Страница:
– Я думаю, мы это узнаем точно только тогда, когда пройдем ее до конца. Ты, кара Сандра, возьми себя в руки, пожалуйста, и не волнуйся. Тебе это вредно, а для дела бесполезно.
Мы проложили себе путь между сухими елями и вышли на каменистую площадку, от которой в лес уходила заросшая травой и кустарником, но все же вполне различимая грунтовая дорога. Забыв обо всем на свете, я бросилась по ней бежать,
– Стой, стой, Сандра! – закричал мне вслед несносный Леонардо. Я остановилась.
– А кто будет расчищать въезд для джипа? Кто потом снова замаскирует въезд с основной дороги? Ты хочешь, чтобы каждый паршивый местный экологист мог заметить бабушкину дорогу? Сейчас же вернись и начинай мне помогать!
Я подумала немного, потом вернулась и принялась сердито выдергивать из земли и оттаскивать» сторону сухие елки.
– Ты очень противный, – сказала я Леонардо.
– А ты очень резвая и нетерпеливая.
– Ты мог бы все это сделать сам, а потом догнать меня.
– Ну да. И найти на краю дороги твои молодые свеже обгрызенные косточки. Я уверен, что в этих местах не только естественные хищники расплодились, но еще и монстры к ним прибавились. Нет, кара Сандра, одну я тебя по этим горкам гулять не пущу!
Мне сейчас было не до споров. Я замолчала, и начала еще яростнее раскачивать крепко сидящие в каменистой земле смолистые еловые стволики. Интересно, чем это дядя Леша заколачивал их в землю?
Расчистив проезд для джипа, мы перегнали его к началу лесной дороги, а сами вернулись, чтобы восстановить маскировку. Невыносимый Леонардо решил еще заменить рыжие, наполовину осыпавшиеся елки свежими, зелеными. Он немного углубился в лес, срубил там несколько небольших елочек и подправил ими живую изгородь.
И вот наконец-то он взялся за руль! Я уже давно к этому времени сидела в кабине и даже стала успокаиваться. Я убеждала себя готовиться к худшему, надеясь на лучшее. Это вообще могла быть не дорога к горному озеру, а тайная тропа контрабандистов или даже бандитов. Наконец, бабушка и все наши могли за это время покинуть горное убежище и уйти в другое место. Хорошо, что Леонардо заставил меня остановиться и заняться сухими елками – это меня отрезвило, и теперь я была ко всему готова.
А дорога, попетляв по лесистым горам, нырнула в ущелье и вынырнула из него на берегу озера. Мы вылезли из джипа и огляделись. Отсюда уже оба дальних берега скрывались в тумане, а по берегу вправо уходила асфальтовая дорога, вся в трещинах, в россыпях камней, проросшая травой и кустарником. Но по ней можно было ехать, и мы поехали. Дорога все время шла вверх, оставляя все дальше внизу темную поверхность озера. Я напряженно глядела вперед и поэтому почти не удивилась, когда дорога уперлась в гладкую скалу с ржавыми железными воротами в ней.
– Первая дверь! – сказала я, доставая бабушкин ключ. Сердоликовые бусы так и остались прицепленными к его кольцу. Руки у меня дрожали.
– Давай я открою, – сказал Леонардо. – Замок мог проржаветь.
– Нет, первую дверь я должна открыть сама. Господи, благослови!
Ключ повернулся легко, как будто замок недавно смазали. Двери отворялись внутрь туннеля. Перед нами открылся совершенно черный коридор. Мы сели в машину, включили свет и осторожно поехали по нему. Туннель был не очень длинный и уперся в еще одну двухстворчатую дверь. И этот замок открылся легко.
После туннеля дорога продолжала круто идти вверх, петляя между утесами. В одном месте мы увидели узкий водопад, падавший прямо на дорогу*
– Давай хорошенько вымоемся и хоть немного помоем джип. Неудобно являться к твоей бабушке замарашками на серой от пыли машине.
– Леонардо! Я не хочу никаких задержек!
– Ну, кара Сандра, рассуди сама, что подумает бабушка, если ты бросишься к ней такая пыльная, измученная, издерганная и, прости меня, немножко, ну совсем чуть-чуть, вонючая.
– Ты на себя посмотри и к себе принюхайся!
– Вот я и говорю: нервная, грязная, на пыльной машине и с вонючим женихом, – говоря это, Леонардо уже доставал из своей дорожной сумки полотенце, мыло и вольную одежду – белые брюки и синюю майку.
Он подошел к водопаду, сбросил одежду и остался в одних трусах. Я отвернулась, чтобы не смущать его, и достала из своей сумки спортивный костюм ди Корти-старшего и его шелковое белье – изысканное и ветхое.
Купанье под водопадом не только освежило меня, но и остудило мою голову. Когда я вытерлась и оделась, я уже без всяких споров присоединилась к Леонардо и стала мыть наш старенький джип.
– Я думаю, бабушка обрадуется, когда увидит свою старую машину чистой и ухоженной, правда, мио Леонардо?
– Конечно, кара Сандра. Вот за что я тебя люблю, так это за то, что ты все понимаешь, с полуслова и почти никогда со мной не споришь.
– Но ведь ты бываешь иногда прав, мио Леонардо!
– Погляди-ка, джип стал как новенький, да ты и сама теперь прекрасно выглядишь.
– Теперь от меня не воняет?
– От тебя, кара Сандра, как от птички, никогда ничем не пахнет. И вот что я тебе еще скажу: вид у тебя теперь такой, что поверить нельзя, будто ты два года провела на каторге. А то рванулась бежать пыльная, растрепанная, будто я тебя на буксире за машиной тащил. Бабушку только пугать!
– Так вот почему ты меня все время задерживаешь, хитрый Леонардо!
– Ну конечно. Ты забываешь, что бабушка старенькая и ее нельзя слишком волновать. Старый человек может умереть и от внезапной радости,
– Ой, ты прав, мио Леонардо, ты прав, как всегда!
– На этот раз и ты права, кара Сандра.
– В чем это я права?
– В том, что я всегда прав.
Второй туннель был длиннее первого, а через третий мы ехали так долго, что казалось, будто он никогда не кончится. И он все время шел в гору. Наконец мы остановились перед шестой железной дверью. Я вышла из кабины и подошла к ней. Замочную скважину в ней трудно было не заметить: из нее бил тонкий и яркий солнечный луч. Я вставила в скважину ключ и дважды провернула его в замке. Дверь со скрипом разошлась на две половины, и нас так и облило солнечным светом. Я зажмурилась.
Я почувствовала, как Леонардо взял меня за руку, и открыла глаза. Дорога перед нами поднималась и шла по довольно узкому карнизу, вырубленному в скале. Справа вверх уходила неприступная стена утесов. Слева была пропасть, а впереди ее пересекала высокая бетонная стена с длинной трещиной посередине: из этой трещины падал и сбегал вниз пенистый поток. «Плотина» – подумала я. Над плотиной сияло солнце, а что там находилось за нею дальше, отсюда было не видно, но выше над плотиной горы со всех сторон расступались и лежали огромной ледяной подковой. Однако холода мы не чувствовали, наоборот, солнце грел о так, как в хорошую весеннюю погоду в Мерано.
Мы сели в машину и поехали наверх. Перед плотиной стоял шлагбаум, но он был поднят, и «седьмую дверь» нам открывать не пришлось. А когда мы въехали на плотину, сверху стала видна вся долина внутри ледяной подковы.
– Остановись, Леонардо, давай сначала осмотримся – отсюда всё так хорошо видно!
Долина была так хороша, что дух захватывало. С левой стороны к озеру вплотную подступал лес, но не темно-зеленый, еловый, как в горах ниже, а веселый, смешанный. Справа лежало небольшое селение, надвое разделенное неширокой речкой, сбегающей с гор прямо в озеро. Ближе к нам стоял монастырь, а за рекой была деревня.
Монастырь был весь новенький, недавно срубленный из золотистых круглых стволов. Посередине стояла деревянная церковь с луковкой, крытой деревянной черепицей. Из-за церкви выглядывал угол невысокого строения с почти плоской крышей и большими окнами, наверное, трапезная. Два длинных монашеских корпуса с рядами маленьких узких окон располагались справа и слева от церкви. Перед церковью лежал овальный лужок с темно-зелеными пирамидками елочек по краю, издали похожих на монахинь в зеленых мантиях. Между елочками, на ближнем к церкви краю лужайки, стоял помост с дощатым навесом, из-под которого виднелись края нескольких колоколов.
За монастырем раскинулся большой сад с ровными рядами невысоких деревьев и разноцветными полосками грядок и кустарников между ними. Сад доходил до самой реки, а за рекой лежала деревенька с несколькими большими домами и множеством маленьких – старых, темно-коричневых, и новых, из свежих бревен. Там тоже стояла церковь, но она еще строилась – из камня и дерева.
Почти вдоль всего правого берега озера лежали небольшие разноцветные поля. Дорога шла по верху плотины, потом по берегу мимо монастыря, по небольшому, тоже недавно выстроенному мостику перебегала речку, проходила через всю деревню, огибала дальний конец озера и скрывалась в лесу.
Вокруг церкви, по сторонам лужайки,
возле многих домов лежали яркие пятна – цветы? Недалеко от плотины, на самом берегу, стояло небольшое каменное сооружение, из которого шел густой дым, – неужели коптильня? Интересно, а кто там суетится возле нее – старый тролль по имени Кролль или дядя Леша?
В езду и на полях, возле домов и на берегу – везде виднелись маленькие фигурки, одни в белых длинных одеждах, другие в цветных. Я догадалась, что это монахини в выгоревших до белизны рабочих подрясниках и члены общины в своих вольных одеждах.
– Вот мы их и нашли, Леонардо.
– Да, похоже на то. Поехали?
– Да.
Я надела ни шею сердоликовое ожерелье с ключом, и мы двинулись дальше по плотине. Через трещину был перекинут деревянный мост– на вид довольно прочный, из бревен с дощатым настилом сверху.
Я первая поняла, что нас уже заметили. Люди останавливались группками, глядя в нашу сторону. Потом мужчины группой двинулись по дороге в нашу сторону.
– Леонардо! Давай остановимся, выйдем из машины и пойдем дальше пешком, чтобы они нас разглядели: вдруг они нас за экологистов принимают?
Мы так и сделали, и, взявшись за руки, пешком пошли к концу плотины. Мы шли и махали людям, а потом нам стали махать в ответ, и в пашу сторону побежали вслед за мужчинами монахини, женщины, дети. Я заметила, как одна стройная монашеская фигурка вдруг оторвалась от других и бросилась к навесу с колоколами. Раздался ликующий перезвон. Ах, сестра Дарья! Все-таки она встретила меня архиерейским звоном. Попадет ей теперь от матушки… А вон и сама матушка Руфина, такая кругленькая, вышла из церкви па звон и ругает, поди, сестру Дарью, а золотой крест у нее на груди горит, как искорка. А вон там, в белой рясе и тоже с золотой искоркой натруди – это, наверно, отец Александр… От коптильни побежала неуклюжая фигурка-да это, конечно, дядя Леша. Но бежал он почему-то не к нам, а к монастырю. Потом от монастыря отъехал мобиль и помчался к деревне.
На дорогу выходили все новые и новые люди, монахини и мирские, и все шли по дороге навстречу нам, а колокола звенели, заливались… Леонардо крепко держал меня за руку и заставлял идти медленно, не давая бежать им навстречу.
Потом в дальнем конце деревни показался мобиль, который быстро проехал деревню, перекатился через мостик, и вот он уже мчится к плотине. В его раскрытом окне я увидела и сразу узнала дорогую серебряную головку: это дядя Леша вез ко мне мою бабушку! Когда мобиль приблизился к плотине. Леонардо сказал:
– И вот теперь, кара Сандра, беги! – и он отпустил наконец мою руку.
Когда я подбежала к остановившемуся мобилю, бабушка уже распахнула дверцу и хотела выбраться из кабины, но я ей не дала – я бросилась перед ней на колени и стала целовать ее руки, ведь мне так давно хотелось это сделать! Бабушка обняла мою голову и громко заплакала неожиданно тоненьким голоском.
– Не плачь, бабушка, ведь все прошло, все уже позади! Ты лучше взгляни на мою правую руку. Взгляни же, бабушка! – я поднесла свою руку прямо к ее глазам. – На мне больше нет печати Антихриста, бабушка. Я ее выжгла! Каленым железом, бабушка!
Бабушка схватила мою руку, вгляделась, ахнула и вдруг поцеловала мою ладонь.
– Санька, сокровище мое, какое же ты у меня чудо!
– Нет, бабушка, это ты мое чудо! Все мои чудеса – от тебя! – И мы снова обнялись. Потом бабушка отстранилась и вгляделась в меня:
– Как ты повзрослела, детка! Бабушка потрогала сердоликовое ожерелье у меня на шее.
– Я боялась прямо написать тебе, куда мы уходим, но я знала, что ты умница, ты догадаешься, что я оставляю тебе самый точный адрес.
Потом к нам подошли и все остальные. Меня обнимали, целовали, я переходила из одних теплых рук в другие. Мать Евдокия… Дорогая моя мать Алония! Как я по вашим огурчикам соскучилась!… Мать Агния!… Мать Фаина, а я у вас крестик взяла без благословения… Сестра Дарья, солнышко мое рыжее!… Мать Наталья, а я книги читать научилась!… Сестра Васса, как ты выросла!… Ох, мать Лариса, спасибо! Леонардо, хочешь морковки?… Здравствуй, дядя Леша! Ну что, попало тебе от матушки? А Лара где?… Мать Тамарочка, миленькая, после все расскажу, после… Сестра Иоанна, если бы я наверняка знала, что встречу вас, я привезла бы вам такие розы из Мерано!… Мать Ангелина… Мать Параскева… Сестричка Евлалия! Ой, задушить…
И вот, наконец, идет она, матушка моя любимая! Идет вперевалочку ко мне, девяносто кило любви несет!
– Матушка, простите и благословите! Я вам привезла макарон! Благословите и простите меня, грешную!
Матушка обняла меня и прижала к своей необъятной груди. Она мне ничего не сказала – она плакала.
Многие плакали вместе с нами, и все мы радовались. Я только сейчас поняла, как же я соскучилась по сестрам, по их светлым умным лицам всегда спокойным, всегда радостным! Они тут, в долине, все расцвели и помолодели. И так им шла эта новая монашеская одежда-белая, с серебряными поясами. Дядя Леша снова куда-то исчез, а потом явился с маленькой белокурой девчушкой на руках. За ним шла, издали мне улыбаясь, ставшая стройной как тростиночка, Лара. Она обняла меня и сказала:
– Ну-ка, Сандра, познакомься с тезкой! Мы нашу маленькую Кассандру в твою честь назвали. Не знаю, что было бы, если бы ты тогда не осталась вместо меня в обители. Но что же было с тобой?
– Потом все расскажу, а сейчас дайте мне нарадоваться!
Подошли ко мне и общинники во главе с матерью Ольгой. Я заметила, что их стало еще больше: появились не только новые дети, но и новые взрослые.
Потом матушка позвала батюшек, отца Александра и отца Антония, и сказала, что хорошо бы сразу отслужить благодарственный молебен.
– А молитву о Кассандре с завтрашнего дня на ектении не читайте – хватит с нее!
– За тебя каждый день вся церковь молилась как о страждущей в горькой неволе и в тяжких работах, – шепнула мне бабушка.
– Я знаю, я это чувствовала.
Священники пошли в церковь, за ними матушка с сестрами, а следом и мы с бабушкой, общинниками и Леонардо. Когда служили молебен, я крестилась и кланялась со всеми вместе, а бабушка, смешная такая, умилялась каждому моему поклону.
Потом Леонардо забрал и увел куда-то дядя Леша, а меня бабушка повела домой, в общинную деревню. Ее дом стоял на самом дальнем краю, и он был довольно большой, хотя, конечно, во много раз меньше, чем в Баварском Лесу. Она поила меня на кухне чаем с вареньем, и мы проговорили с ней до самой вечерней службы. Пока в деревне церковь еще не достроили, общинники ходили в монастырскую церковь. На службе все монахини были в белых рясах, на матерях – белые мантии, и это было очень красиво.
Только теперь я поняла, что такое церковная служба и что она для меня значит. Это как река после долгих блужданий и жажды в пустыне. Как только отец Александр провозгласил торжественно: «Благословен Бог наш!…», я окунулась в волны песнопений и молитвословий, и эта дивная река подхватила меня и понесла, омывая, поя и радуя.
Глава 19
Мы проложили себе путь между сухими елями и вышли на каменистую площадку, от которой в лес уходила заросшая травой и кустарником, но все же вполне различимая грунтовая дорога. Забыв обо всем на свете, я бросилась по ней бежать,
– Стой, стой, Сандра! – закричал мне вслед несносный Леонардо. Я остановилась.
– А кто будет расчищать въезд для джипа? Кто потом снова замаскирует въезд с основной дороги? Ты хочешь, чтобы каждый паршивый местный экологист мог заметить бабушкину дорогу? Сейчас же вернись и начинай мне помогать!
Я подумала немного, потом вернулась и принялась сердито выдергивать из земли и оттаскивать» сторону сухие елки.
– Ты очень противный, – сказала я Леонардо.
– А ты очень резвая и нетерпеливая.
– Ты мог бы все это сделать сам, а потом догнать меня.
– Ну да. И найти на краю дороги твои молодые свеже обгрызенные косточки. Я уверен, что в этих местах не только естественные хищники расплодились, но еще и монстры к ним прибавились. Нет, кара Сандра, одну я тебя по этим горкам гулять не пущу!
Мне сейчас было не до споров. Я замолчала, и начала еще яростнее раскачивать крепко сидящие в каменистой земле смолистые еловые стволики. Интересно, чем это дядя Леша заколачивал их в землю?
Расчистив проезд для джипа, мы перегнали его к началу лесной дороги, а сами вернулись, чтобы восстановить маскировку. Невыносимый Леонардо решил еще заменить рыжие, наполовину осыпавшиеся елки свежими, зелеными. Он немного углубился в лес, срубил там несколько небольших елочек и подправил ими живую изгородь.
И вот наконец-то он взялся за руль! Я уже давно к этому времени сидела в кабине и даже стала успокаиваться. Я убеждала себя готовиться к худшему, надеясь на лучшее. Это вообще могла быть не дорога к горному озеру, а тайная тропа контрабандистов или даже бандитов. Наконец, бабушка и все наши могли за это время покинуть горное убежище и уйти в другое место. Хорошо, что Леонардо заставил меня остановиться и заняться сухими елками – это меня отрезвило, и теперь я была ко всему готова.
А дорога, попетляв по лесистым горам, нырнула в ущелье и вынырнула из него на берегу озера. Мы вылезли из джипа и огляделись. Отсюда уже оба дальних берега скрывались в тумане, а по берегу вправо уходила асфальтовая дорога, вся в трещинах, в россыпях камней, проросшая травой и кустарником. Но по ней можно было ехать, и мы поехали. Дорога все время шла вверх, оставляя все дальше внизу темную поверхность озера. Я напряженно глядела вперед и поэтому почти не удивилась, когда дорога уперлась в гладкую скалу с ржавыми железными воротами в ней.
– Первая дверь! – сказала я, доставая бабушкин ключ. Сердоликовые бусы так и остались прицепленными к его кольцу. Руки у меня дрожали.
– Давай я открою, – сказал Леонардо. – Замок мог проржаветь.
– Нет, первую дверь я должна открыть сама. Господи, благослови!
Ключ повернулся легко, как будто замок недавно смазали. Двери отворялись внутрь туннеля. Перед нами открылся совершенно черный коридор. Мы сели в машину, включили свет и осторожно поехали по нему. Туннель был не очень длинный и уперся в еще одну двухстворчатую дверь. И этот замок открылся легко.
После туннеля дорога продолжала круто идти вверх, петляя между утесами. В одном месте мы увидели узкий водопад, падавший прямо на дорогу*
– Давай хорошенько вымоемся и хоть немного помоем джип. Неудобно являться к твоей бабушке замарашками на серой от пыли машине.
– Леонардо! Я не хочу никаких задержек!
– Ну, кара Сандра, рассуди сама, что подумает бабушка, если ты бросишься к ней такая пыльная, измученная, издерганная и, прости меня, немножко, ну совсем чуть-чуть, вонючая.
– Ты на себя посмотри и к себе принюхайся!
– Вот я и говорю: нервная, грязная, на пыльной машине и с вонючим женихом, – говоря это, Леонардо уже доставал из своей дорожной сумки полотенце, мыло и вольную одежду – белые брюки и синюю майку.
Он подошел к водопаду, сбросил одежду и остался в одних трусах. Я отвернулась, чтобы не смущать его, и достала из своей сумки спортивный костюм ди Корти-старшего и его шелковое белье – изысканное и ветхое.
Купанье под водопадом не только освежило меня, но и остудило мою голову. Когда я вытерлась и оделась, я уже без всяких споров присоединилась к Леонардо и стала мыть наш старенький джип.
– Я думаю, бабушка обрадуется, когда увидит свою старую машину чистой и ухоженной, правда, мио Леонардо?
– Конечно, кара Сандра. Вот за что я тебя люблю, так это за то, что ты все понимаешь, с полуслова и почти никогда со мной не споришь.
– Но ведь ты бываешь иногда прав, мио Леонардо!
– Погляди-ка, джип стал как новенький, да ты и сама теперь прекрасно выглядишь.
– Теперь от меня не воняет?
– От тебя, кара Сандра, как от птички, никогда ничем не пахнет. И вот что я тебе еще скажу: вид у тебя теперь такой, что поверить нельзя, будто ты два года провела на каторге. А то рванулась бежать пыльная, растрепанная, будто я тебя на буксире за машиной тащил. Бабушку только пугать!
– Так вот почему ты меня все время задерживаешь, хитрый Леонардо!
– Ну конечно. Ты забываешь, что бабушка старенькая и ее нельзя слишком волновать. Старый человек может умереть и от внезапной радости,
– Ой, ты прав, мио Леонардо, ты прав, как всегда!
– На этот раз и ты права, кара Сандра.
– В чем это я права?
– В том, что я всегда прав.
Второй туннель был длиннее первого, а через третий мы ехали так долго, что казалось, будто он никогда не кончится. И он все время шел в гору. Наконец мы остановились перед шестой железной дверью. Я вышла из кабины и подошла к ней. Замочную скважину в ней трудно было не заметить: из нее бил тонкий и яркий солнечный луч. Я вставила в скважину ключ и дважды провернула его в замке. Дверь со скрипом разошлась на две половины, и нас так и облило солнечным светом. Я зажмурилась.
Я почувствовала, как Леонардо взял меня за руку, и открыла глаза. Дорога перед нами поднималась и шла по довольно узкому карнизу, вырубленному в скале. Справа вверх уходила неприступная стена утесов. Слева была пропасть, а впереди ее пересекала высокая бетонная стена с длинной трещиной посередине: из этой трещины падал и сбегал вниз пенистый поток. «Плотина» – подумала я. Над плотиной сияло солнце, а что там находилось за нею дальше, отсюда было не видно, но выше над плотиной горы со всех сторон расступались и лежали огромной ледяной подковой. Однако холода мы не чувствовали, наоборот, солнце грел о так, как в хорошую весеннюю погоду в Мерано.
Мы сели в машину и поехали наверх. Перед плотиной стоял шлагбаум, но он был поднят, и «седьмую дверь» нам открывать не пришлось. А когда мы въехали на плотину, сверху стала видна вся долина внутри ледяной подковы.
– Остановись, Леонардо, давай сначала осмотримся – отсюда всё так хорошо видно!
Долина была так хороша, что дух захватывало. С левой стороны к озеру вплотную подступал лес, но не темно-зеленый, еловый, как в горах ниже, а веселый, смешанный. Справа лежало небольшое селение, надвое разделенное неширокой речкой, сбегающей с гор прямо в озеро. Ближе к нам стоял монастырь, а за рекой была деревня.
Монастырь был весь новенький, недавно срубленный из золотистых круглых стволов. Посередине стояла деревянная церковь с луковкой, крытой деревянной черепицей. Из-за церкви выглядывал угол невысокого строения с почти плоской крышей и большими окнами, наверное, трапезная. Два длинных монашеских корпуса с рядами маленьких узких окон располагались справа и слева от церкви. Перед церковью лежал овальный лужок с темно-зелеными пирамидками елочек по краю, издали похожих на монахинь в зеленых мантиях. Между елочками, на ближнем к церкви краю лужайки, стоял помост с дощатым навесом, из-под которого виднелись края нескольких колоколов.
За монастырем раскинулся большой сад с ровными рядами невысоких деревьев и разноцветными полосками грядок и кустарников между ними. Сад доходил до самой реки, а за рекой лежала деревенька с несколькими большими домами и множеством маленьких – старых, темно-коричневых, и новых, из свежих бревен. Там тоже стояла церковь, но она еще строилась – из камня и дерева.
Почти вдоль всего правого берега озера лежали небольшие разноцветные поля. Дорога шла по верху плотины, потом по берегу мимо монастыря, по небольшому, тоже недавно выстроенному мостику перебегала речку, проходила через всю деревню, огибала дальний конец озера и скрывалась в лесу.
Вокруг церкви, по сторонам лужайки,
возле многих домов лежали яркие пятна – цветы? Недалеко от плотины, на самом берегу, стояло небольшое каменное сооружение, из которого шел густой дым, – неужели коптильня? Интересно, а кто там суетится возле нее – старый тролль по имени Кролль или дядя Леша?
В езду и на полях, возле домов и на берегу – везде виднелись маленькие фигурки, одни в белых длинных одеждах, другие в цветных. Я догадалась, что это монахини в выгоревших до белизны рабочих подрясниках и члены общины в своих вольных одеждах.
– Вот мы их и нашли, Леонардо.
– Да, похоже на то. Поехали?
– Да.
Я надела ни шею сердоликовое ожерелье с ключом, и мы двинулись дальше по плотине. Через трещину был перекинут деревянный мост– на вид довольно прочный, из бревен с дощатым настилом сверху.
Я первая поняла, что нас уже заметили. Люди останавливались группками, глядя в нашу сторону. Потом мужчины группой двинулись по дороге в нашу сторону.
– Леонардо! Давай остановимся, выйдем из машины и пойдем дальше пешком, чтобы они нас разглядели: вдруг они нас за экологистов принимают?
Мы так и сделали, и, взявшись за руки, пешком пошли к концу плотины. Мы шли и махали людям, а потом нам стали махать в ответ, и в пашу сторону побежали вслед за мужчинами монахини, женщины, дети. Я заметила, как одна стройная монашеская фигурка вдруг оторвалась от других и бросилась к навесу с колоколами. Раздался ликующий перезвон. Ах, сестра Дарья! Все-таки она встретила меня архиерейским звоном. Попадет ей теперь от матушки… А вон и сама матушка Руфина, такая кругленькая, вышла из церкви па звон и ругает, поди, сестру Дарью, а золотой крест у нее на груди горит, как искорка. А вон там, в белой рясе и тоже с золотой искоркой натруди – это, наверно, отец Александр… От коптильни побежала неуклюжая фигурка-да это, конечно, дядя Леша. Но бежал он почему-то не к нам, а к монастырю. Потом от монастыря отъехал мобиль и помчался к деревне.
На дорогу выходили все новые и новые люди, монахини и мирские, и все шли по дороге навстречу нам, а колокола звенели, заливались… Леонардо крепко держал меня за руку и заставлял идти медленно, не давая бежать им навстречу.
Потом в дальнем конце деревни показался мобиль, который быстро проехал деревню, перекатился через мостик, и вот он уже мчится к плотине. В его раскрытом окне я увидела и сразу узнала дорогую серебряную головку: это дядя Леша вез ко мне мою бабушку! Когда мобиль приблизился к плотине. Леонардо сказал:
Когда я подбежала к остановившемуся мобилю, бабушка уже распахнула дверцу и хотела выбраться из кабины, но я ей не дала – я бросилась перед ней на колени и стала целовать ее руки, ведь мне так давно хотелось это сделать! Бабушка обняла мою голову и громко заплакала неожиданно тоненьким голоском.
– Не плачь, бабушка, ведь все прошло, все уже позади! Ты лучше взгляни на мою правую руку. Взгляни же, бабушка! – я поднесла свою руку прямо к ее глазам. – На мне больше нет печати Антихриста, бабушка. Я ее выжгла! Каленым железом, бабушка!
Бабушка схватила мою руку, вгляделась, ахнула и вдруг поцеловала мою ладонь.
– Санька, сокровище мое, какое же ты у меня чудо!
– Нет, бабушка, это ты мое чудо! Все мои чудеса – от тебя! – И мы снова обнялись. Потом бабушка отстранилась и вгляделась в меня:
– Как ты повзрослела, детка! Бабушка потрогала сердоликовое ожерелье у меня на шее.
– Я боялась прямо написать тебе, куда мы уходим, но я знала, что ты умница, ты догадаешься, что я оставляю тебе самый точный адрес.
Потом к нам подошли и все остальные. Меня обнимали, целовали, я переходила из одних теплых рук в другие. Мать Евдокия… Дорогая моя мать Алония! Как я по вашим огурчикам соскучилась!… Мать Агния!… Мать Фаина, а я у вас крестик взяла без благословения… Сестра Дарья, солнышко мое рыжее!… Мать Наталья, а я книги читать научилась!… Сестра Васса, как ты выросла!… Ох, мать Лариса, спасибо! Леонардо, хочешь морковки?… Здравствуй, дядя Леша! Ну что, попало тебе от матушки? А Лара где?… Мать Тамарочка, миленькая, после все расскажу, после… Сестра Иоанна, если бы я наверняка знала, что встречу вас, я привезла бы вам такие розы из Мерано!… Мать Ангелина… Мать Параскева… Сестричка Евлалия! Ой, задушить…
И вот, наконец, идет она, матушка моя любимая! Идет вперевалочку ко мне, девяносто кило любви несет!
– Матушка, простите и благословите! Я вам привезла макарон! Благословите и простите меня, грешную!
Матушка обняла меня и прижала к своей необъятной груди. Она мне ничего не сказала – она плакала.
Многие плакали вместе с нами, и все мы радовались. Я только сейчас поняла, как же я соскучилась по сестрам, по их светлым умным лицам всегда спокойным, всегда радостным! Они тут, в долине, все расцвели и помолодели. И так им шла эта новая монашеская одежда-белая, с серебряными поясами. Дядя Леша снова куда-то исчез, а потом явился с маленькой белокурой девчушкой на руках. За ним шла, издали мне улыбаясь, ставшая стройной как тростиночка, Лара. Она обняла меня и сказала:
– Ну-ка, Сандра, познакомься с тезкой! Мы нашу маленькую Кассандру в твою честь назвали. Не знаю, что было бы, если бы ты тогда не осталась вместо меня в обители. Но что же было с тобой?
– Потом все расскажу, а сейчас дайте мне нарадоваться!
Подошли ко мне и общинники во главе с матерью Ольгой. Я заметила, что их стало еще больше: появились не только новые дети, но и новые взрослые.
Потом матушка позвала батюшек, отца Александра и отца Антония, и сказала, что хорошо бы сразу отслужить благодарственный молебен.
– А молитву о Кассандре с завтрашнего дня на ектении не читайте – хватит с нее!
– За тебя каждый день вся церковь молилась как о страждущей в горькой неволе и в тяжких работах, – шепнула мне бабушка.
– Я знаю, я это чувствовала.
Священники пошли в церковь, за ними матушка с сестрами, а следом и мы с бабушкой, общинниками и Леонардо. Когда служили молебен, я крестилась и кланялась со всеми вместе, а бабушка, смешная такая, умилялась каждому моему поклону.
Потом Леонардо забрал и увел куда-то дядя Леша, а меня бабушка повела домой, в общинную деревню. Ее дом стоял на самом дальнем краю, и он был довольно большой, хотя, конечно, во много раз меньше, чем в Баварском Лесу. Она поила меня на кухне чаем с вареньем, и мы проговорили с ней до самой вечерней службы. Пока в деревне церковь еще не достроили, общинники ходили в монастырскую церковь. На службе все монахини были в белых рясах, на матерях – белые мантии, и это было очень красиво.
Только теперь я поняла, что такое церковная служба и что она для меня значит. Это как река после долгих блужданий и жажды в пустыне. Как только отец Александр провозгласил торжественно: «Благословен Бог наш!…», я окунулась в волны песнопений и молитвословий, и эта дивная река подхватила меня и понесла, омывая, поя и радуя.
Глава 19
Как сказала бабушка, монастырь и обитель матери Ольги в этой долине устроились, как у Христа за пазушкой. Климат здесь, оказывается, был поистине волшебный: зимы почти не было, хотя даже летом вокруг лежали нетающие ледники. Солнце светило почти постоянно. Обмелевшее после прорыва плотины озеро оставило на берегах массу плодородного ила. Вот когда пригодились два сапога семян матери Ларисы! Берега вскопали и развели на этой плодороднейшей почве не только сад и огород, но даже небольшие поля ячменя, картофеля, подсолнечника, кукурузы и овса. И конечно, пшеницы. Мать Евдокия сказала, что когда кончатся макароны, которые привезли мы с Леонардо, в обители начнут печь просфоры из собственной муки. Вот только молоть зерно на муку придется в кофейной мельнице – другой пока нет.
Овощи в долине росли невиданной величины и с невероятной скоростью; огурцы, например, созревали через месяц после посадки. Мать Алония каждый день после трапезы угощала меня соленым огурчиком, а потом с благословения матушки подарила нам с бабушкой целую банку моего любимого лакомства. Лара тоже принесла маленькую кадушечку свеже засоленных огурцов своего производства, а когда я ей сказала, что оставленные ею для меня и монастыре огурцы были ничуть не хуже матери-Алониных, она так и расцвела. Происхождение овощей было понятно: они появились, как из двух рогов изобилия, из сапог матери Ларисы. А вот откуда взялись поля подсолнечника и пшеницы, плодовые деревья и кусты? Мне это было страшно интересно, и я начала расспрашивать мать Ларису. Оказалось, что садовые деревья выросли прямо из косточек, извлеченных матерью Ларисой из сухих фруктов. Она на пробу сунула в грядку вишневую косточку и была поражена, когда через три дня среди редиски увидела вишневый прутик с двумя листочками наверху. Деревья в долине начинали плодоносить через год после посадки, правда, оставаясь при этом низкорослыми. Мать Лариса объясняла это тем, что сила у них уходит в плоды, а не в древесину. Она с гордостью показала мне несколько маленьких финиковых пальм и какие-то разлапистые кустики:
– Скоро у нас свои финики будут и смоквы! Если, конечно. Господь раньше не возьмет нас всех к себе. Ну тогда уж за райским садом будем ухаживать, садоводам и там найдется работа.
Она же придумала для опыта посеять на одной грядке по горсточке всякой крупы из тех, что они взяли с собой. Выросло все: и гречиха из гречки, и просо из пшена, и рис, и ячмень из перловки, и даже овес из овсяных хлопьев! Кукуруза росла такая мощная, что дядя Леща использовал ее стебли для изготовления легкой и довольно красивой мебели.
Пчел вот только у монахинь не было, и мать Лаврентия, конечно, мечтала о пасеке. Но мед был. Отец Виталий и другие мужчины из общинной деревни научились добывать мед горных пчел, и он оказался вкусней и целебней пасечного. Таким же образом добывали воск для свечей. Он был гораздо темнее обычного и благоухал ладаном. Но мать Лаврентия собиралась найти молодой рой и все-таки завести насеку.
Появилось у монахинь небольшое стадо горных козочек, которые сами спустились с гор к людям и дали себя приручить. Такое же стадо было у общины, и для детей всегда было молоко. Конечно, не в постные дни! Зато за время постов молоко собирали и парили из него очень вкусный козий сыр. И конечно, единственный монастырский кот постов не соблюдал и молоком лакомился каждый день. Это сестра Дарья в пути подобрала где-то одичавшего котенка и привезла его в долину.
Матушка на меня не сердилась. Она сказала мне, что для этого я слишком долго отсутствовала:
– Так долго сердиться я не умею. Но епитимью я на тебя, Санечка, все-таки наложу! В воскресенье после обеда соберем всех в трапезной, и ты расскажешь нам про все свои хождения по мытарствам. А то я смотрю, мать Тамара у тебя все повыспросит, и другим ничего не останется; я же вижу, как она тебя отлавливает и допрашивает.
– Ой, матушка, какой из меня рассказчик? Я не знаю, с чего начать и чем кончить.
– А я тебе подскажу: начни с того, как вы с дядей Лешей игуменью провели и как ты одна целый монастырь перед экологистами изображала. Ну а кончи тем, как тебе и твоему рыцарю Леонардо удалось нас разыскать.
– Какой он рыцарь, матушка, он – макаронщик!
– Будешь дразниться – бабушке пожалуюсь – пригрозил стоявший рядом Леонардо.
После литургии общинники остались на обед в трапезной монастыря, а после обеда мне пришлось рассказывать о своих злоключениях. Увидев в трапезной детей, я было растерялась и подошла к матушке.
– Матушка! Я видела много тяжелого, страшного и грязного. Надо ли об этом слушать детям?
Матушка Руфи на детей любила без памяти. Бабушка шутила, что они у игуменьи под мантией в прятки играют. Под мантией – не знаю, а вот под кроватью в игуменской еще там, в обители на острове, они у нее прятались, это я своими глазами видела – и она их не гоняла! Но сейчас матушка сказала довольно сурово:
– Мы еще не знаем, что с нами и с общиной будет дальше, поэтому наши дети должны знать правду о мире – им с нею жить! Пусть слушают.
Но дети есть дети! Больше всего их расстроил мой рассказ о гибели Лебедя– Монахини тоже плакали, но да ведь и они душой совершенные дети – даже самые сирые.
Впрочем, у монахов все наоборот: чем они дольше живут, тем больше становятся похожими на детей.
Мне было тяжело вести рассказ. Я часто закрывала глаза, чтобы мысленно перенестись в прошлое, чтобы яснее вспомнить, все бывшее со мной. Слушали меня в полной тишине, лишь изредка кто-нибудь вздыхал или негромко ахал. Когда я рассказывала о гибели острова, сестры плакали навзрыд, даже дядя Леша пустил слезу. И общем, тяжелая получилась епитимья!
Когда я закончила, матушка попросила отца Александра мой рассказ прокомментировать. Он сказал:
– Рассказ получился у нашей маленькой Кассандры очень впечатляющий, я бы сказал, страшный рассказ. Но давайте посмотрим на то, что она видела глазами телесными и поведала нам очами духовными. Молодая девушка, почти девочка, живет в этом мире жизнью мира – не живет, а спит! Но у нее есть бабушка-христианка, а в детстве сама она была крещена. И вот Господь, чтобы вырвать ее из губительных оков мира, направляет ее на трудный, но спасительный путь, и ведет этим путем, очищая ее душу страданиями и даже огнем. Посмотрите, дорогие мои, сколько чудес происходит с нашей Кассандрой! Через любовь к бабушке она обретает любовь к монашествующим, а через подвиг, совершенный во имя этой любви, избавляется от печати Антихриста и обретает веру в Бога. Она встречает на своем пути много хороших людей, которые ей помогают и которым помогает она. Наконец, ей даруется особая милость – она лицом к лицу встречает библейского пророка. Вы, конечно, поняли, что таинственный учитель Айно на острове Жизор и благовествующий пророк Ханох на острове Иерусалим – это одно лицо, это пророк Ханох, о пришествии которого па землю говорит апостол Иоанн Богослов. И конечно, пророк Элия, о котором Кассандре рассказывает ее иерусалимская подруга, это пророк Илия. Сказанное в Писании сбывается на наших глазах, и все бывшее с нашей Кассандрой только подтверждает, что мы живем уже при конце света. Все приметы налицо. А о сроках нам по-прежнему ничего не известно, и все, что мы сейчас узнали, подтверждает нашу слепоту во всем, что касается временных сроков. Принято считать, что пророки Илия и Ханох пророчествовали три дня, а потом были убиты. Но мы знаем, что к моменту встречи с Кассандрой пророк Ханох, или Айно, как его звали на острове Жизор, уже год или два появлялся среди страждущих узников и спасал их. Вот нам и надо быть готовыми к тому, что время последних событий может лететь скорее, чем мы ожидали, а может и растянуться на долгие годы. А что это значит для нас, ушедших из мира? А то, что мы должны в нашей долине жить, трудиться и молиться так будто нам предстоит еще долгая-долгая жизнь, но вместе с тем быть готовыми и к тому, что все кончится уже нынче полуночью. А мира забывать нам никак не следует! За мир мы должны молиться и молиться, чтобы Господь спас всех, кого еще можно спасти. Аминь.
Отец Александр прочитал молитву, и матушка благословила всех расходиться. Меня тотчас окружили сестры, общинники и дети и стали задавать вопросы.
Мать Наталья сказала, что очень рада тому, что я научилась читать и книги мне так помогли. Но не удержалась и спросила:
– Санька, неужели ты не могла захватить побольше книг, когда уходила с острова? Ты же на лошади ехала!
Ну что с ней поделаешь? Я только поклонилась и сказала;
– Простите, мать Наталья, не сообразила! – Я была уверена, что она на моем месте тащила бы с собой два мешка книг.
Но больше всех удивила меня наша матушка:
– Санечка, – сказала она, – мне так их жалко, этих несчастных клонов. А эта Дина, она вам не говорила случайно, нет ли какой-нибудь возможности открыть им Господа, перевести их в ряд творений Божиих? Если их, например, просветить и крестить?
– Нет, дорогая матушка, к сожалению, ничего подобного Дина мне не говорила. Правда, она сказала как-то, что Айно, по-вашему пророк Ханох, тоже их жалеет и сокрушается о них.
– Слава Богу! Может быть, и для них есть еще возможность спасения…
Когда сестры и общинники стали понемногу расходиться из трапезной, я обратила внимание на то, что дети стоят рядом и о чем-то шепчутся, поглядывая на меня, а мордашки у них так и светятся лукавством. Наконец одна девочка подошла ко мне и спросила:
– Тетя Сандра, вы любите лошадей?
– Люблю.
– А хотите увидеть нашу лошадку?
– Хочу.
– Ну так пойдемте, мы ваг отведем к ней. Она у нас в деревне живет. Это наша лошадь, детская. Мы никому из взрослых не разрешаем па нее садиться, по вам, может быть, разрешим немного покататься. Идемте!
Овощи в долине росли невиданной величины и с невероятной скоростью; огурцы, например, созревали через месяц после посадки. Мать Алония каждый день после трапезы угощала меня соленым огурчиком, а потом с благословения матушки подарила нам с бабушкой целую банку моего любимого лакомства. Лара тоже принесла маленькую кадушечку свеже засоленных огурцов своего производства, а когда я ей сказала, что оставленные ею для меня и монастыре огурцы были ничуть не хуже матери-Алониных, она так и расцвела. Происхождение овощей было понятно: они появились, как из двух рогов изобилия, из сапог матери Ларисы. А вот откуда взялись поля подсолнечника и пшеницы, плодовые деревья и кусты? Мне это было страшно интересно, и я начала расспрашивать мать Ларису. Оказалось, что садовые деревья выросли прямо из косточек, извлеченных матерью Ларисой из сухих фруктов. Она на пробу сунула в грядку вишневую косточку и была поражена, когда через три дня среди редиски увидела вишневый прутик с двумя листочками наверху. Деревья в долине начинали плодоносить через год после посадки, правда, оставаясь при этом низкорослыми. Мать Лариса объясняла это тем, что сила у них уходит в плоды, а не в древесину. Она с гордостью показала мне несколько маленьких финиковых пальм и какие-то разлапистые кустики:
– Скоро у нас свои финики будут и смоквы! Если, конечно. Господь раньше не возьмет нас всех к себе. Ну тогда уж за райским садом будем ухаживать, садоводам и там найдется работа.
Она же придумала для опыта посеять на одной грядке по горсточке всякой крупы из тех, что они взяли с собой. Выросло все: и гречиха из гречки, и просо из пшена, и рис, и ячмень из перловки, и даже овес из овсяных хлопьев! Кукуруза росла такая мощная, что дядя Леща использовал ее стебли для изготовления легкой и довольно красивой мебели.
Пчел вот только у монахинь не было, и мать Лаврентия, конечно, мечтала о пасеке. Но мед был. Отец Виталий и другие мужчины из общинной деревни научились добывать мед горных пчел, и он оказался вкусней и целебней пасечного. Таким же образом добывали воск для свечей. Он был гораздо темнее обычного и благоухал ладаном. Но мать Лаврентия собиралась найти молодой рой и все-таки завести насеку.
Появилось у монахинь небольшое стадо горных козочек, которые сами спустились с гор к людям и дали себя приручить. Такое же стадо было у общины, и для детей всегда было молоко. Конечно, не в постные дни! Зато за время постов молоко собирали и парили из него очень вкусный козий сыр. И конечно, единственный монастырский кот постов не соблюдал и молоком лакомился каждый день. Это сестра Дарья в пути подобрала где-то одичавшего котенка и привезла его в долину.
Матушка на меня не сердилась. Она сказала мне, что для этого я слишком долго отсутствовала:
– Так долго сердиться я не умею. Но епитимью я на тебя, Санечка, все-таки наложу! В воскресенье после обеда соберем всех в трапезной, и ты расскажешь нам про все свои хождения по мытарствам. А то я смотрю, мать Тамара у тебя все повыспросит, и другим ничего не останется; я же вижу, как она тебя отлавливает и допрашивает.
– Ой, матушка, какой из меня рассказчик? Я не знаю, с чего начать и чем кончить.
– А я тебе подскажу: начни с того, как вы с дядей Лешей игуменью провели и как ты одна целый монастырь перед экологистами изображала. Ну а кончи тем, как тебе и твоему рыцарю Леонардо удалось нас разыскать.
– Какой он рыцарь, матушка, он – макаронщик!
– Будешь дразниться – бабушке пожалуюсь – пригрозил стоявший рядом Леонардо.
После литургии общинники остались на обед в трапезной монастыря, а после обеда мне пришлось рассказывать о своих злоключениях. Увидев в трапезной детей, я было растерялась и подошла к матушке.
– Матушка! Я видела много тяжелого, страшного и грязного. Надо ли об этом слушать детям?
Матушка Руфи на детей любила без памяти. Бабушка шутила, что они у игуменьи под мантией в прятки играют. Под мантией – не знаю, а вот под кроватью в игуменской еще там, в обители на острове, они у нее прятались, это я своими глазами видела – и она их не гоняла! Но сейчас матушка сказала довольно сурово:
– Мы еще не знаем, что с нами и с общиной будет дальше, поэтому наши дети должны знать правду о мире – им с нею жить! Пусть слушают.
Но дети есть дети! Больше всего их расстроил мой рассказ о гибели Лебедя– Монахини тоже плакали, но да ведь и они душой совершенные дети – даже самые сирые.
Впрочем, у монахов все наоборот: чем они дольше живут, тем больше становятся похожими на детей.
Мне было тяжело вести рассказ. Я часто закрывала глаза, чтобы мысленно перенестись в прошлое, чтобы яснее вспомнить, все бывшее со мной. Слушали меня в полной тишине, лишь изредка кто-нибудь вздыхал или негромко ахал. Когда я рассказывала о гибели острова, сестры плакали навзрыд, даже дядя Леша пустил слезу. И общем, тяжелая получилась епитимья!
Когда я закончила, матушка попросила отца Александра мой рассказ прокомментировать. Он сказал:
– Рассказ получился у нашей маленькой Кассандры очень впечатляющий, я бы сказал, страшный рассказ. Но давайте посмотрим на то, что она видела глазами телесными и поведала нам очами духовными. Молодая девушка, почти девочка, живет в этом мире жизнью мира – не живет, а спит! Но у нее есть бабушка-христианка, а в детстве сама она была крещена. И вот Господь, чтобы вырвать ее из губительных оков мира, направляет ее на трудный, но спасительный путь, и ведет этим путем, очищая ее душу страданиями и даже огнем. Посмотрите, дорогие мои, сколько чудес происходит с нашей Кассандрой! Через любовь к бабушке она обретает любовь к монашествующим, а через подвиг, совершенный во имя этой любви, избавляется от печати Антихриста и обретает веру в Бога. Она встречает на своем пути много хороших людей, которые ей помогают и которым помогает она. Наконец, ей даруется особая милость – она лицом к лицу встречает библейского пророка. Вы, конечно, поняли, что таинственный учитель Айно на острове Жизор и благовествующий пророк Ханох на острове Иерусалим – это одно лицо, это пророк Ханох, о пришествии которого па землю говорит апостол Иоанн Богослов. И конечно, пророк Элия, о котором Кассандре рассказывает ее иерусалимская подруга, это пророк Илия. Сказанное в Писании сбывается на наших глазах, и все бывшее с нашей Кассандрой только подтверждает, что мы живем уже при конце света. Все приметы налицо. А о сроках нам по-прежнему ничего не известно, и все, что мы сейчас узнали, подтверждает нашу слепоту во всем, что касается временных сроков. Принято считать, что пророки Илия и Ханох пророчествовали три дня, а потом были убиты. Но мы знаем, что к моменту встречи с Кассандрой пророк Ханох, или Айно, как его звали на острове Жизор, уже год или два появлялся среди страждущих узников и спасал их. Вот нам и надо быть готовыми к тому, что время последних событий может лететь скорее, чем мы ожидали, а может и растянуться на долгие годы. А что это значит для нас, ушедших из мира? А то, что мы должны в нашей долине жить, трудиться и молиться так будто нам предстоит еще долгая-долгая жизнь, но вместе с тем быть готовыми и к тому, что все кончится уже нынче полуночью. А мира забывать нам никак не следует! За мир мы должны молиться и молиться, чтобы Господь спас всех, кого еще можно спасти. Аминь.
Отец Александр прочитал молитву, и матушка благословила всех расходиться. Меня тотчас окружили сестры, общинники и дети и стали задавать вопросы.
Мать Наталья сказала, что очень рада тому, что я научилась читать и книги мне так помогли. Но не удержалась и спросила:
– Санька, неужели ты не могла захватить побольше книг, когда уходила с острова? Ты же на лошади ехала!
Ну что с ней поделаешь? Я только поклонилась и сказала;
– Простите, мать Наталья, не сообразила! – Я была уверена, что она на моем месте тащила бы с собой два мешка книг.
Но больше всех удивила меня наша матушка:
– Санечка, – сказала она, – мне так их жалко, этих несчастных клонов. А эта Дина, она вам не говорила случайно, нет ли какой-нибудь возможности открыть им Господа, перевести их в ряд творений Божиих? Если их, например, просветить и крестить?
– Нет, дорогая матушка, к сожалению, ничего подобного Дина мне не говорила. Правда, она сказала как-то, что Айно, по-вашему пророк Ханох, тоже их жалеет и сокрушается о них.
– Слава Богу! Может быть, и для них есть еще возможность спасения…
Когда сестры и общинники стали понемногу расходиться из трапезной, я обратила внимание на то, что дети стоят рядом и о чем-то шепчутся, поглядывая на меня, а мордашки у них так и светятся лукавством. Наконец одна девочка подошла ко мне и спросила:
– Тетя Сандра, вы любите лошадей?
– Люблю.
– А хотите увидеть нашу лошадку?
– Хочу.
– Ну так пойдемте, мы ваг отведем к ней. Она у нас в деревне живет. Это наша лошадь, детская. Мы никому из взрослых не разрешаем па нее садиться, по вам, может быть, разрешим немного покататься. Идемте!