Воронцова Наталья. Маринкина любовь

   — Ты как?
   — Все нормально. Читала…
   — Давай теперь я. Иди отдыхай.
   — Там еще готовить поминки надо. Мы с Серегой картошку почистим, да?
   Ближе к девяти утра пришел заспанный Димка и сел на кухне. !
   — Тебе чаю? — спросила Маринка, вытирая руки.
   — Угу, — кивнул он, зевая. — А где ты спала?
   — Нигде.
   — Почему?
   — Так надо было.
   — Ты странная.
   Чуть позже подошли Татьяна с детьми и Лена. Вторая жена Соловьева смотрелась немного странно с укладкой и ярким макияжем, на каблуках, в бархатном черном платье.
   — Ах, как же я пойду на кладбище? — качала она головой. — На каблуках, да еще у меня норковая шуба длинная! Там такие сугробы!
   Маринке стало не по себе оттого, что за несколько часов до похорон близкого человека эта женщина могла вообще думать о чем-то другом. И сводный брат Димки в черном костюме тоже казался пришельцем из какой-то другой жизни…
   — Пора! — сказал Серега, глядя на часы.
   — Постоим у гроба, — сказала Татьяна, жестом собирая родственников в комнате.
   Все стали вокруг гроба и замолчали. Маринка не осмелилась выйти с кухни и смотрела в дверной проем.
   — Марин, а ты? Иди сюда! — позвала ее Наташка и поставила между собой и Димкой.
   В ту же минуту Маринка почувствовала, что ее сильно толкнули в бок. Димкина жена Лена, которая, видимо, почувствовала себя притесненной, отодвинула Маринку локтем и стала прямо перед ней, так что Маринка из-за ее головы даже гроба не видела. Только рыжеватый затылок с жидкими прямыми волосами. Она ничего не сказала Лене — разве можно вообще что-то говорить в такой день? Когда выносили гроб, она положила в него цветы и украдкой поцеловала его уголок.
   На кладбище вместе со всеми Маринка не пошла. Во-первых, вроде бы и не родственница даже, а у могилы должны быть только самые близкие. Во-вторых, дома дел было выше крыши. Надо было полы помыть, с едой до конца разобраться… Сходила на могилу уже на следующий день, перед тем как уезжать. Принесла два букета цветов — один Льву Дмитриевичу и Татьяне Алексеевне, второй — той девочке, которая подсказала ей правильную дорогу.
   Следующая встреча с Димкой у нее произошла только летом, через полгода. Жизнь Маринки вроде бы шла в нормальном, обычном русле — текущие проблемы и заботы. То Весельцова с работы выгнали и он опять баклуши бил несколько месяцев, то Илья чудить начал… Привел домой какую-то девчонку и заявил, что она теперь будет здесь жить. Девочка Маша сразу приехала с чемоданчиком и домашними тапочками. Вспоминая собственное детство, Маринка панически боялась пережать, сделать сыну больно. Хотя уж кому-кому, а ей-то совершенно очевидно было, что ничем хорошим это сожительство не закончится.
   — Илюшка, зачем ты ее привез? Как мы тут вчетвером будем?
   — А разве я не имею права на часть квартиры?
   — Имеешь, конечно. Но ты забыл, что ты еще учишься. Лет-то тебе сколько? Ты доучись и стань на ноги сначала… Она же не жена тебе…
   — А ты сама с кем живешь? С мужем?
   Ответить было нечего — сын был абсолютно прав. Девочка Маша оказалась в принципе доброй, но ужасно ленивой. Даже посуду за собой после завтрака со стола не убирала. К счастью для всех, этот роман Ильи был достаточно коротким: его подружка довольно быстро отыскала какого-то более состоятельного и взрослого кавалера и переметнулась к нему. Илья ужасно страдал…
   Как обычно, Маринка терпеливо разбиралась со всеми, помогала, утешала, и с какого-то момента ей начало казаться, что ее самой — с ее чувствами и мыслями — уже и нет больше, вся растворилась в других людях. В таком настроении и приехала она в Петровское — вынырнуть из быта, немного развеяться, походить по знакомым аллеям, подумать о жизни. Ноги сами собой понесли к реке, к тому месту, где Димка когда-то держал лодку. Как будто тайно надеялась на встречу. И вроде бы совсем уже ничего не надо — только бы увидеть одним глазком, только бы узнать, что все у него хорошо… Но не судьба. Ангар оказался закрыт, вокруг никого. Наверно, и к лучшему. Что старое ворошить? Маринка уселась на зеленую траву и засмотрелась на волны. У нее уже половина жизни прошла, а волны все так же бегут и бегут, как бежали в их общем с Димкой детстве… Димка. Где он сейчас? Вспоминает ли о ней, хотя бы иногда?
   — Привет! — вдруг раздалось за спиной. Маринка вздрогнула и обернулась. Димка — легок на помине — стоял прямо за ее спиной.
   — Привет! — улыбнулась она.
   — А что это ты тут одна сидишь? — спросил он так, как будто в последний раз они виделись всего несколько часов назад.
   — Так, думаю. Хотела тебя увидеть.
   — А-а-а… Тогда смотри!
   Димка уселся на траву рядом. Маринка смотрела на него во все глаза и не могла скрыть радости.
   — Рассказывай, рассказывай скорее, как ты живешь?
   — А что рассказывать? — почесал голову Димка. — Вот с Ленкой развелся… Она уехала в Москву и сына забрала.
   — Да ты что? Почему?
   — Не знаю. Она сказала, что я ее никогда не любил. Может, это и правда. Она, наверно, просто слишком молодая была. Разные поколения… Староват я стал для девчонок. Меня ведь никто из женщин не понимает так, как ты.
   — Вот спасибо! Дожила-таки! Наконец услышала это!
   — Как будто ты сама не знала никогда. Ты очень важный для меня человек.
   — Неужели? Важный — это как?
   — Да отстань ты от меня со своими подколками. Сама же все знаешь про нас…
   — Димка, я ничего не знаю! Уже тридцать лет не знаю! Кроме того, что ты уже трижды женился, развелся, нарожал детей, а моя судьба — только всегда стоять за спиной твоих жен!
   — Когда это ты за спиной стояла? Ты всегда в моей жизни была особенная…
   — Димка, ты любишь меня?
   — Начинается сказка про белого бычка. Ну люблю, люблю, конечно. Дурацкий вопрос.
   — Тогда почему у нас все так?..
   — Потому, что я не хочу портить тебе жизнь. Слишком сильно люблю, чтобы жениться. Посмотри на меня: мужчина под сорок, лысый, почти развалина… Зачем тебе такой? У тебя есть молодой и здоровенный! Гораздо лучше, чем я.
   — Димка, Димочка, мне все равно, как ты выглядишь. Мне больше никто не нужен! Я люблю тебя тридцать лет. Разве возраст главное?
   — А что главное?
   — Совсем другое. Чувства…
   — Все вы, женщины, такие. Чуть что — сразу чувства. Как будто на них можно что-то построить. Слушай, что мы тут сидим? Поедем ко мне, выпьем чаю. Меня знобит что-то от этих разговоров.
   — Поедем — куда?
   — А я квартиру купил. Ты не знаешь, что ли? Да той самой нашей улице… Прямо рядом с домом твоей мамы.
   Маринка посмотрела на него потрясенно. Словно завороженная, легко села, как и много лет назад, на багажник велосипеда, и они поехали.
   — Постой, постой! — в какой-то момент закричала Маринка. — Мы же не туда едем!
   — Как это — не туда? — Димка от удивления остановился и обернулся. — Я еду к твоему дому, рядом с нашей школой, где твоя мама живет.
   — Да она там уже несколько лет не живет! — удивленно сказала Маринка. — Они переехали в новостройки, в другой конец города.
   — Переехали? — расстроенно переспросил Димка. — А я и не знал. Зачем же я тогда квартиру купил?
   Соловьев не солгал: окна его новой квартиры выходили прямо на дом, где когда-то жила Маринка. Если взять самый простой бинокль, можно спокойно рассмотреть все, что делается в окнах напротив. В Димкиной квартире было неуютно, по углам стояли какие-то неразобранные узлы, валялись удочки, велосипедные шины и прочие холостяцкие причиндалы. В спальне на полочке, среди разного хлама, Маринка увидела расшитую бисером подушечку-сердечко — ту самую, которую она когда-то подарила Димке надень рождения.
   — Ты хранишь? — удивленно спросила она, прижимая сердечко к щеке.
   — Конечно. Чай будешь? — слегка смутившись, ответил Соловьев.
   — Буду!
   — Только у меня ничего нет… Баранки вот сухие…
   — Ничего не надо!
   Они попили чаю, посидели немного на диване молча. Смеркалось. Маринка все не могла прийти в себя оттого, что Димка купил квартиру именно в этом месте, оттого, что хранит вещь, про которую она уже и думать забыла. А сейчас сидит молча напротив, насупившись, как чужой…
   — Ну что ты, Дим? — Она погладила его по колену. — Скажи что-нибудь.
   — Что?
   — Не знаю… Ну что я красивая!
   — Ты красивая — и сама это знаешь. Зачем говорить?
   — Дим, поцелуй меня! — Соловьев быстро прикоснулся губами к ее щеке. — Дим, не так…
   Он наклонился ниже и поцеловал в губы. Как когда-то в детстве — сначала неловко, потом долго и страстно. Через несколько минут он отскочил от нее как ошпаренный.
   — Нет, я не могу!
   — Чего ты не можешь?
   — Не соблазняй меня! У меня все равно ничего не получится. Уже давно не получалось…
   — А я тебя и не соблазняю. Имею я право тебя просто поцеловать, в конце концов?
   Маринка подошла к нему и крепко обняла. Димка доверчиво положил голову ей на грудь. Она еще долго гладила его по колючему ежику, по плечам, по груди… Так они и уснули.
   Наутро Димка на работу не пошел, сказавшись больным. Он теперь трудился где-то на теплостанции.
   — Там все уже привыкли! — махнул рукой он. — А выгонят — не велика беда. Все равно помирать скоро.
   — Что ты говоришь? Прекрати немедленно!
   — А как будто ты и об этом не знала! Тебе что, сестричка моя не рассказывала?
   — Дима! — Маринка от возмущения даже села. — Пора бы уже привыкнуть за тридцать лет, что Наташа мне о тебе ничего не рассказывает. Ничего! Ты тоже молчишь. Поэтому откуда я могу знать?
   — Ты ужасно красивая, когда злишься! Димка повалил ее обратно на кровать.
   — Ну вот, а говорил, что не можешь ничего! — рассмеялась Маринка минут через двадцать. — Ты еще ого-го!
   — Не знаю, что со мной случилось сегодня, — смутился Димка. — Я думал, уже все, в евнухи пора…
   — Тебе — в евнухи? Да не смеши ты, ради Христа.
   В тот день они занимались любовью до самого вечера, как будто наверстывая упущенное за последние годы.
   — А как же Весельцов? — спросил вдруг Димка. — Ты что, ушла от него?
   — Нет, не ушла. Он дома ждет. Думает, я к маме поехала.
   — Так у тебя с ним все хорошо?
   — А ты как думаешь?
   Соловьев снова насупился и замолчал. Они сходили вместе в магазин, купили продуктов и большой арбуз. Маринка приготовила ужин. Ели на полуразвалившемся, старом столе, но при свечах — единственный раз в жизни. Маринка чувствовала, что одно его слово — и она останется здесь навсегда. Делить с Димкой счастье и беды в этой крошечной, грязной квартире, пока смерть их не разлучит…
   — Димка, ты ничего не хочешь мне сказать? — Что?
   — Ну не знаю…
   — Арбуз…
   — Какой арбуз? Что ты несешь?
   — Арбуз сладкий… Ты же просила что-то сказать.
   — Ладно, Димуля. — Маринкин порыв прошел, сменившись усталостью. — Повеселились — и хватит. Мне пора в Москву. Дела ждут. Ты же мне все равно ничего не говоришь.
   — Пенек рядом со мной всегда свободен для тебя.
   — Пенек, говоришь? А мне пенька мало!
   — Смотри, если не ты, кто-то другой его займет. Подумай!
   — Пусть занимает! Проводи на электричку. — Угу.
   Димка посадил Маринку в электричку и на прощание быстро чмокнул в щеку. Маринка смотрела, как он шел по перрону, не оборачиваясь, и нервно курил. Сердце у нее сжималось, в глазах стояли слезы. Неужели непонятно, что тут уже никогда ничего не будет, что надо бежать прочь от этой гибельной любви, которая каждый раз настигала исподтишка и незаметно засасывала, как коварный речной водоворот? Зачем она пошла на реку, увидела его, снова взбаламутила успокоившиеся было чувства? Маринка злилась на себя — и тайно радовалась, что нечаянно провела с Димкой целых два дня.
   Дома Маринку встретил растерянный Илья:
   — Мам, ты, наверно, переживать будешь… Ты только не расстраивайся, пожалуйста. Сядь. Тебе корвалол накапать сейчас или потом?
   — Что это ты со мной как с душевнобольной? Говори давай быстро, что случилось.
   — Весельцов ушел…
   — Куда? — равнодушно спросила Маринка.
   — Совсем ушел… Собрал чемоданы — и нет его…
   — Да? А что, ему было куда идти?
   — Было… — Илья опустил глаза и покраснел. — Я тебе не говорил.
   — Ладно уж, рассказывай! Чай будешь?
   — Буду. В общем… У него уже давно была одна тетка. Лет на двадцать старше его, хозяйка какой-то крупной фирмы, я точно не знаю. Одинокая… Настоящая стерва. Я их разговоры по телефону слышал несколько раз. Он на ней женится, и они уезжают в путешествие. Куда-то на Карибы. Серега мне сказал тебе не говорить.
   — Почему?
   — Мы боялись, что ты не переживешь… Опять в больницу попадешь.
   — Зря боялись. Это все новости? — Да.
   — Вот и хорошо. Наконец пристроен Весельцов. Рада за него. А теперь давай чай пить.
   — Мам, ты что, в Петровском была?
   — Да. А почему ты спросил?
   — Не знаю… У тебя всегда потом такое лицо… Маринка рассмеялась и обняла сына. Ей было, в общем,
   все равно, что Весельцов ушел. Не в первый раз в этой жизни она снова начинала с нуля. И в этот раз отчего-то совсем не было страшно.
   А еще через несколько дней раздался тревожный телефонный звонок. Звонила Наташка:
   — Марин, ты не знаешь еще?..
   — Не знаю — чего?
   — Димка в Москве, в больнице…
   — Что с ним?
   — Все то же самое, что всегда. Но теперь гораздо хуже… Если ты хочешь попрощаться…
   — Как — попрощаться? Ты с ума сошла?..
   Через полтора часа Маринка была уже в больнице. Там же сидели заплаканная Наташка и смурной Серега.
   — Почему раньше не сказали? Что случилось? — накинулась на них Голубева.
   — Врачи говорят, что шансов нет. У него опухоль мозга… Уже давно. Все думали — эпилепсия… Признаки проявились давно, еще с тех пор, когда у нас мама умерла. Лечили, да что-то недолечили… Нужна серьезная нейрохирургическая операция, но гарантий никто никаких не дает… И денег нет, чтобы его в приличное место положить.
   — И вы мне ничего не сказали? Как вы могли?!
   — Мы думали, ты знаешь… Ты же с ним общалась!
   — Как его можно увидеть?
   — Только через стекло… К нему не пускают.
   — Куда идти?
   Маринка накинула халат и быстро пошла по лестнице. Серега бросился ее догонять.
   — Ты-то как мог молчать? Ладно про Весельцова, но про Димку! Никогда тебе не прощу!
   — Я боялся… Он не хотел, чтоб ты знала… Сюда! Маринка заглянула через стекло. В палате был холодный,
   бледно-голубой цвет, как в мертвецкой. Димка лежал, весь опутанный какими-то проводками, изо рта торчала трубка.
   — Боже мой! — только и выдохнула Маринка. — Я хочу поговорить с врачом! Немедленно!
   — Мы уже разговаривали… Ему дают максимум несколько дней… Нужны очень большие деньги.
   — Сколько?
   Серега назвал сумму. Маринка схватилась за голову, сказала:
   — Я достану!
   — Кума, не чуди. Откуда у тебя?
   — Найду, раз вы не можете!
   На бегу она скинула халат и рванула на улицу. План действий созрел мгновенно. Она продаст квартиру и все, что в ней есть! Еще немного займет… Через час она уже примчалась домой и, не раздеваясь, начала выгребать вещи из ящиков.
   — Мам, что с тобой? — встревоженно спросил Илья.
   — Беда. Мы все продаем!
   — Как — все?
   — Вещи. Квартиру… Помогай разобрать. А еще лучше звони отцу. Попроси его отказаться от его доли. Скажи, что я ему все верну. Звони быстро…
   — Что случилось-то?
   — Дядя Дима при смерти. Нужна операция.
   — Мама, но…
   — Никаких «но»! Быстро!
   Илья покорно взял телефонную трубку и побрел в соседнюю комнату.
   Сосредоточенная Таша в цветном переднике поверх черных джинсов готовила завтрак. Сегодня у нее не было съемок, значит, и спешить было некуда. Она старалась придать своему лицу расслабленное, умиротворенное выражение. На столе в ведерке со льдом стояло шампанское, в печи шипели окорочка. Вот-вот в очередной отпуск должны были приехать родители, и к их приходу все должно быть в порядке. Никаких грустных мин! Сплошной позитив. Родители же не виноваты, что у нее все так по жизни получается. Что их расстраивать зря? Какое им дело до того, что происходит у дочери в душе.
   — Привет, дочка! — Оживленные родители появились, как всегда после долгого отсутствия — с кучей пакетов и чемоданов. — Как ты тут?
   — Все хорошо, мамочка! Папочка! Ой, дядя Боря!
   — Привет, красотка! — Гость наклонился к Таше и поцеловал в щечку. — Все хорошеешь!
   — У папы с Борисом сегодня общие дела, поэтому он из аэропорта сначала к нам. Сейчас позавтракаем все вместе — и они поедут дальше.
   — Как здорово! Проходите. Я как раз только-только кофе сварила…
   Потом она с родителями и Борисом сидела на кухне и оживленно болтала. Таша была на самом деле рада их всех видеть — общение помогало ей хотя бы немного развеяться, переключить мысли. К тому же Борис был одним из тех людей, кого Таша действительно уважала. И умен, и остроумен, и весел. Вот только с личной жизнью у него не сложилось… А отец, похоже, не терял надежды, что у нее с Борисом вдруг что-то получится. Таша улыбнулась про себя: все его хитрости были шиты белыми нитками.
   В самый разгар завтрака раздался телефонный звонок. Таша кокетливо улыбнулась, взяла трубку и вышла из-за стола.
   — Кавалеры небось одолевают с утра пораньше? — усмехнулся Борис.
   — Да уж конечно! — кивнула Таша и отозвалась в трубку: — Алло! — На том конце раздались нечленораздельные звуки.
   — Кто это? Маринка, ты, что ли?
   — Я…
   — Что случилось? Не плачь! — Таша вышла в комнату, плот но прикрыв за собой дверь.
   — Димка…
   — Что — Димка? Говори же!
   — Он в больнице… Нужны деньги. Операция… Я продаю квартиру. Мне быстро нужен покупатель, только очень быстро!
   — Подожди, подожди. Какая продажа квартиры? О чем ты?
   — Димка умирает. Если не сделать ему быстро операцию, это все… Я не могу…
   — Успокойся, пожалуйста. Какая нужна операция?
   — У него опухоль мозга. Я не знаю точно…
   — Подожди минуту, только трубку не вешай! — быстро сказала Таша и выглянула в кухню. — Дядя Боря, иди сюда на минутку. Твоя консультация нужна.
   Борис, улыбаясь, встал из-за стола. Таша затащила его в комнату и прикрыла рукой трубку:
   — У меня у подруги большие проблемы. Нужна серьезная операция. Послушай ее, может, посоветуешь что-то?
   Борис взял трубку и какое-то время внимательно слушал Маринку. По мере того как она ему что-то говорила, улыбка сползала с его лица, он становился все более серьезным и озабоченным.
   — По телефону трудно что-то сказать. Ситуация непростая… Да, у меня есть знакомые… Вы не плачьте только! Ну хорошо, давайте увидимся. Да-да, записываю адрес больницы… Вы не беспокойтесь. Я буду через час…
   Борис повесил трубку и отдышался:
   — Это кто был-то?
   — Моя подруга. У нее, похоже, большое несчастье. Я еще сама до конца не поняла.
   — Ну что ж, надо ехать. Нельзя человека в таком состоянии оставлять. Может, и впрямь подскажу ей что-то дельное. Как ты говоришь ее зовут?
   — Маринка…
   — Это судьба! Пойду извинюсь перед твоим отцом. Перенесем нашу встречу…
   Уже через полчаса Таша везла Бориса к больнице.
   — Ты извини, ради бога… Все так глупо получилось… Тебе, наверно, не надо было вот так срываться. После самолета — и вообще, у тебя дела…
   — Ничего, дела подождут…
   Борис выглядел напряженным и сосредоточенным.
   — Как приятно, что ты такой несовременный, дядя Боря! — довольно сказала Таша. — Скажи, а все же почему ты решил поехать?
   — Во-первых, я врач. Должен помогать людям. Во-вторых, твоя подруга, Маринка, похоже, действительно плохо себя чувствует…
   — Дело не в ней, хотя она тоже лечилась. В клинике лежала… У нее серьезные проблемы были… Просто она очень любит этого человека…
   — Тем более надо ехать как можно скорее… У меня тоже была одна такая подруга. Моя первая любовь — помнишь, я тебе когда-то рассказывал?
   — Помню. Я так и не поняла, почему у вас не сложилось. А с Марианной как? Расстался все-таки?..
   — Расстался… Как говорится, по-прежнему находимся в хороших отношениях, но к общению не стремимся.
   — Понимаю.
   Она думала, Маринка встретит их в приемном покое, но там ее не было. Таша быстро переговорила с медсестрой, и та указала наверх.
   — Побудь здесь, — сказала она Борису. — Я сейчас ее приведу.
   — Может, я с тобой поднимусь?
   — Не надо. Мало ли, в каком она состоянии. Лучше мы сюда спустимся.
   — Хорошо, я тогда пока историю болезни запрошу.
   Таша все предчувствовала правильно: Маринка действительно была не в себе. Она стояла у стекла, смотрела в палату и что-то тихо шептала. Увидев Ташу, бросилась ей на шею и забормотала быстро и возбужденно:
   — Спасибо, что приехала! Мне так хреново! Представляешь, Голубев не хочет мне свою часть квартиры отдавать. Я ему обещала все вернуть, а он ни в какую! Мне срочно нужны деньги… Наташке, сестре его, врачи сказали, что шансов нет!
   — Успокойся, Мариночка! — обняла ее Таша. — Я привезла тебе отличного доктора. Наш давний друг, они с отцом старые знакомые. Отец у него в Германии в клинике лечился. Он с тобой поговорит…
   — Врач? — медленно подняла глаза Маринка. — Он что, сможет дать в долг? Мне деньги нужны, понимаешь? Деньги!
   — Пойдем, поговорим с ним.
   — Но как я Димку одного оставлю? — Маринка махнула рукой в сторону стекла.
   — За ним присмотрят, не волнуйся.
   — А вдруг он умрет без меня?
   — Не волнуйся, ничего не случится. Мы совсем ненадолго…
   Когда Таша с Маринкой спустились, Борис стоял к ним спиной и что-то озабоченно обсуждал с местными врачами. Те внимательно слушали его, и вообще чувствовалось, что они относятся к Борису с большим пиететом.
   — Вот он, Борис. Он очень хороший врач, — отчего-то шепотом снова сказала Таша. — Сейчас я вас познакомлю.
   Маринка равнодушно кивнула, явно продолжая нервничать из-за того, что ей пришлось отойти от Димки.
   — Борис! — тихо позвала Таша. — Мы пришли. Познакомься, это моя подруга Марина…
   Борис обернулся. Сцена изумления продолжалась секунд тридцать.
   — Маринка, ты? — наконец прошептал побелевший Смелое.
   — Борька? — Глаза Маринки расширились от удивления. Еще мгновение — и Ташина подруга, заливаясь слезами,
   исчезла в объятиях Бориса.
   — Борька, Боречка! Как хорошо, что ты приехал! Я не знала, что делать… У Димки опухоль, а у меня нет денег… Голубев не хочет отдавать свою часть, требует компенсации, говорит, что я дура…
   — Успокойся, все будет хорошо. Мы со всем справимся, только не плачь… — Смелов нежно гладил Маринку по спине. Таша застыла, потрясенная.
   — Вы что, знакомы?
   — Мы в одном классе учились! — шепнул Борис. — Это вот она и есть — моя первая любовь…
   Таша схватилась за голову и присела на корточки у стены: . — Так не бывает… Не бывает!
   Уже через неделю Димке в Германии успешно сделали сложнейшую операцию. Все это время Маринка была с ним, по рассказам, не отходила от постели. Борис опекал их обоих; сколько это ему стоило — Таша даже представить боялась. Потом Димку снова привезли на реабилитацию в Москву — в лучшую клинику. Он немного окреп, стал ходить по палате, разговаривать. Маринка цвела. В день перед выпиской она пришла к Димке с огромным букетом цветов.
   — Ну все, едем! — торжественно сказала она ему.
   — Куда? — равнодушно спросил Димка.
   — Ко мне, куда же! Сначала праздновать твое выздоровление, а потом… Я все устроила… Боречка дал денег, чтобы Илюшке отдельную квартиру купить. Я ремонт сделала… Теперь ты будешь жить у меня!
   — Как — у тебя? — устало покачал головой Димка. — Что это ты придумала? Я еду к себе, в Петровское. Я очень устал сначала от вашей Германии, потом от Москвы. Придумали тоже, будто я смертельно болен. Отлежался бы спокойно — все бы прошло само собой. Я на речку хочу. Как там моя лодка? Вдруг заржавеет? Ты Наташе позвони, она меня заберет… Можешь всегда ко мне приезжать! Как раньше… Пока я снова не женился.
   По Маринке как будто ток пропустили. Пошатываясь, она вышла из палаты, позвонила Наташе и медленно побрела по коридору. Вслед ей зашушукались медсестры:
   — Смотрите, это та самая, любовница Соловьева из пятнадцатой палаты… Мы-то его уже покойником считали, а он еще такой ухарь!
   Маринка, пошатываясь, вышла из больницы. На нее со всех сторон навалилась пустота, черная и засасывающая. По щекам текли слезы. Вдруг оказалось, что вся ее жизнь мгновенно рухнула, и камня не осталось на камне. После равнодушной Димкиной фразы горевшие в сердце чувства показались давно развеянным пеплом.
   Вдруг прямо перед ней громко просигналила черная иномарка. Маринка вздрогнула, равнодушно посмотрела вокруг себя и пошла дальше. Снова раздался сигнал, потом из машины выпрыгнул мужчина с огромным букетом цветов и побежал следом. Вместе с ним из машины выскочила недоумевающая Таша:
   — Маринка! Да остановись же! Куда ты? Голубева, не останавливаясь, обернулась.
   — А где Соловьев? — растерянно спросил Борис. — Мы приехали вас поздравить.
   — Его сейчас сестра заберет, — тихо сказала Маринка. — У него все в порядке. Он себя нормально чувствует.
   — Мариночка, что случилось? — остановила ее наконец встревоженная Таша.
   — Ничего. Просто Димка уезжает в Петровское.