарованно вздохнула она. — А вот там, за столом, кстати, — мой муж, Слава. Я вас познакомлю.
   — Такой рыжий, боровообразный?
   — Дима!
   — У тебя всегда был странный вкус. А почему ты не пьешь? Давай! За встречу.
   Маринка лихо чокнулась с Димкой и осушила стопку разом. Голову мгновенно повело.
   — Давно не пила такой мерзости! Давай скорее огурец!
   — Держи! Пить ты по-прежнему не умеешь…
   В этот момент к ним подошел Илья. Он с любопытством уставился на Димку, а тот в свою очередь едва дара речи не лишился.
   — Марина, это кто? — спросил он почему-то шепотом.
   — Мой сын Илья. Знакомьтесь. Илюшка, это дядя Дима. Я тебе рассказывала…
   Немая сцена длилась несколько минут, после чего Илья промурлыкал что-то вежливое, покраснел и начал смущенно прощаться.
   — Мам, я к бабушке пойду, ладно? А то никого тут не знаю, скучно мне.
   — Иди, сынок, осторожнее только.
   — До свидания, дядя Дима!
   Димка, не закусывая, закинул еще стопку водки. Он наморщил лоб, на его лице отразилась тяжелая мыслительная работа. Несколько минут он пытался что-то спросить у Маринки, но не мог. Наконец решился:
   — Марин… Но мы же не могли! Или… Когда он родился?
   — Когда я за Голубева замуж вышла.
   — А мы с тобой когда в первый раз?.. Ведь уже после?
   — После, успокойся.
   — Но тогда почему?..
   — Ты, наверно, хочешь спросить, почему он так на тебя похож?
   — Нуда…
   — Знаешь, Димка, я тоже об этом думала. Прочла у умных людей, что ребенок бывает иногда похож не на биологического отца, а на того мужчину, которого женщина очень сильно любила, когда была беременна…
   — Господи! Этого быть не может! Ты придумываешь. — Димка встрепенулся, побледнел и встал. — . Мне, наверно, идти надо… К жене…
   — Да уж, иди лучше…
   Маринка и дух перевести не успела, после того как Димка виновато отошел к супруге, как возле нее оказалась пожилая женщина с палочкой:
   — Марина, ты меня не узнаешь?
   — Нет… Ой, подождите! Альбина Семеновна? Учительница химии?
   — Надо же, узнала… — Бывшая химичка прослезилась. — Вот уж не ожидала… Ты до сих пор обижаешься на меня?
   — Что было, то было и быльем поросло…
   — Прости меня, Марина. Я только позже поняла, что, наверно, все в твоей истории не так уж просто было. Наверно, мы были не совсем правы…
   — Ничего страшного! Все уже давно прошло, Альбина Семеновна, очень давно…
   — Хорошо, если так. — Химичка посмотрела в Димкину сторону. — девчонка-то у Соловьева хорошая выросла! Серьезная…
   Только в этот момент Маринка поняла, что высокая светловолосая пухляшка лет шестнадцати, которая уже несколько раз попадалась ей на глаза, — Димкина дочь Ленка. Из-под нахмуренных бровей она то и дело поглядывала в Маринкину сторону с явным неудовольствием.
   — Боже мой, Леночка! Ни за что бы не узнала! — Голубева бросилась к девочке и принялась ее обнимать. — Какая радость!
   — Какая радость, тетя Марина? О чем вы? — Девочка с неудовольствием высвободилась из ее объятий.
   — Я тебя вот такой крошечкой помню, на руках ты у меня сидела…
   — Да-да, вы у меня еще отца увели!
   — Что ты говоришь, Лена! — всплеснула руками и застыла на мгновение Маринка.
   — А что, не так? Вы нам семью разрушили! Это целиком на вашей совести…
   — Да если бы ты только знала… Из-за тебя мы…
   Но Лена уже ее не слышала. Маринка удрученно покачала головой, глядя, как своенравная девчонка, поджав губки, идет в сторону Светки. Бывает же!
   — Мариночка, а ты совсем не изменилась! Надо же, свиделись с тобой все-таки! Судьба…
   Голубева обернулась. Из угла к ней медленно подошла та самая вульгарная дама с глубоким декольте. Маринка силилась разглядеть в ней прежнюю Викторию — и не могла. Перед ней было абсолютно чужое, испещренное морщинками, чересчур ярко накрашенное лицо. Дама уже была в приличном подпитии и еле стояла на высоченных шпильках, выставив ногу в глубокий — почти до бедра — разрез. Она попыталась поцеловать Маринку, но та резко увернулась.
   — Все еще обижаешься? Брось! Все давным-давно забыто… А ты прекрасно выглядишь. Как тебе удалось так сохраниться? Наверно, секрет есть?
   — Просто жизнь веду нормальную, в отличие от некоторых… А насчет забыто — это вряд ли. Извини, помню.
   — Ты не меняешься!
   — Ты тоже!
   Маринка резко отвернулась и отошла, присела за стол. Отчего-то настроение оказалось подпорченным. Она быстро налила себе в бокал холодной воды и поискала глазами Весельцова. Его нигде не было. В этот момент кто-то тяжело плюхнулся на соседний стул:
   — Можно?
   Это снова был Димка. Он уже успел изрядно набраться и сидел теперь, устало опустив голову на руки. Маринка улыбнулась уголками губ:
   — Садись ближе, я не кусаюсь.
   Димка покорно придвинулся. Они молчали. Тут как раз музыканты заиграли что-то медленное.
   — Пойдем потанцуем? — У Маринки вдруг загорелись глаза, и она решительно потянула за собой понурого Димку. — Ты помнишь, когда мы танцевали с тобой в последний раз?
   — Нет…
   — Когда Юлька родилась, чудак! Ночью напились с тобой коньяка в квартире у Светки и танцевали! Нам еще соседи в стенку стучали! А ты меня на руках кружил…
   — Точно! Уж лучше я танцевал бы с тобой тогда в школе, чем за учебниками сидел. Все равно от них толку — ноль!
   — Что я слышу! Неужели? — Маринка не выдержала и рассмеялась.
   Глаза у Димки тоже вспыхнули, он улыбнулся. Они встали и вышли на середину танцевальной площадки. Соловьев очень стеснялся и прятал глаза. Совсем рядом танцевал с Вичкой, выделывая акробатические коленца, Наташкин Серега, но это было уже все равно. Наверно, со стороны они смотрелись очень странно: ослепительная, элегантная Маринка в длинном вечернем платье, и Димка в заношенном сером свитере и джинсах. Но вряд ли была в этом зале еще хоть одна такая красивая пара. Когда Голубева положила руки ему на плечи, как будто что-то снова вспыхнуло между ними. То ли искорка пробежала, то ли током ударило. Они оба это почувствовали. Закончилась одна песня, потом другая, а они все танцевали и танцевали вдвоем. Маринкина голова лежала у Димки на плече. Постепенно все остальные танцующие отошли с площадки, и они танцевали только вдвоем, целиком погрузившись в свой собственный мир, — как всегда, один на двоих.
   — Эй, вы что, уснули?
   Маринка вздрогнула и оглянулась. Музыка давно прекратилась, присутствующие во все глаза смотрели только на них, а к ним поспешила новая соловьевская жена.
   — Ах так, Дмитрий Львович! — сказала она и что есть силы залепила ему пощечину. — Ты опять нажрался, скотина! Я ухожу немедленно! Ночевать можешь не приходить!
   Она остановилась рядом, явно ожидая реакции мужа. Димка только грустно улыбнулся, медленно выпуская Маринку из объятий:
   — Хорошо, не приду! Есть куда пойти!
   — Сволочь!
   Лена развернулась и фурией вылетела из зала. Димка довел Маринку до места, они выпили. Он положил голову ей на плечо и задремал. Маринка сидела, боясь вдохнуть, чтобы не нарушить его сон. К ней вернулись те, прежние, самые глубокие ощущения близости, которые она когда-либо переживала. К ним подсела Ирина Николаевна.
   — Что, спит? — Она кивнула в сторону Соловьева.
   — Ага.
   — Марина, ты прости меня.
   — За что, Ирина Николаевна? — Маринка вскинула голову.
   — За все. За тот педсовет… Наверно, все у вас могло быть по-другому. Я через несколько лет после вашего случая из школы уволилась. Поняла, что не могу больше ученикам в глаза глядеть… Работаю теперь в детском саду.
   — Кто знает, Ирина Николаевна, что хорошо и что плохо. Все получилось так, как получилось. Не ваша вина в том…
   — Ты на самом деле не обижаешься?
   — Нет… — Маринка пожала плечами. — Много лет прошло, многое случилось. На все божья воля.
   — Ты просто камень с моей души сняла, Мариночка! Спасибо! Умру теперь с чистой совестью. — Ирина Николаевна снова прослезилась и поцеловала Голубеву. — Вот там пара стоит, они тоже с тобой пообщаться хотели…
   — Но я их не знаю…
   Ирина Николаевна подозвала к Маринке немолодых мужчину и женщину и отошла.
   — Так вы и есть Марина? — спросила ее женщина и заплакала. Ее спутник успокаивающе погладил ее как маленькую.
   — Да… Простите, а вы кто?
   — Мы родители Сергея Степанова. Он моложе вас в школе учился.
   — Простите, не помню…
   — Да-да, конечно… Он был на три года моложе… Он потом поступил в военное училище в Серпухове, ездил с вами туда в одном автобусе, почти каждый день. Рассказывал, как вы вечером волосы высоко закалываете, чтобы не путались, а когда выходите в Петровском — снимаете заколку и они рассыпаются у вас по плечам, по спине…
   Маринка недоуменно смотрела на родителей Степанова. Надо же, кто-то еще замечал, как она распускает вечером волосы… Она никогда не думала об этом!
   — Сереженька погиб в Афганистане. Давно еще велел передать вам вот это, если с ним что-то вдруг случится. Сам не решался… — Женщина порылась в сумочке и достала толстую тетрадку. — Тут стихи о вас. Вы почитайте…
   — Спасибо… Я не знаю, что сказать…
   — Ничего не надо! — Женщина покачала головой. — Вы просто храните это. Сережа вас сильно любил… У него больше никого не было.
   Голубева бережно взяла тетрадку. Родители неизвестного ей Сергея Степанова, держась друг задруга, медленно вышли из зала.
   Маринка в растерянности открыла тетрадь. Перед ней заплясали строки о любви: болезненные, пронзительные. Как будто она нечаянно заглянула к кому-то в душу. Не сейчас! Она закрыла тетрадь и задумчиво глотнула еще воды. Тут к ней подошел Слава и сел с другой стороны, тяжело прислонясь к ней:
   — Что-то я много выпил… А ты хорошо танцуешь, я даже не знал!
   — Ты много чего не знаешь. Говори тише.
   — Уснул твой хахельник, да? Слабак он!
   — Молчи уж!
   Так Маринка и продолжала сидеть, а с обеих сторон к ней прислонились двое больших, очень разных на самом деле, но очень похожих мужчин. Весельцов тоже задремал. И тут ее кто-то окликнул. Маринка обернулась. К ней на колени откуда-то сверху упал огромный букет роз.
   — Борька!
   Маринка попыталась встать, но Димка с Весельцовым не давали ей возможности этого сделать. Она смущенно улыбнулась и развела руками.
   — Ничего, сиди!
   Борька подошел сам, наклонился и поцеловал Маринку в губы.
   — Как же я рада тебя видеть, Боречка! Какие цветы красивые! Садись, угощайся! Вот тут водка, тут вино…
   — Спасибо, я не пью. Ты все суетишься… Ничего не меняется! — хмыкнул Смелов, показывая глазами на ее кавалеров.
   Маринка вспыхнула. Она восторженно разглядывала Бориса, который — в темном костюме, с галстуком — был строг и элегантен. Легкая седина тронула его виски, добавляя очарования.
   — А ты совсем иностранец стал! Как будто незнакомый… Ты, может, сядешь?
   — Да уж ладно, чего там! Как у тебя дела? Ты здорова?
   — Тьфу-тьфу, после того как ты меня вытащил…
   — А остальное как? Впрочем, зачем я спрашиваю, такой дурак! Все же и так видно! — Смелов еще раз выразительно посмотрел на спящих мужчин. Маринка виновато улыбнулась и слегка повела плечами.
   — Ну а ты как? — спросила она, чтобы нарушить затянувшуюся паузу. — Красавица твоя в порядке?
   — Нормально, все хорошо. Живу, работаю. Марианна сейчас больше в Ницце живет, у нее там друзья, яхта. Честно говоря, не хотел сюда ехать — боль бередить. Но уж очень тебя увидеть хотелось…
   — Меня? Но почему?
   — Я же тебе сказал, что ничего не меняется… Кажется, жизнь идет, а на самом деле ничего не происходит. Вот и оказывается, что самым важным является то, что спрятано где-то глубоко в сердце… И вроде бы умереть ему давно пора, но нет — живет…
   — О чем это ты? — Маринке вдруг стало тревожно.
   — Так, глупости. Просто рад тебя видеть…
   — Это кто к нам пришел? Эй, мужик, садись к столу, сейчас выпьем! А потом по бабам пойдем! — Это завозился разбуженный разговором Весельцов. Он даже привстал, удивленно таращась на Смелова.
   — Что ты говоришь, Славка! — Маринка дала ему легкую затрещину и обернулась к Борису: — Ты не слушай его, он пьян. Обычно он не пьет…
   — Ничего. Я пойду, пожалуй. Тебе тут без меня весело…
   — Боря, подожди…
   — К бабам, я сказал! Эй, Митюха, просыпайся! К бабам едем!
   Димка очнулся и радостно закивал головой. Пока Маринка пыталась освободиться от своих кавалеров, пока старалась урезонить Весельцова, Смелов куда-то пропал. И сколько бы ни искала она его потом глазами — так и не нашла…
   Потом те, кто остались на ногах, пели хором под караоке. Маринка в уголке все разговаривала с бывшими одноклассницами.
   — Маринка, Маринка! — позвала ее Ирина Николаевна. — Спой нам что-нибудь. А то наших мальчиков уже слушать невозможно…
   — Мне неудобно… Я давно не пела…
   — Сейчас тебе песню поставим хорошую! — улыбнулся Лешка, который весь вечер колдовал с техникой. — Хочешь «Миражи»?
   — Давай! — Маринка тряхнула головой и вышла в центр зала. Заиграла музыка.
   Она запела. И вдруг «въехала» в то, что поет, — где-то на втором куплете. Как будто о себе самой пела: ты нашел моложе, чем я… у тебя другая семья… Запела она так пронзительно, что гул в зале стих, и даже крепко спавший последние несколько часов Соловьев проснулся и обалдело посмотрел на нее. «Что же это было, скажи? Миражи… Ты нашел моложе, чем я…»
   — Маринка, прекрати! Невыносимо! Это ты нашла моложе, чем я! — выкрикнул вдруг Димка.
   «У тебя другая семья…»
   — Нет, это у тебя другая семья!
   Давясь слезами, Голубева допела. Раздались бурные аплодисменты и крики «браво».
   — Как вы классно спели дуэтом! — сказал Лешка.
   — Маринка, супер! Еще! «Морячку»! — хлопая и пританцовывая, прокричал Весельцов.
   — Или «Белые розы»!
   — «Владимирский централ»!
   — Нет, ничего больше! Кому-то очень не нравится, как я пою! — сказала она и, пристально посмотрев на Димку, отдала микрофон и ушла.
   Странный получился вечер… Сплошные миражи. Бывают в жизни такие моменты, когда как будто сходятся воедино тысячи нитей, и давным-давно запутанные узлы получают неожиданную развязку, и по ходу завязываются новые, еще более трудные. И при этом все происходит так стремительно, что не успеваешь даже сообразить, что к чему, чтобы не наделать ненужных ошибок…
   Несколько дней после этого вечера Маринка была сама не своя. Потрясений было сразу несколько: Димка, полысевший, в поношенном свитере и все же остающийся по-прежнему родным, Борька с его странными намеками и грустным взглядом, Ирина Николаевна, эта странная тетрадь в клеенчатой обложке, в которую совершенно незнакомый человек записывал десятки строчек о ней. А она просто ездила когда-то в автобусе и даже не подозревала о его существовании… Маринка думала об одиночестве каждого из них в толпе, о непонятной связи, которая соединяет разных людей. На фоне этого даже безобразное поведение Весельцова казалось ей мелочью.
   После вечера встреч Маринка имела довольно тяжелый для нее разговор с Ильей. Сын ходил суровый, задумчивый и погруженный в себя без всяких видимых причин.
   — Мама, скажи мне честно, я сын дяди Димы, да? — спросил он ее за ужином в отсутствие Весельцова.
   — Что ты говоришь? — Маринка поперхнулась чаем.
   — Мама, ты мне только честно скажи. Я отцу ничего говорить не буду. Клянусь. Я хочу знать правду.
   — Нет! Ты сын своего отца. Не шути так больше, — попыталась закончить этот разговор Маринка.
   — Почему же я так похож на него? Я наблюдал за ним… Он такой же нервный, как я, даже ходит так же… У папы ничего такого нет.
   — Ты тоже заметил? Это сложно объяснить, сын…
   — Мама, но почему ты его любишь столько лет? Он же старый, лысый, и свитер у него грязный! Что ты в нем нашла?
   — Когда мы встретились впервые, он был совсем другим, — сказала Маринка проникновенно, вдруг осознав, что уходить от разговора бессмысленно. — Он был такой, как ты, — высокий, светлый, веселый. У него было большое будущее. Это сейчас он изменился. Время не щадит людей.
   — Это кого как! — хмыкнул Илья. — Вот твой Весельцов — цветет и пахнет! Килограмм на десять с тобой поправился, в дверь уже не проходит!.. А почему ты не вышла за этого своего Димку замуж?
   — Не знаю, сын… Наверно, не сложилось…
   — А он тоже тебя любит?
   — У него жена Лена, он ждет ребенка. И давай закончим этот разговор. Я устала…
   Илья разочарованно покачал головой и ушел к себе в комнату. У него явно было какое-то свое мнение по этому вопросу.
   С Весельцовым же отношения после вечера встреч и вовсе охладились. Маринка вдруг осознала со всей ясностью, что рядом с ней живет человек, который вовсе не является заменой Димке. Да, он похож на него, он привычен и близок, но он — чужой. То, что раскрывалось в ней, когда она была с Димкой, раскрывалось с первых же мгновений близости, — со Славой пряталось глубоко, так глубоко, что на поверхности оставалась лишь игра и — что было впервые ею осознано — фальшь. Дело было даже не в том, что она своими глазами видела, как Весельцов заигрывает с Викой, — дело было в том, что творилось в ее душе… Оказывается, суррогаты вовсе не спасают!
   А тут еще мать вечером в истерике позвонила. Кричала в трубку, что наложит на себя руки. Связь была плохая — что-то хрустело, булькало и, наконец, линия вовсе отключилась. Мать не перезвонила и сама трубку не брала. Маринка чуть не всю ночь не спала и мысленно молилась. Только бы ничего с собой не сделала, только бы ничего!.. Утром рванула в Петровское с первой электричкой. Мать лежала дома с горячей тряпкой на голове, рядом сидела и клевала носом Кристинка.
   — Что случилось? — спросила Маринка.
   — Все плохо! — Сестра махнула рукой и продолжила шепотом: — Отец ночевать не приходил, а потом сказал, что к своей любовнице навсегда уходит! «Скорая» дважды за ночь приезжала.
   — К какой любовнице, черт бы вас побрал?
   — К той, которая постоянная у него… Давно уже. Кладовщица с овощебазы. Разведенная, одинокая баба, без детей. Звать Манькой, но года два назад сериалов насмотрелась, имя в паспорте поменяла, просит, чтобы все ее Анхеликой звали. Море по колено. Мать с ней ничего сделать не может…
   — Я повешусь! Я все-таки сейчас встану и повешусь! И вы меня не удержите! — подала слабый голос Лидия Ивановна и сделала попытку приподняться. — Пусть ему будет потом всю жизнь стыдно, что он жену убил! Я еще записку напишу, что он, гад, во всем виноват!