Страница:
– А бабушка сама найдется! Правильно, и вот так мы с тобой и сделаем: не станем больше искать бабушку, а будем ждать, пока она сама даст о себе знать!
Умел меня утешить мой Леонардо, мио Леонардо! Делать было нечего, и мы поехали обратно в Мерано. По дороге я обдумывала и решала, что же мне делать дальше? Больше всего я хотела бы сейчас оказаться вместе с бабушкой, монахинями и общиной матери Ольги: они где-то там все вместе, а я все еще в пути. Каким же долгим оказался этот путь! И куда-то он меня приведет? Но мысль о возвращении в Лондон даже не пришла мне в голову.
– О чем ты думаешь? – спросил меня Леонардо.
– О том, как жить дальше.
– Как тебе жить, я не знаю, но зато знаю, с кем тебе жить.
– ?
– Со мной, конечно. Тебе уже давно пора выйти за меня замуж.
– Я не пойду замуж без бабушкиного благословения.
– Ты думаешь, она тебе его не даст? Я уверен, что она будет только рада: зная твой характер, ей надо быть уверенной, что о тебе всегда будет кому позаботиться.
– Леонардо… Ты замечательный, ты такой верный и любящий. После бабушки ты самый близкий мне человек, и я тоже тебя очень люблю, но… Вобщем, сейчас я просто еще не отошла от всего пережитого, чтобы решиться на такое. А в будущем… Знаешь, Леонардо, мне кажется, что в моей жизни еще будут какие-то более важные вещи, чем замужество и собственное маленькое житейское счастье… Мне даже кажется порой, что теперь я уже немного гожусь в монахини…
– Ты-то?! – он насмешливо фыркнул.
– Да, я. Ты же не знаешь, какие бывают монахини!
– Знаешь, уж если сравнивать тебя с настоящими монахинями, то надо смешать в одну кучу любопытство матери Варвары, самоуправство матери Ларисы, наивность сестры Вассы, отвагу матери Евдокии и непоседливость сестры Дарьи – вот тогда получится что-то похожее на мать Кассандру! Еще не мешает к этому добавить ехидный язычок дяди Леши.
– Ой, Леонардо! Откуда ты все это знаешь?
– Когда твоя бабушка собирала деньги на твой выкуп, я некоторое время жил у нее в усадьбе и познакомился со всем твоим монастырем. Они все прекрасные, высоко духовные люди, но ты – ты совсем другая, Сандра!
– А я думаю, что они мне намного ближе, чем ты… чем ты думаешь! Ты только не сердись на меня, пожалуйста!
Леонардо насупился и долго молчал с потухшим лицом.
– Если ты на меня очень сердишься, Леонардо, то вот что я тебе скажу, – не выдержала я наконец. – Мы можем с тобой расстаться, хватит тебе нянчиться со мной. У меня теперь есть средства на жизнь, и тебе не надо больше обо мне заботиться. Ты мне только мой джип отдай.
Леонардо еще немного помолчал, а потом вдруг сказал:
– Прости меня, Сандра. Я очень виноват перед тобой.
– Ты?! В чем ты можешь быть виноват, Леонардо?
– Я полез к тебе с разговорами о браке, не соображая, что тебе сейчас совсем не до этого. Ты в эти дни пережила ожидание, тревогу, разочарование, а я решил еще нагрузить тебя сверху – сунулся со своим дурацким предложением руки и сердца!
– Оно вовсе не дурацкое!
– Оно гораздо хуже, оно – несвоевременное. Давай забудем об этом.
– Я знаю, мио Леонардо, в чем дело: тебе жалко отдавать мне мой джип.
– Наконец-то догадалась! Хочешь апельсинового сока?
– Леонардо! Какой ты хороший, и как же я тебя люблю!
– Нет, детка. Сегодня мое брачное бюро уже закрылось, я больше не расположен ни делать предложений, ни принимать их. Для меня это хуже, чем принять касторку.
Я обиделась, причем самым натуральным образом. Я вообще заметила, что стала какой-то плаксивой и обидчивой, с тех пор как начала приходить в себя.
– Это она на меня обижается! Сестра Сандра, а где же твоя кротость? Где монашеское смирение? Будешь жить у меня до тех пор, пока совсем не окрепнешь. Тем временем ты спокойно решишь, что тебе делать дальше.
Он все-таки был очень огорчен, я это видела, но продолжал вести себя со мной как самый нежный и любящий брат.
Мы вернулись в Мерано. Днем я больше сидела дома. Не только потому, что на улице кто-то мог заметить отсутствие персонального кода на моей правой руке: я все еще страдала от прямых лучей солнца, а уберечься от них в дневное время не было никакой возможности. Но Леонардо открывал балконную дверь и усаживал меня в кресло перед нею; его квартира была на втором этаже, напротив дома начинался парк, поэтому с улицы меня никто не мог увидеть.
Леонардо возился со мной, как с больным ребенком, откармливал фруктами и макаронами, которые он привозил «со своей фабрики» – их еще достаточно оставалось на складе. О женитьбе он больше со мной не заговаривал.
Как-то, молясь на ночь, я спросила его:
– Мио Леонардо, а ты веришь в Бога?
– Конечно! Все итальянцы верят в Бога. Ты разве не знаешь, что именно в Италии апостол Петр основал христианскую Церковь?
– Где это написано, что именно в Италии? Кто это тебе сказал?
– Брат моего дедушки. Он был монсеньором.
– Что значит – монсеньором?
– Кардиналом. В молодости он учился в семинарии вместе с последним Папой Римским, но не с тем, который принял присягу Мессии и присоединился к Всемирной Церкви, а с тем, прежним, который увел не подчинившуюся Мессии часть Католической Церкви в катакомбы.
– И что с ними было потом?
– Не знаю. Говорят разное. Одни утверждают, что Папа успел вывести свою паству из Рима перед римским землетрясением и увел ее в Грецию, а там они соединились с Греческой Церковью. Другие говорят, что все они так и погибли в катакомбах и стали мучениками.
– И брат твоего дедушки?
– Он был с ними до конца, каким бы ни был этот конец.
– А моей бабушке ты про это случайно не говорил?
– Говорил, конечно.
– И что она на это сказала?
– Что она и без моей родословной не видит препятствий к нашему браку.
– Леонардо! Я же просила тебя!
– Я только пересказываю тебе слова твоей бабушки, – пожал плечами Леонардо.
Интересно, что при мне Леонардо ни разу не садился за персоник. Когда я спросила его, почему он не выходит в Реальность, он ответил:
– Знаешь, благодаря тебе, Сандра, в моей жизни хватает приключений и без Реальности. Мне жаль тратить на нее деньги, и я остановил выплату взносов.
– У тебя мало денег? Ну так давай продадим что-нибудь из бабушкиных драгоценностей.
– В этом нет необходимости. На жизнь пока хватит и мне, и тебе. Я сдаю городу немного фруктов из сада, поэтому меня освободили от обязанности официально трудиться. Кроме того, у меня ведь тоже есть ценное наследство – книги ди Корти-старшего. Он оставил мне всю свою библиотеку вместе с адресами тайных книголюбов.
– А где же она? Я не вижу у тебя ни одной книги.
– Я не умею читать бумажные книги, поэтому держу их на складе.
– Вот бы мне поглядеть!
– Да, пожалуйста! Поедем хоть сейчас.
Мы поехали на макаронную фабрику. Когда ехали через сад, мне показалось, что он выглядит не таким запущенным, как прежде.
– Прошлой зимой у меня была депрессия, и я занялся обрезкой старых деревьев, чтобы отвлечься. Вот видишь, что получилось. И мне удалось почти полностью уничтожить дупла, в которых гнездились пчелы-убийцы.
– У тебя была депрессия, Леонардо? Не могу себе представить. И как же ты из нес вышел?
– Бабушка вылечила. Она сказала, что из депрессии нужно выходить так же, как выплывать из омута. Нужно не сопротивляться ей, а прочно, основательно обеими ногами встать на дно и потом уже оттолкнуться и вынырнуть. Для этого ноги надо сначала согнуть, а потом выпрямить. Она сказала мне: «Когда под грузом бед и неудач у тебя уже и ноги подогнутся, вот тогда ты готов подняться со дна!». Когда Мира приехала к бабушке и сказала, что экологисты потребовали за тебя второй миллион, у меня ноги и подогнулись. И нот тогда я разогнулся, всплыл и начал действовать. Чтобы не оставлять места для тоски, я принялся за мой сад. Я работал целыми днями, и в конце концов депрессия, жалобно повизгивая, слезла с моих плеч и уползла в одичавшие заросли винограда. Когда я принялся за виноградник, никаких следов депрессии я там уже не обнаружил.
– Ты тоже собирал деньги на мой выкуп?
– Мне не надо было их собирать, да и не у кого было просить после смерти старика. Я ведь одинокий холостяк, кара Сандра. Я просто перевел на бабушкин счет деньги, которые мне оставил хозяин. Правда, там немного было…
– Значит получается, что и ди Корти-старший участвовал в моем освобождении?
– Не только деньгами, Сандра. Ты не представляешь, как допекал его Ромео-младший, чтобы вырвать у него сведения о тебе. Он ведь держал его взаперти и не выпускал даже на макаронную фабрику. По-моему, он применял к отцу все методы, кроме касторки, чтобы его разговорить! Я пробирался на виллу несколько раз, когда сыночка не было дома. Старик был очень подавлен и говорил, что если бы не книги, он бы или сошел с ума, или рассказал сыну все что знает. Между прочим, он знал, что сеньора Саккос терпеть не может макароны, так что мог сделать кой-какие выводы.
Фабрика, конечно, не действовала и стала еще больше похожа на развалины старой мельницы. Леонардо достал ключ, висевший на гвозде под низкой крышей, и открыл старый висячий замок на двери склада. Я вошла следом за ним в полутемное помещение.
– Электричество ди Корти-младший мне отключил. Сюда шли провода от виллы, и он заявил, что боится пожара из-за старой проводки. Он страшно обозлился, что сад и фабрика достались мне.
– Как же он смирился с тем, что тебе досталась библиотека – самая ценная часть наследства?
– Про библиотеку он сказал: «Если ты не заберешь книги сегодня к вечеру, я завтра с утра сожгу весь этот хлам!». Вот я и вывез книги прямо сюда.
– Где же они?
На стеллажах в несколько рядов стояли запечатанные картонные коробки с надписью «Макароны Корти».
– В этих коробках. Мне больше некуда было их сложить.
– А откуда же ты приносишь домой макароны?
– В половине коробок – макароны.
– А как ты узнаешь, в какой коробке макароны, а в какой книги?
– По весу. Коробки с макаронами во много раз легче.
– Здорово! Давай откроем какую-нибудь коробку с книгами.
Леонардо подвигал коробки и снял одну из них со стеллажа. Достав свой карманный ножик, он разрезал бело-красную ленту, вскрыл коробку, и я увидела, что мне потрясающе повезло: в этой коробке лежали тома «Британской энциклопедии».
На стеллаже стоял пузатый кожаный чемодан на колесиках.
– А в этом чемодане одежда и обувь хозяина. Ромео хотел все сжечь, а я не дал. Захватим домой? Его пижама ведь тебе подошла, а там есть еще спортивные костюмы, белье…
– А, так это ты отсюда взял ту маленькую пижаму для ночующих у тебя девушек!…
– Угу. Захватим домой еще парочку? Я предложила отнести в машину весь чемодан: буду носить в память о милом старом макаронщике его одежду. Мы взяли несколько ящиков книг и один ящик макарон.
Теперь у меня было занятие – я просвещалась, читая статьи в «Британской энциклопедии». Это было самое подходящее для меня чтение, раз уж не было у меня духовных книг, кроме бабушкиного Евангелия.
А Евангелие я не просто читала каждый день, а переводила его для Леонардо на планетный. Очень многих английских слов в планетном словаре не было, например, таких как «милосердие», «благотворить», «молитва», «покаяние». Не было также таких понятий, как «блуд» и «прелюбодеяние», по поводу чего Леонардо неожиданно сказал:
– Если бы люди читали книги, а Евангелие было бы переведено на планетный, то завтра же разъяренная толпа сожгла бы его на площади. Ты только представь себе, что современному человеку объявляют, что «блудники», то есть любители секса, не наследуют Царствия Небесного, что «содомия», то есть гомосексуализм, такой страшный грех, что христианам не рекомендуется о нем даже говорить.
– Но современный человек ведь блудит и прелюбодействует по большей части не в жизни, а в Реальности, то есть не на самом деле. Разве не так?
– Э-э, кара Сандра, не лукавь. Ты же вчера мне читала, что «тот, кто с вожделением смотрит на женщину, уже прелюбодействует с нею в сердце»!
– Ты прав, мио Леонардо.
Если бы я не начала читать Евангелие день за днем, главу за главой, я, возможно, не обратила бы внимания на подчеркнутые в нем строчки. Одной чертой были подчеркнуты места, в которых говорилось об Антихристе и о конце света, а двумя – те, где было сказано, что в последние времена верные христиане уйдут в горы. Я предположила, что таким образом бабушка дает мне понять, куда она скрылась вместе с монастырем и общиной. Но в каких горах ее искать и где именно? От Европы только и остались одни горы!
На обратном пути из своей поездки к нам заехала Мира, и мы с ней опять не могли наговориться. Мне страшно нравилось слышать ее голос. Она меня, кстати, вылечила от тайных приступов ревности, Леонардо в первый же вечер пожаловался ей:
– Мира, тут без тебя весьма пострадала моя репутация. Кара Сандра уверена, что старую пижаму Ромео ди Корти-старнего я притащил домой для посещающих меня девушек.
– Противный! Ты мне сам так сказал!
– Так вот, оказывается, для кого я ее штопала! – возмутилась Мира. – А ты мне врал, что это пижама для Сандры, чтобы ей, бедняжке, было что надеть, когда мы ее выкупим и ты привезешь ее к себе домой. А литры соков я готовила тоже для твоих подружек, а не для Сандры? Какой же ты лживый, коварный и непостоянный, изменник Леонардо!
– Я не изменник, я макаронщик! – гордо ответил Леонардо.
Я решила отдать Мире бабушкины драгоценности в счет моего долга за выкуп. Леонардо сказал, что это правильно, и предложил Мире съездить на склад и порыться в книгах ди Корти: может быть, она найдет среди них такие, которые сможет продать или обменять.
– Ты не стесняйся, – сказал ей Леонардо, – бери что хочешь.
– Я – стесняться? – удивленно вскинула она брови. – И не надейтесь! Я все возьму, только давайте. Мне знаете, сколько денег нужно? Но ты, Сандра, хотя бы половину драгоценностей оставь себе, тебе они тоже пригодятся.
– Хорошо, я оставлю себе что-нибудь на память о бабушке.
Они уехали на макаронно-книжный склад, а я достала бабушкину шкатулку и высыпала ее содержимое на стол, чтобы выбрать что-нибудь для себя. Среди всего этого мерцающего, сверкающего и переливающегося великолепия я сразу увидела вещь, которую хотела бы оставить себе, тем более, что она и так давно была моя, – сердоликовое ожерелье. Я осторожно потянула его из-под других украшений, чтобы ничего не попортить – остальное ведь было уже не моим, и вдруг увидела, что к ожерелью прикреплен большой железный ключ. Я осторожно высвободила его и стала рассматривать. Он был даже больше, чем ключ от висячего замка на двери макаронного склада. По его кольцу кругом шла надпись: КРОЛЛЬ.
Когда Леонардо с. Мирой вернулись поздно вечером, я встретила их торжествующим криком:
– Я знаю, где моя бабушка! Теперь знаю! За ужином я рассказала им историю любви бабушки и дедушки.
– Я уверена, что этот ключ от семи дверей, за которые ушли бабушка и все остальные. Теперь только бы найти сами двери!
– Ты точно помнишь, что долина называлась Циллерталь? – спросила Мира.
– Конечно. Эта история тогда запала мне в душу. Я даже помню, что долина находилась где-то в Тироле,
– Сейчас посмотрим… Конечно, у Миры, в ее необъятной дорожной сумке, нашлась старинная карта Европы, причем очень большая и подробная. Мы развернули ее на полу и стали путешествовать по ней в поисках долины Циллерталь. Я была очень горда, что первой ее нашла именно я, мне это показалось хорошим предзнаменованием. Я смотрела на голубую ниточку речки Циллер, на ее притоки и кружочки селений вдоль притоков. Высота гор вокруг долины даже на карте производила впечатление – три, три с половиной тысячи метров, почти четыре. И кругом ледники, обозначенные белой и голубой краской. Дорога туда вела одна, основная, идущая через нею долину, и было множество местных, ведущих в малые горные долины. Ничего, на месте разберемся что к чему!
На другой день мы прощались с Мирой. Леонардо сказал ей на прощанье:
– В будущем году – в Иерусалиме, Мира!
– Я-то там обязательно буду. А вот вы…
– А мы в каком-нибудь очень будущем году постараемся попасть в Небесный Иерусалим, – сказал мой духовно образованный Леонардо.
Мы с Мирой крепко обнялись и долго не отпускали друг друга.
– Передай бабушке, что я ее очень люблю, – сказала Мира, и это было самое приятное из того, что она могла сказать мне на прощанье.
Глава 18
Умел меня утешить мой Леонардо, мио Леонардо! Делать было нечего, и мы поехали обратно в Мерано. По дороге я обдумывала и решала, что же мне делать дальше? Больше всего я хотела бы сейчас оказаться вместе с бабушкой, монахинями и общиной матери Ольги: они где-то там все вместе, а я все еще в пути. Каким же долгим оказался этот путь! И куда-то он меня приведет? Но мысль о возвращении в Лондон даже не пришла мне в голову.
– О чем ты думаешь? – спросил меня Леонардо.
– О том, как жить дальше.
– Как тебе жить, я не знаю, но зато знаю, с кем тебе жить.
– ?
– Со мной, конечно. Тебе уже давно пора выйти за меня замуж.
– Я не пойду замуж без бабушкиного благословения.
– Ты думаешь, она тебе его не даст? Я уверен, что она будет только рада: зная твой характер, ей надо быть уверенной, что о тебе всегда будет кому позаботиться.
– Леонардо… Ты замечательный, ты такой верный и любящий. После бабушки ты самый близкий мне человек, и я тоже тебя очень люблю, но… Вобщем, сейчас я просто еще не отошла от всего пережитого, чтобы решиться на такое. А в будущем… Знаешь, Леонардо, мне кажется, что в моей жизни еще будут какие-то более важные вещи, чем замужество и собственное маленькое житейское счастье… Мне даже кажется порой, что теперь я уже немного гожусь в монахини…
– Ты-то?! – он насмешливо фыркнул.
– Да, я. Ты же не знаешь, какие бывают монахини!
– Знаешь, уж если сравнивать тебя с настоящими монахинями, то надо смешать в одну кучу любопытство матери Варвары, самоуправство матери Ларисы, наивность сестры Вассы, отвагу матери Евдокии и непоседливость сестры Дарьи – вот тогда получится что-то похожее на мать Кассандру! Еще не мешает к этому добавить ехидный язычок дяди Леши.
– Ой, Леонардо! Откуда ты все это знаешь?
– Когда твоя бабушка собирала деньги на твой выкуп, я некоторое время жил у нее в усадьбе и познакомился со всем твоим монастырем. Они все прекрасные, высоко духовные люди, но ты – ты совсем другая, Сандра!
– А я думаю, что они мне намного ближе, чем ты… чем ты думаешь! Ты только не сердись на меня, пожалуйста!
Леонардо насупился и долго молчал с потухшим лицом.
– Если ты на меня очень сердишься, Леонардо, то вот что я тебе скажу, – не выдержала я наконец. – Мы можем с тобой расстаться, хватит тебе нянчиться со мной. У меня теперь есть средства на жизнь, и тебе не надо больше обо мне заботиться. Ты мне только мой джип отдай.
Леонардо еще немного помолчал, а потом вдруг сказал:
– Прости меня, Сандра. Я очень виноват перед тобой.
– Ты?! В чем ты можешь быть виноват, Леонардо?
– Я полез к тебе с разговорами о браке, не соображая, что тебе сейчас совсем не до этого. Ты в эти дни пережила ожидание, тревогу, разочарование, а я решил еще нагрузить тебя сверху – сунулся со своим дурацким предложением руки и сердца!
– Оно вовсе не дурацкое!
– Оно гораздо хуже, оно – несвоевременное. Давай забудем об этом.
– Я знаю, мио Леонардо, в чем дело: тебе жалко отдавать мне мой джип.
– Наконец-то догадалась! Хочешь апельсинового сока?
– Леонардо! Какой ты хороший, и как же я тебя люблю!
– Нет, детка. Сегодня мое брачное бюро уже закрылось, я больше не расположен ни делать предложений, ни принимать их. Для меня это хуже, чем принять касторку.
Я обиделась, причем самым натуральным образом. Я вообще заметила, что стала какой-то плаксивой и обидчивой, с тех пор как начала приходить в себя.
– Это она на меня обижается! Сестра Сандра, а где же твоя кротость? Где монашеское смирение? Будешь жить у меня до тех пор, пока совсем не окрепнешь. Тем временем ты спокойно решишь, что тебе делать дальше.
Он все-таки был очень огорчен, я это видела, но продолжал вести себя со мной как самый нежный и любящий брат.
Мы вернулись в Мерано. Днем я больше сидела дома. Не только потому, что на улице кто-то мог заметить отсутствие персонального кода на моей правой руке: я все еще страдала от прямых лучей солнца, а уберечься от них в дневное время не было никакой возможности. Но Леонардо открывал балконную дверь и усаживал меня в кресло перед нею; его квартира была на втором этаже, напротив дома начинался парк, поэтому с улицы меня никто не мог увидеть.
Леонардо возился со мной, как с больным ребенком, откармливал фруктами и макаронами, которые он привозил «со своей фабрики» – их еще достаточно оставалось на складе. О женитьбе он больше со мной не заговаривал.
Как-то, молясь на ночь, я спросила его:
– Мио Леонардо, а ты веришь в Бога?
– Конечно! Все итальянцы верят в Бога. Ты разве не знаешь, что именно в Италии апостол Петр основал христианскую Церковь?
– Где это написано, что именно в Италии? Кто это тебе сказал?
– Брат моего дедушки. Он был монсеньором.
– Что значит – монсеньором?
– Кардиналом. В молодости он учился в семинарии вместе с последним Папой Римским, но не с тем, который принял присягу Мессии и присоединился к Всемирной Церкви, а с тем, прежним, который увел не подчинившуюся Мессии часть Католической Церкви в катакомбы.
– И что с ними было потом?
– Не знаю. Говорят разное. Одни утверждают, что Папа успел вывести свою паству из Рима перед римским землетрясением и увел ее в Грецию, а там они соединились с Греческой Церковью. Другие говорят, что все они так и погибли в катакомбах и стали мучениками.
– И брат твоего дедушки?
– Он был с ними до конца, каким бы ни был этот конец.
– А моей бабушке ты про это случайно не говорил?
– Говорил, конечно.
– И что она на это сказала?
– Что она и без моей родословной не видит препятствий к нашему браку.
– Леонардо! Я же просила тебя!
– Я только пересказываю тебе слова твоей бабушки, – пожал плечами Леонардо.
Интересно, что при мне Леонардо ни разу не садился за персоник. Когда я спросила его, почему он не выходит в Реальность, он ответил:
– Знаешь, благодаря тебе, Сандра, в моей жизни хватает приключений и без Реальности. Мне жаль тратить на нее деньги, и я остановил выплату взносов.
– У тебя мало денег? Ну так давай продадим что-нибудь из бабушкиных драгоценностей.
– В этом нет необходимости. На жизнь пока хватит и мне, и тебе. Я сдаю городу немного фруктов из сада, поэтому меня освободили от обязанности официально трудиться. Кроме того, у меня ведь тоже есть ценное наследство – книги ди Корти-старшего. Он оставил мне всю свою библиотеку вместе с адресами тайных книголюбов.
– А где же она? Я не вижу у тебя ни одной книги.
– Я не умею читать бумажные книги, поэтому держу их на складе.
– Вот бы мне поглядеть!
– Да, пожалуйста! Поедем хоть сейчас.
Мы поехали на макаронную фабрику. Когда ехали через сад, мне показалось, что он выглядит не таким запущенным, как прежде.
– Прошлой зимой у меня была депрессия, и я занялся обрезкой старых деревьев, чтобы отвлечься. Вот видишь, что получилось. И мне удалось почти полностью уничтожить дупла, в которых гнездились пчелы-убийцы.
– У тебя была депрессия, Леонардо? Не могу себе представить. И как же ты из нес вышел?
– Бабушка вылечила. Она сказала, что из депрессии нужно выходить так же, как выплывать из омута. Нужно не сопротивляться ей, а прочно, основательно обеими ногами встать на дно и потом уже оттолкнуться и вынырнуть. Для этого ноги надо сначала согнуть, а потом выпрямить. Она сказала мне: «Когда под грузом бед и неудач у тебя уже и ноги подогнутся, вот тогда ты готов подняться со дна!». Когда Мира приехала к бабушке и сказала, что экологисты потребовали за тебя второй миллион, у меня ноги и подогнулись. И нот тогда я разогнулся, всплыл и начал действовать. Чтобы не оставлять места для тоски, я принялся за мой сад. Я работал целыми днями, и в конце концов депрессия, жалобно повизгивая, слезла с моих плеч и уползла в одичавшие заросли винограда. Когда я принялся за виноградник, никаких следов депрессии я там уже не обнаружил.
– Ты тоже собирал деньги на мой выкуп?
– Мне не надо было их собирать, да и не у кого было просить после смерти старика. Я ведь одинокий холостяк, кара Сандра. Я просто перевел на бабушкин счет деньги, которые мне оставил хозяин. Правда, там немного было…
– Значит получается, что и ди Корти-старший участвовал в моем освобождении?
– Не только деньгами, Сандра. Ты не представляешь, как допекал его Ромео-младший, чтобы вырвать у него сведения о тебе. Он ведь держал его взаперти и не выпускал даже на макаронную фабрику. По-моему, он применял к отцу все методы, кроме касторки, чтобы его разговорить! Я пробирался на виллу несколько раз, когда сыночка не было дома. Старик был очень подавлен и говорил, что если бы не книги, он бы или сошел с ума, или рассказал сыну все что знает. Между прочим, он знал, что сеньора Саккос терпеть не может макароны, так что мог сделать кой-какие выводы.
Фабрика, конечно, не действовала и стала еще больше похожа на развалины старой мельницы. Леонардо достал ключ, висевший на гвозде под низкой крышей, и открыл старый висячий замок на двери склада. Я вошла следом за ним в полутемное помещение.
– Электричество ди Корти-младший мне отключил. Сюда шли провода от виллы, и он заявил, что боится пожара из-за старой проводки. Он страшно обозлился, что сад и фабрика достались мне.
– Как же он смирился с тем, что тебе досталась библиотека – самая ценная часть наследства?
– Про библиотеку он сказал: «Если ты не заберешь книги сегодня к вечеру, я завтра с утра сожгу весь этот хлам!». Вот я и вывез книги прямо сюда.
– Где же они?
На стеллажах в несколько рядов стояли запечатанные картонные коробки с надписью «Макароны Корти».
– В этих коробках. Мне больше некуда было их сложить.
– А откуда же ты приносишь домой макароны?
– В половине коробок – макароны.
– А как ты узнаешь, в какой коробке макароны, а в какой книги?
– По весу. Коробки с макаронами во много раз легче.
– Здорово! Давай откроем какую-нибудь коробку с книгами.
Леонардо подвигал коробки и снял одну из них со стеллажа. Достав свой карманный ножик, он разрезал бело-красную ленту, вскрыл коробку, и я увидела, что мне потрясающе повезло: в этой коробке лежали тома «Британской энциклопедии».
На стеллаже стоял пузатый кожаный чемодан на колесиках.
– А в этом чемодане одежда и обувь хозяина. Ромео хотел все сжечь, а я не дал. Захватим домой? Его пижама ведь тебе подошла, а там есть еще спортивные костюмы, белье…
– А, так это ты отсюда взял ту маленькую пижаму для ночующих у тебя девушек!…
– Угу. Захватим домой еще парочку? Я предложила отнести в машину весь чемодан: буду носить в память о милом старом макаронщике его одежду. Мы взяли несколько ящиков книг и один ящик макарон.
Теперь у меня было занятие – я просвещалась, читая статьи в «Британской энциклопедии». Это было самое подходящее для меня чтение, раз уж не было у меня духовных книг, кроме бабушкиного Евангелия.
А Евангелие я не просто читала каждый день, а переводила его для Леонардо на планетный. Очень многих английских слов в планетном словаре не было, например, таких как «милосердие», «благотворить», «молитва», «покаяние». Не было также таких понятий, как «блуд» и «прелюбодеяние», по поводу чего Леонардо неожиданно сказал:
– Если бы люди читали книги, а Евангелие было бы переведено на планетный, то завтра же разъяренная толпа сожгла бы его на площади. Ты только представь себе, что современному человеку объявляют, что «блудники», то есть любители секса, не наследуют Царствия Небесного, что «содомия», то есть гомосексуализм, такой страшный грех, что христианам не рекомендуется о нем даже говорить.
– Но современный человек ведь блудит и прелюбодействует по большей части не в жизни, а в Реальности, то есть не на самом деле. Разве не так?
– Э-э, кара Сандра, не лукавь. Ты же вчера мне читала, что «тот, кто с вожделением смотрит на женщину, уже прелюбодействует с нею в сердце»!
– Ты прав, мио Леонардо.
Если бы я не начала читать Евангелие день за днем, главу за главой, я, возможно, не обратила бы внимания на подчеркнутые в нем строчки. Одной чертой были подчеркнуты места, в которых говорилось об Антихристе и о конце света, а двумя – те, где было сказано, что в последние времена верные христиане уйдут в горы. Я предположила, что таким образом бабушка дает мне понять, куда она скрылась вместе с монастырем и общиной. Но в каких горах ее искать и где именно? От Европы только и остались одни горы!
На обратном пути из своей поездки к нам заехала Мира, и мы с ней опять не могли наговориться. Мне страшно нравилось слышать ее голос. Она меня, кстати, вылечила от тайных приступов ревности, Леонардо в первый же вечер пожаловался ей:
– Мира, тут без тебя весьма пострадала моя репутация. Кара Сандра уверена, что старую пижаму Ромео ди Корти-старнего я притащил домой для посещающих меня девушек.
– Противный! Ты мне сам так сказал!
– Так вот, оказывается, для кого я ее штопала! – возмутилась Мира. – А ты мне врал, что это пижама для Сандры, чтобы ей, бедняжке, было что надеть, когда мы ее выкупим и ты привезешь ее к себе домой. А литры соков я готовила тоже для твоих подружек, а не для Сандры? Какой же ты лживый, коварный и непостоянный, изменник Леонардо!
– Я не изменник, я макаронщик! – гордо ответил Леонардо.
Я решила отдать Мире бабушкины драгоценности в счет моего долга за выкуп. Леонардо сказал, что это правильно, и предложил Мире съездить на склад и порыться в книгах ди Корти: может быть, она найдет среди них такие, которые сможет продать или обменять.
– Ты не стесняйся, – сказал ей Леонардо, – бери что хочешь.
– Я – стесняться? – удивленно вскинула она брови. – И не надейтесь! Я все возьму, только давайте. Мне знаете, сколько денег нужно? Но ты, Сандра, хотя бы половину драгоценностей оставь себе, тебе они тоже пригодятся.
– Хорошо, я оставлю себе что-нибудь на память о бабушке.
Они уехали на макаронно-книжный склад, а я достала бабушкину шкатулку и высыпала ее содержимое на стол, чтобы выбрать что-нибудь для себя. Среди всего этого мерцающего, сверкающего и переливающегося великолепия я сразу увидела вещь, которую хотела бы оставить себе, тем более, что она и так давно была моя, – сердоликовое ожерелье. Я осторожно потянула его из-под других украшений, чтобы ничего не попортить – остальное ведь было уже не моим, и вдруг увидела, что к ожерелью прикреплен большой железный ключ. Я осторожно высвободила его и стала рассматривать. Он был даже больше, чем ключ от висячего замка на двери макаронного склада. По его кольцу кругом шла надпись: КРОЛЛЬ.
Когда Леонардо с. Мирой вернулись поздно вечером, я встретила их торжествующим криком:
– Я знаю, где моя бабушка! Теперь знаю! За ужином я рассказала им историю любви бабушки и дедушки.
– Я уверена, что этот ключ от семи дверей, за которые ушли бабушка и все остальные. Теперь только бы найти сами двери!
– Ты точно помнишь, что долина называлась Циллерталь? – спросила Мира.
– Конечно. Эта история тогда запала мне в душу. Я даже помню, что долина находилась где-то в Тироле,
– Сейчас посмотрим… Конечно, у Миры, в ее необъятной дорожной сумке, нашлась старинная карта Европы, причем очень большая и подробная. Мы развернули ее на полу и стали путешествовать по ней в поисках долины Циллерталь. Я была очень горда, что первой ее нашла именно я, мне это показалось хорошим предзнаменованием. Я смотрела на голубую ниточку речки Циллер, на ее притоки и кружочки селений вдоль притоков. Высота гор вокруг долины даже на карте производила впечатление – три, три с половиной тысячи метров, почти четыре. И кругом ледники, обозначенные белой и голубой краской. Дорога туда вела одна, основная, идущая через нею долину, и было множество местных, ведущих в малые горные долины. Ничего, на месте разберемся что к чему!
На другой день мы прощались с Мирой. Леонардо сказал ей на прощанье:
– В будущем году – в Иерусалиме, Мира!
– Я-то там обязательно буду. А вот вы…
– А мы в каком-нибудь очень будущем году постараемся попасть в Небесный Иерусалим, – сказал мой духовно образованный Леонардо.
Мы с Мирой крепко обнялись и долго не отпускали друг друга.
– Передай бабушке, что я ее очень люблю, – сказала Мира, и это было самое приятное из того, что она могла сказать мне на прощанье.
Глава 18
Мы загрузили в джип столько коробок с макаронами, сколько смогли втиснуть в салон. Захватили спальные мешки, топор и походный котелок, сохранившиеся у Леонардо со времен школьных туристических походов. Мы не знали, как долго нам придется добираться в долину Циллерталь и там искать бабушку, поэтому из нашего сада взяли одни яблоки, хотя в нем уже давно поспели и персики, и абрикосы, и сливы, и даже виноград. Только яблоки могли выдержать долгую дорогу, и мы сложили их в две макаронные коробки. Я была очень рада, что возвращаюсь к бабушке и матушке Руфи не живая, здоровая и даже с подарками. Только бы и в правду найти их там!
До Тироля мы добрались быстро и без приключений, а вот найти долину было гораздо сложнее. В этих местах землю изменили не только наводнения, по и землетрясения и извержения вулканов: там, где на старой карте были обозначены города, дорога часто упиралась в нагромождения скальных обломков, залитых застывшей лавой. Другие места превратились в заливы Европейского моря. Надо сказать, что в этих местах вода была чуть почище, чем у берегов Центральной Европы: она все-таки разбавлялась талыми водами с гор.
В конце концов нам очень повезло: на перекрестке двух старых дорог мы нашли на обочине свалившийся указатель с надписью «Циллерталь – 20 км». Только две дороги шли отсюда в сторону гор, и мы решили ехать сначала по левой. Но она вскоре скрылась под огромным каменным завалом, и нам пришлось вернуться и ехать по правой дороге, вернее, по ее остаткам. Километров через десять, как определил Леонардо, дорога нырнула в узкое ущелье и пошла по его правому краю. Дважды мы перебирались через бурные горные речки, пробившие себе новые русла прямо сквозь дорогу, разворотившие асфальт и каменную насыпь под ним. Слева почти все время была узкая пропасть, заполненная темной водой, а справа к дороге прижимались горные склоны иногда пологие, иногда крутые, отвесные, как обрезанные гигантским ножом. Местами дорога была завалена так, что нам приходилось делать объезд прямо по склону горы; я шла впереди, проверяя дорогу, а Леонардо полз за мной в джипе, накренявшемся порой под таким углом, что, казалось, вот-вот его правая пара колес оторвется от поверхности склона и джип, кувыркаясь, полетит в пропасть. Хуже всего, что сами склоны часто были не монолитными, а представляли гобой осыпь мелких камней, готовых стронуться с места в любую секунду. Но Бог нас миловал.
Ущелье становилось все шире, дорога – спокойней, и вот горы разошлись в стороны и мы увидели огромное горное озеро. Дальний его берег скрывался в тумане. Горы по обеим сторонам озера были темно-зелеными до половины, потом шли голые серые камни, а еще выше, там где вершины гор соприкасались с небом, неровной длинной цепью лежали белые в синих складках ледники. День был как всегда пасмурный, но ледники сияли и слепили глаза. Горы подходили к самому озеру и отвесными стенами уходили в воду.
– Ничего себе ландшафтик. – сказал. Леонардо, несколько ошеломленно глядя на раскинувшуюся перед нами картину. – А дорога-то, между прочим, уходит под воду.
– Куда же ей еще идти? Я думаю, это и есть бывшая долина Циллерталь. Там, под водой, лежит городок с деревянными домами и древней железной дорогой, по которой бегал маленький старинный паровозик…
– И куда же нам теперь? – спросил Леонардо.
– Я думаю туда, – указала я на сияющие впереди ледники. – Где-то там, еще выше, должно быть горное озеро, а под ним большая плотина или ее остатки. Бабушка говорила, что плотину разрушило землетрясение.
– И как же мы будем туда пробираться без дорог?
– Не знаю… Может быть, построить плот и попробовать доплыть на нем к дальнему берегу озера? Ты ведь взял с собой топор?
– Взял. Но я не умею строить плоты. И сколько у нас па это уйдет времени? Кроме того, насколько я помню, плот передвигают но воде с помощью шестов, а ты представляешь, Сандра, какая тут может быть глубина?
– Да, глубина, должно быть, страшенная: под водой не видно ни верхушек деревьев, ни столбов, ни колоколен – ничего!
– А если нам вернуться, купить резиновую лодку и переплыть на ней?
– А если мы уже совсем близко от бабушки? Нет, Леонардо! Я больше не хочу отодвигать нашу встречу, я ведь только сейчас до конца поверила, что она вообще возможна… Я так соскучилась по бабушке, мио Леонардо!
– Ну не плачь, кара Сандра, не плачь! Может быть, мы уже совсем близко от нее, неужели мы станем отчаиваться, вместо того чтобы действовать? Лучше подумай вот о чем. У твоих монахинь тоже не было ни плота, ни лодок – только трактор, прицеп и несколько мобилей. У них не было даже джипа, потому что бабушка отдала его мне. Если они находятся на дальнем берегу озера, то как же они до него добрались?
– Леонардо, мио Леонардо, ты гений!
– Да, а что?
– А то, что надо искать тот путь, которым шли они, вот и все! Давай прочешем все горы вокруг – мы наверняка обнаружим дорогу, по которой они двинулись отсюда. Так, я пойду понизу, над самой водой, а ты…
– Кара Сандра, ты никуда не пойдешь одна. Мы не знаем, кто тут водится – в этих диких горах. А сегодня мы вообще никуда не пойдем, смотри – уже темнеет. Давай разведем костер, сварим кофе, поужинаем как следует, потом достанем наши спальники и ляжем спать, а завтра пораньше, как только рассветет, начнем искать дорогу, по которой они шли.
Леонардо развел костер, а потом поручил его мне. Сам он пошел с топориком к ближайшим елям, чтобы нарубить веток для ночлега. Мы поужинали, достали спальники, уложили их на подстилку из еловых лап и улеглись спать.
Мне не спалось. С ночи туман над озером сгустился, и стало очень холодно. Я разбудила Леонардо, и мы перебрались н джип, оставив промокшие спальники снаружи.
– А ты еще хотела плыть на плоту… Еще и снизу холод, бр-р-р! – проворчал он. укутывая меня в единственное одеяло, – привыкла плавать на лебедях…
– Ах, не вспоминай, Леонардо! Бедный Лебедь… А виновата я…
– Не говори глупостей, на ночь это вредно, – сказал Леонардо, обнимая меня. – Лучше поблагодари Господа Бога, что он послал этой лошадке легкую смерть, было бы страшнее, если бы Лебедь сгорел па острове.
– Ты прав, как всегда, мио Леонардо… Спи спокойно, ты меня согрел и утешил. Как всегда…
Утром мы встали, наскоро перекусили и сразу же отправились на поиски.
– Ищи не только следы машин, по просто какой-нибудь след: остатки кострища, какую-нибудь потерянную вещь. Столько народа не могло пройти, не оставив следа!
– Ну конечно, монахини должны были набросать в лесу банок из-под минералки, окурков и бумажек от конфет. Да они наверняка все следы за собой убрали, если даже проходили здесь! Нет, Леонардо, если мы не найдем какую-нибудь дорогу, значит они вообще здесь не проходили.
Мы искали полдня и облазили все ближайшие горы. Ничего мы не нашли и, обессиленные и расстроенные, спустились к джипу.
– Не огорчайся, кара Сандра. Мы вернемся, купим лодку и все-таки переплывем это озеро. Что-то говорит мне, что мы на верном пути, вот только непонятно, где этот путь начинается.
– В таком случае давай поедем сразу.
– А кофе?
– Остановимся где-нибудь в другом месте и устроим привал. Здесь мне что-то слишком грустно.
Мы развернули джип и поехали назад. Через какое-то время я сама захотела остановиться и выпить кофе.
– Леонардо, давай где-нибудь здесь остановимся и разведем костер.
– Как скажешь. Высматривай со своей стороны сухое дерево или куст, чтобы нам не возиться с дровами.
Я прилежно вглядывалась в кусты и деревья по левой стороне дороги. Скоро я увидела несколько невысоких рыжих елей, стоявших плотной группкой у самой дороги.
– Смотри, мио Леонардо! По-моему, это то, что нам надо: целая семья сухих елок. Наверно, они погибли от какой-то древесной эпидемии. И все небольшие, тебе нетрудно будет срубить любую из них.
Мы подъехали к елям и остановились. Леонардо взял топор и пошел за топливом, а я стала доставать корзинку с едой и котелок для кофе. Вдруг Леонардо позвал меня:
– Кара Сандра, а ну беги сюда! Кажется, я нашел что-то интересное!
Я оставила все и подбежала к нему. Он бросил свой топорик на землю и голыми руками выдергивал из земли уже вторую елку.
– Смотри! – он показал мне нижний конец елки. Конец был заострен, явно обтесанный топором. – Похоже, они тут все такие. А ну, помогай мне их выдергивать! Елки стоят так плотно, что мы не пройдем между ними, если не расчистим себе дорогу.
Еще не понимая в чем дело, я заволновалась и начала раскачивать небольшую елочку. С трудом вытащив се из каменистого грунта, я уставилась на обрубленный конец ствола.
– Мне кажется, я уже когда-то видела именно таким вот образом заостренные концы стволов. Только вот где… О мио Леонардо, я знаю, я вспомнила! Это работа дяди Леши! Когда-то он именно так приготовил мне деревья для украшения храма на праздник Преображения: он обтесал их концы не кругом, как сделал бы любой нормальный человек, а с двух сторон, всего двумя ударами топора. Вот кто строил эту заграду! Мио Леонардо, мы, кажется, нашли монашескую дорогу!
До Тироля мы добрались быстро и без приключений, а вот найти долину было гораздо сложнее. В этих местах землю изменили не только наводнения, по и землетрясения и извержения вулканов: там, где на старой карте были обозначены города, дорога часто упиралась в нагромождения скальных обломков, залитых застывшей лавой. Другие места превратились в заливы Европейского моря. Надо сказать, что в этих местах вода была чуть почище, чем у берегов Центральной Европы: она все-таки разбавлялась талыми водами с гор.
В конце концов нам очень повезло: на перекрестке двух старых дорог мы нашли на обочине свалившийся указатель с надписью «Циллерталь – 20 км». Только две дороги шли отсюда в сторону гор, и мы решили ехать сначала по левой. Но она вскоре скрылась под огромным каменным завалом, и нам пришлось вернуться и ехать по правой дороге, вернее, по ее остаткам. Километров через десять, как определил Леонардо, дорога нырнула в узкое ущелье и пошла по его правому краю. Дважды мы перебирались через бурные горные речки, пробившие себе новые русла прямо сквозь дорогу, разворотившие асфальт и каменную насыпь под ним. Слева почти все время была узкая пропасть, заполненная темной водой, а справа к дороге прижимались горные склоны иногда пологие, иногда крутые, отвесные, как обрезанные гигантским ножом. Местами дорога была завалена так, что нам приходилось делать объезд прямо по склону горы; я шла впереди, проверяя дорогу, а Леонардо полз за мной в джипе, накренявшемся порой под таким углом, что, казалось, вот-вот его правая пара колес оторвется от поверхности склона и джип, кувыркаясь, полетит в пропасть. Хуже всего, что сами склоны часто были не монолитными, а представляли гобой осыпь мелких камней, готовых стронуться с места в любую секунду. Но Бог нас миловал.
Ущелье становилось все шире, дорога – спокойней, и вот горы разошлись в стороны и мы увидели огромное горное озеро. Дальний его берег скрывался в тумане. Горы по обеим сторонам озера были темно-зелеными до половины, потом шли голые серые камни, а еще выше, там где вершины гор соприкасались с небом, неровной длинной цепью лежали белые в синих складках ледники. День был как всегда пасмурный, но ледники сияли и слепили глаза. Горы подходили к самому озеру и отвесными стенами уходили в воду.
– Ничего себе ландшафтик. – сказал. Леонардо, несколько ошеломленно глядя на раскинувшуюся перед нами картину. – А дорога-то, между прочим, уходит под воду.
– Куда же ей еще идти? Я думаю, это и есть бывшая долина Циллерталь. Там, под водой, лежит городок с деревянными домами и древней железной дорогой, по которой бегал маленький старинный паровозик…
– И куда же нам теперь? – спросил Леонардо.
– Я думаю туда, – указала я на сияющие впереди ледники. – Где-то там, еще выше, должно быть горное озеро, а под ним большая плотина или ее остатки. Бабушка говорила, что плотину разрушило землетрясение.
– И как же мы будем туда пробираться без дорог?
– Не знаю… Может быть, построить плот и попробовать доплыть на нем к дальнему берегу озера? Ты ведь взял с собой топор?
– Взял. Но я не умею строить плоты. И сколько у нас па это уйдет времени? Кроме того, насколько я помню, плот передвигают но воде с помощью шестов, а ты представляешь, Сандра, какая тут может быть глубина?
– Да, глубина, должно быть, страшенная: под водой не видно ни верхушек деревьев, ни столбов, ни колоколен – ничего!
– А если нам вернуться, купить резиновую лодку и переплыть на ней?
– А если мы уже совсем близко от бабушки? Нет, Леонардо! Я больше не хочу отодвигать нашу встречу, я ведь только сейчас до конца поверила, что она вообще возможна… Я так соскучилась по бабушке, мио Леонардо!
– Ну не плачь, кара Сандра, не плачь! Может быть, мы уже совсем близко от нее, неужели мы станем отчаиваться, вместо того чтобы действовать? Лучше подумай вот о чем. У твоих монахинь тоже не было ни плота, ни лодок – только трактор, прицеп и несколько мобилей. У них не было даже джипа, потому что бабушка отдала его мне. Если они находятся на дальнем берегу озера, то как же они до него добрались?
– Леонардо, мио Леонардо, ты гений!
– Да, а что?
– А то, что надо искать тот путь, которым шли они, вот и все! Давай прочешем все горы вокруг – мы наверняка обнаружим дорогу, по которой они двинулись отсюда. Так, я пойду понизу, над самой водой, а ты…
– Кара Сандра, ты никуда не пойдешь одна. Мы не знаем, кто тут водится – в этих диких горах. А сегодня мы вообще никуда не пойдем, смотри – уже темнеет. Давай разведем костер, сварим кофе, поужинаем как следует, потом достанем наши спальники и ляжем спать, а завтра пораньше, как только рассветет, начнем искать дорогу, по которой они шли.
Леонардо развел костер, а потом поручил его мне. Сам он пошел с топориком к ближайшим елям, чтобы нарубить веток для ночлега. Мы поужинали, достали спальники, уложили их на подстилку из еловых лап и улеглись спать.
Мне не спалось. С ночи туман над озером сгустился, и стало очень холодно. Я разбудила Леонардо, и мы перебрались н джип, оставив промокшие спальники снаружи.
– А ты еще хотела плыть на плоту… Еще и снизу холод, бр-р-р! – проворчал он. укутывая меня в единственное одеяло, – привыкла плавать на лебедях…
– Ах, не вспоминай, Леонардо! Бедный Лебедь… А виновата я…
– Не говори глупостей, на ночь это вредно, – сказал Леонардо, обнимая меня. – Лучше поблагодари Господа Бога, что он послал этой лошадке легкую смерть, было бы страшнее, если бы Лебедь сгорел па острове.
– Ты прав, как всегда, мио Леонардо… Спи спокойно, ты меня согрел и утешил. Как всегда…
Утром мы встали, наскоро перекусили и сразу же отправились на поиски.
– Ищи не только следы машин, по просто какой-нибудь след: остатки кострища, какую-нибудь потерянную вещь. Столько народа не могло пройти, не оставив следа!
– Ну конечно, монахини должны были набросать в лесу банок из-под минералки, окурков и бумажек от конфет. Да они наверняка все следы за собой убрали, если даже проходили здесь! Нет, Леонардо, если мы не найдем какую-нибудь дорогу, значит они вообще здесь не проходили.
Мы искали полдня и облазили все ближайшие горы. Ничего мы не нашли и, обессиленные и расстроенные, спустились к джипу.
– Не огорчайся, кара Сандра. Мы вернемся, купим лодку и все-таки переплывем это озеро. Что-то говорит мне, что мы на верном пути, вот только непонятно, где этот путь начинается.
– В таком случае давай поедем сразу.
– А кофе?
– Остановимся где-нибудь в другом месте и устроим привал. Здесь мне что-то слишком грустно.
Мы развернули джип и поехали назад. Через какое-то время я сама захотела остановиться и выпить кофе.
– Леонардо, давай где-нибудь здесь остановимся и разведем костер.
– Как скажешь. Высматривай со своей стороны сухое дерево или куст, чтобы нам не возиться с дровами.
Я прилежно вглядывалась в кусты и деревья по левой стороне дороги. Скоро я увидела несколько невысоких рыжих елей, стоявших плотной группкой у самой дороги.
– Смотри, мио Леонардо! По-моему, это то, что нам надо: целая семья сухих елок. Наверно, они погибли от какой-то древесной эпидемии. И все небольшие, тебе нетрудно будет срубить любую из них.
Мы подъехали к елям и остановились. Леонардо взял топор и пошел за топливом, а я стала доставать корзинку с едой и котелок для кофе. Вдруг Леонардо позвал меня:
– Кара Сандра, а ну беги сюда! Кажется, я нашел что-то интересное!
Я оставила все и подбежала к нему. Он бросил свой топорик на землю и голыми руками выдергивал из земли уже вторую елку.
– Смотри! – он показал мне нижний конец елки. Конец был заострен, явно обтесанный топором. – Похоже, они тут все такие. А ну, помогай мне их выдергивать! Елки стоят так плотно, что мы не пройдем между ними, если не расчистим себе дорогу.
Еще не понимая в чем дело, я заволновалась и начала раскачивать небольшую елочку. С трудом вытащив се из каменистого грунта, я уставилась на обрубленный конец ствола.
– Мне кажется, я уже когда-то видела именно таким вот образом заостренные концы стволов. Только вот где… О мио Леонардо, я знаю, я вспомнила! Это работа дяди Леши! Когда-то он именно так приготовил мне деревья для украшения храма на праздник Преображения: он обтесал их концы не кругом, как сделал бы любой нормальный человек, а с двух сторон, всего двумя ударами топора. Вот кто строил эту заграду! Мио Леонардо, мы, кажется, нашли монашескую дорогу!