Вулфолк Уильям. Верховные правители

   Нет!
   Он выдавил из легких остатки воздуха. Неистовым, отчаянным усилием изогнул тело. Я заплачу любую сумму. Любую! Слова безмолвного кошмара так и не вырвались из задыхающегося МакКаффри. Он израсходовал на борьбу последние крохи драгоценного кислорода. Верхний свет потускнел.
   Помогите!
   Он попытался освободить ноги, но веревки прочно удерживали их. Ему казалось, что он взорвется от напряжения. Если бы только один глоток воздуха проник через горло в легкие! Он раздувался все сильнее и сильнее. Свет в комнате померк. Все потемнело, словно внезапно погасла лампа. Вдруг он увидел белую вспышку.
   Молодой человек склонил над ним свое лицо.
   - Прощайте, мистер МакКаффри, - сказал он.
   Ярость изогнула тело МакКаффри, он дернулся в агонии. Затем откинулся назад и затих.
   Будильник зазвенел во второй раз. Он сработал пятнадцать минут тому назад, смолк, и теперь подал второй сигнал - для тех, кто просыпается с трудом. Механический ворчун, подумала Джейн Гиффорд, спеша в спальню. Звон будильника слился с другими домашними звуками - Скотт спрашивал, где его носки, Джеймс плескался в ванной, Маффин лаял, Сьюзан бежала по коридору. Джейн выключила будильник. К этому моменту Стивен уже проснулся. Внезапный вопль, прорезавший воздух, точно сирена воздушной тревоги, известил об очередном несчастье со Сьюзан. Джейн застала Сьюзан плачущей на полу в кухне. Она наступила на Маффина. Похоже, никто не пострадал. Джейн успокоила девочку несколькими фразами. Стивен не мог понять, как она угадывает потребности дочери, выражавшей свои чувства исключительно визгом, плачем и нечленораздельным лепетанием. Все дело в сочувствии. В нем нуждаются все - взрослые и дети. Именно этого ей недоставало в детстве. Мать Джейн была практически затворницей, она жила в собственном мире музыки, а отец был антропологом, написавшим несколько книг об обычаях диких племен. Он постоянно путешествовал, Джейн никогда не знала, где он сейчас. Находясь дома, он был постоянно занят.
   В девятнадцать лет она чувствовала себя неловкой, беспомощной, замкнутой, не способной привлечь к себе внимание мужчин. Потом она встретила Стивена, которому, похоже, после бурного романа с шумной радикалкой пришлась по душе мягкость Джейн.
   Она с самого начала решила, что не должна потерять его; больше всего на свете она хотела, чтобы их встречи привели к счастливому финалу. Он был первым цельным человеком, которого она узнала. Его доброжелательность, чуткость, врожденное чувство меры заставляли всех остальных казаться незрелыми юнцами.
   Вечером после стэнфордской футбольной победы, когда они стали любовниками, ей показалось, что прежде она была куклой, лежавшей в коробке и ждавшей момента, когда она займет место среди живых людей. Даже сейчас, занимаясь со Стивеном любовью, она испытывала желание сказать: "Спасибо! Пожалуйста, приезжайте к нам снова!" - плакат с такими словами висел на каждой бензоколонке.
   Отправив старших детей в школу, а Сьюзан - в её комнату с альбомами и игрушками, они на несколько минут остались вдвоем за утренним кофе. Джейн разочарованно посмотрела на зазвонивший телефон.
   Стивен снял трубку. Спустя несколько мгновений Джейн поняла по обрывкам фраз, что звонили из ФБР. Тот самый Уэйли.
   - Да, чертовски странное сборище! - сказал Стивен. - Но какова цель заговора?... Ну, если ты не знаешь, то я - тем более... Кто такой Джонатан Финкан?... Чудесно. Старые негодяи - самые опасные. Что ты хочешь, чтобы я сделал?... Это станет для него потрясением. Но, думаю, ты прав. Алан - это наша главная надежда.
   Шесть лет тому назад Стивен оказался перед выбором - продолжать работать на государство или зарабатывать больше денег для растущей семьи. Джейн старалась не вмешиваться, но надеялась, что он не сменит место службы. Работа была частью его жизни, он был увлечен ею. Когда он сообщил Джейн, что увольняется и переходит к Осборну, Шейллеру и Бернсу, она решила радоваться положительным моментам: больше не будет длительных командировок, нехватки денег, волнений из-за опасностей. Они смогут проводить вместе больше времени. Со дня свадьбы это было её самым сильным желанием. Поразительно, как мало времени оставляли им друг для друга его работа и дети.
   Он вернулся на кухню.
   - Ты допьешь кофе? - спросила она.
   - Не могу.
   Он почти не раскрывал рта до ухода. Она почувствовала навалившуюся на неё тяжесть. Она знала - его молчание означало, что впереди трудный день. Это не было простым утренним раздражением. Стивен никогда не демонстрировал его.
   Теплый ветерок дул в окно автомобиля. Приближаясь к Капитолию, Стивен думал о лежащей в кармане увеличенной фотографии листка, приколотого к стене будки на ранчо Бланкеншипа. Листок содержал фамилии участников совещания. Весьма странная подборка имен. Часть их была знакома читателям любой газеты, с другими сталкивались лишь те, кто регулярно заглядывает в справочник "Кто есть кто".
   Там были два настоящих сюрприза. Один - для него самого. Другой - для Алана Кардуэла.
   Стопка утренних газет ещё лежала перед Аланом на столе для совещаний, когда Стивен в начале десятого вошел в его кабинет.
   - Боюсь, у меня мало времени, - сказал Алан. - На десять часов назначена пресс-конференция, и Рой Стротерс, мой пресс-секретарь, хочет подготовить меня к наиболее вероятным вопросам.
   - Прежде чем я сообщу главное, я хочу проинформировать тебя о проделанной работе, - сказал Стивен.
   Он поведал Алану об агенте, наблюдавшем за ранчо Бланкеншипа, о совещании с участием боссов Синдиката и о приеме, оказанном ему, когда он попытался проникнуть туда.
   - Мне удалось сфотографировать список приглашенных. Вот копия.
   Он протянул отпечаток Алану.
   - Тут есть фамилии полудюжины богатейших людей мира. От Джонатана Финкана до Грэхэма Манро. И одно имя, которое потрясет тебя.
   Алан просмотрел копию отпечатанного списка. Внезапно поднял голову.
   - Где ты это взял?
   - Список висел в будке у внутренних ворот.
   - Мой дядя был дома в этот уикэнд.
   - Это, вероятно, легко проверить.
   Алан кивнул, снял трубку, набрал номер. Положив трубку, он замер на мгновение, прежде чем встретиться с вопросительными глазами Стивена.
   - Дядя Кларенс отдыхал в своем любимом горном убежище. Ловил рыбу.
   - Несомненно, у Майера Осборна найдется похожее объяснение. Он также присутствует в списке.
   Пальцы Алана поиграли с листком бумаги.
   - С какой целью, по-твоему, они встречались?
   - Если собирается такая компания, то не для игры в крокет. Отметь, сколько здесь политиков - все из стратегически важных штатов. И три босса Синдиката.
   Щеки Алана побелели.
   - Ты позволишь мне показать это дяде Кларенсу?
   - Будет весьма полезным, если мы получим какое-то представление, что это было за совещание.
   Рой Стротерс открыл дверь.
   - Вас ждут, губернатор.
   Комната для прессы находилась на первом этаже Капитолия в нескольких шагах от кабинета губернатора. В сопровождении Роя Стротерса Алан вошел в помещение, где уже сидели на пластмассовых креслах репортеры. На первых двух рядах виднелись таблички с названиями газет, радиостанций, телекомпаний. Остальные репортеры занимали свободные места в порядке прибытия. Сзади, у платформы с телекамерами, вдоль боковых стен стояли фотографы.
   Алан Кардуэл занял место за кафедрой с губернаторской эмблемой.
   - Доброе утро, - сказал он. - Прежде чем мы займемся вопросами, я хочу сделать заявление.
   Его голос, усиленный микрофоном, был ясным, звучным, а манеры уверенными. Он обрисовал изменения в бюджете штата, с помощью которых надеялся удержать дефицит в пределах двух миллиардов долларов. Он добавил, что это болезненная, временная, но необходимая мера.
   - Называя дефицит бюджета, я лишь констатирую реальность. Неприятную реальностью. Двухмиллиардный дефицит в год выборов - это минус. Это все равно что бежать с мертвым гиппопотамом на спине.
   Он выразил надежду на то, что собравшиеся заметят следующий факт: в процентом отношении это увеличение бюджетных расходов является минимальным за последние годы и полностью объясняется общенациональным экономическим спадом.
   - Если у вас есть вопросы, касающиеся этого момента, я отсылаю вас к президенту Хэролду Пейджу. Я перекладываю бремя вины на плечи федерального правительства подобно тому, как домохозяйка возвращает в магазин бутылку прокисшего молока.
   Просторная комната заполнилась одобрительным смехом. Он начал отвечать на вопросы - ожидается ли дальнейшее сокращение программ социальной помощи, сколько будет стоить новая школьная программа по предупреждению наркомании, разрешит ли он восьми крупнейшим нефтедобывающим компаниям проводить исследования в прибрежной зоне. За несколько минут до одиннадцати часов он заметил сигнал Роя Стротерса и тотчас приступил к ответу на вопрос Элиота Меллори из Лос-Анджелес Таймс. Меллори, как старейшина журналистского корпуса, пользовался привилегией поднимать на пресс-конференции заключительную тему.
   Порой Меллори был непредсказуем. Он славился умением искать новости на более глубоком уровне, чем обычные газетчики.
   - Губернатор, вы собираетесь на новой сессии законодательного собрания просить легислаторов направить в конгресс ходатайство о созыве Конвента?
   - Да.
   - Многие политологи опасаются неограниченности полномочий Конвента, проводимого для внесения поправок в конституцию. Он может даже отменить Билль о правах.
   - Я не думаю, что это случится, мистер Меллори. На самом деле несколько лет назад конгресс принял закон, не допускающий этого.
   Сидя на середине первого ряда, Элиот Меллори наклонил вперед свое вытянутое, изможденное лицо.
   - К вашему сведению, он был отменен на последней сессии конгресса без возражений и дебатов. Никто, похоже, не счел его важным, поскольку Конвент не созывался с 1787 года. Но теперь нет никакой защиты от произвола Конвента. Этот факт способен изменить ваше мнение?
   - Не слишком сильно.
   Меллори оперся локтем о столик для записей.
   - Всего лишь десять лет тому назад сенатор Дерксен начал обшенациональную кампанию за созыв Конвента с целью отмены установленного Верховным судом правила "один человек - один голос". И едва не победил. Тридцать три легислатуры направили прошения в конгресс. Не хватило лишь одного штата. Потом те же самые легислатуры начали отзывать свои прошения, испугавшись, что Конвент попытается изменить саму природу нашей государственной системы. Почему вы не боитесь, что это случится теперь?
   Алан услышал в наступившей тишине жужжание телевизионных камер.
   Он улыбнулся.
   - Мистер Меллори, Конвент окажется в руках ответственных людей, желающих сохранить конституцию не меньше, чем вы. Я уверен, что они выполнят свой долг к вашему удовлетворению. И если они подвергнут пересмотру наш основной закон... то мы должны помнить, что наша уважаемая конституция - это не Священное писание, что никакой Конвент не в силах изменить понятие первородного греха.
   Пресс-конференция завершилась негромким смехом. Сойдя с кафедры и направившись к двери, Алан Кардуэл понял, что смех обеспечил ему слишком легкий уход от вопросов Элиота Меллори.
   Присутствие в списке Майера Осборна потрясло Стивена. Ему было легче подозревать Кардуэлов. Юриспруденция с присущим ей стремлением взвешивать аргументы обеих сторон казалась неподходящей тренировочной площадкой для конспираторов.
   Однако, направляясь в офис Осборна, Шейллера и Бернса, Стивен чувствовал, что его интуитивные догадки перерастают в ясное подозрение: последние события, происшедшие с ним на работе, были неслучайными.
   Девушка из приемной держалась дружелюбно. Она позвонила в кабинет Майера Осборна и сказала, что его хочет видеть мистер Гиффорд. Затем она отключила переговорное устройство.
   - Извините. Мистер Осборн занят.
   - Я подожду.
   Майер Осборн был весьма педантичен в вопросах вежливости; Стивен думал, что он выйдет через несколько минут. Но ожидание затянулось на час, приближалось время ленча. В полдень вышла Норма, личная секретарша Майера.
   - Сожалею, что вам пришлось ждать, мистер Гиффорд. Но у Майера Осборна совещание. Боюсь, вы не сможете увидеть его сегодня.
   Ее тон был подчеркнуто холодным. Он ничем не обидел её, поэтому было ясно, что она лишь передает отношение своего шефа.
   - Я должен поговорить с ним. Это важно.
   - У него очень плотное расписание. Почему бы вам не позвонить позже, во вторую половину дня?
   - Около половины четвертого?
   - Лучше в четыре.
   Он позвонил ровно в четыре; голос Нормы прозвучал ещё более холодно.
   - Мистер Осборн уехал полчаса тому назад в аэропорт. На этой неделе он участвует в совещании адвокатской коллегии в Чикаго. Он вернется не раньше понедельника.
   - Вы сказали ему, что это очень важно?
   - Я передала ваше сообщение.
   - Скажите мистеру Осборну, что я позвоню ему в понедельник. И буду звонить до тех пор, пока не увижу его.
   Он вышел из аптечной телефонной будки, думая: надеюсь, Алану повезет больше, чем мне.
   - Добро пожаловать домой, мистер Алан.
   Миновав ворота, автомобиль покатился по безупречно гладкой дороге мимо огромных деревьев, широких лужаек, обвитых плющом садовых беседок и теннисных кортов. Алана изумляло то, что, несмотря на колоссальные размеры поместья, здесь уделяли внимание мелочам: дорога всегда находилась в идеальном состоянии, газоны регулярно стриглись, на деревьях не было следов болезни. Из-за поворота появились длинные мраморные ступени, на одной из которых стоял Мокни.
   - Приятно снова увидеть вас, сэр, - дрожащим голосом произнес Мокни. - Ваш дедушка спит. Он выйдет через час.
   - Мой дядя здесь?
   - О, да, сэр. Он на поле для гольфа.
   Подойдя к полю, он увидел плотную фигуру в клетчатых спортивных штанах и белой водолазке. Кларенс находился возле первой метки, возле него стояла корзинка с мячами; он посылал их в зеленую даль с бесстрастной, механической решимостью. Мячи останавливались в двадцати - тридцати ярдах от лунки.
   - О, привет.
   Кларенс перестал размахивать клюшкой и кивнул.
   - Я не знал, что ты приедешь.
   - Я приехал, потому что хотел поговорить с тобой, - сказал Алан. Как прошел последний уикэнд, дядя?
   - Хм?
   Внимание Кларенса было сосредоточено на мяче; он начал пробный замах.
   - Ты хорошо провел время на ранчо кузена Генри?
   Кларенс остановил клюшку.
   - О, - сказал он, - это был славный уикэнд. Я всегда получаю удовольствие от встреч с Генри.
   - А с другими людьми?
   - Какими другими?
   - Я знаю о совещании, проходившем на ранчо Генри. Список приглашенных весьма необычен.
   Кларенс коснулся клюшкой мяча, и он откатился на несколько дюймов от метки.
   - Ты приехал поговорить об этом?
   - Я не мог понять, что ты делаешь там с такими людьми, как Кенни, Харгис и Папаньо.
   - Все очень просто. Нас пригласил Генри.
   - Зачем?
   - Вероятно, это стало бы тебе понятней, если бы ты был ближе к семейному бизнесу. В нынешней ситуации...
   Старая тема. Дядя Кларенс никогда не скрывал своего разочарования по поводу того, что Алан решил не идти в бизнес. Для дяди Кларенса бизнес был его идеологией, а все остальное - ересью. Когда Алан уехал воевать во Вьетнам, дядя осудил его шаг: "Такие люди, как мы, не участвуют в войнах. Они затеваются ради нас."
   - Многие гости не занимаются бизнесом. Там были политики, государственные чиновники.
   Кларенс посмотрел на свои руки, сжимавшие клюшку, и слегка передвинул пальцы.
   - К сожалению, в наше время нельзя ничего сделать без связей в этих сферах.
   - А боссы Синдиката?
   Кларенс разжал пальцы, державшие клюшку.
   - Как политик ты должен понимать, что иногда приходится вступать в контакт с людьми, которые тебе не нравятся.
   - С преступниками?
   - Конечно, такое случается даже в политике.
   Кларенс вздохнул.
   - И вообще, грань сейчас не такая четкая, как прежде. Что законно, а что нет? Большую часть времени Синдикат функционирует как обычная корпорация. Он заинтересован в установлении и поддержании определенных цен, в уничтожении конкуренции, снижении стоимости труда, проникновении на новые рынки. Все эти цели понятны любому бизнесмену.
   - Ты говоришь так, словно это совершенно нормально.
   - Возможно, потому что это действительно так.
   - Ты не веришь в свои слова.
   - О, верю. И Генри Бланкеншип - тоже.
   - Тогда вы оба - глупцы.
   - Возможно, я - да. Но мало кто согласится с тобой насчет Генри. Я помню, как Джонатан Финкан, произвести впечатление на которого удавалось немногим, признался как-то, что ему бы не хотелось вступать в настоящую схватку с Генри Бланкеншипом. Джонатан, конечно, сам является мультимиллионером и исключительно коварным бизнесменом, но он сказал, что не хотел бы оказаться на другой стороне стола, когда Генри Бланкеншип сдает карты.
   - Сейчас вы все на одной стороне. Что вы планируете?
   - Поскольку ты - член семьи, я, вероятно, мог бы довериться тебе, но ты никогда не присутствовал на наших закрытых совещаниях. Пусть пока что все остается, как есть.
   Алан понял, что говорить с дядей на языке морали бесполезно. Он решил быть практичным.
   - Чем бы вы ни занимались с Синдикатом, в конце концов вы неизбежно проиграете.
   Кларенс снисходительно улыбнулся.
   - Ты забываешь о том, что за человек твой кузен Генри. Ему нет равных - и никогда не будет.
   Он наклонился, чтобы положить клюшку в мешок, лежавший у его ног. Потом он закинул мешок на плечо и продел руку в лямку.
   - Когда придет время, ты все узнаешь. И я уверен, что ты окажешься по-своему полезен.
   - Не рассчитывай на это, дядя.
   Кларенс сухо, раздраженно усмехнулся.
   - Прекрасно. Не буду, если ты так говоришь. К счастью, мир не погибнет оттого, что мы расходимся во мнениях. Ты останешься на обед?
   - Нет.
   - Джозеф Эндрью будет сильно разочарован.
   - Сожалею, - сказал Алан.
   Проезжая через ворота с каменными столбами, он испытал разочарование. Ему слишком поздно пришли в голову слова, которые он мог сказать дяде Кларенсу.
   Генри Бланкеншип покинул отель в Лас-Вегасе рано утром, в начале седьмого. Он провел уик-энд с красоткой из "Фоли Бержер" и теперь испытывал беспокойство и подавленность, всегда сопровождавшие такой расход физических сил.
   Над дорогой, по которой он ехал в аэропорт, стелился туман. Во второй машине, следовавшей за Генри, сидели два вооруженных охранника. Одинокая птица встречала своим пением рассвет. В такие моменты Генри мог смотреть в лицо смерти. Этим утром её пронзительная реальность подчеркивалась тем фактом, что человек, устраивавший свидание в Лас-Вегасе, был уже мертв. Ему, Генри, будет недоставать грубой надменности, шумных манер и неискренней вежливости Харри МакКаффри. Этот человек был полезным и забавным.
   Его мысли вернулись к нарастающим проблемам. Государство оказывало давление со всех сторон. Фрэнк Кенни сообщил зловещую новость: ключевые члены его организации подверглись аресту и угрозам; власти обещали им неприкосновенность, если они заговорят. Конечно, большинство их ничего не знало о подлинном плане.
   Слегка раздраженный Бланкеншип воспринял эти действия как свидетельство того, что слухи о предпринимаемых им шагах достигли ушей президента и его лакеев. Это не имело значения. Они не могут ничего сделать без доказательств, а именно их-то они никогда не получат.
   Автомобиль проехал через ворота аэропорта и направился к "Боингу". Генри поднялся на борт самолета, прошел в спальню и услышал музыкальный сигнал телефона.
   - Генри? Я пытался тебя разыскать.
   Это был Кларенс Кардуэл.
   - Я звонил в Амарильо, затем в отель в Лас-Вегасе. Мне сказали, что ты только что уехал. Я решил набрать этот номер.
   - Что случилось, Кларенс?
   - Меня беспокоит мой племянник Алан. Он знает о встрече на ранчо. По-моему, он подозревает наличие какого-то заговора.
   Пока что Генри не предвидел угрозы с этой стороны.
   - Я буду наблюдать за развитием событий. Спасибо за звонок.
   Он положил трубку на аппарат. Он не беспокоился. Алан Кардуэл отнесется с пониманием к их целям. Как и любой другой человек, серьезно относящийся к опасности, исходящей от этого безумца из Белого дома, который тянет страну к анархии. Стоять в стороне и пассивно смотреть на происходящее так же преступно, как и участвовать в нем.
   Генри Бланкеншипу было совершенно ясно, что эффективным может оказаться только такое государство, которое не вмешивается в экономическую жизнь страны. Он считал, что единственный эффективный способ производства это монополия. Вначале конкуренция являлась полезным средством изгнания с рынка слабейших. Но сейчас она стала бессмысленной тратой сил; поддерживая её, государство наказывало лучших производителей. Изменить эту тенденцию просто: достаточно установить контроль над правительством.
   Он испытывал сильную усталость - предупреждающий знак. Он принял таблетку и лег на кровать. Много лет назад, охотясь в одиночестве, Генри после припадка остался лежать без сознания на холодном холме. Его нашли лишь через несколько часов. Началась пневмония. Он выстоял, победил болезнь, но ему пришлось признать, что он, как и другие люди, смертен. Это открытие испугало его. За восхитительной ареной мира находилась пугающая пустота, в которую он может попасть в любую минуту - зловещее антивещество, способное оборвать блестящий, но быстротечный спектакль его жизни. Ему требовалась философия, которая могла бы утешить его, избавить от нового страха, стать решением ужасной проблемы. Ответ заключался во власти, в достойной бога мечте об изменении мира согласно собственным представлениям. Вот в чем есть элементы бессмертия.
   Самолет со скоростью шестьсот миль в час приближался к Амарильо. Генри Бланкеншип спал.
   Адель Кардуэл читала в глубоком кресле, стоящем в гостиной. Возле неё белели лилии; их тонкие, стройные стебельки оттеняли природное изящество и красоту женщины. Она инстинктивно создавала подходящие декорации.
   Адель опустила книгу.
   - Ты можешь что-то сказать? Ты ходишь взад и вперед, бросая на меня странные взгляды.
   Алан остановился. С момента своего возвращения домой он думал о том, как сообщить ей новость. В каком-то смысле она была ближе к его семье, чем он сам.
   - Я пытаюсь придумать, как мне начать, - сказал он.
   - Ты уже начал.
   - Боюсь, это неприятная тема.
   Ее лицо обрело торжественное выражение, означавшее, что она приготовилась к плохим известиям. Он не мог воссоздать атмосферу беседы с дядей Кларенсом, поэтому ограничился содержанием. Заметив, что она перестала слушать и ждала, когда он остановится, Алан замолчал.
   - Это все? - спросила она.
   - Дядя Кларенс раскрыл не слишком многое. Но мне ясно, что он и Генри Бланкеншип участвуют в заговоре против правительства.
   - Неужели, Алан?
   - Мне нравится это не больше, чем тебе, но я не знаю, как это можно назвать иначе.
   - Я отказываюсь верить в то, что дядя Кларенс или Генри Бланкеншип способны совершить нечто недостойное.
   Ее спокойный, сдержанный голос заставил Алана усомниться в обоснованности своих опасений. Знает ли он что-то? Его апокалипсическое видение стало бы гораздо более убедительным, если бы в нем присутствовало нечто материальное: самолеты, танки, орудия. Эта страшная простота низвела бы все до основополагающих понятий. Кровь и долг. Очищающая сила полного пренебрежения к жизни.
   - Они не всегда на стороне ангелов, - сказал он.
   - Если они хотят изменить положение дел в этой стране, я не виню их в этом. Мне кажется, что давно пора это сделать. Если попутно придется сбросить президента Хэролда Пейджа и всю его свору радикалов, революционеров и бомбометателей - туда им и дорога.
   - Ты можешь не соглашаться с политикой президента Пейджа, но он был избран. Это и есть демократия.
   Она, похоже, изумилась его словам.
   - Ты защищаешь этого человека?
   Ее возмущение было забавным: в нем присутствовала непоколебимость тех, кто не способен допустить ошибочность своего мнения. Алан налил себе виски без содовой и быстро выпил его.
   - Забудем на время о президенте. Все это более серьезно, чем ты думаешь. Даже важнее твоего отношения к семье.
   - Это ты нападаешь на родственников. На самых близких тебе людей.
   - Ты попытаешься понять? На карту может быть поставлено будущее страны. Мне нужна твоя помощь.
   - Какая?
   - Кларенс не скажет мне, что за сделку заключил он и кузен Генри с Синдикатом. Ты ближе к нему, чем я. Он доверяет тебе.
   - Ты хочешь, чтобы я шпионила?
   - Если заговора нет, ты получишь шанс доказать это.
   - Ты думаешь, что я предам их доверие?
   - Тебе придется выбирать.
   - Что?
   - Кому ты предана сильнее - стране или узкому кругу друзей и родственников.
   - На самом деле выбор другой. Ты предлагаешь мне выбрать между ними и тобой.
   Она пристально посмотрела на него.
   - Почему бы тебе не проявить для разнообразия честность?
   - Если ты ставишь вопрос так, то ты вышла замуж за меня. Не за мою семью.
   - Это всего лишь твое последнее требование. Сначала мне пришлось согласиться с твоим решением уйти в политику. Затем - стать женой политика. Вечно принимать гостей. То коктейль на двадцать пять человек, то фуршет на двести. Двадцать писем в день, на которые надо ответить. И ты ждешь от меня этого. Заставляешь меня чувствовать, что я подвожу тебя, если обхожусь недостаточно вежливо с самыми разными людьми. Я стараюсь не жаловаться, но это ужасное посягательство на мою личную жизнь.